Оглушительный крик дверного звонка уничтожает накопленную за день тишину. Злым воем врывается в квартиру, ломая хрупкий уют. Протяжной нотой падает на пол прихожей и умирает на холодном линолеуме. Но уже через мгновение раздается новый вопль. Снова и снова.
Странно, я не жду гостей, тем более так поздно. Часы на столе подрагивают зеленым. Две двойки, два нуля. Пара жирных точек посередине. Не самое вежливое время для визита. Звонок продолжает орать наполовину сорванными связками.
С сожалением отрываюсь от клавиатуры ноутбука. Вечерняя работа обычно самая плодотворная. Накрываю кнопки экраном - подальше от любопытных глаз. Пусть даже они принадлежат разбуженному внезапным звонком персу. Рыжему холостяку с янтарными очами и трудным характером. Моей пушистой копии.
Провожаемый его недоуменным взглядом иду к входной двери. Кого там принесло? Электронный набат, наконец, смолкает. Уже в полной тишине включаю свет. Кручу вертушок, забыв даже задать стандартный в такой ситуации вопрос. Отодвигаю задвижку. Распахиваю дверь. Я раздражен. Очень. Готов дать отпор любому.
В полумраке подъезда сверкают два огромных голубых топаза. В бахроме ресниц.
Я сверху вниз смотрю на девочку. Она снизу вверх глядит на меня. На вид ей лет семь, восемь. Четыре косички-ленточки. Две налево, две направо. Кольца ярких резинок. Ручеек пробора. Задорный носик. Розовая футболка с коротким рукавом и профилем американской мыши на груди. Симпатичные шортики в тон. Белые гольфы и аккуратные сандалии. На моем резиновом коврике. Прямо на доброжелательном: 'Welcome'.
'Привет', - говорит она, и, не дав мне опомниться, шустро проскальзывает мимо, через порог и дальше по коридору. Окатив мое удивление волной холодного подъездного воздуха с запахом цветущей черемухи.
'Привет', - отвечаю я пустоте. На автопилоте захлопываю дверь. Запинаюсь о бесцеремонно скинутые туфельки. Правый отлетает к стене. Левый остается победно лежать на захваченной территории. Тонкий голосок уже наполняет комнату.
Пока я возился в прихожей, девчонка успела устроиться в моем любимом кресле. Забралась прямо с ногами, оседлав собственные колени. Сидит, глазищами хлопает. А рядом пристроился мой кот. И она ему так ласково 'Киса!', маленькими пальчиками за ухом. И этот, предатель, блаженно урчит, спрятав хищный блеск вечно голодных глаз под тигровую повязку век. Я говорю: 'Девочка, ты чего?'
Она: 'Хорошая киса!'
-Где твои родители, ребенок? - предпринимаю еще одну взрослую попытку взять ситуацию под контроль.
-Красивая! Пушистая!
Детская непосредственность сбивает с ног. Кладет на лопатки. Точнее на стул, с которого меня немногим ранее сорвали.
-Маленькая, послушай. Как тебя зовут? У тебя есть мама, папа?
-А как кису зовут? - будто и не слышит.
Иногда, чтобы добиться своего, проще сначала отступить назад: 'Это мальчик. Кот. Федор'.
-Федя, Феденька, - девчонка продолжает купать ладошки в непослушной огненной гриве.
-Нравится?
-Ага. Он добрый.
-Да, пожалуй, - как же добиться от нее объяснений? - Может ты чего-нибудь хочешь? Не стесняйся, говори.
-Неа. Ничего, - соскучившийся по ласке котяра изгибается полосатой дугой. Подставляет ворсистый живот. - Да ты не волнуйся. Я не потерялась.
-Ну как же? Тебя уже, наверное, хватились. Ищут.
-Нет, нет. Не переживай.
Ничего не понимаю.
-Вообще-то я за тобой.
-За мной? - в полной растерянности я мечусь взглядом по комнате. Рабочий стол. Лампа. Ноутбук. Зона комфорта. Кресло. Журнальный столик. Портьеры в крупную морщину. Зажженная люстра. Ищу поддержки у таких привычных, надежных, родных вещей. Не нахожу. Спрашиваю: 'Что тебе нужно?'
-Хочу, - отвечает, - чтобы ты пошел со мной.
-Куда?
-Недалеко. Здесь рядом. Не волнуйся, я покажу, - девчушка улыбается в семнадцать молочных и два с половиной коренных зуба.
-А что, надо волноваться?
-Обычно люди пугаются, - сказала, и внутри меня сразу проснулся червячок беспокойства. Закопошился, осваивая доступное пространство. - Но ты не бойся. Я ведь не страшная. Правда?
Я у себя дома. Сижу на стуле. В домашнем халате и тапочках. Напротив меня, в кресле, ребенок. Семи, от силы восьми лет. Румяные маечка и шортики. Треплет разомлевшего кота и хитро щурится. Чего бояться? И все же мне неуютно.
-Нет, конечно. Не страшная.
-Ну вот.
-Может мы, сначала, познакомимся? Скажешь, как тебя зовут? Нет? Почему?
-Догадайся сам.
-Что за игры?! Не хочешь говорить - не надо. Только почему ты решила, что я догадаюсь?
-Ты умный.
-Да ты что? Откуда знаешь?
-Из твоих книг. Они, кстати, интересные.
-Видела мои книжки? Да ведь ты и читать то наверняка не умеешь.
-Эх ты. Человек, - гримаса разочарования искажает детское лицо. - Поверхностно судишь. Я умею читать. И писать тоже, между прочим.
-Кто ты, девочка? - глупее вопроса не придумать, но она, кажется, не замечает или делает вид: - А тексты у тебя, правда, хорошие. Отличные даже. С двойным дном. Мне такие нравятся.
Так и говорит 'с двойным дном'. Белые гольфики чуть выше щиколотки. Полоска незагорелой кожи. Корочка поджившей ссадины на коленке.
Не знаю, как реагировать на ее реплику. И еще это - 'Человек'. Дикость какая-то.
Сильно втягиваю воздух носом. Не хватает. Добираю ртом. Легкие под завязку. Шумно выдыхаю, пытаясь столь незамысловатым приемом успокоить разогнавшееся сердце. Проделываю это несколько раз. Пальцы мелко подрагивают.
Так. У меня в квартире ребенок. Четыре косички в кольцах резинок. Самый обычный, но что-то в нем не так. Не вяжется. Без имени. Родителей. Пришла за мной...
Наверное, я думаю лицом, потому что: 'А. Догадался'.
Нет. Этого не может быть. Потому что... Не может и все. Вот беда: - Но почему за мной, - эмоционально, даже слишком, взмахиваю руками, - и в таком виде?
-О, это мой любимый образ. Необычный, правда? - только сейчас замечаю, что она немного картавит. Глотает 'р'. Звучит это так: 'любимый об'аз', 'инте'есный, п'авда'. Забавно. - А ты хотел, чтобы в черном балахоне и с косой?
-Наверное.
-Такой смешной, - широченная улыбка до ушей.
-И что теперь?
-Прогуляемся. Я же говорила, тут недалеко.
-Но почему сейчас?
-Настало время. Просто прими это.
Да нет. Бред какой-то. Неудачная шутка. Вот сейчас в дверь позвонят, я открою, а на пороге взволнованные люди. Ищут своего ребенка. Мы облегченно рассмеемся. Я позволю потеряшке еще немного потискать кота. Угощу чаем, и все закончится.
Звонок молчит.
-Время? Вранье! Я еще молод. Здоров. Скажи мне правду.
-Хочешь знать?
-Да. Хочу.
-Ну, хорошо. Я расскажу тебе. В принципе не такой уж это и секрет.
Девочка, наконец, отрывается от кошака. С неожиданной для своего возраста силой поднимает его и бережно кладет на пол. Садится поудобнее. Разглаживает несуществующие складки на штанишках: 'Все дело в твоих книгах'.
-Люди не знают, не понимают простых вещей. Живут в трех соснах и даже там умудряются заблудиться. Вот ты - писатель. Творишь, придумываешь. Создаешь героев. Кидаешь их в ситуации. Заставляешь барахтаться или тонуть. Множишь варианты развития действия. Так?
-Допустим. И что в этом такого?
-В этом проблема.
-Не понимаю.
-Эти самые варианты приводят к возникновению выбора. И ты, конечно, его делаешь. Ветвишь сюжет, жонглируешь персонажами, меняешь финал.
-Ты выбираешь. Подчас осознанно, чаще нет. Не важно. Главное в другом. Когда событие может иметь более одного возможного исхода, и происходит выбор - рождается новый мир. Параллельная реальность, которая начинает жить, развиваться. С тобой в главной роли, но с другим продолжением.
-Не может быть, - сказать, что я обескуражен, значит, ничего не сказать. - Это лишь моя фантазия. Слово. Мысль.
-Вот именно. Мысль. Самый совершенный из инструментов. Не моя вина, что люди еще не дожили до осознания этого.
Мне нечем парировать. Я только обвиняемый, заслушивающий приговор.
-Есть определенный предел в создании миров, дальше которого двигаться нельзя. Иначе - хаос. Большинство не доходят до границы за всю жизнь. Такие как ты успевают за половину.
ВИНОВЕН!
-Извини, но за талант нужно платить.
ПРИВЕСТИ В ИСПОЛНЕНИЕ!
В комнате повисает неловкая тишина. Пытаясь от нее убежать, спрашиваю невпопад: - Это больно?
-Для тебя нет. Заслуживаешь.
-И что потом?
-Ты насчет того, куда? - брови моей собеседницы изгибаются вопросом. - Не переживай. Даже разницы не почувствуешь. Все будет, как здесь. Еда, сон, вещи, компьютер. Женщины, если пожелаешь.
-Я смогу писать?
-Если захочешь.
-Слишком хорошо для правды?
-Ну, есть небольшой нюанс. Хотя, если не знать - не заметишь. Почти никто не замечает.
-Расскажи. Прошу.
-Ладно, сегодня хочется быть откровенной. Там нет права на выбор. Нет возможности создавать миры.
Нашу беседу прерывает Федор. Устав от жесткости ламината он встает, тянет лапы и, недовольно вздыбив хвост, гордо плывет в кухню. Я растерянно молчу. Нереальность происходящего позволяет сохранять остатки спокойствия. Говорить больше не хочется.
-Возможно это лишнее, но у тебя есть право выбрать способ.
-Да? Спасибо, - пытаюсь напитать слова максимальной дозой сарказма. Не уверен, что получается.
-Не за что. Могу предложить сердечный приступ. Просто заснешь и все.
Ловлю себя на мысли, что для обычной шутки слишком много подробностей.
-Ты так добра. Но, пожалуй, я откажусь.
-Как знаешь. Я только хотела помочь.
Впечатление такое, как будто медленно сходишь с ума.
-Хочу револьвер. И один патрон к нему.
-Что?
-Никогда не играл в азартные игры. Пора восполнить пробел. А что, есть какие-то проблемы?
-Технически - никаких. Но ты же понимаешь, что не выиграешь.
-Понимаю, но это же мое право. Последнее желание, так сказать.
-Хорошо, - девчонка пристально смотрит мне в глаза. Долго. Не отрываясь и не моргая. Внутренности сводит судорогой, но я держусь. Наконец кивает: 'Как скажешь!'
Правый карман халата вдруг наполняется тяжестью. Запускаю в него руку. Пальцы спотыкаются обо что-то твердое. Достаю, кладу на стол пистолет. Короткоствольный, матово-черный, 'бульдог'. С накладками из шершавого коричневого пластика на эргономичной ручке. Безупречный. Холодный.
Все. Шутки кончились. Теперь мне становится по-настоящему страшно.
На часах четверть одиннадцатого. И пожить то, в сущности, не успел.
Беру оружие и, что есть сил, раскручиваю цилиндр барабана. Безупречное, с точки зрения механики, колесо. Идеальное, с любой другой точки, средство достижения цели.
Резервуары, приспособленные под временное хранение боезапаса, вращаются, отщелкивая мгновения, провожая их. Полный оборот за секунду. Еще один. Еще.
Пять кАмор пусты. Неопасны. Шестая несет груз. Семнадцатиграммовый аргумент в пользу вечности. Неоспоримый. Единственный.
Барабан крутится, словно бобина с намотанной на нее кинопленкой. Стрекочет кадрами, постепенно замедляя ход. Три секунды на виток. Четыре. Шесть. Наконец, под хруст кончающейся ленты, останавливается. Замирает, гипнотизируя тусклым металлом клиновидных впадин, дол. Я смотрю на них. На вздернутый вверх курок, похожий на большой палец властной руки. Императорской длани.
Казнить, нельзя помиловать. И даже запятые не в мою пользу.
Сталь дула прижимается к голове. Обручальным кольцом ложится на висок. У смерти миниатюрные пальчики. Детские. Всего полдюйма в диаметре.
В кресле напротив меня - маленький зритель. Нижняя губа прикушена. В глазах плещется неподдельный интерес. Вся сосредоточена на моей руке с зажатым в ней револьвером.
Я на импровизированной сцене. Играю главную роль. Указательный палец на податливой железной скобе. Отсек с зарядом пристыкован к стволовому каналу. Развязка близка.
И в этот момент, находясь в самой неудобной в жизни позе, я нахожу в себе силы, чтобы разорвать свадебный поцелуй. Отвести смертоносное жало от головы.
Пальцы левой руки ложатся на барабан и сдвигают его на одно деление вверх. Щелк.
Небесная лазурь глаз наливается индиговым удивлением. Еще одно деление. Щелк.
-Это нечестно, - все-таки я заставил ее нахмуриться. - Ты не сможешь.
-Знаю! - щелк. Теперь пора. Снова подношу револьвер к виску. Ласково обнимаю спусковой крючок. Тяну.
Конечно, мне не удастся обмануть гостью. Да я и не пытаюсь. Просто делаю выбор.
Доли секунды отделяют нажатие на спуск и удар бойка в капсюль. Слишком быстро, чтобы осознать и тем более остановить. Но вполне достаточно для рождения трех или четырех новых миров.