Ермилов Александр Александрович : другие произведения.

Обида. Часть 3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Максим работает в офисе, носит дорогое зимнее пальто и дорогие ботинки, которыми постоянно кичиться. Он брезглив, заносчив, не любит общественный транспорт, но вынужден им пользоваться, потому что не умеет водить автомобиль. Со своего рабочего места он часто наблюдает в окно за проходящими по тротуару девушками, фотографирует их, думает, как бы познакомиться. Он не любит книги. Он еще вспоминает свою бывшую девушку Веронику. Максим много тренируется в спортзале, любит смотреть вечерние скандальные ток-шоу, особенно про подростков из неблагополучных семей. Однажды, возвращаясь с работы, он случайно замечает проходящего мимо бывшего одноклассника Станислава, который постоянно издевался над ним в школе. Максим чувствует давно угасшую тревогу, которую испытывал почти все школьное время. Постепенно тревога сменяется агрессией. На следующий день Станислав появляется на работе Макса в качестве нового сотрудника. Он старый знакомый начальника Максима. С этого момента Макс словно возвращается в школьные годы, ему кажется, что над ним вновь все смеются. Вскоре Станислава повышают, сделав главнее Максима, а в туалетной кабинке появляется его школьное прозвище. Вернувшись домой после работы, он хочет напиться, но не находит ни одной бутылки спиртного. Темным вечером на улице он встречает дворовых алкоголиков, к которым подсаживается, сорит деньгами на водку и узнает, что один из собутыльников знал его покойного отца и тоже издевался над тем в школе. Внутри Макса начинает бурлить ярость, которую он до этого не чувствовал. Разбив пустую бутылку водки, Макс втыкает осколок в шею бывшего одноклассника отца, а потом обставляет все так, что его убил другой пьяница, уснувший здесь же под лавочкой. Несколько дней спустя Максим из теленовостей узнает, что в убийстве мужчины в его дворе обвинили собутыльника. Чувство безнаказанности и самоуверенности переполняет его. Максим верит, что поступил правильно. Он решает перестать быть жертвой, быть слабым. Он хочет жить без ограничений. И, главное, отомстить бывшему однокласснику.
  Утром я рассматриваю свое покореженное лицо в смарт-зеркало, купленное пару дней назад. Весь лоб и часть правой щеки покрывает сетка царапин, тонких и глубоких, а вокруг синяки и следы йода. Возле линии волос замечаю пластырь, а под ним небольшая рана, кожа стянута швами, при этом я не помню, когда меня зашивали. Я чуть не плачу, когда одевшись в старый костюм, в котором ходил первый год работы, только устроившись в компанию, рассматриваю свое дорогое пальто и замечаю на нем множество клякс и крупный след ботинка. И хотя я отомстил, меня по-прежнему наполняет чувство бесконечной утраты. Перед работой я заношу пальто в химчистку, надев старенькую куртку, и вновь чуть не плачу, услышав, что такое пятно, возможно, не получится свести, а я говорю, что готов отдать любые деньги, только помогите.
  Возле офиса я поднимаю осколок кирпича, захожу за ларек с уличной едой, и бью себя в лицо, в скулу, а потом чищу лицо снегом и бреду медленным шагом на работу. Взгляды коллег такие, как я и ожидал: у всех широко раскрыты в удивлении глаза, кто-то даже прикрывает раскрывшийся рот ладонями. Раздаются охи и ахи, все спрашивают, что со мной произошло, а я спрашиваю, что же никто не смотрит новости (?), не читает газет (?), и вкратце рассказываю о случившемся, опустив, разумеется, события с моим пальто и лицом того гада. И вот оно - долгожданное сочувствие! Я превращаюсь в желанного гостя у каждого рабочего стола, в каждом кабинете офиса, все жаждут услышать от меня, как именно все произошло.
  Во второй половине дня меня вызывает к себе начальник, приглашает присесть, наливает виски на половину стакана, протягивает сигару, одну из тех, которые они курили со Стасом. Моя история его потрясает, ведь я кое-что еще добавил от себя, к примеру, спасение маленькой девочки из-под груды тел сваленных при столкновении пассажиров, еще я пытался спасти водителя злополучной легковушки, и медики при этом меня даже оттаскивали от него. На этих словах я немного прикусил язык и у меня появились слезы, которые я небрежно смахнул, а сам думал, неужели поверит (?), а начальник и правда, скупо сжал кулаки и челюсть, а потом внезапно подошел и обнял меня, пролив виски на ламинат. Голосом, не терпящим возражений, он прогоняет меня в больничный отпуск, а я мужественно отказываюсь, но он настаивает, говорит, хотя бы на пару дней, отлежаться, отдохнуть, почистить мысли... за счет компании. Не веря собственным глазам, я получаю конверт с деньгами. Все коллеги скинулись, как он выразился, "на лечение", а я бормочу невнятно, потом чуть громче, что не надо было..., но конверт прячется в моей куртке, а дома я вижу в нем несколько крупных купюр и надеюсь, этого хватит заплатить по счету химчистки.
  Делаю фотографию своего разбитого, но мужественного лица, и отправляю Лене. Потягивая оставшуюся половину бутылки коньяка, я смотрю на черный экран смартфона и, не проходит и двух минут, как раздается звонок от Лены, и я слышу ее обеспокоенный звонкий голос. Она тараторит, возмущается, почему я не в больнице, за мной нужен уход. На фоне слышны детские крики, визг, я притворяюсь, что хочу спать, нужна тишина, и мы договариваемся о встрече сегодня вечером у меня.
  В ближайшем магазине я беру пару бутылок вина, фрукты, разные виды сыров, все необходимое для романтического вечера, по примеру одного из любовных фильмов, которые давным-давно мы смотрели вместе с Вероникой. Тогда она прижималась ко мне под пледом зимним вечером в съемном на выходные загородном доме, вздыхала и хлюпала носом, когда главные герои фильма то расставались, то встречались и вновь любили.
  Я вклинился в длинную вереницу очереди на кассу, рассматривая покупателей, их тупых капризных детей, заполненные под завязку продуктами корзины и тележки. Бутылки молока, пиво, кефир, пласты сыров, штабели бытовой химии, водка и водка и коньяк, колбасы, соусы, чипсы, шоколад и мешки с конфетами. Представил, как массивная женщина, стоящая впереди меня, едва толкающая переполненную тележку, вливает в себя одновременно молоко и очиститель для канализационных труб из двух бутылок. Вся эта смесь течет по ее оплывшей шее, складкам под кофтой, и она потом еще смачно отрыгивает и игриво подмигивает. Я почувствовал подкатывающую тошноту, тело согнуло в конвульсиях. Из-за побоев на лице почти все постоянно пялятся на меня по всему супермаркету, но теперь каждый презрительно и надменно посмотрел на мои муки и, вероятно подумал, что я местный алкаш, один из моих дядьев. А я продолжил звучно отхаркиваться, усиленно проглатывать слюну, только бы не проблеваться, и перешел подальше на крайнюю кассу. Всем наблюдателям и любопытным идиотам я смотрю прямо в глаза, пока они не отворачиваются.
  Оплачивая покупки, я спрашиваю у молоденькой кассирши, что она думает про снятие запрета на продажу контрацепции несовершеннолетним и, не дожидаясь ответа, прошу рассказать, когда у нее был первый секс. Под всеобщее возмущение, я выхожу из магазина, а на входе сгорбившаяся старушка просит милостыню. Я отдаю ей гроздь бананов и сыплю сверху в протянутые ладони мелочь со сдачи.
  Лена приезжает через несколько часов, при этом на ней стильное синее платье в обтяжку, и я думаю, она заехала домой переодеться. Она осматривает мои порезы и ссадины, повторно промазывает их йодом, сменяет пластырь (все привезла с собой, а еще пакет фруктов, словно больному в палату), а потом мы двадцать раз чокаемся бокалами с вином, закусывая сыром и дольками яблок. Ей я тоже рассказываю всю историю с аварией, не забывая добавить придуманные факты моего героического поведения. Она обещает рассказать обо всем своему классу, всей школе, а потом внезапно целует меня, почти упав картинно в мои объятия.
  
  ***
  
  На следующий день я снова на работе, по-прежнему собираю сочувствующие взгляды и пожатия рук от коллег, а когда вижу Станислава, то он как-то неумело отворачивается, тяжело вздыхает, и я замечаю, что ни разу за большую часть дня он не был приглашен в кабинет друга-начальника. Он продолжает кособоко ходить, переваливаясь с ноги на ногу, рассматривая мир отекшими глазами. И тогда я подхожу к нему, интересуюсь разными пустяками, потом показываю какой-то документ, тычу в бумагу рукой, на которой часы, отобранные у Стаса. И он замечает их, громко спрашивает откуда они (?) и как похожи на его украденные, а я говорю, что он ошибается, это подарок Вероники. Стас вскакивает, кричит: "Какой-на-хрен Вероники, это мои часы!". Он хватает меня за грудки, пытается стянуть часы, но я сопротивляюсь, сначала притворно, игриво, будто считаю происходящее розыгрышем, прошу коллег образумить Стаса, но потом он стискивает мою руку сильнее, ударяет меня в живот, а когда я падаю, усаживается сверху и тянет, тянет ремешок часов. Над нами воздушные шары склонившихся голов сотрудников. Андрей оттаскивает брыкающегося Станислава, кричащего, чтобы я вернул часы, чертов вор (!), и потасовку прекращает зычный рык начальника после грохота открывшейся двери его кабинета. И нас подобно капризным школьникам удерживают на расстоянии, а я говорю, что ни в чем не виновен. Стас тычет пальцем в часы на моей руке, обвиняет в воровстве, говорит, тот преступник их украл у него. И все обращают на меня вопросительные взгляды, а я говорю, что все ложь, эти часы мне подарила бывшая невеста на годовщину. Снимаю часы, показываю на задней крышке гравировку "С любовью, от Вероники" и дату двухлетней давности, которую мне сделали в торговом центре вчера, но, разумеется, об этом молчок, никому не рассказываю. Станислав таращит глаза, его рот медленно открывается, а потом Стаса аккуратно подвигают ближе, он рассматривает часы, замечает (я уверен) пару царапин, сделанных мною, которых не было, потертости, замененный черный ремешок и как будто сдувается, обмякает и по кивку начальника его уводят в туалет, а потом на такси домой.
  Остаток дня все полушепотом обсуждают случившееся и что этот новичок тот еще психопат, а я с понимающей улыбкой говорю, что у Стаса трудный период в жизни, не стоит сразу судить, но сплетни о нем еще долго расползаются по этажам офиса, а мне вдвойне достается сочувствия. Перед уходом домой, я захожу в туалет, а там в той же кабинке, на закрашенном пятне красуется новая надпись "Стас - псих", и снова рисованные мужские гениталии.
  Вечером я с удвоенной силой тренируюсь, особенно уделяю время бицепсам, а потом красуюсь перед зеркалом в пустой раздевалке, попеременно напрягая мышцы правой и левой руки, делаю пару десятков фотографий, подкрашиваю фильтрами в смартфоне и отправляю Лене с кучей смайликов и сердечек. Я не принимаю, как обычно, душ, потому что хочу, чтобы от меня исходил настоящий запах мужика, и выхожу в морозный город.
  Я хочу сделать Лене сюрприз, нагрянуть к ней домой, подарив букет, захватив пару бутылок ее любимого вина, поэтому забегаю в небольшой круглосуточный магазинчик возле ее дома. Внутри, кажется, продаётся все, в том числе цветы и аргентинское белое, а продавщица на табуретке клюет носом в любовный роман в мягкой обложке. Замечаю название произведения, когда она резко вздрагивает и спрашивает меня, не нужны ли еще презервативы по скидке (?) или бельгийский шоколад (?), кажется, после пулеметной очереди моих отказов на товары по акции, она готова предложить себя.
  На улице. Хрустящим шагом тороплюсь вниз по склону, почти насвистывая песенку, услышанную сегодня утром по радио, когда замечаю шатающуюся вдалеке парочку: мужчина и женщина, которая похожа на Елену. После секундной заминки, ныряю с головой в сугроб, прячусь за дерево и жду-жду-жду. Вижу вышагивающую мимо Лену, а рядом с ней, почти не верю глазам, ― Станислав! И что-то удерживает меня, я провожаю их взглядом, хотя лучше бы набросился на Стаса и вдавил бутылку вина донышком ему в глотку, ломая зубы и гортань.
  На несколько секунд я задерживаю дыхание, даже прикрываю рот ладонью. Они уже далеко, вижу их спины и затылки, а потом заставляю себя сдвинуться. В пакете позвякивают бутылки вина. Иду протоптанной дорожкой, размышляя поехать ли домой на трамвае, а потом слышу глухой удар от падения чего-то стеклянного, замечаю сбоку свою пустую бутылку вина, а пакет стал легче. В голове ползают, ползают черви возбуждения и головокружения, тропинка уводит все вперед, дальше. Впервые за несколько лет я задумываюсь, что внутри моей головы разруха и хаос и, возможно, я не совсем здоров, потому что несколько лет назад я бы ужаснулся убийству человека, но почему-то задумываюсь об этом только сейчас, когда моя любовь предает меня, жмется к заклятому давнему врагу из времен слабости и трусости, и это после моих многочасовых рассказов про Станислава и его изощренные издевательства. Однажды я расплакался в ее объятиях, памятуя, как он публично унижал меня и размазывал собачий кал палкой по моему лицу и даже по губам, или когда с подручными они затащили меня в подвал неизвестного дома, где было мокро и воняло, воняло уличным зверьем и живущими там бездомными. Закрыв за мной дверь, они улюлюкали и обещали оставить меня в одиночестве и темноте, а потом отдать в рабство тем бездомным, которыми и воняло. Тогда она обнимала меня, но почему-то молчала. Я заметил, что иду вдоль трамвайных рельсов, о которые только что разбилась вторая опустевшая бутылка вина из моего пакета. И звон ее осколков что-то всколыхнул внутри, и я смачно сплюнул в снег, злобно, гневно. Меня раздражает моя слабость, моя зависимость от Лены. Мне стало жаль потраченного времени. Решительно я достал смартфон и полез в приложение для знакомств, громко оценивая в полумраке улицы анкеты девушек, рассматривая пристально их лица: слишком красивые я осуждаю за нагромождение фильтров и косметики, а остальные пролистываю скорее прочь.
  Навстречу по тропинке проходит парень, живущий в моем доме, и я даже не помнил его имени, он живет этажом ниже Арсения, местного богача, точнее сына богача, и я часто слышу громко включенную музыку, отголоски вечеринки в квартире. Сосед быстро проходит мимо, не посмотрев на меня, разговаривая с кем-то, кому он говорит: "Ты же бутылка йогурта!", а я беспечно листаю анкеты дальше, усевшись на снег и чавкая конфетами.
  Дома головокружение и возбуждение исчезает без следа, едва я делаю шаг в квартиру. Я все же принимаю душ, вымыв голову, потом бреюсь, подстригаю ногти. По телевизору показывают ночные телепрограммы, которые для меня не интересны, а вечернее ток-шоу уже давно закончилось и я не узнал разницу между родами в пятнадцать и двадцать пять лет. Поэтому я достаю из шкафа старенький видеомагнитофон, подключаю, вспоминая какой провод куда втыкать, как делал в детстве, и ставлю кассету с фильмом про убийцу-маньяка и детектива, который пытается его поймать. Давно я тайком смотрел эту картину, пряча ее под кроватью, но теперь включил громкость на максимум и стены задрожали от выстрелов и брутальных разговоров.
  
  ***
  
  Утром я звоню начальнику и выпрашиваю пару дней больничного, говорю, что голова болит не переставая, а обезболивающие не помогают. Он участливо желает мне выздоровления, а я, не дожидаясь окончания разговора, шиплю в трубку поддельными помехами и отключаю смартфон. Я пью кофе, завтракаю, потом отправляюсь в ближайшую поликлинику, где кашляю каждые три минуты и шмыгаю носом. Мои глаза слезятся, покрасневшие от вылитых в них перед уходом неизвестных мне каплей. И хотя температура моего тела в порядке, терапевт выписывает мне несколько таблеток, приговаривая о новом вирусе простуды, летающем над страной. И я даже захожу в аптеку, закупаюсь по рецепту, а потом еду в "Большой Бицепс".
  Вернувшись, долго отмокаю в ванне, наполненной горячей водой. Я добавил в воду различные масла и соли, а рядом стоит бутылка белого сухого, которая почти вся вскоре опустела. Выйдя из ванной, я усаживаюсь на диван и переключаю телеканалы до самого вечера, мысленно повторяя все пункты придуманного мною плана.
  Я одеваюсь и экипируюсь, как в вечер нападения на Станислава. На улице достаточно темно, чтобы трусливо перебегать от фонаря к фонарю, как когда-то я поступал, но сейчас, сжимая пистолет в кармане, я не чувствую страха. Я шагаю дворами, тенями, ищу, ищу, но попадаются только группы детей, парочки, несколько подростков, при виде которых вдалеке я крепче сжимаю пистолет. Я обхожу кругами несколько дворов и уставший присаживаюсь на лавочку, почти не чувствуя холода, прикрываясь капюшоном. Привалившись к спинке, рассматриваю калейдоскоп светлых и темных окон домов, и они почти в ускоренном темпе подмигивают попеременным включением/отключением, где-то висят праздничные разноцветные украшения. И у меня действительно начинает болеть голова, пульсируют виски. Я смотрю на себя, словно со стороны, и мне становится так мерзко, а мысли, те идеи, которые я хотел воплотить, что намеревался сделать, настолько отвратительны, что я подпрыгнул и устремился быстрым шагом куда-то между автомобилями, только бы уйти поскорее.
  Остановился я только возле дома Станислава, услышав звонок домофона в его квартиру. Стас впускает меня, а когда я поднимаюсь на его этаж, то он стоит возле раскрытой двери, встречая. На нем растянутые спортивные штаны, грязная майка. У него осунувшийся вид, даже будто похудел. Он замечает мою парку, штаны для катания на лыжах, а я показываю ему балаклаву, травматический пистолет и обещаю все рассказать. По канону мы проходим на кухню, где уже стоит полупустая бутылка водки, заполненная пепельница, открытые рыбные консервы с куском хлеба внутри, а по телевизору показывают вечерние новости (с мужчинами-телеведущими) и мне кажется, что я попал в классику криминальных хроник.
  Рассматриваю внутренности кухни, мельком заглядываю в комнату, понимаю, что моя квартира в сравнении выглядит идеально. Я стою в проходе, в котором рядом с потолком прикручен турник, а Станислав остался возле окна, нахмурив брови. Говорит: "Значит, это был ты, избил и ограбил меня...", а я киваю и протягиваю его часы, на которых сделал вымышленную гравировку, приношу извинения, потом умоляю простить, украдкой роняя, что и он не идеален и не невинен. Помнишь, Стас, как издевался надо мной ты в школе, а теперь и на работе еще всем рассказал кличку, надпись накарябал в туалете. Он оправдывается, говорит, что надпись не он сделал. Потом я вижу в его глазах какую-то старческую боль, он поджимает губы, громко сглатывая слюну, и тоже извиняется, извиняется впервые за все наше знакомство. И мы даже пожимаем руки, а я замечаю, что по-прежнему в перчатках, и парка на мне, ботинки не снял..., улыбаюсь искренне, а он часы не забирает, просит принять в дар за подростковые грехи. Он присаживается на табуретку, приглашает за стол, начинает разливать водку, оставив себе в бутылке, а я отпрашиваюсь переодеться и умыться.
  Остальные комнаты темны и тихи, но я крадусь, проверяю, точно ли Станислав один дома. Он сидит спиной к проходу, впившись глазами в телевизор, а я включаю в ванной воду, открыв все вентили. Вода льется, кажется, слишком быстро, словно бурный горный поток, и меня затягивает вид этой воды, поднявшийся пар, а в черном горле ванной я замечаю несколько волос, длинных, белых. Я чувствую поднимающийся внутри меня жар, мои щеки пылают. Из кармана куртки я достаю веревку, делаю петлю, и на цыпочках возвращаюсь на кухню.
  Перебросив веревку через турник, я накидываю петлю Станиславу на шею, будто лассо, и тяну веревку на себя, поднимая Стаса над полом. Бывший одноклассник кряхтит, брыкается, я смотрю на его болтающиеся в паре сантиметров над дощатым полом ноги, и он даже пытается достать до него пальцами, а руки, руки тянут петлю. Я поднимаю Стаса еще немного выше, лишая его надежды, и смотрю теперь на его спину, слушаю скрип веревки о металл турника. В новостях сообщают о новых случаях нападения неизвестного с травматическим пистолетом на неблагополучных подростков. Неужели кто-то увидел проблемы, как и я, и решил последовать моему примеру, а не только говорить об этом? Станислав еще дергается на веревке, напоминает марионетку в кукольном театре, куда мы ходили с родителями в далеком детстве. Тогда в постановке злобный король посадил в темницу свою падчерицу, а принц из соседней страны освободил ее. И теперь я освобождаю свою Елену из темницы злобного Станислава. И не только ее освобождаю. Скорее всего, никто не узнает о моем поступке, что именно я всех спас. Я чувствую, как напряжены мои мышцы под курткой и хотел бы сейчас увидеть свои бицепсы с сетками вен, сделать пару-тройку фотографий, но рядом нет зеркала, только в ванной, которое теперь запотело от пара. Широко раскрыв глаза, я вдруг понимаю, что мне неизвестна тема сегодняшнего вечернего ток-шоу.
  Станислав прекращает извиваться и дергаться, безвольно обвисает, и я медленно опускаю его на пол, часто-часто дышу, восстанавливаю дыхание, немного разминаю руки и ноги. Вновь тяну веревку, поднимаю Стаса, потом подхожу ближе, перекидываю веревку еще раз, натягиваю, делаю узел-другой, и вновь рассматриваю безвольно болтающееся тело бывшего одноклассника. Я кидаю ему в ноги опрокинутую набок табуретку и переключаю скорее телеканал, успевая только к середине ток-шоу, а там привычные крики ругани и недовольства и это будто музыка для меня, заставляет улыбнуться. Я перевожу взгляд на лицо Станислава, застывшее в мученической гримасе, а глаза открыты, словно тоже продолжают смотреть телевизор, как будто последние картины перед смертью Стаса о новостях в мире были важнее остального, а может, у него и не было ничего лучше. Я выключаю свет в кухне и досматриваю ток-шоу в темноте, иногда прислушиваясь к покачиванию тела на веревке и по-прежнему бурлящей в ванной воде.
  Перед уходом, я вымываю полы, включаю свет в кухне и перекрываю краны, оставив как было до моего прихода. В квартире Стаса входная дверь ― старая деревянная с обивкой из поролона, и замки старые, один из которых щелкает при захлопывании, что меня спасает от ненужных идей, как закрыть дверь изнутри и выйти из квартиры. Я мысленно ругаю себя за этот просчет, обещаю, что больше не повторится, и тихо медленно закрываю дверь, жадно слушая такой необходимый щелчок.
  
  ***
  
  Станислава находят через несколько дней. Соседи вызвали полицию, обеспокоенные усиливающимся неприятным запахом. А я думаю, как раньше они не слышали исходящую от этого человека вонь. Вслух говорю начальнику и всем коллегам, вытаращившим, как и я, в удивлении и шоке глаза, что нужно помочь семье, договориться о похоронах, и как такое могло вообще произойти (?), он сам это сделал (?), а я так давно его знаю..., то есть знал. Скрипя зубами, бросаю тысячную купюру в общий котел подачки, а потом читаю сообщение от Лены. Она спрашивает, куда я пропал, не пишу, не звоню, не присылаю фотки своего голого торса и что пониже, а я как ни в чем не бывало, отвечаю, что болел несколько дней, больничный отпуск, кашель, насморк, и давай встретимся.
  Мы стоим возле торгового центра, где познакомились. По-прежнему разносится запах уличной еды, у ларьков шатаются очереди из подмерзающих голодных потребителей, взрослых и детей, а Лена тянет трубочкой губы, чтобы меня поцеловать. Не отказываю ей и себе в этом удовольствии, предварительно обняв ее за тонкую талию, притянув, чтобы она почувствовала мое нетерпение и что я действительно скучал. А потом, едва громкий чмок наших разъединенных губ оглушил всех вокруг, я смотрю ей прямо в глаза и сообщаю о самоубийстве Станислава. Жду, жду ее реакции, ужаса, разочарования, ее признания в измене, но она вида не подает, невинно переспрашивает, о ком я говорю (?), и я напоминаю про своего бывшего одноклассника, колотившего меня в школе. Тогда она долго тянет букву "А", что-то припоминая, и почти без интереса спрашивает, неужели он сделал это сам (?), а если и сделал, то и поделом ему, зло должно быть наказано, побеждено. И я понимаю, что не было ее тогда рядом со Станиславом, и от этого моя любовь только усиливается, я притягиваю Лену к себе, слегка приподнимаю даже, целуя снова и снова. Мы идем вместе, держимся за руки, смеемся, и я предлагаю жить вместе. Почти не задумываясь, она соглашается и бежит куда-то вдоль парка, игриво требуя, чтобы я ее догонял.
  Станислава хоронят без отпевания. В офисе ритуальных услуг, где прощаются с ним все наши коллеги, я прошу несколько минут внимания, чтобы сказать свою подготовленную заранее, но преподнесенную, как экспромт, речь о бывшем однокласснике, пока за спиной у меня на растянутом полотне проектор показывает лучшие фотографии Станислава, в том числе из социальных сетей. Я рассказываю о нашем школьном прошлом, называю его "шутливым добрым человеком", и что он "постоянно давал мне пищу для развития, учил трудностям, которые будут в жизни, и уметь себя защищать". Его девушка сидит рядом, вытирает слезы и даже не догадывается, что грабитель и убийца сейчас сочувственно кивает ей, а при встрече предложил обращаться за помощью в любое время. Под конец моей речи, где я признавал Станислава свои "лучшим другом детства", на полотне фотографии сменяются на видеозапись, которую я сделал, когда Станислав страдал от диареи в туалетной кабинке офиса, и на весь зал громко трезвонят трели его кишечника, а некоторые присутствующие повставали в ужасе со своих мест. А я даже не помню, когда подменил заготовленную презентацию. Зажав рот рукой, я изобразил страдание, подобие слез, надрывным голосом попрощался с "другом" и выбежал, едва удерживаясь, чтобы... не засмеяться при всех, но я звучно захохотал в туалете, пока церемония не завершилась, а проектор не был выключен.
  На мне мои дорогие ботинки и мое дорогое пальто, которое к счастью осталось без пятна. На кладбище, бросив горсть земли в могилу с гробом, я громко вздохнул, снова пустил пару слез, которые проскользнули на виду у большинства коллег и, главное, их заметил начальник, которого я похлопал при этом по спине, попутно отряхивая об него свои руки от земли. Посмотрев на часы, отобранные у Станислава, я заметил, что пора ехать в столовую, там заказан поминальный обед, но начальник решил остаться еще на некоторое время, наблюдая, как засыпают могилу. На его лице я увидел искреннюю скорбь и даже частично боль, которая известна только потерявшим близкого человека. Его слезы были настоящими. Он обнимал за плечи девушку Станислава, а мы гурьбой офисных работников помчались на арендованных машинах запивать горе потери водкой и говорить только хорошее о Стасе.
  За столом я замечаю женщину в черном платье, с яркой косметикой. У нее курчавые светлые волосы, голубые глаза. Андрей со слегка бегающим взглядом, показывая на нее пальцем, называет бывшей женой Станислава. Ее глаза не красны и не полны слез; видимо она также хорошо знала Стаса, как и я. С удовольствием, я замечаю, что детей у них не было, и он не передал никому свою гнилую наследственность. Тут я вспоминаю, что скоро мы будем жить с Леной вместе и, наверняка, у нас будут дети. Выпиваю рюмку водки, закусываю, вдруг осознаю, что мне пора бы уже становиться начальником отдела, чтобы обеспечивать будущую семью. Среди черных пиджаков своих коллег нахожу темно-серый костюм начальника и вспоминаю, что руководитель тоже издевался и надсмехался надо мной и, скорее всего, он сделал ту надпись с моей кличкой. Он сидит рядом с девушкой Станислава, подливает ей водки, сочувственно кивает на любые ее слова, а я мысленно посылаю ей пожелания не поддаваться на дешевые нечестные ухаживания начальника, если она не хочет быть вновь избитой и ограбленной на улице по вине своего любовника.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"