Маленькие босые ноги бегали по асфальтовой площадке. Кружась, она напевала какую-то песенку. Но слов мы со Светкой не слышали. Вдруг остановилась напротив нас. Ее ручки забегали по пуговицам сарафана (они были спереди). Анька быстро расправилась с ними и оказалась в одних трусах. Точки сосков закоричневели на молочно-белом тельце. Мы затаили дыхание. Но Анька повернулась к нам спиной и замерла. Тоненькая черная косичка струилась между лопатками по нежной спинке.
"Гусиная кожа, у нее гусиная кожа", - пульсировало в голове. "Гусиная кожа... ей холодно... Она хочет домой, к маме... Она ненавидит нас..."
- Аньк, - позвала Светка.
Она не обернулась. Только скрестила ручки на груди и положила красные от холода пальцы на плечи, как взрослая.
- Ань, - еще раз окликнула Света. - Продолжай...
Будто и не слышит.
Переглянувшись, мы встали и подошли к ней.
Анька повернулась. Из ее глаз текла черная смолистая жидкость. Мы со Светкой подались назад. Весь лес стал наполняться маленькими полуобнаженными аньками. Они облизывали друг другу глаза, лица. Покусывали соски, ласкали себя между ног...
Одна из них подошла ко мне и стала совать свой палец мне в рот. Я со злостью и отвращением отталкиваю ее. Лжеанька падает и начинает плакать - совсем по-детски - и звать маму...
Просыпаюсь утром. Не ночью, как в идиотских фильмах или романах.
Этот сон в разных вариациях не снился мне уже давно. Лет десять. В последнем сне Анька набросилась на меня и впилась в шею зубами.
Вылезаю из-под одеяла, умываюсь и пью чай.
Думаю, куда бы деть себя. Точнее - деться от этого сна. Голые аньки смотрят на меня со всех стен, выглядывают из чашки и лыбятся из зеркал.
Звоню Мыше и зову ее к себе. Сначала она ломается. Мол, далеко ехать. Мол, ночь была тяжелая. У нее сейчас новая "любовь". Симпатичный, неглупый парень, а главное - трахается, как молодой лось. Что еще для счастья надо??
А я? Кто стонал от моих рук, от моего языка, губ? По-моему, нам было хорошо вместе.
- Приезжай, - и кладу трубку.
Через полтора часа она является. Хо-хо! Надо же...
Переступает порог и сразу начинает щебетать что-то про "симпотного парнишу, которого встретила только что в автобусе". Он "так на меня смотрел!" Прямо "облапал глазами". Достала...
Я даю ей разуться. А потом аккуратно прижимаю к двери и глажу по бедрам, по попке, затем промеж ног. Как хорошо, что она в юбке. Умничка. Ее трусики становятся влажными. Отодвигаю их указательным пальцем, продолжая ласкать промежность средним. Люблю шершавые губы... половые. Поднимаюсь к клитору. Он, напротив, гладкий и пульсирующий. Большим пальцем нажимаю на него - вот уж точно волшебная кнопочка, а указательным вожу по направлению к влагалищу. Я знаю, как доставить ей удовольствие.
Мышь стонет, кусает пальцы (люблю эту ее привычку). Ее соски затвердели и встали. Лифчик она не носит. Блин, полностью положительная девушка прям-таки...
Я задираю ее кофту, покусываю соски. Она стонет все громче и громче. С какой-то дикой самоотдачей. Внезапно напрягается, собирается в одну точку и... оседает. Кончила.
Мы моем руки, а потом пьем привезенное ею вино.
Я ничего не говорю про Аньку. Я НИКОГДА НИКОМУ про нее еще не рассказывала. И я не знаю, зачем пишу об этом. Наверное, потому, что испугана ее возвращение десять лет спустя.
С Мышью мне хорошо. Я почти забываю об Аньке, зато вспоминаю про кальян. Мы раскуриваемся яблочным табаком, опять-таки через вино. Мышь начинает кашлять. Вот что значит долго не курить. Вдруг ее начинает мутить. Она бежит в туалет и выворачивает из себя весь свой завтрак, а заодно и вино. Нет, только Мышь способна на подобную реакцию. Я ржу. Потом бегу за фотиком и запечатлеваю на память Мышь, обнимающую унитаз. Она злится, но обматерить меня ей мешает очередной приступ рвоты.
Только она приходит в себя и умывается - у нее звонит мобила. Она хватает его и убегает в зал. Я понимаю, что здесь что-то неладно и что меня сейчас бросят. Иду на кухню. Мою кальян и бокалы. Когда оборачиваюсь, чтобы взять полотенце, вижу, что за столом сидит Анька. Она в своем сарафанчике на пуговицах. Сидит и улыбается. Она все еще ребенок. У нее большие карие глаза и невинная улыбка. Волосы заплетены в косичку. Как тогда.
Первое желание - напоить ее горячим чаем с клюквенным муссом, который привезла мне бабушка. Он очень вкусный. Но тут я понимаю, что Анька - всего лишь галлюцинация. Тяжело опускаюсь на стул. Мне хочется кому-нить выплакаться, выложить начистоту все, что творится в моей грешной душе, все, что случилось тогда - в тот дикий вечер.
Именно в этот момент у меня возникло желание сесть за монитор компа и описать все, что я чувствую. Я трушу? Почему я доверяю свою боль железяке, а не людям? Хотя кто же тогда ВЫ? ВЫ ведь читаете все это. ВЫ ведь теперь узнаете, что я за сволочь.
Я хочу побыстрее выпроводить Мышь, чтобы остаться наедине с компьютером.
Она приходит из зала с виноватым видом.
Первый ее вопрос:
- Тебе плохо?
- Нет. С чего ты это взяла?
- Ты ужасно выглядишь.
- Знаешь, ты не лучше. Ха-ха.
Она заминает эту тему. А потом, так, видимо, и не придумав, как мне это лучше всего сказать, говорит, что ей надо срочно бежать. Что у нее... она не смогла соврать, потому что понимала, что я догадываюсь... свидание.
Хорошо, хорошо. Говорю я, стараясь делать вид, что расстраиваюсь.
- Принеси мне сумочку из спальни.
Покорно иду за сумочкой, пока она обувается. Целую ее на прощание и закрываю дверь.
За окном уже девять часов. Но еще светло. В кои-то веки я хочу, чтобы побыстрее стемнело. Плотно задергиваю шторы и остаюсь во мраке. Светится только монитор.
С чего я начинаю? Вы уже знаете: с описания своего ненормального сна. Зачем-то пишу и про Мышь. Пока что не понимаю зачем. Но чувствую: это надо...
В десять часов меня уже скашивает сон.
Раздеваюсь догола - я всегда так сплю - и заползаю под одеяло.
Ночью ко мне в кровать забирается симпатичная шатенка. У нее острые, тонкие губы. Поцелуи - как хлыст. Круглые, небольшие груди с офигенной ложбинкой между ними, которая сводит меня с ума. Мне кажется, что у меня поднимается температура, когда она целует меня в уши, в шею. Я глажу ее спину, подвижные лопатки. Она лижет мои ладони, покусывает запястья. Бегает пальцами по моим набухшим соскам. У меня пересыхает во рту, и я требую ее поцелуя. По-моему, это лучшая девушка в моей жизни. Вдруг она начинает лихорадочно шептать что-то мне на ухо. Кальян... тошнит... сарафанчик на пуговках, в котором я тогда была... Скидываю ее с себя и вглядываюсь в ее лицо. Она снова хочет забраться на меня. Я отталкиваю. Анька падает с кровати... Потом кошмар перетекает во что-то другое...
Утром, не успев открыть глаза, я бегу к компьютеру и забиваю в "Ворд" свой очередной сон.
У меня вспотевают ладошки и кружится голова. Я нахожу градусник и измеряю температуру. 36,8. Жить буду.
Залезаю в душ. Горячий. Еще горячее. Включаю на max красный. Ноги начинают гореть. Чувствую, как спина и задница становятся бордовыми. Мне очень хорошо. Обожаю кипяток.
Не знаю, сколько прошло времени. Открываю глаза. Ну, конечно же. Она передо мной. Снимает свой сарафанчик. Как обычно - расстегивая пуговку за пуговкой.
- Анька, мля, ЧТО тебе надо?! Почему ты опять появилась? Тебя не было ДЕСЯТЬ лет. Что случилось?!
По моей морде течет то ли вода, то ли слезы. Глотаю и то, и другое.
- ...ну маленькие мы тогда были со Светкой. Глупые. Это ее идея была... Нет, я не отказываюсь от своей вины. Я тоже сволочь!
Начинаю громко рыдать.
- Анька, ну прости! Ну, пожалуйста. Ну, мля, я на колени встану! Хочешь?
Она молчит. Падаю на колени в ванной и бьюсь головой о ее дно...
Прихожу в себя: лежу на правом боку, он стал иссиня-бордовым, а кожа на нем - собралась в складки. Зато левый окоченел. Выключаю душ, заворачиваюсь в полотенце. Захожу на кухню, открываю аптечку и нахожу снотворное.
...Сон длился часов восемь. На часах 9:18. Аньки не было. Как хорошо. Смотрю телек.
Когда за окном стало темно - пришел страх. Он сел рядом со мной на диван и стал шептать про Аньку. Назойливо так. Как старые злые бабки. Я прижимаюсь к большому мягкому подлокотнику и боюсь посмотреть в черный дверной проем.
Ночью Анька приходит снова. И следующей. И следующей...
Она не оставляет меня в покое. То повзрослевшая, то маленькая... в сарафанчике. Залезает под мое одеяло, прижимается ко мне своим горячим, но будто бы неживым телом. Скользит по моему животу своими влажными руками. Снова и снова говорит про свой сарафанчик. На нем восемь белых пуговиц.
- Я тоже до этого была белой... чистой, - шепчет она мне, облизывая мою шею, кусая мочки ушей.
И вдруг мне кажется, что я начинаю влюбляться в нее. Я уже не звоню Мыше, когда мне плохо. Меня не расстраивает то, что она уезжает в Адлер до конца месяца.
Теперь я не боюсь Аньку. Не зажмуриваюсь, с головой уходя под покрывало, когда она приходит. Я почти что люблю ее, и она это понимает: прижимается ко мне по-детски доверчиво. Ее ласки стали нежнее. Она уже не вспоминает про свой сарафан.
У нее гладкая кожа между ног. И очень чувствительная. Когда я глажу ее там, Анька издает "Ммм", как ребенок, дорвавшийся до сладости. Я целую ее в пупок, в косточки по бокам и в "животик Евы". А потом откидываюсь и смотрю, как в ее темно-кофейных глазах отражается месяц. Наивно и романтично...
Днем я задергиваю шторы и пью апельсиновый сок. Я не хочу никого видеть и слышать. Не включаю телевизор, не слушаю музыку. Просто потягиваю сок из трубочки и вспоминаю, как мне с ней было хорошо этой ночью.
...Сегодня она сказала мне, что скоро умрет, и зажала бедрами мою руку, скользившую к ее влагалищу.
Стоит ли мне верить этим словам? Стоит ли мне верить Аньке? Ведь она всего лишь галлюцинация. И я об этом знаю. И я всегда об этом помню.
...Сегодня она не пришла. Как? Просто взяла и не пришла. Постель без нее холодная. Словно я лежу в чужой кровати.
Неужели она действительно умерла? Неужели галлюцинации тоже могут умирать?
Я залезаю с головой под одеяло. Но это не спасает меня от дурных мыслей.
Ночью огромный мужик в кожаной безрукавке хотел оттрахать меня в задницу. Он курил вонючую сигару и хрипел себе под нос "I know you would gladly take it anal"1. Я отбивалась от него и сломала ему нос.
Проснувшись, я позвонила дедушке (впервые за неделю включила в розетку телефон) и спросила, где в городке живут Порхановы. Он удивился, что я спрашиваю про них. Сказал, что помнит только дом. Ха, дом я визуально тоже помню. Посоветовал позвонить Красиным.
Звоню Красиным. Порю всякий бред о том, почему мне надо сходить к Порхановым. И как на такое можно повестись? Но они ведутся. Или просто люди очень хорошие.
...Я еду в городок. Первый раз за... восемь лет?
Преодолев расстояние в энное количество километров (оно не укладывается у меня в голове), выхожу из старого трясущегося автобуса. Надо же, такие каракатицы еще где-то ездят. Знаете, они круглые с мягкими высокими сидениями?
В городке очень многое изменилось. Восемь лет не заморозились в нем. Кругом "коттеджи", как модно сейчас называть эти человеческие скворечники. Скучевались на пригорке. Типа превращают городок в "поселок городского типа".
Я прохожу мимо них. И мимо пятиэтажек. Красных, как будто бы до сих пор пахнущих кирпичом. Они еще стоят. Так странно.
А вот и дом Порхановых. Я даже еще не видела его номер. Я зрительно очень хорошо помню этот дом. А вот номер квартиры смотрю в блокноте. Высчитываю подъезд. На двери код. Цивилизация, блин. Звонить в домофон боюсь... Ну, это как-то неловко. По домофону я не смогу объяснить, кто я и зачем. Стою жду кого-нибудь... Сижу на скамейке. Наконец минут через двадцать к подъезду подходит какой-то дедок. Я напрягаюсь. Он замечает это и хочет мышью проскользнуть в узкую щелку. Сча прям! Я останавливаю закрывающуюся дверь и дергаю на себя. Дед неодобрительно смотрит на меня и спрашивает:
- Вы к кому?
- К знакомым.
Видно, этого ответа ему вполне хватает. Он поворачивается ко мне своей сутулой спиной и поднимается по лестнице. Я показываю ему язык.
Дом девятиэтажный, но лифта нет. И хорошо. Мои шаги копытным эхом раздаются по подъезду.
Вот их квартира. Сглатываю слюну и звоню. Дверь открывает женщина. Некоторое время я торможу. Но потом до меня доходит, что Анька - моя ровесница, поэтому и мама у нее молодая.
Спрашиваю Аню. Мне говорят, что она здесь больше не живет. Странно... такой естественный поворот событий, а он мне ни разу не приходил в голову...
Но мама очень дружелюбная. Она спрашивает, кто я. И, услышав, мою фамилию предлагает войти.
Я захожу, разуваюсь, аккуратно обуваю предложенные мне тапочки...
Мы со Светкой уже раз были здесь... Те же антресоли...
Я помню, как Анька открыла дверь, впустила нас. Зачем мы пришли? После того? Как мы посмели прийти?? Но ведь и сейчас я СНОВА здесь...
Мы звали Аньку на улицу. В коридор вышла ее мама, и мы со Светкой очень боялись, что Анька расскажет про нас правду. Но она только спросила, можно ли ей пойти погулять с нами. Мама ответила что-то про гостей, к которым они собирались, и сказала, что завтра Аня обязательно выйдет.
Я сижу и пью чай с мамой Ани. Это абсурд!
Ольга Николаевна рассказывает мне, что Аня год назад вышла замуж, что она живет в Петербурге и что у нее уже есть малыш - мальчик Илья.
Я искренне улыбаюсь. Мне становится легко на душе. Аня не умерла. Галлюцинации тоже врут.
Я выхожу от Ольги Николаевны.
Сходить на ту площадку?
Там ничего не изменилось, мне подсказывает интуиция.
Я не пойду.
Я боюсь.
Мне будет больно от воспоминаний.
Мама Ани дала мне ее телефон.
Но я не позвоню.
Аня больше не приходит ко мне. И я постепенно излечиваюсь от нее. Уже не грущу без ее тела и губ. Шторы у меня открыты, и включен телефон. Апельсиновый сок я тоже не пью.
Зачем же она приходила? Зачем она вернулась?
Мне двадцать лет. Тот случай, с Аней, произошел, когда мне было девять. Именно после него в школе я стала просить, чтобы меня посадили с девочкой. Я не позволяла мальчишкам держать меня за руку. Всегда кулаками заступалась за своих подружек. Ребята даже побаивались меня. Мне стали сниться обнаженные девочки. Я думала только о них. И любила только их.
Это странно?
Немножко.
Ведь я тоже девушка.
* * *
Маленькие босые ноги бегают по асфальтовой площадке. Кружась, Аня напевает какую-то песенку. Но слов мы со Светкой не слышим. Вдруг она останавливается напротив нас. Ее ручки бегают по пуговицам сарафана (они спереди). Аня быстро расправляется с ними и оказывается в одних трусах. Точки сосков коричневеют на молочно-белом тельце. Мы затаили дыхание.
Аня, совсем как взрослая, размахивает своим сарафанчиком над головой и танцует. Она носится по всей площадке и крутит бедрами. У нее забавные трусики с кружевной сборкой спереди. Наверное, кому-то покажется, что она кривляется. Но нам нравится.
Мы со Светкой попросили Аню показать нам стриптиз. И она согласилась. Всем троим по девять лет. Детские игры, и всего-то. Пусть и жестокие.
Я не чувствую себя неловко. Напротив - даже возбужденно. Понимаю, что то, что мы делаем, не совсем хорошо, но это возбуждает еще больше.
Светка закусывает губу и не отрывает глаз от полуобнаженной Ани.