|
Халаты на их плечах не белого, а серого цвета. Тонкий оттенок остывшего пепла, как напоминание о том, что сгорает все. Даже рукописи. А что есть человек - как не рукопись собственной жизни?
Первый - высокий, черноволосый, с резкими чертами лица - стоит у окна, равнодушно смотрит за стекло. От него исходит тонкий аромат - то ли порока, то ли опасности. Или того и другого? Второй - неуклюжий, мешковатый, расслабленно держит пластиковый стаканчик с кофе, но не пьет. Лишь ловит дым ноздрями, смешно шевеля носом. Он бы рад посмотреть в окно, дать отдохнуть взгляду, уставшему от белых стен и белого кафеля, но широкие плечи спутника полностью перекрывают обзор. За стеклом мелькает чья-то тень. Секундная пауза. Время остановилось, и тело, лежащее на кровати, оплетённое трубками и проводами кажется чуть более живым, чем мгновение назад. Но свет снова легок и прозрачен, и ничья вуаль не застит его самодовольное сияние.
- Круг? - спрашивает Второй.
Первый морщится. Достает из кармана пачку сигарет, на которой вроде бы есть буквы, но названия не прочтешь. Вытягивает одну, прикуривает от танцующего на смуглой ладони огонька. Его движения нарочито медленны, словно он сдерживает сам себя. Клокочущий внутри гнев толкает под руку - разбить стекло, схватить серый силуэт, раз за разом проходящий снаружи, и втащить внутрь. Но он не вправе!
- Ты не вправе! - тихо говорит Второй. Пальцем цепляет дымный локон из стаканчика и рисует в воздухе спираль, протянувшуюся до потолка. - И я тоже.
- Какой в ней смысл? - резко отвечает Первый. - Слабое, робкое существо. Ни грехов, ни добрых дел. Бесконечная дорога мимо...
Второй отставляет стаканчик на тумбочку, поднимается и встает рядом с Первым, потеснив его. В яркой пустоте раннего утра надвигается бесформенное нечто, цветом схожее с цветом их халатов - серое, неуютное. Прах возвращается к праху. По мере приближения фигуры вырисовываются руки и ноги, становится возможным разглядеть застывшее женское лицо - белое, без единой кровинки. Пустые глаза смотрят вдаль. И видят пустоту...
- Круг, - констатирует Первый, когда она вновь проходит мимо, оставляя под босыми ногами пропасть в пять этажей до асфальта. - Можно, я открою форточку?
Второй пожимает плечами, тянет короткопалую руку, открывает сам. В комнату врывается свежий ветер, копошит кудри лежащей на кровати женщины, похожей на ту, что только что проплыла-прошла мимо.
- Круг... - тихо повторяет Второй и отдергивает руку от стекла, будто обжегшись.
Куда идет Мириам?
Мимо мелькают уличные фонари - давно погасшие, окна домов - еще не проснувшиеся. Ветерок лёгок и по-летнему ласков. Она в который раз благодарна его нежным пальцам, но никак не может вспомнить - была ли она здесь раньше? Город подобен сам себе. Все фонари подобны друг другу, и значит ли это, что во всей вселенной светит лишь один фонарь, бесконечно отражающийся сам от себя в разных измерениях?
Ты хочешь домой, Мириам?
Старая мебель и голубой заяц из искусственного меха, сидящий на спинке дивана. Он мягкий, но пахнет от него неприятно - чем-то чужеродным и незнакомым. Неживым.
Мириам играет в классики на дубовом паркете огромной гостиной. А мама с папой сдавленным шёпотом ругаются в соседней комнате. Они уже подали на развод, но обид слишком много. И разойтись мирно, или хотя бы не сказав друг другу ни слова, не получается. В комнату вползают вечерние сумерки. Душа дома умирает, растворяется в сердитых голосах двух самых дорогих для маленькой Мириам людей. "А если я пойду и попрошу их не уходить друг от друга?" - девочка перескакивает с одного паркетного квадрата на другой. Квадраты ластятся, ложатся под ноги. Морской камешек, привезенный в прошлом году из отпуска, проведённого вместе с родителями, удачно попадает прямо в центр дубовой ячейки. И Мириам забывает о своем намерении, ведь так здорово, когда у тебя получается то, чем ты увлечен в данный момент!
"Круг..."
Ты идёшь к себе, Мириам?
Портвейн выпит. Редкостная гадость, надо сказать. Мальчики заскучали в гостиной, а может быть, уже вырубились - ведь они пьют больше, надо же произвести впечатление, пусть и таким варварским образом. Спина к спине с подругой Наташкой, на развороченной вечеринкой кухне. Та таращится в потолок, плывущий перед глазами алкогольными волнами, а Мириам смотрит в небо. И обе говорят с ним ночь напролет - простыми истинами, которые в другом месте, в другое время суток окажутся глупостью, а сейчас воспринимаются камнями, сложившимися в миро-здание. Ей кажется - вот сейчас душа раскроется, как цветок. Она, Мириам, увидит себя истинную, прочтет свою судьбу, познает будущее и тайны полуденного, и теневого мира...
А наутро она не сможет вспомнить это ощущение. Только отголосок тишины, судорогой сведший горло. Только чью-то короткопалую теплую ладонь, мазнувшую по губам однажды, на переходе из тьмы к свету, и повторившую это движение ночью на кухне, развороченной вечеринкой.
"Круг...".
Что ты видишь, Мириам?
Оконная испарина дрожит каплями на висках стекла. Мириам прикладывает ладонь снаружи, и влага исчезает, открывая белоснежные внутренности больничного Иова. Тело юноши накрыто простыней до подбородка, тонкая рука, свесившаяся с края кровати, хищно оплетена змейкой пластиковой трубки капельницы. Мириам ясно видит серую тень, склонившуюся над кроватью. Приговор уже вынесен.
Тонкий оттенок давно остывшего пепла, как напоминание о том, что все сгорает, красит губы и носогубной треугольник юноши в синюшний цвет. Книги, лишённые сердцевины, рассыпаются ломкими листами. Человек - лишенный здорового сердца, осужден на медленную смерть, на бескрасочный мир ожидания, оживляемый лишь частой аритмией и удушьем.
Мириам медленно отрывает ладонь от стекла и плывет прочь. Бесконечная дорога мимо зовет ее глухим голосом пыльных улиц.
"Круг...".
Чего ты не сделаешь, Мириам?
Сослуживица Рита рыдает в туалете, запершись в одной из кабинок. Давится слезами, дрожащими руками вырывает новые и новые клоки бумажного полотенца.
Мириам входит и на мгновение застывает на пороге. Не морщится, но лицо каменеет так, что даже щекам становится больно. И привел же господь именно сейчас зайти сюда? В женском коллективе ничего не скроешь. Никогда не утаишь. Никого не обманешь. Рита оказалась беременна, а испытательный срок еще не кончился. Жесткое начальственное: "Заявление на стол!" И робкие попытки сказать, что ребенку суждено расти без отца, а денег не будет хватать без пособия, тонут в подступающих слезах.
Мириам знает, что Трудовое законодательство не позволяет увольнять беременных женщин, и испытательный срок здесь не имеет никакого значения. Знает, что полный презрения начальственный голос: "Да о чем вы думали, милочка?" рассчитан лишь на то, чтобы подвести "милочку" под увольнение по собственному желанию. Знает - если та перетерпит прессинг, никто и ничего не сможет с ней сделать. Но Мириам промолчит. Она нормально относится к Рите... Ей даже жаль ее. Но это не ее дело. Просто не ее.
"Круг...".
О чем ты думаешь, Мириам?
Мириам неохотно останавливается у уже знакомого окна. Кладет ладонь на стекло. Смотрит в чрево кита. И натыкается на взгляд того юноши. Он пока еще дышит сам. Кислородный аппарат стоит у кровати, маска брошена на подушку. Чтобы достать как можно быстрее и прижать к лицу, искаженному удушьем.
Но на его груди уже лежит могильная плита. Не дает вздохнуть. Проступают все явственнее выпуклые буквы эпитафии:
Запрокинутые лица
В синеве небесных вен.
В них покой, который снится...
А зачем?..
Еще немного, и плита станет явью.
Сознание Мириам сильно, как античный герой. Это руки ее, положенные вдоль тела на больничном матрасе, бездвижны, и зрачки почти не реагируют на свет. Не распускает нежных объятий кома, в которой она находится вот уже несколько месяцев, после того, как была сбита машиной по дороге на работу. Трубка аппарата ИВЛ и прозрачные пальцы капельницы вцепились в спящее тело и, кажется, не дают ему вздохи и питание, а отбирают. Но Мириам может слышать сквозь стены и видеть то, что еще не произошло. Два врача говорят в коридоре, безнадежно глядя в окно реанимационного бокса:
- Ничего?
- Пока нет. Донорское сердце... сам понимаешь, шансы ничтожны.
- Я понимаю. Он ведь тоже... понимает?
- Увы.
Они отходят от стекла, а Мириам отталкивается и плывет прочь, повторяя заезженной пластинкой свою бесконечную дорогу мимо. Лежащий на кровати провожает ее глазами, в которых нет удивления. Он уже на пороге.
- Ты много куришь!
-Ты издеваешься?!
- Прости, я по привычке.
- Ничего. Как думаешь, сколько нам ещё ждать её?
- Не знаю. Время у нас есть.
- Да. Времени у нас вечность...
Пауза. Устало:
- Круг...
Кто не мечтает, Мириам?
Странно, но в глазах юноши радость. Мириам приникает лицом к стеклу и смотрит в глубокие, расширенные зрачки. Он, действительно, видит ее? Она кивает. И вялая рука, оплетенная пластиковой змеей, поднимается в ответ, чтобы приветственно взмахнуть. Мириам смотрит на него, и видит рядом смеющуюся темноволосую девушку с нежными губами... Смотрит ещё - и видит двоих детей, играющих на лугу с огромным зеннехундом. Смотрит глубже - и бережно трогает книгу, которую он пока не написал.
Неожиданная боль несуществующего сердца прошивает ее от призрачной макушки до призрачных ступней. Испуганной птицей Мириам мечется у окна, чтобы вновь вернуться на бесконечную дорогу мимо.
"Круг...".
Мириам?..
Но вновь начатое бесцельное движение неожиданно прерывается на середине. Неслыханное дело - призрачная фигура поворачивает, так и не довершив седьмой круг... Приникает лицом к стеклу. Ловит ответную улыбку синих губ. Отвечает взглядом пустых зрачков, на дне которых просыпается понимание. Надорвать упаковку круга - это шаг... вовне. И двое в палате настороженно замирают. А затем Первый подходит к телу, лежащему на кровати. Щелкает пальцами по кардиомонитору, словно ждет, что тот выключится или, наоборот, подаст сигнал. Зеленая линия на экране идеальна - сердце чуть частит, но работает - верно, споро, сильно. Даже в искореженном теле толкает кровь с присущим ему упорством. И вдруг оно начинает колотиться о ребра так, словно желает выскочить... Пищит аппарат, взволнованно переглядываются красные и зеленые огоньки.
Тонкий комариный писк и прямая линия.
Прямая не может быть частью круга...
Второй резко поворачивается:
- Ты?..
- Нет. Она сама!
- Что - она сама?
- Не видишь, что ли? Умирает...
В палату врываются еще двое. На них обычные зеленые костюмы врачей. Начинаются простые реанимационные будни - бок о бок со смертью. Серая тень с любопытством выглядывает из соседнего бокса и величаво плывет к людям в белых халатах, склонившихся над не желающим оживать телом на кровати.
Двое отходят к окну. Дрогнув губами, Второй толкает створки, и они распахиваются настежь, впуская свежий воздух и солнечный свет. Первый брезгливо следит за суетой врачей. Пустой суетой, потому что наравне с ними над телом уже склонилась серая гостья, протягивая руку душе.
Двое переглядываются.
- Что ж... Нам пора? - говорит Первый. Непонятно, чего больше в его голосе - недоумения или раздражения.
Второй едва уловимо усмехается. И на краткий миг его одутловатое лицо становится невыразимо прекрасным.
- Пора. Она сделала выбор...
Двое осыпаются пеплом. Прах возвращается к праху под возбужденные голоса:
- Реанимационные мероприятия прекратить. Время смерти - 10.34.
Врачи переглядываются.
- Ты думаешь о том же, о чем и я? - говорит один.
- Их группы крови совпадают... - невпопад отвечает второй.
- Нужно согласие родственников на пересадку.
- У нее никого нет!
- Не верю... просто не верю... У парня появился шанс!
- У нас мало времени. Работаем...
В распахнутое окно, на которое никто не обращает внимания, никому не видна призрачная фигура, уходящая все дальше и дальше. По прямой.
Куда ты идешь, Мириам?..
(C) Мария ЕМА
|