Аннотация: Не назову это рецензией. Мои мысли и мое настроение по прочтении рассказа Татьяны Васильевой "Novem"
Я не назову это рецензией. Конечно, какой-то разбор в написанном ниже присутствует, но это скорее попытка передать настроение, охватившее меня по прочтении рассказа Татьяны Васильевой "Novem". Для меня есть один, всего один критерий, по которому я сужу - удалось произведение или нет. Собственно, я уже его прописала - это настроение. И оттого, удалось ли писателю передать его или нет, зависит моя оценка. Этот рассказ меня зацепил, не буду лукавить. Не знаю чем. Там еще есть, над чем думать, куда стремиться и что править. Но серый дождь стоит у меня перед глазами с протянутой рукой. А за серым стеклом плачет серое небо серого дня. Когда стемнеет, мои глаза ослепнут и мир, сузившись, упадет обложкой из черной кожи в раскрытые ладони. Это лишь один из томов (всего их три). На титульном листе оттиск пентаграммы в орнаментальной прямоугольной окантовке и издательская марка - змея, обвивающая дерево, в которое бьёт молния из облака, обламывая одну из ветвей. Том содержит 160 страниц латинского текста и 9 гравюр, защищенных пергаментной бумагой, с узорным вырезом уголков. При быстром просмотре создаётся впечатление, что все гравюры одинаковы. Но я знаю, что в каждой из книг есть три уникальные гравюры (из девяти), отличающиеся не только подписью мастера (LCF) в отличие от (АТ) на остальных, но и самим рисунком: четыре и три башни, ключи в правой и в левой руке, колчан без стрелы и колчан со стрелой, закрытый и открытый выход из лабиринта, песок в песочных часах сверху и снизу, человек подвешен за правую и за левую ногу, шахматная доска чёрная и белая, мужчина и женщина, замок и крепость.
Я листаю страницы, мусоля пальцы и не боясь яда, которым сочится антикварная бумага, сшитая вручную. Мои движения замедляются, стоит мне коснуться гравюр.
Первая: твое детство. Стук холодной влаги и корявых сучьев в окно, жаркое тепло толстого одеяла. Ощущение постели - материнской утробы, а пасмурного осеннего вечера - враждебности окружающего мира. Мир темен и непонятен, мир велик, мир взял в клещи твой островок света и тепла, в котором ты строишь свои башни и водружаешь на них флаги, украшаешь волшебные замки и сидишь на своих радугах.
Вторая: твое нынешнее. Одеяло давно перестало быть материнской утробой. Одеяло - гаджет, в который ты складываешь свои воспоминания, проблемы, тоску, одиночество. Болезнь приходит не от промоченных ног и стылого ветра. Болезнь настигает тех, кто на распутье пошел не той дорогой, с тоской оглядываясь через плечо. Но ноги несут сами - туда, где, кажется, тебя любят и ждут. И ключ далеко не с первого раза попадает в замочную скважину. А ты гадаешь - щелкнет замок твоей памяти, или ключ опять не подойдет? Ветер выдувает мысли, холодит металл в пальцах. Какая разница, в какой руке держать его? Болезнь души перекидывается на тело. И дверь не та. И замок. Золотой ключик детства утерян бесповоротно и навсегда. Лишь сырость ноября ждет и обнимает тебя. Но любит ли?
Третья: далекое прошлое. Из глубины веков, щелкая клешнями и орудуя хвостом, ползет твое прошлое и тебе не скрыться от него, не отмыть рук от крови, пролитой другими, не удержать стрелу, которой давно нет в пустом колчане. Натура Скорпиона - дуализм - эрос и танатос, любовь и смерть, истина и тайна. Он наделен поистине животной силой и сопротивляемостью, непокорен, всегда готов к бунту, если чувствует, что кто-то посягает на его независимость. Он горд, раздражителен и одновременно очень любопытен. Его легко заставить совершить добро, но также легко он склоняется к злому. Он оказывает огромное влияние на людей, способен полностью завладеть слабой или нерешительной личностью, овладеть мыслями толпы, и тогда толпа становится животным, ослепленным идеей. И потоки крови заливают землю. Разве ее отмоешь?
Четвертая: не твое будущее. Поднеси к красному зеркало и посмотри в него. Что ты видишь? Все тот же кровавый лабиринт, в котором человеческое стадо месит и убивает друг друга. Твоя ежевечерняя тоска, твои тяжелые утренние пробуждения, недовольство собой и окружающими, вялотекущее бытовое одиночество, слои серой мороси и холода, в которые Novem заворачивает слабую радость и скудную веру - однажды прорастут ненавистью и напалмом, и стены эволюционного лабиринта оплавятся и падут, и появятся новые люди. Рожденные под влиянием Плутона, они будут наделены загадочной, магической властью. Устоять перед их чарами будет практически невозможно. Они будут умны, бесстрашны, выносливы. Они - будут. А ты - нет.
Пятая: не твои потомки. У него много детей. Но дочерей больше - роковых, страстных, ревнивых. Колдуний либо натур темных, склонных смешивать магические потоки в собственном бокале, добавляя туда капельку абсента и колечко кальянного дыма. Они умеют любить - и песок оказывается вверху, истекая тонкой струйкой чьей-то жизни. Они умеют ненавидеть - в нижней части часов нет песка. Лишь кучка черепов и костей. Апофеоз ненависти. Апофеоз войны. И то и другое они делают страстно, не признавая золотой середины, и не остановятся ни перед чем. Вавилонская блудница - из этих. Из детей ноября.
Шестая: твоя жизнь. Серый сон нитями грибницы оплетает тебя. Он проникает в явь, окрашивает небо в серый цвет, натягивает толстый полог на глаза твоего собеседника. Ты не видишь его глаз. Ты не видишь его рук, но знаешь, что в тонких холодных пальцах запутались нити, другим концом прилипшие к тебе. За какую ногу тебя подвесит Novem в этот раз? За какую руку дернет? Нет, не можешь порвать вашу связь. Ты не хозяин себе. Хозяин - череда событий, которым ты не хотел становиться причиной, но... "Так получилось, прости". И нити грибницы суть паутина. А ты - муха, попавшая в нее. Скоро, скоро неизбежность достанет тебя. Ты же знаешь, кто здесь паук?
Седьмая: твоя ли Родина? Ты хотел бы любить ее, но ненавидишь. Ненавидишь умом, но любовь спряталась в сердце. На шахматной доске только два цвета. Белые начинают - и ты снова держишь родителей за руки, обоих, молодых, белозубых. Еще живых. И мороженое восхитительно сладкое, и воздух полон птичьего гомона, а солнце заливает тебя светом щедро, не скупясь на веснушки и выгоревшие пряди. Черные делают ход - и приходит время терять. Сначала ты теряешь ощущения, и мороженое становится просто сладким. Где бы ты не покупал его - в кофейнях Парижа, на Брайтон-Бич, в Барселоне или Претории - оно остается просто сладким, пусть ягодным, со взбитыми сливками или кусочками фруктов. Просто. Сладкое. Без. Восхищения. Затем ты теряешь меньших братьев - черные продолжают наступление. Нет любимой собаки. И ушли охотиться в поля Господни уже два кота из трех. А дальше черные наступают лавиной, и ты теряешь, теряешь, теряешь. Лишь одна белая клетка остается - Родина. Твоя ли? Ведь ты до сих пор не знаешь - что это такое...
Восьмая: движитель сердца. На 160 страницах любой из книг ты не найдешь этого слова, но оно здесь: в крошечной комнатке внутри сердца. Ты запер ее и не выпускаешь. Участь ее печальна, ибо она не сломает крылья и не умрет, как птица, потерявшая свободу, в клетке. Она сильна и будет жить вечно, и вечно будет биться изнутри о стенки твоего сердца. Ее трепыхание - открою тебе страшную тайну - и есть удары пульса. Пока мужчина и женщина стоят друг против друга, продолжая извечную пляску полов, пока взгляды их встречаются, руки касаются друг друга и жизненные соки смешиваются - будет жива любовь, а сердце твое будет биться и в холоде ноября.
Девятая: твое наследие. Что ты оставишь после себя? Прах и пепел, в котором сам брел по колено? Или замки и крепости, в которых спасутся те, кто был тебе дорог? В сером рассвете не видно пути. Зима серебрит дорогу, кончает год, но не освещает серебряным светом твой финал. Тебе еще идти и идти. Входить в Novem и выходить из него. Гуляя внутри врат Novemа, не забывай, что строишь свой мир. Мир для тех, кто тебе дорог. И если ты возведешь его правильно, если вера твоя будет крепка и сердце полно любви - земля, умывшись кровью веков в твоей крови, расцветет, а те, кто тебе дорог, будут жить в твоих замках и крепостях светло и счастливо.
Придираюсь:
Поздняя осень хозяйничает в приютившейся у леса российской деревеньке, покрывая легким инеем дородные избы и покосившиеся лачуги.
Понравилась фраза. У природы нет плохой погоды (с), а плохая погода не выбирает жертвы, одетые богаче или красивее других. Это тот случай, когда гребенка, полная мокрых листьев, чешет черепичные крыши и крыши, крытые дранкой одинаково.
В первой картинке "да" - шесть или семь раз. Очень много.
Осинники сиротеют, опадают последние листья
Я бы поставила тире: Осинники сиротеют - опадают последние листья. Так становится понятно, что они сиротеют именно из-за того, что теряют сыновей-листьев.
связанный бабушкой из своей старой кофты
Фактологически верно все-таки из "шерсти от бабушкиной старой кофты"
сыро, холодно темно в это время. не успеет утро
Между холодно-темно запятая. "не" с большой буквы.
возвращая в далекое чужое детство
Детство чужое - не главного героя, а кого-то другого? Или чужое оттого, что ГГ вырос, ушел от себя прежнего так далеко, что прошлое кажется чужим? Тут либо пояснить прилагательное, либо сместить акценты. Например: Возвращаясь в далекое, ставшее чужим детство. Возвращаясь в далекое, надуманное, не свое детство.
Перед сном я успел растворить таблетку аспирина и выпить мелкими глотками горячее лекарство, укрыться теплым одеялом.
А что случилось бы, если бы не успел? Ведь novem все равно пришел, и стало сыро и холодно и простуда должна была бы усугубиться. Лучше убрать глагол "успел" и оставить просто: перед сном я растворил таблетку аспирина и выпил..., укрылся теплым одеялом. Я бы еще добавила "с головой". Ведь он хочет спрятаться от ненужного гостя, он боится его совершенно по-детски. Это еще не иррациональный страх взрослого, это сознательный страх ребенка, который не хочет остаться дома, когда все будут гулять и веселиться, принимать горькую микстуру, когда все будут облизывать восхитительно ледяные сосульки.
Серый плащ Новема затянул небо, опрокинулся на землю мокрой снежной крупой, подул сырым промозглым ветром. Я не хочу открывать глаза, голова не подымается с подушки.
По всему тексту перепутаны времена. Не думаю, что это авторская задумка. Впечатление такое, что мысли неслись слишком быстро и автор их записывал, не обдумывая. Если Новем затянул, опрокинулся (не затягивает, опрокидывается), то почему ГГ - "не хочу открывать, голова не поднимается". Либо одно время, либо другое. Либо разделять предложения абзацами, показывая где прошлое, где настоящее.
- Вечером мы пойдем с тобой в лес, я буду рассказывать тебе свои истории, - успевает прокричать на ветру.
Повтор тобой- тебе. Плюс явный перебор с местоимениями: мы, тобой, я, тебе, свои. И это в относительно коротком предложении. Плюс "тебе свои" - не очень.
Я пытаюсь бороться, закрываю глаза: никуда я не пойду. Растираюсь до покраснения махровым полотенцем, пью теплый чай с медом и лимоном, и с наслаждением прячусь под одеяло.
Растирался, пил и прятался под одеяло ГГ с закрытыми глазами, сидя в ванной? Или он все-таки "Я вылезаю, растираюсь до покраснения и т.д.".
кровь заполняет все, окрашивая флаги, транспаранты, косынки на девушках
Мысль понятна, но. Создается впечатление, что и флаги и транспаранты и косынки - все это богатство надето на девушек.
Капюшон темно-серого тяжелого плаща с утепленной подкладкой надвинут им на глаза так, что я никогда не могу рассмотреть его как следует.
Капюшон его темно-серого тяжелого плаща с утепленной подкладкой надвинут на глаза так, что я никогда не смогу рассмотреть его. - В примере я сместила акценты. И стало жутче. На мой взгляд.
в миру я - князь, ко мне иду люди
Пропущена буква в слове "идут".
Не хочу звона оружия, стонов раненых, тысяч и убитых
Переменить местами слова: стонов тысяч раненых и убитых.
с ужасом делаю страшное открытие, не давая ему договорить. Кивнул, задуматься заставил. Жуткие
С ужасом - страшное - жуткие - перебор!
Дворцы, как сказочные пряники, полно народу, все разнаряженные:
Дворцы, как сказочные пряники - полнЫ народа, все наряженные...
" День рождения", - кричит Новем.
Где восклицательный знак внутри кавычек?
Общие направления доработки: Разобраться с временами. То, что они скачут по всему тексту, ОЧЕНЬ его портит. А текст непрост и интересен!
С уважением и благодарностью,
ЕМА
***Оригинал книги Novem Portis de Umbrarum Regni (1666) - библиографическая редкость. Сама книга описана у Артуро Перес Реверте в романе "Клуб Дюма, или тень Ришелье", является прототипом книги, представленной в мистическом фильме Романа Полански "Девятые врата" (1999); считается что гравюры этой книги повторяют оригинальные гравюры книги "Delomelanicon".