Сумерки резали молнии, сильный порывистый ветер раскачивал деревья. Капли дождя бойко стучали по металлическому корпусу огромного андроида, но робот, не пытаясь укрыться от ливня, стоял на раскисшей тропинке, вглядываясь в сгущающийся мрак.
Внезапно, машина сорвалась с места. Пробившись сквозь живую изгородь, андроид оказался на пороге беседки, укрытой среди зелени. Потолок строения был низок, и роботу пришлось согнуться, нависая над длинноволосым мужчиной, сидящим на диванчике.
- Нам не удалось... договориться, - устало вздохнул человек, зябко кутаясь в промокший насквозь плащ.
- Кетжай, я догоню, - густым басом отозвалась машина.
Андроид сделал движение, собираясь покинуть беседку. Человек поймал робота за запястье могучей руки, вложил ему в ладонь что-то, сверкнувшее золотом при вспышке молнии.
- Не хочу делать похитителям подарков... Понимаешь меня?
- Все выполню, кетжай.
- Унеси. Пусть достанутся дочери.
- Кетжай, я...
Слепящий луч ударил в спину андроида, скользнул в сторону, срезая ствол. Оборванный на полуслове, робот упал, подбивая стойку, выламывая увитую зеленью решетку. Крона дерева легла на крышу беседки, заставляя скрипеть и шататься уцелевшие столбы. Поток воды хлынул вниз, волной прокатился по дощатому полу.
Откинувшись на сидении диванчика, человек неудобно вывернул шею. Плащ распахнулся, открывая ручку кинжала, всаженного под сердце.
* * *
Полосатые полицейские гравипланы, примеченные Вилолой еще у ворот парковой зоны, отдыхали на опушке, почти уткнувшись носами в разрушенную беседку. Наверное, здесь собрались патрульные с целого района. Офицеры оживленно переговаривались, но было слишком далеко, и любопытная девочка не сумела разобрать по губам ни единого слова!
Земля напиталась влагой, хорошо утоптанная тропинка оказалась такой скользкой, что спуститься с невысокого пригорка и остаться незамеченной казалось нереальной задачей. Сойдя на мокрую траву, Вилола понемногу подбиралась к гравипланам. Судя по количеству машин, влетевших на территорию городского парка, девочка уверенно предполагала, что происшествие экстраординарное. Теперь Вилола убедилась в своей правоте. Похоже, речь шла об очень серьезном преступлении, но полицейские все время двигались, словно нарочно не давая девочке ухватить нить разговора!
Вилола уже могла разглядеть царапины на бортах машин, ветви, срубленные выстрелами из лучевого оружия. Дальнейший путь лежал по узкому пешеходному мосту, перекинутому над пенистым злым ручьем. Заметив, что один из офицеров смотрит в ее сторону, девочка спряталась за дерево и, дождавшись, когда полицейский отвернется, быстро пробежала по открытому пространству.
Очутившись на другом берегу, тропа поднималась по едва заметному склону, струной вытягиваясь к беседке и гравипланам офицеров. Справа и слева от дорожки росли кусты, образовывая плотную живую изгородь, над которой крепостными башнями возвышались могучие ели. В свои неполные одиннадцать лет, Вилола была достаточно хитра. Поскольку полицейские немедленно отправят домой любознательную девочку, обращаться к ним неразумно и лучше просто не попадаться на глаза. В планы Вилолы не входило уйти, так и не узнав, что здесь случилось!
Осторожно раздвигая колючие прутья, девочка пробралась сквозь живую изгородь, и в нерешительности остановилась. Чуть выше по склону, сидел на корточках сутулый невысокий человечек, явно подслушивая, подсматривая за тем, что творилось на опушке.
Вилола и карлик одновременно увидели друг друга. Тонкий, заостренный нос делал незнакомца похожим на грызуна, его лицо было неприятным и не внушало ни малейшего доверия.
- Тихо ты, - прошептал карлик.
Девочка кивнула, на всякий случай, отступая от медленно приближающегося незнакомца.
- Тут нельзя находиться. Есть у тебя специальное разрешение?
- А у вас есть, интересно? - твердо и немного громче, чем это позволяла обстановка, спросила Вилола.
От звука ее голоса карлик испуганно скрючился, вывернув шею, некоторое время прислуживался. Пальцы незнакомца вдруг вцепились в плечо девочки, сухая холодная ладонь зажала ей рот. Ожидая чего-то подобного, Вилола резко вывернулась, шарахнулась в сторону. Не удержавшись на мокрой траве, карлик упал, не отпуская девочку, потянул за собой.
Схватившись за корень дерева, незнакомец повис над водой, коротким безжалостным рывком сбрасывая Вилолу в бурный поток.
* * *
Ручей распух после сумасшедшего ночного ливня, превратился в настоящую горную речку с непредсказуемым и опасным течением. Вилола не успела понять, что случилось, а вода уже пронесла ее под настилом моста, вытащила на стремнину, вовлекла в жуткую скачку, бешеную, истеричную пляску волн.
Отчаянно барахтаясь среди хлопьев снежной, невесомой пены, девочка случайно поймала, ухватилась за несущийся рядом обломок бревна. Для Вилолы все происходило в полной тишине. В метре мог свирепствовать водопад, слух ей не помогал, и зрение оказалось почти бесполезным. Девочке нечего было и думать, чтобы взобраться на скользкий, выглаженный добела бок дерева, но этот жалкий импровизированный плот помогал хотя бы держать над водой голову!
Волны набрасывались на отвесные глинистые берега, словно изголодавшиеся хищники на добычу. Поворот следовал за поворотом, у Вилолы создавалось ощущение движения по кругу с все увеличивающейся, увеличивающейся скоростью. Девочка знала, что ручей вскоре впадет в настоящую реку, окаймляющую парк, и не стремительность воды нарастает, а ее собственные силы тают. Дикая карусель не отпускала Вилолу, не давала девочке шансов покинуть безумный аттракцион.
Течение повернуло под прямым углом, бурливый вал подхватил дерево, поднял, казалось, до вершин елей, и сейчас же бросил вниз. На узкой каменистой косе, выдающейся почти до противоположного берега, стоял мальчик. Увидев Вилолу, он зашел по колени в воду и протянул вперед ветку.
Обломок бревна с размаха ударился о камень, вырываясь из рук ослабевшей девочки, подлетел в воздух, перевернулся, блестя белыми боками. Чувствуя под ногами дно, она никак не могла встать, любая попытка жестоко пресекалась волнами, вновь и вновь утягивающими девочку на глубину. Вилола почти захлебнулась, не побежденная, сдавалась против своей воли.
Мальчик подхватил ее, когда Вилола была готова упасть. Река, зажатая берегами, удвоила, утроила, удесятерила ярость, справиться с течением здесь не сумел бы и взрослый, очень крепкий человек. Вода атаковала, со свирепым восторгом накинулась на ребят, разом смяв сопротивление мальчика, закружила в неистовом вальсе, протащила над глубиной в секунде от изуверской казни.
Стальной корпус разбил воду в сверкающие брызги. Это была упавшая с берега комета, металлическая глыба, крейсер, нерушимая стена, целый континент из железа, непобедимая природная стихия, перед которой без боя отступило течение, пенная горная река стала кротким ручейком, отпуская измученных пленников.
* * *
Вынеся на берег ребят, огромный металлический андроид как мог удобно устроил их на камнях и деловито, со знанием дела осмотрел. Мальчик не жалуясь, превозмогал сердечную боль, Вилола с трудом сгибала правую ногу, но робот нашел, что дети вполне здоровы. К счастью, оставив несколько синяков, царапин, совершенно отняв силы и изрядно потрепав нервы, сумасбродной реке, в самом деле, не удалось причинить серьезного вреда ребятам.
Сдвинув пластину на своей широкой груди, андроид покопался в ремонтной нише, вытащил миниатюрный приборчик и установил на валуне. Жужжащая, тускло светящаяся полусфера грела так сильно, что от одежды детей повалил пар, а вода под камнем моментально высохла. Едва отдышавшись и немного согревшись, мальчик вытащил из внутреннего кармана куртки толстую, миниатюрного формата книжку и стал сушить промокшие страницы.
- Вам нужно к врачу, - проговорил механизм.
- Мама учит, врачам нельзя доверять.
Вежливо выслушав мальчика, андроид развернулся, направляясь в тень деревьев, и дети увидели на его спине большую рваную рану, из которой толчками выступала маслянистая жидкость. Робот двигался уверенно, но медленно, что-то поскрипывало, тоненько и сбивчиво стрекотало в корпусе механизма. Сев у глинистого берега, автомат положил ладони на шары коленных суставов, и замер.
- Тебе и твоему роботу досталось, - громко сказала девочка. - У тебя ведь такой большущий синячина под глазом! И щека поцарапана!
- Это раньше.
- Знаешь, как помочь храбрейшему роботу?
- Я не знаю.
- Хорошо, что вы здесь появились. Просто замечательно отлично!.. И меня зовут Вилола, - представилась девочка.
- Алексей Александрович.
Мальчик выглядел старше Вилолы на год, максимум, на полтора. Приняв его слова за шутку, девочка хихикнула.
- Язык сломаешь! Ты отважный храбрец и великий юморист! Значит, Алексей Александрович, а твой робот, наверняка, Навуходоносор Варфоломеевич?
- Серия одиннадцать. Пятьсот шестьдесят пятый, - раздельно произнес автомат. От густого тяжелого баса с откоса посыпались камешки.
- Алексей Александрович я могу домучить раз, или два, но мы же теперь станем закадычными друзьями! И как тебя называют в школе, во дворе, мой спаситель, доблестный рыцарь, странствующий с безымянным железным оруженосцем? Как тебя зовет мама, когда хочет, чтобы ты попробовал свежий пирог?
- Алексашка, - выдавил мальчик.
- Какое замечательное имя! Недавно я читала толстенную скучную книгу, там был герой по имени Алексашка. Книга чепуховая, злющему врагу читать не посоветую. Вот герой мне понравился, и ты понравишься тоже. Нет, смельчак Алексашка, ты ведь мне уже нравишься!
Мальчик, все время разглядывающий что-то у себя под ногами, впервые посмотрел в чистое, открытое лицо Вилолы, и сразу опустил глаза. Мокрая, с кровоточащим порезом поперек лба, жиденькими веревками спутанных темных волос, лежащих на плечах, девочка все равно была очень красива, а юному герою попросту показалась ангелом. Броскую, приятную, запоминающуюся внешность Вилолы портил немного расплюснутый нос, ее руки выглядели чуть сильнее и крупнее, чем положено девочке, в общем-то, хрупкого телосложения, но эти детали ускользнули от внимания Алексашки. Его настороженный взгляд, недобрый, будто у повидавшего лиха волчонка, заметно потеплел и рассеялся.
- Намного лучше костра! И как называется эта ваша круглая штука?
- Наконечник сердечника трансформаторного модуля источника питания, - чеканя каждое слово, ответил андроид. - Необходим ремонт в заводских условиях. До аварийного отключения системы питания тридцать четыре минуты.
- Алексашка! Жалко тебе сказать, важный начальник, Алексей Александрович?
- Робот ведь объяснил. Это источник питания.
- И как же он сам теперь обходится без энергии?
- Я... По-моему, он скоро отключится... из-за повреждения.
Вилола встала и легко, словно больное колено не мешало ей, подошла к андроиду.
- Робот, твой хозяин разбирается в технике как самый крошечный младенец. Мы можем тебе помочь?
- Кетжай не хотел бы впутывать детей в это опасное дело.
- Алексашка, твой робот что-то ответил?
На миловидном, хотя и довольно невыразительном личике мальчика, появилась робкая гримаса удивления. Крупные, вывернутые наружу мочки ушей, издали кажущиеся безвкусными серьгами, придавали ему глуповатое, по крайней мере, очень несерьезное выражение. Теперь, после вопроса Вилолы, мальчик стал жалок, смешон, как престарелый клоун, зачем-то вышедший на арену.
- Мы с ним совсем не вместе, - осторожно, явно боясь обидеть девочку, выговорил Алексашка, пряча плохо подсохшую книжку за пазуху. - Он сказал, опасное дело не для детей.
- Где твой хозяин? И кто тебя ранил? Это случилось ночью, у беседки? - быстро спросила Вилола.
- Кетжай мертв.
- Скорее, скорее! Говори, не тяни, Алексашка!
- Он сказал, "кетжай мертв", - промолвил мальчик, шагая с камня на камень.
- Робот, я видела преступника, это он столкнул меня в воду! Мы должны поймать ужасного злодея, передать полицейским!
Андроид резко поднялся, стальной горой нависая над ребятами.
- Вам пора идти.
- Прогоняет, конечно?
- Да, - подтвердил немного оживившийся Алексашка.
- Робот, хозяин назвал бы тебя подлым предателем и стал презирать! Алексашка, подтверди?
- Мама учит мстить за любую обиду.
- Ответил?.. Алексашка, робот мне что-нибудь ответил?
- Молчит.
Вновь открыв лючок ремонтной ниши, андроид вытащил золотой, инкрустированный камнями крест, который отдал девочке и золотую пластинку, передав ее Алексашке.
- Подарки дарят спасителям, а не спасенным! - огорчилась Вилола.
Покрутив крест в руках, она мигом обнаружила в перекладине тонкий паз, попробовала подцепить ногтем камешек, гравировку на кнопочке в центре, но попытки не увенчались успехом. Разумный механизм наблюдал за действиями Вилолы, представить, о чем сейчас думал андроид, конечно, не сумел бы никто.
- Кетжай попросил бы вас помочь, - вновь заговорил робот. - Спрячьте дома, это принадлежит его дочери. Теперь только вам.
- Он сказал, мы поможем, если унесем с собой вещи, - не дожидаясь вопроса девочки, повторил Алексашка.
- Там у беседки полицейские! И мы все им расскажем! Идем, робот, ты будешь защищать нас от преступников! Сожми покрепче железные кулаки.
- Вы уходите, или все бесполезно, - пробасил механизм.
- Робот говорит, нам лучше уйти.
- Вы же вместе меня спасли! Мы друзья! Алексашка, я никогда в жизни не брошу друга в беде! - горячо воскликнула Вилола.
- Уходите. До отключения системы питания двадцать восемь минут. Кетжай был бы благодарен... друзьям.
* * *
По пути выяснилось, что дети кучу времени проводят в прогулках по парку, живут в паре кварталов друг от друга, ходят буквально по одним и тем же тропам, знают тайные места, где можно пробраться сквозь ограду. Судя по всему, они не встречались прежде лишь из-за острой, глубокой разности характеров. Вилола была контактной и разговорчивой девочкой, а Алексашка ценил одиночество, он отмерял слова так скупо, словно выдерживал регламент, какую-то определенную дневную норму, превысить которую нельзя ни в коем случае.
Говоря редко, еще реже поднимая глаза на собеседницу, мальчик отмечал, что Вилола наблюдает за его лицом. Алексашку такая внимательность пугала, но, поняв, почему новая знакомая заставляла повторять сказанное роботом, он потрудился привыкнуть к быстрым, ежесекундным и пристальным длительным взглядам Вилолы. Металлическое лицо андроида было лишено каких-либо устройств, показывающих мимику, за правильность артикуляции отвечали блоки молекулярных плат, спрятанные в стальном корпусе, на месте рта поблескивала хромом узенькая, чисто декоративная решетка. Девочка не слышала робота, она не слышала вообще, превосходно читая по губам.
Вилола не умела страдать, давно свыклась с глубокой тишиной, научилась жить в мире, где нет звуков. На малейшую издевку она ответила бы презрительной улыбкой, шпилькой или даже ударом кулака, но Алексашка понимал, думал и чувствовал совершенно по-другому. Для него отсутствие слуха у Вилолы было крупным недостатком, который делал девочку уязвимой, немыслимо ранимой, подверженной глупой, бездумной жестокости окружающих.
Их объединила чужая, не оставляющая ни малейшей надежды на разгадку тайна. Приняв Вилолу, хотя и не впустив в собственный, абсолютно закрытый мирок, Алексашка оберегал ее даже от себя самого. Вялая речь мальчика, практически лишенная интонаций, сделалась намного яснее и четче, на сереньком невыразительном лице стал отражаться застенчивый, отдаленный признак эмоций. Получалось у него на удивление плохо, но Алексашка старался, делал что мог, этот его труд был воистину бесценен.
Выйдя за ограду парковой зоны, ребята оказались на беспорядочной гигантской свалке старой техники. Никто в городе не помнил, кто и когда первым оставил отслужившую свое машину на обочине автострады. Произошло это не меньше века назад, за десятилетия свалка выросла до немыслимых размеров, заняла все пространство вдоль парка, перепрыгнула через скоростное шоссе, готовясь врезаться в жилые кварталы, организовала несколько безобразных форпостов между крайними домами.
При желании, здесь можно было найти проржавевшие каркасы автомобилей выпуска начала двадцать первого века, тяжело пострадавшие в авариях новенькие гравипланы и, вполне возможно, даже звездолет. На краю автострады, словно на обочине жизни, стояли хлипкие хижины, халупы диковатого вида, часть которых была сварена из корпусов дряхлых машин. Над свалкой висел дым, слышались крики, нестройный хор голосов, веселый детский визг. В трущобах, в этих странных железных домишках тоже жили люди!
Разбитое колено не причиняло Вилоле особенной боли, но кровь из раны пропитала джинсы насквозь. Черпая воду из лужицы на земле, девочка попыталась замыть пятно. Алексашка достал книжку, уныло перелистывая все еще влажные, покоробившиеся страницы.
- Любишь читать?
- Терпеть не могу, - признался мальчик.
- И зачем тогда носишь книгу, Алексашка?
- Мама велит.
- А своей головы, интересно, у тебя нет? - спросила Вилола, движением пальцев переворачивая обложку, на которой красовалось изображение жуткого демонического существа, вцепившегося когтями в лежащего ничком человека. Наверное, это был катехизис или сборник молитв редкой, вероятно, реликтовой секты. Судя по колоритной, с тщанием выполненной картинке, убеждения и нравственные ценности духоборов лежали несколько в стороне от гуманизма, веры в доброту и справедливость высшего разума.
- Не беда. Сам подумай, зачем тебе книга и крестик?
- Я не знаю... Это нужно маме.
Ссутулившись, как-то сразу став меньше ростом, Алексашка перекинул куртку через плечо и зашагал обратно к ограде парка.
- Постой! Ты куда?
- Я буду искать, - буркнул Алексашка, обернулся и повторил специально для девочки: Я буду искать до темноты.
- Постой, тебе говорят!.. Алексашка! - закричала Вилола. Догнав мальчика, она поймала Алексашку за локоть, останавливая. - Ты потерял свой крестик в воде! Не понимаешь?!
- Я понимаю. Мама меня теперь убьет.
- Какие глупости! Алексашка, это из-за меня, а я тебя не отпускаю. И не хватало еще, чтоб ты утонул! Веди меня к себе домой, все подробно расскажу твоей маме, и она простит.
- Сначала убьет. Обоих.
- Дорогущий был крестик? Фамильная реликвия?
- Я не знаю... Оловянный...
- Так возьми золотой, Алексашка! Твоя мама верит в чудеса?
- Кажется, - подумав, подтвердил мальчик.
- Объяснишь, что вытащил из реки добрейшую лесную фею, и она в благодарность сделала твой крестик драгоценным! И сказки про разное волшебство ты тоже не читаешь? Добрые поступки вознаграждаются.
Алексашка молчал, разглядывая шикарный, инкрустированный камнями крест. Его фантазия работала абсолютно в иных плоскостях, но восторженная уверенность Вилолы как-то сразу успокоила мальчика. В самом деле, этот крест был и больше и тяжелее и красивее и, конечно, гораздо ценнее оловянного крестика Алексашки. Разноцветные камешки мерцали так приятно, что мальчик сдался.
- Ты точно лесная фея?
- Разве не похожа? - засмеялась Вилола, поправляя волосы. - Мы, феи, часто плаваем по рекам, испытываем характеры разных людей на прочность. Веришь?
- Я верю.
* * *
Алексашка жил в деревянном покосившемся бараке, таком старом, что казалось, почерневшие от времени бревна уже готовились превратиться в камень. Природа, словно стыдясь дела человеческих рук, заботливо укрыла строение зеленью. Два из трех окон жилища выходили на скоростное шоссе, за ограждением которого начиналась свалка. Квартира располагалась в торцевой части жалкого здания, кто-то из прежних хозяев пристроил со двора веранду, выкопал из нее глубокий погреб, уходящий под барак. Ржавая вентиляционная труба, не крашеная, наверное, со дня сотворения вселенной, торчала между кустами малины, будто пограничный столб неизвестной или непризнанной миром державы.
- Мне не привычно называть взрослого человека без отчества... Но ты не думай, мне ведь совсем-совсем не трудно все объяснить твоей маме!
- Я справлюсь.
- Не стесняйся, Алексашка. Понимаешь, мне будет стыдно, если тебя станут ругать или даже накажут за смелый благородный поступок.
- Встретимся завтра?
- Конечно! Алексашка, тайны существуют для того, чтобы мы с тобой их раскрывали. И не забудь захватить подарки робота... Знаешь у забора старую рябину? Утром жду тебя там.
- Во сколько?
- Да как проснешься, - улыбнулась Вилола.
- Я встану рано.
- Так тебе и поверила. Все мальчишки ужасные сони, и ты такой же, и не возражай!
К калитке, сердито урча мотором, подкатил маленький фургон. С пассажирского кресла встала сухая подвижная женщина, скромной внешности и среднего роста. Перебросившись с водителем несколькими фразами, она открыла дверцы грузового отсека, спустив на дорогу канистру.
- Мама, я сейчас.
Пробежав по палисаднику, Алексашка снял с машины пару серых пластиковых емкостей. Нанниэлль прикрыла дверцы, похлопав ладонью по борту фургона, сказала:
- Теперь езжай, служивый... Неси в дом, - добавила она, обращаясь к сыну.
- Давайте, я тоже вам помогу!
Нахмурившись, Нанниэлль оглядела девочку с головы до ног, старчески жуя губами. Думая, что она говорит, Вилола попыталась уловить смысл. Пристальное, странное внимание девочки испугало, вызвало раздражение Нанниэлль.
- Кто это еще? - бросила она.
- Вилола, мама.
- Подружка. Гены твоего папочки. Паршивый идиот с яслей таскался по грязным девицам, и ты туда же. Поганец. Когда сердце твое лопнет, вспомнишь слова матери.
- Алексашка никуда ведь не таскался, - оторопела Вилола. Она говорила громко, после каждого слова Нанниэлль вздрагивала, как набедокуривший котенок и зло щурилась.
- Ну, помогай, раз вызвалась.
Согнувшись под тяжестью ноши, девочка побрела по тропинке между цветниками. Алексашка шагал впереди, держа в одной руке канистру, а в другой емкость. Последней, налегке, шла Нанниэлль, обжигая спину Вилолы пронзительным взглядом, задумчиво бормотала:
- Всякое место и всякое время удобно демонам искушения, но нет для них минуты удачней, чем минута выбора. Настоятель предупреждал, появится ведьма, посланница зла, лишит мою душу жажды, доведет до отчаяния. Дьяволы измучат тело болезнями, тысячами несчастий и предназначение, моя единственная цель утонет во времени... Ответь, кто подослал тебя мне?
Разумеется, девочка молчала, собирая все силы, тянула слишком тяжелую для нее емкость.
- Она ведьма, - выдохнула Нанниэлль.
- Вилола вас не слышала, мама.
- Ты и есть та самая ведьма. Ведьма... Ведьма.
Большую часть захламленной до ужасающего состояния веранды занимал кривобокий шкаф, на полках которого в полном беспорядке стояли банки, лежали тряпки, старые газеты, металлические детали, скорее всего, позаимствованные на соседствующей с бараком свалке, и какие-то непонятные, совсем уже омерзительные клочья. Здесь пахло плесенью, железом, в отраженных лучах солнца колыхались сеточки паутины.
Оставив свою поклажу в углу веранды, Алексашка положил ладонь на левую сторону груди, придерживая, умеряя бег больного сердца. Сделав несколько опасливых, отдающихся острой резью вдохов, мальчик вернулся к цветнику, принял у безнадежно отставшей Вилолы емкость, и вновь поднялся на крыльцо.
- Мы тоже заказываем на дом родниковую воду, - утомленно вздохнула девочка. - И иногда помногу, чтобы часто не обращаться. Только нам ее привозят в смешных пузатых бутылках, запечатанных так крепко, будто там сидит бедный старенький джин. Когда я была совсем очень маленькая...
- Ты знаешь, что там не вода, ведьма, - судорожно кривя рот, прошипела женщина.
- Отпустите, мне страшно... Отпустите... тетя Нанниэлль!
Выскочив из двери, Алексашка замер на верхней ступеньке крыльца. Вилола сжалась в комочек под нависшей над ней женщиной, не сводя глаз с пышущего злобой лица, нервно дрожащих губ Нанниэлль.
- Ты знаешь, что там бензин, ты знаешь зачем, ведьма, ты знаешь мое защитное имя, ты знаешь все обо мне, настоятель предупреждал, настоятель предупреждал, что ты появишься, ведьма, я тебя раскусила... Ведьма. Ведьма!..
- Я раскрыл ей ваше имя, мама, - промямлил Алексашка.
- Не пялься на меня... ведьма...
- Она не слышит, мама. Читает по вашим губам.
- Глухая? Почему же ты выбрал глухую подружку? Не нашлось нормальной девицы? Или ты тоже... - отпуская девочку, Нанниэлль резко повернулась к Алексашке, и некоторое время смотрела на него, словно не узнавала. - Где твой молитвенник, паршивец?
Приняв от сына покоробившуюся книжку, женщина открыла молитвенник с таким видом, будто была уверена, что со страницы соскочит нечто жуткое и опасное.
- Он не виноват. И он меня ведь спасал и вот случайно... потерял в реке...
Алексашка затряс головой, давая понять Вилоле, что ей не стоит, ни в коем случае нельзя продолжать. К счастью, Вилола, напуганная приемом и странным поведением женщины, послушалась.
- Подойди, - приказала Нанниэлль и, подождав, когда мальчик встанет на колени, приложила раскрытый молитвенник к его лбу. - Не крестом крестили мы обращенных, а ножом и кровью, не клинки видели нацеленными в свою грудь, а ложь и клевету. Могучий, не дай вездесущим посланникам зла загубить мою душу человеческую, нарушить клятвы верности, потерять цель из сердца. Укрепи, подари мне знание, уверенность и защиту...
Она говорила дальше, долго, неторопливо, нараспев, покачиваясь. Слова становились грубее, ужаснее, непонятнее. Трудно представить, что могло случиться в принципе, но с Алексашкой, мирно стоящим на коленях, ничего не происходило. В твердый, мрачно-торжественный голос Нанниэлль закрались легкие сомнения, затем все отчетливей зазвучали нотки разочарования.
- Настала твоя очередь предстать перед ликом Могучего, гадкая ведьма, - прохрипела женщина. - Подойди, сгори в праведном костре нашего гнева.
- Встретимся, Алексашка!
Увернувшись от занесенной над ней книги, Вилола перепрыгнула через клумбу и, рванув калитку, скрылась за оградой.
* * *
Оставив ступеньки беленой, скользкой от плесени лестницы, Алексашка поднял голову, будто из глубокого колодца выглядывая со дна погреба. К синяку под его глазом и царапине на щеке добавился свежий багрово-синий кровоподтек на лбу, а рукав куртки держался на ниточках.
- Мама, вы не выключите свет? - робко спросил мальчик.
- Молись и работай, чтобы Могучий простил тебе великое прегрешение. Подумать только, утопить святую книгу в реке! Да лучше бы ты сам утонул, а молитвенник оставил на камне!
- Мама, вы не выключите свет потом?
- Разве я не дала тебе свечу и целую спичку?
- Одной свечи на целую ночь не хватает, мама.
Некрасиво перекашивая рот, Нанниэлль засмеялась:
- Тебе уже целых пятнадцать лет! Здоровый совершеннолетний мужик, ночи напропалую гуляет с уродливой распутной ведьмой, а сам до сих пор боится темноты! Рассказать в школе? Если ты вздумаешь мне мстить, знай, сердце твое лопнет, стоит мне произнести одно короткое заклинание. Думаешь, я и дальше собираюсь терпеть твои мерзкие выходки? Завтра же отправлю на улицу, к дворовым псам! Как ты собираешься жить дальше, без меня, папашин ублюдок?!
- Мама, мне одиннадцать.
- Молись, чтобы Могучий подарил тебе свечку!
Труха посыпалась с упавшей крышки, заставляя Алексашку отпрыгнуть в сторону. Загремел замок, Нанниэлль, громко ворча, затопала по веранде, что-то покатилось, звякнуло, разбиваясь. Хлопнула входная дверь, и сразу стало тихо. Звуки оборвались так резко, будто мир людей, Земля, реальность мгновенно исчезла, растворившись в космосе.
Лестница располагалась примерно в середине подвала. Не слишком сухой погреб тянулся под дом и уходил под цветник, где выпускал на поверхность две толстенные вентиляционные трубы. Прежний владелец квартиры построил вдоль стен добротный деревянный стеллаж, теперь от него остались лишь кронштейны на балках. В углу виднелась железная, застеленная серым пледом кровать, круглый стол, узкий стальной шкаф без дверцы, на единственной полке которого стояла статуэтка и картина. Здесь было совсем не уютно, но довольно тепло и опрятно, четыре лампочки неплохо освещали помещение.
Ничем не укрепленные земляные стены старого подвала постоянно осыпались, но металлические балки и стальные листы перекрытия до сих пор оставались крепкими. Хотя для дома существование погреба вряд ли несло угрозу, Нанниэлль панически, до полной невменяемости боялась, что их квартира провалится. Сама она вообще не рисковала спускаться в подвал, поручив Алексашке заботу о погребе, ни единой секунды не доверяла сыну свою жизнь. Забитый, скрытный мальчик всегда казался ей бомбой с часовым, то идущим, то останавливающимся вновь механизмом. Нанниэлль чувствовала себя лишь в относительной безопасности, держа сына в подвале дома. В конце концов, однажды Алексашка мог погубить их обоих!
На ладони мальчика лежала тоненькая желтоватая свеча и коробок. Стараясь не смотреть на картину, Алексашка проверил, суха ли спичка, тщательно установил свечу на специальной подставке перед холстом, положил рядом открытый коробок. Твердо зная, что мать обязательно выключит свет в погребе, он готовился к внезапной, пугающей ночи с поразительным терпением и покорностью. Лампы могли погаснуть каждый миг, Алексашка боялся этого и ждал так, как ждет казни измученный пленник, но внешне это никак не отражалось.
Мальчик стащил с кровати покрывало, не замечая, что плед возится по земле, складками материи принялся вытирать капли влаги на бронзовой полуметровой женской скульптуре. Несмотря на очевидную необычность манеры художника, самый жесткий, жестокий критик нашел бы фигурку настоящим произведением искусства, эмоциональным и сильным. Талант мастера поражал неординарностью. В тонком, перенасыщенном мельчайшими деталями рельефе, покрывающем одежды женщины, угадывались змеи, скорпионы, саламандры и совсем уже отвратительные небывалые гады. Чуткая, чисто звериная настороженность, запечатленная в повороте головы, морщинках лба, изгибах бронзового тела, придавала фигурке ускользающее очарование, одновременно притягательное и отталкивающее, вызывающее и неприязнь, и жалость.
Как утверждала Нанниэлль, статуэтку когда-то сделала она сама, вдруг потеряв интерес к творчеству, почувствовала непреодолимое отвращение к законченному произведению. Без всяких споров, в бронзе была отлита сама Нанниэлль, но авторство произведения вызывало сомнения. Кроме этой великолепной статуэтки, в доме Алексашки не было ни инструментов скульптора, ни других, пусть даже и менее значимых произведений.
Похоже, эта тайна не имела шансов когда-либо оказаться раскрытой. Откликаясь на странноватое, несомненно почерпнутое из религиозной литературы имя Нанниэлль, женщина редко, с очевидной неохотой и подозрительностью сообщала подробности истинной биографии. Она успешно получила высшее образование, официально никогда не была замужем, и вопросов о себе не признавала. Где и на кого Нанниэлль училась, почему оказалась в столь стесненных жизненных обстоятельствах, оставалось тайной даже для Алексашки, который не представлял, как в действительности зовут его маму, впрочем, даже не имея фантазии это узнать. Вселенная существовала ради Нанниэлль, где-то там, на окраине мироздания, кружила планетка покорного, приученного, лишенного голоса сына, и на этом коротком отрезке, острие бритвы, хрупком перемирии они оба существовали.
Вспомнив о подарках андроида, Алексашка вынул из кармана увесистый крест, вместе с золотой пластинкой положил к свече, и опять проверил, насколько суха единственная спичка. Когда все приготовления были завершены, мальчик взял из-под лестницы лопату, веник, принялся методично, не торопясь, собирать в ведра нападавшую со стен землю. Алексашка не мог подумать, что наказание несправедливо и самая святая из святых книг не стоит крупинки страха ребенка. Напротив. Не сказав, не признавшись матери о том, что крестик потерян, мальчик ждал в будущем урагана, предчувствовал впереди настоящую кару.
После встречи с Вилолой, Нанниэлль пребывала в подвешенном состоянии, которое, естественно, мог исправить только алкоголь. Весь вечер борясь с нервным напряжением, женщина прикладываясь к бутылке, в конце концов, попросту забыв выключить свет в подвале. Скрючившись под пледом, Алексашка заснул, веря, что сегодня мама его пожалела.
* * *
Глубокой ночью по опустевшей автостраде понеслись тяжелые громадные контейнеровозы, и барак задрожал. С дырявого потолка посыпалась известка, пыль, труха. Сервант, словно живой, отпрыгнул от стены и двинулся к середине комнаты. Лампочка закачалась, посуда зазвенела, из упавшей на пол бутылки выплеснулись остатки спиртного.
Оторвав голову от кухонного стола, Нанниэлль пришла в себя и, не очень твердо держась на ногах, сразу ринулась на веранду. С исступленными криками вылетев на крыльцо, она запрыгала по палисаднику, сгоряча перемахнула через ограду. Лишь оказавшись в свете уличных фонарей, Нанниэлль почувствовала себя в безопасности. Дом был цел, соседи не выскакивали, спасаясь бегством из разрушающегося строения и, привыкшие к постоянному шуму, воплям соседки, похоже, вообще не проснулись.
- Бесовское наваждение... Ведьма старается, - забормотала женщина и, тряся головой, как измученная оводами лошадь, понуро побрела обратно.
Нанниэлль была слишком пьяна, чтобы вспомнить сейчас о своей цели, молитве или заговорных словах, подсказанных настоятелем, но, оказавшись на веранде, заметила емкости с бензином. Блуждающий взгляд женщины сконцентрировался на выключателе, лицо дрогнуло, расплылось от тошнотворной гримасы, особенно отвратительной тем, что это был призрак, дальняя родственница материнской улыбки.
Устав от полного происшествий дня, Алексашка спал спокойно и крепко, как, казалось, могут спать только дети в доме любящих родителей. Его не разбудили ни контейнеровозы, ни шепот осыпающейся со стен земли, ни топот матери на веранде. Стоило Нанниэлль выключить свет в подвале, как мальчик подкинулся, будто от удара.
Отбросив плед, он пошел по земляному полу, вытянув во мрак руки. Пальцы дрожали, сердце забилось так сильно, словно спешило отчеканить последнюю тысячу ударов и лопнуть, разрывая хилое тело мальчика. Темнота была осязаемой и живой. Алексашка знал, что вокруг кишат монстры, от одного вида которых любой человек навсегда потеряет рассудок. За спиной мальчика, ради насмешки копируя каждое его движение, шел безобразный, ужасный рыжебородый гигант с тремя кровавыми шестерками на волосатой груди. Однажды Нанниэлль так живо и красочно описала сыну Антихриста, средоточие зла, существующего для борьбы с церковью, рыжего, плешивого, чудовищного исполина по имени Армиллий, что губитель народов услышал это, избрав Алексашку игрушкой в своих демонических забавах. Кошмарный монстр не хотел с ним расставаться. Стоило Алексашке оказаться в темноте, как появлялся Армиллий!
Зажигая свою единственную спичку, мальчик ощущал адский жар. Дыхание мерзкого исполина обжигало не плоть, а разум, трепещущая алая пелена понемногу заполняла сознание, набирающая обороты боль начинала выкручивать тело Алексашки конвульсией. Тело уже было готово подчиниться Армиллию, и только человеческое сознание продолжало бороться.
Спичка несмело чиркнула, прошлась по коробку в другой раз, с шипением высекая короткую искру, безмерно одинокой звездой упавшую во враждебные пространства тьмы. Робкое, колышущееся, готовое умереть пламя показалось мальчику божественным чудом. Он перестал дышать, держал спичку так бережно, сколько позволяли трясущиеся пальцы. Исстрадавшееся сердце сделало внушительную паузу, и... фитиль вспыхнул.
На стенах заколыхались мгла, запрыгали уродливые тени. Кровожадные дьявольские создания удирали даже от этого от слабого света! Дольше всех упирался Армиллий, прячась под лестницей, скрывался за стальным шкафом, пытался забраться под кровать.
Алексашка закрыл глаза, чтобы не смотреть на агонизирующих монстров, и не видеть полотна, подсвеченного жалким лепестком огня. Ненависть, страх исходили от картины, нарисованной рукой далеко небесталанного, но глумливого и глубоко порочного художника. Здесь были святые, похожие на разбойников, вампиры, молитвенно сложившие ладони, хищно ухмыляющиеся ангелы, грызущие друг друга грешницы и праведники. Мастер умудрился смешать до состояния безумного гротеска темы разных библейских сюжетов, не потратив ни миллиметра полотна для того, чтобы объяснить всплеск черных эмоций.
Понимая, что спасен, Алексашка не испытывал радости. Жизнь тоненькой свечи продолжалась немногим дольше получаса, эти драматические, полные нервного напряжения минуты, мальчик провел, не покидая круг света. Нанниэлль ждала, что перед угрозой остаться в темноте, сын примется истово молиться, но Алексашка верил в поддержку, защиту и самих богов лишь в ее присутствии! Веранда была обращена на восток, первые же лучи солнца падали на пол, проникали в щели крышки, чертили короткую блеклую линию на верхней ступеньке. Сейчас, там было безнадежно темно, в горних сферах не нашлось богов, которым вздумалось бы противостоять демонам тьмы ради какого-то злосчастного мальчишки.
Взобравшись по лестнице, Алексашка несмело поскреб крышку.
- Мама, - негромко позвал он, прислушиваясь к тишине и рокоту моторов.
Свеча сгорала без остатка, под конец, заплакав, растеклась желтоватой массой. Огонек замигал, сделался маленьким, совсем крошечным и исчез, задавленный густым мраком.
Алексашка не понял, что произошло. В миг наступления темноты на перекрытии возник яркий, светящийся золотом крест, и что-то зыбкое, текучее, разлилось по земляному полу. Картина, страшное полотно расплывалось, краски сгорали синим бездымным огнем, а под расползающемся на волокна холстом сиял крест и золотая пластинка. Мутные, колеблющиеся, зеркальные фигуры закружили по подвалу в странном танце.
Прикрыв глаза ладонями, мальчик не избавился от видений. Призраки уже владели им самим, повелевали чувствами и разумом. Подвал остался на Земле, а сама планета потерялась где-то в бесконечности мироздания. Сердце доколотилось до рези, до того страшного момента, когда боль воспринимается чем-то обычным, естественным. Вокруг был космос, холод, чужие солнца, сияло созвездие Южного креста. Алексашка летел сквозь вселенную на корабле, полном роботов, он был всем, и звездолетом, и каждым из мельчайших механизмов судна, не ощущая ничего, кроме блаженной, восторженной ненависти. Сейчас у Алексашки не было сердца, оно осталось где-то на утонувшей в космосе, потерянной, ненужной Земле...
Сиреневые фантомы расплывались, поднимаясь к потолку почти невидимым дымком, жидкостью плескались на полу. Воздух приобрел изысканный аромат цветов. Внезапно вернувшись из путешествия по космосу в мрачный подвал, больше напоминающий камеру пыток, мальчик спустился на скользкий, залитый живой текучей краской пол. Никогда в жизни у Алексашки не возникало чувство защищенности, а теперь оно неожиданно пришло. Осмелевшая было боль в груди, опять угасла, и мальчику по-прежнему казалось, что у него нет сердца.
* * *
Перемешав коричневую, чуть пенящуюся жидкость, Нанниэлль наклонилась к банке и отпрянула, громко чихнув. Подумав, она высыпала все содержимое пакетика, загрохотав ложкой по стенкам посудины.
- Мама, дереву не будет больно? - спросил Алексашка.
- Я надеюсь, будет. А мне не больно, когда они смеются? Трудно гадам спилить дерево, если мне вот мешает?! Моим цветам, думаешь, не больно?
Мальчик выглянул в окно. Красивый раскидистый клен, растущий у соседей, заслонял цветы от солнца, отбрасывал плотную тень, в которой тонуло добрых две трети всего участка и палисадник целиком. Днем эстафету у кроны дерева возьмет дом и, в лучшем случае, свет несчастливым растениям мог достаться лишь к вечеру.
- Мама, вашим цветам тоже больно, - согласился Алексашка.
- Жизнь и есть боль. Но, если кого любишь, надо мстить за их боль. В этом состоит вся жизнь.
Прерывисто взвывая двигателем, мимо ограды осторожно пробирался большой старинный пикап. Дорожка была явно узковата для машины. Водитель отлично справлялся с управлением, не рассчитав лишь с калиткой, полностью скрытой зеленью. Доски хрустнули, даже с веранды было слышно, как сдирается краска с борта продолжающего ползти вперед автомобиля.
Выйдя на крыльцо, Нанниэлль проследила за удаляющимся пикапом, внимательно, очень внимательно оглядела соседские участки. День только начинался. Трудящиеся уже ушли, безработные не торопились покидать дома, время хлопотать по хозяйству еще не настало. Вокруг не было ни души. Рокот мотора затих в отдалении, только беззаботные птицы распевали свои песни, да пчелы деловито жужжали, летая над цветами.
- Я исправлю калитку, мама?
- Потом исправишь. Разольешь это у корней.
Всучив банку сыну, Нанниэлль хотела вытолкнуть его с веранды, но передумала. Поискав среди мусора на полках шкафа, женщина выудила длинное самодельное шило с точеной деревянной ручкой. Попробовав острие подушечкой пальца, Нанниэлль скептически, жутковато улыбнулась.
- Сделаешь, как в прошлый раз, с той легковушкой.
- Он ведь нечаянно задел, мама.
- Мстить нужно всегда, за все, пожалев кого-нибудь, сразу перестанешь себя уважать... Отправляйся.
Прикрыв дверь, Нанниэлль подсматривала в щелочку, как Алексашка поддевает доску забора, проскальзывает на соседний участок.
* * *
Вдоль и поперек рассмотрев удостоверения офицеров, Нанниэлль отдала документы полицейским, но взгляд ее не стал менее мягким или подозрительным.
- У нас несколько вопросов, - сказал офицер.
- Задавайте.
- Если вы не возражаете, мы бы хотели пройти в дом.
- Я против.
- Как угодно, как угодно, - кивнул полицейский. - Там, на дороге стоит пикап, какой-то рохля умудрился проколоть все четыре колеса. Мы с напарником не смогли подлететь близко к вашему дому, но разве вам нужно лишнее внимание? Между прочим, вот в том окне торчит чья-то физиономия. Соседи по-обыкновению любопытны. Знаете... памятливы.
- Ладно, заходите на веранду, - неохотно согласилась Нанниэлль.
Старшим по званию и по возрасту был не слишком полный мужчина с удивительно пухлыми для его комплекции щеками. В правом ухе полицейского поблескивала серебряная сережка с большим и искрящимся на свету бриллиантом, что, разумеется, сразу и с головой выдавало подделку. Вместо форменных ботинок на ногах офицера красовались модные желтые туфли с прямыми, словно обрубленными топором носами. Другой полицейский, с погонами сержанта на плечах, был сутул, невысок, неприятное лицо офицера окончательно портил тонкий, заостренный нос и совершенно бесцветные глаза.
Оказавшись на катастрофически захламленной веранде, полицейский при первом же шаге ударил в бок канистру и, нагнувшись, тронул пластиковую емкость.
- Здесь что же, бензин храните?
- Какое ваше дело?
- Вы не одна живете, дом принадлежит не только вам. Зачем столько бензина? Автомобиля ведь у вас нет.
- Родственник попросил подержать, - напряженно, начиная нервно кривить губы, объяснила Нанниэлль. - Бывший... Бывший супружник. Вечером сегодня уже сразу заберет... Спрашиваете, что там вам понадобилось, или убирайтесь!
- Мы расследуем одно дело. Тяжкое преступление, - вкрадчиво проговорил полицейский.
- Причем тут еще я?
- Позовите вашего сына, пожалуйста.
Женщина дернула дверь, схватившись за косяк, закричала: