Аннотация: Романтическая и яркая история о любви к книгам и любви к монстрам
Книги
(еще один фанфик по миру, созданному Еленой Ершовой)
Фэндом: Миры Елены Ершовой. Бета: Яся Белая (kreznutaya belka) Размер: Драббл Статус: закончен Примечания автора: Возможно, ООС.
Книги Маришка любила с самого детства. Еще не умея читать, она часами просиживала в уголке горницы, с трепетом листая пожелтевшие от времени листы, покрытые тонкой вязью загадочных символов. Игрушки ее не интересовали совершенно: в них не было секрета, который следовало бы разгадывать, от их перестановки не менялся смысл... Они так и оставались мёртвыми и безликами, несмотря на свою яркую окраску... С книгами же было наоборот.
Отец, заметив интерес дочери к книгам, рано научил читать, и это был самый ценный его дар. Буквы, ставшие родными и понятными, не утратили своего очарования, слова сплетались в удивительные картины, рождая на страницах новые неизведанные миры, в которые хотелось возвращаться снова и снова. Маришка пропала окончательно, погрузилась, утонула в тогда еще немногочисленных книгах, отодвинув незамысловатую реальность на второй план.
Отец пестовал её увлечение. Удачливый охотник, никогда не возвращавшийся без добычи из леса, он часто ездил в город продавать добытые шкуры и всегда привозил подарки любимой девочке. Сказки чередовались с поэмами, а те - с классическими романами досумеречной эпохи... Росла ее личная библиотека вместе с нею, Маришкой, все столь же увлеченной книгожоркой.
Мать ее была женщиной практичной, работала фельдшером и не понимала одержимости дочери, считая ее блажью. Впрочем, она не понимала ничего, что выходило за рамки ее сугубо традиционного мировоззрения. Маришка воспринимала ее, как устаревший учебник географии, что издан был до Сумерек и теперь никак не может осознать, что политическая карта мира перекроена напрочь, и даже климат уже непрежний.
Порой Маришка ловила себя на мысли, что всех людей, окружающих ее, воспринимает, как книги. Старый Прохор, лучший отцовский друг, был для нее подборкой веселых охотничьих баек, иногда нелепых и даже чуть пошловатых, но всегда добродушных... Его дочь Алина, ровесница самой Маришки, казалась даже не книгой, а так, журналом, в котором к красочным картинкам прилагался минимум упрощенного текста о косметике, моде и мужчинах. А мать еще удивлялась, почему они не подружились...
Старая учительница математики, живущая по соседству, читалась тяжко, как нудный философский роман в нескольких томах, полных пустословных разглагольствований и беспристанных нравоучений...
Была в жизни Маришки и особенная книга - в истершемся от времени и невзгод кожаном переплете, с остро заточенными металлическими уголками, написанная выцветшими бурыми чернилами (своей-чужой кровью)... Она упорно не открывала всех своих тайн, и резала ей пальцы страницами, если Маришка пыталась зайти слишком далеко. Название ей было - васпа.
Впервые Маришка столкнулась с ним, когда ей исполнился двадцать один год. К тому моменту она уже выучилась на библиотекаря, устроилась на работу в небольшой городок неподалеку, но на каждые выходные возвращалась в отчий дом.
Деревенька ее входила в число тех, что исправно платили васпам нехитрый оброк продуктами и топливом, а потому те - не врывались на улицы, сея смерть и разрушения. Староста в компании еще нескольких крепких мужиков встречался с ними далеко за околицей, доставляя им необходимые припасы, из женщин на этих встречах не присутствовал никто и никогда. Один раз лет в семнадцать Маришка попыталась проследовать за мужчинами тайком, но была поймана отцом и впервые в жизни выпорота. Потом, правда, родитель чуть ли не на коленях просил прощения, объясняя, что просто испугался за нее, как никогда в жизни...
Васпы были всеобщим глубинным страхом и невероятной загадкой, что увлекла ее, как в детстве таинственные значки, оказавшиеся буквами. Вот только понимать буквы и сложенные из них тексты ее научил отец, а разобраться в том, что из себя представляли васпы, не мог помочь никто. Маришка сама собирала крохи информации о них из уст очевидцев, упорядочивала, нанизывая на нить рассуждений, как слова - в предложение, но этого ей было мало.
Отец рассказывал, что они похожи на оживших мертвецов, такие же нездорово-бледные, тусклые, говорящие глухо, лениво, будто через силу, двигающиеся скупо, но жалящие больно, как и полагается осам. Маришка думала, что ее любимые книги тоже неживые, но это не мешает им содержать в себе полноценные миры...
Старый Прохор, раскуривая трубку, доверительно шептал, что пахнет от васп свежеиспеченными ванильными куличами и гарью, а от их тяжелой поступи стонет и проминается земля. Ночами Маришке снились угловатые фигуры, распространяющие вокруг тебя приторно-сладкий запах, забивающий легкие и дурманящий голову... Девушка просыпалась с нервно-колотящимся сердцем и долго лежала в постели, выравнивая сбившееся дыхание. Она боялась и... не боялась... Она хотела посмотреть на них вживую, прочитать, как всех людей, встречавшихся на ее жизненном пути.
Желание это осуществилось в один из последних теплых дней осени, когда она ушла в лес, собирать ягоды. Рядом с деревней все давно было выбрано детворой, а потому она углублялась все дальше и дальше в чащу, позабыв про запреты. И, кажется, зашла слишком далеко.
То, что молодой парень, возможно, ее ровесник, идущий через полянку - васпа, она поняла сразу. И дело было не только в военной форме горчично-желтого цвета, о которой не раз говорили очевидцы, но в самой атмосфере беды, следовавшей за ним...
И следовало бы затаиться, молясь, чтоб не заметил, прошел мимо, но завороженная смертельной грацией осы, она шагнула вперед и наступила на ветку, громко хрупнувшую под ее весом. Васпа обернулся. На неподвижном бледном лице живыми казались только глаза.
Она попятилась, не сводя с него взгляда. В голове вдруг зашумело, и решение пришло само собой: она побежала, не в деревню, в сторону, побежала, зная, что только раззадорит хищника этим поступком.
Васпа догнал ее почти сразу, сбил на землю, навалившись сверху всем телом, вмял во влажную после недавнего дождя почву и прелые листья, не оставляя сомнений в своих намереньях.
Деревенские парни пытались за ней ухаживать, но безуспешно. Те, что посмелее, были сборниками примитивных частушек, остальные - неумело-нелепыми стихотворениями первой влюбленности, трогательными, но наивными до отвращения. Ради интереса она пробовала целоваться с двумя-тремя, а одному позволила и большее, но особо приятных ощущений не получила, просто удовлетворила любопытство. Нежные поцелуи и робкие ласки раздражали ее, хотелось чего-то другого - острого, запретного. Хотелось силы, и чтоб ее слово "нет" не было услышано, чтоб ее прочитали всю, до корки, вывернули наизнанку и переписали наново.
Васпа дал ей это и немного больше.
Он целовал, как жалил, до боли и крови, неумело, но жарко. Раздевал бесцеремонно, срывая то, что не поддавалось сиюсекундно его напору. Касался требовательно, жадно, пришпиливал, как бабочку, к холодной земле пылающим телом, и от этого контраста окончательно слетали тормоза.
Она изучала его, как слепой - азбуку Брайля: губами - по коже, пальцами - по шрамам, телом - к телу.
И, кажется, смогла основательно удивить осу. Васпа написал на ней новую главу жизни, россыпью синяков и ссадин, но не превратил ее в эпилог (послесловие, послесмертие)...
Умоляя его о следующей встрече, Маришка тоже открыла для себя новую главу осиной книги. В похотливой улыбке и расчетливом взгляде мелькнуло: зачем отказываться от того, что само так настырно идет в руки?
Позже, приводя себя в порядок перед возвращением в деревню, Маришка задумалась, как скрыть от односельчан произошедшее. Быть ославленной на всю округу шлюхой не хотелось, видеть разочарование в глазах отца - тоже. А ведь он убьет ее на месте, если узнает, кто стал ее любовником... Чтобы избежать огласки и продолжать встречи с васпой, следовало заручиться чьей-то поддержкой. И она знала, чьей.
Домик старого Прохора стоял на самом краю деревни. Сам он, вместе с ее отцом, утром ушел на охоту. Несколько дней его точно не будет, а значит, дома осталась только Алина. Наивная, недалекая Алина, рыдавшая в три ручья над трагедией Ромео и Джульетты. Маришка прочитала сотни, тысячи книг, неужели она не сможет придумать душещипательную историю о запретной любви себя и васпы?
Подходя к околице, она вдруг подумала, что васпа отнюдь не романтическая баллада, которой она собралась потчевать Алину, а фолиант сказок - старинных, жутких, еще не испорченных цензурой. Сказок, в которых принц насиловал спящую принцессу, а мачеха, съев сердце падчерицы, вывешивала ее голову на главных воротах, чтоб та приветствовала возвращение отца из дальних странствий...
Каждая последующая встреча открывалась новой главой, новой жуткой историей, и начав читать их один раз, она уже не могла остановиться. И не хотела.
...Шло время. Васпа обзавелся нашивками сержанта, и взялся за обучение новых поколений неофитов...
Она все так же работала в библиотеке, приезжала на выходные и надолго исчезала в лесу... Алинка добросовестно прикрывала ее, проявляя несвойственную ей изобретательность. Маришка потчевала ее романтическими бреднями, выдуманными напрочь, и старалась не переодеваться при ней. Объяснить наличие шрамов той, которая не умела читать между строк, было бы проблематично...