Аннотация: Участник Десятой Юбилейной Шпильки. Третье место в группе авторов - финалистов предыдущих Шпилек. Личина Лидия Петровна
В сквере было полно света и луж, отражающих новорожденное небо ранней весны. Я шла по похрустывающей гравием дорожке, и шелест ломаемого тонкого ледка сопровождал меня. А может быть, это шелестели тихие шаги памяти?
Старая скамейка вечно зелена, подобно хвойному дереву. Вот здесь, такой же ранней весной я однажды встретила незнакомца в смешной кепке, который, оказывается, знал Лунечку. Я тогда, помню, не испугалась его, хотя мама строго настрого запрещала разговаривать с незнакомцами. Но этот... казался очень знакомым незнакомцем. Может быть, он приходил в мои сны или путешествовал по страницам книг, которые я читала? Глаза у него были блекло-голубыми, мягкая смешная бородка - светлой, а улыбка такой, что я невольно и несмело улыбнулась в ответ. Он склонил голову набок, будто голубь, разглядывающий крошку.
- А ты попробуй, - сказал он.
- Попробовать что?
- Попробуй поверить в то, что твоя подруга может ходить.
Лунечка недавно переехала в наш двор вместе с мамой и бабушкой. Отца в их семье не было.
"Это как водится, - ворчала Лидия Петровна, старая балерина, соседка по лестничной площадке. - Как узнал о ребёнке-инвалиде, сразу фюйть - и нет его!"
"Да что же вы такое говорите, тётя Лидия, - возмущалась мама, намазывая бывшей приме пышную булочку маслом, - всякое в жизни бывает. Но чтобы так-то... откровенно!"
"Знаешь же, что я права, Катерина, - отвечала та, глядя на неё из-под насупленных бровей. - Это всё воспитание на классиках не даёт тебе признать мою правоту!"
Мама моя была женщина строгая, но с юмором - многолетняя работа учительницей младших классов способствовала развитию именно этих черт характера.
"Можно подумать, - со смехом фыркала она, - вы, тётя Лидия, не на классиках воспитывались! Чайковский! Сен-Санс! Адан!"
"Балетное образование - самое циничное, - грозила в ответ длинным пальцем Лидия Петровна. Мечтательно жевала булочку и поглядывала в окно - не пройдёт ли там какой-нибудь интересный незнакомец! - Циничнее, разве что, только гинекологическое!"
"Нет такого образования, - сердилась мама, - есть медицинское! Со специальностью "гинекология"!
Я таскала по полу любимого зайца за ухо и внимательно слушала. Эти разговоры, раз за разом происходившие у нас на кухне или на кухне старой примы, или ещё у Таисии Васильевны - школьного завуча и маминой ближайшей подруги, жившей на первом этаже нашего же подъезда, происходили регулярно. И казались мне мерным шумом ни разу не виденного моря, посредством которого можно было достичь волшебных стран и континентов, полных чудес. Конечно, дамы сплетничали, или, как было принято говорить, судачили. И во многом оказывались не правы, но именно через такие разговоры я знакомилась с человеческой ложью, добротой, мужеством или, как в случае с отцом Лунечки, подлостью.
Мама Лунечки получила квартиру на первом этаже и мы, играя с ребятами во дворе, часто видели за оконным стеклом бледное личико незнакомки. На нём не отражалось ничего - ни сожаления от того, что она не может бегать, как мы, ни интереса к нашим играм, ни обиды или злости... Зеркало, занавешенное тряпицей безразличия - вот каким представлялось мне её лицо тогда. Пока однажды мячик, которым мы играли в вышибалы, не откатился прямо под её подоконник.
- Привет, - сказала я, глядя в "зеркало".
Очень уж стало любопытно - если в пруд бросить камень, пойдут круги. А тут?
- Меня зовут Луня, - неожиданно серьёзным голосом ответило "зеркало". - А тебя?
- Настасья! - так же важно ответила я. Конечно, во дворе кликали Наськой, но в таком взрослом разговоре разве можно говорить, как с ребятами из компании? - Выхо...
И тут я потеряла слово. Все уже видели, как мама по вечерам после работы вывозит Лунечку на инвалидном кресле подышать свежим воздухом. Сказать "выходи" в этом случае - значило обидеть или нет? Наверное, всё-таки да!
- А, давай к нам! - пришёл мне на помощь друг Валерка Лебедев, подобравшийся неслышно, чтобы послушать наш разговор. - Мяч сможешь поймать?
Зеркало пошло трещинами. Его разбила улыбка. Такая же бледная и слабая, как Лунечкино лицо.
- Попробую! - твёрдо сказала Луня и, обернувшись назад, прокричала в глубину квартиры: - Бабуля!
Так Лунечка влилась в нашу компанию. Конечно, она многого не могла - лазить по деревьям, плавать в пруду за домами, играть в классики или резиночку. Но она не расстраивалась и не дулась на нас за то, что можем мы. Ей была присуща некая внутренняя созерцательность - то ли убеждённость, заставляющая её жить и радоваться тому, что имеешь, то ли недетская сила воли. Теперь она всегда гуляла с нами. И дымка безразличия постепенно истаяла, позволив эмоциям появляться на по-прежнему бледном лице, будто весенним робким первоцветам - на стылой земле. Если мы играли в мяч, Луня внимательно следила за игрой, и на её губах танцевала лёгкая улыбка: подуй ветер - унесёт как мотылька с нежными крылышками. Если мальчишки дрались - а такое случалось часто - её глаза загорались самым злодейским из всех злодейских блесков, и она казалась пираткой на носу своего корабля со шпагой в руке кричащей верной команде: "На абордаж!". Прыгали в классики - её пальцы совершали дёрганые движения, будто ими она пыталась заменить неподвижность, сковывающую ноги от бедра до ступней.
В школу Лунечка не ходила. Учителя, включая мою маму, посещали её на дому поочередно. Судя по маминым отзывам, проблем с учёбой у девочки не было, лишь невнимательность, присущая всем мечтателям и фантазерам. А Лунечка умела мечтать! Когда она привыкла к нам, а мы - к ней, она стала рассказывать сказки собственного сочинения. Не берусь судить, откуда в её, лишённом ярких впечатлений воображении появлялись семена тех диковинных цветов, что она выращивала под нашими жадными и восхищёнными взглядами. Но сказок, подобных её, я больше нигде не встречала. Там собаки несли в зубах людям правду и выкусывали из их сердец ложь, а кошки гоняли Луну и Солнце по кругу, забивая в ворота Заката и Рассвета. Там были болтливые расфуфыренные барышни-скамейки и грустные мусорные баки, полные всякой ерунды, и оттого не могущие сосредоточиться на смысле жизни, а фонари навещали друг друга и спорили о способах лечения радикулита. Там неподвижные вещи обретали возможность печалиться, радоваться, разговаривать и... ходить.
Это сейчас мне, пусть немного, но понятна подоплёка этих сказок, а тогда я слушала их и думала, что Лунечке просто необходимо, обязательно нужно оторваться от своего якоря-кресла и отправиться в долгое и полное приключений плавание по морям жизни - подобно яхте под скромным парусом, маленькой, гордой, стремящейся к цели!
И вот тогда я встретила того чудаковатого незнакомца, к которому слетались голуби, садясь прямо на ладони, и чья старомодная потрёпанная кепка казалась забавной, но не вызывала желания дразнить.
- Это поможет? - спросила я, глядя на него снизу вверх и шмыгая носом - весна выдалась холодная.
- Как будешь верить! - серьёзно ответил он и поднялся со скамейки, по-стариковски потирая колени.
Голуби порхнули во все стороны, будто молочные брызги разлетелись. Я невольно зажмурилась, а когда открыла глаза, никого рядом не увидела.
Поздно вечером, воспользовавшись тем, что мама ушла в гости к Таисии Васильевне, а папа самозабвенно читал газету на диване, я вышмыгнула на улицу и встала под Лунечкиным окном. Свет в комнате был притушен - наверное, она читала в постели. А затем и вовсе стало темно. Сжимая и разжимая кулаки от волнения я так и этак прикидывала, как это - начать верить? Что нужно делать? Может, молитвы читать, которым меня в деревне тайком от мамы учила бабуля? Или много-много раз шептать "верю-верю-верю"?
- Ты что тут делаешь? - неожиданно раздался рядом голос Валерки Лебедева. - Из окна тебя увидел! - похвастался он. - А Луня, небось, дрыхнет уже!
- Верю я, - буркнула под нос, - что Лунечка ходить будет.
Небось, засмеет сейчас дружок! Глупее занятия не придумаешь - стоя под фонарём пытаться верить в то, что за чёрным квадратом оконного стекла заскачет будто быстроногая золотая лань или воспарит легкокрылой расписной птичкой она, надежда!
Но Валерка ничего не сказал. Я даже отвернулась от окна и удивлённо посмотрела на него. Друг задумчиво разглядывал Лунечкин подоконник, словно видел на нём тайные знаки. Разглядывал долго, а потом спросил:
- А, можно я постою... поверю с тобой?
И осторожно взял меня за руку.
Мы смотрели в темноту, но видели Лунечкино личико за запотевшим от её дыхания стеклом. И улыбку, подобно раннему цветку расцветавшую на губах.
Стояли мы до тех пор, покуда не замерзли. Уж не знаю, о чём думал Валерка, а я, измучавшись неведением, стала просто представлять, как Лунечка жила бы без своего дурацкого кресла. Как играла бы с нами в футбол и ревела бы, если бы мальчишки попадали мячом ей по лбу, как путалась бы в резиночке или победоносно улыбалась, выигрывая в классики, как плавала бы "по-собачьи" - поначалу мы все так плавали.
После мы разошлись - молча, не прощаясь. Этот поздний час стал нашей общей тайной, и мы с замиранием сердца ждали утра - любопытно и жутко было узнать, сработает или нет?
Но гулять Лунечка "вышла" на инвалидном кресле.
Судьба порой дарит щедрые подарки тем, кто их совсем не ждёт! Через несколько месяцев Лунечкина мама встретила человека, который полюбил её всем сердцем, а Лунечке стал другом и опорой. И они уехали далеко - он был военным врачом и служил во Владивостоке. Лунечка писала письма нам, мы - ей, но жизнь шла своим чередом и постепенно разводила дворовых друзей дальше и дальше друг от друга.
Почему я вспомнила об этом сегодня? Погода? Природа? Память?
Мелькнула и пропала на дальней аллее смешная старомодная кепка...
И вдруг, на одной из клумб я увидела яркое пятно. Будто солнечный детёныш упал с неба в мокрую землю, чтобы светить ярко и нагло, отрицая холод и слякоть ранней весны. Я смотрела на него, широко раскрыв глаза. Неожиданно он оказался тем ответом, что я так и не дождалась тогда, много лет назад.
Жёлтые лепестки и ещё более жёлтая трубчатая сердцевина, тонкий стебель и нежные листья - маленький, хрупкий цветок, стремящийся к цели...
Возвращаясь с прогулки, думала о том, что надо разыскать Валерку Лебедева. И Женьку-задаваку. И Сашку с Приречной. И Лунечку... Лунечку, у которой всё сложилось, потому что ещё кто-то вместе со мной и Валеркой, поверил в неё! Сейчас я просто это знала, как знала, что небо - это небо, а весна - станет летом!
Я шла и улыбалась. Ей. Памяти.
Нарцисс цвёл на стылой земле, которая не сразу начала оживать.