С начала - так с начала, со своей человеческой жизни, хотя после обращения, как мне казалось, воспоминания стёрлись, и я почти не мог вернуться к ним, пережить заново, а тем более - записать. Потому местами я буду краток, а где и наоборот - остановлюсь дольше...
I. Детство
В момент моего появления на свет в доме вспыхнул пожар, будто где-то сорвалась с небес звезда, и с бешеной скоростью устремилась вниз, прожигая грани миров в сонный кратер вулкана, чтобы разбудить его. Миф, легенда, саламандрина мистерия. Моя мать - Лхаранна, дух огня, тогда младшая дочь короля саламандр Лахха Предвечного, а отец - Роже де Лилль - алхимик, дворянин, живший в городе Лилле, как ясно из фамилии. Все побежали тушить пожар, оставив мать с новорождённым. Не обошлось без жертвы при весьма странных обстоятельствах: всего за несколько минут до моего рождения вошла служанка и сказала, что в дверь среди ночи кто-то в дверь стучится, сильно, настойчиво, но не отвечает ни слова. Катрин, младшая сестра отца, взяла масляный светильник и побежала вниз, на ступеньках в спешке пролила масло, поскользнулась и упала. Масло загорелось. Говорили потом, упала неудачно, сломала ногу и от боли могла потерять сознание, а потому не кричала и не звала на помощь, не смогла потушить огонь. Спохватились не сразу: все были наверху. Когда нашли Катрин, тело её уже сильно обгорело. Пламя перекинулось на комнату, но ничего ценного не пострадало. Смерть Катрин - по рассказам отца его сестра была прекрасной молодой девушкой, нашедшей достойного жениха и собиравшейся замуж - сильно омрачила моё рождение, будто для того, чтобы я пришёл в мир, пламя требовало человеческую жертву. Мать посмотрела на меня и сказала: "Эрнан", что значит: "тёмное, скорбное пламя". Потом она хотела назвать меня по-другому, но по традиции саламандр первые слова, сказанные о ребёнке, и есть его имя, и она не смогла придумать ничего другого.
Случилось это в 1558 году в упомянутом Лилле, как потом я узнал по составленному моим отцом гороскопу - 15 ноября, а по новому стилю - 28-го, но тогда во Франции ещё в ходу был старый, юлианский календарь.
Союз двух столь разных существ может показаться странным и невероятным, диким и даже противоестественным или же просто выдумкой. Как эти двое смогли найти друг друга, да ещё и создать семью? Но четырежды в год в звёздные праздники - ночь весеннего и осеннего равноденствия, зимнего и летнего солнцестояния - духи стихий могут являться в мире людей в теле, подобном человеческому. В другие дни и ночи года элементали (так их называют алхимики) не появляются в людском мире, а живут среди себе подобных, за редким исключением из этого правила. Но и в эти ночи им запрещено говорить со смертными, и, уж тем более, позволять себе, даже случайно встретив, никаких чувств по отношению к ним, а мгновенно исчезнуть... если, конечно, человек, сражённый красотою бессмертного существа, в этот краткий миг сам не полюбит с первого же взгляда. И если случилось так, элементаль может остаться с человеком до конца его жизни, а потом должен вернуться домой. Дети от таких смешанных браков сами вольны выбирать свою судьбу - жить среди людей и принять их судьбу или уйти в родную стихию. Принять это решение можно в любом возрасте, и часто случается, что выбор совершают в раннем детстве, мгновенно, под впечатлением от увиденного.
Но, даже оставшись среди людей, духи-полукровки живут гораздо дольше и в конце жизни не стареют, а быстро слабеют, будто угасают и уходят. Сестра моя Рэнья прожила двести лет, а её дочь по слухам - около ста пятидесяти.
Отец рассказывал, что впервые встретил Лхаранну в праздник середины лета, в самую короткую ночь в году. Из алхимических книг он знал, что если в эту ночь собирать травы, то они обладают невероятной силой и свойствами, скрытыми в другое время. Тогда мой отец, будучи ещё совсем молод, отправился в лес, собрал то, что ему было нужно для зелий и опытов, и разжег костёр, чтобы дождаться утра и на восходе, до первых лучей солнца, собрать росу с листьев манжетки. Считалось, что такая роса может растворять золото. Сидя у костра, он увидел, что что-то светится в лесу и пошел посмотреть. То, что привлекло его внимание, оказалось всего-навсего светящейся гнилушкой. Вернувшись к костру, он увидел девушку необычайной красоты с рыже-красными волосами и золотистыми глазами, в платье цвета закатного солнца в языках пламени. Она показалась ему видением из сказки, из далёкой волшебной страны.
- Кто ты, прекрасная?
- Лхаранна, - сказала она и, прошептав только: "Мне пора...", будто растворилась в воздухе.
Он забыл и про росу, и про манжетку и, протянув руки к огню, долго сидел и просил шёпотом, звал, чтобы она вернулась хотя бы ненадолго.
Она не появлялась.
Придя домой, он перерыл все книги, где хоть немного упоминалось о стихийных духах: как вызвать элементаля, заключить в медальон, узнать имя и даже заставить себе служить. Большинство подобных рассказов были как единичными случаями, так и просто выдумкой. О том, как вызвать именно ту саламандру, которую полюбил, даже зная по имени, не было сказано ничего. Отец расспрашивал других алхимиков - тех, кому, как он считал, можно доверять, кто не сочтёт это колдовством или богопротивным делом и не донесёт. Даже уехал в Париж, где один весьма известный среди алхимиков человек сказал ему:
"Говорят, раньше где-то на юге Франции был замок Мориньяк. Не удивлюсь, если прежний его хозяин жив до сих пор благодаря снадобьям, алхимии или колдовству. Он мог бы посоветовать, что делать. Но теперь вовсе не известно, существует ли тот замок и поныне или он разрушен, и никто в нём не живёт. Да и точного местонахождения, даже города, рядом с которым поблизости он расположен, я не знаю. Или это вообще легенда. Не советую вам его искать - я слышал, что из того замка не возвращаются".
"Почему?"
"Одни говорят - там обитает смерть, а другие - что замок проклят, или сверху остались одни развалины, а в подземельях живёт дракон и сторожит сокровища".
"Вы сами-то в это верите? Или с какой-то целью пытаетесь отговорить меня?"
"Про дракона я вряд ли принял бы буквально, - прищурился алхимик, - но богатства тамплиеров так и не нашли".
Так или иначе, но искать где-то на юге легендарный замок Мориньяк отец не стал, а вернулся домой в Лилль. От парижского алхимика он узнал, когда духи стихий могут прийти в мир людей, и в ночь зимнего солнцестояния разжёг костёр на том самом месте, где впервые встретил свою возлюбленную. Было холодно, дрова разгорались медленно, но, когда огонь запылал, отец, простирая руки к пламени, стал звать по имени свою возлюбленную, пока она не явилась. Вышла из костра, такая же прекрасная, какой он видел её и впервые, в том же багрового цвета платье, словно прошло не полгода, а лишь несколько мгновений.
- Знаю, ты звал меня. Я пришла и буду с тобой, Роже, я люблю тебя, как ты меня.
Они обвенчались всего неделю спустя, а чтобы не было вопросов, кто она и откуда, отец пустил слух, что Лхаранна - или Анна, как он представил её людям - его очень дальняя родственница из тех, что жили в Париже.
Через год после свадьбы родилась моя старшая сестра Мэрха, или Мария, а ещё через четыре года - Лаурэйн, или Лаура. У всех духов стихий, живущих среди людей, как и у ближайших их потомков, два имени. Одно - как правило, первое слово на их языке, сказанное о ребёнке, оно же тайное - о нём знают только самые близкие. Второе - людское - христианское имя, данное при крещении, как и всем детям. Как можно догадаться, набожным в нашей семье никто не был, мы просто соблюдали формальности, как, впрочем, и многие тогда. Помню, потом, когда мы ходили на мессу, я не выносил вида распятия, а оно в церкви было огромным, в человеческий рост. Разве можно спокойно смотреть на такие страдания? Я боялся признаться в этом священнику на исповеди, но однажды рассказал отцу. Он внимательно выслушал меня, кивнул, но приложил палец к губам: "Не говори об этом никому. Иначе нас могут обвинить в ереси". И я молчал.
Дети элементалей и людей внешне всегда похожи на свою стихийную родню. Так и мы все пятеро походили на мать - огненно-рыжие с янтарными, почти жёлтыми или рыже-карими глазами, в отличие от отца, у которого волосы были каштановыми, а глаза - ореховыми с каким-то особенным, тёплым блеском. Сам он был невысокого роста, носил тонкую, по моде того времени, аккуратно подстриженную бороду, если, конечно, не сидел по несколько суток в лаборатории.
Я был третьим ребёнком в семье и первым сыном. Отец очень радовался появлению наследника. Мать же, наоборот, чуждалась меня с самого моего рождения, когда по нелепой роковой случайности в дом одновременно пришла не только новая жизнь, но и нелепая смерть. Мать отказывалась кормить и брать на руки, так что пришлось срочно искать кормилицу. Поэтому далеко не всегда я называл её мамой, и гораздо чаще - по имени. А Лхаранна предпочитала проводить время с моими сёстрами, пока не родились младшие - Рэнья (Роксана) через два года после меня и Тарн (Тристан) на восемь лет меня младше.
По рассказам отца, когда мне было чуть больше полугода, она попросила его с помощью гадания узнать, какая судьба ожидает меня.
"Ты же сама прекрасно умеешь гадать по огню", - ответил он.
"Нет! Я не буду!" - воскликнула она слишком поспешно.
Отец совершил гадание по внутренностям животного, известное ещё со времён Древнего Рима. Этот способ предсказывать не был редкостью и при дворах Европы, но о нём умалчивали, так как подобные действия приравнивались к колдовству.
Ровно в полночь он, склонясь над зарезанным ягнёнком сказал:
"Эрнан... да, внешне он похож на тебя, как и все потомки духов и людей, а вот характер у него скорее мой... или нет? Не знаю... - рассуждал он, вглядываясь. - Похоже, что-то связано с тем пожаром... но он же не виноват, что в момент его рождения так странно и нелепо погибла моя сестра".
"Что ты видишь? Что его ждёт?"
"Да, это скорее мой сын, чем твой. Странно... у него будто две жизни! Одна заканчивается рано - около семнадцати лет... так мало... Неужели..."
"Он умрёт в семнадцать?"
"Похоже, что так. Это не может быть смерть от болезни... но я вижу боль и страдания... подожди... есть и другая его жизнь, и она тогда только начинается тогда, он будет жить очень долго... будто бесконечно... я не вижу..."
"Мне всё ясно, Роже. В семнадцать лет наш маленький Эрнан покинет этот мир и уйдёт в Лахатар".
"Да? Возможно..."
"Но что ты говорил о пожаре?"
"Я не помню. А теперь уже и не вижу. Или... не понимаю. Возможно, я ошибся".
После гадания мать немного успокоилась. Если раньше бывало и так, что она лишний раз не хотела прикасаться ко мне, полностью поручив меня кормилице, то потом она стала брать меня на руки и иногда пела мне колыбельные песни на лахаране - языке саламандр. Думаю, людских песен она просто не знала.
Моё первое в жизни слово также было на лахаране. На руках у отца я увидел горящий камин, потянулся к огню и сказал: "Эрйа!", что значит "огненный". Отец не знал языка саламандр, а мать, присутствовавшая при этом, рассмеялась и пояснила, что это произнесённое мною восклицание и было моим первым словом.
Но мать всё равно уделяла мне гораздо меньше внимания, чем моим сёстрам. Я не был оборотнем, как они. Некоторые саламандры-полукровки, как и их стихийные родители, могут менять человеческий облик на драконий или ящерицы, а иногда - крылатой змеи. Раз в неделю или две они, если можно так сказать, оборачиваются, принимая стихийный облик, иначе они начинают чахнуть, слабеть, и внутренний огонь в них гаснет. То же можно сказать и о других элементалях. Все помнят легенду о Мелюзине - супруге короля, по субботам превращавшейся в змею.
Из пятерых детей в нашей семье оборотней было трое - Мэрха, Лаурэйн и Тарн. За маленьким Тарном вообще нужно было постоянно следить - у него была способность воспламенять взглядом, и стоило оставить его без присмотра, как он начинал все поджигать, а потом зачарованно смотрел на огонь. Несколько раз он чуть не устроил пожар, причём объяснить ему, что нельзя поджигать вещи в доме, было совершенно невозможно - на все объяснения он отвечал: "Ну ведь красиво же! Я уже решил, что не останусь здесь, а уйду в Лахатар, только один не хочу, подожду маму. А то, что сгорело, будет у меня там, в моём новом доме". Он только в пять лет понял, что к чему.
Мэрха оборачивалась крылатой огненной змеёй редко - раз в две недели. Перед превращением она закрывалась в подвале или уходила куда-нибудь в лесную глушь, чтобы её никто не видел, и была там несколько часов, а возвращалась домой, вернув себе человеческий облик, счастливой, пела или танцевала, смеялась. Лаурэйн становилась золотой ящерицей или драконом где-то в неделю раз, и всегда дома, запирая дверь. А у Тарна вообще всё происходило, как захочется, хорошо хоть только дома, а не на городской улице, не при чужих. Видимо, здесь он понимал, что нельзя, что люди не поймут, откуда взялась эта "страшная огненная тварь", причислив его к дьявольским отродьям.
Со мной было не так. Я чувствовал странные и совершенно безо всяких внешних причин, радости оттого, что я здесь, в этом мире, живу, и весь мир мой, он любит меня - несказанно любит, как отец своё дитя. И что бы я ни пожелал - всё исполнится, получится - только руку протяни, хоть звёзды и луну с неба достану! Полёт, не отрываясь ногами от земли и почти божественное всемогущество... Говорят, то же чувствуют оборотни в миг превращения. Или же, наоборот, резко накатывало, что всё не то, не так, я совсем не там, все кругом чужие и никто не способен понять меня. Всё начинало раздражать, я бесился, устраивал скандалы или лез в драку с сёстрами из-за любого пустяка. Такие состояния случались у меня часто, но всегда происходили ни с того, ни с сего. Мои родители, конечно, знали об этом, но объясняли тем, что я мог бы родиться оборотнем, но у меня не хватает сил, вот и находит всякое.
Однажды во время такого приступа бешенства видел меня и наш сосед. Мне было около шести лет, наверное. Я не помню, что я не поделил с уличным мальчишкой, моим ровесником, живущим неподалёку, но в драке я, озверев, сломал ему два пальца на руке и сильно разбил лицо. Нас растащили, но сосед сказал, что в меня вселился дьявол, и нужно показать меня священнику, чтобы он изгнал беса. К священнику меня, разумеется, никто не повёл, а на соседа я сильно обиделся. Однажды, когда он выходил из дома, я палкой сбросил ему на голову с крыши большую, вымоченную в помоях тряпку. Потом я быстро удирал, слыша, как он сыплет проклятьями. Эта моя проделка дошла до моего отца. Вначале он долго смеялся, а потом сказал, что всё-таки не пристало дворянскому сыну лазать по крышам и кидаться грязными тряпками, как, впрочем, и драться с уличными мальчишками.
Потом, позже я однажды спросил Рэнью, самую тихую в семье - она ведь тоже не была оборотнем - бывает ли у неё вдруг такое плохое настроение, но она ответила:
- Я не знаю... бывает, что я радуюсь или веселюсь, или наоборот - готова кричать и драться, но мои чувства будто ненастоящие. Я смотрю на всех вас и немного завидую... вы - дома, а моя жизнь проходит, как во сне. Мне будто постоянно холодно, тепла нет, огня, я здесь чужая, будто потерялась. Но когда-нибудь я обязательно найдусь.
Всё моё детство прошло за книгами - отец очень рано научил меня читать и писать, а я воспринимал обучение как увлекательную игру. Мне кажется, я умею читать, сколько себя помню. Он показывал мне разные шрифты, орнаменты, узоры и красивые заглавные буквы, которые часто встречались в оформлении книг, учил меня переписывать книги и точно срисовывать миниатюры, не упуская ни малейших подробностей, чтобы изображенная мною копия была неотличима от оригинала. Он рассказывал мне о травах и зельях, когда что собирать и какие у них свойства; о химических веществах, их названиях и изображениях в книгах; приводил меня в лабораторию и долго объяснял, какие инструменты для чего, и я с восторгом смотрел на все эти колбы, тигли, змеевики, атанор... И сам проникся духом алхимических опытов в этой "чёрной кухне", как частенько называли лабораторию, и не выходил оттуда, а сидел и тихо читал, писал или рисовал, даже когда отец не нуждался в моей помощи. Он говорил мне о достижениях учёных, об их идеях, о звёздах и звездочётах, о том, как составлять гороскоп, высчитывать время сбора трав, изготовления снадобий и химических веществ.
Однажды, уже затемно, мы с отцом возвращались из леса, где я помогал ему собирать травы. Августовское небо сплошь усыпано звёздами.
- Вон там Венера, - объяснял он мне, показывая на яркую звезду на западе, - перед рассветом она переместится на восток, потому что очень любит купаться в лучах вечерней и утренней зари. А ещё она покровительствует меди и медному купоросу.
- Да, - сказал я, - а вон те звёзды?
- Это - Ковш, или Большая Медведица. А вон там - видишь, чуть поменьше? Там - Малая.
- Это почти над замком?
- Да.
Замок высился чуть поодаль от города. Ещё недавно я и Рэнья, сбежав гулять, лазали почти под самыми его стенами, придумывая страшную сказку, и даже поверили в неё. Рэнья тогда сказала, что кто войдёт в замок, назад уже не вернётся, оставшись служить колдуну - его мрачному господину, и я вздрогнул, вспомнив её слова. Но это была лишь сказка - мы не знали даже названия.
- А что это за замок? - спросил я.
- Ммм... - отец потёр бороду, словно это помогало ему вспомнить, - Ше... Ша... не помню название, хоть раньше и знал, конечно. Забыл.
- А кто в нём живёт?
- Граф... я запамятовал. Как и название.
- А ты его видел когда-нибудь?
- Нет. Возможно, он и не живёт здесь, а где-нибудь в столице. Что ему делать в нашем захолустье?
- Рэнья сказала, он - колдун.
В ответ отец лишь покачал головой и шёпотом объяснил, что нехорошо так наговаривать: кто-нибудь услышит, а потом ни в чём не повинного человека заберёт инквизиция.
Я хотел ещё что-то спросить, но вдруг увидел, как звезда сорвалась с неба и, треща, ринулась вниз, оставляя за собой огненно-рыжий искристый хвост. Казалось, она упала прямо на замок. У меня аж дух захватило.
- Ты видел?! - с восторгом спросил я.
- Да. Как красиво! Впервые вижу такое. Одни говорят - это благоприятный, а другие - дурной знак. Но я всё-таки склонен верить первому - не может быть такая красота к беде, скорее - к счастью. Нам повезло!
- А звезда теперь на крыше замка? Рэнья просто меня напугать решила! Там не злой колдун, а волшебник живёт, и он их с неба так собирает! А почему звезда не светится? Или её башня загораживает?
Отец рассмеялся.
- На замке или нет - не знаю. Скорее всего - дальше, за ним, просто так кажется. Ударившись о землю, она погасла, и там лежит горячий кусок железа, упавший с неба. Из небесной кузницы.
- Железа? - удивился я.
- Да. Оно очень ценно - ведь оно напитано чистой силой Марса и имеет множество свойств, которых нет у обычного.
На следующий день я и Рэнья пошли на то место неподалёку от замка, куда, как мы думали, могла упасть звезда. Но сколько мы ни искали, разгребая руками траву и землю, но так ничего и не нашли.
Моей любимой игрушкой была деревянная лошадка. Не каталка, а маленькая статуэтка бегущей лошади на подставке около четырёх дюймов длиной. Помню, когда мне было лет пять, я снимал её с полки, смотрел на неё и ставил на место, временами, ползая на четвереньках, возил по полу, но этим вся игра и заканчивалась, пока... в один прекрасный день Мэрха, как настоящая волшебница, одним движением не превратила деревянную статуэтку в сказочное существо.
Я не знаю, кто тогда сбросил лошадку с полки или уронил её, но проходящая мимо старшая сестра моя наступила на неё ногой, тем самым отломив бедной лошади все четыре ноги по колено и нижнюю часть морды. Хвост при этом остался цел и казался слишком длинным. Тогда-то у этого деревянного существа и началась настоящая жизнь! Я поднял то, что осталось, и моё живое воображение тут же нарисовало мне, что бывшая лошадь превратилась в... дракона! Весь день до вечера я носил этого дракона, не выпуская из рук. Отец, кажется, поначалу посмеивался надо мной по-доброму, а потом предложил, насколько это возможно, кое-где подрезать ножиком для придания наибольшего сходства. Но я отказался, ответив, что сойдёт и так.
Вечером я выпросил у кухарки варёной свёклы и покрасил новоявленного дракона в бордовый цвет, который, правда, вскоре стал буро-коричневым. При этом я перемазался весь, но переодеваться не хотел, крича, что на мне теперь драконья кровь, и я должен носить её на себе всегда. Когда отец позвал меня в лабораторию, чтобы я приступил к очередному его заданию, я и туда взял дракона с собой. Тогда ещё переписывать книги и копировать иллюстрации я, конечно, не мог, а только начинал учиться этому занятию. Читал и писал я тогда уже вполне сносно, но понимал далеко не всё, а потому задавал массу вопросов по поводу любого нового для меня слова или вещества.
Я не расставался с драконом и носил как талисман и дома, и в лабораторию, и гулять, и даже клал рядом на постели. Так продолжалось долго, пока я однажды, отвлёкшись, не оставил его в комнате, и маленькая Рэнья, которой было всего около трёх лет, вероятно, выбросила его за окошко. Я долго искал дракона в доме, заглядывал во все углы, но до вечера так и не нашёл. На следующий день я выбежал во двор и нашёл там лишь обломки, со следами собачьих зубов. Кажется, у нашей дворовой собаки тогда были щенки, и моя игрушка пришлась им по душе. В слезах я собрал куски и принёс их в дом, но с тем, что осталось от поверженного дракона, уже никто ничего не мог сделать. Лхаранна, которая до этого сидела в комнате и расшивала золотом алую ткань, отложила рукоделие, бережно собрала все обломки и, держа в сложенных чашей руках, подошла к камину и отдала огню. И сказала, глядя на меня:
- Был дракон деревянный, а станет огненным и будет жить в Лахатаре. Смотри!
Вначале я хотел ей что-то сказать, но вдруг увидел: как только эти куски дерева упали в камин, от них взлетел маленький пламенный дракончик, вспыхнул ярко и исчез.
Тогда я знал, но не догадался, что Лхаранна сама нарисовала его в огне. Но я ещё долго слышал её слова и не мог забыть увиденное мною чудо.
Я даже не ожидал, что все эти воспоминания, затерянные, словно хранившиеся где-то, запрятанные на самую дальнюю полку запылённой библиотеки, вдруг обрушились на меня ветром и огненным смерчем. Раньше казалось, будто я почти забыл всё, что было со мной до обращения, но теперь меня столь захватил собственный рассказ - я писал, иногда зачёркивая, подбирая нужные слова или вспоминая другие факты, надеясь потом переписать начисто. Прервался я лишь с наступлением темноты, чтоб выйти на охоту и насытиться и вскоре вернулся. Джеймс, заметив меня за работой, лишь поприветствовал кивком головы и ушёл в мастерскую.
- Ты вообще спишь когда-нибудь? - спросил он утром.
- Поверь мне, за последние два года я более чем выспался.
Я хотел было закончить рассказ о детстве, но одна история, произошедшая со мной, когда мне было не более шести лет, всплыла в памяти и не давала покоя, пока я не записал её:
Этот случай произошёл со мною задолго до отъезда нашей семьи в Париж. Я напросился с отцом к его знакомому - тоже алхимику или аптекарю - за неким манускриптом, который тот любезно согласился отдать на несколько дней почитать и переписать кое-что. Сам трактат я совсем не помню из-за происшедших в то время весьма драматических для меня событий.
По дороге обратно мы проходили по рыночной площади, и один торговец продавал среди всяких интересных вещиц и заморских тканей разноцветные шары размером с грецкий орех из толстого стекла, полые внутри. Он говорил, что они привезены из самой Венеции. Шары были синие, золотые, зелёные... Я стал просить золотой шар, и отец, не в силах мне отказать, купил его. Весь вечер я играл, глядя сквозь него то на пламя свечи, то на огонь в камине.
Прошло дня, наверное, четыре, и я снова увязался с отцом относить книгу обратно, и мы опять возвращались через рынок. И, остановившись у лавки торговца, я увидел теперь ещё и красный шар, которого раньше не было. Я стал просить отца купить мне его, но на этот раз он не согласился.
- У тебя золотой есть. Ты ищешь Красного Дракона, но у тебя уже есть золото, - он пытался отвлечь меня.
Я понял, что он хотел сказать, но не внял его алхимическим сентенциям и всю дорогу до дома продолжал просить, говоря, что красный - самый огненный и красивый шар в мире.
- Вот придём домой, и тогда мама тебе всё скажет, - говорил я, надеясь, что хотя бы в этом Лхаранна меня поймёт.
И правда, когда мы пришли, она сказала:
- Роже, купи ты ему шар, не мучай ребёнка - не отстанет же! Ты что, Эрнана не знаешь с его характером?
Отец внял её уверениям, мы вернулись на рынок, и я был счастлив, держа в руках красную стеклянную сферу...
Дома золотой шар я тут же подарил Лаурэйн, потому что она очень просила. Мы стали играть вместе, смотря сквозь цветное стекло на огонь свечи, а потом и зажигали искорки или маленькие огоньки прямо на ладонях и тоже смотрели, рассказывая, что видим. Мы наблюдали целые огненные миры с горами, реками, дворцами и жителями и называли их "города". Языки пламени на руках Лаурэйн были светлые и золотистые, а на моих - яркие, оранжево-красные и горячие. Я это заметил и, конечно, сказал, что у меня красивее. Лаурэйн ответила: "Нет, у меня!" но спорить не стала. Тогда я решил, что это зависит от цвета шаров. Несколько раз и Лхаранна посмотрела сквозь стекло на огонь своих рук и улыбнулась:
- Вы прямо как в Лахатаре играете.
- Да? - удивился я.
- Это обычная игра детей саламандр.
Пришагала Рэнья. Ей недавно исполнилось только три года. Протянула ручонку:
- Дай! Покажи! - попросила она у меня шар.
Несколько мгновений я помедлил: можно ли доверить малышке такое сокровище? Но она посмотрела умоляюще, и я уступил.
- На. Только очень осторожно. Он стеклянный, не разбей.
Рэнья повертела его в руках, покатала. Посмотрела на свечу и что-то то ли пробормотала, то ли пропела.
- Это солнце, - сказала она, ещё не очень хорошо выговаривая слова, - оно сейчас ляжет ночью спать за лес. На.
- Я подарила тебе солнце! - несколько раз прокричала она, убегая в другую комнату. Наверное, ей очень понравилась эта фраза.
Я снова посмотрел сквозь шар на язык пламени в моих ладонях.
- Смотри! - воскликнул я, - там гора, а на ней костёр! И огонь летит прямо из горы!
Мать как-то странно взглянула на меня.
- Это вулкан, - пояснил отец, - гора, из которой огонь земли рвётся наружу.
- Так бывает? - спросила Лаурэйн.
- Да! Смотри, как здорово! - закричал я в восторге от того, что увидел.
- Покажи! - вертелась вокруг Лаурэйн.
Я передал ей шар. Она посмотрела сквозь него на пламя своих ладоней, но почему-то увидела совсем другое. Тогда я предложил взглянуть на огонь моей руки. Лхаранна с интересом наблюдала за нами. Лаурэйн последовала моему совету, и вдруг, вскрикнув от неожиданности, выронила шар на пол...
...он разлетелся на множество маленьких красных осколков...
Мне показалось - это капельки крови, и я сейчас умру, потому что мой город погиб...
Лаурэйн закрыла лицо руками. Она не знала, что делать. Шёпотом, запинаясь, она проговорила:
- Эрнан, прости... я не...
Я не хотел её слышать.
- Дура! Ты разбила мой город! Ты хочешь убить и меня! Я сам тебя сейчас убью!
С криком я кинулся на неё, и хоть она была старше на два года, а значит - сильнее меня, я вцепился в неё, растрепал ей волосы, порвал платье, а на её лице под глазом назревал внушительных размеров синяк. Лаурэйн сама не дралась, только плакала и пыталась вырваться или сдержать и остановить меня, видимо, считая, что младших бить нельзя.
Меня еле оттащили от неё. Отец хотел отвести меня в лабораторию в надежде, что я там успокоюсь. Я зашёл, но тут же быстро выбежал обратно, спустился в комнату, сел около камина и долго молча смотрел в огонь. Отец утешал меня, обещая, что завтра снова пойдёт на рынок и купит мне такой же шар.
- Там красный был один, - грустно ответил я.
- Но ведь недавно его тоже не было. Может, ещё появится.
- Не знаю... - вздохнул я.
Он снова ушёл в лабораторию. Мэрха, как старшая сестра, тоже пыталась меня утешить, но тщетно.
- Ты даже с нами не играла! Ты не видела ни города, ни вулкана - как ты можешь говорить!
Вскоре её сменила Лаурэйн. Тихо подошла, явно подавив обиду, и предложила мне забрать золотой шар обратно. Видно было, что от сердца отрывает, что он ей дорог, как мне - мой красный, но я не мог её простить, и даже видеть её мне не хотелось.
- Отстань! Не нужен мне твой золотой!
Я взглянул на неё: в глазах - смесь вины и обиды, поджатые губы, обычно уложенные золотые кудри растрёпаны, заплаканное красное лицо с фиолетовым синяком - теперь Лаурэйн вдруг стала мне настолько отвратительна, что захотелось сделать ей как можно хуже. Нет, не в драке, по-другому, отомстить и упиться местью. Я вспомнил последнее, что видел я сквозь свой навеки потерянный шар, и горячее, багрово-жгучее полыхнуло в груди:
- Хорошо, дай, я посмотрю.
Она протянула дрожащую руку. Я и правда вначале взглянул сквозь него на огонь камина. Не то! Совсем не то! Ни гор, ни тем более вулканов, ни рек - только свет, похожий на солнечный, и в нём разводы-кружева-витражи. Не то!
- Ты тоже будешь, как я! Получай!
Размахнувшись, изо всех сил я швырнул шар об пол, и он, как и мой, со звоном разлетелся на мелкие кусочки.
- Ты, ты! - закричала она и теперь уже сама кинулась на меня. - Ты разбил его! Нарочно! Ты для этого и просил! Ненавижу тебя!
Я быстро выхватил из камина только начинавшее гореть полено и швырнул им в Лаурэйн. В тот момент я, конечно, не думал о том, что от этого может начаться пожар. Удар пришёлся в голову, и по сестриному лбу полилась ручьём кровь. Лаурэйн с криком, закрывая рану, выбежала из комнаты.
Послали за доктором. Полено быстро было водворено на место. Впрочем, отец, смысливший в медицине, смог остановить кровь и до прихода врача.
Меня собирались наказать - в первый раз в жизни. До того я как-то не подавал столь серьёзного повода. И за полено, и за разбитую голову, и за золотой шар. Я встал около камина, словно закрывая собой дверь.
- Теперь вы все против меня! - уже во второй раз за день для меня рушился мир: все дорогие и близкие вдруг так быстро превратились во врагов. - Только попробуйте! Я сейчас уйду! В Лахатар уйду!
- К кому же ты уйдёшь? - как-то печально проговорила Лхаранна.
- Я... ещё не знаю... Но найду! Ты ведь говорила, что так там дети играют. Найду! И он подарит мне сто красных шаров с вулканами! С настоящими!
Лхаранна тяжело вздохнула.
Отец шагнул было ко мне, пытаясь оттащить подальше от огня, но Лхаранна остановила его, словно испугалась чего-то:
- Роже, не надо! А то ведь и правда уйдёт... да ещё в тёмном пламени... - странно добавила она. - Лучше уведи Эрнана в лабораторию, там ему нравится.
Так нас с Лаурэйн развели по разным комнатам. В спальне сестёр она лежала на кровати с перевязанной головой и ещё долго жаловалась Мэрхе, какой я плохой.
В лаборатории отец пытался отвлечь меня разговорами и различными заданиями, которые поручал мне. Я, конечно, выполнял их, но без обычного энтузиазма.
На следующий день отец снова отправился на рынок, но на этот раз один. С ним порывались пойти и я, и Лаурэйн, но взять с собой одного из нас означало обиду другой стороны, а обоих - неминуемую драку. Но оказалось, что ни шаров, ни торговца на рынке не было. Отец поспрашивал, но ему ответили, что итальянский купец, собрав поутру вещи, двинулся далее - то ли на север, то ли на восток...
А с Лаурэйн мы больше не дрались, но ещё долго обходили друг друга стороной. И больше никогда не играли вместе.
Кажется, свершилось! Я написал первую главу! И даже сумел переписать без помарок в новую тетрадь, тоже зелёную - я унёс её вчера из магазина, когда был на охоте. Но если продолжать в том же духе и дальше - что это будет? Повесть? Роман? Трилогия? Я рассмеялся и махнул рукой: вампиры всё равно не публикуют мемуаров и автобиографий, даже если пишут их. Люди не должны знать о нас, пусть дальше теряются в малочисленных легендах, полагая, что нас не существует, как не бывает драконов и элементалей. Но для одного человека можно сделать исключение.