Вход в тоннель Меркьюри не смог бы найти тот, кто не был осведомлен о его точном месторасположении.
В то время, когда Англия пока ещё была обитаема, в самом начале изменений, произошедших с нашим миром, и кольцо гор, сейчас окружающее центральную часть Великобритании, только начинало формироваться, гряда Смайлстонс уже возвышалась над северной частью пролива Ла-Манш. Конечно, она была не особенно высокой и не слишком протяженной, но крайне опасной - камнепады и землетрясения случались на этом гористом островке, разрывающем пологое побережье, с непредсказуемой частотой. Ветер, постоянно дующий со стороны моря, играл в пустотах, образованных каменными глыбами на вершине гряды, и когда порывы его были особенно сильны, далеко в разные стороны разносились звуки, напоминающие счастливый детский смех.
С высоты птичьего полёта Смайлстонс походила на чуть непропорциональную букву "т", уголки верхней перекладины которой были слегка загнуты вверх и напоминали робкую улыбку. "Ножка" же, смещённая к югу, природным молом чуть ли не в километр длиной постепенно уходила в глубины пролива, разрезая стального цвета волны, тщетно пытающиеся справиться с преградой, ограничивающей их свободный когда-то бег.
В том месте, где было самое перекрестие "буквы", со стороны суши гряда была ниже всего, но зато являла собой отвесную стену высотой с многоэтажный дом. У её подножия громоздился кошмарного вида завал в несколько ростов человека, как если бы в этом месте находилась когда-то самая высокая вершина гряды, разрушенная ныне каким-то ужасающим катаклизмом. Серо-чёрные нагромождения базальтовых и гранитных глыб казались крайне неустойчивыми, а самые крупные обломки лишь чудом держались практически на самом верху, нависая и угрожая обрушиться на любого подошедшего. Возникало ощущение, что стоит лишь стронуть с места какой-либо камешек у подножия, прикоснуться к крошечному обломку, и каменные громады в вышине придут в движение и с грохотом сорвутся вниз, погребут под собой дерзнувшего потревожить их многолетний покой. Но это было только ощущение.
Потому что весь завал был результатом долгих трудов человеческих рук и лап окрес из рода Граувакка и являл собой единое целое. Точнее, две половины единого целого.
Огромные створки, скрывающие и защищающие проход в туннель Меркьюри.
Ворота в расширяющийся с каждым новым днём подводный город, изначально служивший лишь связующим звеном между Англией и Францией.
И вчера, стоя перед этими воротами, чуть-чуть поодаль, я вспоминал всю имеющуюся у меня информацию об этом месте, в своём роде уникальном, неповторимом результате изменений, произошедших во всём нашем мире.
Раньше вход в Меркьюри был совсем в другом месте
После того, как чуть ли не пятьдесят процентов Великобритании, точнее - все территории севернее Глазго - опустились на дно морское, а на оставшейся части "острова леди и джентльменов" стала лютовать Багровая Хмарь, выкосившая более чем три четверти оставшегося населения, правительство наконец-то приняло решение о тотальной эвакуации. И людской поток начал вливаться под своды тоннеля, чтобы вновь увидеть небо уже во Франции.
Я лишь частично могу представить, что чувствовали несчастные беженцы, спешащие по наступления утра покинуть свой город, увидев, что в его пределы под последними солнечными лучами уходящего дня медленно вползли первые облачка Хмари. Они уходили под светом звёзд и луны, пока не разгорелся новый день, свет которого принёс бы убийственной субстанции новые жизненные силы. Уходили, зная наверняка, что больше никогда не вернутся в оставленные ими дома, захваченные необоримым врагом. Когда мы с Лизой бежали из родного города, то изначально жили лишь той хрупкой надеждой, что когда-нибудь вернёмся домой. У англичан же дома больше не было. Не было, если не считать узкую полосу побережья вдоль выросшего незадолго до этого скального кольца, за пределы которого Багровая хмарь почему-то не поползла...
Но любой конец - это всё-таки начало. И гибель Великобритании, как государства, тоже была началом. Она стала моментом зарождения Меркьюри. Утратив своё первоначальное значение, он стал прибежищем тех, кто не смог заставить себя оставить родную землю. Небольшие группки людей, которым хватило смелости обосноваться на вроде бы безопасном побережье и в недрах бесполезного теперь тоннеля, остались единственными обитателями целого острова, если не считать кровавый туман, рассеивающийся по ночам, да всяких тварей, которым он вреда не причинял. Сложно сказать, чего хотели оставшиеся - умереть ли на земле предков, дождаться ли того дня, когда угроза исчезнет, и они смогут заново отстроить свои дома, или, может быть, чего-то ещё. Но уже в течение следующего года все смельчаки и их семьи переместились под ярко освещенные своды Меркьюри и стали обустраивать туннель под привычный жизненный уклад.
Сначала это место прозвали Городом отшельников, поскольку все, кто по той или иной причине хотел обрести покой, стремились попасть туда. Причём не только люди. Меркьюри, к примеру, выбрала местом своей подготовки к завершению цикла имаго группа к'ёллов. А в один прекрасный день к воротам пришли последние оставшиеся в живых из рода великанов окрес Граувакк, вытесненные из Альп и почти что поголовно истреблённые воинственным кланом Корунд. Это стало новым шагом в развитии города, потому что примерно к этому же времени Меркьюри было уже сложно назвать "городом отшельников". Отовсюду сюда рвались одиночки и целые семьи, и места всем уже не хватало. К тому же в Дюнкерке начали строить отделение Перехода, что гарантировало приток новых жителей.
Окрес были несколько туповаты и довольно неповоротливы в повседневной своей жизни, по крайней мере, так могло показаться человеку, никогда с ними не контактировавшему. Но камни и земля, да и вообще все, говоря научным языком, минеральные соединения (именами которых и были названы их многочисленные кланы) слушались их, как хорошо воспитанные дети - своих родителей. Это походило на магию Одарённых, но на деле было чем-то гораздо более значимым. И город под морским дном с их помощью начал расширяться вглубь и вширь. Старый выход на территорию Британии был закрыт и забыт, его сравняли с землёй, а новый появился только после третьей волны, унёсшей за собой практически всю Багровую Хмарь.
Вроде бы у людей появилась возможность вернуться на когда-то обжитые места, но не тут-то было. Оказалось, что каждое лето смертоносные туманы возвращаются, пусть всего лишь на два месяца, но всё же. Ещё разрушительней, ещё злее, ещё опаснее. Хотя бы тем, что перестали рассеиваться по ночам, как раньше. И Британия превратилась в аттракцион, нечто вроде сафари - развлечение для туристов, приносящее немалый доход.
За пять лет Меркьюри, откинув с десяток названий, включая Нью-Лондон, вернулся к исходному, своему самому первому имени. И продолжил расти и развиваться. Он перестал быть "местом покоя и отшельничества", стал обычным городом, со всеми стандартными проблемами и недостатками, вроде преступности или безработицы, разве что с несколько более жёсткими правилами безопасности. Разделился на уровни, районы и участки, усовершенствовал систему управления. Были почти до совершенства отлажены коммуникация с другими городами, системы торговли и обмена. Но ни в один из союзов Меркьюри так и не вступил.
Чуть больше месяца назад мы прошли этот, сказать откровенно, великолепный город насквозь, чтобы достичь нашей цели, цели, которую дал нам "адский ангел", тот, что направил нас сюда. Мы выехали на поверхность, и каменные врата тут же сошлись за нашими спинами, словно отрезая пути назад, предрекая нам возможный безрадостный итог, о вероятности которого тогда никто из нас не подозревал.
Когда вчера мы вновь замерли перед "завалом", проходя стандартную проверку, контролирующие вход Одарённые наверняка отметили где-то там в своих записях, что на одного члена группы стало меньше. И что проводить осмотр следует вдвое внимательнее. Таковы были правила, я это знал. Находясь в своём золотистом измерении, я наблюдал, как происходит эта обязательная проверка. Из расщелин между камнями вытянулись туманные "руки", невидимые обычным зрением, гибкие и невесомые, и начали ощупывать всё и вся: машину, амуницию, тела моей милой и остальных. Даже землю, на которой они стояли. Эти щупы обшаривали каждую складочку одежды, каждый изгиб тела, проникали сквозь кожу, исследуя организм изнутри.
Одна из таких "рук" стала приближаться и ко мне, медленно и осторожно, словно кошка, пытающаяся с безопасного расстояния унюхать, что же там такого вкусненького предлагает попробовать незнакомая ладонь. Кошка, шажок за шажком подходящая всё ближе и ближе.
Сомневаюсь, что Адепт видел меня или хотя бы подозревал о моём присутствии. Эти "руки" были лишь отражением заклинания, используемого для получения информации о пришедших. Я нехотя отошёл в сторонку, чтобы случайно не послужить причиной того, что моих спутников не впустят в город. Она потянулась за мной, уже быстрее, но я ни в коем случае не хотел допустить прикосновения - мало ли что после такого контакта подумает контроллёр. Пришлось на пару мгновений затормозить время - я с удовольствием отметил, что заклинание тоже замерло, хотя ожидал, честно говоря, совсем иного, и отпрыгнул ещё дальше. Когда секунды потекли с привычной для живого мира скоростью, я невольно рассмеялся. Потерявшая цель "рука" стала похожа на взбесившуюся змею. Какие только кольца и фигуры она не выделывала перед тем, как полететь обратно и присоединиться к остальным.
Процедура проверки в тот раз длилась гораздо дольше, чем обычно, я даже занервничал, но, в конце концов, заклинание рассеялось, втянувшись туманом в щели, из которых появилось, а створки стали медленно и бесшумно раскрываться, предоставляя нам проход, вернее, проезд под покровы вод Ла-Манша.
Теперь же, спустя почти сутки после проверки у ворот, я который час в одиночестве бродил по ярко освещённым улицам и улочкам, заглядывая в магазины и ателье, бары и рестораны, надеясь, что встречу кого-то, подобного мне. Но напрасно. И при этом всё думал и думал, что же мне делать дальше.
Моя милая сейчас отмокала в ванной одного из гостиничных номеров, оплаченных нами на два или три месяца вперёд во время последнего визита сюда. В "Душевном приюте", относительно дешёвом, но приятном отеле, мы отдыхали перед своим последним, как нам казалось тогда, марш-броском до райских кущ. И перед отъездом предусмотрительный Бухгалтер зачем-то договорился с директором, чтобы тот придержал наши номера. Так, на всякий случай. Оказалось, это было не зря.
Арон, забрав с собой Вика, шнырял сейчас по организаторам аукционов, предвкушая скорые торги. Органы и когти вейлора, а что самое главное - его неповреждённую голову здесь отхватят с руками, даже не посмотрев на цену. И что вполне вероятно, позже перепродадут кому-нибудь ещё, содрав при этом двойную цену. Ари мог прекрасно устроить всё сам, но в этот раз ему не хотелось заниматься этим самостоятельно.
Петри отделился от нас ещё вчера, сразу же после прибытия в Меркьюри рванув по каким-то "личным" делам. Скорее всего, куда-то в сторону бюро Переходов. Мне казалось, что он пытается поступить на заочное отделение какого-нибудь очередного университета. Моя милая считала, что у нашего Искры завелась подружка, но недавние события выбили эту версию в аут на все сто процентов, по крайней мере, для меня. Хотя не уверен, что расскажу Лизе правду о нашем общем друге, даже если найду способ наладить с ней контакт в моём теперешнем состоянии. Потому что не могу предсказать её реакцию на такие приятные, разумеется - в кавычках, новости. Не могу, хотя знаю её лучше всех на этом сумасшедшем свете.
Размышляя об этом, я обходил уровень за уровнем, спускаясь всё ниже и ниже, при этом тщетно выглядывая среди наполняющих улицы людей и нелюдей сероватые фигуры. Один раз даже обманулся, приняв за кого-то из Хранящих одинокого шаттера - он, даже гораздо более прозрачный, чем я, шнырял по толпе и, кажется, за кем-то следил. Неудивительно, этих бедолаг чаще всего нанимали в правоохранительные службы, как самых искусных шпионов - на мой взгляд, враньё чистой воды. Золотые искорки, покрывающие всё вокруг, игнорировали гхотта так же, как меня или сэра Томаса, так что вполне естественно, что я принял его за кого-то из подобных нам с англичанином.
Хотя моё тело и не чувствовало физической усталости, морально я выложился настолько, что даже желание найти ответы на мучающие меня вопросы забилось куда-то вглубь, оставив мой разум на растерзание негативным мыслям. Находился я в этот момент в одном из тех неблагоприятных районов, которые встречаются в любом городе, независимо от его благосостояния, и окружающее меня безобразие только усугубляло зародившееся во мне отчаяние.
Мне было противно видеть карманников, сутенёров и их подопечных девочек, дилеров и чернушников, занимающихся своей грязной работой, хотя их липкие, жирные взгляды и не могли прицепиться ко мне, оценивая как потенциальную жертву или клиента. Они не замечали моего взгляда и потому не опасались. Потому что действительно умели провернуть своё дельце вне поля зрения толпы. А я был вынужден в полной мере наслаждаться всеми тонкостями их работы - мои глаза, как нарочно, захватывали лезущие в карманы ловкие руки, кочующие из ладони в ладонь крошечные свертки серой материи, пошлые призывные жесты шлюх, перешёптывания за спинами целей и многое, многое другое. Где-то чуть ниже горла я ощущал противный комок, зарождающийся позыв к рвотному рефлексу от переполняющего меня отвращения.
Относительно приличную же часть наполняющих улицы людей мне было жаль. И тоже - до отвращения, хотя я и не знал причин, которые заставили их очутиться здесь, на границе самого дна одного из благополучнейших городов нашего мира. Отчасти исток такого негативного отношения ко всем окружающим был мне ясен - при жизни я очень редко спускался в такие районы, предпочитая им крепкий середнячок. Или же, когда имелись деньги, высший класс. Если, конечно, не вспоминать начало нашего с моей милой пути. Теперь же я слишком отличался от них.
Но это было только верхушкой айсберга.
Я завидовал. Тяжёлая чёрная зависть заполняла меня, как мазут - железнодорожную цистерну, медленно и неотвратимо. И сделать с этим я ничего не мог. Такой, как сейчас, я был обречён на одиночество даже среди толпы. Никто не мог толкнуть меня плечом, спросить время или дорогу куда-либо, никто не мог меня услышать и увидеть. Все живые за полметра обходили меня, словно чувствуя, что могут столкнуться с чем-то не принадлежащим к их простому мирку.
Хотелось стать таким же, внезапно приобрести плоть и кровь прямо посреди этого хаотически упорядоченного людского течения. Даже если бы кто-то меня обругал за то, что я налетел на него в этой спешке, вдруг оказавшись на дороге, я бы воспринял это с радостью. Улыбнулся бы в ответ, рискуя нарваться на дополнительный комплимент или же получить по лицу. Но это было невозможно.
Как у меня получилось открыть дверь в одной из забегаловок, я так и не понял. Поглощённый мыслями, затянутый в водоворот печальных размышлений, я просто опёрся рукой на её толстый непрозрачный стеклопластик, в принципе, не собираясь сделать что-то конкретное, желая лишь почувствовать под рукой что-то твёрдое, крепкое. Вдруг опора резко ушла из-под ладони, а я, совсем не понимая, в чем дело, кувырком влетел в бар, растянувшись в узеньком проходе во весь рост. Если бы дверь открыл кто-то, я вылетел бы в другом направлении - как я уже выяснил, хотя сами люди меня и не чувствуют, при контакте с ними меня самого отбрасывает прочь, как будто от резиновой стены в палате для буйно помешанных. А в падении разминуться с этим кем-то я не смог бы даже при всем желании.
"Я ещё научусь!" промелькнуло в голове. Весёлый, радостный голос. И тут же что-то также внутри моего черепа прохрипело в ответ: "А толку?" Я мотнул головой и начал подниматься с истоптанного пола. Начал. Но застыл, как говорят дети, в позе "зю".
Кто-то полагает, что в мире ничего не может быть случайным. Что всё закономерно и более того - запланировано, хотя кем, когда и как - никто толком объяснить не может. Другие считают, что вся жизнь - непрерывная цепь исключительно лишь случайностей и совпадений. Что балом правит случай, такой же слепой и непредвзятый, как сама Темис, богиня правосудия. Я, если быть предельно честным, до сих пор не определился, к какому из этих двух разрядов принадлежу, потому что ситуации, в которые попадали мы с моей милой или наша команда в целом, бывали настолько разными и порой труднообъяснимыми, что принять какую-либо конкретную сторону в подобных рассуждениях крайне затруднительно. Поэтому обычно я предпочитал не особенно утруждать себя размышлениями на эту тему.
Но в данный конкретный момент мне было весьма интересно, действительно ли я воспользовался способностью взаимодействовать (не целенаправленно проходить сквозь них, а именно взаимодействовать) с материальными предметами совершенно случайно, или же некто там наверху, вроде Каса, щелкнул ему одному доступным тумблером, увеличивая мои возможности, чтобы я смог открыть эту чёртову дверь. Ведь, сколько я ни старался развивать это умение по пути от Стоунхенджа до Меркьюри, ничего толком не выходило, пара песчинок и камешков не идут в общий счет. Проходить сквозь неодушевлённые предметы и препятствия, это - да, пожалуйста. Но вот сдвинуть, переместить, поднять... Это было вне моих возможностей.
А теперь стоило мне опереться на дверь, как она открылась. И я оказался, образно говоря, нос к носу с неприятного вида типом, занимающим установленный в углу прямо напротив дверного проёма круглый столик с табличкой "заказан" в самом центре. Сероватое и чуть прозрачное лицо его, напоминающее неправильной формы блин, вытянулось от удивления, когда он увидел меня. А я от неожиданности замер в неудобной позе, в свою очередь разглядывая его. Вот и рассуждай о случайностях и предопределённостях.
Незнакомец оправился первым. Ужом выскользнув из-за столешницы, он в два шага подскочил ко мне и помог подняться на ноги. А потом с улыбкой протянул мне руку, которую я, не раздумывая, крепко пожал. Все мои тягостные мысли смыло в один момент, когда я начал разглядывать его показавшееся мне на первый взгляд весьма неприятным лицо. Лицо такого же существа, как и я.
Ярко выраженные монголоидные черты, неправильные, слишком широкие, что вызывало в первый момент ощущение неприязни. Армейская "площадка" на шарообразной голове. Левое ухо, когда-то сильно порванное и неправильно сросшееся, теперь оттопыривалось практически под прямым углом к виску. В правом ухе - неуместная серьга-гвоздик в центре хряща. Узкие плечи, длинные тонкие руки, пальцы с узловатыми суставами. В общем, всё тело, облачённое в мешковатую рабочую спецовку и широкие брюки, было каким-то очень узким, настолько непропорциональным по отношению к голове, что мой новый знакомец напоминал оживший и отрастивший себе конечности "Чупа-Чупс".
- Меня звать Турмас, - снова улыбнулся он. -Плохое имя. Отец был зол и сказал в сердцах, не подумал, к чему это приведет... Друзья называли меня Дроп. Ну или Тури, как больше нравится. Давай, садись, поговорим.
Улыбка стала ещё шире. Он подхватил меня под локоть и буквально силой подвёл к занимаемому им столику, опустил на стул и устроился напротив. Шкала моего изумления подскочила ещё выше, когда я увидел стоящую возле золотисто-хрустальной пепельницы светло-серую бутылку с тёмной жидкостью и такого же оттенка стакан.
- Что с тобой такое? - поинтересовался Турмас. Я с трудом сглотнул и ткнул пальцем в бутылку.
- Откуда это?
- Из бара, откуда же ещё, - несколько удивился вопросу мой собеседник. - И стакан оттуда же. Из получки у бармена вычтут, конечно, но тут уж я ничего не могу поделать. Что хорошо одному, плохо другому. Как тебя зовут, может быть, скажешь, наконец?
- Алекс... Алексей, - чуть запнувшись, ответил я. Вспомнилось замечание Томаса-Маньяка о "плохой примете".
- Извини, я целый день хожу по городу, и ты первый, кого я встретил из... наших. И мне кажется, что совершенно случайно. Я уже начал думать, что я здесь один такой. Такое чувство было...
- Однако, я везунчик, - перебил меня Дроп, открывая бутылку и намереваясь наполнить стакан. - Ты, я полагаю, новенький совсем, да? Наниматель тебе ничего не объяснил что ли?
- Не успел. У него были какие-то срочные дела, так он сказал. Объяснил суть, довольно коротко, и слинял.
Я даже не обратил сначала внимания на то, что Турмас назвал Каса "нанимателем". Жидкость, льющаяся в бокал, была почти чёрной, и её поток приковал всё моё внимание.
- Понял, друг мой, - протянул новый знакомый и, проследив мой взгляд, спросил:
- Тоже хочешь хлебнуть? Возьми стакан со стойки, я тебе налью.
- То есть как так - возьми? Знаешь ли, я не думаю, что окружающим понравится летающая вокруг них посуда.
Говорить, что поднять стакан я просто не в состоянии, мне не хотелось. Дроп и так уже смотрел на меня, как на человека, страдающего от синдрома Дауна. Он хотел, что-то сказать, но потом передумал и поднялся со своего места. Подошёл к стойке бара и смело хапнул слегка напоминающей клешню рукой один из приготовленных для кого-то, полных пива бокалов. В ладони Тури при этом оказался пустой сероватый стакан, а его двойник на стойке вдруг пошёл трещинами, разлетелся на куски, и поток пива хлынул на лакированное дерево. Обернувшийся на шум бармен чуть не уронил протираемую вилку и выругался, помянув отнюдь не добрым словом поставщиков бракованной посуды, полез за тряпкой куда-то под стойку, не прекращая ругаться.
Турмас поставил стакан передо мной и наполнил его наполовину, жестом предложив выпить. Словно тост за знакомство. Я с опаской отхлебнул. В бокале у меня, а, следовательно, и в бутылке, был коктейль, "бакарди-кола", чуть пресноватый, но всё-таки кажущийся реальным. Я всё-таки ощущал вкус, а это было весьма важно.
- Конечно, нам не обязательно пить и есть, но иногда можно себя побаловать, разве нет?
Дроп подмигнул. Сделав ещё глоток, я всё-таки решил, что молчание, хоть и золото, но пользы не принесёт.
- Тури, ты не будешь против, если я немного расспрошу тебя, потому что и так-то почти ничего не знаю... А ты назвал ангела нанимателем, перетащил в наше измерение бокал... У меня и так много вопросов за последнее время, а теперь...
- За последнее время? - в ответ на это поинтересовался Дроп. - А ты сколько уже в числе Хранящих? Сутки? Двое?
- Чуть больше недели.
Круглое лицо Турмаса помрачнело, когда он услышал мой ответ. А в голосе послышались нотки волнения и удивления:
- И ангел приходил к тебе только один раз?!
Турмас склонился ко мне, облокотившись на стол, и всмотрелся в моё лицо.
- Ты хотя бы знаешь своего подопечного? - обеспокоенно спросил он. - Ты ищешь его здесь, в этом городе, да? Время дорого, знаешь ли. Если тебе даже не преподали азов, значит, у них вовне всё совсем плохо. Очередной кризис, чтоб его. Но я тебе помогу. Что смогу, объясню.
Дальше Тури, приняв прежнее положение, заговорил скорее уже для себя самого, слова стали невнятными, проскальзывал незнакомый мне язык, но общий смысл я понимал.
- Это же надо... Когда я только начинал, каждые два дня узнавал что-то новое. А ты уже дольше недели Хранящий и лишь один визит...
Дроп выжидающе смотрел на меня, губы его шевелились, но слов я не слышал. И молчал, переваривая новую информацию, когда он снова заговорил, изменившись в лице.
- Ты хотя бы знаешь, где искать своего Хранимого? Или нет?! - Его интонация была частично угрожающей, что мне совсем не понравилось, но в большей степени -напряженной, обеспокоенной, и я счёл нужным ответить.
- Знаю, естественно. Я умер рядом с ней... - только и смог произнести я в ответ.
В горле вдруг запершило. Внезапно захотелось плакать. Я почувствовал себя маленьким, обиженным мальчиком. Последний раз я чувствовал себя так давным-давно, когда стоял между двумя домами улицы, на которой вырос, невдалеке от пылающего остова, оставшегося от частного дома моих родителей, а мой слух рвали сирены приближающихся полицейских и пожарных машин, смешивались с возгласами пробегающих мимо меня к пожару соседей.
- Что случилось?
- Как это могло произойти?!
- Какой сильный огонь...
Всё вокруг начало расплываться и дрожать, уши прорезал звон, напоминающий пронзительный вой сирен.
- Кто-нибудь выжил?
- В доме кто-то есть?
- Лишь бы огонь не перекинулся...
В моё плечо впились узловатые пальцы Турмаса. Сквозь терзающие мой внутренний слух звуки доносились его далёкие слова:
- Ты её видел? Эй! Ты прикасался к ней? Говори! Это важнее всего! Ты успел...
- С дороги! С дороги! Чего встали как вкопаные?!
Граувакк - песчаник, имеющий сложный состав, в частности, содержащий большое число обломков горных пород и цемент (связующее минеральное вещество) из тонкозернистого обломочного материала.
Кору?нд -- минерал, кристаллический ?-оксид алюминия (Al2O3), тригональной сингонии, дитригонально-скаленоэдрический. К данному виду относятся рубины и сапфиры.
Название каждого клана на языке окрес соответствует приведенным здесь и далее соответствующим современным русским/общеречевым наименованиям.
Шаттер (сленг.) - нелюдь, похожее на привидение создание, способное становиться невидимым. Вполне материально, несмотря на то, что даже без маскировки напоминает парящие в воздухе тёмно-серые полупрозрачные лохмотья. Самоназвание вида - гхотт.