Нехороший, сумбурный сон терзал Острогова. В печальной хмари с робкими прожилками несостоятельной ясности вместо нормального земного неба, парили мерзкие на вид ракообразные. Однообразный металлический цокот издавали не они, а рогатая многоножка с хитрой кошачьей физиономией, нервными рывками ползущая к овальному Солнцу, напоминающему окошко в бронированной двери глубоководной научной станции. Чингис с поварским ножом в руке наклонился к Вячеславу, касаясь подбородка длинными спутанными волосами. Острие, зажатое в пузырчатой красной клешне, скользнуло по барашку вентиля. В переход полилась ледяная вода, первым делом набрасываясь на распахнутый электрический ящик. Сноп ослепительных искр...
Острогов, по обыкновению, спал очень крепко, все же не превращаясь в бесчувственное бревно. Наручные часы Вячеслава, тщательно сверяемые им по главному хронометру станции, показывали половину третьего ночи. В коридорах 'Шторма' висела густейшая тишина, которую можно было запросто нарезать ломтиками.
От дурацкого сна сохранились скомканные клочья. Не зная, почему проснулся, Острогов сел на кровати, не торопясь зажечь крошечную лампу над изголовьем. Из-за приоткрытой шторы каюты падал луч света, достигая дверки простенького шкафа и единственной ножки столика. Беспокойство от чрезмерно натянутых нервов. Вячеслав зевнул и иронично скривил рот. Если его законный отдых прервал какой-нибудь затаенный, особенно запрятанный внутренний страх, то это ранний симптом женской неврастении, прежде неведомой богатырю. Работа в стальных пещерах на дне Атлантического океана явно не шла на пользу психическому здоровью Острогова.
Жилой отсек станции располагался в центре среднего яруса, представляя собой наиболее безопасную зону глубоководной станции, со всех сторон зачищенную специальными бронированными переборками с герметичными люками. Поймав себя на странной мысли, он поежился. Ни один звук не мог донестись сюда из-за внешней металлической оболочки, однако, прислушиваясь, Вячеслав рассчитывал, что густую, почти материальную тишь 'Шторма' вот-вот разорвет неприятный скрип исполинского чудовища, крадущегося вдоль борта станции.
Если глубоководного зверя поймать, сколько такая находка может стоить? Только как же изловить могучую фантастическую тварь? Во что встанут силки, по деньгам и по времени? Только как же доставить чудище наверх и выгодно продать покупателю, если сам надежно заперт на станции? Все эти быстрые, стремительно разворачивающиеся мысли вызывали из памяти фильмы про небывалую гигантскую обезьяну, история пленения которой на загадочном острове в любой трактовке заканчивалась кровью и, важно, беспримерными убытками.
На цыпочках выйдя в коридор, Острогов огляделся, горой возвышаясь над миниатюрной красивой девушкой, замершей у переборки. Против трех обжитых, занятых персоналом станции кают лежали однотипные отсеки, уже давно не имеющие хозяев. По обе стороны перехода стальными монументами возвышались тяжелые двери с грубыми, жутковатыми на вид механизмами аварийного автоматического запирания.
Поднявшись на цыпочки, она тронула фарфоровым пальчиком подбородок богатыря, вдавила кожу у переносицы, поводила под правым веком и, хорошенько кольнув ногтем за ухом, принялась массировать лоб Вячеслава. Не шевелясь, даже не моргая, Острогов производил впечатление незавершенной статуи в мастерской, над которой трудится умелый мастер.
Не беспокойство. Не нервы. Не мифическое чудище за броней. Ощущение близкой опасности не проходило и даже усилилось. 'Шторм' едва ощутимо покачивался: без толков, вибраций и звона ламп в светильниках. Старинный железный саркофаг словно всплыл на поверхность, с бессилием раненного моряка отдавшись воле сумасбродных океанских волн.
Брякнула шторка свободной каюты, пряча миниатюрную красавицу. Этот робкий звук богатырь услышал.
- Чингис, - негромко позвал Вячеслав.
Не дождавшись ответа, он помедлил, осторожно стукнул костяшками пальцев по переборке и, опять вежливо подождав, отодвинул штору каюты Полководца. В клетушке, идеально точно копирующей скромное жилье Острогова, Чингиса не оказалось. На подушке, сохранившей округлый оттиск затылка, сиротливо лежала распахнутая книга, на палубе под столиком отдыхала стопка газет. У каюты Калаченко Вячеслав уже не тянул время, решительно сунувшись внутрь. Аборигены 'Шторма', всегда ратующие за хороший отдых после хорошей работы, куда-то запропастились, бросив на палубе мокасины и бесформенные шаровары на кроватях.
Обойдя жилой отсек станции, Острогов раззевался и начал злиться. Больше на себя, чем на Калача с Полководцем. Мало ли для чего они покинули узкие кровати, откинув одеяла. Мало ли для чего они забыли одеться и обуться. Желают ходить голыми и босыми? Так пусть ходят, прыгают, водят хоровод в главной рубке и вообще делают, что хотят! Совать нос в чужую жизнь некрасиво. Полусфера 'Шторма' как вкопанная стоит на грунте и не способна раскачиваться. За минувшие десятилетия постоянное течение нанесло всякой дряни на корпус, плотно укутывая станцию, вдавливая в скалистое дно. Впрочем, даже если внешней брони и коснулся неведомый обитатель темных восьмикилометровых глубин, зверь давно уплыл по важным делам, не портя клыки о сталь... Да чего об этом всем рассуждать?
Нужно спать. Спать и спать.
Задергивая штору каморки и забираясь под одеяло, Вячеслав все-таки вслушивался в тишину. Лежа, Острогов думал о том, как через несколько месяцев к шлюзовым захватам 'Шторма' подойдет специальный глубоководный аппарат и как изумятся аборигены станции, когда бравый капитан российского батискафа предложит каждому из них прогуляться к Солнцу. Парни измучились здесь, плетут небылицы, бродят голыми и босыми. Пусть их. Каждый человек, тем более человек в провале на дне Атлантического океана имеет право на личное маленькое сумасшествие. Да и на крупное тоже! Никаких мрачных тайн на научной станции нет. Электричество? Рыба? Водоросли? Да, техническая сторона пока под секретом. Хотя житейские ответы на самые таинственные вопросы всегда оказываются намного проще, чем предчувствует фантазия. Так и окажется. Так и случится.
Сон забрал, украл Вячеслава из реальности мановением крыла и тогда в железных переходах раздались отчетливые стуки. Звуки были такими, словно по листовой стали семенила многоножка.
В послеобеденную часть рабочей смены Острогов оказался под днищем расширительного бака опреснительной системы, меняя примитивный датчик уровня. Вытянутая в длину, неудобная для его габаритов ниша на палубе отчаянно плакала росой. Стена, за которой таилась черная океанская глубина, вообще была чрезвычайно холодной. Широченные плечи Вячеслава, и без того стиснутые железом, натурально одеревенели.
Разобравшись с датчиком, Острогов попытался выползти обратно и понял, что застрял, надежно приклеившись майкой, спиной к броне. Положение опасное и довольно глупое... Или только глупое? Сейчас не доставало только старожилов 'Шторма' в качестве спасителей. Представив, какими феерически яркими словами живописует его промашку невыдержанный Калач, Вячеслав захрипел от злости.
Не паникуя, он покрутил головой, светя налобным фонарем по округлости бака. Опыт, полученный в часы спуска на глубину, подсказывал неожиданное решение. В капсуле тоже было холодно, тесно и иногда казалось, что путь на далекое океанское дно не закончится вообще.
Крепко ухватившись за основание бака, он сдернул себя с мертвой точки. Обдирая поясницу, Острогов подтянулся, перехватился и вновь потащил себя по нише, пока не добрался до угла отсека опреснительной системы.
К сожалению, стало только хуже. Конструкторы 'Шторма' до скупости бережно относились к квадратуре любых помещений станции, а в чисто технических скаредничали буквально над каждым миллиметром. Железо бронированной стены здесь смыкалось с железом внутренней переборки и палубы. Тупик не разрешал ни встать, ни хотя бы развернуться. Ноги так не сгибались. Ноги так не разгибались. В углу отсека хватило бы места для брачного танца парочки тощих кошек, только человеку, тем более человеку с богатырскими пропорциями тела здесь нечего было делать.
Луч фонаря выхватил добротно обработанный антикоррозийным составом металл, словно нарочно противоречащий мыслям попавшего в ловушку Вячеслава. Исследовательская станция существует уже долгие десятилетия. Персонал состоит из специалистов, отчетливо сознающих, как важна любая техническая мелочь для поддержания жизнеспособности. Здесь верткие дохляки не трудятся. Под железным куполом 'Шторма' нет ни единого тупика, в котором бы не производились работы. Тот, кто забирался сюда перед Остроговым, выполнил необходимое дело и даже оставил на память после себя засаленный кусок плотной бумаги, свернутый в прямоугольник так, что наверху оказались обязательные для физической карты обозначения и хвосты размытых холодной сыростью росчерков подписей. Тот, кто забирался сюда прежде, умудрился хитро сложиться, вывернуться, особенным способом согнуть и разогнуть ноги. Несколько тронутых ржавчиной гаек, специальный ключ, иссохший уплотнитель тоже подтверждали успешный ремонт и благополучный отход из угла.
Обратного хода ниша по-прежнему не разрешала. Упираясь лбом в ледяную сталь, Вячеслав успокоился. Вернее, постарался успокоиться, но страх, самый сильный страх на свете впился в него когтями. Воздуха. Воздуха! Легкие Вячеслава уже требовали воздуха, предъявляя мозгу лозунги бесцеремонных манифестантов. Хотя воздуха вполне хватало, желание дышать полной грудью пульсировало в мозгу как цифры на бомбе, бегом приближающиеся к финальному отсчету. Острогов сжал зубы, сдерживая нервный крик. Дышать! Дышать и орать! Орать и дышать!
Протиснув руку под себя, он отстегнул с пояса оба карабина сумки для инструментов и совершил диковинные движения большой мускулистой гусеницы, выбирающейся из тупика. Неудобная ниша нисколько не сделалась свободнее.
Самый сильный страх отступил, нехотя вытаскивая когти из кровавых ран жертвы. Остался последний вариант. Вячеслав уже слышал, как гогочет и ругается Калаченко, рассказывая за ужином в кают-компании историю сибирского тугодума, который однажды заблудился, заснул, примерз к стали ремонтной ниши так, что этого баснословного, феерического дурака пришлось отколачивать от прохладной стенки кувалдой. Деликатный Чингис, конечно, комментировать и смеяться не станет, однако Калач ускорится и примется выдумывать подробности операции спасения, награждая жертву самыми нелицеприятными эпитетами.
Дернувшись изо всех сил, Острогов нажал на бак, попытался вывернуть основание, бахнул ногой по железу, кулаками оттолкнулся от палубы, выгнул спину, схватился пальцами, уперся лбом, надавил коленом... Все абсолютно безрезультатно. Калаченко будет очень рад! Нашарив клапан сумки, Вячеслав вытянул молоток и начал размеренно бить то броне, то по переборке, то по баку, делая пару коротких, пару длинных и вновь пару коротких пауз между четкими сериями по три удара.
Ответ, представленный тем же кодом Морзе, пришел почти сразу. Сначала услышав протяжный скрип за спиной, Острогов разобрал в стуках три точки, тире и еще одну точку. Тот, кто ошеломляюще ясно передал ему 'понял', находился снаружи, грохоча по броне глубоководной станции.
Разговор за ужином прошел совершенно не в том русле, которое предполагалось Вячеславу, стиснутому металлом в ледяной нише. Калач помянул нелегким словом эпизод со спасением Острогова из плена лишь однажды, да и то в контексте травмы, полученной Полководцем при установке домкрата под расширительный бак опреснительной системы. Сам Чингис, показывая товарищам умело перебинтованное Калаченко предплечье, добродушно улыбался, извинялся за недостаточный выбор блюд за ужином и налегал на вкуснейшую уху, благоразумно оставленную им с обеда.
За ушами у Вячеслава тоже трещало. Отделавшись лишь несерьезными ссадинами, он получил отличный урок. Калач может нести что угодно, но, когда доходит до дела, проявляет бешеную энергию и не считается с личной безопасностью. Пока Полководец возился с домкратом, поднимая бак без повреждения патрубков, разъемов кабелей и приборов важнейшей из систем 'Шторма', Калаченко уже выложил ровный настил листами пластика и с риском для жизни протиснулся под чуть стронувшуюся вверх тяжеленую железяку, с удивительнейшей заботой помогая Острогову выбраться из плена.
Внезапно отставив пустую тарелку, Вячеслав поднялся над столом.
- Спасибо, ребята, - сказал он, прижимая руку к груди.
- Зачем торопишься, Слава? - спросил Чингис. - Впереди свежее рагу. Соорудил на скорую руку. Справедливо, шедевра не обещаю, хотя языки, подписано в печать, проглотите.
- Спасибо вам, ребята! - с чувством произнес Вячеслав.
- Земляк, ты безнадежный дурак? Или у все-таки терапевта иногда наблюдаешься? - поинтересовался Калаченко, тоже вставая и насильно усаживая Острогова обратно на кресло. - Вот же, говорит тебе узкоглазая лысая мартышка, ужин еще не окончен. Запланировано мерзкое рагу, не пожелаешь и врагу. Каракатица по периметру военной части. Земляк, ты у нас тупая бестолочь, или просто глухой баран?
- Сам ты дурак, Калач, - спокойно сообщил Вячеслав.
- Оказия в Азии. Так чего ваши буряты там в Бурятии все время бурят? - ехидно осведомился Калач.
- Чего надо бурят! Денег с тебя не спрашивают? Не твое дело, Калаченко! - завопил Острогов.
- Мы бурим, что надо! Не твое дело, Калаченко! - поддержал Вячеслава Полководец.
- Вот же, сговорились! Сволочи! Гады! Калеки юродивые! - взревел Калач.
- Кривая неумытая морда! - закричал Чингис.
- Ты не Калаченко! Ты Кляченко! - продолжил вопить Острогов.
- Кляченко, он Кляченко! Черт противный! - радостно заревел Полководец, стуча кулачищами по столешнице так мощно, что тарелки затанцевали.
- В зеркало посмотрись, безмозглый туземец с лысым черепом! - проорал Вячеслав, избавляясь от остатков страха, подобранного в холодном стальном тупике. - Проклятый тупица! Проклятый наглый Кляченко!
Мрачно надувшись, Калаченко фыркнул... фыркнул еще раз и... громко-громко захохотал. Немногочисленная команда 'Шторма' загрохотала выстрелами смеха. Перебегая вокруг стола и колошматя друг друга по плечам, загривкам, спинам, затылкам, все трое веселились до тех пор, пока Вячеслав не расслышал в буйном хохоте одиночные, отдаленные металлические удары. Звуки доносились либо снаружи, либо с нижнего яруса глубоководной научной станции.