Ермилов Александр Александрович : другие произведения.

Доброволец. Часть 5

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ко мне подкатили операционный стол, в окружении докторов, медсестер, руку мою затянули в тиски, отвели, как могли, большой палец в сторону, зафиксировав его дополнительно, и поднесли набор продезинфицированных ножей, скальпелей и прочего, острого, врачебного, блестящего. На половине монитора крупным планом моя рука, замороженная двойной дозой обезболивающего, на второй половине по-прежнему мое покрасневшее лицо. Основание большого пальца выделено пунктирной линией пахнущего спиртом маркера.
  Телевизионная студия пестрела улыбками зрителей и бликами направленных на всех телекамер, а огромный экран пульсировал вводной заставкой, пока не переключился на изображение белозубого пышноволосового телеведущего, держащего для чего-то планшет и спешно высказывающего всю заготовленную речь. Я сидел в кресле по центру, с одной стороны от меня мать, отец, его любовница, мои знакомые, Жмот и его мать, а с другой стороны команда медиков, подготовивших все к процедуре пожертвования и отряд известных гостей, искренне верующих и верящих. И долгий час история моего побега, рассказанная со всех сторон, увиденная глазами моих родных и близких и, главное, мной, обсуждалась и перемалывалась сквозь сито приглашенных специалистов, поборников морали и ведущими знатоками Доктрины. Звонили телезрители, высказывали мнения, задавали любопытные острые вопросы, на которые я не успевал ответить, и мне на помощь приходил ведущий, начинающий словами "Я думаю, что...", и в воздух поднимались его догадки, аналитические размышления, перемешанные философскими вкраплениями и цитатами стихов из Доктрины. Меня просили рассказать подробнее житие беглецов, как их существование ввергает изгоев ниже и ниже в глубокий холодный колодец деградации, особенно высказывались про очереди за подачками, изумленно восклицая о живущем внутри каждого еретика лицемерии и эгоизме. Вскоре на экране оставили только трансляцию моего лица с тонкими нитями пота на висках и щеках, и каждый гость программы высказывал свой итоговый вердикт. И сводилось все к моему малому жизненному опыту, недостаточному знанию Доктрины и по-детски бунтарскому характеру, но теперь, теперь, когда голова моя очистилась видениями и осмыслениями бытия еретиков, я наконец-то повзрослел и смог совершить настоящий Человеческий Поступок (!) и принять ответственность.
  Ко мне подкатили операционный стол, в окружении докторов, медсестер, руку мою затянули в тиски, отвели, как могли, большой палец в сторону, зафиксировав его дополнительно, и поднесли набор продезинфицированных ножей, скальпелей и прочего, острого, врачебного, блестящего. На половине монитора крупным планом моя рука, замороженная двойной дозой обезболивающего, на второй половине по-прежнему мое покрасневшее лицо. Основание большого пальца выделено пунктирной линией пахнущего спиртом маркера. Врачи делают надрез, проверяя действие наркоза, и, как будто создавая мишень для моих слезящихся глаз. Телеведущий переспрашивает, точно ли действует инъекция, прекращает комментировать каждое движение, прибор, взгляд, насколько широко раскрыты мои глаза, и просит всеобщей тишины. Затаив дыхание, гости, не мигая, смотрят на меня, а я ― только на палец. Уверенно я беру тесак в правую руку, и между ударами сердца свистящей косой опускаю его острием точно в надрез. Большой палец рядом, не на руке, и вскоре его бережно укладывают в лед переносного холодильника, а меня, под шум аплодисментов, бинтуют и отправляют в больницу.
  День-второй в окружении белых стен и простыней, белоснежных халатов и восторженных лиц медсестер и докторов, иногда толпящихся единым разинутым от восхищения ртом за ширмой, и болтающимися в палате дверьми. Вместе с другими пациентами я смотрю свежие новости и принимаю заслуженные поздравления: повтор телешоу с моим участием и пожертвованием в прямом эфире главным событием оседает в мыслях и душах зрителей, ставящих меня в пример своим детям, с радостью сообщающих об этом на улицах в зеркальные дула телекамер и блестящие глаза репортеров. Моя жизнь освещается со всех сторон, вытаскивая на поверхность мнения и события, интервью с друзьями и знакомыми, репортаж из дома, где мама и отец рука об руку на диване, беседуют, рассказывают обо мне, и на их лицах неподдельные улыбки. Невольно и я улыбаюсь, видя мать счастливой. Любовницы отца не видно и не слышно, для нее подобрали другую семью, передав на попечение многодетной вдове. Вновь мелькает мотивационный ролик, а после фотографии новых еретиков и новости о полном изъятии, и среди пожертвовавших по суду все и вся я узнаю Нину. Внутри что-то легонько покалывает меня, в груди и немного ниже, но сейчас я понимаю верность своего поступка и ошибочность, ограниченность всех предателей и беглецов. Вспомнив, сколько еретиков остается на улицах, я думаю, каким сборщиком стану.
  Молодая медсестра машет передо мной листом бумаги, который оказывается формой заявки на пересадку мне отрезанного пальца, и пока я заполняю поля, она рассказывает мне о радости знакомства со мной, и как она ждет времени своего пожертвования, но работа здесь тоже подразумевает частые жертвы, а вчера она прорыдала в подсобке час или два, потому что для больного мальчика названный доброволец отказался жертвовать частью легкого, и сбежал трусливо и эгоистично, а мальчик умер, и все в больнице прокляли беглеца, собирая подписи для запрета его искупления, а изгой не спешит возвращаться, но наши бравые сборщики обязательно схватят еретика... Я случайно роняю, что собираюсь выучиться на сборщика, и медсестра, прыгнув, хватает меня в тонкие мягкие объятия и целует в щеку и вторую, вновь, но вскоре отстраняется, залитая краской стеснения. В глаза мне не смотрит, умолкает, но через секунду-другую поглядывает на мою перебинтованную руку, как символ добровольца. Правой рукой я ставлю подпись на подготовленной заявке, надеясь, что вскоре обязательно появится новый доброволец и пожертвует для меня свой большой палец. Отдав ручку медсестре, я невольно касаюсь ее руки, а она ойкает, искрится улыбкой и замирает. Через секунду я начинаю громко смеяться, притягиваю ее к себе, роняя рядом на больничную койку, и говорю, что больше не отпущу.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"