Аннотация: "Все женщины способны на грех, если могут сделать это безнаказанно". Будда.
ОБЫКНОВЕННАЯ СТЕРВА
Рано или поздно мужчина и женщина обязательно поссорятся. Мужчина будет считать, что во всем виновата она, грубая, злая, несправедливая. Она же во всем обвинит мужика, эгоистичного и ленивого. Хотя великий Лев Толстой писал: "Когда два человека ссорятся, всегда оба виноваты". Но в тот день я был стопроцентно уверен, что во всем виновата только она...
--
Алло, ты еще на работе?-- позвонила она мне в пятницу около обеда.-- А я уже свободна. Ты не забыл, что сегодня мы едем на дачу? Когда ты освободишься?
--
Рабочий день у нас заканчивается без пятнадцати семь, но...-- попытался я объяснить, но она что-то злобно выкрикнула и бросила трубку. Я знал ее характер, нервный, мстительный. Поэтому пошел к начальству и отпросился. Приезжаю домой, звоню ей, докладываю: -- Уже дома. Сейчас переоденусь и приду к тебе.
--
Почему так долго?!-- повысила голос она. -- Все люди как люди, давно на дачах отдыхают. Один ты, как дурак, торчишь на работе. Ленишься поработать физически?
--
Что ты от меня хочешь?!-- я не выдержал. -- Я же отпросился с работы. Тебе проще: ты уже на пенсии, а мне до пенсии дожить надо! Но тебя интересует только свое, а на мои интересы тебе напле...
Не дослушав, она бросила трубку.
И вот я у нее. Глянув на часы, она заявляет: -- Поедем на такси.
--
Неразумно, -- возражаю. -- Сейчас час пик, и такси до дачи будет ехать дольше, чем электричка. Поехали на вокзал.
--
А я не поеду в электричке!-- топнула она ногой и начала вызывать по телефону такси.
В такие минуты спорить с ней бесполезно. Молча беру вещи и спускаюсь вниз. Такси везет нас на дачу, но в районе Московской площади попадаем в многокилометровую пробку. Едем со скоростью 2-3 километра в час. Когда приезжаем на дачу, уже темнеет: на электричке доехали бы давным-давно. Она понимает это, злится, но не на себя, а на меня: -- А все потому, что ты на работе сидишь сиднем! Приехал бы на час раньше -- давно бы уже работали. Из-за тебя столько денег потратили на такси, но все равно приехали поздно.
Я молчу, зная, что каждое мое слово в свое оправдание -- словно сухой хворост, подброшенный в костер ее гнева.
И вот мы торопливо копаем грядки, стараясь успеть до темноты. Я работаю на совесть, потому что знаю: если сделаю мало, она будет злиться, и ночью я не получу того, о чем мечтал целую неделю.
В наших отношениях все держится только на сексе. Не будь его, я бы давно хлопнул дверью и ушел. Но секс с нею настолько меня привлекает, что ради этого удовольствия я готов потерпеть ее вздорный характер один раз в неделю. Какое счастье, что мы не муж и жена, а только любовники!
--
Зачем ты возишься с этим растением?-- презрительно морщится она, когда я, пропалывая грядки, выкапываю с корнем кустик мяты. -- Выбрось его, это же сорняк!
--
Это мята, -- возражаю я. -- Зачем ее убивать? Вон возле забора сколько земли гуляет. Пересажу мяту туда.
--
Не занимайся ерундой!-- вновь кричит она. -- Посмотри на часы! Через 20 минут стемнеет, а мы даже эту грядку не допололи!
Я бросаю на кучу сорняков кустик мяты и продолжаю копать. Разве ей докажешь, что среди тех "сорняков", которые она бросила на мусорную кучу, половина -- лекарственные растения? Когда моя львица, устав, идет на кухню включить чайник, я торопливо хватаю кустики лекарственных растений, бегу с ними к забору и укореняю там. Вот еще этот кустик пустырника пересажу, и растения будут спасены! Но львица, выглянув из кухни, замечает мою самодеятельность, и в мой адрес летит пулеметная очередь упреков: -- Чем ты занимаешься?! Я там все равно буду все перекапывать! Я тебе что поручила? Копать грядку! А ты чем занимаешься? Ну просто детский сад какой-то! Ни на секунду нельзя оставить без присмотра!
Я молча возвращаюсь на грядку и продолжаю сосредоточенно полоть. Главное, что я успел спасти несколько полезных растений. Теперь нужно успеть их полить.
Львица поднимается на второй этаж, и в это время я хватаю ведро воды, кружку, бегу к пересаженным растениям и торопливо поливаю их. Но когда дело почти закончено, она выходит на балкон и с высоты замечает, чем я занимаюсь: -- Ты что, издеваешься надо мной?! -- орет она.-- До инфаркта хочешь меня довести? Зачем ты воду тратишь на бурьяны?!
--
Это не бурьяны, а мята и пустырник, -- пытаюсь просветить ее. -- Мята полезна людям нервным, с плохим пищеварением. Пустырник -- тем, у кого повышено давление. И еще здесь...
--
Хватит мне лекции читать! Работать надо! -- гремит ее недовольный голос.
Она много лет проработала большой начальницей, и должность испортила ее характер. Я все это понимаю, и готов ей простить многое ради того, что происходит между нами по ночам. Ночью, словно по мановению волшебной палочки, злобная ведьма превращается в добрую, ласковую фею, и мы меняемся ролями: днем командует она, ночью -- я... Меня наши отношения вполне устраивают: я вроде бы и не один, а свободу не теряю. Что она такая сварливая, может быть, даже к лучшему -- хорошая прививка мне от семейной жизни, чтобы не захотелось жениться.
Оставшиеся полчаса до темноты я пашу, как трактор.
--Ладно, на сегодня хватит, -- примирительно говорит она, и по ее тону я чувствую: она довольна и свою сексуальную премию я получу.
Она моется на втором этаже, я -- на первом. Обтираю тело одеколоном, а лицо -- лосьоном, который ей нравится. На полу разлилось немного воды, я ищу тряпку, чтобы вытереть, но тряпки нигде нет. Взять без спросу опасно: может такую истерику закатать, что мало не покажется. Ладно, завтра вытру, тем более что спать мы будем на втором этаже.
Она спускается, чтобы закрыть нижнюю дверь, и замечает разлитую мною на полу воду.
--
Что ты наделал?!-- визжит она. -- Пол же сгниет! Неужели ты не понимаешь?! Не мог вытереть?!
--
Я хотел, но нигде нет тряпки, -- пытаюсь объяснить. -- Ты же здесь хозяйка, а не я, и я не могу брать без спросу тряпки. Дай тряпку, я подотру.
--
Где я тебе возьму тряпку!?-- захлебывается истерикой она.-- Ищи сам!
Я вынимаю из кармана свой носовой платок, наматываю его на швабру и вытираю лужицу.
--
Нет, швабру не трогай! Руками вытирай, руками! Наклоняйся и вытирай, как все женщины моют пол! -- настаивает она. И тут у меня терпение кончается. Нет, я не бью ее, нет. Я просто молча подхожу, сворачиваю огромную фигу и подношу ей под нос.
--
А вот это ты видела?-- спокойно спрашиваю.-- Чтобы я, мужик, встал раком? Это ваша поза, а не наша. Не для того человечество придумало швабру, чтобы руками полы мыть.
Моя логика подействовала, и львица успокоилась.
--
Ладно. Мой руки и поднимайся на второй этаж. Я жду, -- говорит она.
--
Мне перехотелось. Спи сама, -- отвечаю ей, выталкиваю ее за порог и закрываю дверь изнутри.
Львица совершенно не ожидала такого поворота. Она знает, что ночь всегда мирила нас, что секс -- это та единственная сфера, где желания наши полностью совпадают, и вдруг я... не хочу!
--
Ладно, не обижайся, -- уже совершенно другим тоном говорит она через дверь.
--
Дай мне отдохнуть от тебя хотя бы ночью!-- искренне прошу я и ложусь в свою постель.
Львица пытается заманить меня к себе хитростью: -- Я боюсь ночевать одна! -- кричит она через дверь.
--
Если маньяк нападет ночью, будь с ним такой же грубой, как со мной днем! -- советую, не открывая двери.-- Поверь, в страхе побежит!
Видимо, ей стыдно. Она уходит на второй этаж, но через каждые пять минут стучит мне в потолок, приглашая к себе. Я не пойду. Она меня так обидела, что ночью ничего не получится: уж я-то себя знаю.
Я одеваю наушники, включаю плейэр, но музыка не может успокоить. Я лежу в холодной постели и вспоминаю нашу первую ночь шесть лет назад. Нас познакомила моя соседка, а после ужина втроем на следующий день я встретил свою львицу на улице.
--
Я думал о тебе целый день!-- признался я.
--
Тогда приходи сегодня на ужин!-- улыбнулась она и подмигнула. И я понял, что она станет моей. Так и произошло. Мы сидели рядом и пили вино. Потом я положил руку ей на бедро, и она не убрала мою руку. Это был знак, и я потащил ее на диван. Она не сопротивлялась...
Боже, сколько лет прошло с того дня! И как она изменилась! Куда делись ее внимание ко мне, ее забота? Откуда взялась эта раздражительность и грубость? То ли я своим эгоизмом пробудил в ней все худшее, то ли она перестала стесняться своей сущности? А может, уверена, что никуда не денусь, повязанный сексом, как цепями?
Мне не спится, я выхожу во двор. На серо-фиолетовом небе горят огромные звезды, вдали постукивают колеса проходящего поезда. Ее окно на втором этаже горит: она тоже не может уснуть без меня. А я смотрю на желтый свет ее лампы и думаю, что, если за шесть лет совместной жизни женщина из доброй феи превратилась в обыкновенную стерву, то, наверно, в этом есть вина и мужчины, который был рядом.
Утром она просит у меня прощения. Пытается поцеловать, но я отворачиваюсь. Понимаю, что обидчивость -- признак эгоизма и слабости, но не могу ее сразу простить. И тогда она пускает в ход главное свое оружие: садится мне на колени и ерзает упругой попой. Я обнимаю ее за талию и тащу на второй этаж, закрываю дверь изнутри на засов...
...Постель опять помирила нас. Львица задремала, спокойная, умиротворенная, и в ее лице, властном и надменном, появилось что-то детское и беззащитное. Она посапывала, уткнувшись курносым носом в мое плечо, а я лежал и думал о том, что в жизни ничего нет случайного. И эта женщина послана мне в наказание за все грехи, которые я совершил раньше, обижая других женщин. Послана, чтобы в зеркале ее души я увидел пороки своего характера. Чтобы понял, сколько вытерпели мои родители, ни дня не способные прожить без скандала, но сохранившие семью ради меня. Послана, чтобы осознал, что все мы -- дети секса, потому что он -- цемент семьи и основа всех основ, ведь, если бы наши мамы не были сексуально привлекательны для наших пап, то мы бы просто не появились на свет. И еще я думал о том, что мужчина и женщина -- это Гитлер и Сталин: они могут заключить договор о ненападении, но 22 июня в их отношениях неизбежно...
--
Как хорошо! -- прошептала она, потягиваясь и открывая глаза. А я думал о том дне, когда безнадежно постарею и мне не нужна будет никакая женщина. Кто тогда будет терпеть характер моей львицы и полоть грядки на ее даче?
Вставало солнце, золотистые зайчики прыгали по бледно-фиолетовым стенам. Мы лежали на одной постели, такие близкие и такие далекие друг от друга: я смотрел в восточное окно, а она -- в противоположное, западное...