Я возвращался из Трансильвании, чувствуя, что надо быть в замке Шандори как можно быстрее, словно что-то подгоняло меня, торопило, пульсируя, будто бешено колотящееся сердце отмечало выдохи, шаги, мгновения. Я терялся в догадках: что могло случиться с Арно? Жуткое видение, явившееся мне в замке Бран, вновь и вновь возникало перед глазами и преследовало, как наваждение. Арно - вампир? Но кто стал бы обращать его в таком возрасте, нарушая запрет? Больше всего я боялся, что Арно укусила змея, и, прибыв в замок, я ничего уже не успею. А вдруг он болен, а тот образ нарисовало моё воображение?
Ранка на шее жертвы зарастает от пары капель вампирской крови: так легче заметать следы. Обретя свободу, на охоте я почти всегда пользовался этим свойством, и позже предположил, что так можно лечить раны, а, возможно, и болезни. Когда я жил в Тулузе, я решил это проверить. В соседнем доме была больна девочка лет восьми, я назвался врачом, и меня провели к ней. Она тихо шептала что-то в горячечном сне. Я попросил её родных выйти. Прокусив палец, я капнул ей на губы несколько капель, но быстро остановил себя: поить людей вампирской кровью без проведения обряда обращения нельзя - от этого они перестанут быть людьми и застынут между человеческой и вампирской жизнью. Так однажды ответил мне Жильбер, но не стал пояснять, что это значит, а проверять такое на практике я не стремился. Уже через несколько мгновений у девочки прошёл жар, она открыла глаза и удивлённо посмотрела на меня. Минут через десять она встала с постели абсолютно здоровой. Я поспешил удалиться, не слушая благодарности её родных, посчитавших, что я совершил чудо.
В пути я делал лишь краткие передышки, и, почти загоняя самого себя, летел всю ночь до самого рассвета и отправлялся спать там, где застало утро, прятался в подвалах и заброшенных домах, а однажды и вовсе зарылся в землю под могучими корнями высокой сосны над оврагом вдали от людского жилья. Когда я проснулся, увидел неподалёку от того места потерянную или брошенную кем-то лошадь. Животное лежало на земле, одна нога явно была сломана, но, завидев меня, вампира, кобыла дико заржала и, в страхе забыв о боли, попыталась бежать. Кровь животных не даёт много сил, лишь на время притупляет голод, но я избавил лошадь от мучений. Можно ли исцелять вампирской кровью не только людей, я тогда не знал.
Перелёт занял у меня пять с половиной суток, считая перерывы на дневной сон. Была середина ночи, когда я опустился на одну из башен родного замка. Сердце бешено колотилось, я даже не стал стучаться в ворота, а разбил окно. Это потом я внушил слуге, прибежавшему на шум, что стекло разбилось от ветра, а стражникам у ворот - что они сами впустили меня.
Я вбежал в комнату Арно. На пороге меня встретил врач. Он низко опустил голову и выдохнул, разводя руками:
- Господин граф, я сделал всё, что в моих силах, но не сумел помочь... он умирает...
Я оттолкнул его, прошёл в комнату и... в первый миг даже не узнал родного сына. На мокрых от пота простынях покрытое ссадинами тело его выгнулось дугой в чудовищном напряжении, так что кровати он касался лишь пятками и затылком. Зубы стиснуты, мокрое от слёз лицо свела судорога, и он то ли рычал, то ли стонал в бреду... Колено левой ноги распухло, у Арно был сильный жар, но не из-за нарыва. Я понял, что это лихорадка, зёрна которой спят в земле. Однажды я видел, как один крестьянин поранился во время работы в поле, а через две недели умирал так же...
- Господин граф, - услышал я за спиной срывающийся голос лекаря, - надо было сразу прижечь рану, но он ведь дворянин и наследник ваш, я не посмел, это больно...только промыл водой и вином...
- Что с ним случилось?
- Он... упал с лошади...с обрыва вниз...
- Что ты мелешь?! - я был вне себя. - С какой лошади? Арно прекрасно ездит верхом! Кто это подстроил?! Я всё разузнаю и накажу виновных!
- Нет, господин, он упал с коня... необъезженного... того, белого...граф, умоляю вас, не подходите, если это заразно, вы...его уже не спасти...
- Вон! Вон отсюда все! Оставьте меня с ним! - крикнул я врачу и вошедшему слуге с ворохом чистых простыней. Они выбежали прочь.
Я положил руку на лоб Арно. Его действительно уже невозможно было спасти, даже если попытаться разжать стиснутые челюсти и влить кровь. Горло его распухло так, что он едва дышал и не смог бы пить. Его можно было только обратить.
Всё это в одно мгновение пронеслось во мне, ударилось в груди роковой чёрной птицей, предвестницей смерти. Да, я знал, что нельзя: пройдут годы и десятилетия, а он не изменится, не повзрослеет, а потом, возможно, станет винить меня, а может, и проклинать собственное существование, навсегда оставаясь таким, но в душе став гораздо старше своей застывшей внешности. Яд вопиющего несоответствия будет медленно отравлять его душу - в этом и кроется причина запрета. Но я не мог потерять Арно, моего единственного сына...
Кровь, больная, горячая, вымученная полилась мне в горло...
"Стэллэр, стой! - последняя шальная мысль, преследовавшая в бреду. - Стой! Там обрыв..." Белый конь, молодой и сильный, не знавший седока. Покидая замок, я помнил этого прекрасного жеребца, знал, что он нравился сыну. Стэллэр, или Звёздный не был диким или норовистым: Арно почти каждый день заходил в конюшню, приносил ему угощение, а иногда выводил гулять. Я и предположить не мог, что Арно сам вызовется укрощать его:
- Это мой конь, он знает меня!
Подошёл, погладил его, провёл рукою по пышной гриве, развевающейся на ветру, как делал много раз. Уверенным движением сел в седло. Стэллэр, не желая нести на себе седока, взлетел на дыбы и начал скакать на месте. Конюхи подбежали, но Арно удержался. В толпе, окружавшей юного господина, послышались восхищённые крики и возгласы. Но конь, вдруг осознав, что ноша легка, стремительно бросился прочь из внутреннего двора замка, и все попытки остановить его не увенчались успехом. Стэллэра уже ждали в конюшне, но он вдруг метнулся и помчался к воротам. Стражники, не разобравшись, подумали, что Арно выехал по срочному делу и быстро открыли ворота...
Лишь несколько мгновений Арно наслаждался быстротой этой бешеной скачки, но потом натянул поводья и попытался остановить жеребца. Стэллэр, словно взбесившись, свернул с дороги и помчался к крутым склонам, будто злой дух вселился в него: казалось, конь вместе с седоком решил ринуться с высоты вниз. Лишь у почти отвесного обрыва конь остановился, ударив копытом, и мелкий камешек сорвался с самого края. Позади раздались крики и топот копыт: люди, пустившиеся в погоню, приближались. А если они напугают Стэллэра? Арно снова провел рукой по мягкой гриве коня и, пока тот на мгновение замер, быстро решил спешиться, вытащил ногу из стремени... и в этот миг Стэллэр, услышав звуки приближающейся погони, громко заржал и взвился на дыбы.
Арно летел вниз... он не испугался, не понял, что падает... бесконечно долго, сливаясь с не успевшим ещё рассеяться утренним туманом, и волосы его стали облаками... Стэллэр посмотрел вниз, взгляды их встретились, словно соединяясь невидимой серебряной нитью. На миг Арно показалось, будто туман напился крови, оседая красноватой влагой на лице и губах, оставляя железисто-солоноватый привкус и почему-то запах тёмно-красной розы. Пелена окутала его, но наваждение вмиг рассеялось, лишь из-за облака вновь показались лучи солнца.
Удар. Боль обжигающе резко пронзила насквозь колено, проехалась шершавым каменным скрежетом по рукам, и всё утонуло в темноте...
Очнувшись, Арно ощутил ту же нестерпимую боль в колене. Его несли на носилках, сделанных наскоро из плаща и двух ветвей дерева, и при каждом шаге боль колотилась раскалённым колоколом. Содранные руки саднили и кровоточили, будто сквозь пелену он видел лица и различал голоса...кажется, какие-то крестьяне шли им навстречу. "Мама, а я сегодня видел всадника на бледном коне", - детский голос. "Господь с тобой", - ответила ему мать.
Конь. Стэллэр. Где он? Снова темнота.
Арно на кровати, пытается приподняться, но боль пронзает всё тело. Рана глубокая, кровоточит... врач хлопочет вокруг него, промывает рану, накладывает повязку...каждое прикосновение становится невыносимым. Арно до крови прикусывает губу.
Врач кричит кому-то:
- Да ты что?! Прижигать рану калёным железом? Он господин, а не простолюдин какой-то, я не могу! Это же больно! Я промыл рану и ссадины. Не видишь, у него перелом?
Подносит чашу с вином:
- Пейте, сударь, так вам будет легче. Если повезёт, когда выздоровеете, сможете ходить. Не дай вам бог на всю жизнь хромым остаться - ваш отец никогда мне этого не простит. Но вам повезло: упав с такой высоты, вы могли разбиться насмерть.
Боль усиливалась, и сначала нога, забинтованная туго, как в деревянных тисках, начала гореть, словно в ней билось что-то, и всё жарче... будто не кровь, а расплавленный металл струился по венам... Иногда Арно видел Стеллэра и нёсся, оседлав его, по полям и горам, и, изо всех сил пытался удержаться на краю обрыва...и падал во тьму, жар снова охватывал его, туман сгущался... он пребывал между сном и явью лишь в одном положении, надрывно изогнувшись и крича: "Стэллэр, стой!"
Всё это я видел, глоток за глотком выпивая его кровь и болезнь, пока в теле не осталось ни капли и в тот миг вновь неразрывно, почти неотделимо сроднился с ним. Сведённое судорогой тело постепенно обмякло и опустилось на постель, зубы разжались, Арно сделал глубокий вдох. Последний. Моё сознание будто раздвоилось: казалось, будто это я выгорел дотла и упал на самую глубину бездонного колодца - пустого, чёрного и безмолвного. Процарапав когтями вену на сгибе локтя, я дал Арно своей крови, и его сердце, замолчавшее на краткий миг, снова забилось. Он пил жадно, и я отдал ему больше крови, чем нужно было бы для обращения, а потом смазал ею раны и чувствовал, что перелом начал быстро срастаться.
Мой единственный сын, первый мой обращённый, до этой ночи я знал лишь на словах, что и как нужно делать, и моё сердце колотилось, наверное, на весь мир. Когда раны Арно зажили и взгляд прояснился, я снова пил его кровь, теперь уже вампира, чтобы подчинить, пока не научу всему, что знаю. Я гнал от себя сомнения, потому что не мог оставить умирать своего единственного сына!
Хоть я и потребовал оставить меня наедине с ним, в этот миг в комнату вошёл врач. Он увидел бледного, откинувшегося на подушки Арно, и лицо его потемнело.
- Примите мои соболезнования, господин граф, - пробормотал он, опустив голову. - Я сделал всё, что мог...
- К чёрту соболезнования! Это последнее, что ты сделал! - обжигающий гнев вспыхнул во мне, я притянул к себе этого горе-лекаря и жадно пил его кровь, пытаясь выискать в ней, не подговорил ли кто его оставить меня без наследников. Ничего подобного я не нашёл и потом подтащил его к Арно. Ещё не осознавая себя, мой новообращённый довершил начатое.
Потом говорили, что, ухаживая за больным, доктор сам заразился и умер. Возможно, в этом я был не прав, и, останься он жить, он мог ещё многих спасти.
Арно очнулся и сел на кровати.
- Отец! Ты! Я не помню, как ты приехал... Я... болел... долго... было больно и очень горячо... нога... - он осмотрел свою левую ногу, покачал ею - от перелома не осталось и следа, не говоря уже о ссадинах. - Всё? Я выздоровел? Я хорошо себя чувствую! Я здоров! А говорили, что я умру, я слышал... я и сам так думал. А ты давно здесь?
- Я только сегодня прибыл в замок.
- И снова уедешь до рассвета?
- Нет, - улыбнулся я. - Теперь я больше никуда от тебя не уеду.
Он схватил меня за руку и прижался щекой к ладони.
- Я так по тебе скучал! Когда ты приезжал раньше, ты был каким-то холодным, будто далёким, из другой жизни, из чужих мест и городов, а теперь снова родной! Наверное, потому что не торопишься уезжать.
Арно встал и прошёлся по комнате. Сбросил с себя грязную рубаху, пропитанную потом и со следами крови, и бросил в камин. Я невольно залюбовался: его нагое сильное тело уже нельзя было назвать детским, скорее юноши тринадцати-четырнадцати лет. Ростом он уже был с невысокого взрослого, а если бы вырос, то, вероятно, мог бы и меня перегнать. На стуле рядом с кроватью висела чистая рубашка. Арно взял и хотел уже надеть, но вдруг руки с этой тонкой белой материей дрогнули и на миг повисли в воздухе.
- На смерть положили, - прошептал Арно и одним движением набросил на себя рубаху. Нахмурился, словно вспоминая:
- Скажи, отец, мне кажется, или... я сегодня пил что-то такое... очень вкусное. Что это было? Вино? Или лекарство? Именно оно вылечило меня... но лекарства ведь не бывают такими. Я будто до сих пор ощущаю его. Или тебе удалось найти то, что искал алхимик - помнишь, Мишель жил когда-то в нашем замке? Лекарство от всех болезней и эликсир для получения золота? Это его я пил?
- Кровь.
Слово сорвалось, будто приговор. Арно подумал, что ослышался:
- Кровь? - он словно пробовал это слово на вкус, и оно звучало по-новому, расцветая всеми оттенками алого, багряного, тёмно-вишнёвого и звучало, словно многоголосы хор.
- Кровь, - кивнул я. - Ты теперь вампир.
- Вампир? Я? Как это? Нечистая сила? Почему? Но ведь нечистая сила боится креста - так всегда говорил кюре.
Арно тронул крест, висящий на груди, серебряный, украшенный пятью маленькими сапфирами - такими же синими, как и его глаза - мой подарок ему на крещение, как того требовал церковный обычай, а отнюдь не традиции моего рода, менявшиеся с течением веков. В глубине души я не был сторонником ношения креста, испытывая к нему двоякое чувство: я видел в нём одновременно и символ спасения, и орудие страданий. Но я не делился ни с кем этими своими мыслями, боясь, что если Арно или Йерри рассказали бы об этом по простоте душевной, то нас могли обвинить в ереси.
- Не нечистая сила, хотя, возможно, и порождение ночи. Ты остался собой, только изменился. Как и я.
- Ты тоже? - вопреки обыкновению, глаза Арно вдруг стали льдистыми, будто выбеленные луной, а в глубине зрачков сверкнули крохотные багровые огоньки.
- Да. Только несколькими годами раньше.
- Значит, это ты сделал меня таким?
- Да. Иначе ты бы не выжил. Ты бы умер от болезни.
- Ты спас мне жизнь?!
- Можно сказать и так.
Арно подошёл и, порывисто обхватив меня, уткнулся лицом в грудь, оставив на чёрной ткани одежды два расплывающихся мокрых пятнышка, но через мгновение отступил на шаг. "Мужчина и сеньор не должен показывать свои чувства, а слёзы - это слабость", - услышал я в его мыслях заученную фразу.
- Нет, Арно. Когда ты рядом с близкими, слёзы - это откровенность и великодушие.
Он кивнул, запоминая.
- Но что теперь? Ты сказал, что я изменился... как?
- Возможно, ты читал или слышал, что вампиры пьют кровь. Это правда. И ты не сможешь больше есть ту еду, к которой привык.
- Значит, я теперь буду питаться только кровью? Убивать слуг? Но я не хочу! Они преданы мне и не заслужили смерти!
- О, нет, убивать для того, чтобы насытиться, вовсе не обязательно. Я научу тебя.
Он вновь прошёлся по комнатам, лихорадочно схватил со стола перо, словно собирался что-то написать, но выронил и мгновенно забыл о нём. Капля чернил не запачкала его пальцев, а собралась и скатились на пол. Кожа побледнела и стала шелковистой, а ногти отросли и заострились, отсвечивая серебристым перламутром, отчего тонкие длинные пальцы стали казаться ещё длиннее.
- Странно, - проговорил он, разглядывая свои руки, - но красиво.
Прошёл в соседнюю комнату и остановился около большого венецианского зеркала - того самого, которое когда-то в раннем детстве разбил, выстрелив из игрушечного лука. Тогда мне немалых трудов стоило разыскать мастера, который бы его восстановил.
- А я точно вампир? - спросил он, обернувшись и слегка улыбаясь: ему вдруг показалось, что я пошутил или, должно быть, ошибся. - Я слышал, что вампиры не отражаются в зеркалах.
- Это суеверие. Оно пошло от ложного убеждения, будто у вампиров нет души. Она есть - со всеми чувствами, мечтами, желаниями и страстями. Изменились лишь наши тела и образ жизни, а значит - и наши судьбы.
- Судьбы?
- Конечно. Вампиры не знают ни болезней, ни старости и не могут от этого умереть. Это почти бессмертие.
- Бессмертие? Я... бессмертен? - выдохнул он, глядя на меня широко раскрытыми, как два цветка василька, глазами. - И это сделал со мной ты, напоив меня кровью??
- Своей кровью. Но для этого нужно знать некоторые тонкости, иначе человек умрёт. Я потом тебе расскажу, - уклончиво ответил я, посчитав, что это слишком рано для новообращённого.
- Значит, эликсир, который искал Мишель - это кровь... вампира?
- Думаю, он бы с тобой не согласился - он ведь алхимик. Да и кровь не превращает металлы в золото.
Арно замер, изучая своё отражение. С той стороны на него смотрел юноша с узким и бледным лицом с тонкими, слегка заострившимися после обращения чертами, а глаза в тени тёмных ресниц начали менять цвет в созвучии с его чувствами, и эта игра, казалось, заворожила его самого. В белой рубашке и с длинными, почти до пояса, волосами цвета жемчуга он был похож на ангела, и, казалось, ещё мгновение - и за его спиной взметнутся два крыла с белоснежным оперением.
- Мне нравятся эти перемены. Возможно, когда-нибудь я напишу автопортрет... если, конечно, не передумаю, - смутившись, он улыбнулся и заметил клыки. Покачал головой, снял с себя крест и спрятал в шкатулку, где хранил драгоценности. - Он мне больше не пригодится. Думаю, кюре ошибался. А чем ещё я отличаюсь от себя прежнего?
- Со временем ты станешь сильнее любого человека. А ещё научишься читать мысли других. И, думаю, твои художественные умения усовершенствуются - вампиры быстрее обучаются различным навыкам и приёмам, чем люди, лучше схватывают и запоминают. Думаю, ты можешь стать великим художником.
- Правда? Тогда как настанет утро, я попробую!
- Нет, Арно, - мне было тяжело объяснять ему особенности новой жизни, ведь вместе с нею придут и разочарования, - ты не сможешь больше рисовать днём, точнее, вообще не будешь вести дневной образ жизни. Как только начнёт рассветать, ты почувствуешь усталость и непреодолимое желание спрятаться от света и уснуть. Днём вампиры спят, солнце губительно для нас, даже если оно закрыто тучами.
- Да? - он растерялся. - А как же я буду рисовать? При свечах? - Он огляделся вокруг. - Кажется, раньше я не умел так хорошо видеть в темноте, хотя нет ни свечи, ни факела. Краски и цвета слегка затемнены, но я всё различаю очень чётко. И это всё можно очень красиво передать на холсте. Хочешь, я покажу тебе свои новые рисунки? Мастерская теперь здесь, в замке, правда, учитель уехал...
- Не спеши. Ты можешь показать мне их завтра или потом.
- Да, ты ведь не уедешь. А где Стеллэр, мой белый конь? Неужели он пропал? Он тогда испугался всадников и, кажется, сбросил меня вниз. Его нашли?
- Я пока не слышал о нём.
Остаток ночи Арно провёл, смешивая краски на палитре, и пытался понять, как на холсте передать оттенки и нюансы ночного зрения. Но когда за окнами начало рассветать, глаза Арно стали закрываться, некоторое время он ещё боролся со сном, но потом упал мне на руки.
Став вампиром, я не жил в замке, если, конечно, не считать таковым моё заточение. У меня не было места, где я мог бы отдохнуть днём. Один я бы просто спрятался и уснул в подземельях, но Арно мне хотелось уложить спать не на голых камнях. Я спустился вниз со спящим Арно на руках и без труда отыскал прежний гроб Жильбера. Поначалу я думал, что один только вид его прежнего места для сна вызовет во мне гнев и отвращение, но нет: перед глазами вспыхнул финал нашего поединка, и я ощутил торжество и воспользовался гробом как трофеем. Ящик был из чёрного дерева снаружи с мягкой бархатной обивкой винного цвета внутри и весьма просторный, так что я уложил туда Арно и сам сумел уместиться во весь рост, не чувствуя тесноты. Закрыл крышку, подумав, что в ближайшее время надо обзавестись собственным.
Проснулся Арно почти сразу после заката, что довольно рано для новообращённого. Я тогда уже не спал, но наблюдал за его пробуждением. Он провёл рукой по моим волосам и улыбнулся. Огляделся и стукнул рукой по крышке гроба.
- Где мы? Почему мы спим здесь, а не в спальне?
- Потому что был день, а в окна спальни проникает солнечный свет, который губителен для нас. Но сейчас уже вечер.
- Понятно... а это что, ящик?
- Гроб.
- Но мы не мертвы, мы живы! Почему мы лежим в гробу?
- Это всего лишь традиция: вампиры спят в гробах. Удобно, свет не проникает. Впрочем, не думаю, что это обязательно, и если ты не хочешь, я могу распорядиться, чтобы сюда перенесли кровать.
- Я не знаю... всё это так ново и странно...
Арно на мгновение замер, а потом резко отбросил крышку и вскочил на ноги:
- Я есть хочу! Ужасно!
И побежал наверх. Я поспешил за ним.
К несчастью, на пути Арно встретилась девушка с корзиной ягод, которые она насобирала за день и, вероятно, спешила отнести на кухню. Та самая, которую он написал в образе нимфы. Она радостно приветствовала молодого господина и справилась о его здоровье, но он не слышал. Зачерпнул горстью ягоды из корзины но, попробовав, тут же выплюнул. В следующее мгновение посмотрел на неё бешеным взглядом, горящим ярко-жёлтым, как у дикого зверя, впился ей в шею и начал пить огромными глотками, пока она не обмякла у него на руках.
- Арно, остановись! Хватит! - приказал я и вздрогнул, будто не мой, а другой голос сказал это. Или каждый наставник хотя бы раз говорил так своему новообращённому?
Арно повиновался. Растерянно взглянул на неё, потом на меня:
"Она... мертва? Я убил её?" - читалось в его потемневшем взгляде.
- Нет. Она потеряла много крови. Нужно отнести её наверх. Чувства вернутся к ней, она поправится. Тебе надо учиться сдерживать голод - ведь ещё вчера ты говорил, что не хочешь убивать людей, но это бы случилось, если бы я тебя сейчас не остановил.
- Я не понимаю, что на меня нашло. Никогда в жизни я не был так голоден...
- Думаю, это обычно для новообращённого. А мне нужно лучше следить за тобой.
Я принял её на руки и, прокусив палец, провёл по её ранкам на шее. Кожа затянулась, и место укуса быстро исчезло.
- Никто из людей не должен знать, кто мы.
Он кивнул, запоминая урок.
***
Арно учился быстро. Он понял, как обуздывать свой голод после пробуждения - слишком испугало его то, что, не осознавая себя, он чуть не лишил жизни девушку, которая раньше нравилась ему. Позже Арно предпочитал охотиться за пределами замка. Он начал пробовать, как внушать и приказывать людям, правда, получалось не всегда. За последние годы он отвык от меня, и моё постоянное присутствие стало напоминать ему о том, что он ещё ребёнок, как было в его детстве. Он же, наоборот, вступал в тот возраст, когда хочется всему научиться и познать жизнь самостоятельно. Я сожалел, что так рано ему суждено было остаться неизменным.
Я тоже учился. Поначалу я думал, что не смогу надолго задержаться в замке, появляясь лишь ночами, полагая, что рано или поздно нам с Арно придётся уехать. Я не понимал, как Жильбер выдавал себя за управляющего. Но в воспоминаниях людей в замке я уловил, будто они часто видели его днём. Тогда я тоже стал применять подобное внушение и рассказал об этом Арно.
***
Иногда Арно задавал вопросы, от которых мне становилось не по себе. Однажды он спросил меня:
- А ты как стал вампиром? Тебя тоже обратили?
- Да.
- Это было там, в дальних краях?
- Нет. Это было здесь, в замке, - я отвечал кратко, не желая ничего сочинять, но сам будто шёл по лезвию меча, а каждый вопрос был новым шагом и давался мне с трудом.
- Здесь? Кто мог здесь обратить тебя?
- Жильбер.
- Наш прежний управляющий? Он был вампиром?
- Да.
- Но я слышал, что он уехал и умер в дороге. Разве вампир может умереть сам?
В ответ я лишь качнул головой и прикрыл глаза.
- Значит, он просто уехал, - ответил Арно на собственный вопрос. Вдруг задумался, вскрикнул и закрыл лицо руками. - Так это ты... укусил маму?..
- Я??
- У неё была рана на шее, - срывающийся шёпот и горящие жёлтые глаза. - Я помню...
Чары, наведённые Жильбером на его память, исчезли после обращения.
- Не смей! Это он, это Жильбер убил её!
Я хотел уйти прочь от этого разговора, ранившего обоюдоострым клинком нас обоих, но Арно схватил меня за руку и выдохнул:
- Прости... я обидел тебя, прости... - раньше он бы добавил "отец", но теперь постепенно перестал называть меня так. - Но почему тогда он, этот убийца... уехал? Сбежал! Почему? Почему ты не отомстил ему?
- А кто тебе это сказал? Говорили же, что он умер в дороге. Его нет в живых, это правда.
Арно понимающе кивнул.
***
Через пару недель после того, как Арно стал вампиром, я нашёл его в мастерской. Стол был завален набросками лошадей, а сам он неподвижно смотрел на почти законченный холст, будто сквозь него. Теперь уже не помню, прочёл ли я тогда его замысел или меня захлестнуло его видение: Стэллэр, белый конь у обрыва, залитый лучами солнца. Пытаясь укротить его, Арно едва не расстался с жизнью. Но если бы он, падая, ударился о камни не коленом, а головой, я больше не увидел бы его живым.
Погружённый в свои мысли, Арно не заметил моего появления, а потом вдруг схватил со стола нож и начал колоть и резать холст, пока не остались одни лохмотья.
- Арно! Постой! Зачем? - вырвалось у меня, хоть я и не пытался остановить его.
- Я никогда не сумею закончить, - голос Арно прозвучал спокойно, но кулаки были сжаты, а в уголках его потемневших глаз блестели слёзы, красноватые, как два зёрнышка граната. - Дня через два после того, как я упал, конюхам удалось найти Стэллэра и привести в конюшню. Они говорили, что он шёл медленно и не противился, а вскоре заболел: начал отказываться от еды и питья, а потом и вовсе слёг. Я приходил к нему. При виде меня другие лошади впали в такое безумие, будто туда вбежал волк. А он только тихо заржал. - Вдруг взгляд Арно вспыхнул, как две звезды. - Ты говорил, что наша кровь может исцелить человека. А лошадь?
- Я не знаю. Мне даже в голову такое не приходило: лечить зверей собственной кровью.
- Тогда я попробую, - сказал Арно и поспешно вышел.
Вернулся он через час, взгляд цвета свинцовых туч, а руки снова сжаты в кулаки, а по щекам размазаны красноватые потёки слёз.
- Что с тобой? - спросил я.
- Когда я пришёл, Звёздный уже умер. Его тело было ещё тёплым. Это случилось недавно, в эту ночь, когда я... разбил картину...
Он опустился на пол и закрыл лицо руками. Я попытался отвлечь его:
- Пойдём! Ты ещё не знаешь, что вампиры умеют летать.
Арно не сразу поверил, подумал, что я пошутил, чтобы утешить его. Мы вместе вышли на башню, и я, взяв его на руки, взлетел в воздух. Арно вскрикнул, а потом в полёте изумлённо осматривал окрестности, деревни, реку, и горы, поросшие лесом и укутанные туманом. На дороге мы увидели двух людей и, спустившись вниз, пили их кровь. Потом вновь летели, долго, и я, держа Арно на руках, ощущал, как бьётся его сердце... и это было ни с чем не сравнимое чувство - ощущать биение сердца столь близкого и дважды родного по крови существа - сына и обращённого.
Мы опустились на землю у развалин Монсегюра. От прежнего замка катаров остался лишь фундамент. Всё было разрушено ещё после войны, больше двух веков назад. Я долго бродил молча, а потом лёг на землю, чтобы сродниться с нею и услышать голоса памяти этого места. Каждый камень этих священных руин пропитан пеплом и кровью, верой и невысказанной, нераскрытой тайной, ныне поросшей мхом и тёрном истиной, что родилась вместе с миром, но, сокрытая, ушла в пламя. Верные унесли её с собой. Развеянный веками и ветром пепел не исчез, но, быть может, когда-нибудь искры былых знаний и легенд вернутся, рождаясь из пепла молодым фениксом, как было написано на гербе моего рода: из пепла - в пламя.
Я бывал здесь и прежде, но тогда ещё не умел так чувствовать голоса и пути мира. Кажется, это свойство проснулось во мне внезапно и даже незаметно для меня - в замке Бран, когда я пил могущественную кровь Дракулы. Я ощущал себя не любопытствующим, пришедшим побродить по старым развалинам, но будто пришёл к разрушенной и забытой святыне. Быть может, Бертран Марти, в честь кого я был назван, а значит, связан с ним линиями судеб, пришёл тогда говорить со мной.
Арно, вероятно, ещё не умел так чувствовать силу этого места, но я заметил, как он, гуляя, временами чертил в воздухе линии, будто рисовал невидимую картину.
Он и сам пробовал летать, взмывая в воздух с отвесного склона. Поднялся высоко, но не смог удержаться и с криком упал вниз, я еле успел подхватить его.
- Не могу... - прошептал он, - я будто падаю с обрыва и переживаю вновь, как Стэллэр сбросил меня... не могу справиться с воздухом и ветром.
- Не с ветром, Арно - с самим собой.
- Может быть, - кивнул он, попытался снова и снова, но опять получалось то же самое.
Я не знал, как объяснить ему, вспомнив лишь то, как поступил со мной Жильбер.
Однажды он вывел меня из замка. Я удивлённо смотрел по сторонам на весь обрушившийся на меня так внезапно большой мир. До этого момента мне казалось, что замок и его окрестности канули для меня в небытие вместе с человеческой жизнью. Была зима, и всё вокруг припорошило снегом. Глоток холодного ветра стал для меня почти вкусом свободы по сравнению с затхлостью и сыростью подвала. На территории замка было два колодца, а третий, старый, построенный в давние времена, пересох, и только весной или во время дождей в нём появлялась вода. Жильбер подвёл меня к краю и внезапным резким ударом столкнул вниз. Мои руки сами ухватились, я повис, пытаясь выбраться, но Жильбер с силой наступил мне на пальцы сапогом. Я упал и ударился о ледяное дно, оказавшись на глубине более тридцати футов. Стенки колодца были выложены камнями, между которыми кое-где чернела земля, и лишь наверху торчала сухая трава, но тогда после недавней оттепели всё обледенело, и выбраться казалось невозможным. Жильбер ни разу и словом не обмолвился о способности вампиров летать. Столкнув меня голодным в ледяной колодец, он ушёл. Где-то в середине ночи он появился наверху у края лишь для того, чтобы, смеясь, сказать, что я ему больше не нужен, и он оставляет меня там до восхода солнца. Разумеется, он следил за мной. Только перед самым рассветом я решил во что бы то ни стало подняться наверх и... взлетел.
Я стряхнул с себя воспоминания. Из-за облаков взошла луна, осветив белые скалы прозрачно-серебристым светом. Я смотрел вокруг, любуясь изменившимся пейзажем. Сильный ветер разогнал облака, обнажив россыпи звёзд.
Арно вернул меня к действительности:
- Смотри! Там Стэллэр!
Стремительное облако повторяло очертания белого коня с развевающейся гривой, вставшего на дыбы, и яркая звезда поблёскивала на месте его глаза. Серебристо-перламутровым бутоном расцвела луна под его копытами, почти распустившаяся за несколько ночей до полнолуния...
Арно рванулся, взлетел ввысь над развалинами Монсегюра и помчался над полями, над лесом, и я впервые за долгое время слышал его заливистый смех. Вскоре он скрылся из виду. Я не последовал за ним, оставаясь ждать и мысленно следя за его полётом.
Вернулся он, когда уже начало рассветать.
- Стэллэр! Он стал небесным конём, и у него теперь крылья, как у Пегаса! - зашептал Арно.
- Теперь ты сможешь нарисовать его.
- Нет, ему это уже не нужно, он теперь по-настоящему звёздный. И он уже не противился, когда я скакал на нём верхом.
- Ты научился летать, как умеют вампиры, - заметил я.
- Разве я летел один? - удивился он. - Я скакал на Звёздном среди облаков!
Я не стал его разубеждать. Близился рассвет. Мы заночевали в подземельях под Монсегюром, вход в которые был известен мне из кратких упоминаний в летописях моего замка и завален лишь для вида. Следующей ночью мы отправились домой.
***
Брезжил рассвет, но я не собирался спать, лишь потушил свечу. Чаще всего я зажигаю красную, и саламандра моей души сливается с огнём, а отсветы пламени отражаются на металлическом кончике пера. Я не раз задумывался - сколько химер и чудовищ способны уместиться на нём в противовес или по аналогии с ангелами на острие иглы? Вероятно, столько, сколько способна вместить одна капля вампирской крови: судьбы, мечты, любовь, страсти и бессмертие. Целый мир. Или, быть может, вечность.
Джеймс в пижаме и с чашкой кофе прошагал мимо меня, невольно глянув в распахнутую дверь:
- Ты что-то рано сегодня, - заметил я. - Обычно ты к полудню просыпаешься.
- Не спится. Будто приснился не кошмар и не дурной сон, а нечто захватившее меня всего, но настолько странное и глубоко запрятанное, что я теперь и не вспомню. А ты пишешь?
- Да, переписал начисто главу.
- Можно? - он поставил кофе на стол, рука потянулась к тетради.
- Конечно.
Джеймс читал, быстро перелистывая страницы. На одной он остановился, качнул головой, посмотрел сквозь окно в хрустальный осенний рассвет с набухшими сизыми тучами, словно картина в камне: срез тёмно-серого агата с редкими прожилками и пятнами сердолика, яркими, как кленовые листья. Лахатарскими. Таким видел это утро я. А Джеймс... он смотрел ввысь, в седое небо, где в пушистой постели уснули и луна, и солнце. Вздохнул. И проговорил медленно:
- Рано он стал вампиром... хотя, думаю, так сказал бы каждый из вас. Но, значит, не одного меня преследует эта химера - белый облачный конь? Или после недавнего нашего разговора ты решил добавить его ради поэтичности образа, чтобы украсить повествование?
- Джеймс! За кого ты меня принимаешь? Пойми, я не тот автор, который придумывает своих героев или самовольно приписывает им черты характера, поступки и переделывает их биографии под свой замысел. Нет, я пишу мемуары, причём даже не свои, а потому должен быть предельно внимателен и осторожен. Не буду спорить, иногда я мешаю факты, но ни в коем случае не в самом повествовании, а лишь потому, что не хочу говорить, при каких обстоятельствах и в какой обстановке Бертран рассказывал мне о себе и о своей жизни - это слишком личное. Да, порой мне сложно, и потому я несколько раз оставлял повествование, но это вовсе не значит, что мы с Бертраном никогда не сидели в гостиной или в библиотеке лилльского замка, просто беседовали о чём-то другом, перескакивая с темы на тему, как часто бывает, а то и вовсе переходили на мысленный диалог. На этом моя фантазия иссякает и уступает место хронике.
- Арно тоже видел этот призрак, что теперь временами посещает меня и будоражит моё воображение...Когда я ещё учился, у меня появилась теория, что герои как уничтоженных, так и незаконченных произведений не умирают, но остаются бродить неприкаянными духами. Они, словно привидения или блуждающие огоньки в мире идей, могут покинуть своего создателя и являются другим во снах и озарениях, пока не найдут своё воплощение. Но ведь Арно удалось оседлать этого скакуна и мчаться верхом навстречу ветру в лунном свете среди звёзд, а может, и написать его, только результат не вдохновил. А мне не дано ни того, ни другого.
- Может, ещё не время? - попытался я ободрить художника.
- А ты, наверное, прав...- задумчиво проговорил Джеймс, - но если второе я ещё допускаю, то первое человеку не под силу, по крайней мере, наяву... если, конечно, это не грани одного и того же... всё равно, как приручить мифическое существо, единорога или грифона.
- Саламандра у тебя уже дома есть, - шутливо заметил я. - Или тебя больше не устраивает человеческая жизнь? Хочешь, чтобы я тебя обратил?
- А как же наш уговор? - разволновался Джеймс. Он не был готов к такому повороту разговора, а тем более - событий.
- Твоё мастерство возрастёт.
- А умение рисунками менять реальность - тоже?
- Этого я не знаю. Боюсь, что результат непредсказуем: оно может усилиться, а может и вовсе исчезнуть. О, нет, я вовсе не настаиваю.
- Тогда... Ещё рано...
И словно в ответ на его слова на город обрушился дождь.