Аннотация: Нормальный рассказ. Всё нормативно. Как в жизни.
Фригидная.
Детство.
С детства я любила, когда бабушка замешивала тесто. Серая масса поднималась, покрывшись тонкой корочкой, и я аккуратно прикасалась к ней ладошкой. Та лопалась и детские пальчики проваливались в воздушное, но вместе с тем ощущаемое, пространство. Ручки утопали в тёплом аромате. Я месила и душа заходилась. Почему мне так нравилось возиться с тестом, я долго ещё не понимала. Догадки к решению этой загадки пришли лишь много позже. А тогда... тогда я просто любила месить тесто. Любила, не задумываясь о причинах этой любви. Да кто задумывается о чём-то, когда ему пять лет от роду?
Как-то мы играли с подружкой-соседкой Зойкой Казанцевой, которую все называли Зайкой из-за двух длинных передних зубов, торчащих из-под верхней губы. Зайка, лениво оглядев комнату и зевнув, предложила поиграть в "семью".
- Коль, иди сюда, - позвала она своего младшего брата, возившегося с машинками в углу комнаты. - Будешь папой. А ты, Светка - мамой.
Я послушно подошла к Зайке. Колька тоже неохотно бросил машинки и приблизился к нам, ковыряя пальцем в сопливом носу.
- Света, становись на коленки, - указала Зайка на пол перед диваном. - Вот так, так... правильно. Грудью упрись на диван. Руками обхвати голову... и жди... - Зайка диктовала положение, в котором я должна была предстать перед мужем. Хотя я и не очень понимала, почему, должна быть в такой нелепой позе, следовала указаниям подруги. - Теперь ты, Коль... - обратилась Зайка с брату, - иди сюда. Становись тоже на колени позади Светки и прижмись к ней.
Мальчик сделал то, что от него хотела строгая сестра, тесно обняв меня. Это действие мне совершенно не понравилось, но Зайка продолжала диктовать:
- Теперь Света должна стонать и просить "ещё". Слышь? А ты Колька трись о Светку и кричи "Давай-давай, сука!"
Тут я не выдержала и вскочила на ноги, сбросив с себя тяжёлое тело уже немаленького мальчика.
- Почему "сука"? - выкрикнула я, зная от бабушки, что так ругаются только алкаши в подворотне. - И вообще... почему... - я задыхалась. - Это нехорошая игра. Мне не нравится. Я не хочу...
- Это не игра, - серьёзно отозвалась Зайка. - Это почти взаправду. Так делают моя мама и папа ночью. Только они совсем голые. Они думают, что я сплю, а я просыпаюсь. Сначала сплю, а когда они кричат, просыпаюсь. И смотрю. Мне страшно, - призналась Зайка понизив голос, - но мама не плачет, хотя папа ей, наверное делает больно... он прижимает её голову к кровати, треплет за волосы... мама кряхтит и мне её жалко...
Зайкины слова врезались в меня, как рак, привязавшийся летом на реке. Я уже не слышала её слов, а представляла своих родителей. Мама была полной, с большими грудями, которые свисали толстыми мешками на живот. Тогда это казалось мне красивым и я мечтала, когда вырасту, иметь именно такие груди. Но в тот момент, я думала о другом. О маме стоящей на четвереньках перед кроватью и папе, уткнувшемся в мамин зад. Я отчётливо видела, как мамины груди трясутся в такт папиным движениям. Голова моя закружилась и я почувствовала, как к горлу подкатил ком.
- Не правда! Врёшь, - выкрикнула я. - Зачем ты это выдумала? Ерунда...
- Ничего не ерунда, - обиделась подруга, - возьми, и сама ночью посмотри...
******************
Как-то так вышло, что я долго не становилась девушкой. Зайка получила признаки взрослости в виде месячных, когда ей было только одиннадцать. Она вдруг перестала расти, оставшись самой маленькой в классе, хотя до этого была выше многих девочек. У неё выкатились круглые груди, никак не желающие появляться у меня. Зайка была похожа на маленькую женщину. И я завистливо смотрела на подругу, особенно когда приходилось видеть её в школьной раздевалке. Зайка знала, что производит впечатление на других своими рано развившимися формами, и нарочно подолгу крутилась в одних трусиках и лифчике, который носила пока что единственная из всего класса.
Как-то летом, когда нам было уже по тринадцать, мы сидели на балконе, задрав юбочки выше колен, подставив голые ноги под палящее солнце. Зайкины родители были на работе, а Колька целыми днями играл во дворе.
- Знаешь, я прямо засыпаю... - сказала Зайка. - может, пойдём приляжем на диване...
Я была не против. На солнце становилось невыносимо жарко. Постелив простынку на разложенный диван, мы бросили подушки. Зайка скинула сарафан и осталась в одних трусах и бюстгальтере. Почти не задумываясь, она расстегнула сдавливающий грудь предмет женского туалета, заявив, что он ей мешает дышать. Завершив раздевание, Зайка плюхнулась на диван. Я же продолжала стоять в нерешительности.
- Ну, ты чё? - спросила Зайка. - Снимай платье и ложись.
Послушно стянув лёгкое ситцевое платьишко через голову, я на мгновение застыла. Бюстгальтера у меня до сих пор не было, хотя грудь чуть-чуть уже стала набухать. Раздевшись, я быстро юркнула под приготовленную простыню. Сон куда-то улетучился. Зайка легла на бок, подложив руку под голову, чтобы лучше видеть моё лицо, и затарахтела. Но я не могла сосредочиться на рассказе, мои мысли крутились вокруг привлекающей внимание Зайкиной груди.
- Послушай, почему у тебя сиськи выросли, а у меня нет? - вдруг спросила я, не ожидая сама от себя этого вопроса.
- Потому что я кушала хорошо, - заржала Зайка, но поняв, что я не шучу, перешла на серьёзный тон и сказала, решив меня успокоить, - вырастут, куда денутся. Да, у тебя уже и сейчас...
Она вдруг протянула руку и коснулась пальцами по набухшим соскам. Я почувствовала, как внутри что-то сжалось. Боясь показать, что теряю дар речи и сознание, я закрыла глаза. Меня охватила волна нежности и сладости, прошедшая от низа живота к горлу. Внутри что-то задёргалось и я автоматически зажала ноги. Но Зайка, вроде, не видела, произведённого эффекта и продолжала водить руками по моей груди.
- Ну, смотри... вот тут, - она прошлась указательным пальцем по окружности моей припухлости, - тут ничего нет... А вот тут, - она перешла поближе к соску, - тут есть.
Зайка гладила и щупала, прижимала и пыталась ущипнуть тело, чтобы доказать наличие растущего у меня женского достоинства. А я лежала, боясь шевельнуться. Боясь спугнуть подругу. Боясь, что сейчас исчезнет дурманящее ощущение парения над землёй.
Вдруг в замке щёлкнуло и послышлся хлопок входной двери. Кто-то возился в коридоре... Зайка убрала свою руку со моей груди, и тоже закрыла глаза, сделав вид, что спит...
*************************
Через некоторое время долгожданная грудь появилась на том месте, где ей положено было быть. Хотя, конечно, размерами была совсем маленькой. Но бюстгальтер мне мама всё же купила. И я гордо красовалась в кружевном импортном лифчике перед другими девочками, когда мы переодевались на уроках физкультуры. Во мне боролись чувства. С одной стороны, мучил, хотя и уже почти ушедший в прошлое рассказ о когда-то увиденном Зайкой ночью в родительской спальне. Мучил своей неприятностью и отторгал любые мысли о возможной близости с мальчиком. Мне уже стало совершенно ясно, что рассказанное тогда Зайкой было правдой, а не детской выдумкой, как я долго пыталась думать. Я ещё не видела толком ни голого мужчины, ни тем более, совокупления взрослых людей. Но наблюдала за подобными позами у соседских кошек и понимала, что у людей это происходит приблизительно также. С другой, стороны, меня тянула эта близость. Из памяти не уходило другое ощущение - ощущение полёта, испытанного на Зайкином диване, когда она водила своими холодными тонкими пальцами по моей груди... Я знала, что это можно испытать только с мальчиком. Наслаждение, полученной с девушкой, порочно и запретно. Поэтому я украдкой посматривала на одноклассников, представляя кого-нибудь из них на месте Зайки. Выбрав самого красивого и высокого Никиту Горева, я закрыла глаза... Но увидела его не ласково гладящего мою грудь, а стоящим позади меня и кричащим "Давай-давай, сука!" Я вздрогнула и открыла глаза.
**********************
Взрослость.
Мне очень долго не удавалось избавиться от детских воспоминаний о сцене на карачках и криках "Давай, давай, сука!". Любые ухаживания молодых парней, удостаивающих меня своим внимание, я отметала на корню. При любом приближении мужчины, я сжималась и чувствовала страх. Нет, не отвращение. А именно страх. Страх, что сейчас произойдёт нечто неприятное, мерзкое, противное.
Когда я заканчивала институт, у меня появился ухажёр. Это был первый мужчина в моей взрослой жизни, которого я допустила до провожания до дома после занятий. Жорик был тихим и худеньким. На его щеках всегда краснели пятна, будто он постоянно стыдился чего-то. Он почти никогда не смотрел мне в глаза. На Жоркином подбородке торчало несколько тонких волосков, которые, похоже, ни разу не видели бритвенного станка. С ним было интересно болтать. И я его совсем не боялась...
После окончания, надо было ехать по распредлению. Жорка почему-то сделал мне предложение выйти за него замуж. Я немного удивилась. Но решила согласиться. "Надо, значит, надо! Лучше уж этот тихий..." - подумала я. Не оставаться же в девках, в конце концов. Мама тоже обрадовалась этому решению и всячески поощряла меня. Жорик ей нравился и мама считала эту партию удачной.
- Звёзд с неба не хватает, - сказала мама о Жорике, - но вполне соответствует. Будешь жить в покое и уважении. А это в жизни самое главное. Жорик твой напоминает отца в молодости. Тоже был таким же тихим и скромным. И что, разве мы с ним плохо живём?
Я подумала тогда, что моя мама, наверное, не стоит на четвереньках перед кроватью. И папа не кричит ей "Сука, давай!" Зря я столько лет боялась этого. И у меня с Жориком всё будет иначе. Так, как у моей мамы. Правда, как это было у мамы, я представить не могла... и не хотела.
После свадьбы, на которой мы с Жориком по желанию гостей целовалась бесчисленное количество раз, коротко, чуть приложившись губами друг к другу, мы отправились на такси на снятую для нас квартиру. Было поздно, но мы всё никак не решались раздеться. В конце концов, Жорик сделал первый шаг. Он подошёл ко мне, стоящей у окна, и прижал к себе.
- Светочка, не расстраивайся... всё будет прекрасно! - проговорил Жорик тихо, почти в самое ухо, - мы с тобой будем всегда вместе... у нас родится девочка и мы назовём её... как мы назовём нашу дочку? - спросил Жорик и я почувствовала облегчение. "Он не станет кричать на меня "сука" и ставить на колени", - чуть не радостно подумала я и повернулась к мужу лицом.
Жорик чмокнул меня в губы и я расслабилась, растекаясь в некрепких руках мужа. Через мгновение мы рухнули на приготовленную широкую постель. Жорик тыкался мокрыми губами мне в щёки, потом в губы. Я зажала свой рот, боясь, что Жорик сейчас сунет в него язык. Этого мне никак не хотелось. Решив отвлечь мужа от неприятных ласк, я дёрнула застёжку-молнию на его брюках, потянула за ткань ситцевых трусов и стала искать то, что сейчас должно было впервые в жизни доставить удовольствие. Когда же я нащупала то, что искала, накатившее на меня волнение, почти исчезло. Я не видела, но прекрасно ощущала в своей руке маленькую мягкую и тёплую мышку. Она легко уместилась в моей ладошке. Зажав кулак, я тут же его раскрыла и выпустила мышь, едва не вскрикнув, но, испугавшись, что это обидит мужа, снова заставила себя взять его член в руку. Жорик задвигал задом и застонал, мышь в моей руке немного затвердела и стала напоминать то, что я до этого видела на картинках в медицинском справочнике. Боясь, видимо, что орудие любви в любой момент упадёт, Жорик решил использовать ситуацию и быстро перевернул меня на живот, стянув с кровати. Я оказалась в той позе, которую боялась всю свою детскую и подростковую жизнь - на коленях. Жорик откинул с моей спины так и не снятое до сих пор свадебное платье, дрожащей рукой приспустил трусики и сунулся в меня. Почти сразу по ногам потекла горячая жидкость. Жорик издал вопль и придавил меня своим расслабленным телом. Я всё ещё продолжала стоять на коленях, не зная, как поступить. А по внутренней стороне бедра неприятно растекалась липкая и вязкая масса... Наконец, я слегка повела плечом и муж сполз с меня на ковёр около кровати.
- Хорошо, - удовлетворённо проговорил он, и перелез с пола на брачное ложе.
Я прошла в ванную, сняла платье, бельё, и стала мыться.
- Зачем только я покупала такие дорогие трусы и лифчик? - думала я, с остервенением натирая мочалкой между ног.
*********************
Жили иы с Жориком вполне хорошо, как и предсказывала моя мама. С сексом он почти не приставал. Лишь иногда, когда я уже почти засыпала спиной к нему, он подлезал поближе сзади и задирал рубашку. Жорик перестал даже тискать мои маленькие грудки, никогда не касался больше моего тела своими мокрыми губами. Он поднимал рубашку и... Всё происходило также быстро, как и в первую брачную ночь. Я ничего не чувствовала. Тихо, не сопротивляясь, я лежала, исполняя супружеский долг, считая, что коли сама не получаю удовольствия, то уж своему супругу обязана услужить. Его поползновения, впрочем, становились всё реже. А когда через год родилась долгожданная дочка, и вообще свелись на "нет". Чему я была страшно рада.
Годы шли. Дочь выросла. А я не хотела превращаться в тётку. Моя небольшая грудь, доставлявшая когда-то столько хлопот, теперь как раз меня вполне устраивала. Она не висела, как у некоторых моих сверстниц с большими "дойками", как те в шутку называли свои отвисшие груди, а торчала остренькими сосками вверх, почти как в молодости. Я, видимо, пошла в отца. Будь как мать, не миновать бы и доек, и огромной попы, которую "не объехать". Жорик по-прежнему относился ко мне хорошо, но ночью в нашей кровати ничего не происходило.
Ничто не предвещало тайфуна, но однажды он прошёл по мне, разодрав душу на две части. Как-то придя с работы, я застала Жорика пакующим вещи. Его маленькие глазки забегали, на, и без того розовых щеках, зардел огонь. Суетливо засовывая рубашку, не желающую залезать в чемодан, так и не взглянув на меня, Жорик произнёс:
- Понимаешь... я так больше не могу. Я же живой человек. Не болванка какая-то. А с тобой у нас ничего не получается. Уважать можно коллегу по работе. А я хочу любить!
Последнее слово - "любить!" - Жорик выкрикнул и оно придало ему силу. Он смело посмотрел на меня, но увидев, смятение в моих глазах, тихо добавил:
- Светочка, ну пойми... мы с тобой почти двадцать лет вместе. И никакой радости. Никакого телесного удовольствия. Ты просто замечательная жена, чудесная мать. Но мне же ещё нужна любовница!
- И ты её нашёл, - закончила я хрипло, присев на табуретку, оказавшуюся рядом со мной.
- Да, нашёл, - опять громко произнёс Жорик. - Ты не представляешь, что такое настоящий секс! Ты никогда, никогда, этого не поймёшь, - Жорик стал задыхаться, словно вспомнил о любовных играх со своей любовницей.
- Как же так, - сказала я, действительно ничего не понимая, - я же тебе никогда не отказывала... ты же сам не хотел...
- Я? Не хотел? - чуть не закричал Жорик. - Как я мог хотеть это делать с тобой? Ты же холодная, как рыба! Ни ласки, ни поцелуев. Подставишь свой тощий зад и все дела... Это ты называешь сексом? Фригидная! - фальцетом выкрикнул Жорик, забыв и о своей интеллигентности, и о прожитых вместе годах, и, бросив ключи на стол, выскочил из квартиры.
-
Я почувствовала себя выпотрошённым мешком и тихо заплакала. Оказывается всё дело во мне. В моей фригидности. Я холодная. Непривлекательная. Хотя и с хорошей фигурой и молодым телом. Как цветок пустоцвет, который не привлекает к себе пчёл. Цветёт и не пахнет... Как же жить теперь с этим? Мне стало страшно....
*****************
Зрелость.
Я плакала и плакала. "Нужно выпить", - подумала я. Пошарив по полкам, заставленным банками с консервами и супами, но так ничего и не найдя, я решила сходить в магазин и купить бутылку вина. Меня трясло мелкой дрожью и требовалось успокоительное.
В ближайшем гастрономе я встретила Марину. Мы с ней никогда не дружили, но так как жили в соседних домах, нередко вместе возвращались с работы на одном автобусе. Марина была крупной женщиной, с полной фигурой и большой грудью. Чем-то она напоминала мне мою маму, правда, в её лучшие молодые годы.
Стоя в очереди к кассе, Марина заметила, что я выставила, приготовив к оплате, две бутылки креплённого.
- Гостей ждёте? - спросила она.
- Да... нет, - я засмущалась, не зная что ответить, и вдруг опять заплакала.
- Пойдём ко мне... Выпьем вместе, - неожиданно предложила Марина, рассчитавшись за покупки.
Мы долго сидели на Марининой кухне под розовым абажуром, пили принесённое вино, закусывая колбасой и батоном, поджаренным на сковородке. Я не помню, когда мы перешли в комнату. Помню только как Марина включила торшер, стоящий в углу, задёрнув окно плотной шторой. Вечерний уличный свет больше не проникал в комнату. На столе мелькал огонёк толстой свечи, завораживая взгляд. Я неотрывно следила за фитильком и расказывала о себе...
- Он назвал меня фригидной! Понимаешь... я - фригидная, - повторяла я, глотая слёзы. - Никчёмная значит...
- Чушь! - чуть не выкрикнула Марина. - Ты что, не знаешь, что фригидных женщин не бывает! Бывают тупые мужики! Холодная! - перекривила она голос, изображая мужской тембр, - он хоть что-то сделал, чтобы ты стала горячей? Он пытался тебя разжечь?
-
Марина оказалась около меня, и стала вытирать мои слёзы бумажным платочком, приобняв меня за шею. Я почувствовала себя ребёнком. Моё лицо лежало на мягкой, как подушка, Марининой груди и я чувствовала успокоение. Мне почудилось, что Марина даже пахнет так, как пахла в детстве моя мама. Кожа Марины источала приторный, но сладкий аромат.
- Ну, вот и хорошо... - сказала довольная Марина. - Мы этой заднице ещё покажем, кто из нас фригидный. Пошёл он... не плачь, хорошая моя...
Марина одной рукой продолжала вытирать мои уже и так сухие щеки, другой расстегнула пуговицы на моей кофточке и, просунув руку за спину, ловко расстегнула крючки на бюстгальтере. Я не сопротивлялась. Голова откинулась на удобный высокий подголовник дивана. Марина стянула с меня сначала блузку, затем уже расстёгнутый лифчик, и провела тёплыми пальцами по моей груди. К горлу снова, как когда-то в детстве, подкатил ком. Ком приятной тошноты. Сладкой неги. Марина продолжала гладить мою грудь, медленно подкрадываясь к соску. Казалось, что Марина вот-вот коснётся его и я сжималась в ожидании этого, но хитруля убирала руку и начинала игру сначала.
- Вкусный мой, - прошеплатала она, обращаясь, видимо, к соску, и поцеловала его, втянув кожу в себя.
Я почувствовала, как, откликаясь на Маринин поцелуй, внутри меня потянулись какие-то тонкие струны... в глубине живота оторвались крошечные точки и защекотали по телу, стремясь к кончику соска. Марина словно хотела высосать из меня внутренние соки. Автоматическим движением то ли желая отстраниться от Марины, не выдержав напряжения удовольствия, то ли наоборот желая получить ещё большее, я коснулась её груди. Не помню, когда Марина разделась, но её грудь оказалась оголённой. Не открывая глаз, я стала мять её мягкую массу. Мои пальцы погружались во что-то неимоверно пухлое, но вместе с тем воздушное. Это было ощущение заповнишееся с детства. Я вдруг вспомнила, что Маринина грудь, с кожей-корочкой, трескающейся под руками, напомнила мне тесто. То тесто, которое я обожала мять в детстве. В это время Марина запустила свою руку мне в трусики, от чего я не зажала ноги, как ожидала, а, наоборот, раскрыла их, подставляя себя рукам новой подруги.
Наконец я почувствовала, как глаза закатились под веками, как у мертвецов в кино, а внутри живота набух огненный шар, пульсирующий и рвущийся наружу. Он стучал внутри меня, отдаваясь одновременно в висках. В конце концов, шар взорвался и я издала зычное рычание, подобное тому, какое слышала как-то в зоопарке.
На какое-то время я исчезла. Не ощущала ни собственного тела, ни окружающего пространства. То ли время выпало из моего сознания, то ли я сама выпала из существующего времени. Открыв глаза я увидела сидящую рядом Марину. Она курила и, щурясь от дыма, с улыбкой посматривала на меня.
- Брось, не переживай, - сказала она, - я только хотела показать тебе, что ты совсем не фригидная... Жалко, если б ты так никогда и не узнала, что такое настоящий оргазм.
- Марина считает, что я стыжусь... жалею о происшедшем... - догадалась я, и, решив успокоить её, произнесла:
- Ты что... я не переживаю... вернее, переживаю... только о другом... - Я засмеялась, запутавшись в объяснениях. - Я жалею только о том, что столько лет... столько лет...
- Ничего, у нас ещё всё впереди, мы с тобой наверстаем... Правда? - ответила Марина.