Проводники почти одновременно открыли двери, выпуская из вагонов утомленных поездкой пассажиров. Гомонящие потоки людей врывались в здание вокзала, продвигались к лестницам, ведущим на площадку автостанции, лились к остановкам городского транспорта. Шум быстро затихал, перрон очищался. Дольше других у осиротевших вагонов задержалась оживленно переговаривающаяся группа, состоящая из пожилой солидной дамы, молодых мужчины, женщины и совсем маленькой девочки. Впрочем, все они тоже поспешили покинуть платформу. Уже вскоре на перроне осталось лишь два человека. Один из них спрятался в тени за колонной здания незадолго до прибытия поезда. Другой последним покинул свой вагон и теперь стоял на платформе, рассеянно разглядывая метровой величины буквы, укрепленные на фасаде вокзала: "Кемерово".
На вид, приезжему было лет сорок пять или даже пятьдесят. Бледное, с правильными чертами лицо окаймляли седые, пожалуй, чересчур длинные для его возраста волосы. Живые выразительные глаза выдавали проницательный, далекий от житейских вопросов ум, доброжелательную интеллигентность, полную безобидность характера. Отдыхающий у ноги потрепанный коричневый чемодан просился в музей доисторических культур. Лиловая лыжная шапочка, белая молодежная куртка с откинутым на спину капюшоном, синие шаровары с генеральскими лампасами, светлые кроссовки смотрелись на приезжем диковато, а для глубокой осени еще и несуразно. Явно непривычная ему клоунская пестрая одежда, заторможенная неуверенность движений и чуть затуманенный взгляд подчеркивали то, что человек чувствовал себя неуютно, словно только сейчас осознав, где находится, совершенно не представлял, куда отправиться теперь.
- Нужна же квартирка? - донеслось из-за колонны.
Услышав голос, приезжий вздрогнул, подхватил с асфальта чемодан.
- Простите, вы мне?
- Червонец я. Идти же недалеко. Через Кузнецкий. Проспект перебраться. Однокомнатная квартирка. Элитная. У Червонца же благодать. Тишина. Чистота. Порядок. Шикарная мебель опять же. Центральный район. Ладушки. У Червонца же все. Останавливаются потому. Недорого беру. То же себе в прямой убыток. Христианская помощь потому.
Червонец выглядел лет на шестьдесят. Длинному серому демисезонному пальто и фетровой шляпе, похоже, исполнилось несколько больше. Мясистый приплюснутый нос, почти лежащий на верхней губе, придавал покрытой крупными оспинами физиономии изрядно надменный, пренебрежительный и вместе с тем чрезвычайно хитрый вид. Говоря, Червонец беспощадно, страшно рвал фразы, вставлял взвешенные, чисто театральные паузы между кусками погибших предложений, на протяжении которых обшаривал бесцветными глазами, буквально обыскивал пространство вокруг себя, чуть ли не взламывал асфальт, выдергивал траву, ломал стены, заглядывал под рельсы и шпалы. Возможно, на цельную и внятную фразу Червонцу не доставало дыхания, ума или смелости, но зрением у него явно был полнейший порядок и намного, намного сверх того. От такого пронзительного недоброго взгляда не скрылся бы и муравей, если бы насекомому пришла в голову безнадежная идиотская затея поиграть в прятки с настоящим двуногим ястребом.
- Не подскажете, можно из Кемерово прямым рейсом вылететь на Хабаровск?
- Справочная служба. Тебе же подскажет. Рейсов каждый. День даже. В столицу нет. Нужна же тебе. Квартирка?
- Большое спасибо, я лучше в гостинице перекантуюсь.
- В гостинице же. Паспорт выложишь. Червонец документы же. Не спрашивает. Ладушки?
Умело рассчитанный удар попал в точку. Приезжий снова вздрогнул, поводил ладонью по хорошо выбритому подбородку, с заметным усилием сосредотачиваясь на происходящем. Очевидно, его неприятно поразила осведомленность, демоническая наблюдательность неожиданно возникшего собеседника и попросту испугало пристальное внимание к своей персоне.
Выходя из тени, Червонец оглянулся по сторонам, зябко поводя плечами, всякий раз втягивал голову, словно проверяя, достаточно ли гибка шея. Повадками он напоминал шпиона из старого советского фильма, вредителя, которого зритель угадывает с первого появления на экране, а оперативники, ворочая перегревшимися мозгами и сбиваясь с ног, разыскивают до финальных титров картины.
- Набедокурил? Прячешься? У Червонца же тихо. Спокойно отлежишься потому.
- Ни от куда... никого... Командировка. Работа в Кемерово. Сделали абсолютно... неправильные умозаключения, - сбивчиво залепетал приезжий. Паузы в его речи были отнюдь не театральными и отличались не выверенностью, а неумелыми и откровенными попытками скрыть нервозность.
- Ладушки. Ошибся Червонец. Чего же так дергаться? Гостиница "Кузбасс". Тебе же подойдет? То же недалеко. Без такси доберешься. На трамвае единичке. Доедешь. До остановки "Центральный Универмаг". Перейдешь через. Улицу Дзержинского. По дворам наискосок. До улицы Весенней. Да ты там у кого-нибудь. Спросишь.
Сунув руки в карманы, Червонец, насвистывая нечто бравурно-неопределенное, направился к окнам вокзала. Налетевший ветер взметнул полы расстегнутого пальто, открывая отвратительно измятые, будто изжеванные брюки и заляпанные грязью ботинки.
- Подождите, - попросил приезжий, с тяжким вздохом перекладывая чемодан из руки в руку. - На пару дней у вас задержаться можно?
- Хоть на год. То же Червонцу радость. Платишь вперед?
- Безусловно.
- Ладушки.
Сразу за привокзальной площадью смыкались два проспекта: Ленина и Кузнецкий. Легковушки, грузовики, трамваи, троллейбусы летали по всем направлениям сразу, ненадолго замирали перед разбросанными повсюду светофорами, вновь неслись дальше, подчиняясь известному лишь местным водителям ритму и законам. Дорогу пришлось переходить в два приема. Сначала пешеходный переход привел на огороженную стальными полосами клумбу, рассеченную устланной брусчаткой тропой. Дожидаясь на островке разрешающего сигнала нового светофора, приезжий поставил чемодан к ноге, с детским восхищением оглядывая настоящий паровоз, водруженный на пьедестал у парадного входа в здание вокзала.
- Звать как?! Как же тебя звать?! Как же звать?! - пытаясь перекрыть рокот моторов, прокричал Червонец.
- Иванов... Петров... Иван Иванович Петров, - сообщил приезжий, поглаживая подбородок. Червонец заметил на его ладони большие, не совсем зажившие мозоли. Когда человек, не привыкший к тяжелому труду внезапно пытается стать крестьянином, так всегда и получается.
- Ваняваня, значит. Ладушки.
- А вас? Как зовут вас?
- Червонец, - отрезал Червонец.
Дом, кирпичная пятиэтажка одной из древнейших советских версий, действительно стоял недалеко от вокзала, но насчет тишины, чистоты и порядка Червонец чудовищно приукрасил. Первый этаж здания занимали разношерстные магазины. Во двор воткнулся угол стеклянного куба новенького супермаркета, парковки которого основательно потеснили детские площадки и почти полностью уничтожили растительность. Разбитый до ужаса тротуар, миниатюрный палисадник заполонили легковушки самого унылого вида. У объемистого фургона суетились грузчики, унося куда-то вниз, в подвальные помещения магазинов коробки.
Грохнув на остатки асфальта чемодан, Иван Иванович пересек дорогу, направляясь к чахлой, типично городской березе. На голой ветви дерева сидел худенький котенок. Неизвестно, сколько времени он провел здесь и какими бедами оказался на березе. Комок бело-грязной взлохмаченной шерсти отчаянно пищал, цепляясь микроскопическими когтями, единственно чудом держался на раскачивающейся ветке.
Для немолодого уже человека высота была в общем-то приличная, а дерево недостаточно крепким. После нескольких неудачных попыток укрепившись на изгибе ствола, Петров сумел дотянуться до зверька. Испугавшись тянущейся к нему руки, котенок хотел перебраться веткой выше, но настолько замерз и устал, что не сумел увернуться от ладони, коснувшейся загривка. Охота сопротивляться, бежать у крошечного зверька пропала сразу. Котенок сжался, безвольно повисая в руке. Налет инея, словно кожура, спала с него, и из белого зверек внезапно сделался рыжим.
- Наверное, собака на дерево загнала. Замерз, бедняжка. Замерз, лапки как ледышки. Знаете, кошки только вверх мастера взлетать, спускаться им страшно. Очень умная голова с этими вот глазками - бусинками, усиками - кисточками, ушками - локаторами хвостатую корму перевешивает, - улыбнулся Петров, не замечая презрительного взгляда Червонца. - Милый царапучка, пойдешь ко мне жить, в фешенебельную городскую квартиру?
Оказавшись на земле, котенок, не оглядываясь на спасителя, по кроличьи запрыгал к дому и исчез в окне подвала, полузакрытом горбатым стальным листом.
- Самостоятельный зверь специальной кемеровской породы, - рассмеявшись, объяснил Петров.
Железная дверь подъезда, избитая подошвами обуви выше ручки, раздражающе противно скрипела. Рядом с косяком зияла безобразная дыра, вероятно оставшаяся от вырванного с корнем домофона. Лестничная клетка оказалась на удивление светлой, опрятной, пол был начисто вымыт. Судя по стойкому запаху краски, в подъезде совсем недавно производили ремонт, ремонт довольно скромный, но удавшийся на славу.
Сделав шаг по лестнице, Червонец замер, придержал Ивана Ивановича за плечо.
- Соседи, - зашептал Червонец, прикладывая палец к губам. - Тихо ты, Ваняваня. Все же подслушивают. Гады. Подсматривают же. Житья нет. Сволочи потому.
Дальнейший подъем напоминал взятие замка подвыпившего шотландского короля малочисленной группой хитроумных трусоватых ниндзя. Поднявшись на третий этаж, Червонец открыл квартиру справа от лестницы, приглашающе кивнул, перешагивая через порог. Здесь он наконец-то осмелел, возвращая себя в клан киношных шпионов.
Оставив чемодан в прихожей, Петров разулся, прошел по тканому половику в гостиную, затем на кухню. Когда Иван Иванович снял лиловую шапку, Червонец втянул голову в плечи, странно, со смесью недоверия и непонимания разглядывая короткие черные волосы Петрова. Провожая его напряженным взглядом, Червонец сейчас походил на бегуна, концентрирующегося на старте.
- То же тещина квартира. На зиму в коттедж. В Кедровку перебрались. Ладушки. Сдаю эту потому. Если мала покажется. Могу же и свою квартирку. Показать. Только дороже. Тебе станется, Ваняваня. Двухкомнатная моя потому, - гордо сообщил Червонец, улучив момент, с вороватой грацией тронул чемодан Петрова. Еще на перроне обратив внимание, насколько тяжела поклажа Ивана Ивановича, он удивился, с трудом сумев оторвать чемодан от пола. Внутри лежало что-то монолитное, заполняющее все пространство, неожиданно тяжелое.
Окна обычной однокомнатной квартиры выходили в наполненный суетой двор. Дешевые деревянные стеклопакеты не особенно глушили городской шум. Потолок гостиной состоял из двух плит, между которыми проглядывал плохо затертый штукатуркой стык. Из обещанной Червонцем шикарной мебели в комнате имелись шифоньер, до верблюжьих горбов просиженный диван, кособокое кресло с черным горелым пятном на спинке и прогнувшимся чуть не до пола сидением. Космически пустой балкон, с боков прикрытый некрашеными фанерными листами порадовал круглой металлической банкой, очевидно использовавшейся в качестве пепельницы. Кухней владычествовали покрытый разрезанной клеенкой стол, раритетная газовая плита, грязный крошечный холодильник без опознавательных знаков, табуретка с перфорированными металлическими ножками. На криво привинченной полке горкой возвышались безыскусные тарелки, валялись алюминиевые приборы. Прямо на полу под раковиной аккуратно стояли две пузатых пивных кружки из толстого ребристого стекла, с кошмарной величины ручками, рассчитанными на загребистую лапищу тролля.
Посуда, явно позаимствованная из точек благодушного советского общепита завершила унылый обзор. Существовала в реальности теща или нет, квартира не однажды сдавалась внаем случайным людям и приобрела соответствующий вид, запах, энергетику. Для осени батареи грели чересчур сильно. Вид из обоих окон был до безнадежности минорный. Относительно уютным жилище делали лишь половики, дорожки, застиранные до серых пятен шторы и упомянутая клеенка, но Петров, без каких-либо сомнений, остался чрезвычайно доволен.
- Хорошо у вас. Просто замечательно, - мягко улыбнулся он, вытаскивая из внутреннего кармана куртки бумажник. - Если можно, я бы остановился у вас на месяц. Наверное, необходимо сразу расплатиться?
- Ладушки. За целый месяц. Клади тридцатник. Если по христиански. Центральный район потому. Элитная же квартирка.
- Тридца-тридцатник, тридца-тридцатник, - рассеянно, нараспев произнес Петров, шурша купюрами. После осмотра квартиры настроение у него подпрыгнуло как доллар по отношению к испуганным спекулянтами из банков валютам.
- Соседи же все. Гады. Будут тебя пытать. Отвечай, мол. Племянник Червонца. Из Междуреченска. Ладушки? В разговоры не лезь. Сволочи потому. Свет безбожно не пали. Газом пользуйся аккуратно. Воду не лей. Счетчики же потому. Дерут, гады. За все деньги дерут. Ладушки. Если чего понадобится. Червонец в соседней. Квартирке. У нас с тобой двери. Балконы рядышком. Обращайся в любой час. С любой проблемой. Хлеб мой, потому.
- У меня... Простите, у меня только восемнадцать тысяч набралось.
- То же не пойдет, Ваняваня, - прищурившись, покачал головой Червонец.
- Еще есть... Есть... Чемодан вот разберу... Мне бы распаковаться где-нибудь в сторонке...
- Десять минут. Тебе хватит?
- Хватит, - подтвердил Петров.
Забрав у него деньги, Червонец четко, с профессиональной аккуратностью пересчитал купюры, привычным движением свернул банкноты пополам, спрятал за пазуху:
- То же восемнадцать тысяч. Итого, поднимай пятнадцать. Получишь ключи. На месяц.
- Простите, разве осталось не двенадцать?
- Пятнадцать, Ваняваня. Пятнадцать. Сейчас на остальные. Деньги. Червонец тебе советы. Продаст умные. Нуждаешься же потому.
- Какие советы... простите?
- Раньше ты бороду носил?
Петров машинально провел ладонью по подбородку.
- Никогда. Никогда в жизни.
- Не делай так, Ваняваня, - насмешливо произнес Червонец, копируя его жест. - Либо иди в солярий. Щеки белые подпаливай. Либо снова бороду. Отращивай. Ладушки? Одежду купи обычную. В этой ты же как. Маяк иерихонский светишься. Конспирация же твоя. Детская, Ваняваня. Любой прапорщик. Разгадает потому. Хотя, Ваняваня, и дело. Твое детское. От жены? От алиментов? Скрываешься?
- Нет, я вовсе не от алиментов и не от жены скрываюсь.
- От кого же тогда? Ты же учитель. Или начальник. Бюджетник. Ладони у тебя нежные. Будто у ребенка. Сейчас бюджетники же властью. Ценятся. Зарплаты. Премии. Награды. Тридцатник, то же для тебя. Мелочи? Недорого потому. Кстати. Для вещей твоих. Есть шикарный шкаф. Идем, помогу.
Схватив чемодан за ручку прежде, чем квартирант успел помешать ему, Червонец изобразил удивление.
- Тяжесть! То же перекрытие! Проломит! Ваняваня, у тебя. Тут что же?
Петров нахмурился.
- Сколько стоят ваши вопросы?
- Еще пятьдесят тысяч, Ваняваня, - мгновенно нашелся Червонец, проверяя, насколько гибка шея. - Ладушки? Ровно пятьдесят. Тысяч рублей, Ваняваня. Ни копейкой меньше.
- Десять минут.
Поджав губы, Червонец с сомнением оглядел Петрова с ног до головы, демонстративно повертел ключи на пальце, молча вышел за дверь. Иван Иванович громко, тоже демонстративно щелкнул блокировкой замка.
Оказавшись дома, в соседней квартире, Червонец криво заулыбался. Интеллигентов он не любил за телячью мягкотелость и просто терпеть не мог, когда кто-то имеет при себе лишние деньги, не раскрывая их количество. Деньги у постояльца имелись, однако насколько велика сумма? Чем соблазнить, как припугнуть, какого рода услуги предложить Петрову, сколько за них запросить? Нельзя отпугнуть денежного клиента дороговизной, но абсолютно невозможно продешевить!
Сначала мысленно пообещав выволочь Ивана Ивановича на улицу, если тот не принесет требуемую сумму через час, Червонец подумал, решил не спешить, не давить на постояльца. Пусть живет, обвыкнется. Пока можно скидку сделать, подождать с полной оплатой за месяц, в конце концов забыть пятьдесят тысяч рублей, запрошенных неизвестно за что. Раскусить интеллигента будет нетрудно. Не сегодня так завтра раскроется, покажет нежное брюхо. Тогда заплатит, заплатит сполна! Соседство и вовсе сулило феноменальный барыш, если первая пробная сделка действительно даст славную, неожиданную прибыль. Принесет ли деньги Иван Иванович, а если принесет, то сколько, вот в чем нынче заключался вопрос.
Десять минут прошли в неимоверных мучениях. Половина часа обернулась форменной инквизицией. Когда Петров все-таки позвонил в соседнюю квартиру, Червонец вприпрыжку побежал открывать. Ему не терпелось знать, ему не терпелось в бой.
- Прошу вас, никому и ничего обо мне не сообщать. Ни малейшего слова, упоминания, - просительно улыбнулся Петров, через порог протягивая пачку солидной толщины.
Воровато оглядев двери, и главное - глазки двух чужих квартир на лестничной площадке, Червонец с неожиданной силой втянул Ивана Ивановича к себе. Прислушавшись и снова обозрев пустое пространство, он выхватил деньги из рук постояльца, тихо прикрыл свою дверь, плечом прижал Петрова к стенке.
- Ладушки. Пятьдесят есть. Где же еще. Восемнадцать?
Иван Иванович ошарашено затряс головой, растрепав длинные седеющие волосы:
- Разве мы теперь не расплатились... Тогда уж двенадцать следовало... По всей вероятности вы не поняли... Разве мы... Восемнадцать отдавал... Теперь не расплатились...
- Пятьдесят же за. Молчание, Ваняваня. Христианская помощь потому. Червонец рад. Угодить людям. Двенадцать за квартиру. Ты же раньше дал. Ладушки. Червонец помнит. Теперь еще. Восемнадцать нужно. За тридцатник. Сговорились, Ваняваня. Запамятовал? Месяц живи. Наслаждайся тишиной. Покоем. В элитной квартирке.
По всей вероятности, Петров, не страдающий забывчивостью или провалами в памяти, впервые в жизни столкнулся с настолько убойной грабительской наглостью. Даже не морщась и не особенно задумываясь, Червонец выкрутил, вывернул все так, что постоялец снова оказался в ряду должников. Спорить, торговаться с Червонцем казалось немыслимой глупостью. Вид у Ивана Ивановича был совершенно пришибленный.
Посчитав очередные купюры, Червонец отдал квартиранту ключи, успешно продолжая делать вид, что, по обыкновению, ему приходится оперировать куда более значительными суммами, вытолкнул постояльца на площадку.
Оставшись в одиночестве, Червонец мигом сбросил с себя напускное равнодушие, мерзейшим козлом запрыгал по гостиной. Веером разложив на столе деньги, он принялся просматривать каждую из полученных купюр на свет, прижимать к щекам, нюхать, иногда даже откусывал край банкноты, восторженно сопя и причмокивая, жевал крошечные кусочки бумаги. На цвет, запах, даже вкус это были новенькие тысячерублевки, с номерами, сериями, подписями, водяными знаками, словом, всей положенной казначейской атрибутикой. Восторженно сопя, Червонец упал грудью на стол, подгребая под себя купюры, застонал от удовольствия.
- Восемьдесят шесть тысяч! То же восемьдесят шесть тысяч рублей! Восемьдесят шесть тысяч! - упоенно шептал он, шурша бумажками.
Ветер ворвался в квартиру, хлопнув кухонной форточкой. Звук напоминал щелканье винтовочного затвора. Мгновенно осознав, что бешеное, внезапно свалившееся на голову богатство отняло у него рассудок, Червонец подкрался к окну, внимательно оглядев смежный балкон и фасады соседних домов, задернул штору. Вернувшись в прихожую, он посмотрел в глазок, затем тихонько запер оба замка на входной двери, задвинул стальной засов, подвесил толстенную цепочку.
Вновь пересчитав разбросанные по столу банкноты, Червонец обнаружил, что купюр по-прежнему восемьдесят шесть, но сумма уже перестала его впечатлять. Теперь Червонец задумался, задумался так глубоко, как, вероятно, не думал ни разу за всю жизнь. Принадлежа к тому нередкому типу людей, которые ни на секунду не останавливаются в погоне за деньгами, Червонец не мог сейчас размышлять о чем-то ином. Разумеется, мысли его вертелись исключительно вокруг денег, вокруг бумажника Ивана Ивановича.
Сегодня однокомнатную квартиру в Заводском районе Кемерово легко снять за пятнадцать тысяч и при этом целый месяц не называть своего настоящего имени, не слышать никаких вопросов. Восемьдесят шесть тысяч вот так сразу, неожиданно, только лишь за сообразительность, бесстыдство и наглость, это впечатляющая сумма. Деньги у Петрова есть, деньги у Петрова немалые. Деньги по стране ходят пачками, восемьдесят шесть листов из сотни удручающе напоминают подаяние. Деньги Петрова отчаянно новенькие. Деньги Петрова одуряюще пахнут свежей типографской краской... а чемодан невероятно, исключительно тяжел.
Чемодан. Чемодан! Неужели в нем лежат деньги? Пухлыми пахучими пачками!
Впрочем, деньги, пачки денег были бы гораздо легче, не так сильно оттягивая руку. Деньги, деньги. Деньги. Деньги, деньги. Деньги. Червонец небезосновательно считал себя знатоком человеческих душ, сейчас признавая, что лыжная шапочка, шаровары с генеральскими лампасами, по-детски наивное желание скрыть настоящее имя и неуверенный вид незнакомца обманули его, запутали, сбили с толку.
Естественно, Ваняваня был еще гораздо проще, чем хотел бы показаться, однако у постояльца водились чрезвычайно солидные деньги, с которыми он расставался подозрительно свободно. Не фальшивые ли купюры? Представив, что в чемодане Петрова спрятан станок для печатанья тысячерублевых купюр, Червонец рассмеялся, категорически и сразу отметая мысль. Драгоценные камни чемоданами не перевозят даже интеллигенты, ориентирующиеся в жизни на уровне младенцев. Но если в загадочном чемодане спрятаны отнюдь не деньги, тогда что там спрятано? Икона в платиновом окладе? Книги, имеющие феноменальную историческую ценность? Автомат израильского производства для огранки алмазов? Мешок самородков, украденных с прииска? Аккумулятор от грузовика? Возможно, антикварная швейная машинка стоимостью в сто миллиардов индейских евро?
Суть глубочайших размышлений Червонца сводилась к тому, чтобы заставить постояльца раскошелиться по полной программе, и ничего более. Деньги, деньги, одни лишь деньги. В чемодане человека, легко выложившего восемьдесят шесть тысяч рублей за месяц жизни в более чем заурядной кемеровской квартире, должно быть спрятано настоящее сокровище! Чемодан! Чемодан, только содержимое проклятого таинственного чемодана могло разом раскрыть тайны Петрова.
Спугнуть добычу нельзя ни в коем случае! Неделя для Червонца прошла в томительном выжидании, в блуждании от окна к окну, многочасовых дежурствах у дверного глазка, курении на лестничной клетке. Иван Иванович не покидал квартиру. Постоялец вообще не показывался из квартиры, или делал это ночью, слишком тихо и незаметно, не оставляя ни малейшего шанса для того, чтобы быть застигнутым на месте. Для мягкотелого, несмышленого в житейских вопросах интеллигента Петров оказался удивительно изобретательным человеком, щедрым на выдумки подобного рода.
На восьмой день ожидания Червонец догадался вставить между косяком и дверью смежной квартиры кусочек спички, убедившись, что постоялец действительно не выходил за порог. Вряд ли, вряд ли чемодан Петрова был набит простейшими консервами, однако постоялец не выходил! На девятый день к Червонцу наведалась жена. Отдав воинственно настроенной супруге часть заработанных на Иване Ивановиче денег, он почувствовал себя нищим, ограбленным и несчастным до такой степени, что на некоторое время даже забыл о тайнах квартиранта. Разумеется, это не продолжалось сколько-нибудь долго. Деньги Петрова притягивали Червонца слишком сильно.
На исходе второй недели Червонцу стали мерещиться ужасы. Выбираясь на балкон, он чувствовал резкий неприятный запах, убеждая себя, что вонь доносится не из полуоткрытой форточки квартиры Ивана Ивановича. Рядом с пятиэтажкой вокзал, железнодорожные пути, два проспекта, и оба круглые сутки забиты транспортом. Город рос от заводов, сегодня несколько старейших районов Кемерово расположены практически в промышленной зоне. Хотя активность предприятий теперь не та, что хотя бы пару десятков лет назад, вонь, распространяющаяся из заводских труб вряд ли изменилась к лучшему. Все это было абсолютно так, но по ночам Червонцу снились дичайшие кошмары, заставляя его стонать и метаться на кровати.
Ребяческая безалаберная легкость, с которой Петров сорил деньгами, сначала приобрела темный оттенок, затем окрасившись в густой черный цвет. Что, если Иван Иванович вздумал отправиться туда, где в принципе не нужны деньги? Злосчастный Ваняваня вел себя как будущий самоубийца, это следовало понять намного раньше! За щедрое вознаграждение Червонец лично проводил бы в сторону лучшего света кого угодно, однако предпочел бы не иметь дела с судебным разбирательством. Шум вокруг самоубийцы привлечет к нему внимание жителей целого квартала, вызовет вопросы у налоговой инспекции. Восемьдесят шесть тысяч были слишком малой, ничтожно жалкой платой за то, чтобы жить, зная о покойнике за стеной, о бомбе в кармане собственных брюк.
Терпеть эту жесточайшую пытку дольше, до конца месяца было невозможно, и Червонец решил действовать. На звонки, стук в дверь Петров не отозвался. Запасной комплект ключей тоже не помог, поскольку замок однокомнатной квартиры был заблокирован изнутри. Худшие, самые черные опасения сбывались!
Выламывая фанерный лист, отделяющий балкон от балкона, Червонец вспугнул стайку голубей. Поднявшись, птицы пролетели по двору, заворчали, загалдели, устраиваясь на крыше супермаркета. На балконе однокомнатной квартиры остался один голубь. Неловко подтаскивая испачканное зеленкой крыло, птица забилась в угол, взъерошилась, угрожающе выставила клюв. Хотя эти боевые приготовления не смогли бы испугать даже тушканчика, Червонец принял вызов. Крепко двинув раненого голубя, он до жуткого костяного хруста придавил птицу ногой.
Давно уже стоял белый день, но в комнате горела люстра. Наполовину задернутые шторы не позволяли увидеть гостиную полностью. Червонцу показалось, что на полу у дивана, полускрытое густой тенью лежит скрюченное тело Петрова, и он приложил ладони к стеклу, заглядывая в окно. Видно лучше не стало. Из приоткрытой форточки полз неприятный, терпкий запах, в котором чувствовался аромат хвои, растений, вонь лекарств, махорки, ржавого металла, машинного масла. Впрочем, и теперь нелегко было понять, какие из ароматов принадлежали именно этой квартире.
- Ваняваня, - негромко позвал Червонец, постукивая по стеклу костяшками пальцев. - Эй, Ваняваня. Ваняваня, ты же дома?
Ответа не последовало.
Кошмары становились, уже сделались явью и погнали бы Червонца назад, если бы не несколько соображений. Очевидно, Петров кормил голубей на балконе. Повсюду на бетоне валялись хлебные крошки, крупа, соцветия, какая-то трава. Судя по состоянию, вряд ли птичий корм пролежал здесь неделю, даже один день. Иван Иванович выходил на балкон вчерашним вечером или сегодняшним утром. Петров жив, по крайне мере был жив до самого недавнего времени.
Странно сбив на бок голову, сжавшийся в бесформенный комок голубь вяло моргал, однообразным механическим движением подтягивая непослушное, испачканное зеленкой крыло. Вероятно, удар, полученный раненым голубем, оказался чересчур тяжел. Через минуту птица затихла, зарыв клюв в перья. Раздраженно буркнув что-то нечленораздельное, Червонец, словно булыжник подхватил несчастного голубя и швырнул через дорогу, в жалкие кусты.
Рискуя застрять в форточке, Червонец повернул верхнюю задвижку окна, и попросту сломал нижнюю, несколько раз сильно ударив по деревянной раме. Спустившись с подоконника, он немного постоял, выравнивая нервное свистящее дыхание, а затем резко обернулся, очень надеясь, что подготовился к любой, самой отвратительной сцене, любому ужасу, любой своей проблеме.
На полу у дивана валялось скомканное одеяло. Квартиранта, ни спящего ни бодрствующего, ни живого ни мертвого, в комнате не оказалось.
Придерживая ладонью вырывающееся из груди сердце, Червонец заглянул на кухню... Сунулся в ванную... Вернувшись в гостиную, машинальным движением выключил люстру и свернул одеяло... Прошел в прихожую. Взобравшись на стул, он проверил большую грубую антресоль, укрепленную над входной дверью, затем опять постоял, прислушиваясь к гулким голосам людей, спускающихся по подъездной лестнице.
Не привиделся ведь Червонцу постоялец? Восемьдесят шесть тысяч рублей, слишком серьезная штука, не могли быть плодом простой фантазии. Иван Иванович жил здесь, как обозначают в книгах, человек из плоти и крови. Кроме уже замеченных изменений в квартире, Червонец отметил поместившиеся на полку пивные кружки, переставленные тарелки. В углу коридора стояли высокие сапоги, чуть ли не до верха испачканные глинистой грязью, не более чистая чем обувь, лопата. Квартирант не только жил в здесь, он что-то копал, тайком выходя на улицу. Но теперь-то Ивана Ивановича и след простыл! Механизм замка был заблокирован специальным рычажком. Квартира пуста, квартира заперта изнутри. Квартира заперта изнутри, квартира пуста. Парочка этих взаимоисключающих проблем не укладывалась в голове, если только не предположить, что Петров выкарабкался через форточку, сиганул с балкона третьего этажа... или где-то спрятался?!
Успешно спрятаться в однокомнатной квартире крепкой советской закалки сумел бы разве что человек - невидимка Уэллса. Спрыгивая со стула, Червонец подвернул ногу, только не почувствовал боли. Прихрамывая, он вернулся в гостиную, рванул дверцу шифоньера, едва не сорвав с петель. От сотрясения изнутри выпал засохший полевой цветок, высыпались старые сосновые шишки.
На полках валялись в беспорядке раскрытые автомобильные аптечки, бинты, блистеры таблеток, пузырьки, ножницы, черные булыжники с прилипшими к обточенным водой бокам травинками, свежая ветка папоротника. Шаровары с генеральскими лампасами, куртка с капюшоном косо висели на единственном плечике. Лыжная шапочка, кроссовки были небрежно заброшены в угол, к боку коричневого старомодного чемодана.
Чемодан!
За всеми проблемами, нервозными жутковатыми хлопотами последней недели, Червонец совершенно забыл о чемодане постояльца и сейчас застыл, загипнотизированный неяркими бликами солнечных лучей, проникающих в таинственные недра шифоньера. Замешательство продолжалось считанные секунды. Не найдя трупа самоубийцы, Червонец моментально успокоился, перестав интересоваться судьбой постояльца. Пусть несчастный Ваняваня удавился где-нибудь в городском парке, бросился в Томь с моста, улетел в космос на метле, лишь бы Иван Иванович не оставил записки с адресом этой квартиры.
Рано или поздно, Червонец вспомнил бы о тайне Петрова, отыскал предлог и способ, чтобы заглянуть в чемодан постояльца. Теперь, на правах хозяина, он считал себя обязанным осмотреть вещи бесследно пропавшего из квартиры человека.
Вытянув тяжеленный чемодан из шифоньера, Червонец щелкнул замочками, торопливо, почти лихорадочно откидывая крышку.
На дне, укрепленном стальной пластиной, покоился кусок пенопласта с грубо вырезанным квадратным отверстием в середине и несколькими прямоугольными нишами на верхней плоскости. Многочисленные боковые кармашки, застегнутые на молнии, оказались пусты, но раньше в некоторых из них были деньги. Деньги! Червонец громко, с удовольствием втягивал воздух, наслаждаясь запахом типографской краски, напоминающем о тысячерублевых банкнотах, и все проверял, проверял... проверял и проверял кармашки, бесконечно расстегивая, застегивая молнии.
В верхних нишах пенопласта лежали разноцветные разновеликие камешки с чудным полустертым орнаментом и сквозными отверстиями в центре. Червонец покрутил камни, разглядывая едва различимые изображения рыб, змей, птиц, человеческие лица, стилизованные фигурки людей, силуэты неведомых зверей, непонятные контуры, постоянно повторяющиеся ромбы и хитрые завитушки. В основном, узоры были выполнены на уровне детских рисунков, если не считать того, что каждая прямая, каждый поворот, каждый уголок поражал своей завершенностью, безошибочностью и уверенной чистотой линии. Наиболее широкая сторона камешков, словно обклеенная толстой бархатной бумагой, в действительности поросла плотным сухим мхом, сорвать который не удалось. Нисколько не заинтересовавшись примитивным народным творчеством, Червонец сообразил, что держит в руках довольно старые обереги, и прикидывал в уме, какую сумму затребовать с любителей артефактов. Сам он считал историю дурацким занятием для бездельников, но, естественно, продавая прабабушкин сундук вместе с прабабушкой, своей выгоды не упустил бы.
Губы Червонца затряслись от жадности, когда он заметил спрятанный в середине пенопласта шестигранный прут размерами с обычный карандаш. Синий, с черными прожилками брусочек был немного теплым, твердым, пористым как пемза. Несмотря на очень и очень скромные размеры, весил брусок столько, что оттягивал руку, и Червонец поспешил уложить шестигранник на диванный валик. Тяжесть чемодана, без малого, составлял именно этот один-единственный брусочек.
Амулеты и шестигранник, ничего другого в чемодане не нашлось. Впрочем, после пристрастного обыска, между куском пенопласта и стальной пластиной отыскалась свернутая во много раз газета. Тщательно распрямив, разгладив бумагу на кресле, Червонец, для начала, в лучших традициях детективов прочитал заголовки передовиц и названия крупных статей. Это было читинское издание популярной российской газеты, экземпляр покинул типографию около трех недель назад. Значительная часть полос отдавалась под рекламу и разношерстные частные объявления, прорваться сквозь этот потрясающий бред стоило значительно труда. Кроме заметки, где в общих, отдающих холодным официозом словах сообщалось об ограблении местного отделения известного на всю страну банка, Червонцу ничего не бросилось в глаза.
На вокзале Петров упоминал Хабаровск. Газета из Читы. Поезд, доставивший Ивана Ивановича в Кемерово, прибыл из Тайги, добраться в которую из Читы можно прямым рейсом. Хабаровск и Чита, два замечательных города дают четкое направление на восток. Только это и все. Большой тупик для классического ума отца Брауна.
Что конкретно унесли налетчики из банка, в газетной заметке не освещалось. Металл шестигранника не напоминает золото даже своей поразительной тяжестью, но, возможно, ценится немногим дешевле? Кому бы продать брусок? Главное, продать за сколько?! Размышляя, Червонец вспомнил о платине, палладии, висмуте, полонии, в конце концов уране и плутонии, не представляя хотя бы отдаленно, как выглядит каждое из этих веществ. Он даже расстроился, совершенно не зная, какую цену запросить с будущего покупателя. Прикидывая и прикидывая в уме, сколько может стоить пруток, Червонец осознал, что такое сложное опасное дело не сумел бы провернуть в одиночку и матерый преступник. Даже с учетом диковинного бруска и информации из читинской газеты, представить Петрова, идущего на ограбление банка было до дикости смешно.
На роль вдохновителя преступного синдиката Иван Иванович подходил неплохо, однако, где остальные грабители? После серьезного дела преступникам лучше разбежаться в разные стороны. Не снималась ли маленькая неприметная квартира у кемеровского железнодорожного вокзала для того, чтобы в тишине и покое разделить награбленное? Теперь абсолютно, абсолютно все сводилось к этому! Немудрено, что Петров так легко расстался с довольно крупной суммой, и еще наверняка посмеялся над доверчивым легкомысленным хозяином.
Червонец лишь подумал о том, что вскоре здесь появятся сообщники Петрова, как на кухне послышался шум. Заскрипели половицы, громыхнул сдвинутый с места стол, упала и покатилась какая-то утварь.
Метнувшись к распахнутому окну, Червонец осел, хватаясь за сердце. От неожиданности и страха у него отказали ноги. Запнувшись за чемодан, Червонец неловко, мешком упал на диван, больно выворачивая плечо. Шестигранник слетел с валика, бухнулся на пол. Казалось, весь дом вздрогнул от жуткого грохота.
В проеме двери появился Иван Иванович, стуча каблуками запыленных ботинок.
- Вы?.. Как... Почему вы тут?
- Из-за тебя же, меня же к следователю вызывали! - задыхаясь, выпалил Червонец.
Петров ахнул, всплеснул руками, выбивая пыль из куртки.
- Из-за меня?
- Деньги же твои же оказались фальшивые же! Фальшивые же! Радуешься, Ваняваня? Обманул доброго старика. Радуешься?!
Выстрелив первым, что пришло ему на ум, Червонец угодил в цель, вывернулся скользким гадом. Иван Иванович, поймав жулика на месте мерзейшего злодеяния, сам почувствовал себя преступником.
- То же радиация? - грозно осведомился Червонец, пальцем указывая на шестигранник. Сердце его быстро успокаивалось. - За радиацию ты же. Мне не платил. Даже своими фальшивками. Со мной не расплачивался.
Лишь теперь обратив внимание на раскрытый шифоньер, растерзанный чемодан и очевидные следы обыска в комнате, Иван Иванович шагнул вперед. Быстро приладив кусок пенопласта на место, он бережно опустил в углубление шестигранник, рассовал амулеты по нишам, до щелчка замков закрыл крышку чемодана.
- Вещество не радиоактивно, только любые эксперименты с ним лучше проводить в специально оборудованной лаборатории, - сухо произнес Петров. - Простите. Поверьте, в голову не приходило, что меня могут обмануть с деньгами. Крайне некрасиво у нас с вами получилось. Поверьте, истину говорю. В голову не приходило!
Не вставая с дивана, Червонец разглядывал постояльца, проверяя, гибка ли шея. Со времени их последнего разговора Ваняваня изменился: посерьезнел, прибавил солидности... постарел. Теперь у него была окладистая академическая борода с проседью, подстриженные, хорошо уложенные на голове волосы имели ровный серебристый цвет. Лицо загорело. Блуждающий затуманенный взгляд сменила твердая пронзающая ясность голубых глаз. Строгий деловой костюм под новенькой курткой, белая рубашка, тонкий, не по нынешней моде галстук с заколкой и поблескивающие свежим лаком ботинки подчеркивали, что за короткое время Иван Иванович сделался совсем другим человеком. Пыль в одежде и на обуви утверждала о километрах пути, которые Петрову пришлось сегодня преодолеть.
- Ладушки. Купил советы у Червонца. Советы же тебе. Впрок пошли, - прищурился Червонец, готовясь к решительной атаке. - Кто же тебе бороду. Наклеивал, Ваняваня? Зазнобу из местных завел? Или к тебе друзья понаехали? Друзья из Читы? Прапорщикам тебя, Ваняваня. Теперь не опознать. Замаскировался потому. Разве полковники разберутся? Полковники, которым дело. Ограбления банка поручено. Ладушки. Читинского банка.
Раскрыв дверь, Петров вышел на балкон.
- Неужели окреп, и улетел, мой маленький? Здесь голубь был, у него крылышко сильно перебито. Вы не видели на балконе голубя с зеленкой на крыле?
- Голубь улетел. Сам видел, - подтвердил Червонец. - Ты же из Читы. К нам, Ваняваня, приехал? Сразу же после ограбления. Стартовал? Или погодил малость?
Иван Иванович высоко поднял голову, отчего его борода вызывающе вздернулась:
- Выражайтесь яснее, пожалуйста. В милиции вас допрашивал полковник, речь шла о фальшивых купюрах? Ужасно, ужасно. Страшно подумать, со сколькими людьми я расплачивался фальшивками, не подозревая о том. Как обманули, как обманули! Деньги действительно были приобретены мной... то есть получены... ладно, приобретены в Чите, но, поверьте, я и понятия не имел!
- Верить тебе? После финта. С фальшивыми деньгами? Где же ты прятался, Ваняваня?
- На кухне.
- Глядел.
- На антресолях.
- Глядел же.
- Прятался на кухне. Сидел под столом.
- Неужели же под столом?
- Под столом, простите за младенчество. Разыграть вас захотелось.
Червонец осклабился:
- За кого же ты меня. Держишь, клееная ты борода?
- Почему клееная, - вымолвил Иван Иванович. - Борода самая настоящая. Послушайте, месяц еще не закончился, наш договор остается в силе. Обещаю исправить оплошность, расплатиться с вами в ближайшее время. Теперь, пожалуйста, оставьте меня в покое.
- Фальшивыми рублями! С Червонцем расплатишься же! Опять фальшивыми! Рублями расплатишься! - зло выкрикнул Червонец, вскакивая с дивана. Сейчас он удивительным образом верил, что восемьдесят шесть честнейших новеньких тысячерублевых купюр в самом деле оказались поддельными.
- Жизнь подозрительную ведешь! - вдохнув воздуха, продолжил хозяин. - Темная же ты лошадка, Ваняваня. Радиация в чемодане. Червонец не таракан какой-нибудь. Червонцу не нравится радиация. То же не золото? Золото Червонец знает. То же что? То же неизвестно что! У нас в голодные. Перестроечные годы случилось. Работяги с механического завода украли. Ампулы. Считали ртуть. Искали. Кому бы запродать. А там же радиация! Все в доме через месяц. Не успели же продать. На кладбище выволокли. Мыши, и те же передохли! Ладушки. Радиация потому.
Запустив пятерню в бороду, Петров громко вздохнул.
- Такое чувство, будто весь мир сговорился. Дело постоянно приобретает одинаковый оборот. Неужели на мне обязательно нужно ездить? Легко заработать. Неужели так крупными буквами у меня на лбу написано?
Бесцеремонный Червонец хотел ответить, что именно это в точности и написано на лбу Ивана Ивановича жирным шрифтом, но передумал. Разговор, направленность беседы и последние слова Петрова посулили ему новые выгоды.
- Радиация, не радиация, - горячо продолжил постоялец. - Золото, не золото. Фальшивые рубли. Каждый из нас изображает кого-то другого, лишь бы никто не догадался, какие мы на самом деле, но как же все нелепо у меня выходит! Штирлиц - фальшивомонетчик. Загадочный путешественник. Мистер Кейвор нашелся, любезный друг селенитов и полосатых муравьедов. Докатился до форменного позора! Стыд! Жутчайшее стыдобище! Неумело, нескладно получается. Подождите несколько минут. Начинаю другую жизнь. Хватит с меня альтруизма и трусости. Скрывать мне нечего, уважаемый. Между прочим, ничего худого никому не желаю, не делаю, не стану делать. Хватит! Покончим с нищетой! Достойная, важная работа требует адекватной оплаты. Немедленно, немедленно начинаю все исправлять и улаживать!
Не дожидаясь согласия или возражений хозяина, Иван Иванович вытащил из кармана куртки уже знакомые Червонцу разноцветные камни, перебрал их, словно взвешивая на ладони. Затем Петров быстро вышел, прикрыв за собой дверь гостиной. В коридоре послышался скрип передвигаемого стула, короткий металлический звон, стук шагов.
Червонец подобрал упавшие с камней Ивана Ивановича травинки, выбросив мусор на балкон, вновь присел на диван, и заерзал, страшно заинтригованный происходящим. Слова, приготовления постояльца выглядели исключительно таинственно. Не отправился ли Петров к тайнику, чтобы вытащить из него деньги? Нет, слишком просто. Будет что-то другое, не менее славное, чем деньги. В предчувствии близкой поживы ноздри Червонца раздувались, как у скакуна, описавшего круг по ипподрому. Нет, Ваняваня принесет пухлую пачку денег. Конечно, будут деньги. Деньги! В квартире пахло не растениями, не лекарствами, не машинным маслом. Одуряющее приятно пахло огромными деньгами!
Постоялец просто выглядел по-другому, в сути своей оставаясь мягкотелым интеллигентом, не приспособленным к нормальному существованию человеком, мелким зверьком, всегда готовым пойти на пищу хищникам. Новую жизнь он начнет! Смех до слез. Пустые хлопоты. Похоже, Петров понятия не имел об ограблении читинского банка и, значит, сообщников у него попросту не было. Детективная версия Червонца, сделавшего слишком крупную ставку на, скорее всего, случайно купленную Иваном Ивановичем читинскую газету, с треском провалилась. Впрочем, для него это значило только, что наступать следовало на другую мозоль квартиранта. Мозоль всегда найдется. Гнусная выдумка о фальшивых банкнотах зацепила Ивана Ивановича, сработала на редкость удачно, значит, нужно продолжать действовать в том же направлении.
Торопливым шагом пройдя по комнате, Петров сел, упал рядом с Червонцем. Щеки у Ивана Ивановича горели яркими пунцовыми пятнами, рыжеватый ершик коротко постриженных волос торчал дыбом.
- Крайне нужны заурядные российские деньги, и ваша помощь в одном серьезном предприятии. Требуется ваша изобретательность, недюжинный ум, житейская мудрость, смекалка. Забудем наши недоразумения. Возьмите, реализуйте. Ваша половина на мою половину суммы. Полагаю, это справедливо и взаимовыгодно. Полагаю, это честно.
Взяв Червонца за руку, Иван Иванович переложил из-под куртки в ладонь хозяина увесистый слиток.
- Нас... то?.. - задохнулся Червонец. - То же зо?.. Зо?.. Саморо?..
- Настоящее золото. Пробу пусть установит ваш покупатель. Золото, уверяю вас, самое настоящее. Никаких сомнений.
Это был не самородок, а очень крупная капля застывшего золота. Блестящий желтый слиток имел почти правильную прямоугольную форму, на поверхности виднелись округлые разновеликие углубления, снизу и по бокам тянулись параллельные, вдавленные на две трети борозды.
- Где же ты. Взял? - шепотом выговорил Червонец, все еще не в силах перебороть растерянность. Кусок золота свалился в руки очень неожиданно.
- Не могу вам ответить.
- Сам знаю. Ты же клад выкопал?
- Послушайте, для каких целей вам необходимо делать подобные нелепые предположения?
- Там же лопата стоит. Клад Колчака? Ладушки. Червонец в молодости искал. Не нашел. Ты же нашел? На берегу Томи. Окопы есть. Белогвардейцы еще копали. А может не окопы? Что-то там спрятали? По берегу Томи ходишь? В болотниках, Ваняваня? Мозоли у тебя. На ладонях от лопаты?
Иван Иванович даже не вздрогнул, а испуганно и страшно передернулся.
- Молчание в ответ на этот вопрос входит в оплату ваших услуг, - после минутной паузы сказал он.
- Здесь же десять. Нет, пятнадцать килограммов. Запросто пятнадцать. Пуд! То же дороже обеих моих квартирок станется. Вместе с шикарной обстановкой! Вместе с женой, тещей! Потому спасибо Колчаку! Адмирал! Пятнадцать килограммов! Отвалил! - восторженно подсчитал Червонец, крутя кусок благородного металла, с которым ему не хотелось расставаться ни на мгновение.
- Солидный слиток. Пятнадцать - семнадцать килограммов, пожалуй, так и есть, - подтвердил Иван Иванович.
- Нет. Что ты, Ваняваня. Семнадцати здесь не будет. Никак. Десять килограммов. То же еще меньше. Девять.
- Хорошо. Позже взвесите, установите массу точно.
- Ваняваня, ты же не боишься? Не сбежит Червонец в теплые страны? Потому драгоценность.
- Не боюсь. У вас жизнь тяжелая, будто у вьючной лошади, но вы человек порядочный, честный и благородный.
По выражению лица хозяина невозможно было определить, понравилось ли Червонцу сравнение с лошадью или явно незаслуженные эпитеты. В действительности, он сейчас клял себя за то, что не наткнулся на кусок золота, пока бродил по пустой квартире. К тому же, постоялец не тянул Червонца за язык. Нечего было заявлять о пятнадцати килограммах! Допустимо, слиток ненамного тяжелее двух. Или полутора килограммов. Особенно интересно, сколько золота еще спрятано в тайнике Ивана Ивановича?
- Есть же у тебя идея? Кому же клад запродать? - вкрадчиво осведомился Червонец.
- Обычно в газетах есть объявления о покупке золота, с телефонами организаций или частных покупателей. Нужно только позвонить.
- Позвонить? То же запросто! Если жизни не жалко! Можно же по объявлению!
- Верно. Тогда, наверное, лучше в какой-нибудь банк сдать, примерно полторы тысячи рублей за грамм получим.
- Сдурел?! - воскликнул Червонец, втягивая голову на манер черепахи. - Ополоумел, Ваняваня! Совсем ополоумел! Толкает Червонца в банк. Сам молчит. Где же чушку золота достал! Какие же полторы тысячи? Ваняваня, проснись! То же голимый срок!
- Простите, как-то не подумал. Вы, безусловно, правы.
Червонец вытянул из кармана записную книжку, демонстративно полистал исписанные страницы.
- Ты же не слушай меня, Ваняваня. Про квартиры, теплые страны. Червонец же пошутил. Ладушки? Червонец же к друзьям пойдет. Рублей восемьдесят пять. Или шестьдесят. За грамм выторговать. То же великое счастье. По христиански. Вот если здесь десять кило. В килограмме сто граммов. Получается, шестьдесят с лишним тысяч. За этот малюсенький кусочек. Да, шестьдесят с чем-то тысяч рублей. То же приходится. По тридцатнику нам каждому упадет. Ладушки?
- Послушайте, я ожидал несколько иных сумм. В килограмме...
- Если разбираешься, иди сам торгуйся! То же золото! Оторвут башку начисто. Прибежишь же тогда к Червонцу. Заплачешь!
Петров погладил хорошо выбритый, загорелый подбородок.
- Вы снова правы. Не хочу знать за сколько, кому, куда, каким образом вы это... передадите. Половина слитка ваша. Могу я больше не слышать от вас вопросов и спокойно жить в вашей квартире?
- Ладушки. Червонец же не животное. Не голубь. Не кот. За квартиру мы с тобой. В расчете. Живи, Ваняваня. Две недели прошли. Еще две недели живи. Радуйся. Червонец же все забыл. О твоих фальшивках. Червонец же не спрашивает. Где же ты выкопал золото Колчака. Червонец же золото. Адмиральское пристроит. Ладушки. Еще тебе тридцатник причитается. Живи! Все будет по христиански. Потому помощь людям.
- Простите, у меня есть просьба.
- Еще золото? - нагло спросил Червонец, словно вор украденный кошелек пряча слиток под рубаху.
- Будет еще, только несколько позже. Моих сбережений, увы, на жизнь не хватит.
Открыв чемодан, Иван Иванович выдернул шестигранник, осторожно, без малейшего шума уложил прут на полу. Вытащив из кармана короткую трубку, он в несколько приемов выбил увесистую гайку, которую подкатил к стержню. Затем Петров снял с полки шкафа черный булыжник, привалил им прут. Другим камнем он придавил гайку и принялся кругами водить амулетом над булыжниками.
Приготовления выглядели очень необычно и странно, но Червонец почти не следил за Иваном Ивановичем. У него шумело в голове. Золото. Золото! После кровопролитного торга сделавшись обладателем половины, а вернее почти всего огромного тяжеленного драгоценного слитка золота, Червонец опьянел до такой степени, что хотел запеть, пуститься в пляс. Богатство! Лучше денег на свете только золото, стоящее много денег. Сумасшедшее богатство! Перспектива заполучить другой слиток на не менее выгодных для себя условиях туманила разум. Есть все-таки справедливость в природе! Несомненно, несомненно, клад Колчака существовал и сейчас готовился обрести нового, настоящего, единоправного хозяина.
- Необходимо ваше участие в нешуточном деле, - сказал Петров. - Увезите все это подальше за город, в безлюдное место. Лучше всего закопать в глинистой, песчаной породе со слабой органогенностью. Полагаю, у вас, в кемеровском районе, есть старые заброшенные шахты. Бросьте в наиболее глубокий шурф, который сумеете отыскать. Не забудьте опустить туда же вот эти камни.
- Для чего же? - сощурился Червонец.
- Груз непомерно тяжел, передвигаться с ним неудобно, опасно для окружающих и для меня тоже, в конце-то концов. Кроме всего прочего, я намерен покинуть Кемерово, взяв билет на самолет. Полагаю, с таким подозрительным багажом меня и в здание аэропорта не пропустят.
- То же денег стоит?
- Сомневаюсь. До чрезвычайности сомневаюсь.
- Так вот то же, Ваняваня. Червонец тоже же сомневается. Денег стоит все.
Иван Иванович развел руками.
- Даже вы не найдете покупателя на вещество, которому нет места в периодической системе. Фактически, это связанные свободные атомы, едва упорядоченная структура, и только. Сложная сверхплотная структура, состоящая из всех наличествующих в природе химических элементов, никоим образом не способная расстаться хотя бы с единственной своей частью, представляет интерес разве что для оголтелых исследователей. Учение о первичной материи, из которой слагается разнообразие веществ, опровергнуто практически в эпоху алхимии, и с тех пор не подтверждено опытным путем. Каким образом вы стали обладателем диковинного артефакта? На меня рассчитывать не стоит. Согласитесь, возникшие к вам вопросы вряд ли перевесят сумму разумного вознаграждения.
Нисколько не уяснив смысла сказанного, Червонец уловил главное. Денег нет. Денег не будет. Больше денег ему не заплатят. Подставляться задарма Червонец не собирался. Он не понял слов Ивана Ивановича, не мгновения не собирался над ними размышлять. Все представление со стержнями, амулетами, гайками, беседой о роли химии в современном капитализме российской закалки, кажется начинало продвигаться в сторону крупной замысловатой аферы, но Червонец пока не мог ухватить ни единую ниточку сверхсложного клубка. Заполучив нежданно-негаданное богатство, он был не в самой лучшей своей форме. Золотой слиток под рубашкой бередил рассудок, сводил Червонца с ума.
- Денег не стоит. Зачем по поездам. Таскаешь? - вяло спросил он. - То же глупо, Ваняваня. Бросил в любой мусорный. Бак. Ладушки. Денег же не стоит. Бесполезная вещь потому.
- Свойства вещества не изучены. Повторяю, риск нанести вред окружающим очень, очень велик.
- Клади восемьдесят.
- Восемьдесят... Простите, восемьдесят чего?
- То же восемьдесят. Процентов. От цены, - терпеливо пояснил Червонец, показывая краешек золотого слитка из-под рубахи. Воистину, чтобы общаться с этим отвратительно скользким средневековым скаредом, нужно было иметь хладнокровие охотника на саблезубых тигров, ангельское терпение или божественное происхождение.
- Восемьдесят процентов...
- Червонцу же ехать за город. Червонцу же подставляться. Червонцу же цену набивать. Червонцу же покупателя. Находить. Червонцу же прятать. Радиацию в шахту. Червонцу же деньги на зуб. Проверять. Хочешь опять с фальшивками. Остаться, Ваняваня? Червонцу же фальшивками. Заплатил. Червонцу же моральный. Компенсировать урон полагается. Фальшивки же. Двадцать процентов тебе. Ты же вообще в сторонке. Отсиживаешься.
Новый удар Червонец нанес автоматически, ожидая не безоговорочной победы, а отпора, прекраснейшим образом сознавая свою теперешнюю неготовность к битве. Это было уже делом жестокого принципа. Нисколько не ожидая, что постоялец легко согласится на чудовищные идиотские условия, так быстро, вообще без сопротивления или разумного торга сдастся, Червонец помедлил, обдумывая, в чем может проиграть, и во сколько ему обойдется малейшее отступление с волшебно-выигрышной позиции. Не хитрит ли Иван Иванович? Не кроется ли за словами постояльца нечто совершенно иное? Пока с любой стороны получалось, что сделка баснословно, фантастически, феерически выгодна, но насколько глубоки ходы в партии Петрова?
- Ладушки, Ваняваня, - кивнул Червонец.
Уже через несколько минут он перестал сомневаться в своем сказочном безоговорочном проигрыше. Вынося из квартиры постояльца золотой слиток, тяжелый чемодан со стержнем, булыжниками, гайкой, Червонец мысленно, с кипучей ненавистью клял себя за глупость и немыслимую щедрость. Ясно как день, вся эта странная сделка находится далеко за гранью законности, а происхождение золота вообще может быть связано с какой-нибудь кровавой историей. Отвалить целых двадцать процентов! Собственными руками отдать двадцать процентов?! Несчастный Ваняваня согласился бы и на десять, даже на пять, возможно, даже на половину процента!
Только сообразив, что Иван Иванович не узнает, никогда не догадается об истинной сумме сделок по продаже золота, а пламя моральных компенсаций себе любимому можно раздувать до бесконечности, Червонец успокоился.
Оказавшись дома, он первым делом вытащил запрятанную в угол миниатюрной кладовой пачку денег и долго считал, проверял на свет, даже включал ультрафиолетовую лампу, которой теща иногда грела радикулит. Убедив Петрова в том, что деньги фальшивые, Червонец и сам поверил в свою ложь. Хотя купюры, естественно, оказались настоящими, следующие дни он провел в треволнениях и жутких муках. Золото! В доме золото! Золото, золото, слишком много золота! Золото нельзя оставлять в квартире, золото ни в коем случае нельзя носить с собой по городу. Нельзя проговориться о золоте раньше времени, нельзя молчать о золоте!
Попробовав подыскать покупателя по телефону, он мгновенно отказался от гиблой затеи, при первом же звонке приятелю услышав в трубке осторожные скребущие звуки, похожие на шелест магнитофонной ленты. С этой минуты подозрительным сделалось абсолютно все. В окнах соседних домов Червонцу мерещились объективы, бинокли, подзорные трубы, телескопы, за шторами, в светильниках, на мебели виделись передающие каждый его вздох устройства, на лестничной клетке слышались шаги грабителей и убийц. Газ на кухонной плите горел необъяснимо подозрительно ярко, подозрительно грязная вода из крана лилась подозрительными толчками!
Вынув половицу в укромном углу коридора, Червонец соорудил тайник для пачки денег и золота, даже в постели не расставался с крепким самодельным ножом, однако не чувствовал себя увереннее. Покидать квартиру не хотелось. Вызывать жену или тещу в город на подмогу было отчаянно глупо. Тревожные неотвязные мысли измучили его до предела, за которым начиналось форменное, милое перу Достоевского умопомешательство.
Настал день, когда тянуть с продажей долее стало опасно, прежде всего опасно для рассудка. Вполне надежно запрятав под ванную тяжелый шестигранник, Червонец опустил гайку в карман пальто, туда же положил кусочек золота, отбитый от слитка. Попробовав на ногте короткое, хорошо наточенное острие ножа, он потоптался в прихожей, собирая в кулак отвагу, но, выйдя на лестничную площадку, ясно представил, что сегодняшним вечером будет лежать в канаве с перерезанным горлом. Когда его обреченный взгляд наткнулся на соседскую дверь, Червонец не сразу сумел понять, что из квартиры постояльца доносится собачий лай и веселый голос Ивана Ивановича. Сейчас, практически перед лицом смертельной опасности, чужой праздник был более чем возмутительным событием!
Из соображений конспирации не решившись воспользоваться звонком, Червонец негромко постучал. Через секунду на пороге показался Петров, одетый в уже знакомые синие шаровары и несерьезную футболку с рисунком Останкинской башни, окутанной клубящимся джином, похожим на покойного Березовского. Щеки постояльца были гладко выбриты, под носом чернела полоска узких щегольских усиков.
- Доброе утро! - беззаботно произнес Иван Иванович. Как большинство неуверенных в себе людей, он обладал плавающим, скользящим характером и легко, с чистым сердцем принимал то, что с жаром отвергал еще буквально вчера. Сегодня малоприятный владелец недвижимости не казался Петрову исчадьем ада.
- Куда же. К росомахе, добрый, - нервно буркнул Червонец. Подозрительность нашептывала ему, что Петров караулил под дверью, дожидаясь, пока хозяин уйдет из дома, и только поэтому открыл так быстро. Так подозрительно быстро.
Ситуация складывалась крайне неприятная. Если постоялец действительно замыслил стянуть золотой слиток и потом потребовать свою часть суммы, он поймал Червонца в ловушку. Тайник под половицей до смешного ненадежен, а покинуть квартиру, рано или поздно, все равно придется. Выхода из западни нет! Затуманенный внезапно нахлынувшим страхом, разум Червонца робко утверждал, что Петров не способен разработать такой хитрый план, безусловно, не имеет на руках никаких козырей, но пока побеждала маниакальная подозрительность.
В прихожую, цокая когтями по голому полу, выбрался поджарый пес, неловко ковыляя на трех лапах. Четвертую, аккуратно обмотанную бинтом, подхватывала повязка. Правое ухо собаки было короче, обрезанное по горизонтали, зато левое опускалось ниже груди. Густая длинная шерсть напоминала о сенбернаре. Гребень из растущих на спине волос утверждал о родстве с великолепным охотничьим реджбеком, забавные уши вписывали в генеалогическое древо животного бассета, пекинеса или коккер-спаниеля. В целом, по расцветке и размерам, пес походил на овчарку, но был явной и ошеломляющей помесью, сочетающей в себе основные типологические признаки великого множества собачьих пород.
- Познакомьтесь с моим хорошим другом. Собакин Барбоскин! Собакин Барбоскин, это наш с тобой влиятельный и строгий домовладелец, будь с ним полюбезнее, - улыбнулся Иван Иванович, ласково потрепав пса по загривку. - Помни, Барбоскин, ты супротив человека, все равно...
Неизвестно, насколько далеко или близко оказался бы Петров к оригинальной мысли, Червонец оборвал фразу Ивана Ивановича, будто свою собственную.
- То же гадкая. Дворняжка, - процедил влиятельный и строгий домовладелец. В голосе Червонца прозвучало столько злобы, что покалеченный пес, жалобно заскулив, отпрыгнул в сторону, и чуть не упал, боком ударившись о стену.
- Исключительно невезучее животное. Ранним утром прогуливался по вашему кедровому бору, проголодался, решил заскочить в кафе. Фургон, наверное, подвез продукты, пятился к павильону. Какой-то грузчик напугал Барбоскина, собака кинулась под колеса...
- Ты уедешь. Квартира же провоняет. По христиански же это? Провонявшую псиной квартиру. Людям сдавать?
- Барбоскин не пахнет.
- То же цветы пахнут. Собаки же воняют. Лают. Соседи станут жаловаться. На шум. Червонцу же такого счастья. Не надо.
- Барбоскин не шумит.
Пес неожиданно решил поучаствовать в разговоре и робко, деликатно тявкнул, впрочем, не показываясь из-за ног Ивана Ивановича. Эхо короткого пронзительного собачьего лая звоном отдалось от стен лестничной клетки. Втянув голову в плечи, Червонец с ужасом всматривался в темные линзы глазков соседских дверей.
- Наверное... я должен опять предложить компенсацию... оплату за...
Червонец остановил Петрова.
- Завтра же выгонишь. Калеку.
Спустившись на половину лестничного марша, он вернулся к своей квартире, достал ключ, однако опустил руку от замочной скважины. Наклонившись, Червонец поднял с площадки огрызок спички, показал ее Иван Ивановичу, зачем-то сунул под нос немного осмелевшему псу.
- Червонец на слух не жалуется, - прошептал он. - Червонец спит стоя. Будто зверь зебра. Нет соседа. Не выходит из дома. В кедровом бору Ваняваня. Оказался. То же на правом берегу. Пять километров отсюда. Дворнягу привел. Не знаешь, как же Червонец. Тебя тогда под кухонным столом. Проглядел?
- Мы договаривались, никаких вопросов.
Словно ставя точку и подтверждая слова Петрова, Собакин Барбоскин гавкнул.
- Мутный ты тип. Ну и мутный же ты тип. Под фальшивым именем живешь. Фальшивые деньги мне. Навязал. Бороду фальшивую налепил. Усы, бороды, парики. Все же у тебя фальшивое, Ваняваня. Может, ты кемеровчан. Вечерами грабишь?
Иван Иванович досадливо поморщился.
- Товар же у покупателя. На днях расплатится. Иду тайное место. Для радиации твоей выбрать. Имей в виду, кладоискатель. Раньше Червонец участковым работал. Потому из-под земли. Тебя же достанет, - едва слышно прошипел Червонец и тяжело, явно неохотно зашагал по лестнице.