Аннотация: Попытка психотриллера. Наверное, неудачная
Ну ни хера у него сегодня не получалось. Штрихи ложились на мольберт больными искривленными конечностями какого-нибудь убогого. Вдохновения не было. Ничего дельного не выходило, только какие-то каракули, которые даже за Пикассо не сойдут. Никакой искры, и Федя со злости кулаком ударил по палитре, которая переломилась пополам и упала на пол. "Чтоб все сдохли!" - гневно заорал Федор, плюхнулся на тахту и включил телевизор, откуда на него вылупилось неприятное лицо Малахова. "Все против меня", - подумал художник и, выпив полбутылки плодового вина "777", забылся сладким сном.
Проснувшись, Федя долго не понимал, утро сейчас или вечер. Пошатываясь, он подошел к холодильнику и открыл дверцу. Автоматически включился свет в камере и осветил... ничто. Ничего не было в холодильнике, кроме мертвой колбасы с трупными пятнами и кефира. Но все равно еда. Трупов тоже можно есть, в конце концов, станешь трупоедом, пожирателем трупов, это ведь тоже может послужить творческим импульсом. Федя же был человеком искусства. А искусству прощается все. Тем более, изобразительному.
Прошли годы увлеченного рисования всяких церквей, да и приелось это все, ну, если не обывателю, то самому творцу. Кому сейчас вообще нужны твои пейзажи, отравленные ядерными всякими вещами. Нужно что-нибудь эдакое. Нонконформистское. А чтобы создать то, что будет противоречить сраным канонам признанного искусства, нужно совершить что-нибудь антисоциальное. Нет. Даже античеловеческое. Пойти против морали и совести. Украсть. Хуйня, банально и ничего сакрального и ужасного в этом нет. Никто и не заметит. Все, что действительно людям нужно, все уже спизженно давно и без глупых художников. Предприимчивыми людьми, когда ты, Федя, часами на Невском писал чужие хари за какие-то гроши. "Я пытался быть честным человеком." Правильно, Федор, но пора бы уже становится фристайлером. Свободным художником. Создай свой стиль. Убей кого-нибудь. Думается мне, никто еще не убивал никого ради холста.
Глаза Федора засияли. Он прожевал очередной кусок колбасы и стал думать. Проблема некоторых людей в том, что они слишком много думают. Так всю жизнь можно продумать и всю жизнь от этого хуй сосать. А не делом заниматься.
Если посмотреть на то, что сейчас происходит, можно понять, что жизнь любого человека ничего и не стоит. Люди - вон, за чертово лавэ убивают, за власть, за прочую фигню, а ты будешь за искусство. Ты же благороден. Да после этого Никасы всякие Сафроновы к тебе в ученики поползут. Создашь систему Федора Гудкова. Будешь столпом. Твой шанс.
Битый час он ходил по улицам и всматривался в лица людей. Убить - значит взять в свои руки чью-то жизнь, стать на какое-то время Господом, Смертью, да Аидом, в худшем случае. Отобрать у человека то, что и так никому на хуй не нужно, но за что все так цепляются. Какой ты, в жопу, художник, если не мечтаешь стать всемогущим? В таком случае ты не художник, а так, хер с маслом. Удел твой - живописать радостные ебла туристов, гостей Питера.
Но Федор был истинным художником. Даже внешность его говорила о творческой натуре ее обладателя - длинные спутанные волосы (некогда ухаживать, все в работе), неопрятная борода. Кеды на босу ногу, кепка с надписью "УСА - КАЛИФОРНИА", старые джинсы, протертые между ног. Взгляд, гордый и полный похуистического отношения ко всем проблемам жалких обывателей. Взгляд настоящего социопата, полного решимости совершить что-нибудь смелое во имя живописи.
Федор улыбнулся, когда увидел наконец-то человека, которого можно использовать в качестве жертвы. Маленькая девочка, спешащая куда-то. Лет 5. Еще не успела ничего сделать полезного для общества, да и, наверное, уже никогда ничего и не сделает. Чистая душа, юная плоть.
- Хочешь конфет?
- Дядя, а вот я скоро в школу пойду.
Девочка, причмокивая, насасывала карамель, данную ей Федей, они шли куда-то, художник не знал куда, но куда-нибудь подальше, от лишних глаз. На девочке был мизерный сарафанчик. Главный враг его сейчас - сантименты. Главное, откинуть жалость, закопать ее поглубже, оставить на потом, слышишь, Федор? Она может тебя погубить. Но герой наш шел полон решимости и храбрости. Все будет хорошо.
- А куда мы пришли?
Федор и сам не знал. Но людей точно поблизости нет.
Девочка смотрела на Федю своими огромными голубыми глазами. Она соверешенно не догоняла, зачем этот мохнатый странноватый дядя ее сюда приволок. Тут даже конфет не было. А Федор долго ходил по кругу, то и дело поглядывая на мелкую, мучительно решая, что же ему делать. Такое чистое дитя. Ни в чем не виноватое. Ау, Федя, даже средневековые алхимики ради философского камня мочили невинных людей. Ради мифа. А ты искусство возрождаешь. Давай. Действуй.
Первый удар раздался глухим хлопком в этой тишине, царившей вокруг. Девочка упала, из носа потекла кровь. Раздался плач. Федор, держись, не поддавайся. Девочка вскочила и побежала, кровь разлеталась каплями по ветру, девочка убегала, а этот идиот стоял и потрясенно глядел ей вслед. Так он простоял двадцать минут, пока не понял, что пора бежать. Он подорвался и похерачил Бог весть куда, лишь только пятки сверкали, а голова его растеряла все мысли.
Черт, что же ты наделал, мразь? Какой ты после этого художник? Слабак ты. Сопли распустил, девчонка тебя сделала. Удел твой наверно - член дрочить, пока не сдохнешь. Мудило ты тряпочное.
Человек искусства. Он сидел в своей однокомнатной тюряге и смотрел в пол. Вдохновение так и не пришло. Да и перед девочкой стыдно. Человек живописи. Ничем не отличается от других, из окна летел он примерно столько же, сколько и обычные людишки, пока не разбился вдребезги в асфальт. Перенести бы это на холст, такое бы получилось!
Сидючи на скамейке в парке, я разворачиваю утреннюю газету и вижу маленькую заметку:
"Вчера вечером известный в интеллектуальных кругах города художник-экспериментатор Федор Гудков выбросился из окна своей квартиры на девятом этаже. Смерть наступила мгновенно. Злые языки говорят, что самоубийство - лучший шедевр, созданный когда-либо этим художником."
Улыбка расползается по моему лицу - молодец, Федор, все-таки есть из тебя толк.