Сердце вампира - ноябрьская поздняя роза тёмно-вишнёвого цвета, и в глубине цветка чуть теплится, мерцая и пульсируя, крохотная искра вечности. Тайна, что ведома лишь богам и никогда не будет разгадана.
От неё, словно по стеблям и прожилкам, струится по венам багряный нектар, горькая амброзия, вещие сны и текучая гулкая тьма, что царит под сводами пещер и в медленных водах предзимних рек. Незадолго до Самайна каждая река утекает Летой и в саму колдовскую полночь впадает в Стикс. На дне они хранят, словно дневники, листву встреч, отражения позабытых лиц на камнях, перекрёстки городов, суету и круговерть череды событий в ветках, корягах и водорослях. На мягком илистом дне, в глубоких омутах, а часто и в топких прибрежных зарослях спят чутким сном чудовища. Облик воображение дорисует по желанию или, быть может, из любопытства: с острыми зубами, клыками и вёртким раздвоенным языком; скользкие щупальца в переливах чёрного жемчуга с множеством присосок; цепкие паучьи лапки или костлявые руки с когтями; шипастые плавники и длинное чешуйчатое рыбье тело. Знаю, в прошлом, а значит, и в крови каждого вампира обитает подобное общество, и чем он старше и могущественней, тем изысканней коллекция, тем чаще она пополняется новыми экземплярами. Вероятно, другой, встретившись с такими существами лицом к лицу, перепугается до полусмерти, бросится бежать или начнёт сопротивляться, сочтя их чёрными чарами наваждений или хуже того - безумием. Не собственным, разумеется. Нет, я готов выпить всю эту мрачно-упоительную жуть лишь для того, чтобы вернуть вдвое больше и отдать себя обитателям глубин океанского дна твоей души - их укусам, ударам, уколам и царапинам когтей, чтобы стать твоим до капли.
Лучшая мелодия, с первых звуков доводящая меня до дикого, почти звериного экстаза - вкус твоей крови. Я путешествую по миру видений, которые рисует эта своенравная жидкость. Нет, это вовсе не страницы твоей биографии или моего романа о тебе. Я не стану врываться непрошеным гостем в тайны прошлого, ведь без твоего рассказа в них не будет самого главного: твоего лица, рук, жестов, взгляда, голоса, интонации...
Я сражён, как тогда, новообращённый, впервые услышав скрипку. Спустя много лет, даже несколько столетий, я вновь шпионю за тобой, но теперь по твоим следам пустился в ноябрьские странствия. Сводящий с ума аромат - запахи предзимнего леса, воды, грань сна и яви; туман, перо ворона на поросшем мхом пне, чуть тронутом льдом. Тёмный виолончельный порыв в сгустившихся ранних сумерках; летучая мышь спит, сложив крылья, под сырым потолком пещеры.
Ветви плакучей ивы над водой - листья узкие и острые, как ножи, всё ещё не торопятся облетать, и лишь с морозом опадут в снег. Но пока ещё Король Зимы не воцарился, а лишь мельком заглядывал в здешние владения, танец ивовых ветвей по озёрной глади сродни позднему осеннему обряду, начертанию магического круга. Шелестят ветром заклятия - последние письма осени, уносятся сквозь распахнутую дверь в иное пространство. Каждый год этот портал появляется внезапно: едва заметная трещинка проклёвывается ещё в сентябре, а то и раньше - в рассветной прозрачности с чуть слышным звоном росы в паутинке. С наступлением холодов щель между мирами растёт и ширится, а в полнолуние перед Самайном рвётся с треском старого дерева и распахнутыми в звёздную тьму вратами ждёт до самой Долгой Ночи. Зовёт всех, кто способен, не оглядываясь, подойти... шагнуть и раствориться в ласково-обжигающей льдом Бездне. Этот зов непреодолим, каждый вечер с наступлением темноты я пробуждаюсь, слыша Её беззвучный крик, он отражается многоголосым эхом, бьётся о стенки грудной клетки, мечется нетопырём в пустом колодце. Дрожит сухим поникшим бутоном на ветру. Не раз я пытался взглянуть Ей в лицо, но лишь терялся в бесконечных коридорах чёрных зеркал. Щедро напоенный живительной влагой, чужим багряным теплом, бутон распускается и расцветает. Зов угасает, его ненадолго сменяет тишина. Но как букет цветов долго не простоит в вазе, питаясь только водой, так и для этого плотоядного бутона одной лишь крови недостаточно - будь она тёмная, венозная, подобная равнинной реке или бурная артериальная, рвущаяся водопадом из отрытой раны. Нет, алхимическая роза кровавых мистерий живёт в тайном сговоре с упомянутыми монстрами прошлого. Впрочем, не только с ними - ей по вкусу любые сильные чувства, даже если при этом лицо скрывается под маской бессмертного безразличия, но сердце вампира раздираемо страстями. Без них та самая искра в глубине гаснет, цветок хиреет и вянет, медленно обращается в пепел и уходит в долгий сон.
Подглядывая за тобой, я не раз видел, как ты проходишь сквозь стрельчатую арку ветвей. В то полнолуние вода была слегка тронута тонким хрусталём льда с россыпью снежинок, словно парадное одеяние из тёмного шёлка с кружевами на жабо и манжетах. Краткий, балансирующий на ветру, как на лезвии меча, день растопил лёд, и озеро замерло в ожидании, когда взойдёт над лесом его вечная возлюбленная. Она является, скрытая за облаками опаловым сиянием, будто невеста в белых одеждах накануне брачной ночи. Но вскоре она сбрасывает подвенечное платье, устремляясь к любимому - духу озера. Лунная дорожка - знак их страстного свидания, объятий и поцелуев.
Свидетель их встречи, ты подходишь к воде и, сложив ладони чашей, умываешься лунным светом, горьковатым ядом поздней осени с привкусом листвы и уснувших корней. Замираешь на миг и вспоминаешь, как ещё недавно одиноко покачивалась среди выцветших зеленовато-бурых листьев последняя кувшинка. Но сейчас все озёрные звёзды давно ушли в сон.
Поднимаешься по высокому берегу, и в этот миг с ветки ольхи поодаль взлетает неясыть - бесшумный взмах крыльев, вздох сумерек, и пушистые кисти на сухих стеблях тростника мягким шелестом провожают её полёт.
На следующую ночь ты, словно тайный поклонник прекрасной дамы, принёс на берег розу - самую позднюю, что расцвела в саду. Весь путь до озера ты прятал цветок за пазухой от ветра, хотя твоё бессмертное тело не помнит тепла, не чувствует холода. Роза слышала и сохранила биение сердца. Поклонившись воде, ты нежно опустил цветок в озеро.
Луна взошла багряной, как прекрасная Королева алхимии, леди в алом, что сменила белые одежды на медово-жёлтые, а потом и рубиново-красные, напоенная досыта кровью лепестков. Но и ты пил из её Грааля всю квинтэссенцию багряной круговерти минувшей осени: кленово-рябиновое вино, горчащий калиновый настой с косточками-сердцами, пенящийся сидр из наливных, как закатное небо, яблок, отвар шиповника и боярышника и щемящую, сладостно-терпкую страсть винограда. Всю симфонию вкусов, запахов и оттенков не описать словами, один глоток за другим вспыхнули пылкими георгинами и пунцовыми астрами, а последний полыхнул венозным привкусом розы...
Чаша пуста, словно жерло уснувшего вулкана или тень лунного затмения. Лишь россыпь лепестков на замерзающей глади озера. И сейчас, приникнув к тебе, я смакую каждый из них - каждое биение сердца - последней ноябрьской розы.