|
- Великолепно! - Папа, запрокинув голову, разглядывал дом.
Дом был старинный, каменный, с камином и тяжёлой печной трубой, торчащей из крутого ската крыши, словно сердито указующий перст.
- Вот место, где ваше воображение, ребятки, может резвиться в полную силу! Сколько здесь увлекательных непознанных местечек, где можно ото всех спрятаться, сколько места, чтобы побегать!
Пятилетний Виктор и его старшая сестра Луиза переглянулись. Разгорячённые суматохой, связанной с переездом, лица были одинаково насуплены, что делало их ещё более похожими друг на друга.
- Нам тут не нравится! - за обоих ответила сестра. - Это не наш дом!
- Конечно, не ваш! - подошедшая Мама обняла их за плечи. - Пока вещи не разложены, игрушки не расставлены по местам, и в доме не пахнет едой - это не дом, а хаос! И...
Мама сделала многозначительную паузу и откинула на спину тяжёлые медные пряди. Виктор невольно залюбовался игрой света на них.
- ...Самое главное - пока мы не выбрали комнаты! А ну-ка, кто быстрей?
Она легко взбежала по ступеням и скрылась за двустворчатой дверью. Муж проводил супругу восхищённым взором - он всегда так смотрел на неё.
Дети оживились, и с визгом бросились за ней.
Мужчина вновь оглядел нависшую над ним громаду дома. Сбывались его самые заветные мечты - он обладал женщиной, которую любил до сих пор, имел двоих очаровательных и умненьких детей, солидный счёт в банке, респектабельную работу и, наконец, приобрёл настоящую недвижимость - вместо всех этих современных фанерных домиков, казавшихся кукольными. Дунь, и нет их, как в сказке про трёх поросят! В подобном убожестве они жили до сих пор. Папа горделиво расправил плечи и пошел следом за семьёй - походкой тяжёлой и неспешной. Именно так, как ему представлялось, должен ходить хозяин такого дома!
***
Виктор не был пугливым ребенком. Скорее нервным и впечатлительным. После всех событий этого неимоверно долгого дня, после выбора комнат, расстановки небольшого количества мебели, взятой из прежнего дома, распаковки коробок, которой не было видно конца, он так устал, что уснул прямо за столом - с ложкой в руке и крошками хлеба, прилипшими к губам. Его раздели и уложили в комнате, пахнущей влажной штукатуркой. Сестра оказалась сильнее - она твёрдо собиралась прикончить ужин, заказанный на вынос в одном известном ресторане, тем более что восхитительное пирожное, которое брат так и не попробовал, при определённом проявлении характера должно было достаться ей. Поэтому она вернулась с родителями в кухню, разглядывая красочные изразцы, покрывающие стены, на которых были изображены геральдические львы, химеры, драконы и другие чудовища. Впрочем, страшными они не выглядели - скорее красочными и волшебными, как в дорогих книгах, напечатанных на толстой блестящей бумаге.
А маленький Виктор спал, зажав кулачки между колен, и сладко посапывал во сне. Тёплый осенний ветер толкал форточку, заставляя скрипеть. Будь здесь занавеска, он бы играл ею не без известной доли изящества. Но ещё пустые окна смотрели в тёмное небо, и снаружи казалось, будто дом чего-то ожидает.
- Это что! - говорил внизу Папа. - Во-первых - мы разберём оставшиеся коробки. А во-вторых, завтра же поедем выбирать новую мебель. И начнем с наших спален! В конце концов, телевизор можно смотреть, сидя на полу, а вот долго спать на надувных матрасах вряд ли полезно для здоровья! Да и вам с братом нужно что-то поинтереснее прежних кроваток! Ты все-таки настаиваешь, дочка, на том, чтобы спать в одной комнате с братом? Мы с мамой предлагали тебе обзавестись собственной спальней, помнишь?
Объевшуюся Луизу тоже потянуло в сон. Она слизнула крем с кончиков пальцев и лениво покачала головой.
- Нет, папочка! Мы с Виком будем спать в одной комнате - он будет скучать без меня.
Родители растроганно переглянулись.
- А во второй лучше сделайте нам такую игровую, чтобы все наши новые друзья ахнули! - добавила любящая сестра, и глаза её алчно блеснули. - Пускай там будет батут, и приставка, и замок для принцессы, и настоящий автомобиль для Вика!
- Новые друзья? - удивилась Мама. - Ты уже успела с кем-то познакомиться?
- Нет ещё. Но ведь я пойду в здешнюю школу? Если я приглашу ребят к нам и дам поиграть во все эти замечательные игрушки - они сразу меня зауважают, и захотят приходить ещё и ещё. Разве не так?
Папа толкнул Маму локтем.
- У этой девицы моя голова на плечах, дорогая! Какая логика, а? Хорошо, будет тебе такая игровая, какая им и не снилась. А спальню можно покрасить в два цвета и купить два комплекта мебели для...
Раздался визг и испуганный, взахлёб, плач мальчика. Мама, изменившись в лице, бросилась вверх по лестнице. Папа поспешил за ней. Луиза покачала головой.
- Я же говорила! - пробормотала она, вылезая из-за стола. - Он ещё совсем глупый!
- Там... там... - плакал Виктор, которого обнимали сразу двое - Мама и Папа.
Он никак не мог успокоиться и сбивался на истерический плач, так и не закончив фразы. В комнате давно включили свет, принесли воды, любимого медведя и горшок, а Виктор всё плакал и наотрез отказывался ложиться в свою старую и такую знакомую кровать. В конце концов, надувные матрасы были перенесены в детскую, и измученное семейство забылось беспокойным тяжёлым сном. Если у Мамы и Папы были другие планы на эту ночь - о них пришлось забыть!
***
Прошло несколько недель. И хотя Виктор по-прежнему просыпался по ночам с плачем и после долго не мог уснуть, Мама перестала бросаться на крик с выражением панического ужаса на лице. Оно сменилось усталой усмешкой, словно говорящей "Опять проснулся, глупыш!". Семейный врач, которому всё же показали ребёнка, ничего не нашёл. "Новый дом, - сказал он, сдвинув очки на кончик длинного носа и поглядывая на взволнованных родителей исподлобья, - новая мебель, новые запахи... Новые друзья! Новая жизнь - и чего же вы ждали? Уделите ему больше внимания, и всё пройдет само собой!". И семья уделяла маленькому Виктору столько внимания, сколько могла себе позволить. Они посетили все интересные выставки и представления города, каждые выходные выбирались в лес - поиграть в футбол и бадминтон. Даже невозмутимая и, в общем-то, совсем не ласковая Луиза стала мягче относиться к брату, не позволяя новым знакомым задирать его. Плач по ночам становился всё реже, пока не прекратился вовсе.
Девятилетняя Луиза пошла в новую школу, которой была довольна, и неизменно радовала родителей хорошими отметками. Брат занимался дома с репетиторами и вроде бы совсем забыл прежние страхи. Однако в его поведении появились некоторые странности - он отказывался заходить в тёмную комнату, прося родителей или сестру прежде включить свет, и соглашался засыпать только с зажжённым ночником и отдёрнутыми со всех окон шторами. "Страх темноты присущ каждому ребёнку на определенном этапе развития, - философски заметил тот же врач, - пройдет и это!". И только Луиза заметила, что страхи Виктора касаются не всех, но всего лишь одной комнаты в доме - их собственной спальни.
У них с братом не было секретов друг от друга. Она спросила его напрямую, ожидая услышать ответ. Но он изменился в лице и убежал прочь. И с тех пор тщательно избегал любых разговоров на эту тему: делал вид, что не слышит вопросов, или принимался оглушительно визжать и носиться по дому. Однако Луиза могла быть очень настойчивой. И, в конце концов, из скрытых намеков, недосказанных фраз и испуганных взглядов брата она выяснила, что кто-то прячется под его кроватью и пугает по ночам, показывая дурные сны. Непонятные, невнятные и неприятные сны, в которых происходит нечто ужасное. Сначала она пожалела его. Честное слово, он был таким жалким и слабым, её маленький братик! Потом начала высмеивать - для его же пользы. Луиза, несмотря на свой нежный возраст, была сильной личностью, и терпеть не могла, когда распускают нюни или боятся выдуманного чудовища. Со свойственной ей настойчивостью она заговаривала с братом на неприятную тему и заставляла отвечать. Как ни странно, такая тактика возымела действие - он перестал переживать свои ужасы в одиночестве и даже научился говорить о них спокойно. Но - только с сестрой. Некто, якобы поселившийся под кроватью маленького Виктора, стал общей тайной, сделавшей их ещё ближе друг к другу.
Время шло. Дом приобретал новые черты, облагородившие его суровый и несколько тяжеловесный вид. Бутоны гераней взрывались фейерверками на подоконниках сияющих чистотой окон, светлая мебель была достаточно солидной, чтобы отразить состояние счёта хозяев, и в меру модерновой, чтобы лишний раз напомнить, что в этом доме обитают люди отнюдь не консервативного образа мышления. Огромная детская, напичканная новейшими и постоянно обновляющимися игрушками, стала притчей во языцех для всей малышни квартала.
В один из бледных осенних дней дети сидели каждый за своим столом в этой волшебной комнате, где вместо потолка было нарисовано звёздное небо, а на стене напротив окон - огромный пегас, расправивший крылья. Стол Луизы представлял собой уменьшенную копию стола из отцовского кабинета. На нём тоже стояло несколько телефонов (из них два - настоящих, на кухню и в гостиную), канцелярский набор и ноутбук. Предполагалось, что Луиза делает уроки, но вместо этого она старательно выковыривала глаз велюровому медведю.
Стол Виктора был сделан в виде рыцарского замка - на крыше-столешнице возносились башни с книгами и игрушками. В боковых приделах хранились тысячи мелочей, знакомых каждому мальчишке, а ноги следовало протягивать через высокую арку замковых врат. Стул выглядел точной копией кресла Короля Артура. Другой стол - собственно, королевский круглый стол, был придвинут к одному из окон. На нём, сваленные непочтительной грудой, валялись игрушечные мечи, копья и даже алебарды.
- Интересно, - рассуждал Виктор, рисуя в альбоме круг, а в круге два вытянутых овала, - он под кроватью прячется или скрывается?
Поколебавшись между жёлтым и красным карандашами, мальчик взял жёлтый и принялся закрашивать сначала один овал, затем другой.
Луиза взглянула на брата. Оставаясь наедине, они всегда говорили о своей тайне. Только одного из них она пугала, а другую - забавляла.
- Во-первых, - явно подражая отцу, ответила девочка, - прячется и скрывается - это одно и то же! А во-вторых, он вовсе не прячется.
Она вытащила блестящую пуговицу, изображающую глаз медведя, полюбовалась на свою работу и принялась за вторую. Виктор положил жёлтый карандаш и взял чёрный.
- Тогда, что он там делает?
- Не знаю, - сестра хихикнула. - Может быть, ему просто нравится тебя пугать?
Брат перестал закрашивать пространство внутри круга и внимательно посмотрел на неё.
- Знаешь, - серьёзно заметил он, - я тоже так думаю!
- Так не бойся его! - фыркнула Луиза. - Просто не бойся - и всё! Чего ты ему потакаешь?
Виктор не ответил. Он отстранился и посмотрел на жёлтые овалы. А затем провёл внутри каждого чёрную вертикальную полосу - с листа на него холодно взглянули страшные глаза, которые никто не осмелился бы назвать кошачьими.
- Его нельзя не бояться! - тихо пробормотал Виктор.
- Чушь!
Луиза вытащила вторую пуговицу и, подбежав к окну, проследила, как они летят со второго этажа и падают на выложенную камнем дорожку, забавно подскакивая и теряясь в массе уже опавших листьев.
Медведь, приобретший донельзя несчастный вид, теперь уже слепо смотрел в потолок дырками глаз, из которых торчала вата.
- Хочешь, я пойду сейчас в спальню и загляну под твою кровать? - предложила сестра. - А потом вернусь и скажу тебе, кого я там увидела - никого!
Мальчик, не отрываясь, смотрел на лист бумаги.
- Его сейчас там нет, - пожал он плечами, - он появляется только в темноте.
- Чушь! - снова повторила Луиза.
Она смотрела в окно и не видела ни запотевшего стекла, ни осеннего великолепия за ним. Хмурилась, принимая решение, от которого будет зависеть её дальнейшая жизнь - она прекрасно это осознавала. Наконец, Луиза резко отвернулась от окна и позвала брата:
- Побежали, найдем пуговицы? Ну, кто быстрее?
Виктор перевернул листок рисунком вниз и, словно стряхнув оцепенение, помчался за сестрой.
Вечером того же дня, когда Папа читал газеты в столовой, а остальные играли тут же в лото, Луиза, намеренно проиграв, поднялась наверх. Помедлила мгновение, стоя перед дверью спальни, а затем решительно толкнула створку и вошла внутрь. Света зажигать не стала - его полоска упала на пол из коридора, худо-бедно осветив центр комнаты и оставив по углам глубокие тени. Мир ЗА границей света показался девочке зыбким, но она упрямо тряхнула чёрной гривой волос, затянутых в тугой хвост. И прошествовала вглубь, где опустилась на колени, заглядывая под кровать брата. Словно сунула голову в ледяную прорубь. По спине прошёл холодок.
- Эй? - позвала Луиза, ощущая, как в сердце заползает сладкое чувство ожидания - то, что это был страх, ей даже не пришло в голову. - Ты там?
Ей показалось, или темнота, действительно, заклубилась и сдвинулась? Как густой дым, который неохотно меняет направление, повинуясь порыву ветра.
- Если тебе нравится, что тебя боятся, значит - ты сильный! - торопливо зашептала она. - Я тоже хочу быть такой! Что я должна делать?..
***
Герани снова цвели, как сумасшедшие. Это были уже другие герани - прапраправнучки тех, что буйствовали на подоконниках сверкающих чистотой окон много лет назад.
Семья процветала. Дом казался ещё более солидным и тяжеловесным. Светлую мебель сменила другая - из очень дорогого африканского дерева, тёмного, с неожиданно солнечными прожилками. На полах появились настоящие иранские ковры с комнату величиной. Огромная детская была давно заброшена. Луиза жила в модной квартире в центре города, купленной отцом. Её брат продолжал жить в родительском доме. И даже спал на кровати - конечно, другой, взрослой и удобной, но поставленной на то же место, что и прежняя. Пришло время и ему выбирать, где учиться дальше. Были предложены все, допускаемые в таком случае варианты - теперь отец, ставший президентом компании, мог оплатить любую alma mater. Совершенно неожиданно Виктор наотрез отказался поступать на экономический - на чём настаивал Папа, который всё ещё продолжал надеяться, что со временем сын заменит его в бизнесе. Тогда, сообща, был выбран филологический факультет известного университета. Виктор поступил туда с легкостью и начал учиться, кажется, даже получая от этого удовольствие. Каковы же были изумление и ужас родителей, когда они узнали, что мальчик самостоятельно перевёлся на богословский факультет того же университета. Скандал, разразившийся под крышей дома, был чудовищным. Папа кричал, что не станет платить за обучение мракобесию, что сын ни во что не ставит интересы семьи, и вообще сошёл с ума! Мама бросалась то к нему, то к Виктору, который выслушивал упрёки с выражением упрямой покорности на лице, и пыталась сдерживать слезы. А сестра, вызванная отцом, молчала. Для неё многое изменилось за эти годы. Она сумела понять кое-что, остающееся недоступным для большинства людей. Понять, и использовать в своих интересах. И пускай ей приходилось делать нечто, недозволенное моралью, оказавшейся на самом деле ничем иным, как только человеческой глупостью и закомплексованностью, она не пугалась необычных ходов. А обычные пути человеческих судеб просчитывала теперь с той же лёгкостью, с какой компьютер выдавал статистические выкладки.
Сейчас, повернувшись спиной к семье, она смотрела в окно и жалела, что нельзя закурить. Она-то давно ждала от братца подобного. И хотя ему - это ему-то! - было вначале дано больше, чем ей, он так и не смог пересилить свой страх и воспользоваться тайным преимуществом. Едва выпутавшись из паутины родственных связей, влип в другую - церковных постулатов, храмовых традиций, христианской философии. Луизе было и грустно, и смешно одновременно. Вик остался "маленьким" - глупым, ничтожным мальчишкой, которого можно было только пожалеть. Впрочем, своим поступком он облегчил ей дальнейшую жизнь. Она это прекрасно понимала и собиралась в самом ближайшем будущем этим воспользоваться. Ткать собственную паутину казалось делом куда более привлекательным, чем безвольно болтаться в липких нитях любви, морали и нравственности.
Дослушав отца, Виктор молча ушел в свою комнату, но вскоре вернулся с небольшой сумкой в руках.
- Мне дали грант, - сказал он, пока отец набирал воздуха для новой рулады, - поэтому деньги мне не нужны. Я буду звонить...
Он быстро обнял Маму, коротко глянул в спину сестре, неподвижно стоящей у окна, и быстро пошёл прочь. Дверь хлопнула.
Луиза встрепенулась и бросилась обнимать наконец-то расплакавшуюся мать. В волосах той уже вовсю серебрилась седая паутина лет, и девушке на мгновение стало жаль эту женщину - стареющую, прожившую лучшие годы своей жизни, теряющую красоту. Скоро, скоро её не станет. И отец останется совсем один. На кого ему опереться, чтобы достойно пройти свой путь - до могилы? Только на неё, на Луизу. Но это потом! А сейчас она успокоит мать. Она будет с ней ласкова и внимательна, и даже вернётся в этот дом, чтобы окружить родителей заботой - удушливой и крепкой нитью, которую все они так жаждут получить от своих детей. Способы достижения цели, которым научила её темнота, шевелящаяся под кроватью брата, срабатывали всегда и везде. Ей и делать ничего не надо, сверх того, что сделает любая любящая дочь. А жаль! Те самые необычные ходы, недозволенные моралью поступки развлекали Луизу несказанно. Но было единственное, чего она не стала бы делать с целью развлечь себя. Она никогда не причиняла брату вреда. Не настраивала против него Папу, хотя могла бы сделать это гораздо раньше - когда заметила, что в старших классах Вик увлёкся духовной литературой. Не мешала ему самореализовываться так, как он того хотел. Не высмеивала и не травмировала своими колкими высказываниями. В конфликте с родителями всегда занимала его сторону. До сегодняшнего дня. Трудно сказать, как Луиза поступила бы, прегради он ей дорогу к цели? Впрочем, он самоустранился. Как всегда. А сегодня пришло время, когда ей нужно будет слегка отдалиться от него. Бедный, бедный маленький Вик... Хотя, зачем жалеть того, у кого есть друг более могущественный, нежели все остальные? Могущественный и равнодушный паук. Холодное высшее существо, цели которого никому не известны - Господь Бог. Вот уж у кого стоит поучиться достигать их - через все тернии и препоны, через боль и страдания миллиардов живых существ! Нет, прав, тысячу раз прав тот, кто учил её жизни все эти годы! Кто из темноты нашёптывал правильные решения, указывал путь, и кого она, нисколько не боялась, в отличие от брата. А Виктор... Что ж... Пускай разговаривает со своим сиятельным другом. Это разговор в один конец - ведь тот никогда не отвечает!
Отец теперь целыми днями пропадал на работе, а если и доводилось бывать дома - скрывался в своём кабинете, просматривая бесконечные бумаги. Мама худела и темнела лицом, но старательно скрывала печаль. Она думала, что Отец обвиняет и её тоже - ведь сын не оправдал его ожиданий! Луиза видела, что эти мысли потихоньку убивают Маму - научилась видеть такие вещи. Девушка стала исключительно милой, перестала шляться с друзьями по ночным клубам, курила только ночью, широко открыв окно и почти вылезая на крышу, помогала прислуге готовить обеды и убирать дом - идеальная дочь, надежда и опора.
Виктор дома не появлялся. Продолжал учиться с упорством фанатика и много времени проводил в церкви. Иногда днем, когда отца не было дома, звонил матери, и тогда лицо её светлело и печалилось одновременно. Несмотря на обманутые надежды, она любила сына и гордилась им. Любила даже сильнее, чем раньше, тем более что вдруг стала замечать в дочери, почти всё время проводящей у неё на глазах, что-то фальшивое - чуждое и даже пугающее.
А Луиза выжидала. Она оканчивала последний курс университета, когда момент настал. Папа пришёл домой раньше и был веселее, чем обычно - его компания подмяла одного из крупных конкурентов и собиралась увеличиться как раз на его размер. Луиза внесла красиво сервированный ужин, поставила на край отцовского стола. Тот говорил по телефону и одновременно писал что-то круглым почерком в блокноте с золотым обрезом. Девушка не уходила, ожидая, когда он закончит говорить. Ждать пришлось долго. Она стояла у стола, как провинившаяся ученица, и улыбалась внутренней улыбкой - это "по стойке смирно" её ужасно веселило.
Папа положил трубку и удивлённо взглянул на неё.
- У Мамы болит голова, - сообщила дочь, - она уже легла и до утра просила её не беспокоить. А я...
Девушка глубоко вздохнула, словно собиралась с духом. Отец должен был это почувствовать. И он почувствовал - отодвинул блокнот и положил сверху ручку. Дорогущую MonteGrappa с золотым пером.
- Слушай, Пап, - выпалила Луиза, преданно глядя ему в глаза, - ты не возражаешь, если я устроюсь на работу?
Папа поднял брови.
- Нет, конечно. Но тебе не обязательно работать. Разве денег, что я даю, тебе мало?
- Денег достаточно, папочка! Просто... просто мне всегда было интересно то, чем ты занимаешься! - Выпалила она. - А учёба в университете убедила меня, что я в этом кое-что смыслю. Могу я помочь тебе с делами? В твоей фирме?
Папа удивлённо смотрел на неё. Она казалась такой хрупкой, воздушной, юной и вот - надо же! - желает погрязнуть в этих скучных бумагах, в этих дрязгах и подковёрной борьбе.
Луиза с мольбой сжала руки.
- Мне очень этого хочется, папочка! Видишь ли, я думала, что Вик... - она оборвала себя на полуслове, но отец и так понял.
Взгляд его смягчился.
Папа поднялся со стула и раскрыл дочери объятия.
- Иди ко мне, моя умница! - сказал он. - Ну конечно, я разрешаю! Не думал, правда, что ТЫ заинтересуешься этим...
Он тоже не договорил. Но и она знала скрытый подтекст. Виктору, который должен был стать отцу главным помощником в делах, а позже унаследовать его партнерскую долю, всё это было не нужно...
...В эту самую минуту он лежал ничком перед статуей Богоматери и горячо молился, прося отвести зло от близких и придать ему сил, чтобы бороться, если потребуется. Молчаливые своды ничего не отвечали. Если бы они могли говорить, прошептали бы ему, что Бог далеко, а зло всегда рядом...
***
- Выпей, мама! - ласково говорила Луиза, протягивая чашку с травяным отваром. - Это успокоит тебя!
Движение руки - словно взлетела метнувшаяся из-под выстрела птица. Чашка опрокинулась, дымящийся напиток пролился на одеяло.
- Прочь! Прочь от меня, адское отродье! Ты - не моя дочь! Ты захватила, поработила её!
Трясущимися руками женщина обхватила себя за плечи и села в кровати.
- Сын! Где мой сын! Где Вик, мой добрый, светлый мальчик!
- Он в Риме, мама, вместе со своим кардиналом.
- Позвони ему, пусть он приедет, пусть он изгонит тебя из нашего дома! Пусть привезет экзорциста!
- Хорошо, мама! Только успокойся! Ляг!
Мама откинулась на подушки, сморщила худое лицо в болезненную гримасу и уставилась неподвижным взглядом в одну точку. Всё. Ушла надолго в свой приют сознания. Завернулась в покойную паутину для душевнобольных...
Болезнь, начавшаяся с момента ухода Виктора из дома, быстро прогрессировала. За прошедшие пять лет она низводила ещё не старую женщину до состояния то истерички, то бесчувственного бревна, которым становился человек, проваливающийся в кататонию, словно в глубокий сон. Мама была не логична, рыдала без повода и окончательно свихнулась на религиозной почве. Ей повсюду чудились демоны, Луиза стала домашним суккубом, а Папа - правой рукой дьявола. Несмотря на это, он категорически отказывался поместить жену в лечебницу. Они шли по жизни вместе - Мама поддерживала его в трудные времена, переживала с ним все кризисы личности и экономики, и он не желал бросать её наедине с болезнью. Эта чужая, испуганная, временами агрессивная, шумная или безразличная женщина была до сих пор ему дорога, сердце болело при взгляде в её сторону, но он мужественно терпел, ибо не мог представить, как это - поместить в сумасшедший дом половину себя?
Луиза задумчиво смотрела на мать. Белые снежинки за окном тихо садились на подоконник, срывались, планировали вниз. Она желала бы видеть их на лице этой женщины, когда-то давно бывшей её матерью. Чтобы они так же тихо падали на ещё гладкую кожу, облепляли брови, ресницы, губы... И не таяли!
Недавно отец ввёл дочь в Консультационный совет в должности вице-президента по стратегии и развитию. Однако заниматься приходилось не стратегией - тактикой. А ей хотелось большего. Интересно, этот удар подкосит его или слегка пошатнёт?
Она поставила пустую чашку на прикроватную тумбочку, подошла к окну и распахнула створки. Гераней не было - их унесли от холодов в зимний сад. Тонкий слой молодого снега лежал снаружи на подоконнике, и Луиза долго выводила тонким пальцем чёрные мокрые закорючки. Молодая сила распирала её изнутри. Волнующее и волшебное ощущение собственного могущества: не того, от которого кружится голова, и мир кажется пьяным, а другого - ясного, выверенного - могущества единственно верного решения. Стылое дыхание смерти ласкало кожу... Девушка, полуприкрыв глаза, тянулась навстречу, без страха, но с надеждой, без веры, но с уверенностью...
- Лу! - позвал хриплый голос со сбитой постели. - Девочка моя!
Прекрасное лицо дрогнуло, словно разбилось - Луиза открыла глаза, и ни капли жалости не было в них.
- Да, мама!
Она закрыла окно и вернулась к кровати. Мать, ненадолго пришедшая в себя, протягивала исхудавшую руку. Дочь с улыбкой пожала её, наклонившись, поцеловала женщину в лоб. Холодными, холодными губами...
***
На белом поле, усеянном холмиками памятников, фигуре в сутане спрятаться было сложно. Луиза давно уже заметила Вика - в рощице неподалеку. Он выглядывал из-за статуи мраморного ангела в человеческий рост высотой. Она соскучилась по нему, по своему маленькому испуганному братишке, но рядом стоял отец, чёрный от горя, и ей не хотелось безобразной сцены, которая последовала бы, если бы они встретились.
В жаре натопленного дома памятные букеты с траурными лентами быстро жухли, источая терпкий аромат, которым могла бы пахнуть и сама смерть. Луиза выслушивала прочувствованные речи, отвечала с любезной улыбкой: умелой, чуть горькой, словно сведенной судорогой. Плавными жестами красивых рук разводила гостей по местам, подливала отцу виски в тяжелый стакан, подавала сигару. Папа казался тряпичной игрушкой, из которой вынули вату. Он с трудом держал столовые приборы, и зажженный кончик сигары прыгал в темноте злой искрой, понуждаемый тремором когда-то сильных пальцев.
Когда она довела отца до спальни, раздела, как ребенка, и уложила в постель, когда проводила последнего гостя и выгнала прислугу, сославшись на то, что желает побыть в одиночестве этим скорбным вечером - от чугунного основания уличного фонаря отлепилась худая тень, заскользила к дому, зябко скрывая ладони в широких рукавах одеяния.
Луиза ждала. Открыв дверь, смотрела, как Виктор подходит ближе - осунувшийся, бледный, замёрзший. Он так и не дал воли слезам, отчего глаза казались чёрными омутами. Омутами, готовыми затянуть любого, кто будет смотреть в них достаточно долго.
Виктор молча прошел вглубь дома, сел за стол. Подумав, налил спиртного в чей-то стакан и выпил, отчаянно стараясь не морщиться. Луиза была уверена - брат не выбирал из когорты бутылок, выстроившихся на столе, взял, что под руку подвернулось.
Она закрыла дверь, села рядом. Провела тёплой ладонью по его ледяной щеке, коснулась губ, цветом схожих с подворотничком сутаны.
- Ты постарел, мой маленький Вик, и выглядишь больным. В твоём доме любви тебя не кормят? Ведь одной верой сыт не будешь...
Брат перехватил её руку. Сжал холодными пальцами, словно клещами.
- А ты похорошела, сестра! Горе идет тебе на пользу!.. И стальной блеск в глазах... узнаю! Отцовский взгляд!
Луиза усмехнулась.
- Ты отказался от него, братишка. От взгляда. Выбрав совсем другой... Так ты не ответил, Вик, поклоняешься ли ты ещё своему дряхлому идолу?
На скулах брата заиграли желваки. Он сдержался. Спросил неожиданно мягко:
- А во что веришь ты, Лу?
Она пожала плечами.
- Как все, мой милый, как все. Компания отца тратит огромные деньги на благотворительность. Вашим псам мы тоже бросаем кости...
Виктор смотрел на нее, и его пальцы слабели, словно не плоть он держал в них, а призрачный обрывок плоти. Очень осторожно он положил её кисть на столешницу, на мгновенье накрыл своей и выпустил. Будто прощался.
- Если ты веришь в Бога, Луиза, значит, это дьявол! - тихо сказал он. - На обломках прошлого нельзя ничего построить.
Луиза пожала плечами.
- Ты глуп, братец. Империю можно построить только на обломках. Самый крепкий фундамент - на крови.
Виктор дёрнулся, как от пощёчины. И совсем по-детски воскликнул:
- Мама!
- Да, мой маленький! - мурлыкнула Луиза, подражая интонациям той, что уже четыре часа, как гнила в земле.
В доме воцарились тишина и покой. Отец беспробудно спал наверху. Он не будет помехой на пути. Больше не будет. Конечно, его опыт и ум ещё пригодятся ей, но теперь Папа не более чем статист с подносом, стакан воды на котором будет поднесён приме на сцене.
Виктор медленно поднялся, тяжело опёрся об стол. Луиза молча наблюдала. Казалось, он сейчас бросится на неё. Начнёт душить? Или колоть приборами столового серебра, рыбьей чешуёй блещущими на столе в свете огромной люстры? Ох, непросто рвать паутину тому, кто уже давно и безнадежно спелёнут ей в кокон.
Она совсем не боялась. Наоборот, какое-то беззаботное, свободное хулиганство растекалось по венам, лунно мерцало в зрачках, жгло подушечки пальцев. "Простые истины для непростых людей, - весело подумала Луиза, - Власть над человеками - это ещё не вся возможная власть!".
Виктор отшатнулся от неё, закрываясь руками. Заметался огромной летучей мышью, потерявшей ориентиры в пространстве. Наткнулся на дверной проем, толкнул створку и исчез в темноте - словно выпал из её, Луизиной, жизни.
Двигаясь спокойно и размеренно, Луиза заперла за ним дверь, нашарила в кармане пальто пачку сигарет - соскучилась по ней, как по близкому другу. Закурила, ощущая себя подростком, которому наконец-то разрешили смотреть взрослые фильмы. Прошлась по комнате, остановилась напротив серванта, где стояла фотография Мамы в траурной рамке. Заботливо поправила чёрную ленточку на трогательном веночке. Прислушалась к чему-то, улыбнулась. Верный путь - не путь веры. Путь веры - путь сомнений в себе самом, а ей они не свойственны! Как там сказал маленький Вик? Примерный Вик, проницательный Вик... Если ты веришь в бога - значит, это дьявол... Сейчас она поднимется наверх, разденется и ляжет в его кровать. В холодную кровать своего любимого братца. Темнота заполнит все отверстия и поры совершенного тела, вызывая сладостные видения, расчерчивая ежедневник сознания чётким планом создаваемой вселенной. Ее, Луизиной, мировой паутины. Виктор глуп и слаб, раз отказался от подобного могущества. Может быть, именно за это она любит его до сих пор...
***
Под утро дом заполыхал. Занялся быстро и мощно, ярко и жарко, бездымно. Словно засветился гигантский единорог, вставший на дыбы, погибая в пламени собственного величия. Оперативно подъехавшие пожарные успели увидеть, как в дверь с криком метнулся человек в чёрном. Сразу два расчета бросились следом - пламя ещё не подкосило мощные балки перекрытий, черепица только начала щелкать - был шанс спасти жильцов, и пожарные сделали всё, что было в их силах. Молодого мужчину с ожогом восьмидесяти процентов кожи увезла скорая. Он не мог говорить, только плакал без слез, беззвучно повторяя одно и то же. Если бы окружающие умели читать по губам, услышали бы беспрестанно повторяемые фразы: "Огонь сжигает паутину..." и "Сестра".
Едва солнце оторвалось от горизонта, крыша просела. Кажущиеся раскалёнными стены треснули по центру, словно их разрубил некто надвое огромным топором, попадали кусками крошащегося пирога. Дом развернулся многоцветным бутоном в ладонях чёрной, обугленной земли и распался на части, забросав камнями свой и соседские респектабельные дворы. К вечеру закончили разбор завалов. Были найдены останки предположительно двух человек. Хлюпая в жирной грязи огромными сапогами, пожарные сматывали брандспойты. Перед тем, как сесть на своё место рядом с водителем, командир расчёта замешкался. Оглянулся на развалины. Дурная привычка - оглядываться, но за долгие годы работы он знал - деяниям пламени надо отдавать должное. Ведь огонь - страшный враг. Коварный. Хитрый. Непредсказуемый. Но достойный.
Среди закопчённых останков, в центре, стояла удивительным образом сохранившаяся железная кровать, рухнувшая со второго этажа вместе с куском перекрытия. Оплавленные столбики чёртовыми пальцами тыкали в небеса...
Командиру показалась, или под разорванным сетчатым основанием что-то шевельнулось?
Темнота?
Он прищурился.
Нет, показалось.
(C) Мария ЕМА
|