|
Солнце щедро наносило яркие пятна на свежее полотно утра. Со двора доносился смех и звонкие удары мяча об землю - дети играли в вышибалы.
- Шевелись, шевелись, Натка! - кричала очаровательная светловолосая девочка лет восьми, украшенная жёлтым бантом, как роза - бутоном. - Ну что ты как вареная!
- У неё ноги короче твоих, - рассудительно заметил наблюдающий за игрой Михал Михалыч, который сам был значительно ниже собеседницы. - Она так быстро бегать не может. Вон, уже два раза падала: опять платье стирать!
- Обожаю её переодевать! - умилилась Лика и остановилась отдышаться. - Кстати, тебя тоже приодену! Мне мама купила матрицы национальных одежд Древней Земли! Кем вас сделать? Украинцами? Или этими... румынцами?
- Кем хочешь, тем и сделаешь! - пожал плечами Михаил Михалыч. - Главное больше в скафандры нас не засовывай - они же не настоящие. Поэтому когда шлемофон застегиваешь - вообще дышать нечем.
Лика, прищурившись, посмотрела на плотного черноволосого мальчугана, рассуждавшего с таким видом, словно он приходился ей старшим братом, и она обязана была его слушаться.
- Захочу, - тихо сказала она, - не только в скафандр одену, а в костюм варианца с альфы Кита! Знаешь, такие сплошные... из обливного пласстматика?
Михал Михалыч вздохнул.
- Мы тебе надоели, Лика? - спросил он, посмотрев ей прямо в глаза. - Тогда отправь нас на утилизацию. И тебе купят новых люгрушек, ведь родители тебя обожают!
Лика надулась и ничего не ответила. Лишь топнула ножкой в алом башмачке, украшенном серебряным бубенчиком - последний писк детской моды, подстёгнутый трендом сезона - интересом к прошлому Древней Земли.
К ним подбежала запыхавшаяся Натка - такой же, как у Лики, только вполовину меньше, бант запылился, капельки пота покрыли маленький крутой лобик. Она тяжело дышала, и тщетно пыталась отряхнуть грязь с коленок.
- Лика, мы ещё будем играть?
- Нет, - мстительно ответила та. - Надоели вы мне!
И, задрав нос, отправилась в дом - смотреть сенсорный детский спектакль.
- Не ходи за мной! - прикрикнула с порога за увязавшейся Наткой.
Та растерянно остановилась.
Михал Михалыч подошёл к ней, взял за руку и повёл в тень раскидистого платана, накрывшего двор огромным зонтом кроны.
- Не садись на траву, - зашептала Ната, - хозяйка заругает!
- Она нас сегодня собралась переодевать - заметил мальчик и уселся, опершись спиной о ствол дерева. Похлопал ладошкой рядом: - Садись, Натка. Ты совсем забегалась.
Ната мечтательно улыбнулась.
- Лике нравятся спортивные игры. Это же хорошо для детского развития, да?
Она опустилась на землю рядом с ним, аккуратно расправила юбчонку на грязных коленках.
- Знаешь, Миш, как её мама любит! Вечером целует и говорит: "Сладких снов, моя прекрасная принцесса!" А папа стоит на пороге и так улыбается... у меня прямо сердце щемит от его улыбки!
- Не может у тебя сердце щемить! - сердито отозвался собеседник. - И вообще, откуда ты знаешь, как он улыбается?
- А я подглядываю, - честно призналась Ната. - Каждый вечер... И иногда представляю, что она - это я. Это ведь плохо, да?
Михал Михалыч смотрел в сторону.
- Каждая из люгрушек хоть раз, да мечтала об этом, - наконец, тихо сказал он. - Но мы всего лишь клонированные копии фабричных физиологических матриц, созданных по образу и подобию настоящих людей, игрушечные люди. Нам нельзя иметь родителей. И у нас нет родителей, не было родителей, и не будет родителей... никогда!!!
Последнее слово он почти прокричал в небо, по которому сумерки уже мазнули фиолетовой кистью.
Ната накрыла ладошкой его сжатый до белизны кулак.
- Не надо, Мишенька, - прошептала она. - У нас же всё хорошо, да? Лика нас любит, мы уже пять лет у неё живем, и она других не заказывала пока.
- Пока, - эхом отозвался собеседник.
- Михал Михалыч, Ната - домой! Классные костюмчики для вас получились! За дверью закроете глаза, чтобы был сюрприз! - раздался требовательный голос Лики.
Маленькие человечки синхронно встали и пошли к дому.
В большом - до потолка - зеркале разница в росте между люгрушками и хозяйкой была особенно заметна. И если Михаил Михалыч достигал Лике до талии, то Натка казалась вообще миниатюрной. И ужасно хорошенькой в национальном французском костюме и настоящих деревянных башмачках.
Лика долго провозилась с её прической. Расческа с выдранными люгрушечными прядями валялась на зеркале - Ната стоически терпела и боль, и нетерпение хозяйки, пытающейся справиться с непослушными кудряшками. И хотя Ликины ручки часто доставляли Нате боль, она верила, что это не со зла. Бледная тень заботы казалась дорогим подарком...
В конце концов, Лика заплела Нате две косички и поставила её перед зеркалом - любоваться. Не удержалась сама, порывисто поцеловала в её макушку, заявила хвастливо:
- А всё-таки ты у меня - самая красивая люгрушка на нашей улице! Михал Михалыч, твоя очередь.
Освещение дома мигнуло.
- Сейчас, мам, - крикнула Лика, - Михал Михалыча одену и иду зубы чистить!
Через двадцать минут принаряженные люгрушки занимали свои места в восстановительных капсулах, стилизованных под подарочные коробки, а их хозяйка надевала пижамку и укладывалась в кровать.
Когда Ликины мама и папа зашли в спальню дочери, из-под прикрытых век Наты поблёскивали любопытные огоньки.
Михал Михалыч покосился на неё, вздохнул и крепко зажмурился. Он бы и уши заткнул, но в капсулах полагалось стоять неподвижно.
"Сладких снов, моя прекрасная принцесса!"
"Спокойной ночи, мамочка!"
Какое-то время в детской было тихо. Приглушённый свет превращал её в уютное убежище от всех неприятностей и бед внешнего мира. Но вот погас и он. Из угла, где стояла кровать, давно слышалось сонное сопение Лики.
- Миш, - раздался сбивчивый шёпот Наты, - я боюсь! Темно!
Михал Михалыч открыл глаза и уставился в черноту перед собой.
- Не бойся. Сейчас капсула перейдёт в рабочий режим, и ты уснёшь!
Помолчали.
- Миш, - послышалось снова, - а хочешь, я тебе расскажу, что мне всегда снится?
По потолку проползли отсветы бесшумно пролетевшего флаера. В открытом окне занавески вальсировали со звёздами. Бесконечно далёкими. Высокомерно холодными. И такими одинокими.
- Я знаю, Ната, - раздалось в ответ. - Я знаю!
(C) Мария ЕМА
|