Пенные валы, всю ночь грохотавшие о судорожно вздрагивающие скалы, утихли. Мерно накатывали на серый берег, замывали песку рваные раны, нанесённые ураганом, лениво шевелили кучи буро-зелёных, резко пахнущих водорослей. Было холодно и покойно, словно мир уснул, чтобы никогда более не просыпаться, убаюканный плеском волн. На плоском камне, будто расколотом молнией на половины, лежала, раскинувшись, и спала без сновидений и тревог маленькая девочка, а на её белокурых локонах, будто на арфе, играл ветер. Лицо смотрящего на неё мужчины было печально, и вино любви в его глазах смешалось с виною, когда он погрузил в худенькое тельце руки и достал маленькую белую косточку, изотопно светящуюся в тусклом свете неяркого дня.
Бэк-вокалом, и вокалом недовольным, вплетался в шум ветра непрерывный бубнёж с дальнего конца пляжа. Будто сердитый шмель гудел там, поминая нехорошим жужжанием недальновидных Отцов и систематическое нарушение порядков, принятых в приличной вселенной.
- Дело сделано, - не выдержал, наконец, мужчина и осторожно положил косточку на пустующую половину каменного стола. - Замолчи уже, Дух! Лучше иди, взгляни, как сладко она спит... ничего не ведая... ни о чём не беспокоясь... Дитя.
- Завидуешь ей, Отец? - с явной завистью прокаркала белая птица, очутившись рядом в единый миг творения и кося на ребёнка золотым глазом. - Завидуешь незнанию? Широкоформатное мышление тебя больше не устраивает?
Собеседник промолчал. Окинул взглядом развороченный пляж, увидев осклизлое нутро земли, лишенное защиты песочного доспеха, махнул рукой. Рядом с косточкой появилась кучка красноватой глины. Запахло мокрой землёй, тиной и... морской солью. Отец взял косточку в тонкие пальцы, повертел, задумчиво разглядывая тысячи фосфорных искорок, играющих в человеческом шпангоуте. Птица неожиданно сильно толкнула крылом его руку.
- Стой, Отец! Ты сейчас идёшь на должностное преступление! А если кто-то узнает про подлог?
- Если только ты расскажешь!
- Господи спаси! - искренне крякнула Птица. - Что написано моим пером, то хрен вырубишь, выжжешь, аннигилируешь. А как оно было на самом деле - никого волновать не будет!
- Вот именно! - вздохнул мужчина, и вонзил белоснежную кость до самого основания в красную глину.
Наклоняя голову то к одному плечу, то к другому, Птица следила, как его ловкие пальцы вылепливают из податливого материала голову с грубыми чертами, широкие плечи, сильный торс, длинные руки и ноги.
- Дарвин отдыхает, - заметила она, когда Отец закончил работу.
Перед ними лежало подобие человека, голем, в голову которого не вложили волшебную бумажку.
- Кто вдохнёт? - поинтересовалась Птица, на всякий случай отодвигаясь.
- Рано ещё, пусть дозреет!
Мужчина отошёл к воде, опустился на корточки, омыл ладони в ласковой воде. Вернулся к каменному столу и бережно поднял спящую девочку на руки.
- Негоже тебе будет проснуться не в Саду, Ева! Пойдём, дитя, подарившее миру - мир, а старому и усталому Богу - искорку тепла в том месте, где у вас, людей, располагается сердце...
Птица незаметно смахнула что-то маховым пером с уголка глаза, проворчала еле слышно:
- И почему мне так грустно?..
- Потому что наше время подходит к концу, Дух. Время богов умирает... и наступает время людей. И того, что они назовут Верой.
- Прав ты... - глухо констатировала Птица. - Как всегда - прав. Выпьем чаю?
Под звон ветрил они покинули дикий пляж, ступив на тропинку в песке, что убегала в сияние Райских кущ.
Ветер удручённо вздохнул им вослед и отправился играть с пенными барашками, резво скачущими по верхушкам волн. А из-за ближайшей скалы потянулось, шелестя по песку чешуями на брюхе, чёрно-зелёное тело, и заключило в тридцать три кольца каменный стол с лежащей фигурой. Плоская голова с красными глазами нависла над ней.
- Так вот ты какой, тот, которого нассовут первым шшеловеком! - прошелестел непривычно тихий голос. - Не крассив, но умён, не добр, но и не зол, и огня не хватает в твоей крови. Я дам его тебе!..
Змеиные уста приникли к человечьим, гладкий язык с колечком пирсинга скользнул в мёртвую глотку, делясь синим пламенем слюны.
Тело на камне дёрнулось и застонало.
- Зависсть, - шептал Троян, отпустив зарозовевшие губы голема и раскачиваясь над ним в такт словам, - алчноссть, ненависсть, отчаяние - вот исстинная шшизнь! Вот насссстоящие чувсства! Вот то, что ссделает тебя исстинным человеком Земли! И отныне сспор - добр ты иссначально или нет, потеряет ссмысл, но ссстанет вечным! Только любовь женщины ссмошшет ссделать тебя лучшше... Но далеко не все исс васс будут любить друг друга! А теперь сспи, шшеловечек. Формируйсссся...
Мерный плеск волн и ритмичные судороги змеиного брюха сплелись в одну вселенскую карусель. Пестрые краски мироздания осыпались неизвестными сверхновыми. И океан поглотил их, удерживая в солёных ладонях каменный стол с лежащим на нём первочеловеком. Адамом.