Заканчивался четвёртый курс института. Осталось сдать экзамен по военной подготовке, съездить в летние лагеря от военной кафедры, а потом - каникулы, полгода на пятом курсе, преддипломная практика и защита диплома.
Не знаю по каким критериям шёл отбор командиров взводов в каждой из студенческих групп, когда мы только начинали изучение военной специальности по специфики нашего института, но выбор почему-то пал на меня, человека с не очень русской фамилией, не отличающегося характерными физическими данными (красивый-здоровенный), но видимо, какие-то качества во мне разглядели наши подполковники и полковники - преподаватели, которые, на удивление, очень доброжелательно ко мне относились.
Наша военная кафедра располагалась в старом здании института, на Ульяновской улице, в районе Таганки. Руководил кафедрой в те годы генерал Сабинов (фамилия несколько изменена, чтобы не выдавать "военную тайну") и в его подчинении были очень грамотные и даже интеллигентные старшие офицеры, многие из которых имели учёные степени военных, технических и даже исторических наук. Обучение военным наукам, как ни странно, для нас, будущих технарей, было весьма интересным и не только потому, что мальчики любят играть в войнушку, но и потому, что наши преподаватели действительно хорошо знали свой предмет и стремились из нас создать хороших военспецев-офицеров в те годы, конца шестидесятых - начала семидесятых прошлого века, в самый разгар холодной войны. Дисциплина на кафедре была абсолютно военная, со строгой субординацией и командир взвода был промежуточной связующей ступенькой между курсантами и офицерами - преподавателями. Командир взвода отвечал за дисциплину во вверенном ему подразделении и за многое другое, включая сохранность секретных тетрадей, которые я был обязан собрать у курсантов после окончания занятий, уложив в специальный, опечатываемый секретный чемоданчик, который надо было сдать в первый отдел, причём до того, как аудиторию займёт новый взвод. Но на мою беду, в тот тёплый весенний день, наш преподаватель закончил занятие чуть позже, захватив время начавшейся перемены, и мои однокашники-курсанты замешкались со сдачей рабочих, секретных тетрадей. Тем временем в аудиторию начал просачиваться другой взвод курсантов. Естественно, я стал активно, переходя на ненормативную лексику, требовать, чтобы курсанты другого взвода временно покинули аудиторию и дали возможность завершить сбор "страшно секретных"тетрадей. В этот момент в проёме двери аудитории возникает огромный человек: это был член сборной команды института по баскетболу и в институте его, конечно, все знали. Команда баскетболистов нашего института была чемпионом спортивного студенческого общества "Буревестник" и этот парень был одним из главных забивающих игроков, а поэтому, отношение к нему со стороны руководства института всегда было более чем снисходительным. Учился он только тогда, когда не играл в баскетбол, а играл он всегда: то сборы, то соревнования...Экзамены ему ставили "автоматом" и оценивали в зависимости от забитых мячей за семестр. Но вот на военной кафедре это не проходило и он вынужден был иногда появляться в институте, но правила поведения на кафедре ему, наверное, были не совсем известны. Поэтому, не смотря на мой командный голос, он вошёл как, статуя "Каменного гостя", в аудиторию и посмотрел на меня с высоты своего роста в два метра пятнадцать сантиметров. Думаю, что не сразу меня и разглядел, так как я не выделялся ни ростом, ни комплекцией - всего-то 51 кг. Хотя я тоже был спортсменом и занимался много лет фехтованием и, одновременно, борьбой самбо у очень известных в те годы тренеров, каждый из которых даже не догадывался о моих параллельных спортивных увлечениях. Скорее всего, их это и мало бы волновало, так как я был хороший середнячок, никаких спортивных надежд на меня они не возлагали. Я занимался для удовольствия, не ставя себе супер-задач, иногда участвуя в соревнованиях, не в ущерб посещаемости института. Это я к тому, что физически был вполне развит и, занимаясь самостоятельно каждую свободную минуту, я придумывал новый, свой вид единоборств, объединив оба этих замечательных видов спорта, отрабатывал
руками виды защиты от ударов рукой из фехтования: третья, четвёртая и пятая, представляя мысленно руку - саблей. А навыки перемещения по фехтовальной дорожке очень помогали держать дистанцию и чувствовать противника, а в случае необходимости - резко её сокращать, для проведения приемов уже из самбо: подсечки, броски, удержания и болевые. В семидесятом году ещё мало кто знал о таком единоборстве как карате, в том числе и я, так как энтузиасты этого вида спорта тогда, в основном, были в подполье, но моя придумка, как я теперь понимаю, очень напоминала, хоть и отдаленно, этот популярный, вид спорта. Итак, баскетболист сильно пригнувшись, прошёл в аудиторию, чуть не задев верхнюю часть проема двери и сразу начал "быковать" услышав мое требование покинуть аудиторию. Он скорее всего не знал, что командир взвода во время занятий на военной кафедре - лицо неприкасаемое со стороны курсантов, а может быть, пользуясь своим незаменимым положением на кафедре физкультуры в институте, плевал на это с высоты своего баскетбольного роста. "Че орёшь?" - пробасил он. "Не ору, а прошу покинуть аудиторию, пока не соберу секретные тетради", - соизмерив силы, уже более спокойно, произнёс я в надежде на то, что разум восторжествует. Но разум и двадцатилетний возраст - понятия часто не совпадающие. Не совпали они в тот момент у обеих сторон. Он процедил сквозь зубы: "А в морду хочешь?", - уже представляя, какой ужас он нагнал на меня и, поглядывая на своих одногруппников, оценивал произведённое впечатление. Я ни секунды не раздумывая, понимая, что он этого никогда не сделает в аудитории военной кафедры, так как такого ещё не бывало, прокричал в ответ: "Попробуй!" А он, вопреки моим ожиданиям, взял и попробовал - ударил прямым с правой, с высоты "второго этажа", метясь прямо в мой нос. Но годы тренировок сделали своё дело и первый раз помогли мне в реальной жизни: левая рука, согнутая почти перпендикулярно в локте, молниеносно пошла вверх, приняв пятую фехтовальную защиту и отбила атаку противника, рука которого прошла в пяти сантиметрах над моей головой. На "автомате" я бросился к его пяткам, так как до них я мог достать , а до его головы - никогда, схватил его ноги чуть выше обуви, за щиколотки и, дёрнув их резко на себя, головой, одновременно, точно ударил в пах баскетболиста. От неожиданности туша противника, как минимум, вдвое превосходящая меня по весу, рухнула на пол. А я, как и учили, попытался быстро перейти на удержание и принял правильную позицию, обхватив его шею правой рукой, а левой - пытаясь дотянуться до кисти его правой руки. Но не дотянувшись, так как руки у нас с ним были существенно разной длины, схватился за его руку там, где удалось достать. Свой корпус я раскинул почти перпендикулярно его телу, расставив ноги, как был обучен. Свою голову, при этом, максимально наклонил к его голове, уходя от ударов с левой. Однако силы были настолько не равны, что когда он со всей дури прижал мою голову к своей голове свободной левой рукой, словно баскетбольный мяч, когда противник пытается его всеми силами выхватить у баскетболиста во время игры - из моего носа, как будто прессом, вдавленным в его подбородок, водопадом полилась кровь, заливая его лицо, белую рубашку и пол вокруг него. Когда на шум подбадривающих криков наших одногруппников в аудиторию зашёл один из преподавателей, подполковник Воробьев, он скомандовал: "Встать, смирно!" Что я незамедлительно и сделал, как только баскетболист ослабил свой стальной захват. При этом, перед подполковником стоял навытяжку щуплый командир одного из взводов с засыхающими кровоподтёками под носом, а с пола пытался с трудом подняться из лужи крови огромный детина, весь перепачканный кровью. Подполковник не мог поверить такой несуразице, представшей перед его глазами. Это было ЧП... За всё время существования военной кафедры, это был первый случай такого недостойного поведения курсантов. Генерал Сабинов, не желая разбираться: кто прав, а кто виноват - отдал приказ готовить документы об отчислении обоих из института. Меня тут же разжаловали из командиров взвода. Следующим действием, Ректор института должен был подписать представление генерала о нашем отчислении. Но, "О спорт, ты -мир" ! Военная кафедра, конечно, обладала огромной силой в нашем институте, но спортивная кафедра оказалась сильнее. И были включены мощные рычаги для сохранения в команде института такого важного, можно сказать, ключевого игрока. И так как военные всегда были в ладах со спортом, им пришлось капитулировать и отменить приказ об отчислении из института баскетболиста, а заодно - и меня. При этом, приняли решение, что при сборе в актовом зале, перед отправкой в лагеря, мы перед всем курсом публично покаемся и принесём взаимные извинения.
И вот этот день наступил: рано утром, в институте нас собрали в актовом зале, где генерал выступил перед всем курсом отправляющихся в лагеря и сообщил нам о возложенной на нас чести достойно отслужить положенный срок в армии. Все с интересом слушали речь генерала, но с ещё большим интересом, ожидали развязку ситуации с дракой, о которой в институте ходило множество слухов, но большинство не знали: кто герои этой истории. И, наконец, наступил момент, когда генерал, не вдаваясь в подробности ситуации, да они его не особенно волновали, сообщил о драке, приведшей к кровопролитию между курсантами, но, учитывая положительные характеристики и прочее бла-бла-бла, уже и не вспомню что, принято решение дать нам возможность искупить свою вину, но при первом же замечании, мы будем отчислены со сборов и, соответственно, из института. После этого он приказал проштрафившимся курсантам, то есть нам, выйти к трибуне, извиниться перед курсом и пожать друг другу руки. Первым вышел баскетболист и встал около трибуны, рядом с генералом. В зале пронёсся ропот: кто-то говорил ого, кто-то ничего себе и все ожидали противника, оказавшего сопротивление этому Голиафу и бился с ним в кровь. Но когда вышел к трибуне я и встал рядом с баскетболистом, в зале на несколько секунд воцарилась гробовая тишина, после чего разразился гомерический хохот, который сопровождался бурными аплодисментами и продолжался несколько минут. Хохот был настолько заразителен, что сначала смеялись только студенты-курсанты, потом к ним подключились офицеры-преподаватели. Уже никто не слушал наши извинения и не смотрел на наши рукопожатия, все дико ржали. Последним к этой вакханалии присоединился генерал: увидев в единодушном порыве ржущий зал, заразившись этой атмосферой безудержного смеха, взглянув на меня, так как до этого не представлял комплекцию противника баскетболиста, принявшего участие в этой кровавой битве, жутко сам начал ржать, до икоты и один из полковников даже побежал за графином с водой. На генерала произвел впечатление такой колоссальный дисбаланс сил, прямо по-Суворовски (воевать не числом, а умением). Особенно понравилось нашему генералу, который был низкого роста, на пол-головы ниже меня, что я не стушевался перед этим Гулливером и наверное вспомнил себя в молодые годы, какой он был орёл, иначе не стал бы генералом. Насмеявшись от души, он сошёл с трибуны и громогласным голосом прокричал: "Хорошей службы,товарищи курсанты!" Все начали кричать "урааа!". Понимая, что я был командиром взвода и не мог сам спровоцировать драку по понятным причинам, подошёл ко мне и, похлопав по плечу, сказал: "Удачи тебе, сынок"...
Моя популярность среди однокурсников взлетела до небес и каждый считал за честь пожать мне руку. Удача в дальнейшей жизни мне всегда сопутствовала и я иногда вспоминаю этого бравого генерала, который мог бы изменить мою судьбу в худшую сторону, но не стал этого делать, по причинам, известным только ему.