Ершова Ольга Александровна : другие произведения.

Убийственный пейзаж

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Одно за другим в дачном поселке начинают происходить убийства. Кто-то начинает убивать тех, кто имел отношение к одной загадочной картине.

  
  
   0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
Ольга Ершова
  

Убийственный пейзаж

Детективная повесть

  
  
  
   ...Кофе совсем остыл. Насладиться напитком не получилось. Опять эти мысли. Ну, почему кому-то так безумно везет, почему такое богатство сваливается вдруг на какую-то серую мышь?!
   Злость обратилась на кофе: "А мне остается пить эту дешевую дрянь".
   Чашка вместе с кофе полетела в раковину. Не хотелось уже ничего. Если бы все было, как прежде. Ведь такие были замечательные отношения. А теперь ничего, кроме ненависти. Это ничтожество станет очень богатым человеком, а я останусь при своих интересах. И все потому, что кто-то вовремя оказался в нужном месте в нужный час. А ведь это должно принадлежать мне и только мне.
   Мерзкая старуха, почему она так решила? Мы ведь почти одновременно с ней познакомились, могла бы меня выбрать, старая карга! Чем я хуже? Нет, отдала этому ничтожеству, которое и распорядиться-то этим не сумеет. Да если бы не я, они бы никогда не узнали друг о друге! Тварь, тварь! Ну, и что ты теперь будешь с этим делать? У тебя ни связей, ни способностей! Зачем тебе это, с твоими куриными мозгами? Это - не для тебя. Это может принадлежать только мне.
   В висках бешено стучало. Надо заварить еще кофе и постараться не думать об этом. Отвлечься, забыть на время, успокоиться. Нет, нет, нет. Не могу ни думать. Что же делать?
   Все это время, до этих событий, мне удавалось мириться тем, что я бедный человек. Да что там бедный? Нищий! Одежда самая дешевая, еда по минимуму. Казалось, что ум заменяет богатство. И что этот ум? Принес он мне хоть какой-то дивиденд? Многие мои знакомые, которых и уважать-то не за что было, ездят на дорогих машинах, имеют свои дома, их жены модно одеты, они могут позволить себе иметь много детей. Я же, умный человек, живу в постоянном страхе, что завтра мне не на что будет купить себе еду.
   Почему так получилось? Ведь еще десять лет назад казалось, что у меня все еще впереди, что я смогу добиться многого. А в итоге обшарпанная квартира, допотопная мебель, вечно пустой холодильник, дешевая одежда. И все здесь дышит многолетней нуждой.
   И у этого ничтожества все было так же, даже хуже. Иногда даже возникало сочувствие к этому человеку. А теперь это существо позволяет себе смотреть на меня свысока! Во взгляде жалось, интонация снисходительная. Так и хочется сжать кулак и прямо в переносицу, а потом еще раз, еще! В живот, грудь и снова по лицу. Чтобы потемнело в этих рыбьих, за толстыми стеклами очков глазах, чтобы они вылупились от тупого недоумения. И жизнь начала бы уходить из них, явно и неотвратимо.
   От этой мысли закружилась голова. Хочется додумать ее до конца, представить, как было бы замечательно, если бы эта сволочь исчезла, растворилась, распалась бы на молекулы и улетучилась в космос. Взять вот так эту жизнь, аккуратно выделить с помощью мышки, последний раз пробежать ее глазами, а потом нажать клавишу "Delete". И все. Чистая страница. Нет больше человека.
   Какая сладкая мысль. Как сначала похолодело, а потом забилось от возбуждения сердце - неужели я смогу.
   Чайник, наконец, закипел. Ложка растворимого кофе, кусок сахара, кипяток - пахнет, вроде, ничего, а вот вкус... На днях пили вместе кофе у меня. "А у тебя нет молотого? Только растворимый? Жаль, я люблю натуральный". С каких это пор ты пьешь молотый кофе? Тебе что, из-за богатства память отшибло? Еще совсем недавно тебе и растворимый-то был не по карману, постоянно приходилось побираться у других. А теперь, видите ли, подавай натуральный.
   Взгляд упал за окно - дождь, небо серое, тоска смертная. Кажется, что уже навсегда и эта погода, и эта безысходность. Если я сейчас не использую этот шанс, другого такого не будет, и я навсегда похороню себя в этой жизни. У меня уже никогда не будет весны, любви, бирюзового моря и свободы - той свободы, которую дают только деньги. Я использую свой последний шанс, во что бы то ни стало. Я смогу. Тебе не удастся отнять то, что должно принадлежать только мне.
  

ПОКУШЕНИЕ

  
   Загородный поселок, в котором произошли описываемые события, носит звучное название Прохоровка. Многие до сих пор ошибочно полагают, что это та самая Прохоровка, которая вошла в историю Великой Отечественной войны в связи с произошедшим там танковым сражением. Но это не так. Правда, многие жители и не пытаются никого разуверять. Нравится вам думать, что та самая Прохоровка, - на здоровье. Мы не против.
   Но как бы там ни было, к нашему рассказу эти заблуждения никакого отношения не имеют.
   Этот небольшой дачный поселок находится на границе Московской и Калужской областей. С одной стороны вокруг него раскинулись еще до недавнего времени колхозные, а теперь неизвестно чьи поля. С другой - густой грибной лес. Есть рядом с поселком и небольшое озеро (или пруд - никто толком не знает что именно, одним словом водоем). И справа от озера - живописная рощица, которую очень любили воспроизводить на своих холстах местные художники. Эта рощица сыграет не последнюю роль в нашем рассказе.
   До последнего времени жизнь в Прохоровке текла тихо и мирно. Как у всех. Строились дома, прокладывались коммуникации, рождались дети, внуки. Конечно, бывали случаи, когда у кого-то гости пошумят, или соседи поругаются из-за пустяка. С кем не бывает? Но все потом быстро мирились и продолжали жить дружно, как и подобает хорошим соседям.
   Самое заметное событие было в прошлом году, когда у Семеновых кто-то вывез весь кирпич. Возмущались все. Понятно, если картошку у кого-то выкопали или лопату из сарая стянули. Все списывали на бродяг, с которыми так или иначе приходится мириться. Но чтобы увести машину кирпича? Это уж чистый криминал. Помнится, приглашали даже местную баскаковскую милицию. Вора, конечно, не нашли, но событие обсуждалось еще долго. Однако в это лето...
   Началось все в начале мая, когда до Прохоровки дошли слухи о серийном грабителе, который по ночам нападал на женщин. Нет, он не убивал их, просто забирал сумки, а были там деньги или нет - неважно. Причем жертвы ни разу не видели его лица - грабитель был всегда в маске. Последнее ограбление произошло возле железнодорожной платформы, что в трех километрах от дачного поселка. Обитатели Прохоровки, хоть и судили-рядили о налетчике, но не особенно тревожились: ну, не полезет бандит в поселок, где допоздна каждый на виду, да и с деньгами по улицам, если их можно так назвать, никто не ходит.
   Так что гораздо больший интерес у дачников вызвало появление в их обществе нового персонажа. По соседству с художницей Верой участок с добротным кирпичным домом вдруг снял англичанин. Самый настоящий англичанин, не какой-нибудь там бывший русский эмигрант. Поговаривали, что это дипломат, работающий в британском посольстве. Странно, конечно, что он выбрал себе место для отдыха не столь престижное, да еще так далеко от Москвы - все-таки почти 100 километров от столицы. А с другой стороны, было приятно - мол, даже англичане не брезгуют нашей Прохоровкой.
   Алекс Бригс, как звали нового соседа, что без труда выяснили местные дамы, был интересным мужчиной. Коротко стриженая бородка, подтянутая спортивная фигура, модные очки в роговой оправе. Все бы хорошо, да только по-русски мистер Бригс не говорил. Потому и толком ни с кем не общался, не говоря уже о дружеских отношениях с соседями.
   Арендованный участок Бригс чисто по-английски аккуратно засеял газонной травой и прилежно за ним ухаживал. Приезжал он обычно вечерами по пятницам, а уезжал утром по понедельникам. Иногда появлялся и среди недели. Но такое случалось редко. Фигура иностранца еще долго бы возбуждала общественный интерес, если бы не другое, еще более чрезвычайное событие, потрясшее всех жителей Прохоровки. Тут уж было не до шуток, которыми время от времени пробавлялись дачники. Причем это событие потянуло за собой череду новых неприятных, если не сказать страшных, происшествий, которые перевернули устоявшийся спокойный мирок прохоровцев, которые до того злополучного дня жили вполне земными проблемами - уродится ли в этом году смородина, как бороться с одуванчиками и какие огурцы лучше сажать. В этот день напали на Веру...
   Дело было в среду, в один из тех теплых майских вечеров, когда солнце садится уже совсем поздно, и темнеет только после одиннадцати. Екатерина Григорьевна, которую все звали просто баба Катя, пригласила соседок отпраздновать свой день рождения. Компания собралась небольшая - ведь рабочий день, основная часть дачников была либо в Москве, либо в Баскаково. За столом сидели уже упомянутая Вера Чернецкая, рядом с которой снял дачу англичанин Бригс, понятно, баба Катя, соседка Бригса с другой стороны, Ольга Тарасова, заместитель председателя кооператива, строитель Толя, единственный за столом мужчина, подвизавшийся в поселке на разных работах. Были здесь еще Венера Хабибулина со своей ближайшей соседкой и подругой Дианой Райскиной. Обе подруги совсем не соответствовали своим именам - смуглые, черноволосые, дородные дамы. Острая на язык баба Катя сказала как-то: вон, мол, наши Белоснежки пошли. Так и закрепилось за ними - Белоснежки да Белоснежки.
   Вот в такой компании проходил вечер 25 мая. Сидели на улице. Шел уже двенадцатый час. Пирушка подходила к концу. Начал накрапывать дождь. Первой засобиралась Ольга Тарасова. Чувствовалось, что она уже порядком устала от компании, и ей не терпелось поскорее добраться до дома и лечь в постель. Вместе с ней поднялись из-за стола Венера и Диана - всем троим было в одну сторону.
   Толя с сожалением смотрел на недопитую бутылку вина, однако баба Катя уже начала убирать посуду со стола. Парень нехотя поднялся и стал прощаться с хозяйкой.
   - Вера, идешь с нами? - Ольга вопросительно посмотрела на художницу.
   Вера Чернецкая, обычно неразговорчивая, сегодня была особенно молчалива и весь вечер просидела, кутаясь в теплый не по погоде свитер.
   - Я помогу бабе Кате убрать тут все.
   - Иди, я сама, что тут убирать-то, - Екатерина Григорьевна уносила уже последние тарелки.
   - Идите, девчонки, я помогу, а то неудобно как-то, - шепнула Вера так, чтобы не слышала баба Катя.
   Гости попрощались и ушли. Что было дальше, известно только со слов Веры. Вдвоем с хозяйкой они быстро помыли посуду, занесли в дом стулья и сели покурить напоследок. Еще днем Вера попросила бабу Катю налить бутылку ее фирменного квасу. (Квас у Екатерины Григорьевны, надо сказать, был действительно отменный - это признавали все.) И сейчас напомнила ей об этом. Баба Катя хотела было налить в двухлитровую пластиковую бутылку, но Вера запротестовала:
   - Ну куда мне столько? Я ж одна! Давайте вот в эту, из-под вина.
   Наконец, распрощались и они.
   Вера вышла за ворота. Ночь была темная, без единой звездочки на небе, без единого огонька в чьем-либо окне. Дождь усиливался. "Я стояла и боялась двинуться с места, - рассказывала она потом своим приятельницам. - И себя проклинала - ну, почему не пошла с вами вместе. Может, думаю, вернуться назад, к бабе Кате? Оглянулась, а у нее уже свет погас. Делать нечего. Надо идти. Стала осторожно в темноте пробираться к своей даче. Все время оглядывалась, мне постоянно казалось, что кто-то идет сзади. Сердце колотилось у самого подбородка. Вот так, озираясь, дошла почти до самой своей калитки, как вдруг чьи-то руки с бешеной силой сжали мне глотку. Долго брыкалась, но потом вспомнила, что у меня в руках бутылка. Просто наугад махнула ею назад и почувствовала, что нападавший несколько ослабил хватку. Вот тут я и заорала, что было мочи. На крик сбежались все соседи, даже с дальних участков - с фонарями, с топорами, а один даже с ружьем. Ну, вы сами видели. А в такой суматохе распознать, кто меня душил, было невозможно".
   Ольга хорошо помнила эту жуткую ночь. Они с Сергеем прибежали последними - их дача находилась дальше других. Сергей тогда оставался на ночь: впереди был выходной. Муж Ольги работал тренером в хоккейной команде, потому у него нередко выпадали выходные среди недели. В вечеринке он не участвовал, потому что, насколько помнит Ольга, всегда сторонился подобных мероприятий. До сих пор в воображении Ольги стояло лицо Веры, перекошенное от ужаса со стеклянными глазами. Она кричала, не переставая. Кругом было полно народу, ее пытались успокоить - мол, все уже позади, а она все равно кричала. А в руке продолжала сжимать разбившуюся бутылку, будто на всякий случай сохраняла оружие самозащиты. А сама вся была мокрая. Не только от дождя, как выяснилось, но и от кваса, который пролился на нее.
   Сейчас, спустя уже почти сутки, Ольга Тарасова пыталась вспомнить лица людей, сбежавшихся на крик Веры. Все мокрые, перепуганные. Один только Толя сохранял присутствие духа и все пытался расспросить пострадавшую. Уже в доме художницы, где все собрались после несчастья, удалось, наконец, услышать от нее что-то внятное. Мужчины на всякий случай прошлись до того по обеим улицам поселка, но никого не обнаружили.
   Женщины суетились вокруг Веры. Возбуждение у нее сменилось полным оцепенением. Безучастно она позволила снять с себя мокрый свитер, и тогда всем открылись багровые пятна и ссадины на тонкой, почти детской шее. Стали искать йод, сердечные средства.
   - Вот и до нас добрался баскаковский маньяк, - баба Катя первой произнесла те слова, которые давно уже вертелись на языке у всех присутствующих.
   - Может, вызвать милицию, - нерешительно предложила Диана.
   - Думаешь, маньяк сидит где-то поблизости и терпеливо дожидается ее приезда? - проворчала старушка. - Да его уж и след простыл! Знаешь, где он будет, пока милиционеры доберутся сюда? Да и толку от них никакого не добьешься, только вопросами замучают.
   - Вер, где у тебя йод или зеленка? - спросила Диана. - Надо раны на шее помазать.
   Но в доме художницы лекарств не нашлось.
   Женщины тем не менее продолжали суетиться вокруг пострадавшей. И лишь Ольга оставалась в стороне от общей суматохи. Она молча наблюдала за происходящим и не могла отделаться от ощущения, что участвует в каком-то странном действе. Так бывает, когда приходишь на плохой спектакль. Слабая режиссура и никудышная игра актеров не позволяют увлечься даже очень закрученным сюжетом. Постоянные оговорки артистов, отсутствие контакта между партнерами, словно каждый из них сам по себе на сцене, постоянно возвращают зрителя в реальность. И вместо средневекового замка он видит пыльную сцену, а королевская мантия превращается в потрепанный театральный реквизит.
   И Ольга сейчас испытывала похожее ощущение, будто оказалась в плохом театре с дурными актерами, где роль "баскаковского маньяка" досталась неопытному новичку.
   Вдруг, повинуясь какому-то безотчетному порыву, она вышла на улицу и направилась к даче Бригса. Стучать пришлось долго. Наконец, дверь открылась. Алекс стоял на пороге, заспанный, с всклокоченными волосами. Они были сухи, на лице никаких ссадин.
   - Валидол, у вас есть валидол?
   Англичанин смотрел на нее непонимающе.
   - Там беда, на Веру напали!
   Бригс растерянно улыбался.
   - Извините, Алекс, извините... - смущенно пробормотала Ольга и направилась к калитке, понимая, как нелепо сейчас выглядит.
   "Что за идиотский поступок! Маньяк напал на Веру, а ты побежала к иностранцу. Совсем уж чокнулась!" - всю дорогу ругала она себя. Потом еще долго при встрече с Алексом она испытывала неловкость.
   Весь следующий день Вера провела в постели и никого не хотела видеть. Попытки навестить ее заканчивались тем, что художница извинялась и просила прийти завтра. Лишь для Тарасовой она сделала исключение. Объяснялось это просто. Ольгу здесь любили, а с Верой у нее были особенно теплые отношения.
   Тарасова пришла к ней поздним вечером, целый день промучившись вопросами. И главный из них - кто же напал на Веру? Ольгу никак не устраивала версия, что это был баскаковский грабитель или вообще любой другой посторонний человек. Их поселок находится в часе ходьбы от ближайшего населенного пункта и столько же - до железнодорожной платформы. До Прохоровки можно добраться либо на частной машине, либо пешком. Общественный транспорт сюда не ходит. Какой бродяга заберется в такую даль в полночь, в выдавшееся тогда ненастье? К тому же намного ближе к платформе и к городу расположены генеральские дачи и дачи Московского ГУВД.
   За шесть лет загородной жизни Ольга хорошо изучила повадки дачных бродяг и воришек. Их время - поздняя осень и ранняя весна. В другое время они здесь не ходят - знают, что хозяева на месте да и вообще народу полно. То же самое касается и баскаковского разбойника. Судя по рассказам пострадавших, он никогда не пытался убивать свои жертвы. И нужны ему были только деньги. Если женщина сопротивлялась, он оглоушивал ее легким ударом по голове. Но не душил! Да и чем он мог поживиться в дачном поселке, где люди не ходят в полночь по улицам с деньгами? Нет, кто-то очень хотел, чтобы его сочли за маньяка. А раз так, то жертву он выбрал не случайно.
   Ольга испугалась собственного вывода. Что же получается? Веру хотят убить сознательно? Значит, Чернецкой по-прежнему угрожает опасность.
   Все это Тарасова не собиралась кому-либо высказывать, тем более своей приятельнице, чтобы еще сильнее не травмировать ее психику. Она вообще не хотела вспоминать события прошлой ночи. Однако Вера начала сама:
   - Мне страшно, Оля! Вдруг он снова нападет на кого-нибудь? - и заплакала.
   Ольга подошла к ней и мягко обняла за плечи.
   - Ты должна успокоиться и взять себя в руки. Это всем нам урок. Нечего шататься по ночам.
   - Знаешь, я раньше нередко представляла себя в подобной ситуации, - Вера грустно посмотрела на Ольгу. - И всегда была уверена, что со мной такой номер не пройдет. Я сильная, тренированная, считала, что со мной трудно справиться. А оказалось, что меня так просто убить.
   - Ну не совсем так. Дала ж ты ему по башке бутылкой.
   - Дала... - впервые за весь вечер Вера улыбнулась. - Бутылка меня и спасла.
   Тарасова решила осторожно расспросить Веру:
   - Послушай, а ты не видела его лица? Может быть, мельком? Возможно, он что-то говорил, и ты могла бы узнать его голос? Попробуй вспомнить.
   - Вот ты говоришь "он". А я ведь даже не знаю, он это или она.
   - То есть?
   - То и есть. Не знаю. Я "его" не видела, "он" не издал ни единого звука. Когда руки разжались, я начала орать. Больше ничего не помню. Даже не знаю, опасаться мне чего-то или нет. Но если это тот самый баскаковский бандит, о котором пишут газеты, то бояться нужно не только мне. Как ты думаешь?
   Ольга ничего не сказала. Она не хотела пугать подругу еще больше. Однако в ней все сильнее крепло убеждение, что кто-то хотел заставить всех поверить в неумело разыгранный спектакль.
   - Что мне делать? - повторила свой вопрос Чернецкая.
   - Тут надо как следует подумать... Но для начала приглашаю тебя в воскресенье ко мне в гости. В Москву. Сергей нас отвезет туда и потом вернет обратно.
   Вера непонимающе уставилась на Ольгу. Какие гости, какая Москва, ей сейчас не до этого.
   - Вот именно сейчас и приглашаю. Посмотришь, как я живу, посидим, поговорим. Хоть отвлечешься на время. Примешь ванну, выспишься в чистой теплой постели. Давай, соглашайся. Тебе нужно хоть ненадолго поменять обстановку. А в понедельник к обеду уже вернемся снова сюда.
   Вера задумчиво смотрела на дом соседа-англичанина. Вдруг на ее лице появилось какое-то странное выражение. Ольге показалось, что это была решимость. Когда Вера перевела на нее взгляд, Тарасовой даже почудились безумные огоньки в глазах художницы.
   - Поехали! Мне действительно надо отвлечься.
   "Странно она отреагировала на приглашение, - подумала Ольга, распрощавшись с художницей. - Такая борьба была на лице, словно решалась на отчаянный шаг. Я ж ее не в какой-то гадюшник пригласила, а к себе домой".
   В тот же вечер, возвращаясь от Веры, Ольга встретила Венеру. Поначалу ей даже показалось, что Хабибулина ускорила шаг, чтобы избежать встречи с ней. С чего бы вдруг, заинтересовалась Ольга. Она быстро догнала соседку и завела какой-то пустой разговор. Но Венера почему-то не была расположена к беседе. А причиной, как догадалась Тарасова, был кровоподтек над правой бровью Венеры. Вопросительный взгляд Ольги не ушел от внимания Хабибулиной.
   - Ужасно выгляжу, да? Это я об дверцу шкафчика на кухне. Резко распрямилась и не заметила, что дверца вверху открыта. Боль была ужасная.
   "Но чего же ты так волнуешься, - подумала Ольга, - если это всего-навсего бытовой ушиб? Будто мало у нас, дачниц, всяких разных ссадин..."
   Невольно Ольга попыталась вспомнить, каким было лицо Венеры во время ночного происшествия, но припомнить не смогла. И вдруг ее осенило - Хабибулиной там просто не было! Она, пожалуй, единственная, кто не вышел на крики Веры. Занятное открытие. А тут еще и синяк. Думай, Оля, думай...
  

КРУГ ПОДОЗРЕВАЕМЫХ

  
   Почему Ольга так близко к сердцу восприняла эту историю? Для этого надо немного рассказать о нашей героине, потому что ей в этом деле предстоит сыграть не последнюю роль.
   Итак, Ольга только-только перешагнула порог своего сорокалетия. Несколько лет назад она оставила работу участкового врача: муж стал неплохо зарабатывать, и у Тарасовой появилась возможность целиком посвятить себя семье. Наконец-то она смогла выезжать за город в апреле и возвращаться в Москву только в конце сентября. Ей нравилось заниматься своим участком, она полюбила копаться в земле, наблюдать за тем, как появляются первые ростки, как они набирают силу, наливаются, рвутся к солнцу и затем одаривают тебя плодами.
   Когда Ольга после долгого перерыва приезжала на дачу, она здоровалась со своими деревьями и кустами, спрашивала, как они себя чувствуют и как прожили эту зиму без нее. Если бы кто-то в этот момент подглядел за ней, он не был бы смущен, потому что в ее словах не было ни грамма фальши.
   Этот период года был для нее самым замечательным в жизни. На даче она никогда не скучала. Там у нее всегда были какие-то дела, а рядом были приятные люди, которые жили заботами, похожими на ее собственные. Когда же сезон заканчивался, Тарасову начинала одолевать хандра. Ее угнетало ощущение своей ненужности. Спасало лишь то, что иногда ей подбрасывали маленького племянника, и тогда она вновь ощущала свою востребованность. Когда же ее пытались жалеть (мол, не дают тебе покоя, в сорок лет превращают в няньку), она лишь молча улыбалась и думала про себя: "Смешные люди, да я счастлива, что люди по-прежнему во мне нуждаются".
   Было у Ольги качество, которое редко нынче встретишь, - она никогда и ни о ком не говорила дурно. Это был не принцип, нет. Это было свойство характера. Ну а если кто-то ей по-настоящему не нравился, тут уж держись! Редко кому удавалось одной короткой фразой так поставить человека на место, как это умела делать только она. Конечно, из-за этого у нее нередко возникали проблемы, и кое-кто на прежней работе ее недолюбливал.
   И все же большинство людей ее любили. Любили за одно простое качество, которое сейчас, похоже, становится редким. Ольга была добра. Добра по-настоящему, без пафоса, без лишних слов, без показухи. В каждом человеке она пыталась найти черты, за которые его можно было бы уважать.
   Вот и к Вере она испытывала симпатию, хотя основное население Прохоровки относилось к художнице более чем прохладно. Возможно, отчасти это шло от заносчивости Чернецкой, непонятно откуда бравшейся. Вера работала не то в музее, не то еще где-то, получала за свой труд гроши. Жила одна с больной матерью, которая донимала ее своими придирками, что та уделяет ей недостаточно времени. Личной жизни из-за этого у нее практически не было никакой. Мать постоянно требовала внимания, а те жалкие крохи, которые ей удавалось зарабатывать, почти наполовину уходили на лекарства. Уж как она выкручивалась на свои копейки, известно только ей одной.
   Но летом наступала небольшая передышка. На этот период она отправляла мать к ее родной сестре в соседнюю область, и в течение лета тетка Веры, любившая свою племянницу, освобождала ее от всех тягот ухода за больным человеком. Свою квартиру Чернецкая сдавала и почти ежедневно ездила из Прохоровки в Москву на работу. И все четыре месяца не покладая рук возделывала свои крохотные четыре сотки. А ведь ей было только 35. Конечно, многие ее жалели, и, возможно, ее высокомерие было всего лишь защитой от людской жалости.
   Однако в этом году с художницей произошла разительная перемена. Она отрастила себе маникюр, чего раньше никогда не было, коротко по-модному подстриглась и вообще помолодела. Но самое удивительное заключалось в другом. Если раньше каждый клочок земли на участке она превращала в грядки - с огурцами, картошкой, редиской, морковкой и прочим, то в этом году не посадила ни овощей, ни кустика. "Надоела битва за урожай", - коротко объяснила Чернецкая.
   Единственное, что оставалось от прежнего, это клубника. Да и ту она посадила еще с осени. И словно в благодарность за то, что ее оставили, клубника уродилась просто фантастическая. Все кустики были усеяны огромными красными ягодами. Однако Вера оставалась безучастной даже к этому. Собирала клубнику только понемногу, чтобы самой поесть. Ягода перезревала, опадала, портилась.
   Ольга, не выдержав подобного зрелища, как-то сказала подруге:
   - Ты хоть бы кого-то из знакомых пригласила, если сама не хочешь заниматься вареньем. Жалко ведь урожай-то.
   В общем, как бы там ни было, Вера вела замкнутый образ жизни. Поэтому Ольгина привязанность к ней хоть как-то компенсировала всеобщее нерасположение. Между прочим, день рождения бабы Кати - это первый, что называется, "выход в свет" Веры в Покровке. Раньше на любые приглашения даже со стороны Ольги она отвечала отказом. Поэтому Ольгу вдвойне удивило и обрадовало то, что Вера в тот вечер осталась помочь Екатерине Григорьевне. Значит, стала немного оттаивать ее душа.
   И вот на тебе это происшествие! Опять Чернецкая замкнется в себе и снова начнет враждебно относиться к людям.
   И Ольга решила разобраться в случившемся. Однако сказать так, значит сказать не всю правду. Ольга еще, как и все женщины, была любопытна. Эта загадка ее мучила, не давала покоя. Все больше и больше она утверждалась в мысли, что художница не была случайной жертвой нападения.
   "Этот некто, что следил за нами, - рассуждала Тарасова, обращаясь к уже спящему Сергею, - мог ведь пойти сразу за нами - Венерой, Дианой и мной. Но почему-то не сделал этого, а предпочел остаться и дожидаться другой женщины".
   Здесь необходимо прервать размышления Ольги, чтобы сделать некоторые пояснения относительно расположения прохоровских дач.
   На той улице, где происходили события, участки расположены следующим образом. Если встать лицом к въезду на территорию кооператива, то справа первым от проселка находится участок Веры. Следом арендованная Бригсом дача, и за ней дом Екатерины Григорьевны. Потом еще два участка, на которые хозяева приезжали изредка по выходным. Ближайших Ольга хорошо знала - семья Козловых, с которой она поддерживала приятельские отношения. Шестым по счету был участок Тарасовых в десять соток. Это все с правой стороны.
   Слева улицу открывал участок, на котором стояла полуразвалившаяся постройка. Вся территория была засажена картошкой. Время от времени сюда наведывались какие-то люди, поливали, пололи, рыхлили и уезжали. На ночевку здесь никто не оставался. За этим по сути огородом красовался добротный дом Дианы Райскиной - как раз напротив Бригса. На следующем участке полным ходом шло строительство кирпичной усадьбы. Правда, строители приезжали сюда только по выходным. Следующей, как бы наискосок от Ольгиной, была дача Хабибулиных. Муж и жена работали строителями, и потому их дом выгодно отличался от других оригинальным оформлением...
   "Ведь как все было, - продолжала вспоминать Тарасова. - Сразу за калиткой Толя с нами распрощался и пошел в противоположную сторону. Мы задержались буквально секунд на десять. Потом Диана пошла к себе через дорогу, а мы с Венерой - к своим дачам. Первым на пути был дом Хабибулиных, затем мой. Значит, на какое-то время я оставалась на улице абсолютно одна!"
   У Ольги все похолодело внутри. Боже, жертвой нападения могла стать и она. "Нет, не могла, - сама себе возразила Тарасова. - Потому что нужна ему была только Чернецкая. Откуда нападавший мог знать, если это незнакомый нам человек, что Вера тоже уйдет от бабы Кати через некоторое время. Ведь внешне это выглядело так, словно гости ушли, а, допустим, мать и дочь просто остались, потому что живут в этом доме. Мое приглашение, обращенное к Вере, пойти с нами, бандит не мог слышать: ведь я говорила тихо и только для Веры. Нет, он ждал именно ее, потому что знал, что она никакая не дочь, а тоже гостья. А почему он? Может быть, и она? И самое главное - во имя чего? До тех пор, пока я не узнаю - кто, не будет ясно и почему". Поставив перед собой задачу и повернувшись на бок, Ольга мгновенно заснула.
   На следующий день с утра Тарасова начала воплощать свой план. Первым делом она зашла к Венере. Приятельницы сидели на кухне, пили чай, болтали о том - о сем. Вдруг Ольга как будто вспомнила:
   - Слушай, ты мне книжку обещала! Прочитала ее уже?
   Венера кивнула и пошла в комнату за книгой. Лишь только хозяйка скрылась за дверью, гостья мгновенно вскочила, подошла к единственному навесному шкафчику на кухне и открыла его. Прибит он был так высоко, что дотянуться до дверцы лбом можно было, только встав на цыпочки. Помнится, Венера еще жаловалась тогда на мужа, что так высоко повесил шкафчик. Не могла она ссадину получить от этого шкафчика. "Нет, подруга, придумай что-нибудь получше".
   Заслышав шаги Венеры, она тут же захлопнула дверцу шкафа и уселась на свое место. Венера протянула ей книгу. Ольга задержала внимание на ее руках - сильные, крепкие, рабочие руки. Ольга знала, что Венера работает на стройке. И сама женщина была крупная, ширококостная. Ольга не раз наблюдала, как она ловко справляется с мужской работой.
   Взяв книгу, Тарасова с тяжелым ощущением вышла на улицу. Они с семьей Хабибулиных одними из первых приобрели здесь участки. Вместе строили дома, сообща решали свои проблемы. И вот теперь приходится подозревать свою давнюю приятельницу. Ольга вздохнула. Скверный ты следователь, если эмоции тебя захлестывают. Что дальше будет?
   А дальше ей предстояло поближе познакомиться с английским другом. Благо, повод для визита нашелся. В начале каждого месяца правление кооператива собирает со всех пайщиков деньги за электроэнергию вперед. Поручают это всегда Тарасовой, она всех знает, со всеми у нее хорошие отношения. Как правило, ей не отказывают. А Ольге лишний раз пообщаться с "народом" всегда приятно. Да и полезно! В прошлом году, например, от одного из пайщиков она узнала о морозостойком винограде. Ей даже пообещали подарить этой осенью рассаду.
   По дороге она все время думала, как будет разговаривать с Бригсом. Как ему объяснить про электроэнергию? Надо было взять с собой хотя бы разговорник, с досадой подумала Ольга.
   На лужайке перед домом никого не было, но хозяин явно никуда не отлучался. Хотя бы потому, что дверь нараспашку.
   - Мистер Бригс, вы дома? - крикнула в открытую дверь Ольга, не решаясь войти и мучительно вспоминая хоть что-то по-английски. Но английские слова не шли на ум, потому что мозг сверлила мысль: "Надо войти, надо войти, иначе он сейчас выйдет сам, и весь разговор пройдет на террасе. А тебе надо побывать внутри. Если он причастен, то, возможно, удастся что-то обнаружить." И она отважно шагнула за порог.
   - О, мистер Бригс, здравствуйте! - заулыбалась она спешащему навстречу хозяину. - I am sorry. Business, business...
   - О, yes, yes, please, - англичанин жестом пригласил Ольгу войти. Она не скрывала своего любопытства. Сейчас оно было вполне уместно. И скрывать его не имело никакого смысла. Ведь попадая в незнакомую обстановку, любой человек непроизвольно начинает осматриваться. И гостья сполна удовлетворила свой интерес.
   А дом у Бригса был примечательный. Сразу из небольшой прихожей открывался вид на красиво обставленную гостиную. Слева распахнутая настежь дверь в ванную комнату, в которой горел свет. Видимо, приход нежданной гостьи застал его именно там. Цепким взглядом Ольга окинула ванную, стараясь ничего не упустить. Все сверкает чистотой, на полочке перед зеркалом аккуратно расставлены всякие баночки, даже лак для волос есть. "Чистюля!"
   Так ли уж действительно был рад приходу Тарасовой Бригс, но улыбался он вполне искренне.
   - Please, please, - Ольга поняла, что Алекс приглашает пройти в гостиную.
   Комната небольшая, но уютная. Мягкие кресла и диваны со светлой обивкой, все деревянные поверхности без единой пылинки. На журнальном столике какая-то английская книжка с закладкой. Ольга попыталась прочесть название, но у нее ничего не вышло.
   Бригс усадил ее на диван, сам устроился рядом и, продолжая улыбаться, вопросительно посмотрел на Ольгу.
   Это был действительно интересный мужчина. Красивые глаза с очень внимательным взглядом, идеально ровные зубы, безупречной формы прямой нос. Небольшая бородка - так называемая шкиперская. Лишь губы слегка портили впечатление: слишком тонкие, они придавали лицу некоторый оттенок беспощадности. Однако когда он улыбался, лицо его становилось исключительно приятным. Роста он был среднего, худощав. "Такие нравятся женщинам. Ему чуть-чуть бы побольше мужественности. Но это я уже придираюсь. Странно, что он одинок. Хотя почему странно? Наверняка он женат, жена - в Англии. И если он хранит ей верность, а это, безусловно, так, можно только порадоваться за эту женщину".
   За много лет работы участковым врачом в поликлинике, а затем в больнице, Тарасова научилась по внешности определять характер человека, угадывать внутреннее состояние, даже читать его биографию. Ежедневно сталкиваясь с человеческой болью и страданиями, она училась понимать людей без слов. Ведь не всегда больной мог выразить свое состояние. Иногда привозили таких измученных хворью, что они и двух слов связать не могли. А Ольга их понимала. Многие врачи даже с большим стажем медицинской практики поражались этой ее способности. "Почему бы тебе не пойти в ординатуру, - часто спрашивали ее. - Тебе давно уже пора писать диссертацию по психологии". Тарасова только улыбалась на это. "Да я и так уже давно профессор психологии!"
   Вот и сейчас улыбка Алекса не могла ее обмануть. За ней скрывался холодный блеск голубых глаз, внимательно изучавших ее в напряженном ожидании. Но все же, если не придираться к мелочам, лицо его располагало к себе. Потом уже, к концу беседы, если это можно было назвать беседой, когда два человека говорят на разных языках, Ольга в полной мере ощутила силу обаяния этого человека.
   Нет никакой надобности пересказывать скучный разговор о такой прозаической вещи, как плата за электроэнергию. Кончилось все тем, что Бригс принес русско-английский словарь и Ольга, тыкая пальцем в нужные слова, с горем пополам сумела объяснить, что от него требуется. Алекс потом долго смеялся, заразив и гостью своим весельем. Оказалось, что в обществе англичанина довольно приятно было проводить время. Она хоть и не понимала почти ничего из того, что он говорил. Однако какой-то чисто женской интуицией поняла, что она ему нравится, несмотря на то, что была старше его лет на пять. И даже по отдельным знакомым со школы словам она поняла, что он сделал несколько комплиментов по поводу ее внешности.
   Но все же оставаться более положенного срока было неудобно. Взяв с него четыреста рублей и подпись в ведомости, Тарасова нехотя поднялась. Вместе с Бригсом они направились в прихожую.
   Ольга немного разволновалась, как это было обычно с ней, когда она кокетничала с мужчинами. Переступая через порог в прихожую, она споткнулась и едва не упала. Но вовремя схватила англичанина за руку, чуть повыше кисти... и отдернула ее в изумлении. Алекс вопросительно на нее посмотрел. Пришлось срочно выкручиваться и сделать вид, что она смутилась от его прикосновения. Женщине ведь ничего не стоит изобразить легкое смущение. Алекс тоже немного покраснел, но был заинтригован. Женщина ему нравилась, от нее исходил такой приятный чувственный аромат, у нее были очень красивые шелковистые волосы. Зарыться бы в них носом и вдохнуть их запах. У Алекса перехватило дыхание. А что если попробовать... Он галантно взял ее руку и поцеловал. Однако такой поворот событий Ольгу совсем не устраивал, она быстро сообразила, что за этим последует, проворно высвободила руку, кокетливо посмотрела на Алекса и выпорхнула из дома.
   Уже около ворот оглянулась, еще раз улыбнулась и помахала рукой. Пусть думает, что она к нему неравнодушна. Лучше это, чем если он поймет истинную причину ее смущения. А причина была совсем в другом. Когда Ольга, споткнувшись, схватила его за руку, она ощутила на руке жесткую щетину, какая вырастает после бритья. И потом, когда он целовал ей руку, она еще раз посмотрела на его предплечье. Она могла поклясться, что он бреет руки. Именно это ее и смутило. Обычно это делают... И Ольге пришло в голову нехорошее предположение. Нет, не может быть. Алекс - нормальный мужчина, он только что едва не потащил ее в постель. Если бы она ответила на его призыв, этим бы все и закончилось. Но тогда зачем он бреет руки. Это что - новая британская фишка, и в Англии все так делают. А может, он, заметив ее реакцию, просто умело изображал влечение к ней, чтобы скрыть свою сексуальную ориентацию.
   Да мне-то какое дело до него! Ольга пожала плечами и направилась к дому Веры. Однако настроение у нее было испорчено. Значит, он всего лишь обычный гомосексуалист, и Ольга, как женщина, его совсем не интересует. Она бы сейчас ни за что не призналась себе, что ее это задело.
   Ей хотелось немедленно поделиться своими впечатлениями с Верой Чернецкой. К тому же она обещала зайти к ней.
  
   Венера Хабибулина сидела с мужем на кухне и плакала.
   - Она обо всем догадалась. Я знаю точно!
   - С чего ты взяла?
   - Я знаю. Когда я вошла на кухню, она пыталась головой достать до дверцы шкафа, - и женщина разрыдалась.
   Руслан с досады стукнул кулаком по столу. Венера продолжала причитать:
   - И все из-за тебя! Ты во всем виноват!
   - Только я? Да? А, может быть, мы оба виноваты? Ты забыла, с чего все началось? Тебе напомнить?
   Руслан резко поднялся, и Венера в страхе отпрянула.
   - Не приближайся ко мне!
   Но он и не собирался к ней подходить. Только посмотрел на нее пристально и вышел.
   - Теперь все узнают... - вдогонку кричала ему жена. - Слышишь, все!
   "Ну, и пусть. Все равно уже. Сама виновата". И Руслан прибавил громкость телевизора.
  
   Вера лежала на кушетке. Видно было, что ее самочувствие по-прежнему неважное. Кожа на шее уже начала принимать свой обычный вид, лишь ссадины напоминали о недавнем происшествии. После апартаментов Бригса остро ощущалась убогость Вериного жилища. И Ольге как-то сразу расхотелось рассказывать о великолепии соседского дома.
   Домик у художницы был совсем маленький. Снаружи в зелени деревьев он казался даже живописным. Но уже при ближайшем рассмотрении было видно, что здесь царит беспросветная нужда. Бывшие хозяева сначала построили крохотный домик в одну комнату. Потом, скопив денег, пристроили еще одну. Потом сделали веранду. Получилась некая анфилада: небольшая кухонька-веранда, а за ней друг за другом две небольшие комнатенки. Мебель, если ее вообще можно назвать мебелью, только усугубляла жуткое ощущение запущенности. Кстати, этой мебели было слишком много для таких скромных помещений. И именно это обилие тумбочек, кушеток, шкафов придавало комнатам нежилой вид, словно ты находишься на складе.
   Тарасову это и раньше удивляло. Ведь художница все-таки, у таких людей должно быть особенно развито чувство прекрасного. Она отлично помнит свою молодость, когда они только поженились с Сергеем. У них практически ничего не было, но за счет каких-то мелочей и главным образом порядка ей удавалось создать уютную обстановку в доме.
   К ней и в загородный дом знакомые приезжают как на экскурсию. А ведь ничего особенного. Такая же, как и у всех старая мебель, такие же светильники и шторы, как она сама говорит, в стиле "секонд хэнд". А вот уют, чистота и порядок как в городской квартире. И при этом все равно ощущение здесь такое, что это именно загородный дом, что здесь неуместны спешка, раздражение, громкие голоса.
   Сколько раз она хотела сказать Вере - да выбрось ты эту рухлядь, освободи комнаты от хлама, впусти воздух. Но каждый раз осекалась - какое, собственно, ей дело?
   - Хочешь чаю? - предложила Вера.
   - Не откажусь.
   Они прошли на веранду. Хозяйка налила воды в чайник, разожгла плиту и поставила воду греться.
   - Сядь, не суетись, я сама, - Ольга деловито огляделась. - Где у тебя заварка, чашки, ложки? Я все приготовлю...
   Вера открыла створки стола:
   - Здесь все.
   Лучше бы она не бралась за это. Сердце ее сжалось от сочувствия к подруге. Даже чуть не расплакалась. Заварка была, наверное, прошлогодняя, сахар весь слипшийся. Да и о продуктах питания не было никакого намека. "Господи, что ж она ест?"
   И среди этого дикого антуража совсем неуместно смотрелся мобильный телефон. Его Вере выдали на время отпуска, чтобы в случае надобности можно было ее найти.
   Правда, Ольга не раз слышала от Веры, что она вегетарианка и что ее принцип "не делай из еды культа". Культа здесь из еды действительно не делали. Заметив в углу ящик с уже начинавшей прорастать картошкой, Тарасова окончательно успокоилась. Ладно, с картошкой с голоду не помрет.
   Сейчас Тарасовой предстояла сложная задача - как, не вызывая подозрений, получить побольше сведений от Чернецкой. Ольге не хотелось до поры до времени рассказывать о своих умозаключениях. И без того напуганная женщина, узнав, что охота идет именно на нее, может совсем впасть в депрессию. И Ольга решила издалека подвести Веру к таким же выводам, полагая, что это будет разумно. Если уж Чернецкой грозит опасность, она должна быть готова к этому.
   Она коротко рассказала ей о вчерашней встрече с Венерой и о сегодняшнем открытии насчет дверцы шкафчика.
   - Как ты думаешь, почему она лжет?
   - Не знаю, что думать. Для тебя не секрет, что у меня здесь ни с кем, кроме тебя, никогда не было тесных отношений. С Венерой мы раньше не были знакомы, здесь только здоровались, да иногда перебрасывались двумя-тремя фразами. Так, ни о чем. Какие огурцы сажаю, почем землю покупала. И все. Ну, я чувствовала, конечно, что она меня недолюбливает... А кто ко мне здесь хорошо относится? Я и не обращала на это внимания.
   - А я, баба Катя - мы не в счет? - слегка обиделась Тарасова.
   - Оля, не обижайся, вы - исключение. Я, признаться, вообще не понимаю, чего ты со мной носишься. Это могло с кем угодно случиться. Ведь этому маньяку все равно, на кого нападать...
   - Может и так. Но вернемся к Венере. Вспомни, подумай, как следует, не было ли у вас каких-то общих знакомых. Возможно, был эпизод, которому ты не придала значения? Ну, соображай!
   - Боюсь, что ничего особенного не смогу тебе рассказать. Разве что про один эпизод, который был в самое первое лето здесь, - нехотя начала Вера. - Мне тогда было трудно, ничего делать не умела. Ковырялась тут с утра до ночи. Однажды у меня что-то случилось с насосом. Ты же знаешь, мой участок единственный, к которому не подведена вода и канализация. Именно поэтому мне и удалось его купить. На приличный у меня сроду не нашлось бы денег.
   Ну вот, копаюсь я с насосом. Он то заработает, то заглохнет. Мучилась я с ним, мучилась, а все это время за мной, оказывается, наблюдал какой-то мужчина. Наконец, он не выдержал и окликнул меня: "Может, вам помочь?" "Помогите, говорю, если есть время".
   Ему пришлось повозиться довольно долго. Мы разговорились, познакомились. Когда он починил насос, сели пить чай. Начало темнеть. Чувствую, мой гость не собирается уходить. Выгнать, вроде, неудобно, все-таки помог мне. А он сидит и сидит. Говорю, вас там жена еще не потеряла? А я, отвечает, один сегодня, жена в городе осталась. Мне стало совсем не по себе. Как его выпроводить? Смотрю, он уже стул поближе ко мне придвинул, пытается прижаться. Спрашивает, не замерзла ли. Отвечаю, что не замерзла, а вот вам не мешало бы отправиться домой, мол, уже совсем поздно.
   Тон у него стал совсем игривым. "Вместе мы быстрее бы согрелись". Тут уж я решительно встала и говорю: "Все. Чаепитие закончено. Марш домой! Мне спать пора". Тогда он встал и попытался меня обнять. Я оттолкнула его. От неожиданности он упал, ушибся, наверное. Но мне уже было все равно. Я быстро забежала в дом и закрыла дверь. Он еще немного постоял под окнами, потом, вижу, направился к калитке.
   - Ну, и кто это был? - Ольга от нетерпения вся аж подалась вперед.
   - Руслан, муж Венеры.
   - Венера узнала об этом?
   - Не знаю. Но однажды я зашла к тебе, не помню зачем. А у тебя как раз сидели Венера и Руслан. Вы что-то там отмечали, были навеселе. Помнишь, ты нас тогда еще и познакомила?
   - Да-да, припоминаю.
   - Ну, значит, ты вспомнишь, как повел себя Хабибулин. Он, как ни в чем не бывало, протянул мне руку, спросил, как мне в Прохоровке и... собственно все. Ну, я решила, раз он делает вид, что мы не знакомы, буду вести себя так же.
   - Представь себе на секунду, что Венере кто-то рассказал, что видел ее мужа у тебя поздно вечером. И вы вдруг на ее глазах ломаете комедию. Естественно, вывод она может сделать только один - если люди прикидываются незнакомыми, а она доподлинно знает, что это не так, значит вам есть что скрывать, - подытожила Тарасова.
   Ольга так увлеклась в своих рассуждениях, что не заметила, как изменилось при этом лицо ее подруги. Вера смотрела на нее застывшим взглядом. В глазах у Чернецкой стоял ужас, смешанный с изумлением.
   - Ты хочешь сказать, что я была не случайной жертвой? - медленно спросила она.
   Скрывать дальше свои подозрения уже не имело смысла. Художница поняла, к чему клонит Ольга.
   - Я хочу только сказать, что слишком много странных обстоятельств, которые дают почву для сомнений. Их нельзя не учитывать. Поэтому я и пытаюсь выяснить, нет ли у кого-то другого причины желать тебе зла.
   Ольга старалась говорить как можно спокойнее. Но это было уже бесполезно. Вера побледнела и задрожала. И Тарасова пожалела о своей поспешности.
   - Успокойся, Вера. Я всего лишь высказала предположение. Скорее всего, я ошибаюсь. Но давай попробуем вместе все выяснить, чтобы отмести эти подозрения. Ради твоей собственной безопасности!
   - Хорошо, - немного подумав, уже спокойнее сказала Вера. - Значит, ты полагаешь, что у Венеры есть мотив. Но тогда получается, что она ждала несколько лет, чтобы отомстить мне? Не кажется ли тебе, что это противоречит здравому смыслу?
   Ольга ничего не сказала, но про себя подумала: "Эх, девочка, люди иногда и больше ждут удобного случая, чтобы наказать обидчика". Сама она была не злопамятна и быстро забывала свои обиды. Ей тоже не хотелось верить, что Венера могла оказаться такой мстительной.
   - Ты сказала, что была еще и у англичанина... - напомнила ей Вера.
   Ее явно начала занимать эта игра в детектив.
   Ольга коротко рассказала о своем визите к Бригсу, стараясь опускать описания роскоши алексовской дачи. Она боялась причинить боль подруге, которая неизбежно стала бы проводить сравнения со своей убогой обстановкой. И уж, конечно, она ни словом ни обмолвилась о попытке англичанина (истинной или мнимой) соблазнить Ольгу.
   - В общем его тоже нельзя исключать из числа подозреваемых! -последней фразой Ольга была особенно довольна. Звучало почти профессионально.
   - Оля, ну англичанину-то чем я могла насолить! Ты, чего доброго, и бабу Катю в свой "черный список" внесешь.
   - Бригс ведет себя странно. Снял дачу черт знает где от Москвы, живет замкнуто, не знает русского - это дипломат-то!
   - Да кто тебе сказал, что он дипломат? Баба Катя или тетя Маша? Откуда это известно? Может, он фирмач или ученый, который приехал изучать русскую историю? Никто ж толком ничего не знает.
   - А глаза его! А жесткая складка губ!
   - Но у него же нет никаких ссадин, - сделала последнюю попытку Вера.
   - Видимых нет. Но кто сказал, что их нет на голове под волосами?
   - Но он такой приятный на вид, - совсем уже слабо сопротивлялась художница.
   - Господи, я же не говорю, что это именно он. Но исключать его нельзя. Исключить можно только четверых - бабу Катю, которая в силу своего возраста не смогла бы с тобой справиться. К тому же ей при всем желании не удалось бы выскользнуть раньше тебя за калитку и там поджидать.
   - А кто остальные?
   - Диана Райскина. Она слишком маленького роста. Чтобы дотянуться до твоей шеи, ей пришлось бы на табуретку встать. В тебе ведь метр семьдесят, не меньше?
   - Больше. Еще кто?
   - Мы с Сергеем. Когда я пришла домой, он уже лежал в постели и читал. Все это время мы были вместе, пока не услышали крики. Таким образом остаются Венера...
   - С мужем?
   - Нет. Я точно знаю, что он уезжал. Сергей по дороге сюда встретился с ним на заправке. Муж поехал сюда, а Руслан - в Москву. Сергей это видел сам, потому что заправлялся сразу после него. Это было в половине одиннадцатого вечера. Сергей проехал мимо нас в двенадцатом. Он еще посигналил нам. Вот тогда-то я и засобиралась домой.
   Итак, остаются Венера и Толя-строитель. А вот почему он может иметь на тебя зуб - я скажу. Помнишь историю с кирпичом Семеновых? Вора тогда не нашли. Но ты мне по секрету сказала, что видела накануне кражи возле семеновской дачи Анатолия с какими-то подозрительными людьми. И он тоже заметил тебя. Ты не захотела связываться с милицией, потому что считала, что Толя мог быть непричастен к краже. А эти люди просто его знакомые, которым он показывал красивый дом Семеновых с великолепным участком. Ты полагала, что несправедливо подозревать человека в преступлении на основании того, что незадолго до инцидента он был замечен около места преступления.
   Все это разумно, если согласиться с тем, что он кирпича не брал. А если взял? И он знает, что ты видела его там. Вот тебе и получается мотив.
   - Ну, хорошо, - согласилась Чернецкая. - Венера могла вынашивать план мести несколько лет. Измена мужа не имеет срока давности. Но Толе какой резон убивать меня через год, когда про семеновский кирпич давно уже все забыли?
   - А тебе не приходит в голову, что он мог снова задумать кого-то обокрасть? Ты можешь вспомнить прошлогоднюю историю и рассказать обо всем милиции. Значит, тебя надо убрать заранее.
   Вера поежилась. Оказывается, как легко нажить себе смертельного врага.
   - Это все подозреваемые? - не удержалась художница от иронии.
   - Нет, еще англичанин, - ответила Ольга, игнорируя ее тон. - Я сейчас не могу придумать мотив для него, но это дело времени. Это то, что касается дач. Но я ничего не знаю о твоем окружении в Москве, на работе. Ведь очень часто убийства бывают связаны с работой, с совместным бизнесом. А знаешь, сколько преступлений совершается на почве любви?
   Вера действительно вздрогнула, или Ольге это только показалось?
   - Как у тебя, кстати, на работе?
   Нет, показалось... Или Вера хорошо владела собой.
   - Да никак. Вот вы все за глаза называете меня художницей. А я ведь не художник. Картины я пишу для себя.
   Вера скромничала насчет своих способностей. Ольга точно знала, что Вера иногда приторговывает своими картинами на Арбате, и работы ее покупают. Тарасова сама это видела, прогуливаясь как-то по Арбату с одной знакомой, приехавшей к ней в гости из Харькова. Она не стала подходить к художнице, чтобы не смущать ее. И никогда об этом не спрашивала.
   А на днях Вера подарила Ольге пейзаж, написанный маслом. Родственник по линии мужа, гостивший у них на даче, высоко оценил способности художника. Он не был специалистом в этой области, но любил живопись и неплохо в ней разбирался. Самой Тарасовой пейзаж не особенно нравился - уж больно мрачен. Написан в серых, тяжелых тонах, от него веет такой тоской, что лишний раз не хотелось на него смотреть. Поэтому она не повезла его в московскую квартиру, а оставила здесь, на даче. А чтобы подруга не обиделась, повесила его в большой комнате на первом этаже. Вере сказала, что осенью заберет его в Москву.
   - ...На самом деле, - продолжала Вера, - я работаю в художественном музее, считаюсь хорошим специалистов по истории живописи ХVI-ХVIII веков, особенно голландской. Где еще может быть более спокойная обстановка, если не в музее. Я рядовой сотрудник, ни на чье место не претендую. Зарплата у меня настолько маленькая, что смешно думать, будто кто-то позарился на мое место. Сейчас я в отпуске. Однако скоро в музей должны поступить новые экспонаты, и меня могут вызвать на экспертизу в любой момент. Поэтому вот и снабдили сотовым телефоном. Спокойнее заведения, чем у нас, ты вряд ли найдешь...
   - Не торопись с выводами. Лучше припомни, не было чего необычного на работе в последнее время? Хотя, с другой стороны, зачем ехать сюда убивать тебя, когда проще это сделать в Москве, организовав, к примеру, автомобильную аварию или нападение того же бродяги где-нибудь в московской подворотне. Ударили бы по голове, отобрали сумку для видимости и дело с концом. Преступника бы не нашли, дело закрыли.
   ...Ольга медленно брела к своему дому, наслаждаясь теплым, почти летним вечером. Пятница, это когда почти все уезжают из своих городских квартир, стремясь скорее на природу, чтобы побыть на свежем воздухе как можно больше времени. Поэтому почти во всех окнах уже горит свет, правда, кто-то еще продолжает копаться в огороде, кругом голоса. На фоне такого умиротворенного спокойствия не верилось, что именно здесь два дня назад могло произойти страшное событие.
   Ольга Тарасова была общительным человеком, поэтому она не могла не остановиться и не пообщаться с каждым, кто попадался на ее пути. Где-то ее угостили чаем, кто-то нарвал ей первой сирени. У всех находилось для нее время и несколько добрых слов. Здесь Ольгу все знали и были рады ей. Она дружила не только со своими соседями. На генеральских дачах у нее жила давняя хорошая знакомая, к которой они частенько с Сергеем наведывались в гости, на милицейском она сдружилась с семьей следователя районного отделения Скороходова, с которым ее познакомил младший брат Володя, тоже работавший в органах милиции. Кстати, хорошо бы зайти к нему - посоветоваться, но сегодня уже поздно.
   А вот и дом Тарасовых. Ольга быстро прошла через лужайку к крыльцу, по пути оглядывая еще раз свое хозяйство. "Завтра надо обязательно разрыхлить землю вокруг роз, а то что-то они у меня не торопятся с бутонами", - успевала Ольга мысленно планировать уже завтрашний день.
   В прихожей было темно, слышно было, как работает телевизор в гостиной. Сергей лежал перед телевизором и был явно не в настроении. Ольга почувствовала угрызения совести. С утра до вечера она занималась чужими проблемами, лишь раз забежав домой перекусить. И ни разу не вспомнила о муже. Он, поди, целый день провозился с баней, которую и строит-то для нее. Сам-то он не большой любитель попариться.
   - Пойду что-нибудь приготовлю, - виновато сказала она.
   - Я уже все приготовил, - мрачно буркнул Сергей.
   Она направилась к летней кухне. Вошла, включила свет и обомлела - стол был красиво сервирован, в центре красовалась бутылка шампанского, ваза с цветами. Нарезанные овощи были аккуратно уложены на тарелке. Сергей поставил новые тарелки и разложил новые приборы, которые они обычно использовали, когда к ним приходили в гости. Ольга сколько ни пыталась, никогда не умела так сервировать стол. Все было так красиво, так празднично.
   Интересно, с чего бы это? Конец мая, вроде бы, никаких праздников. Или Сергей что-то напутал.
   Она услышала чьи-то шаги. Обернулась - Сергей. И вдруг вспомнила - сегодня годовщина их свадьбы. Как она могла забыть!
   - Извини...
   - Ладно, садись. Все уж остыло, наверное.
   "Я свинья!" - обозвала себя мысленно Ольга, но легче не стало.
   Тарасов обижался недолго. Он вообще не мог долго сердиться на свою жену. Поэтому уже через мгновение они весело болтали, вспоминали какие-то забавные эпизоды своей свадьбы, произносили тосты в честь друг друга и, звонко чокаясь бокалами, пили шампанское за здоровье друг друга.
   На следующий день Тарасова с утра обдумывала, каким образом ей подступиться к трем подозреваемым. Самой сложной проблемой ей представлялся Бригс. В глубине души этот персонаж она ставила на последнее место по важности. Все-таки и заспан он был натурально, и волосы были сухие. Правда, если мокрые волосы, не расчесывая, высушить феном (а в наличии фена у Алекса Ольга не сомневалась - такой барин, чтобы не имел фена; если уж он держит лак для волос, то фен тем более), то они как раз и будут выглядеть, словно человек только что встал с кровати.
   С другой стороны, он - единственный, кто не вышел на крик. Это кажется подозрительным. Но в то же время, если бы он действительно был преступником, то наверняка вышел бы, чтобы не привлекать лишнего внимания к себе и заодно прощупать обстановку - не наследил ли?
   А вот Венера - кандидат номер один. В это совсем не хочется верить. Кто угодно, только не Хабибулина. Вроде бы такая славная женщина. Тарасова любила проводить время в ее обществе.
   Да и Анатолия жалко записывать в потенциальные убийцы. Пусть он не вызывал особой симпатии у нее - пьяница, матерщинник, но он тоже занимал свое место в дачном обществе и был членом их большой и дружной семьи.
   Ну, что ж, самое время сходить к Скороходову. "Однако сделаем вид, что мы идем в магазин. Незачем преступнику знать, что я иду к милиционеру". По дороге Ольга приняла заказ от бабы Кати на пакет молока, еще одна дачница попросила купить хлеба, Вера от всего отказалась.
   Дом Скороходовых находился в самом начале милицейского поселка. Еще издалека Ольга увидела копающуюся в саду Людмилу. Николай тоже был рядом. Поговорив о борьбе с колорадским жуком, Тарасова перешла к делу.
   - Коля, мне надо обсудить с тобой один вопрос.
   Все понимающая Людмила тут же исчезла в саду, а гостья с хозяином отправились в дом.
   Молча выслушав Тарасову, Скороходов надолго задумался. Ольга терпеливо ждала. Она уже немного изучила Николая и знала, что он страшно не любил, когда его подгоняли.
   - Самая большая ваша ошибка в том, что вы не вызвали милицию, - наконец изрек следователь. - Ты не думай, я вполне серьезно отношусь ко всем твоим выводам и считаю их разумными. Хочешь совет? - вдруг спросил он.
   - За тем и пришла.
   - Тогда слушай. Брось заниматься самодеятельностью. Это единственное, что могу посоветовать. Идите в милицию, пишите заявление. Пусть этим занимаются профессионалы. Неужели ты не понимаешь, что это опасно?
   - Понимаю...
   - Тогда зачем ты в это влезла?
   - Коля, ты говоришь так, будто не в милиции работаешь. Ну, кто будет заниматься рядовым ночным нападением женщину? Спишут все на бродяг, или на баскаковского грабителя. А я уверена, что это спланированное нападение.
   Скороходов вздохнул.
   - Если ты права, то тем более не вмешивайся в это!
   - Значит, ты предлагаешь оставить все, как есть? А завтра преступник может воплотить задуманное.
   Скороходов упрямо покачал головой, не соглашаясь.
   - Помоги мне хотя бы! Мне нужно кое-что узнать о трех людях.
   - Ольга, ты в своем уме? Я же представитель закона. На каком основании я буду наводить справки о людях? Знаешь, что за это может быть?
   - Знаю. Но ты же можешь по своим каналам, неофициально...
   После долгих препирательств милиционер устало махнул рукой:
   - Ладно, пиши фамилии.
   Ольга аккуратно вывела на бумаге три фамилии.
   - А это кто такой - Алекс Бригс?
   - Говорят, английский дипломат.
   Скороходов аж задохнулся:
   - Ты чего хочешь - международного скандала? Да еще и меня в это впутываешь.
   - Коля, пожалуйста. Я же не прошу выяснить о нем всю подноготную. Мне достаточно знать, работает ли он в посольстве.
   - Нет и еще раз нет!
   Тогда Ольга вычеркнула эту фамилию и, немного помедлив, написала другую.
   - Не понял...
   - Выясни. На всякий случай...
   Раздав все заказы, Тарасова направилась к дому Веры. Художница читала на улице. Сегодня она выглядела уже намного лучше.
   - Не забыла, сегодня вечером едем ко мне домой?
   Вера непонимающе уставилась на подругу.
   - Ну, мы же позавчера договаривались, после той злополучной ночи. Не помнишь?
   - Ох, я, правда, забыла! Что значит голова совсем перестала соображать.
   - Ну, так ты собирайся. Выезжаем после десяти вечера.
   - Оля, наверное, не получится. Я сегодня позвонила своей знакомой и предложила ей приехать собрать клубнику. Ты ведь сама посоветовала. Она часов в девять приедет.
   - А отменить никак нельзя? Я так надеялась, что ты поедешь с нами, - Ольга откровенно расстроилась. Она действительно хотела развлечь подругу.
   - Как отменить? Во-первых, неудобно, во-вторых, я и звонить-то не знаю куда, она сейчас не дома, а у матери.
   - Может, у нее мобильный есть?
   - Спустись на землю! Откуда у нее деньги на это? При зарплате в восемь тысяч-то рублей?
   Ольга окончательно приуныла.
   - Жаль, конечно, значит, в другой раз.
   Глядя на подругу, Вера и сама погрустнела. Ей тоже хотелось выбраться к Ольге. Вдруг ее осенила идея:
   - Послушай, я кое-что придумала. Марина приедет в девять... Часа нам хватит поболтать. Я ей все покажу, расскажу. Все равно вечером она не будет собирать ягоды - темно. Пусть переночует, а с утра пораньше - за дело. И я ей не нужна. А к обеду, ты говоришь, мы вернемся. Так ведь?
   - Ты - умница! Прекрасная идея.
   На том и расстались до вечера.
   Целый день Тарасова занималась своим садом. Она снова разговаривала со своими яблоньками и грушами, просила у них прощения, что так надолго бросила их. И они ей отвечали любовью. Деревья так буйно цвели, что можно было ожидать хорошего урожая.
   Под вечер она забежала к Диане на полчаса, на сеанс массажа. Райскина работала в спортклубе массажисткой и владела своим ремеслом блестяще. Ольга в который раз поразилась силе ее цепких рук. И действительно у этой невысокой женщины мощь в пальцах была под стать мужской.
   Прекрасно себя чувствуя после процедуры, Ольга неспешно шла к своему дому. В самом начале улицы она заметила высокую женщину, одетую не по-дачному с маленькой сумочкой на плече. Она нерешительно осматривалась по сторонам. "Не иначе, Марина, знакомая Веры. Надо пойти познакомиться". И Ольга повернула назад.
   Когда она пришла, приятельницы уже сидели в саду и о чем-то говорили.
   - Не помешаю? Пришла вот познакомиться.
   Обе женщины странно посмотрели на нее. У Ольги даже возникло чувство, что обе раздосадованы ее приходом. Было впечатление, что нежданная гостья прервала важный, может быть, даже неприятный для кого-то из собеседниц разговор.
   Вера чересчур вдруг засуетилась, начала слишком много говорить о погоде, рассказала какую-то скучную историю о дачной жизни. Она словно боялась, что кто-то из присутствующих дам перехватит инициативу и скажет нечто неуместное. И тут Ольга догадалась: "Она боится, что я расскажу, как ее чуть не убили здесь. Понятно, не хочет пугать подругу. К тому же той предстоит ночевать здесь одной".
   Тарасова внимательно посмотрела на подругу художницы. Она всегда завидовала таким женщинам. С первого, даже самого поверхностного взгляда в ней чувствовалась порода. Эту породу нельзя приобрести, нельзя воспитать в себе. Она дается с молоком матери. И если уж она есть, то никакие самые суровые условия жизни не способны вытравить ее из человека.
   Марину нельзя было назвать красавицей. Лицо мужеподобное, даже немного лошадиное. Нос великоват, зубы, правда, хорошие, но губы невыразительные. Носит очки в дорогой темной оправе (странно, а как же зарплата в восемь тысяч). Сложена в общем-то неплохо - высокая, худая, но как-то грубовато. Не было в ее фигуре женственности - плоская грудь, квадратные плечи. Правда, такие фигуры предпочитают модельеры.
   Но все эти физические недостатки с лихвой компенсировал исключительный вкус. На ней была очень красивая длинная юбка темно-синего цвета. Темный шифон был густо собран у талии. Модная голубая блузка в обтяжку с рукавами до локтя из тонкой ангорской шерсти очень шла к ее черным волосам. Спереди у блузки было глубокое декольте. На взгляд Ольги, оно не совсем шло к плоской груди Марины. Но это уже дело вкуса. Дополняли ансамбль изящные босоножки одного цвета с юбкой, состоящие всего из двух-трех тонких перепонок. "Как она на этих тоненьких каблучках добиралась до наших дач?" В комплекте с ними такая же сумочка. И очень изысканные украшения не то из белого золота, не то из серебра - Ольга не разобралась. Плюс ко всему макияж, исключительный по аккуратности, и яркие маникюр и педикюр. И еще Ольга обратила внимание на прическу Марины. Волосы, как у Веры, почти черные, густые. Стриг ее хороший мастер. Короткое каре с челкой, волосок к волоску. Прическа ей очень шла. "Нет, совсем похоже, что она получает всего восемь тысяч", - резюмировала Ольга.
   Но самая большая ценность Марины заключалась в голосе. Глубокий, сочный, речь правильная, с великолепной артикуляцией, как у старых московских артисток. Чувствовалось, что ты разговариваешь с человеком высокой культуры и такта. Ольга бы еще наслаждалась разглядыванием Марины, но почувствовала, что все ждут ее ухода.
   - Ладно, вы тут разговаривайте, а я пойду собираться. Вера, не забыла? В десять.
   Ольга уже повернулась уходить, поэтому не заметила, как вопросительно посмотрела на нее гостья художницы.
   Воскресный вечер на дачах обычно самый грустный. Все разъезжаются по городским квартирам, и поселок будто вымирает. Сергей уже подогнал их "восьмерку" к калитке. И Тарасова ждала возле машины, пока муж загрузит вещи. Она видела, как уехали Хабибулины, прихватив Анатолия, Козловы, еще несколько семей. Двумя часами раньше она заметила, как выкатывал свою "ауди" Бригс. Похоже, кроме бабы Кати, Дианы Райскиной и подруги Веры здесь никого не останется.
   Они медленно ехали мимо домов, а Тарасова лихорадочно вспоминала, все ли она взяла и выключила ли телевизор.
   - Не переживай, я отключил все электричество, - успокоил ее Сергей.
   Возле дома Веры он притормозил. Обе подруги уже были на крыльце в ожидании. Рядом с Чернецкой на земле стояла сумка с вещами. Вера, завидев машину, тут же встала и, подхватив сумку, пошла к выходу. Марина сидела на ступеньках. Она уже сняла свои красивые босоножки, и старые пляжные шлепки, видимо, выданные Верой, никак не вязались с ее модным нарядом. Одно слово - дача, люди здесь не особенно заботятся о внешнем виде. Ольга еще раз оглядела подругу Чернецкой. "Как ей не жарко в шерстяной кофте, да еще такой закрытой?" Марина приветливо помахала Ольге рукой. Сергей уже вышел навстречу Вере, взял ее сумку и положил в багажное отделение. Ольга хотела выйти, чтобы попрощаться с Мариной. Но Вера уже открыла дверцу, и Ольге ничего не оставалось, как подвинуться, чтобы дать место еще одной пассажирке.
   - Я хотела попрощаться с ней...
   - Да ладно, вы же завтра увидитесь, - Вера улыбнулась. - Давайте лучше поскорее поедем.
   - Она на тебя не очень обиделась?
   - Да нет, но вначале пришлось долго извиняться. Пригласила человека в гости, а сама уезжаю.
   - Ну, ничего, мы ж вернемся. Она дождется тебя?
   - Обещала...
   - Ну вот, все в сборе! Поехали, - сказал сам себе Сергей, и они тронулись.
   Вера еще раз оглянулась на Марину и помахала ей. Марина, улыбаясь, кивнула в ответ.
   На шоссе, как всегда в это время, была чудовищная пробка. По дороге они нагнали машину Хабибулиных, ехали практически до самой Москвы след в след. Ольга видела, как Анатолий все время что-то рассказывал Венере и ее мужу, чем здорово веселил их.
  

УБИЙСТВО

  
   Было уже около полуночи, когда путешественники вошли в квартиру. Вера с порога стала восторгаться жилищем Тарасовых. И было чем. Ольга сама, не скрывая, гордилась своей только что отремонтированной большой двухкомнатной квартирой в старом доме. Они с Сергеем потратили немало сил и средств, чтобы придать ей уют и современный, как говорится, европейский вид. Они жили вдвоем, их единственная дочь жила с мужем отдельно.
   - Господи, когда же у меня будет что-то подобное! - грустно воскликнула Вера.
   Ольга постаралась побыстрее переменить тему и предложила своей гостье первой принять ванну.
   - Пока ты будешь нежиться, я накрою на стол.
   В общем это был прекрасный вечер, с хорошей едой и вином, с рассматриванием фотографий, со взаимными комплиментами и прочим, прочим, прочим. Нет нужды описывать его в подробностях. Он был таким, каким бывает, когда собираются трое приятных людей и им хорошо вместе.
   Хозяйка постелила подруге чистое хрустящее белье, выдала ночную рубашку, включила мягкий ночной свет. Уложив Веру, она сама стала готовиться ко сну. Тарасова любила уже в постели почитать перед сном. И на этот раз она не изменила своей привычке. Однако, усталость взяла свое. Не прочитав и трех страниц, она поняла, что засыпает. Отложила книжку, выключила свет и, уютно прижавшись к мужу, стала проваливаться в забытье. Она уже почти заснула, как вдруг внезапная мысль заставила ее мгновенно проснуться: сегодня было что-то такое, что подсознательно мучило ее. За приятным времяпрепровождением она почти не замечала этой занозы. И вот сейчас она больно ее кольнула. Это было нечто важное. А она пропустила это.
   Ольга даже села в постели. Она смотрела широко открытыми глазами в темноту и мучительно пыталась вспомнить, что же ее так сильно задело. Сон ушел окончательно. Тарасова поминутно перебирала весь сегодняшний день. Где была эта проблема, которая изнутри точила ее мозг?
   Ольга тихонько, чтобы не разбудить мужа, пошла на кухню. Мельком глянула на спящую Веру, прикрыла дверь в ее комнату. Было уже три часа ночи.
   Снова и снова она возвращалась к прошедшему дню. Снова и снова перебирала в памяти лица, фразы. Где, в каком месте засела в нее эта заноза? Почему не хочет подниматься со дна памяти? Пачка сигарет уже опустела наполовину, а ответ не приходил. Измучившись окончательно, она решила все-таки попытаться заснуть. Может быть, утром сможет разгадать эту загадку.
   Проснулась Ольга от приятного запаха. Открыв глаза, она увидела свежевыбритого мужа, от которого и веяло свежестью.
   - Завтрак на столе. Вера уже встала. Кофе будешь или чай?
   - Кофе.
   Завтрак всегда по привычке готовил Сергей. Даже если ему надо было рано уходить на работу, когда она еще спала, он всегда что-нибудь накрывал для нее - будь то яичница или просто вареное яйцо с бутербродами.
   Не спеша со вкусом позавтракали. Тревога, мучившая ее ночью, отошла на второй план. Настроение улучшилось, когда позвонила дочь и сказала, что Алешу - ее мужа - повысили по службе, и теперь он будет получать сумасшедшие деньги. Выехали в половине одиннадцатого. Дорога из Москвы в понедельник не должна быть загруженной, так что по расчетам они должны успеть к полудню.
   Так оно и вышло. Когда заворачивали к своей Прохоровке, по радио передали время - двенадцать часов.
   Возле дачи Чернецкой машина остановилась. Сергей вышел, чтобы достать сумку своей пассажирки.
   - Что-то я не вижу твоей подружки, - Ольга вытянула шею, заглядывая Вере через плечо.
   - Да, и дверь закрыта. Она, что, еще не вставала?
   - Ну и ну! Когда же она думает собирать клубнику? Сейчас уже под тридцать градусов.
   - Пойду будить, - и Вера выбралась из машины.
   - Передавай привет. Когда освободитесь, приходите ко мне чайку попить.
   Оглядываясь по сторонам, Ольга поприветствовала Диану, которая уже копалась у себя в саду, бабу Катю, поливавшую розы. "Опять в жару цветы поливает. Загубит ведь!"
   У себя она поздоровалась со своими деревьями и кустами. Порадовалась, как все-таки у нее красиво! Самый, пожалуй, лучший участок. Прошла на веранду, вытянула ноги, зажмурилась. "Просто вот так посижу". И вдруг услышала, что ее зовут. Диана. Ах, как некстати! Ольге хотелось побыть одной.
   Она натянуто улыбнулась, и тут же улыбка застыла у нее на лице. Было достаточно одного взгляда, чтобы понять: стряслось что-то ужасное. Лицо у Райскиной было бледное и испуганное.
   - Там Вера... Выскочила из дома как безумная... Сидит на земле и рыдает... Спрашиваю, в чем дело. Она показывает на свою дверь и все повторяет: "Марина, там Марина..." Я сразу бегом к тебе. Идем туда. Я одна боюсь входить.
   Ольга шла к дому Веры, как в тумане. И опять вспомнила свой ночной кошмар.
   - Оля, что случилось? - окликнула их Екатерина Григорьевна.
   - Не знаю, баба Катя. Диана за мной прибежала. Что-то там у Веры.
   - Господи, опять у Веры! - Екатерина Григорьевна уронила лейку...
   Вера сидела, обхватив голову руками.
   - Что случилось? Вера, Вера! - Диана пыталась привести ее в чувство.
   Тарасова уже знала, что произошло. Можно было и не входить в дом. Но она знала, что должна это сделать. "Надо все осмотреть, пока не набежал народ".
   Еще на улице она заметила, что одно из окон веранды аккуратно выставлено. Стекло лежало рядом на земле. Она посмотрела изнутри. Гвозди, придерживающие стекла, все расшатаны. Кое-где их и вовсе нет. Тут ребенку делать нечего. Как вообще стекла держались в рамах? В одном окне все опиралось на один-единственный гвоздик. Здесь явно ощущалось отсутствие мужских рук.
   Но нужно было войти в комнату. Ольга никогда не боялась покойников, но сейчас ей стало страшно. Однако она решительно шагнула за дверь.
   Марина лежала на кровати. Еще вчера такая нарядная, пахнущая французскими духами, а сейчас просто труп с вытаращенными глазами. Она посмотрела на ее ноги. Боже, как нелепо выглядел сейчас педикюр.
   Марину задушили. Лицо было синюшное. Она скорее всего уже спала, потому что на ней была надета старенькая пижама. Ольга узнала ее - это была пижама Веры. Одежда аккуратно сложена на стуле. Ни украшений, ни сумочки Ольга не обнаружила. Она даже проверила все ящики в многочисленных шкафах и тумбочках. Ничего не было.
   "Для отвода глаз взяли, чтобы списали на рядовое ограбление. Все предусмотрели", - механически отмечала Тарасова. Она ни секунды не сомневалась, что в дом Веры убийца вошел не случайно.
   Ее смутила маленькая деталь - под пижамой на Марине был надет бюстгальтер. Странно, что она его не сняла. Ведь мешает спать. Она обследовала ее ногти, может, там что-нибудь осталось. Но под ногтями было чисто. "Что же она не сопротивлялась-то? Неужели так крепко спала?"
   Она еще раз посмотрела на лицо. Гримаса ужаса теперь навеки изуродовала его. "Нет, она не спала, раз успела испугаться... Больше здесь нечего делать. Надо вызывать милицию".
   Вера немного пришла в себя и испуганно смотрела на Ольгу.
   - Где у тебя телефон? Надо вызывать милицию.
   Вера указала на веранду:
   - Там.
   Сумка лежала на столе. В любом другом случае Ольга ни за что не полезла бы в чужую сумку, но сейчас было не до условностей. Аппарат был какой-то незнакомой модели, и Тарасова привычно нажала верхнюю правую кнопку. На крошечном дисплее высветился забавный номер - семерка и шесть девяток. Ольга сообразила, что нажала кнопку "повтор", появился последний набиравшийся номер. Она сбросила его и набрала 03.
   Через полчаса приехали баскаковские оперативники - всего пять человек вместе с водителем. Тарасова сразу вычислила главного из них. Все обращались к нему просто по имени - Саша. Однако Ольге и всем остальным он представился как капитан милиции Тимошенко Александр Иванович.
   Она наблюдала за тем, как профессионально они осматривали место происшествия. Опрашивали всех по очереди. И первой была Вера. С бледными губами, с заплаканными глазами она вмиг стала некрасивой и даже, казалось, постарела. Теперь уже пришлось рассказывать все - и о первом происшествии тоже.
   Опрос проводили в доме у Веры. Вызывали всех по одному, остальные дожидались в саду. На этот час в Прохоровке находились немногие - Вера Чернецкая, Тарасовы, Екатерина Григорьевна, Диана Райскина. К тому моменту, когда работа с якобы свидетелями заканчивалась, подъехали Хабибулины. Их тоже опросили.
   Получалось, что в ту ночь на этой улице поселка оставались только трое - Диана, баба Катя и Марина. Остальные дома пустовали. Ни Райскина, ни Екатерина Григорьевна ничего сообщить не могли. Если баба Катя была просто перепугана, то Диана вела себя несколько странно. Она все время молчала, что для нее было не характерно, а в глазах стоял не просто ужас, но настоящая паника. Когда Венера подошла к ней сзади и легонько коснулась плеча, Диана так вздрогнула, что Венера даже вскрикнула от неожиданности.
   Ольге не понравилось, как ее опрашивал следователь. Он вообще не захотел слушать ее рассуждений по поводу первого покушения и каждый раз обрывал ее, когда она пыталась втолковать ему, что это не простое совпадение. Она твердила ему, что мишенью была Вера (ведь в темноте их спутать нетрудно - обе высокие, худые, черноволосые, даже прически похожи), а он ей - что участок Веры самый крайний, и преступники обычно стараются не углубляться, чтобы проще было скрыться. Когда же она попыталась обратить его внимание на то, что Марина была в бюстгальтере, он вообще посмотрел на нее как на ненормальную.
   - И что, по-вашему, это может означать?! - уже раздраженно спросил капитан.
   - А то, что после убийства ее могли переодеть.
   - Зачем же? - устало спросил Тимошенко.
   - Не знаю пока. Например, чтобы создать видимость, будто она собиралась спать ложиться и перепутать время убийства.
   - Время убийства устанавливается не по пижаме на трупе (Ольга поежилась) или другой одежды, а по результатам судебно-медицинской экспертизы. Хотя, - уже более миролюбиво добавил Тимошенко, - в такую жару сложно установить точное время смерти.
   - Ну, а все-таки вы-то как думаете, когда ее убили?
   - Трудно сказать... Судя по пятнам на теле - не раньше девяти вечера и не позже двенадцати ночи.
   - В девять исключено. В десять часов ее видели живой и невредимой по меньшей мере четверо свидетелей.
   - Значит, с десяти до двенадцати.
   - Ну, хорошо. А вы собираетесь проверять алиби тех, кто отсутствовал?
   Капитан опять стал раздражаться:
   - Может, с вас и начать?
   - Пожалуйста. У меня свидетелей целый подъезд дома.
   - Слушайте, госпожа Тарасова, - Тимошенко уже практически психовал, - не вмешивайтесь в следствие. Вы же домохозяйка, вот и занимайтесь огурцами, помидорами, что там у вас еще на участке...
   - Смородина и клубника...
   - Ими тоже. А мы своим делом будем заниматься.
   - А как мы можем узнать о ходе следствия?
   - Вы что - родственница покойной?
   - Нет, я только вчера с ней познакомилась.
   - До свидания, Ольга Владимировна...
   - Вадимовна.
   - Хорошо, Вадимовна. И мой вам совет: поменьше смотрите детективных фильмов, побольше читайте классики. Достоевского, например...
   - У Достоевского что ни роман - то детектив...
   Тимошенко понял, что дал промашку и что если еще немного задержится, то уж точно заработает от этой женщины инфаркт.
   - Сержант, давай следующего!
   Все закончилось уже ближе к вечеру. Милиционеры уехали, предварительно вызвав машину для перевозки трупов. Перед отъездом предупредили, чтобы никто со своих дач надолго не отлучался, поскольку любой может понадобиться для дополнительной дачи показаний. Комнату, где было совершено преступление, разрешили привести в порядок. Хотя какая могла быть сейчас уборка? Вера то и дело начинала плакать. Кто-то из женщин принес ей успокаивающие таблетки. Ее по-прежнему трясло, хотя воздух нагрелся не на шутку. Такая погода в мае была нехарактерна для этих мест.
   Никто не расходился. Ольге уже наскучило сидение на жаре. Как человек деятельный, она даже в таких ситуациях не могла долго сидеть сложа руки.
   - Где у тебя ведро и тряпка? - обращаясь к Вере, спросила она.
   - Ты хочешь убрать там?
   - Ну, а чего ждать? Все равно придется кому-то это делать.
   - Оставь, Оля. Завтра я сама все приберу.
   - Куда уж тебе! Давай, мне все равно делать нечего.
   Венера принесла воды, тряпку. Швабру нашли в кладовке. Ольга снова вошла в эту комнату, еще раз оглядела ее. Сыщики почему-то не забрали одежду Марины. Ольга взяла в руки юбку. Дорогая вещь. Нашла бирку - там значилась известная итальянская фирма одежды. И вдруг обратила внимание, что в одном месте корсаж юбки оторван от самого полотнища и там образовалась приличная дырка. "Такая, вроде, аккуратная, - подумалось Тарасовой, - а юбка с дыркой. Наверное, просто не видела".
   Наведя порядок в доме, Ольга вышла на улицу. Вера сидела с одной бабой Катей, остальные ушли.
   - Ну, что, дорогая, оставаться тебе здесь нельзя. Идем ко мне ночевать.
   Тут запротестовала Екатерина Григорьевна:
   - Ты все-таки с мужем, а я одна. И мне все же страшновато. И иностранца вон нет еще. Пусть Вера поживет у меня - места хватит.
   - Да, Оля, действительно, нам с бабой Катей спокойнее будет вдвоем.
   - Только на ночь как следует запирайте дверь.
   В тот же вечер Вера перенесла свои вещи к Екатерине Григорьевне. А Ольга еще долго возилась в саду, хотя мысли ее были далеко от грядок. Она так и не вспомнила, что же ее вчера больно зацепило. И винила себя, потому что подсознательно чувствовала, что этот ускользнувший факт напрямую связан с убийством. Если бы она тогда не пропустила мимо своего сознания этой внезапно обжегшей ее тревоги, возможно, Марина была бы сейчас жива.
   К концу дня она ослабла настолько, что едва добрела до кровати и почти мгновенно заснула...
   На следующий день Тарасова не стала терять времени и сразу отправилась к Скороходовым. Но Ольга уже давно не могла пройти по своей улочке просто так. Сергей всегда удивлялся: "Идешь в магазин только за хлебом, а возвращаешься часов через пять?" И это была правда. Она так быстро впитала в себя законы деревенской жизни, что уже не могла по-другому. По дороге она обязательно навещала двух-трех соседей. Но забежать на пять минут, естественно, никогда не получалось. Идти до магазина было минут двадцать, не больше, но у Тарасовой дорога занимала не менее часа, а то и два. Ну и обратно она шла не быстрее. По тем же причинам.
   И в это утро она не собиралась изменять своей уже сложившейся привычке пообщаться с хорошими людьми. И первая остановка, как всегда, у бабы Кати. Она уже вовсю занималась своим приусадебным хозяйством.
   - А Вера-то где?
   - Да у себя, клубнику собирает. Пусть хоть чем-то займется. Нельзя же изводить себя. Да и ягоду жалко.
   - Как она?
   - Спала, вроде, хорошо, позавтракала. Но я чувствую, что ей очень тяжело. Винит себя. Как только заговариваем об этом, начинает плакать. Говорит, все из-за меня.
   Приняв от бабы Кати заказ на хлеб и молоко, Ольга двинулась дальше. Дианы сегодня почему-то не было видно. На нее вчера не меньше чем на Веру подействовало происшествие. Ольга и не подозревала о такой впечатлительности соседки.
   А Вера ползала по своим грядкам. Ольга обратила внимание, как похудела она за эти дни. Плечи опустились, взгляд потух. Совсем недавно это была яркая остроумная женщина, которая легко справлялась со своими проблемами.
   Ольга, чтобы не напугать ее, нарочно, громко еще от калитки крикнула:
   - Ну, вот и молодец! Давно пора заняться чем-то полезным, - и осеклась.
   Вера смотрела на клубнику и изо всех сил сдерживала рыдания. Понять можно, из-за этой злосчастной клубники погиб человек. От волнения Тарасова не могла сообразить, как переменить тему.
   - Может, в магазин со мной сходишь, развеешься?
   Вера покачала головой.
   - Тогда на солнце не торчи долго, вон ведь совсем ослабла.
   Сердце Ольги сжалось от сочувствия к подруге. Поскорее бы все это кончилось, и вновь вернулось то безмятежное состояние покоя, которое она ощущала только здесь. И вдруг ее обожгла мысль. А когда все может кончиться? Когда убийца, наконец, воплотит задуманное? Было уже две попытки. И ничто не помешает ему выполнить свою страшную задачу. Видно, причина уж очень серьезная, если он так упорно преследует человека. Преступник наверняка торопится - за четыре дня два покушения на Веру. Да и сейчас, убив Марину вместо Веры, тоже не сидит, сложа руки. Словом, Вера в опасности. А вместе с ней и баба Катя. Этот человек не остановится ни перед чем. А значит надо думать, надо опередить его.
   На территории милицейского кооператива было тоже пустынно: рабочий день. Но у Скороходовых жизнь все-таки проглядывала. Мать Николая боролась с одуванчиками, Людмила мыла посуду, две дочери-погодки играли со щенками, народившимися от ничейной собаки, которая уже не первый год обитала на милицейских дачах. Все удивлялись, как она в одиночку переживает зиму, где прячется, кто ее кормит. Но весной она исправно заявлялась, чтобы снова воцариться здесь. Ее привечали, кормили и никогда не обижали. В этом году она впервые принесла щенков. Таких забавных. За их возней можно было наблюдать бесконечно. Ольга смотрела на них и с горечью думала о том, что еще совсем недавно так же покойно было и в Прохоровке. Она не раз ночевала не просто одна в доме, но и одна на всей улице. А теперь словно и не было никогда простоты и безмятежности.
   Ольга уже даже и не знала, как проклинать этого убийцу, который нарушил покой ставших ей близкими людей, соседей по даче.
   Она так погрузилась в свои тягостные размышления, что Людмиле пришлось повторить еще раз:
   - Это тебе. Коля просил передать, - она протянула ей запечатанный конверт. - Здесь то, что ты просила.
   Ольга с трепетом взяла конверт. Возможно, разгадка лежит сейчас в этом плоском бумажном прямоугольнике. И вдруг вздрогнула. Она почти физически ощутила чей-то взгляд у себя на затылке. Хотелось немедленно обернуться, побежать в ту сторону, чтобы разоблачить злоумышленника. Тарасова мысленно досчитала до десяти и медленно, словно нехотя, повернулась назад.
   - А у тебя много цветов. Смотри-ка, уже пионы набрали цвет.
   - Да, за цветами я люблю ухаживать, - Людмиле явно польстило Ольгино замечание. - Посмотри, какие у меня махровые тюльпаны зацвели.
   Пока Людмила вела ее к новой клумбе, Тарасова осторожно посмотрела в сторону зарослей малины. Кустарник был такой густой, что рассмотреть что-либо было невозможно.
   Может, показалось? После стольких событий неудивительно, что начинаешь во всем видеть опасность. Там ведь за кустами малины живут соседи Прохоровых, которых сейчас нет. Кто-либо туда вряд ли может проникнуть. Да и зачем убийце Ольга, ведь все покушения были на Веру.
   Она еще раз взглянула на конверт и спрятала его подальше в сумку.
  
   ...В это время два цепких глаза пристально наблюдали за этой сценой. Одна из женщин даже машинально обернулась, как это бывало, когда внезапно чувствуешь на себе чей-то взгляд. Из-за чего человеку, следившему за ними, пришлось резко отскочить в сторону. Это была излишняя предосторожность - женщины не могли видеть человека за густой зеленью высоких кустов, окаймлявших участок.
   Но все равно сердце бешено колотилось. И мучил вопрос - зачем она сюда пришла и что в конверте?
  
   ...Всю дорогу конверт не давал покоя Тарасовой. Она даже достала его. Прочитать на ходу? Нет, нужны очки. Скорей, скорей домой. Она знала, что в конверте что-то важное, что поможет найти убийцу. Ольга вздрогнула, услышав голос окликнувший ее.
   - Оля, ты куда несешься? Я тебя уже дважды окликала, - Венера уже почти поравнялась с ней. - Ой, что это с тобой? На тебе лица нет...
   Ольга торопливо спрятала конверт в сумку. От Хабибулиной не ускользнуло это движение. "Никудышный из меня конспиратор. Ну, зачем я его достала? Она его заметила".
   - К знакомым ходила. Вот долг вернули...
   Дорога поворачивала к лесу. Сейчас они свернут вправо, и метров триста им придется идти по абсолютно безлюдному отрезку пути. Ольге стало не по себе. Она почувствовала, как страх начинает закрадываться в сердце. Венера что-то говорила, но она ее почти не слышала. Поворот был совсем рядом. Хоть бы машина какая проехала. Ольга беспомощно оглянулась.
   - Куда ты спешишь? Давай пойдем помедленнее, - и Венера взяла Ольгу за локоть.
   Рука у нее была влажная и слегка дрожала. Ольге показалось, что Венера вся напряглась, и во взгляде у нее появилось что-то странное.
   - Мне надо кое-что выяснить у тебя...
   Венера еще сильнее сжала локоть Тарасовой. И у Ольги от страха кровь застучала в висках. Она с силой вырвала руку, и в этот момент вдалеке как раз показался автомобиль. До него было еще метров триста, но Тарасова узнала машину: Бригс! Слава Богу. Ей уже было все равно, как англичанин посмотрит на это, но она, не мешкая, подняла руку.
   - Оля, зачем? Пойдем пешком, - Венера была явно не в восторге от неожиданного поступка Тарасовой.
   Бригс уже подъехал и приоткрыл дверцу.
   - He могу. Я что-то неважно себя чувствую. От жары, наверное. Ты едешь?
   Венера молча села на заднее сиденье, Тарасова - рядом с водителем. Она мучительно улыбнулась Алексу. Ольга не видела англичанина почти двое суток. И сейчас, несмотря на свое нервозное состояние, отметила какую-то неуловимую перемену, происшедшую с его лицом. От пережитого страха у нее не было сил размышлять на эту тему и хотелось только одного - поскорее добраться до дома. Так они молча и доехали до Прохоровки.
   Ольга вышла из машины напротив дачи иностранца и окончательно обессиленная поплелась к своему участку. Она даже не заметила, что Венера по-прежнему шла рядом. Когда же до нее дошло, что Хабибулина не намерена от нее отставать, ей стало совсем страшно. Сергей с утра поехал на местный рынок. Вернулся ли? Машины не видно. Нет, она ни за что не пойдет туда одна. Уже возле дачи Козловых Тарасова резко развернулась.
   - Совсем забыла, я же бабе Кате молоко купила.
   Как вовремя она вспомнила про молоко. "Спасибо, Господи, что надоумил меня". Ольга уже не видела, каким взглядом провожала ее Хабибулина, и сломя голову понеслась назад. А жаль, что не видела. Этот взгляд сказал бы ей многое.
   - Баб Катя, давай скорее чаю! У меня сил нет совсем.
   Екатерина Григорьевна с сочувствием на нее посмотрела и проворчала:
   - Скоро нас всех тут если не перебьют, то до больничной койки точно доведут.
   Ольга немного отдышалась и стала приходить в себя. И чего испугалась? Ну не стала бы Венера душить ее среди бела дня. А теперь она, пожалуй, считает ее сумасшедшей.
   Неторопливое ворчание бабы Кати окончательно успокоило ее. Она и раньше всегда при ней отдыхала душой. Можно было даже просто сидеть и молчать, смотреть на ее чудные розы, ни о чем не думая. Столик у бабы Кати стоял рядом с забором, отделяющим ее дачу от бригсовской. Она равнодушно наблюдала за тем, как англичанин тщательно вымыл машину и потом начал полировать ее какой-то жидкостью. Иногда он уходил в дом, и через окно было видно, как он пьет воду.
   - Ко мне сегодня Анатолий заходил, обещал достать машину песка. Будешь брать?
   - Анатолий? Какой Анатолий? - Ольга будто очнулась ото сна.
   - Ну, какой Анатолий? Строитель!
   - А он что - уже вернулся из Москвы?
   - Еще утром. Говорит, выкладывал кому-то кафель в ванной. Хвастался, что заплатили хорошо. Так ты будешь песок брать? А то мне целую машину много.
   - Не знаю пока... Надо с Сергеем поговорить.
   Солнце начинало светить ей в лицо, и она пересела спиной к улице. Теперь она уже не могла наблюдать за иностранцем. Вдруг сзади послышался шорох. Она обернулась и увидела Диану, пробиравшуюся сквозь кусты.
   - Вот вы где! А я вас ищу.
   Она без приглашения уселась к ним за стол.
   - Чаю дадите?
   - Бери чашку на веранде и наливай, - баба Катя была рада всем гостям.
   Диана встала и направилась к дому. По дороге обернулась и сделал какой-то знак не то Ольге, не то бабе Кате. Тарасова посмотрела на старушку, но та, похоже, ничего не заметила. Решила, что ей показалось, и осталась на месте. Райскина вернулась с чашкой, налила себе чаю покрепче, отхлебнула, обожглась. Ольга молча наблюдала за ней. Улучив момент, когда баба Катя отвернулась, Диана снова сделала знак глазами, слово просила о чем-то или куда-то показывала. Теперь уж сомнений не было - сигнал предназначался Тарасовой. Ольга оглянулась - никого не было. Райскина едва заметно покачала головой и поднесла указательный палец к губам, словно говоря: "Не спрашивай ни о чем. Нас могут услышать".
   Ничего не понимающая Ольга продолжала сидеть на своем месте. Сплошные загадки. И Диана туда же!
   В этот момент в доме зазвонил телефон, и бабе Кате пришлось подниматься. Когда она удалилась на приличное расстояние, Диана тут же решила воспользоваться этим и горячо зашептала Ольге:
   - Мне надо с тобой поговорить. Наедине.
   - Что случилось?
   - Тише. Нас могут услышать. Я хочу рассказать тебе кое-что, - она очень волновалась. В глазах у нее опять был вчерашний страх, и она поминутно озиралась по сторонам. Делать это не имело смысла. Сад у Екатерины Григорьевны был такой густой, что подойти к ним незаметно и подслушать разговор не составило бы труда.
   - Может, пойдем ко мне и там обо всем поговорим, - предложила Тарасова.
   - Нет, нас не должны видеть вместе, особенно этот человек.
   - Какой человек? Да расскажи ты толком! Не томи, - уже почти прикрикнула на нее Ольга.
   - Понимаешь, я в ту ночь, когда убили эту женщину... Ну, подругу Веры...
   - Да поняла я. Марину.
   - ...Я в ту ночь не спала. Было как-то тревожно. Сердце чего-то прихватило. Я решила выйти на улицу - там не так было душно - и хоть немного подышать свежим воздухом. И вдруг заметила тень.
   Ольга напряженно смотрела Райскиной в глаза. И внезапно с глазами ее приятельницы произошла странная перемена. Они стали почти стеклянными, в них появился ужас. Диана смотрела сквозь нее, на кого-то или на что-то за спиной Тарасовой. Ольга не успела обернуться, как услышала знакомый голос:
   - Мы их ищем по всем участкам, а они тут чаи распивают, - улыбка Венеры была вполне искренней.
   За спиной Ольги стояли Венера и Анатолий. У Толи в руках была литровая бутылка молдавского вина. Как они подошли так незаметно? Даже шороха никакого не было. Следом за ними показалась из-за деревьев Чернецкая.
   - Вот заработал вчера, предлагаю отметить, - царским жестом парень поставил бутылку на стол.
   - Хау ду ю ду! - это уже, видимо, Бригсу через забор. - Идите к нам вино пить!
   Последние слова, словно Алекс был глухим, он перевел на язык жестов. Тарасова оглянулась: ей было интересно, как отреагирует Бригс на приглашение. Нормально отреагировал. Улыбнулся, показал на машину и развел руками.
   А интересно было бы представить англичанина в их компании. Такой весь утонченный, загадочный, неприступный. Даже если представить, что он понимает по-русски. О чем с ним можно говорить? О том, что не хватает денег до зарплаты, что повысили проезд на транспорте или картошка в нынешнем году не уродилась. Интересно, существуют ли у него какие-то проблемы? Всегда спокойный, улыбающийся, неторопливый. На нас тут всех почти не обращает внимания. Вот, например, Вера. Молодая, привлекательная женщина. Одинокая, интеллигентная. Внешность практически западная. Ольга не припомнит случая, чтобы он хотя бы единожды бросил на нее сколько-нибудь заинтересованный взгляд.
   А ведь она наблюдательна. Тарасова вспомнила случай, когда еще работала в поликлинике. Главврач у них тогда был очень видный мужчина лет примерно сорока пяти - Георгий Рафаэлевич Акопов. Конечно, он был женат, имел двух прекрасных сыновей - 15 и 19 лет. Жена Светлана работала здесь же участковым терапевтом.
   Это была красивая и дружная пара. По тем временам считалось, что это богатая семья. У них был полный набор типичных советских благ - большая квартира в центре Москвы, машина, гараж, дача.
   Зимой Светлана носила попеременно то дубленку, то норковую шубу. В восьмидесятых это было неслыханно! Летом всегда наряжалась в красивые платья, к каждому из которых у нее была своя пара туфель, подходящая по цвету. У нее первой в поликлинике появились бриллианты.
   Поговаривали даже, что она содержит домработницу. Невиданная по тем временам роскошь. Даже не все академики или артисты могли позволить себе такое.
   Злые языки в коллективе утверждали, что Георгий Рафаэлевич, в прошлом стоматолог, до сих пор не брезговал частными заказами на протезирование зубов. Так это было или не так, но Светлане все потихоньку завидовали. И очень любили рассказывать историю их женитьбы.
   Познакомились они на работе. Он - молодой преуспевающий дантист, она - юная восемнадцатилетняя медсестра, только что окончившая медучилище. Роман их развивался у всех на глазах. Очевидцы говорили, что вначале для него это была не более чем интрижка.
   Однако вскоре самые наблюдательные стали замечать, что фигура Светланы начала меняться. Нередко ее заставали плачущей. Она заметно подурнела. Когда правда открылась, общественное мнение дружно встало на сторону беременной девушки. Акопова вызывало начальство, разбирали его и в комсомольской организации. Наконец, молодой врач сдался. Они поженились, и уже через три месяца у них родился первенец.
   Несмотря на то, что Георгий женился под давлением, он казался счастливым. Желая не отставать от мужа, Светлана поступила в медицинский институт, выучилась на терапевта. И, между прочим, пациенты ее хвалили.
   Она была моложе мужа на семь лет. Всегда очень тщательно следила за своим внешним видом. И даже самые язвительные критики не смогли бы утверждать, что она непривлекательна. Она была тактична, проста. Ей хватило ума на то, чтобы выработать такую манеру поведения, когда окружающие не замечают твоего привилегированного положения.
   Надо полагать, что Георгий сумел оценить ее достоинства и со временем полюбил свою жену.
   И вот на фоне этого семейного благополучия в поликлинику приходит работать новый врач - Ирина Судакова. Она приехала в Москву из какой-то глубинки по лимиту. Тогда в столице не хватало врачей, и многие иногородние приезжали в Москву работать. Им предоставляли лимитную прописку, общежитие, в редких случаях - комнату в коммунальной квартире.
   Судаковой, как незамужней, дали общежитие. Трудно сказать, какова была ее репутация как врача (она проработала недолго), но вот слава первой красавицы закрепилась за ней мгновенно. И там было на что полюбоваться. Голубоглазая блондинка с идеально чистой кожей, чудная белозубая улыбка, маленький аккуратный носик, пышные пшеничные волосы. Уже одного этого хватило бы за глаза. Но нет, природа одарила ее точеной фигурой и каким-то особым обаянием.
   Другая бы этим беззастенчиво пользовалась и к тридцати годам уж как минимум обзавелась бы мужем. Но Судакова была одинока в свои 29 лет.
   Конечно, она флиртовала с мужчинами. Да еще как! Она любила их подразнить. Но дальше этого не шло. Хотя, наверное, не было в коллективе мужчины, который не оказывал бы Ирине знаков внимания. За исключением одного человека - главврача. И она тоже никак не проявляла своего интереса к нему.
   Однажды Ольгу попросили на время заменить заболевшего врача в отделении, где работала Судакова. У обеих женщин сразу сложились добрые отношения. Они были примерно ровесницами, и им было интересно общаться.
   Как-то в их поликлинику нагрянула какая-то комиссия, и Акопов вместе с проверяющими ходил по кабинетам. Зашли и к ним с Ириной. Георгий Рафаэлевич представил обеих сотрудниц членам комиссии. Когда знакомил с Ириной, на секунду взглянул на нее. Только на одну секунду! Но Ольге было достаточно этого мгновения, чтобы прочитать в его взгляде страсть. Эта вспышка длилась всего миг, ее не смог бы зафиксировать самый чувствительная аппарат. А от Ольги она не ускользнула. И она поняла - у этих двоих есть общая тайна.
   На работе пути Акопова и Судаковой редко пересекались. Но когда это случалось, и при этом присутствовала Ольга, она каждый раз видела почти неуловимую перемену во взглядах влюбленных. Обычно любой служебный роман надолго становится предметом пересудов в коллективе. И если об Ирине и Георгии никто ничего не говорил, значит, об их связи не подозревали. Ничего не знала даже жена главврача! Уж кому как не ей первой почувствовать перемену в муже? Но, увы. Тарасова удивлялась: неужели никто ничего не замечает, ведь все ясно, как Божий день!
   Через год Акопов ушел от жены и женился на Ирине. В коллективе это вызвало шок. В тот день, когда стало известно о крутом повороте в жизни главврача, к Ольге в процедурную забежала знакомая медсестра.
   - Слышала новость? Акопов бросил семью и ушел к Судаковой!
   - Ну и что здесь такого? Люди давно любят друг друга, вот и решили поставить точки над "i", - невозмутимо отреагировала на новость Ольга.
   - А откуда ты знала, что у них роман?
   - Но это ж было очевидно!
   ...Когда Ольга рассказала Вере эту историю, та надолго задумалась. Потом сказала:
   - Красивая история. А чем все кончилось?
   - Не знаю. Сразу после женитьбы Акопов и Судакова уволились, и больше я ничего о них не слышала.
   Ольга жалела Веру за одиночество. И поэтому злилась поначалу на Бригса, что тот вообще не замечает Веру. Муж ей не особенно нужен, решила она за художницу, но любовь не помешала бы.
   ...А между тем пирушка у бабы Кати набирала обороты. Одной бутылки, как водится, не хватило. Анатолий сбегал в магазин за новой порцией и продолжал веселить компанию бесчисленными анекдотами. Даже Вера иногда сдержанно улыбалась.
   Вино на Тарасову всегда действовало не очень хорошо. И сейчас она почувствовала, что у нее начинает болеть голова. Который уже час и где Сергей? Уходить не хотелось. Дача Екатерины Григорьевны, пожалуй, единственное место, где она могла расслабиться. Последние события очень сильно изменили отношения между обитателями Прохоровки. И только здесь оставался маленький островок теплоты и душевности.
   И как отзвук на ее умиротворенное состояние прозвучал знакомый и любимый голос:
   - Где тут моя жена?
   Она сидела спиной к дороге. Но через густую зелень так или иначе не могла бы увидеть проезжающую машину мужа. Оказалось, что он приехал уже час назад и, не дождавшись жены, пошел на ее поиски. Найти Ольгу, когда на дачах почти никого нет, не составило труда.
   - Давай, давай, собирайся. Я целый день ничего не ел.
   Целый день? Неужели уже вечер? А она даже не удосужилась приготовить ему ужин.
   Сергей помог жене подняться, взял ее сумку, которая стояла позади стула на земле, и легонько потянул ее к выходу. Ольга чуть-чуть захмелела от вина. Она редко перебарщивала со спиртным, но сегодня, видимо, сказалось напряжение последних дней, и ей хватило двух бокалов вина, чтобы опьянеть.
   Тарасовы попрощались со всеми и пошли к калитке. Уже на полпути Ольгу окликнула баба Катя:
   - Оля, так ты не забудь спросить у Сергея насчет песка.
   - Какого песка? - не понял Сергей.
   - Да Толя обещал машину песка пригнать. Можно купить песок пополам с Екатериной Григорьевной.
   - Почем?
   - Я не спросила.
   Ольга уходила и не видела, каким отчаянным взглядом провожала ее Диана. Если бы кто-то сейчас обратил внимание на Райскину, то заметил бы, что глаза у женщины налились слезами, губы дрожали. И по мере удаления Ольги взгляд ее все более затухал и становился обреченным. И еще один человек провожал Тарасову взглядом. Только это был уже совсем другой взгляд. В нем было столько ненависти и злобы, что человек был вынужден опустить глаза, чтобы не выдать себя.
   В семье Тарасовых считалось, что приготовление еды - это обязанность Ольги. И Ольга наивно полагала, что так оно и есть. Когда же она рассказывала подругам, как готовит пищу, они дружно смеялись. А происходило это следующим образом: сначала Сергей чистил картошку, лук, морковь (или еще что-либо другое, в зависимости от блюда), потом все шинковал, затем молол мясо в мясорубке, после этого мыл весь инвентарь, которым пользовался, и только потом за дело бралась жена.
   - А что же ты делаешь? - веселились подруги.
   - Как, что? Я готовила уже само блюдо. Сергей мне только помог немного.
   - Неизвестно, кто кому помогал, - резюмировали приятельницы.
   На что Ольга резонно замечала:
   - Вы что же думаете, в хорошем ресторане шеф-повар сам чистит картошку и посуду моет? А на что тогда рядовые повара? Но ведь когда говорят о том, кто автор блюда, называют имя шеф-повара, а не подмастерья.
   И сегодня не было никакой причины менять отработанную технологию. Сергей чистил овощи, а Ольга смотрела телевизор. Когда муж все закончил, она налила воду в кастрюлю с картошкой и поставила ее на огонь. Затем она достала из холодильника готовые котлеты и положила их на сковороду жариться. Зелень Сергей уже помыл, хлеб нарезал, можно дальше идти смотреть телевизор.
   Ольга любила тихие вечера с мужем вдвоем. И очень ценила их. Такая возможность у них появилась только в последнее время. А в предыдущие годы сумасшедший ритм жизни редко оставлял время для подобных посиделок. Сергей играл в хоккей в одной известной московской команде. Постоянные командировки надолго разлучали молодых супругов. А в те редкие дни, когда Сергей бывал в Москве, их дом был открыт для друзей. Ольга ничего не имела против такой жизни, она ей даже нравилась. Однако с возрастом пришла потребность в покое.
   Сергей ушел на тренерскую работу. Накопленных средств хватило на покупку загородного дома с участком. Тогда же Ольга перестала работать. Она целиком погрузилась в обустройство дачи и сейчас гордилась результатами своих усилий.
   У них был большой участок в десять соток. Весь он утопал в зелени. Она сумела так спланировать место, что здесь хватило места и для сада, и для грядок, и для цветов. Даже удалось разбить небольшую лужайку перед домом.
   А дом - это особый предмет гордости. Добротный, двухэтажный, с туалетом и душем, с простой, но очень удобной обстановкой. Ольга поняла, как она ошибалась, когда протестовала против сооружения камина в доме. Теперь, греясь возле этого самого камина прохладными летними вечерами, которые нередки в Подмосковье, она мысленно еще и еще раз благодарила мужа за то, что настоял на своем.
   Со временем они построили хозяйственный блок с кухней, небольшой столовой, в которой они сейчас и поужинали, а чай пошли пить в "большой" дом. По телевизору шел какой-то фильм, но Ольга, прихлебывая чай, особо не вникала в происходящее на экране. А Сергей и вовсе просто читал книгу, но тоже с чашкой в руках.
   - Интересная книжка? - поинтересовалась Ольга.
   - Только начал читать и пока не знаю, что сказать...
   - Скажи хоть о чем.
   - Ну, о чем может быть детектив? Деньги, любовь, зависть, убийство, - и Сергей закрыл книгу, заложив дочитанное место каким-то конвертом.
   И тут Ольгу словно током ударило - конверт! Она совсем забыла про конверт, который получила от жены Скороходова. Где же сумка?
   - Ты не видел мою сумку?
   - По-моему, в хозблоке осталась.
   - Принес бы, а?
   - Да уж я там все закрыл. До завтра не терпит?
   - Сережа, надо. Очень надо. Ну, сходи, пожалуйста...
   - Хорошо, уже пошел...
   Сергей нехотя поднялся, долго искал фонарь, наконец, ушел. Минут через пять принес Ольгину сумку. Она сразу открыла ее и... не нашла конверта. Высыпала всю сумку на стол - нет конверта.
   - Что-то потеряла? - спросил Сергей.
   - Да, потеряла. Конверт.
   - А там что-то важное?
   - Очень может быть.
   Тарасовой хотелось плакать. Растяпа! Как можно было оставлять сумку без присмотра в такой многолюдной компании? Ну, держала бы ее на коленях или под ногами - где угодно, только не за спиной. Ведь любой мог вытащить конверт. Стоп! Не любой. А кто знал о конверте? Венера, больше никто! Бабе Кате и Диане, естественно, я ничего не говорила. Только Венера, которая видела его у меня в руках и на глазах которой я положила его в сумку. Бригс был слишком далеко от нас, чтобы разглядеть конверт. Да и вытащить он не мог - он все время мелькал за забором. То мыл машину, то сидел в плетеном кресле, но к забору вплотную не подходил.
   Наш столик стоял почти впритык к границе между участками. Я сидела на углу стола: то есть как-то полубоком к Бригсу. Если бы он подошел близко к нам, все бы на это обратили внимание, потому что когда мы гуляем у бабы Кати, он никогда не приближается к нам. Нет, англичанин отпадает.
   Остается Венера. Но Венера могла сказать Анатолию (они ведь вместе пришли), что встретила меня недалеко от милицейских участков с конвертом в руках, в котором якобы были деньги. Кто сидел рядом со мной? Слева, спиной к бригсовскому участку сначала сидела Диана, потом она по просьбе Веры уступила ей свое место. У Веры после постоянных слез очень воспалились глаза, и солнце сильно раздражало их. Они поменялись местами. Вера не в счет - о конверте она вообще не знала, пришла последней и до этого ни с кем не общалась. Когда Алекс проезжал мимо ее участка, я обратила внимание, что она все еще собирала ягоду.
   А вот на правом стуле сначала сидел Анатолий, потом, когда он снова побежал в магазин, ко мне подсела Венера. Потом пришел Толя и снова сел на свое место. Все это время сумка находилась сзади, возле стула. И если бы Венера или Анатолий попытались забраться в сумку, ни Вера этого бы не заметила, ни кто-либо другой.
   Ольга снова и снова воспроизводила в памяти подробности злосчастной пирушки. Страшно было даже не то, что конверт украли. В конце концов Скороходов уже завтра может повторить устно все то, что сообщил ей письменно. Весь кошмар в том, что преступник может найти свое имя в записке и теперь будет знать, что находится под подозрением. С этого момента уже сама Ольга была в опасности...
   Она посмотрела на Сергея. Он продолжал читать, не замечая, что творится с женой. Стоит ли рассказывать ему обо всем? Конечно, если рассказать, ей стало бы намного легче. А что будет с ним? У него и так был очень тяжелый год. Муж так ждал июня. Для него это самый свободный месяц, когда нет тренировок, и он может спокойно пожить за городом. Рассказать ему - значит лишить его покоя. И Ольга промолчала.
   Однако это было не последнее испытание на сегодня. Вновь прокручивая минувший день, она пыталась припомнить каждое лицо, каждый взгляд, искала хоть какую-то зацепку. И вдруг в памяти отчетливо возникло лицо Дианы - испуганное и беспомощное. Ольга даже застонала от боли, сдавившей сердце.
   - Что с тобой? - Сергей оторвался от книги. - Тебе, что, плохо?
   - Да нет, все в порядке. Поясницу где-то прихватило...
   - В такую-то жару?
   - На сквозняке где-нибудь посидела, наверное.
   Но это уже совсем непростительно! Диана хотела что-то сказать ей, причем такое важное, что даже не решилась говорить при бабе Кате.
   Ольге показалось, что она искала защиты. "А ты ушла, даже не взглянув на нее".
   Ольга по-настоящему расстроилась. Диана редко обращалась к ней с просьбами. Сама же всегда с готовностью шла Тарасовой на помощь. Это была ее идея провести курс массажа, когда она однажды увидела, как страдает ее приятельница от болей в позвоночнике. Когда же Ольга предложила заплатить ей, Райскина с возмущением отвергла деньги. И Ольге сейчас было мучительно стыдно. "Завтра с утра первым делом к ней!"
   Тарасова легла и почувствовала, как она устала. Неудивительно, что ошибки следуют одна за другой. Через пять минут она спала глубоким сном. На часах была только половина десятого вечера...
   А в то же время в одном из соседних домов горел свет. Хозяйка не ложилась спать. Стирала белье. И не потому что накопилось много грязного. Просто нужно было чем-то занять себя. От безысходности и тоски, от невозможности разделить тревогу с кем-то она долго ходила по своему большому дому и искала себе какое-нибудь дело. Наконец ей пришла в голову идея заняться стиркой. Она уже почти закончила работу, которая помогла ей отвлечься от дурных мыслей. Хозяйка немного торопилась, чтобы засветло вывесить белье на просушку, с силой отжала последние полотенца и сложила их в таз. В доме было душно из-за плотных закрытых окон и дверей. Женщина открыла дверь, оглянулась по сторонам и вышла на крыльцо.
   Некоторое время она постояла на крыльце, вглядываясь в сумерки и прислушиваясь к звукам. Кругом все было спокойно. В какой-то момент она почувствовала страх и желание поскорее вернуться домой и спрятаться за спасительными тяжелыми дубовыми дверями. Но тут же отругала себя: "Что ты так боишься? Ты же ничего особенного не успела сказать. Только что кое-кого видела. Так речь могла идти вообще о чем угодно. Да и что особенного ты видела? Как один человек тихо пробирался с дачи Чернецкой на шоссе. Но все это могло вообще ничего не значить".
   Она все-таки осторожно спустилась по ступенькам и направилась к натянутым веревкам. Темнело, но вблизи все было видно. "Хорошо, что ветерок поднялся, не так душно будет", - подумала женщина.
   Листва таинственно шумела. Откуда-то порыв ветра принес дурманящий запах цветущей черемухи. Женщина с удовольствием втянула в себя ароматный воздух. Где-то сбоку послышался шорох. Женщина обернулась. По траве шуршал пустой целлофановый пакет. "Потом уберу". Хозяйка участка любила чистоту и порядок. Кстати, ее сад в Прохоровке одним из первых принимал самый ухоженный вид.
   Женщина поставила таз на землю и принялась развешивать белье. И снова ей послышался шорох. Она обернулась, замерла. Сердце учащенно забилось. Но было тихо, только шелест ветра в листве. И все же она спросила в темноту:
   - Кто там?
   Пригляделась внимательнее, но никого не увидела. Она понимала, что в такое время здесь никого и быть не может, но страх потихоньку стал закрадываться в душу. Боязливо озираясь, женщина торопливо развешивала оставшееся в тазу белье. И вдруг порыв ветра швырнул ей в лицо висевшую на веревке мокрую простыню. Она попыталась отмахнуться, но запуталась в мокрой ткани. Стало совсем страшно, и в этот момент ей почудилось чье-то тяжелое прерывистое дыхание прямо у самого уха. Женщина последним отчаянным рывком дернула простыню, но было уже поздно. В этот момент она почувствовала, что на ее шее стягивается мокрое полотно. Она пыталась сопротивляться, кричать, но мокрая простыня, залепившая ей лицо и обмотавшая шею, и сильные руки на ее горле сделали свое дело. Вместо крика послышать только слабое хрипение, и тело обмякло.
   Кто-то аккуратно опустил женщину на землю. Затем убийца хладнокровно взял ее руку и проверил пульс - женщина была мертва.
  

НОВЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА

  
   Диану Райскину нашли на следующее утро строители, работавшие по соседству. Обычно они приезжали по выходным, но последний уикэнд пропустили и потому приехали в среду, чтобы наверстать упущенное. Так они, по крайней мере, рассказывали следователю. Им нравилась молодая симпатичная хозяйка смежного участка. И они нередко искали повод лишний раз пообщаться с ней. А как раз в среду решили попросить ее нагреть им воды для чая. Женщину они нашли за домом, с той стороны, которая спрятана от дороги. Диана так и лежала на земле с намотанной на голову простыней и с веревкой на шее.
   Это убийство всколыхнуло население ближайших к Прохоровке дач и поселков. Ходили слухи, будто маньяк, который раньше только грабил женщин, теперь и убивает их. Стали вспоминать другие страшные истории, снабжая их вымышленными подробностями. Говорили, что убийств было уже четыре или даже пять, что женщин перед тем как задушить насилуют. В общем, паника нарастала, люди боялись выходить по вечерам на улицу.
   Ольга весь день проплакала. И следователь, беседовавший с ней, никак не мог понять, почему она так убивается из-за постороннего человека. Сергей ходил вокруг нее на цыпочках, отпаивал чаем, старался всячески отвлечь. Он тоже был немало удивлен такой реакцией жены на происшествие. В их совместной жизни бывало всякое, и он всегда поражался тому, как стойко жена переносила любые невзгоды. И вдруг почти истерика.
   А Ольга молчала. Только к вечеру она, наконец, сумела выбраться из дома и пошла к своим любимым цветам и кустам. Работа на земле успокаивала ее, придавала ей силы. И к десяти вечера она даже почувствовала, что проголодалась. Сергей, которому весь день тоже было не до еды, помчался на кухню.
   Ужин был нехитрый. Но Ольга ела с удовольствием. После ужина она заварила крепкий душистый чай, и они уютно расположились на веранде, наслаждаясь вечерней прохладой и ароматным напитком.
   - Ты мне все-таки расскажешь или нет, что же в действительности произошло?
   - А ты до сих пор не знаешь? Убили человека.
   - He задирайся. Я о другом. Я о том, что именно с тобой происходит.
   Лучше бы не спрашивал. Ольга опять расплакалась. Сергей обнял жену и прошептал в ухо:
   - Давай, девушка, рассказывай, легче станет.
   И Ольга сбивчиво, путано принялась рассказывать все от начала до конца. Сергей слушал молча, лишь только изредка что-то уточняя.
   - Понимаешь, смерть Дианы целиком на моей совести. Я себе этого никогда не прощу.
   - Конечно, плохо, что мы не знаем, кого она видела в ту ночь. Но защитить ее ты все равно не смогла бы. Что ты могла сделать - ходить целую ночь вокруг ее дома с ружьем? А если бы он решил убить Диану в следующую ночь, так бы и караулила все ночи напролет?
   - Вот тут здорово ошибаешься. Он торопился, очень торопился заткнуть ей рот. Не стал бы он ждать!
   Помолчали. Ольга отхлебнула уже остывший чай.
   - И все же кого она испугалась? Она ведь осеклась на полуслове, когда появились Венера с Толей. Кого-то из них?..
   - Иностранца ты исключаешь?
   - Знаешь, я его не видела - сидела, считай, что спиной к его дому. К тому же он так или иначе по-русски не понимает.
   - Ты точно знаешь, что не понимает?
   - Нет, не точно. Но даже если понимает. Диана говорила негромко. Как он мог услышать?
   - Да, но и Венера с Анатолием были от вас на расстоянии, причем, как ты говоришь, не меньшем, чем до Бригса. Однако Бог с ними, давай договоримся - с завтрашнего дня ты прекращаешь заниматься самодеятельностью. Неужели ты не понимаешь, что подвергаешь себя чудовищной опасности?
   - Уже давно поняла. Еще когда с Венерой через лес шла.
   - Если не прекратишь, отвезу тебя в Москву и на замок запру.
   Ольга упрямо молчала.
   - Ну, пойми ты, через две недели у меня опять тренировки, и меня здесь уже не будет. По крайней мере каждый день приезжать не смогу. Обещай мне больше не лезть в это дело, - и совсем тихо добавил, - Оля, пожалуйста, я боюсь за тебя...
   И тут Ольга, глядя в глаза мужу, первый раз в жизни соврала ему:
   - Хорошо, обещаю.
   На следующее утро, в четверг, Ольга проснулась с твердым намерением начать новую жизнь. Она дала себе слово, что будет теперь предельно осторожной и осмотрительной. Убедившись, что Сергей далеко от дома и не может ее услышать, она взяла мобильный телефон. Это приобретение они сделали после долгих споров с мужем, считавшим, что телефон хоть какой-то на даче необходим. Теперь она мысленно благодарила его. Отыскав в книжке нужный телефон, она набрала номер.
   - Здравствуйте! Скороходова, пожалуйста.
   Ждать пришлось недолго. Через несколько секунд в трубке прозвучал бодрый голос Николая. Ольга коротко объяснила, что произошло с его конвертом, и попросила устно рассказать ей о том, что там было написано.
   - Ну и дела у вас там творятся. Конверты крадут, - недовольно проворчал Скороходов в трубку. - Бабушки-дачницы, что ли, промышляют?
   - Коль, не до смеха мне.
   - Ладно, ладно, сейчас посмотрю. Я же все ненужное тут же удаляю из компьютера. Нашел! На твое счастье не стер. Слушаешь?
   - Да.
   - Тогда записывай. Правда, ничего, связанного с вашей историей. Итак, Герасимук Анатолий Степанович. Строитель, живет в Москве по временной регистрации. В позапрошлом году привлекался за воровство стройматериалов. Потом хозяева отозвали свое заявление. Разошлись полюбовно. Он им, кажется, оплатил стоимость похищенного. Подвизается на разовых работах. По этому персонажу все. Вопросы есть?
   - Нет, с этим все ясно. Давай дальше...
   - Хабибулина Венера Рашидовна. Замужем. Имеет двоих...
   - Это я про нее знаю. Ближе к делу.
   - А это все, собственно. По нашему ведомству не проходила.
   - Да? А ты хорошо проверил?
   - Ольга Вадимовна, вы имеете дело с профессионалом, - Николай никак не хотел разговаривать с ней серьезно. - Но чтобы вас утешить, сообщу следующее - а вот ее муженек, Руслан Рахимович, привлекался, и неоднократно.
   - За что?
   - За избиение жены. Соседи несколько раз вызывали милицию. Однако Венера Рашидовна отказывалась писать заявления, поэтому дела на него не заводили.
   - Интересно... Так вот в чем дело. Значит, Русланчик поколачивает свою жену. Никогда бы не подумала.
   - Продолжать?
   - А что, еще есть? Ты же вроде англичанина заставил вычеркнуть.
   - Но ты же вписала еще одного человека. Некую Диану Райскину.
   - Про Диану не надо. Уже не надо.
   - Ну и тем лучше. Все равно на нее ничего нет.
   "Тем лучше! Знал бы ты, не говорил бы так", - с горечью подумала Ольга. Она поблагодарила Скорохода и распрощалась с ним.
   Лежа на кровати, Тарасова пыталась анализировать полученную информацию. Значит, Толя уже не первый раз замечен в воровстве. Если бы сейчас завели дело, припомнили бы старое. Не поздоровилось бы нашему другу. Мотив достаточно серьезный. Руслан, оказывается, избивает свою жену. Вот откуда у нее ссадина на лбу. Ей просто было стыдно признаться. Или все же от удара бутылкой? У Венеры тоже мог быть мотив. Над ней муж издевается, а к соседке Вере ходит помогать по хозяйству, да еще и как к женщине неравнодушен.
   Вера, Вера! Всем ты наступила на хвост. Ольга посмотрела на картину, подаренную художницей. Каким же мрачным настроением веет от полотна. Словно Вера уже тогда предчувствовала, что за страшные события ожидают Прохоровку.
   Когда Ольга попросила подругу написать что-нибудь для нее, Вера поинтересовалась, что бы та хотела получить. Ольга как человек жизнерадостный ответила:
   - Я очень люблю весенние пейзажи, наполненные солнцем и зеленью. Видишь вон ту полоску леса? - Ольга показала в сторону ближайшей рощицы, куда он частенько ходили за грибами. - Мне так нравится этот вид. Можешь написать этот пейзаж для меня?
   - Попробую. Обещай, что повесишь дома над кроватью и будешь вспоминать обо мне.
   - Обещаю.
   Когда спустя неделю Ольга получила подарок, она была не просто разочарована, она была огорошена таким воплощением ее идеи. Вроде бы та же рощица, тот же взгорок, но куда подевались чистота и чудное настроение, которые всегда исходили из этой живой картинки? Куда исчезли весна, солнце, жизнь, наполнявшие пейзаж? А что же вместо этого? А вместо этого от картины веяло мрачностью и безысходностью.
   - Тебе не понравилось? - от Веры не ускользнуло разочарование подруги.
   - Нет, что ты! Картина замечательная! Только солнца маловато, - она не могла обидеть подругу, которая старалась ради нее.
   В первый момент у нее родилось желание спрятать полотно подальше. Но потом, скрепя сердце, она попросила Сергея вбить гвоздь в стенку. А когда двоюродный брат мужа похвалил картину, она и вовсе успокоилась. Если умные люди говорят, что это хорошо, значит, она просто чего-то не понимает.
   Кстати, о родственнике. Что-то Сергей вчера говорил о нем.
   ...Ольга встала с кровати, приняла душ и вышла на улицу. Итак, она вчера дала слово мужу, что прекратит заниматься собственным расследованием. Но навещать-то своих друзей она может? И Ольга решительно двинулась в сторону дачи Екатерины Григорьевны.
   Вера и баба Катя уже позавтракали. Ольга отметила, что ее подруге стало намного лучше. Видимо, она снова начала верить в то, что в прошлую среду она стала случайной жертвой маньяка. Иначе как объяснить убийство Дианы? Вера не знала и не могла знать того, что было известно Ольге. И Тарасова решила сохранить в тайне свой последний разговор с Райскиной. И в то же время терзалась сомнениями - правильно ли она делает, что молчит. Если художница будет думать, что охота на нее прекратилась, то потеряет бдительность. Ведь убийца рядом и, судя по всему, не оставил своих намерений. Ольга оказалась перед трудной дилеммой.
   Тарасовой хотелось защитить свою подругу. Конечно, лучше всего, если бы Вера перебралась в их дом. Сергей сумеет их защитить. И за бабу Катю можно быть спокойной. А так, рядом с Верой, она тоже становится мишенью. Но Ольга только что вспомнила, что говорил ей муж о двоюродном брате. Он с женой собирается приехать к нам в пятницу, то есть завтра, на два дня. Значит, с переездом художницы придется повременить...
   Беседа шла вяло. Не сговариваясь, они обходили стороной все, что могло напомнить о трагических событиях. Болтали о погоде, о том, о сем. Екатерина Григорьевна опять вспомнила про песок, который обещал Анатолий:
   - Ну, так что вы решили, берете песок?
   Ольга тут же хотела ответить "да", как вспомнила утренний разговор со Скороходовым. "Опять, небось, ворованный".
   - Нет, баба Катя, Сергей уже заказал через своих знакомых. Там и на вас, кстати, хватит.
   - Ну, тогда и я откажусь, Мне-то и надо всего ничего...
   Ольга уже начала немного скучать, когда на соседнем участке появился Бригс. Теперь она поняла, что позавчера смутило ее во внешнем облике англичанина. Он сбрил бороду. Лицо его за последние солнечные дни успело загореть, и белая кожа на месте бывшей бороды придавала его лицу неестественный вид. "А у него все-таки хищный рот, - равнодушно подумала Тарасова. - Зря он сбрил бороду".
   Следующий день прошел в привычных заботах. Приятно было вернуться к повседневным делам, которые в последнее время отошли на второй план. Она с удовольствием убирала дом, стирала, гладила. Этому была еще одна причина. Она любила, когда у них гостил Виктор, двоюродный брат Сергея, с женой Аллой. С ними всегда было весело, легко и просто. Поэтому так тщательно она готовилась к их приезду.
   Виктор и Алла Сурковы были счастливы в браке. У обоих была хорошая престижная работа. Он - преподаватель вуза, она - журналистка. Дети у них были взрослые и жили своей жизнью. Поэтому супруги с удовольствием ездили по свету, часто ходили в театр, принимали гостей. Одним словом, вели светский образ жизни. Они были почти ровесниками Тарасовых, но почему-то так повелось, что Суркова все называли только по имени-отчеству - Виктор Алексеевич. Виноваты были в этом то ли его респектабельная внешность, то ли профессорский сан. И Ольга вслед за остальными величала его только так - Виктор Алексеевич. Хотя прекрасно знала, какой это веселый и озорной человек, лишенный малейшего намека на самодовольство.
   У него было хобби - живопись. Он давно мог бы стать профессором и в этой области, но предпочитал науку. Зато свободное время целиком посвящал своему увлечению. Не было художественной выставки в Москве, на которой он бы не побывал. По живописи он мог ответить почти на любой вопрос. Сурков вел дружбу со многими художниками, во всех музеях и картинных галереях у него были хорошие знакомые. И Ольга втайне от всех решила воспользоваться этими связями. В свой план она задумала посвятить только Аллу.
   Сурковы появились, как всегда, шумно, с шутками. Виктор Алексеевич сходу наговорил Ольге столько комплиментов, что она зарделась от удовольствия. К этому времени у Ольги уже был готов шашлык. Сергей нарезал парную свинину, почистил лук, нашинковал его, а Ольга все это сложила в кастрюлю и залила белым вином. Мужчины накололи дров, развели огонь в мангале, обе женщины колдовали над столом. Улучив момент, когда они были наедине, Тарасова шепнула гостье:
   - Мне с тобой надо поговорить. Без свидетелей.
   Алла всегда схватывала все налету, без лишних вопросов.
   - Сейчас?
   - Нет, лучше завтра. Это очень важно, Алла.
   - У нас с тобой целый день, найдем время и поговорим.
   Шампуры уже установили над углями, и настал самый приятный момент. Ольга больше всего любила именно этот час. Когда все только начинается, и впереди два дня удовольствия. А сегодня будет приятный вечер, интересные разговоры. Наслаждайся, ни о чем не задумываясь.
   Ее ожидания оправдались. Шашлык получился изумительным. Сурковы привезли настоящего грузинского вина, Виктор Алексеевич, и без того остроумный собеседник, сегодня был просто в ударе. Он рассказывал какие-то забавные истории, и все смеялись. Компания разошлась далеко за полночь.
   Хозяйка постелила гостям на втором этаже. Проверила, есть ли у них все необходимое, а затем спустилась вниз.
   - Хорошо, что они приехали, правда? - спросила она, примостившись рядом с Сергеем. - Мне с ними так хорошо, спокойно, будто ничего и не было, и все как всегда. Я уже не верю, что здесь когда-нибудь все станет, как прежде. Никто никого не будет бояться. Мы снова будем ходить друг к другу в гости, и тебе не от кого будет меня охранять.
   Сергей погладил ее по густым мягким волосам:
   - Все будет хорошо. Только не лезь больше в это.
   "Куда уж больше? Я и так по уши в этом", - подумала Ольга, а вслух сказала:
   - Не буду. Спокойной ночи.
  
   ...Наконец, мужчины собрались. Всегда считается, что обычно из-за женщин люди опаздывают в театр, на поезд, в гости. Но кто-нибудь пытался подсчитать, сколько времени тратит на сборы мужчина?
   Когда они куда-то уезжали, Ольга садилась в сторонке и молча ждала, пока Сергей уложит вещи, проверит карманы, потом еще раз откроет чемодан, зачем-то все оттуда вытащит, вновь сложит. А потом, когда все-таки покончит со сборами, спросит: "Ну, долго еще тебя ждать?"
   И сегодня Ольга с Аллой сидели в стороне, не в силах больше наблюдать за суетой мужей. Словно мужчины собирались не на пруд позагорать, а в долгую командировку на Крайний Север. Когда они в конце концов пришли на пруд, солнце уже стояло почти в зените. Мужчины пошли в воду, а Ольга с Аллой остались на берегу.
   - Может, сейчас и поговорим? - предложила Алла.
   - Но это долгий разговор. Готова?
   - Ну а почему бы и нет?
   Тарасова оглянулась по сторонам - поблизости никого не было. Ближайшие кусты слишком далеко, чтобы, спрятавшись за ними, можно было услышать их разговор. Ребята переплыли на островок в середине пруда и уже налаживают удочки. "Господи, как дети! Сейчас наловят мальков и будут требовать приготовить из них ужин".
   - Да, лучше сейчас поговорить. У себя на даче я уже боюсь любой тени. Здесь безопаснее.
   Алла вопросительно посмотрела на нее. Ее начинала забавлять эта потешная конспирация.
   - Что, так серьезно? - почти весело спросила она.
   - Серьезнее не бывает. Я не хотела говорить при Сергее. Он мне запретил заниматься этим делом. Поэтому не должен знать о нашем разговоре.
   - От меня, во всяком случае, он ничего не узнает. Виктор тоже не должен знать?
   - Хотелось бы.
   - Договорились.
   И Ольга начала рассказывать всю историю от начала до конца. По мере продвижения к финалу лицо Аллы становилось все серьезнее. Под конец ее веселье улетучилось вовсе.
   - Ну и дела у вас творятся. Ты очень рискуешь, подруга, продолжая этим заниматься.
   - Знаю. Но я должна в этом разобраться. Хотя бы ради Веры. Понимаешь, он или она, пока не знаю, не закончил своего дела. Значит, ей по-прежнему угрожает опасность.
   - А от меня-то что ты хочешь?
   - Ты должна мне помочь. Ты ведь журналистка, и твое появление на работе у Веры никого не удивит. Ну, пришла писать какую-то статью, собираешь материал. Мне необходимо, чтобы ты выяснила обстановку у нее в коллективе. Может, угроза оттуда исходит? Мало ли чем они там занимаются.
   - А незнакомой журналистке они сразу все так и выложат? - иронично заметила Алла.
   - Если ты будешь о чем-то спрашивать напрямую, кончено, все замолчат. Но я ведь знаю о твоей феноменальной способности любого заставить говорить. Сама не раз попадалась на твою удочку. Я потому и обращаюсь к тебе. К тому же ты хорошо разбираешься в людях и можешь сразу определить, лжет человек или говорит правду. Понаблюдай за людьми. Может быть, неосторожное слово, взгляд выведут нас куда-нибудь. Только будь предельно осторожна. Насколько я могу судить о характере убийцы, он ни перед чем не остановится.
   Ольга внимательно посмотрела на Аллу. Никогда не дашь ей ее возраста. Красивая, уверенная. Лежит на солнце, нежится, вытянув свои длинные стройные ноги. Тарасовой вдруг стало тревожно за близкого ей человека. Во что она втягивает Аллу? В опасную игру, которая унесла уже две жизни. Двух молодых женщин уже нет на свете.
   - Ты поняла меня? - Ольга тронула Аллу за плечо.
   - Я постараюсь сделать все, как ты просишь.
   - Я не о том. Ты должна быть крайне ос-то-рож-на, - по слогам произнесла последнее слово Тарасова. - Если о чем-то догадаешься, не выдай себя.
   - А ты уверена, что угроза исходит из музея?
   - Я ни в чем не уверена. Но начинать надо оттуда.
   - А потом?
   - Не знаю, Алла. Потом будет видно.
   - В каком музее она работает?
   - Я точно не знаю, но Вера как-то сказала, что ездит до метро "Арбатская". Что там может быть?
   - Есть там одна картинная галерея. Ладно, попробую через знакомых Виктора выяснить.
   Разговаривая с Аллой, Ольга ни на секунду не теряла бдительности. Если бы она заметила приближение посторонних людей, она бы тотчас переменила тему. Пусть за ними наблюдают со стороны, в том, что они лежат на пляже, нет ничего удивительного. Когда Сурковы приезжают, они всегда вместе ходят на пруд купаться. И нынешний день не стал исключением.
   Однако тему надо было менять в любом случае - из воды выходили Сергей с Виктором Алексеевичем. Уже издалека они демонстрировали свою добычу - пять крошечных карасей.
   - Ох, и уха сегодня будет! - Сурков уселся рядом с женой.
   Ольга и Алла переглянулись. Это означало, что по дороге с пруда им придется зайти в магазин, чтобы купить хоть какой-то рыбы для ухи.
   В этот день, к их счастью, продавали свежего карпа. Уха получилась действительно на славу. Друзья так веселились, что Тарасовой начинало казаться, что ничего страшного никогда и не происходило, что их размеренная дачная жизнь течет, как и прежде. Тем грустнее ей стало, когда в воскресенье вечером она провожала своих гостей. Она долго следила взглядом за их машиной, пока автомобиль не скрылся за поворотом. И снова, и снова спрашивала себя: верно ли она поступила, втянув во всю эту убийственную круговерть близкого человека.
   ...Алла и Ольга дружны были не потому, родственниками были их мужья. Несмотря на разницу в профессиях, образе жизни, увлечениях, они тем не менее были очень похожи. Обе легкие на подъем, быстро увлекающиеся, решительные. За двадцать лет дружбы они настолько хорошо изучили характер друг друга, что без труда находили общий язык в любом вопросе. Алла была прекрасной рассказчицей, и Тарасова иногда любила просто ее послушать.
   Они знакомы были еще до замужества - жили по соседству на Таганке. Тарасова помнит, какой сногсшибательной блондинкой была Алла. В нее даже очень долго был влюблен один известный артист из театра Вахтангова. Когда Алла Полянская (ее девичья фамилия) входила в вагон метро, не было человека, который не обратил бы на нее внимания. Однажды, как раз в метро, за ней увязался какой-то парень и целый день неотступно следовал чуть ли не по пятам. Полянская, избалованная вниманием мужчин, поначалу просто не восприняла всерьез ухаживания иногороднего студента-медика, да к тому же моложе ее на три года. Однако уже через месяц она дала отставку всем своим кавалерам, сраженная искренностью юноши и его потрясающей преданностью. Они скоропалительно поженились. Но к моменту окончания молодым мужем мединститута чувства Аллы поостыли, если не сказать угасли. Она наотрез отказалась ехать с мужем по распределению в какую-то глухомань, и после недолгих споров они расстались.
   К тому времени Полянская уже поступила в МГУ на факультет журналистики. Еще студенткой она смогла закрепиться в солидной московской газете, сделала себе имя. Во многом ее карьере способствовало одно редкое в наше время качество - она умела слушать людей. Не всякому это дано. Алле Бог дал такой дар. Люди, иногда даже не желая того, доверяли ей самые сокровенные тайны. И надо отдать должное Алле - у нее эти тайны не для печати хранились как в сейфе.
   Алексей еще долго слал ей письма, умолял приехать, но Алла уже остыла окончательно. С самого начала всей этой истории Ольга, хорошо зная характер Аллы, не верила в долговечность этого брака. Мягкий, податливый Алексей не мог устроить такую женщину, как Полянская. Ей нужен был совсем другой, и она вскоре его встретила. Теперь Алла была в своей стихии. Виктор Алексеевич, человек с сильным характером, умный, интеллигентный, мог рассчитывать на долгую привязанность Полянской. Так оно и вышло. Хотя и по сей день в семье возникают нешуточные ссоры (еще бы - две такие личности). Тем не менее Ольга не встречала более прочного брака, чем у Сурковых. Она знала, что бы ни произошло в этой семье, они всегда будут вместе.
   "Может, позвонить ей и отменить все", - с утра продолжала мучиться сомнениями Тарасова, не догадываясь, что Алла уже выезжала на своем стареньком "Фольксваген-Гольфе" и направлялась в сторону Арбатской.
   Сурковой не составило труда выяснить, в штате какого музея работает сотрудница по фамилии Чернецкая. Благо дома стоит компьютер, и через Интернет можно добыть много информации. В тот же вечер после возвращения с дачи она все и разузнала, вплоть до фамилий сотрудников. И начать свое расследование решила с директора музея Сорокиной Галины Степановны. Как и ожидалось, поутру залы музея были безлюдны. Пожилая женщина-вахтер подсказала Сурковой, как пройти к кабинету директора. Секретарша Сорокиной не заставила журналиста долго ждать в приемной, и через пять минут Алла вошла в кабинет.
   - Здравствуйте, Галина Степановна. Я - Алла Суркова из газеты "Культура". Я вам звонила утром, - и Алла протянула Сорокиной свою визитку.
   - Здравствуйте, здравствуйте, - директриса казалась радушной. - Чем обязаны вниманием прессы.
   - Я пришла к вам за помощью, - соврала Алла. - У меня редакционное задание - написать статью о системе подготовки специалистов по экспертизе художественных произведений. Об этом мало пишут, поэтому мне хотелось бы разобраться в теме, поговорить с людьми этой редкой профессии.
   - He совсем удачное время вы выбрали. Сейчас многие наши сотрудники в отпусках. Например, Вера Чернецкая, один из лучших в России экспертов по живописи XVI-XVIII веков, в особенности по голландской. Может быть, вам лучше обратиться в другой музей?
   - Не думаю, что в другом музее сейчас иная картина, - не сдавалась Суркова. - К тому же ваших специалистов мне назвали как наиболее высококлассных не только в стране, но и в Европе.
   - Да, наши эксперты действительно одни из лучших, - не без гордости произнесла Сорокина. - Только позвольте дать вам совет - все-таки начать бы следовало с подготовки специалистов в художественных вузах. Ведь именно там человек получает первые знания о профессии. И от уровня как раз этой подготовки зависит его квалификация.
   - Я обязательно воспользуюсь вашим советом, - Алла не подала вида, что ее задели последние слова директрисы. Суркова терпеть не могла, когда ей пытались навязать советы в вопросах, касающихся ее профессиональной деятельности. Она была хорошим журналистом и лучше других знала, с чего нужно начинать подготовку статьи. - Но мне кажется, что экспертом становятся не в институте, а уже в процессе работы.
   - Ну, что ж, вам виднее. Итак, кто вас конкретно интересует?
   - Мне бы хотелось, чтобы вы назвали имена двух-трех человек, которые представляют различные области искусства. Например, античность, средние века, современное искусство.
   Сорокина задумалась. Она действительно была в затруднении, потому что искренне считала, что в ее музее работают только хорошие специалисты.
   - Коллектив у нас довольно стабильный, - начала она в нерешительности, - последний сотрудник пришел четыре года назад. Вы же понимаете, что зарплаты здесь невысокие, поэтому люди, которые у нас работают, действительно преданы своему делу. Мне даже трудно кого-то одного выделить. Например, Литовский Александр Борисович, специалист по средневековому искусству, преподает в Строгановке. У нас он более сорока лет. Античность - это епархия Галкиной Инессы Яковлевны. А вот XVI-XVIII века никто так хорошо не знает, как Чернецкая. Но, к сожалению, Вера Юрьевна сейчас в отпуске. И вернется только в июле.
   - А нельзя с ней связаться по телефону?
   - Телефон дома у нее есть. Я могу его дать. Но, уверена, что вы ее не застанете - Чернецкая на все время отпуска всегда уезжает на дачу.
   - Может быть, мобильный есть?
   - Помилуйте! Ну, какой мобильный при такой маленькой зарплате?
   - Да, да, простите, - Алла незаметно покосилась на сотовый, лежавший на столе у Галины Степановны. - Что же мне делать?
   - Вы ждете от меня совета? Мне показалось, что вы не очень-то любите, когда вам дают указания. Или я не права? - Галина Степановна слегка усмехнулась.
   "Ну, надо же, какая наблюдательная!"
   - Правы, - как бы не заметив иронического оттенка, согласилась Алла. - Давайте сделаем так. Сначала я встречусь с Литовским или Галкиной, а разговор с Чернецкой отложим до ее возвращения.
   - Ну что ж, это возможно. Галкина и Литовский пока не в отпуске. Кстати, Инессу Яковлевну я сегодня видела. Думаю, она у себя в кабинете, - и Сорокина протянула руку к телефонной трубке.
   - Одну минуту, Галина Степановна. Прежде чем встречаться с Галкиной, мне бы хотелось услышать ваше мнение об этих людях - чисто человеческое. Тогда мне проще будет с ними разговаривать.
   - То есть вы ждете от меня какой-то характеристики?
   - Что-то вроде того.
   - Вы прямо как следователь, - Сорокина не скрывала сарказма.
   - Увы, - нашлась Алла, - брать интервью и вести допрос - действия очень близкие по характеру. Это издержки нашей работы, от которых никуда не денешься.
   А про себя подумала: "Умна, ничего не скажешь, надо быть осторожнее".
   - Значит, хотите знать мое мнение? Что ж, извольте. Итак, Галкина...
   В этот момент Суркова достала диктофон, включила запись и положила его на стол.
   - Если вы будете использовать мои слова в статье со ссылкой на меня, прошу показать мне материал. Итак, Галкина. Блестящий специалист в области античного искусства, сама прекрасно пишет натюрморты и портреты. К слову, практически все у нас неплохо владеют живописным мастерством. Инесса Яковлевна также ведет курс по своей теме в некоторых художественных учебных заведениях. Причем, делает это настолько увлекательно, что многие ребята заражаются ее страстью, и античная культура становится смыслом их жизни. Слышали о молодом ученом Сулимове, который выдвинул смелые идеи о личности Гомера?
   - Да, кончено. Об этом писала наша газета.
   - Это бывший ученик Галкиной. Он до сих пор к каждому празднику шлет цветы Инессе. Думаю, вам очень интересно будет с ней поговорить. Она человек живой, о своем предмете может рассуждать бесконечно. С ней проблем не будет. Теперь, что касается Чернецкой...
   Сорокина явно замешкалась, подбирая нужные слова. Алла насторожилась, но постаралась ничем не выдать себя.
   - Вера Юрьевна человек сложный, что называется, вещь в себе. Боюсь, она и вовсе откажется давать какие-либо интервью.
   - Но речь же пойдет только о ее работе, - Суркова придала своему голосу как можно больше наивности. - Каждый человек любит поговорить о своем деле. Я не встречала людей, которые оставались равнодушными, когда речь заходила об их профессиональной деятельности.
   - Понимаете, я, пожалуй, поторопилась, предложив ее. Даже не знаю, как вам это объяснить. Одним словом, в последнее время она очень изменилась. Жизнь ее не баловала. Одна с больной матерью в однокомнатной квартире, зарплата маленькая. Насколько мне известно, ее отец, если он вообще существует, никогда не помогал им материально. У нее и отпуска-то толком никогда не было. Все время уходило на дачу. Собственно ею они с матерью и кормились. Мне кажется, она очень сильно устала.
   Алла, затаив дыхание, слушала Сорокину, стараясь изо всех сил скрыть свой интерес. Однако директриса окончательно потеряла бдительность, видимо, из-за переживаний за свою сотрудницу. Приход журналиста, похоже, послужил толчком для выхода наружу тревоги, копившейся не один день. И она вдруг открыла наболевшую проблему первому попавшемуся человеку. Алла сталкивалась уже с подобной ситуацией, когда незнакомые люди, с которыми сводила ее судьба на одну ночь в купе поезда, вдруг рассказывали ей всю свою жизнь без утайки.
   - ...Но в последнее время она изменилась. Это произошло месяца три назад. Веру словно подменили. Она всегда очень мало внимания уделяла своей внешности. Бесспорно, она красива. Но отсутствие косметики, скромное платье, старушечий узелок на затылке - все это ее, прямо скажем, не украшало. И вдруг, как я уже сказала, месяца три назад она вдруг расцвела. Не знай я ее, подумала бы, что она влюбилась.
   - А, может, и вправду влюбилась? - вставила Алла. - Что здесь такого особенного?
   - Это невозможно. Мужчин она ненавидела. Верно, досталось от них. Нет, это не любовь. Это скорее похоже на отчаяние. Когда человек доходит до края пропасти и ему становится все равно, что будет дальше. Она стала краситься, сделал модную прическу, маникюр. Уж не представляю, где она могла достать деньги. Даже кое-что из одежды приобрела. А в глазах появилась эдакая удаль: мол, хватит, один раз живем. Но самое главное - это ее настроение. То беспричинно радостное, то почти траурное. Я даже не предполагаю, в чем может быть причина такой перемены. Впрочем, вам, наверное, все это вряд ли интересно, и я отнимаю у вас время, - спохватилась Сорокина.
   - Нет, почему же. По крайней мере я буду знать, о чем можно говорить с Чернецкой, а о чем нельзя. Спасибо вам, Галина Степановна. А с Галкиной мне удастся сегодня поговорить?
   - С Инессой Яковлевной, пожалуй, можно прямо сейчас. Я позвоню ей.
   Выяснив, что Галкина на месте, Сорокина подробно объяснила журналистке, как ее найти.
   "Удивительно все-таки, как внешность человека соответствует его деятельности, - подумала Суркова, увидев специалиста по античности. - Или наоборот?" И действительно, Галкина очень походила на греческую статую. Правильные, но тяжелые формы, прямая переносица, большие меланхоличные глаза. "Прямо хоть в Эрмитаж", - съехидничала про себя Алла, но поздоровалась приветливо.
   - Из газеты "Культура"? - переспросила Галкина. - Я хорошо знаю вашу газету и ваши публикации. Присаживайтесь. Чем вас угостить - кофе, чай? - Инесса Яковлевна оказалась обладательницей приятных манер и такого же приятного голоса. И Алла слегка усовестилась за свою первую недружелюбную мысль.
   Они очень быстро разговорились. Галкина действительно была способна заворожить своим рассказом любого. От нее исходила такая волна обаяния, что Алле стало ясно, почему ей до сих пор шлют цветы ее бывшие ученики. И дело было, как показалось журналистке, не только в любви к искусству. Алла никогда не завидовала красивым и умным женщинам, потому что сама принадлежала к их числу. И сейчас она радовалась возможности поговорить с умным собеседником. Но она была опытным журналистом и никогда не забывала о том, зачем пришла. На протяжении всего разговора она искала подходящий момент, чтобы перевести разговор на Веру Чернецкую. И такая возможность вскоре представилась.
   - Но все, что вы говорите, применимо к любой эпохе, - возразила Алла, внимательно выслушав собеседницу. - Взять хотя бы шестнадцатый или семнадцатый век...
   - О, не скажите! Слышала бы вас сейчас Чернецкая!
   - Чернецкая - это знаток искусства шестнадцатого -восемнадцатого веков?
   - Да. Сорокина вам уже рассказала о ней?
   - В общих чертах.
   - Она не просто знаток. Она - настоящий искусствовед с большой буквы. Знает свой предмет настолько, что к ней за консультациями обращаются из ведущих музеев. Она нередко участвует в экспертизе произведений живописи. Ее конек - голландские художники. Например, совсем недавно она развенчала столетиями существовавшую мистификацию об авторстве одной картины. У нее даже вышла ссора с давней подругой.
   - А что это за история? - у Сурковой бешено заколотилось сердце. - Не расскажете подробнее?
   - Отчего ж не рассказать? У нас в музее теперь все ее знают. В Москве живет, точнее жила, правнучка графа Михайлова, знаменитого в прошлом собирателя живописи. У него была богатейшая коллекция. Сам граф умер еще в середине девятнадцатого века. И картинами владели на правах совместной собственности четыре семьи потомков графа - все его внуки. В 1917-м грянула революция. Михайловы решили, что им оставаться в России небезопасно и собрались эмигрировать во Францию. В России осталась лишь жена младшего внука Михайлова с трехлетней дочерью - Елизаветой. Она-то и дожила до наших дней. Ее мать осталась в Москве лишь потому, что у нее не было сведений о муже, служившем у Колчака. Без мужа она уезжать не хотела. Лишь позже она узнала, что муж ее к тому времени уже был убит. При разделе картин братья "забыли" про долю своей невестки. И все полотна оказались в Европе. За исключением одного, самого ценного, как полагали раньше. Это небольшой портрет, как считалось, кисти Рубенса.
   - Рубенса? - Алла не поверила своим ушам.
   - Да-да, самого Рубенса. Я картины не видела, знаю лишь, что эта работа приписывалась к его итальянскому периоду. На холсте изображена знатная дама.
   - И что произошло дальше?
   - Эту картину мать и дочь хранили всю жизнь. Даже в самые тяжелые времена они ее не продали. Жили в нищете, но картину берегли. Мать Елизаветы умерла в начале пятидесятых. Сама Елизавета к тому времени уже была замужем за учителем, намного старше ее по возрасту. Через несколько лет после смерти матери Елизавета Андреевна овдовела и больше уже не выходила замуж. Детей у нее не было, а, значит, и не было наследников. До конца своей жизни обиженная на советскую власть она ни за что не хотела, чтобы картина досталась государству бесплатно после ее смерти. Поэтому полгода назад вознамерилась продать портрет. Причем получить хотела истинную цену, а деньги завещать молодой женщине, которая опекала ее в последние годы.
   - Почему же не завещала просто картину?
   - Это никому не известно. Старухе было уже за девяносто, нрава она была и так непростого, а на старости лет и вовсе характер подурнел. Одним словом, решила продать картину. Попросила свою опекуншу найти специалиста для оценки холста. А опекуншу зовут Марина Николаевна Редникова. Подруга нашей Чернецкой. Естественно, что Редникова первым делом обратилась к Вере. А Вера голландскую живопись знает, как свои пять пальцев. Она на ощупь может отличить подделку от оригинала!
   - Как это на ощупь? - Алла широко открыла глаза.
   - Ну, не в буквальном смысле, - Галкина ласково, как ребенку, улыбнулась журналистке. - Фигурально выражаясь...
   - Ах, простите, - Суркова смутилась. - Продолжайте, пожалуйста.
   - Вере пришлось разочаровать владелицу. Картина оказалась всего лишь искусной подделкой, изготовленной в девятнадцатом веке. Причем имитатор использовал действительно холст начала семнадцатого века. Именно поэтому экспертиза может установить возраст картины, как четырехсотлетний. Но это не Рубенс! Кто-то достаточно талантливый использовал холст от старой картины, чтобы изготовить фальсификацию. И соответственно стоимость картины не сотни тысяч долларов, как ожидалось, а всего лишь две-три тысячи. У Марины и Веры из-за этого произошла крупная ссора. Я случайно оказалась свидетельницей. Зашла к Чернецкой по какому-то делу и услышала, как Редникова обвиняла Веру. Можно понять раздражение подруги Чернецкой - таких денег лишиться. Но Вера-то не виновата. Она даже при мне предложила отнести картину к другому эксперту, своему знакомому.
   - Отнесли?
   - Не знаю. Я вышла из кабинета. Мне стало неловко.
   - Вы сказали, что картину не видели?
   - Нет. Когда я зашла в кабинет, Марина как раз упаковывала холст.
   - А что же Елизавета Андреевна Михайлова?
   - Гольдштейн. Это ее фамилия по мужу. А Елизавета Андреевна скоропостижно скончалась.
   - От чего она умерла? - тихо спросила Алла.
   - От чего умирают люди в возрасте 90 с лишним лет? Сердце...
   - Вскрытие это подтвердило? - вырвалось у Аллы, и она тут же отругала себя. "Зачем? Она сейчас заподозрит что-нибудь!"
   Но Галкина не обратила внимания на неуместность вопроса, лишь удивилась:
   - Думаю, что никакого вскрытия не было. Подумайте сами, зачем ее кому-то убивать? Она и так бы завещала картину.
   "Убить можно, чтобы ускорить получение денег, или, наоборот, чтобы не завещала", - мысленно возразила Алла, но вслух согласилась:
   - Да, вы правы.
   Всю дорогу она размышляла над полученной информацией. Это нисколько не мешало ей внимательно следить за дорогой. За пятнадцать лет, что она водит машину, ее действия за рулем стали настолько автоматическими, что мыслями она могла уноситься далеко-далеко, не опасаясь того, что она может не справиться с автомобилем.
   Никакой путной идеи в голову не приходило. И тогда она набрала номер Ольги.
   - Есть много новой интересной информации, - без предисловий доложила она Тарасовой. - Хочешь послушать?
   - Не надо. Мы сегодня с Сергеем едем в Москву. Ты будешь вечером дома?
   - Да. В семь часов.
   - Значит, после семи я заеду.
   Когда вечером Ольга приехала к Сурковым, Виктора Алексеевича дома еще не было. Так что приятельницам никто не мог помешать. И они решили не терять времени даром.
   Алла не стала пересказывать Ольге содержание двух разговоров, а просто включила запись на диктофоне. Тарасова слушала внимательно и лишь изредка просила прокрутить пленку назад, чтобы еще раз прослушать заинтересовавший отрывок.
   - Ну, что, - нетерпеливо спросила Алла, когда пленка закончилась, - я хоть чем-то помогла тебе?
   - И даже очень! Теперь кое-что начинает проясняться.
   - Ты мне расскажешь?
   - Расскажу. Но позже. А сначала нам надо будет с тобой кое-кого навестить.
   - И кого же?
   - Думаю, что соседей Елизаветы Андреевны.
   - И что они могут рассказать?
   - Вот завтра и посмотрим! Как у тебя со временем?
   - Часов в двенадцать я буду свободна, - немного подумав, ответила Суркова.
   - Прекрасно. А до этого времени я постараюсь выяснить адрес Елизаветы Гольдштейн.
   Дом, где жила Елизавета Андреевна Гольдштейн, находился в Малом Каретном переулке. Ольга любила старые московские дворы. Она сама родилась и выросла в таком же дворе на Гончарной. Их дом состоял сплошь из коммунальных квартир. Она сама с братом и матерью прожила почти пятнадцать лет в квартире с подселением. Потом уже они получили двухкомнатную квартиру в Кожухове. И всегда она вспоминала свой первый дом с теплотой. Когда кто-то из знакомых жаловался ей на вредных соседей по квартире, она недоумевала: как можно ссориться с людьми, с которыми живешь почти одной семьей.
   Она и не могла помнить, а скорее всего знать, сколько нервов стоила ее матери эта жизнь с соседями. И сейчас, оказавшись в похожем дворе, она с жадностью втянула воздух, и ей почудился такой далекий и почти забытый запах детства.
   Квартира покойной Гольдштейн-Михайловой находилась на пятом этаже. На площадке было еще две квартиры. Подруги огляделись. За старой обшарпанной дверью пятнадцатой квартиры теперь никто не живет. Хозяева тринадцатой квартиры установили себе новую металлическую дверь. Видно было, что здесь живут люди не бедные - дверь добротная, дорогая. В четырнадцатую вела такая же старенькая дверь, как и у Елизаветы Андреевны.
   - Зайдем в четырнадцатую, - решила Ольга.
   - Почему? - удивилась Алла. - Давай лучше в тринадцатую. Посмотри, какая у них дверь.
   - Именно поэтому и не пойдем - эти ничего не скажут. Там наверняка живут молодые. А молодым никогда не бывает дела по жизни стариков. Уверена, что они даже не знают, как звали их пожилую соседку.
   И Тарасова решительно направилась к... пятнадцатой квартире.
   - Зачем? Там же никого...
   - Тише, - оборвав на полуслове подругу, зашипела Ольга. - Так надо. Сейчас поймешь.
   Она долго звонила в пустую квартиру. Потом, как бы оглядываясь в растерянности, нерешительно подошла к соседней двери и осторожно позвонила. Дверь открылась мгновенно, словно хозяйка только и ждала сигнала. В проеме показалось лицо маленькой интеллигентной старушки с внимательными умными глазами. Цепочку она не снимала.
   "Это добрый знак, - подумала Ольга. Она была уверена, что все это время, пока они звонили, бабушка стояла за дверью и наблюдала за ними через глазок. - Пожилая леди любопытна и каждый раз интересуется тем, кого привез лифт".
   - Слушаю вас, - с расстановкой произнесла хозяйка четырнадцатой квартиры.
   - Мы знакомые Елизаветы Андреевны. Приехали сегодня из Санкт-Петербурга, - не моргнув глазом, соврала Ольга. - Мы с ней созванивались в конце апреля. Она обещала нас приютить на несколько дней.
   - А откуда вы ее знаете? Она мне никогда не говорила, что у нее есть знакомые в Ленинграде.
   - Моя мама была дружна с ее мужем Борисом Ефимовичем, - продолжала на ходу сочинять Ольга. - Мы приехали на научную конференцию, знакомых у нас здесь нет. Созвонились с Елизаветой Андреевной. Она вспомнила маму и предложила нам остановиться у нее.
   - Что же вы ей перед отъездом не позвонили еще раз? У нее могли измениться планы.
   - Но она сказала, что никуда не уезжает, - совсем "расстроилась" Тарасова. - А что, она все-таки уехала?
   - Уехала. Очень надолго уехала, - старушка вздохнула и сняла цепочку. - Прошу вас, заходите.
   Квартира была двухкомнатной. Ольга сразу ощутила тот знакомый запах, свойственный квартирам, где живут пожилые люди. "Почему у стариков всегда так пахнет?"
   - Значит, вы ничего не знаете?
   - Нет, - Тарасова была абсолютно невозмутима.
   - Нет больше Елизаветы Андреевны, умерла она.
   - Как умерла? - почти хором спросили "ленинградки".
   - Прошу вас, присаживайтесь. Я вас сейчас чаем напою.
   Хозяйка оставила обеих женщин в большой комнате, а сама отправилась на кухню. Через пятнадцать минут она принесла в гостиную поднос с чаем, чашками и нехитрым угощением.
   - Вам покрепче налить? Вот, кладите сахар, берите конфеты. Я сама пью чай чистым. Сахар и конфеты убивают его вкус.
   Она разлила чай по чашкам, села напротив подруг и внимательно посмотрела на них.
   - Думаю, что нет нужды рассказывать вам о смерти Елизаветы Андреевны? Не так ли?
   Обе гостьи замерли от неожиданности.
   - Только не говорите мне снова, что сегодня утром вы приехали из Ленинграда, - пожилая женщина упорно не признавала новое-старое название "Санкт-Петербург".
   Ольга готова была провалиться сквозь землю. То же чувствовала и Алла.
   - Милые дамы, я родилась в Москве и живу здесь уже почти восемьдесят лет. Кстати, зовут меня Софья Михайловна. А вас как?
   - Меня Ольга, подругу - Алла, - Тарасова от смущения совсем растерялась.
   - Московский говор я не спутаю ни с каким другим. Вы обе коренные москвички. Ленинградцы говорят совсем по-другому.
   - А если мы родились в Москве, а потом переехали в Ленинград? - Алла первой пришла в себя и спросила уже совсем спокойно, как бы предлагая хозяйке игру. Ей понравились живой ум и проницательность старушки.
   - Если бы вы родились в Москве, вам не нужно было искать ночлег у малознакомого человека. У вас наверняка остались бы здесь родственники, друзья. К тому же я что-то не вижу ваших чемоданов...
   Подруги были потрясены безупречной логикой Софьи Михайловны. С такой логикой и наблюдательностью она могла бы стать отличным свидетелем.
   - Как же вы не побоялись нас впустить? Вы ведь сразу поняли, что мы лжем?
   - За восемьдесят лет жизни я научилась отличать хороших людей от плохих. Полагаю, вас тоже обеспокоила столь внезапная смерть Елизаветы Андреевны?
   - Смерть в девяносто лет вряд ли можно назвать внезапной, - усомнилась журналистка и тут же осеклась. Ее пожилой собеседнице могли не понравиться такие слова.
   - Еще как можно! - совсем не обиделась Софья Михайловна. - Конечно, Елизавету Андреевну нельзя было назвать абсолютно здоровым человеком. И печень у нее пошаливала, и желудок не всякую пищу принимал. Она почти двадцать лет соблюдала строгую диету: жирное, соленое, острое в рот не брала. Из-за нее и я страдала. Когда собирались вместе, а это часто бывало, приходилось вместе с ней есть постную пищу. Но сердце у нее было абсолютно здоровое. Не то, что у меня. В феврале она делала электрокардиограмму, так вся поликлиника сбежалась посмотреть на старушку, у которой сердце работало, как у тридцатилетней!
   - Инфаркт, бывает, настигает внезапно и совсем молодых, - резонно возразила Ольга.
   Софья Михайловна задумчиво посмотрела в окно. Потом вдруг решилась:
   - Я расскажу вам все подробности ее смерти, только вначале хочу знать правдивую историю того, зачем вы сюда пришли.
   Ольга вкратце, опуская большинство деталей, рассказала о покушении на ее подругу Веру Чернецкую. Она также сказала, что Вера была подругой Марины Редниковой, которая в последнее время была дружна с Елизаветой Андреевной Гольдштейн. В результате всего этого она вместе с подругой-журналисткой и оказалась сегодня перед дверью пятнадцатой квартиры.
   - Уж не знаю, какую связь вы усмотрели между моей соседкой и покушением на вашу подругу, но скажу одно - со смертью Елизаветы Андреевны связано много странных обстоятельств.
   - Пожалуйста, Софья Михайловна, расскажите! - взмолились подруги.
   - Это было ровно две недели назад. Я в последнее время неважно себя чувствую. Давление, наверное. Сплю плохо, постоянно просыпаюсь среди ночи. И в ту ночь я несколько раз вставала. В два часа я в очередной раз проснулась и пошла на кухню принять лекарство. А моя кухня стенка в стенку с Елизаветиной кухней. Мне показалось, что там какой-то шум. Прислушалась, вроде тихо. Думала, показалось. Выпила таблетку и уже хотела снова лечь, как совершенно явственно услышала, что дверь в соседскую квартиру открылась. Или закрылась - я не поняла. Я тут же к дверному глазку. Смотрю, а на лестничной площадке темно. У нас такое случается, если лампочка перегорит. Но обычно кромешной темноты не бывает, так как обязательно немного света пробивается либо с верхнего, либо с нижнего этажей. А тут полная темнота, словно во всем подъезде свет отключили. Мне это сразу не понравилось. Но думаю, мало ли... Продолжаю смотреть в глазок.
   Напротив моей двери окно во двор. Вдруг мне показалось, что на фоне окна мелькнула тень. Я бы даже поклялась, что две тени. Я еще подождала. Решила, если кто-то есть, обязательно вызовет лифт, и я его увижу. Не пойдет же человек пешком с пятого этажа в потемках. Долго стояла, даже дышать боялась, чтобы не выдать себя. И внезапно я даже не услышала, скорее почувствовала, что кто-то стоит возле моей двери и тоже прислушивается. Сердце в пятках, в висках колотится, но стою, не двигаюсь. Минут пять, наверное, это длилось, но мне показалось вечность. После этого человек почти бесшумно спустился по лестнице. Я это поняла по тому, что его тень еще раз мелькнула напротив окна.
   Конечно, в эту ночь я уже больше не заснула. Все мучилась - позвонить Андреевне или нет. Ведь это мог быть просто посторонний человек, который спускался с верхнего этажа. Возле двери Елизаветы он мог споткнуться. Этот шум я вполне могла принять за открывание двери. Думаю, сейчас позвоню среди ночи, разбужу ее, испугаю. В общем, не стала, решила дождаться утра.
   Софья Михайловна ненадолго прервалась, чтобы долить себе чаю. Сделав глоток, она продолжала:
   - Лиза обычно вставала не раньше девяти, медленно завтракала и не любила, когда ей в это время звонили. Может даже не взять трубку. Короче, ждать мне пришлось до десяти. В десять звоню, звонков двадцать дала - не подходит! Я снова набираю номер - опять безрезультатно. Тогда я вышла на площадку, стала в дверь колотить. Ничего. Страшно мне стало за мою Лизоньку, очень страшно, - и тут впервые у Софьи Михайловны дрогнул голос. Она замолчала, пытаясь перебороть подступавшие слезы.
   Ольга поразилась тому, как удается этой пожилой женщине владеть собой. Судя по всему, с покойной у нее были очень близкие отношения.
   Помолчав и немного успокоившись, Софья Михайловна продолжала:
   - Ждать больше было нечего, и я пошла звонить участковому. Он у нас парень неплохой, но вечно измученный какой-то. Мне его всегда жалко было. Звоню, а сама боюсь - вдруг не захочет ехать и скажет звонить в "02". С нами-то, стариками, не особенно церемонятся. К счастью, он меня внимательно выслушал и обещал скоро приехать. "Скоро" получилось через час.
   Взломали дверь быстро. Какие на наших дверях замки - шпилькой можно открыть. В общем картину застали такую - Лизонька лежит на кровати, руки мирно сложены на груди, глаза открыты. Приехавший врач скорой помощи бегло осмотрел ее и констатировал смерть от инфаркта.
   Пока милиционеры и врачи суетились возле покойной, я быстро прошлась по квартире. Везде порядок, никаких признаков борьбы или чего-то другого подозрительного. Вы бывали у нее в квартире?
   - Нет, никогда. Мы ее даже не знали.
   - Ну, если бы вы бывали у нее дома, вы бы поняли, что меня обеспокоило. У нее всегда был идеальный порядок. Она хоть и старый человек, но за чистотой следила педантично. Поэтому даже малейшее нарушение порядка бросилось бы мне в глаза. Так и произошло.
   Ольга и Алла насторожились.
   - Лиза всегда спала в ночной рубашке. Днем она ходила по дому в длинном халате. Но перед сном, как только снимала халат, она вешала его на плечики и убирала в шкаф. Она не терпела, когда одежда висела на спинках стульев и всегда из-за этого привязывалась ко мне. Если даже она снимала халат только на час, она все равно убирала его в гардероб. А в этот раз я сразу обратила внимание на то, что халат был переброшен через спинку стула в комнате. Он был аккуратно сложен, бережно повешен на спинку. Но это не в ее характере! Она даже когда болела, не позволяла себе таких вещей!
   Мне это сразу не понравилось. Но участковый даже не стал меня слушать. Отмахнулся, как от назойливой мухи. "Человек в девяносто четыре года умирает в собственной постели от инфаркта. Да я могу только мечтать о такой смерти!" - всего лишь и сказал мне.
   Врач тот и вовсе отрезал: "Признаков насильственной смерти нет, поэтому никакого вскрытия не будет".
   Через два дня ее прямо из морга отвезли на кладбище. Вот и вся история.
   - Скажите, Софья Михайловна, а какие события предшествовали ее смерти?
   - Все началось с картины. О том, что у нее есть работа Рубенсв, не знала ни одна живая душа. Даже мужу она об этом никогда не рассказывала. Лиза очень боялась, что картину конфискует советское правительство или, что еще хуже, ее украдут. Этот портрет никто никогда не видел, вплоть до марта этого года.
   А в марте с ней случилось одно приключение. Она была человеком очень осторожным, всегда аккуратно переходила улицу. Но однажды ей лень было спускаться в подземный переход, и она решила перейти улицу в неположенном месте. Ее чуть не сбила машина. Хорошо, опытный водитель попался. Сумел увернуться и не задел ее. Но испугалась она очень сильно. И с тех пор стала бояться внезапной смерти. Не вообще смерти, а именно внезапной. Меня это немного удивляло. По мне лучше не знать, что умираешь. Я все ее пытала на этот счет. И в один прекрасный момент она мне открыла причину. Причина была в картине. Вы знаете историю этой картины?
   - Нет, откуда?
   - Тогда я должна вам рассказать.
   Эта картина была жемчужиной коллекции ее прадеда, графа Михайлова. С нее и началось его собрание. Он получил полотно в начале девятнадцатого века от своей возлюбленной, знатной замужней дамы. Он тогда был молодым офицером, красавцем. А дама была женой английского посланника, лорда Блэквуда. Роман их длился около двух лет, граф берег честь своей возлюбленной, сохраняя в тайне их связь. Однако, так или иначе, но наступил момент, когда у лорда закончился срок пребывания в России, и ему предстояло возвращаться на родину. Можно лишь догадываться о том, какие черные дни наступили для влюбленных.
   Но расставание было неотвратимо. На прощание в знак вечной любви леди Блэквуд подарила графу Михайлову портрет знатной флорентийки работы Рубенса. Это картина почти сто лет украшала дом Михайловых на Мойке в Санкт-Петербурге. В начале 1918 года девери матери Елизаветы эмигрировали во Францию, прихватив с собой всю дедовскую коллекцию. Лишь Рубенса матери удалось спрятать. В том же восемнадцатом году она вместе с маленькой дочерью переезжает в Москву в надежде отыскать там сведения о муже, который, как потом выяснилось, погиб еще в первые годы революции.
   Так мать и дочь осели в Москве. И вот имея такое сокровище, они всю жизнь прожили фактически в нищете.
   Она мне показывала этот портрет, я не большой знаток живописи, но эта картина завораживает. Можно часами смотреть на эту неизвестную даму, которая вроде бы и смотрит на вас, но в то же время и куда-то сквозь вас, словно видит что-то далекое, ведомое только ей одной.
   И вот после того случая, едва не завершившегося наездом на Лизу, она стала бояться, что после ее смерти картина может попасть в руки невежды, который не сумеет оценить находку и отправит ее в... мусорный контейнер. И именно тогда я ей подала идею кому-нибудь завещать свое сокровище. О том, чтобы завещать ее государству, не было и речи. "Меня государство лишило всего: отца, дома, титула, имущества, а я ему в благодарность бесценное сокровище? - возмущалась она, - Ну уж увольте!" А вот над предложением оставить картину Марине Редниковой она всерьез задумалась. Марина - славная женщина. В последние годы Елизавета без нее не обошлась бы. В конце концов она приняла решение написать на нее завещание.
   - Скажите, Софья Михайловна, а почему она поставила такое экстравагантное условие - обязательно продать картину?
   - Это легко объяснимо. Она говорила так: "Я всю жизнь прожила в нищете, в страхе, имея такое сокровище, не хочу, чтобы кто-то другой повторил мою ошибку. Пусть Марине достанутся деньги от продажи картины, и она сможет обеспечить себе достойную жизнь. Да и безопаснее". Кстати, именно Марина уверила ее в том, что государство не имеет права конфисковать эту картину. По крайней мере теперь, и Лизавета может не опасаться огласки. Но Лиза все равно долго не хотела отдавать картину на экспертизу - боялась. Марине с большим трудом удалось ее уверить в том, что в домашних условиях экспертизу не проведешь. Для этого нужна приборы, химический анализ и так далее. В общем отдала. Марина же и приводила покупателя.
   - Покупателя? - новый неожиданный персонаж явно заинтересовал слушательниц. - Вы видели его?
   Софья Михайловна откровенно смутилась от такого вопроса.
   - Как вам сказать, - нерешительно начала старушка, - видите ли...
   - Вы, наверное, видели его через дверной глазок? - пришла ей на выручку Ольга Тарасова.
   - Да, именно так. Поймите меня правильно. Особых развлечений у людей моего возраста не так много. Мне ведь интересно было знать, как выглядит человек, способный заплатить такую огромную сумму. Я и посмотрела в глазок, когда Марина его привела.
   - Опишите его, пожалуйста, - попросила Ольга.
   - Я видела только его лицо в профиль. Светлые волосы, очки, очень длинный нос. Что еще? Пожалуй, это все. Лиза мне потом подробно доложила о нем. Сказала, что он из Прибалтики, говорит с сильным акцентом, интеллигентный, разбирается в искусстве. Лизавете он в общем-то понравился. Готов был заплатить полную рыночную стоимость картины.
   - А ей сообщили, какие выводы сделал эксперт?
   - Нет, она не дождалась. Правда, Редникова говорила, что потребуется всего неделя, но не вернула картину до сих пор.
   Ольга хотела сказать, что и не вернет уже, но передумала. Этой женщине и так уже достаточно выпало переживаний.
   - А завещание она успела написать?
   - Думаю, что нет. Я бы знала. Но пусть Марина не беспокоится - я подтвержу ее право на картину.
   - И еще, Софья Михайловна, еще один важный вопрос. Вспомните ночь смерти Елизаветы Андреевны. Может быть, наблюдая тогда в глазок за ночным посетителем, вы сумели хотя бы немного разглядеть фигуру человека?
   - Нет, - с сожалением призналась старушка. - Но в одном могу поручиться - это была женщина.
   - Почему вы так уверены?
   - Я видела только силуэт, и это было мгновение. Но то, что прическа была женской, - это я заметила. Такая же, как у Марины. Она даже говорила мне ее название, но я теперь не вспомню.
   - Каре?
   - Да! Она называла ее "каре". Точно!
   - Так, возможно, это была сама Марина?
   - Нет, Марина, кажется, как раз была в командировке в Нижнем Новгороде. Так, по крайней мере, она сказала. Ее и на похоронах не было, приехала только через два дня.
   Когда Ольга и Алла уже прощались с хозяйкой, Софья Михайловна вдруг что-то вспомнила:
   - Подождите, у меня еще кое-что есть, - и она скрылась в комнате. Через минуту она вернулась, держа в руках объемный пакет.
   - Вот, это письма Елизаветы. В квартире не было ничего ценного, но мне не хотелось, чтобы эти письма попали в чужие руки. Я их взяла незаметно, чтобы участковый не знал. Возьмите их. Возможно, они чем-то помогут вам. Только прошу вернуть их мне потом. Они мне дороги...
   Внизу Ольга внимательно осмотрела подъезд и нашла то, что искала. Это был выключатель. Она подошла и нажала кнопку - свет погас.
   - Подожди, я посмотрю на других этажах, горит там или нет. Через пять минут Тарасова вернулась на первый этаж лифтом.
   - Нигде не горит. Значит, любой мог войти и отключить свет во всем подъезде.
   Когда подруги вышли из дома, Ольга взглянула на часы. Как быстро пролетело время. Оказывается, они были у соседки Гольдштейн без малого два часа. Они сели в машину, Алла завела мотор.
   - Ну, и что ты обо всем этом думаешь? - спросила Алла.
   - Пока не знаю...
   - А насчет халата - ты считаешь это серьезно?
   - Бог с ним, с халатом. Я знаю одно - во сне люди часто умирают от инфаркта. Но глаза у них при этом всегда закрыты. Говорю это тебе, как медик.
   - Но она могла проснуться за минуту до смерти.
   - Конечно, могла, - спокойно согласилась Ольга. - Но тебе не кажется странным, что все люди, причастные к картине, так или иначе пострадали? Марина убита, Елизавета Гольдштейн умерла, на Веру Чернецкую совершено нападение.
   - Но это может быть трагическим стечением обстоятельств!
   - Все может быть, Алла! И Вера с Мариной могли стать жертвами баскаковского маньяка, и Елизавета Андреевна могла просто умереть от старости. Если бы не одно "но" - они связаны между собой картиной.
   - Хорошо, допустим. Но ты не станешь отрицать, что выгоду от продажи картины могла получить только Редникова. Тогда почему она убита?
   - Мы же не знаем всего. Ее могли спутать с Чернецкой. Либо, что более вероятно, ее смерть тоже кому-то выгодна. Софья Михайловна тоже не все знает, возможно, у Гольдштейн все-таки есть наследники. И им могло не понравиться, что такая дорогая вещь достанется совершенно постороннему человеку.
   - Да, я об этом не подумала...
   - Могут быть и другие версии. Смерть Марины Редниковой выгодна также этому неизвестному покупателю картины, любителю живописи. Где сейчас картина? Неизвестно. Может быть у него. И смерть Марины освобождает его от необходимости платить огромные деньги.
   - А Веру за что?
   - Алла! Ну, пошевели мозгами! Смерть Чернецкой нужна, чтобы скрыть факт фальсификации и продать картину как работу Рубенса. Ее потому и пытались убить, чтобы не раскрылась правда о так называемом "Рубенсе". Ведь картина из сокровища превратилась в рядовую поделку, которые сотнями крутятся на рынке живописи.
   - Тогда получается, что кому выгодно устранение Марины, тому не выгодна смерть Веры. Одно противоречит другому.
   - Никакого противоречия нет, - Ольга уже начала терять терпение из-за того, что приходилось объяснять очевидные вещи. - Смерть Веры действительно выгодна только Марине. Разоблачение могло повредить только ей, и сделка бы не состоялась. Если попытаться восстановить хронологию событий, то все могло происходить следующим образом. Марина получает в наследство дорогую картину и сама заинтересована поскорее продать ее. Некто хочет купить, но не хочет платить большие деньги. Или не имеет их. Планы Марины нарушает Вера, заявляя, что полотно является фальсификацией. Марина замышляет убийство Веры, чтобы правда о картине не открылась. В то же самое время любитель живописи готовит устранение самой Марины, чтобы заполучить картину даром. При этом в каких-то делах они становятся сообщниками - например, когда приходится убить Елизавету Андреевну, поскольку пока владелицей картины является она.
   - Остается вычислить сообщника, - решительно подытожила Алла.
   - Или найти картину, - задумчиво добавила Ольга.
   - Интересно, кто-нибудь проводил обыск на квартире Редниковой?
   - А на каком основании? Официально она является жертвой. К тому же я не думаю, что она хранила картину дома. Искать у ее родственников, знакомых и друзей - дело бесперспективное. Она вполне могла арендовать сейф в банке. Ищи теперь по Москве.
   - И что же нам делать?
   - Что делать? Читать! - И Ольга сжала в руках пакет с письмами. - Я не уверена, что мы что-то найдем здесь, но попытаться можно. Все равно у нас больше ничего нет.
   Подруги договорились, что Алла вечером приедет к Ольге, и вместе они займутся изучением писем.
   Когда они выезжали со двора, следом за ними, дождавшись, когда "Фольксваген" Сурковой скроется в арке, тронулась с места потрепанная "пятерка" неприметного серого цвета.
   Дорогой обе женщины продолжали обсуждать сложившуюся ситуацию.
   - По крайней мере ясно одно - со смертью Марины Вере перестала угрожать опасность. Ведь устранение Чернецкой было выгодно только Редниковой. Покупатель скорее всего и не подозревает об ее существовании. После неожиданных выводов экспертизы, сделанных художницей, Марина ни в коем случае не допустила бы их знакомства. Вместе с тем...
   Ольга вдруг замолчала на полуслове. Алла, не глядя на нее, ждала продолжения. Если бы она на секунду оторвалась от дороги и взглянула на попутчицу, то очень удивилась бы. Ольга сидела, не двигаясь и уставившись в одну точку. Она смотрела в правое боковое стекло. Еще когда они поворачивали с Большого Каретного на Садовую-Самотечную, она обратила внимание, что за ними готовится к повороту серый автомобиль. Сейчас они почти доехали до станции метро "Таганская" и выстраивались в очередь, чтобы повернуть на Большие Каменщики. Ольга жила в Кожухове. С Больших Каменщиков по прямой десять минут езды до ее дома. И она снова заметила в нескольких метрах от них серый автомобиль. Тарасова обернулась, чтобы получше разглядеть водителя через заднее стекло "Фольксвагена". Однако не успела. Хозяин "пятерки" ушел на правый поворот еще до метро. Она даже не поняла - мужчина это или женщина. Человек был в темных очках.
   - Ты чего замолчала? - не выдержала, наконец, Алла.
   - Мне уже начала мерещиться слежка. Показалось, что какая-то серая машина за нами увязалась. Слава Богу, она свернула.
   Возле Ольгиного дома Алла затормозила.
   - Приехали. Я не прощаюсь, - оно подала Тарасовой пакет с письмами. - До вечера.
   Подходя к своему подъезду, Ольга вдруг почувствовала необъяснимую тревогу. И тут же разозлилась на себя. "То с Венерой побоялась через лес идти, то слежка мерещится, а теперь и в собственный дом опасаюсь войти".
   Вид массивных железных дверей с кодовым замком, который совсем недавно установило правление их кооператива, немного успокоил ее. Она приставила ключ к замку, услышала сигнал и спокойно открыла дверь. И чуть было не выскочила назад. Света в подъезде не было. Ольга замерла, не решаясь двинуться с места. Она стояла, прислонившись к входным дверям и прижимая к груди письма.
   Глаза постепенно начали привыкать к темноте. В общем-то в подъезде не так уж и темно было. На улице день, и через окна на втором этаже свет все-таки доходил вниз. И все же она боялась пройти к лифту. Осторожно рукой она нащупала кнопку открытия дверей, и как только дверь разблокировалась, спиной открыла ее и выскочила на улицу. И чуть не сбила с ног соседского парня, который собирался войти.
   - Здравствуйте, Ольга Вадимовна.
   - Ой, Алеша, здравствуй! - Тарасова готова была расцеловать парня.
   - Ты домой?
   - Ну, да, - пробасил парень, не понимая, куда еще он может пойти в своем подъезде.
   - Поможешь мне открыть дверь в квартиру? Замок что-то заедает.
   Вместе они зашли в дом, пробрались к лифту. Он стоял на первом этаже. Ольга все это время озиралась. Подъезд был пуст. На седьмом этаже оба вышли. Алексей взял у нее ключ, вставил в замок, и дверь сразу же открылась.
   - Все в порядке у вас с замком.
   - Да? Значит, я не тот ключ вставляла.
   И понимая, что выглядит очень глупо перед соседским парнем, она поспешила поскорее скрыться за дверью. Лишь дома она смогла вздохнуть спокойно. "Совсем нервы расшатались".
   До шести часов еще было достаточно времени. Она прошла на балкон, сняла высохшее белье. Надо было погладить. Ведь завтра Сергей приедет за ней, чтобы снова увезти на дачу. Необходимо все успеть сделать до его приезда. Но письма не давали ей покоя. И отложив все, она развернула пакет. В пакете лежала обычная картонная папка, а в ней были, разложенные на две стопки, письма и открытки. Ольга принялась читать.
   Странное ощущение испытывает, наверное, каждый человек, читая письма, адресованные не ему. Когда Ольге приходилось читать письма великих писателей, опубликованные, как правило, в конце собрания сочинений, у нее всегда было чувство, что она залезает в чужой карман. И каждый раз задавала себе вопрос: а есть ли вообще такое право предавать гласности личные письма пусть даже выдающихся личностей. И сейчас, доставая пожелтевшие листочки из конвертов, она вновь заколебалась, правильно ли она поступает.
   Но подумав о том, что эти письма могут дать ответы на многие вопросы, Тарасова решительно отбросила всякие сомнения. В этих письмах была вся жизнь Елизаветы Андреевны Гольдштейн, а девичестве Михайловой. Бывшая графиня обладала удивительным слогом - изящным, но в то же время простым и понятным. Были здесь письма и к мужу, и к матери, а также от них ей. Но сохранилось их так мало, что Ольга поначалу удивилась, а потом догадалась: "Да они просто редко расставались".
   Несколько писем было от подруг Елизаветы. Но основную часть пачки составляли бесчисленные открытки с поздравлениями. "Вот уж точно клад для филокартистов", - подумала Тарасова, разглядывая красивые картинки. Здесь были открытки, датированные даже 1946 годом. Они были почти черно-белые, лишь с небольшим коричневым отливом.
   Ольга читала бесхитростные пожелания счастья, здоровья, любви. Наверное, пройдет еще сто, двести, триста лет, а люди все равно будут желать друг другу именно этого.
   Последней в пакете была совсем новая твердая папка, перевязанная тесемкой. Ольга бережно развязала узел. Внутри лежали совсем уже ветхие листки. На них были крестообразные рубцы, говорившие о том, что странички долго хранили, сложенными вчетверо. Они были настолько истертые, слежавшиеся, что Ольга даже испугалась, что они рассыплются прямо у нее в руках. Правда, у Тарасовой возникло чувство, что документ совсем недавно кто-то смотрел. Странички бережно были проложены совсем свежей калькой, какой пользуются архивные работники.
   С первого взгляда Тарасова поняла, что наткнулась на нечто очень важное. Если люди бережно хранили столько лет этот документ, значит, он имел для них большое значение.
   Это были две странички мелкого текста, написанного от руки. Здесь поработало и время, и, видимо, частое обращение к этим листкам. На сгибах текст исчез почти полностью, в других местах чернила выцвели настолько, что с большим трудом можно было разобрать отдельные буквы. Одно было бесспорно - документ был написан на языке с латинским алфавитом.
   Ольге хотелось плакать. Ей казалось, что вот они ответы на все ее вопросы, вот итог ее исканий. Она держит в руках какой-то важный документ и... не может его прочесть. "Как мартышка и очки", - горько усмехнулась Ольга. Ей не хотелось сдаваться, не хотелось признаваться даже самой себе, что вот здесь она бессильна. Она порылась в ящиках и достала старую отцовскую лупу, через которую ее батюшка любил рассматривать свою коллекцию марок. Линза была с очень большим увеличением. Новоявленная исследовательница аккуратно разложила рядом два листка, включила лампу, вооружилась лупой и принялась сантиметр за сантиметром изучать загадочный манускрипт.
   - Да это же письмо! - вдруг осенило Ольгу.
   Она проворно поменяла странички местами. На левом листе текст начинался с отступом от верхнего края. Первая фраза была короткой и расположена посередине.
   - Обращение! Это обращение к адресату, не иначе!
   Ее настолько захватило это открытие, что она не услышала звонка в дверь. И Алле пришлось снова и сова нажимать на кнопку звонка, пока дверь не открылась. Ей было достаточно одного взгляда на родственницу, чтобы понять - случилось нечто экстраординарное.
   - Не дождалась меня! Я так и знала, что ты без меня начнешь, - догадалась Суркова о причине возбуждения приятельницы. - Давай, рассказывай.
   - Вот смотри, - начала Ольга, когда обе плечом к плечу склонились над столом, - на левой страничке текст отступает от верха. Первая фраза короткая и написана по центру. Так обычно люди начинают письма. На второй страничке текст идет сверху вниз, но вверху свободного места почти нет, а внизу осталось. Здесь письмо заканчивается. Но это не главное. Возьми лупу и смотри сюда! - и Ольга ткнула пальцем в нижний правый угол второго листочка. - Видишь что-нибудь?
   - Цифры какие-то... Один, восемь, шестерка... или ноль, тройка.
   - Не цифры, - Ольга выдержала паузу, наслаждаясь производимым эффектом, - а дата! И посмотри, какая дата. Тысяча восемьсот третий год!
   - Начало позапрошлого века. Вот это да! Ты сумела его прочитать?
   - Вот с этим сложнее, - спесь мгновенно слетела с Тарасовой. - Даже если бы оно было написано по-русски, его невозможно разобрать. А здесь явно иностранный язык.
   - Это французский. Я уверена в этом. В девятнадцатом веке вся русская знать переписывалась по-французски.
   - А кто сказал, что это письмо писал русский, и что оно вообще написано в России?
   Ольга вздохнула. Пока она не представляла, что делать дальше с этим письмом.
   - Что будем делать? - словно прочитав ее мысли, спросила Алла.
   - С этой рукописью может разобраться только специалист. Я не знаю, как на такого человека выйти. Может, у тебя какие-то соображения?
   - Сразу вот так не могу сказать. Надо подумать.
   - Думай, но только поскорее. Завтра Сергей отвезет меня на дачу. Письмо пусть будет пока у тебя. Если что-то придумаешь, оно будет под рукой. И знаешь, у меня есть еще одна идея. Было бы неплохо проверить окружение Редниковой, чтобы отыскать след картины. Ведь где-то же она сейчас лежит!
   - Может и лежит, а может и уже висит на стене в чьей-то красивой гостиной. Если, конечно, она вообще в России.
   - Меня все больше и больше интересует личность этого таинственного любителя живописи. Думаю, он мог бы много интересного рассказать. Вот поэтому, Аллочка, тебе предстоит посетить одно учреждение, где работала Редникова. Возможно, там видели этого незнакомца.
   - Я как раз завтра до обеда свободна. Диктуй название.
   - Место работы тебе придется выяснять самой. Попробуй позвонить Софье Михайловне. Думаю, она знает.
   - А у Веры нельзя спросить? - чувствовалось, что Алле не хотелось лишний раз беспокоить старушку.
   - Я не могу узнать у Чернецкой. Представь себе состояние человека, у которого на днях убили подругу, и самого чуть не задушили. Она начала понемногу успокаиваться, а тут я снова верну ее к реальности. Попробуй сама.
   - Придется.
   Алла аккуратно сложила письмо в папку и убрала ее в сумку. Подруги распрощались, договорившись созвониться на следующий день к вечеру.
   Оставшись одна, Тарасова взяла чистый лист бумаги, карандаш и начала чертить схему. Она решила собрать все факты воедино, проследить связь между ними и выявить все несоответствия. Когда работа была закончена, у Ольги в голове выстроилась последовательная и логичная цепочка всех происшедших событий. В ней отсутствовали лишь три важных звена.
   Первое звено - кто следил за ней, когда она ходила к Скороходовым и получила там конверт. Второе звено - почему убили Диану. Ведь даже если она видела в ночь перед убийством самого убийцу, что с того? Если она его не знала, то ничего особенного. Ну, видела и видела. Значит, она знала этого человека. Кого? И, наконец, третье звено - кто выкрал конверт?
   Во всей этой истории главными являются три фигуры - Гольдштейн, Редникова и Чернецкая. Елизавета Андреевна и Марина к тому времени были мертвы. Вера сама является жертвой, но даже если отбросить этот неоспоримый факт, все равно ее нельзя включать в число подозреваемых. Как только Ольга получила конверт, она тут же распрощалась с Людмилой и пошла домой, никуда не заходя. Когда они подъехали на машине Бригса, Чернецкая по-прежнему копалась на грядке и потому физически никак не могла обогнать машину, если предположить, что это она следила.
   Это значит, что существует еще один человек, который по крайней мере один раз был совсем рядом и следил за ней, когда она ходила к Скороходовым. А выкрасть конверт он вполне мог поручить тому же Анатолию за хорошую мзду. Интересно, если попытаться расспросить Толю - признается или нет? До тех пор, пока она не выяснит личность этого четвертого участника драмы, она не сможет решить проблему второго отсутствующего звена - картины. Итак, вся надежда на завтрашний вояж Аллы. За Суркову Ольга не беспокоилась. Если уж кто-то что-то знает у Редниковой на работе, она сумеет это выяснить. Ну, что ж, доживем до завтра.
   "Но что же такое поставлено на кон, если убийца уже лишил жизни двух человек, а одна едва осталась в живых после встречи с ним?" - не переставала задавать себе этот вопрос Ольга.
  
   В тот же вечер Алла Суркова позвонила Софье Михайловне. Она не стала ходить вокруг да около и напрямую спросила, не знает ли та, где работает Марина Редникова.
   - Конечно, знаю. Она работает в нашей районной библиотеке, куда была записана Елизавета. Туда ее направил или направила кто-то из знакомых Лизы. Она искала какую-то книгу, я сейчас уже не помню, какую именно. Память, знаете ли. Вот ей и посоветовали обратиться к Марине Редниковой. Так они и познакомились несколько лет назад.
   "Слава Богу, что не на заводе, - подумала Суркова. - Иначе пришлось бы долго объяснять, почему на завод пришел корреспондент газеты "Культура".
   На следующий день в десять часов утра журналистка уже стояла перед входом в библиотеку. В это время здесь почти никого не было. В читальном зале сидели два человека и среди книжных стеллажей расхаживали еще трое. Марина работала в архивном отделе, который находился в полуподвальном помещении. Когда Алла вошла в архив, она удивилась, насколько скромной и даже убогой была обстановка в этом помещении. Такие столы Алла видела в последний раз лет двадцать назад в редакции одной районной газеты в Сибири, где была в командировке.
   - Что, удивлены нашей роскошью? - весело спросил чей-то веселый голос.
   Только теперь Алла заметила за одним из таких столов немолодую уже сотрудницу в очках с толстыми линзами. Алла сочла за лучшее не заострять внимания на состоянии библиотек, иначе это могло вылиться в долгий разговор на эту тему, а она пришла совсем за другим.
   - Меня зовут Алла Суркова, я из газеты "Культура". Готовлю материал о неизвестной картине Рубенса, которая была недавно обнаружена...
   - Это не Рубенс, - почти прервала ее женщина в очках.
   - Вы знаете, о чем идет речь?
   - Конечно, мне Марина сама рассказывала. Вы ведь о картине, которую ей хотела отдать Гольдштейн?
   - Да, именно о ней. Но ведь это еще окончательно не установлено. Эксперт мог ошибиться.
   - Чернецкая - это эксперт, подруга Редниковой - не могла ошибиться. Сама Марина так говорила. Расстроилась, конечно, очень. Она уже планы строила, как потратить эти деньги. Между прочим, собиралась сделать в библиотеке ремонт за свой счет, если все получится. Но, видно, не суждено. Придется вам еще послужить нам, - и она бережно погладила корявую крышку стола.
   - Хотелось бы посмотреть на эту картину. Она осталась у Редниковой?
   - Полагаю, что да.
   - А где она сейчас может быть?
   - Не знаю. Марина жила с теткой. После похорон я не видела Надежду Алексеевну. Но я могу вам дать ее телефон. Хотя ей сейчас скорее всего не до картины.
   - А вы не знаете того человека, который хотел купить картину? - осторожно без всякой надежды спросила Суркова.
   - Конечно, знаю. Марина очень часто о нем рассказывала.
   Алла постаралась скрыть свою радость и придала своему голосу как можно больше спокойствия:
   - И кто это?
   - Ее знакомый.
   Такой удачи Алла не ожидала.
   - Вы можете рассказать подробнее о нем?
   - Мне известно только, что они познакомились в театре. Вера Чернецкая купила билеты в оперу, но накануне у ее матери обострилось одно из ее многочисленных заболеваний, и ей пришлось остаться дома. Марина пошла одна. Он тоже был на спектакле и обратил на нее внимание. Судя по рассказам, был очень богатый человек. Когда узнал, что у нее есть картина, очень заинтересовался и захотел купить ее, так как давно является собирателем живописи. И сразу предложил ей задаток в размере двадцати тысяч долларов.
   - О, серьезная сумма! Она взяла?
   - А почему не взять? - новая знакомая посмотрела на Суркову недоуменно. - Эти деньги законные, по праву принадлежащие ей. И потом, мне кажется, она спешила. Дело в том, что к тому времени умерла Гольдштейн, не успев написать на нее завещания. Марина боялась, что могут появиться откуда-нибудь законные наследники. Что она могла им противопоставить - устное свидетельство соседки, что Елизавета Гольдштейн собиралась оставить полотно ей? Да не один суд не признал бы этого. Вот она и торопилась продать. К тому же, я убеждена, покупатель ей нравился как мужчина. Она еще именно поэтому хотела, чтобы картина досталась ему. Может, рассчитывала, что это как-то повлияет на их отношения.
   - А на чем основывается ваша уверенность?
   - Судите сами. Как только она получила задаток, тут же пошла и накупила себе тряпок, украшений из белого золота, сумасшедшее кольцо с бриллиантом, сделала у дорого мастера прическу. Если женщина начинает усиленно заниматься своей внешностью, это первый знак, что влюбилась. Не замечали?
   - Значит, Марина уже получила деньги, - игнорируя вопрос, задумчиво произнесла Суркова. - А тут вдруг такой сюрприз...
   - Да, сюрприз не из приятных. Марина ходила сама не своя. Самое ужасное было то, что она потратила почти половину денег.
   - И что она собиралась делать дальше?
   - Я ей предложила выход. Вот видите, у меня на столе журнал "WORLD CULTURE" об искусстве. Это английское издание. Там есть статья о подделках художественных произведений великих мастеров. Сейчас это весьма доходный бизнес. Хорошая подделка стоит от пяти до десяти тысяч долларов. У Марины, судя по оценке эксперта, очень качественная имитация, причем на холсте XVI-XVII веков. Такая как раз и может стоить около десяти тысяч. Я ей сказала, предложи ему эту картину в счет возмещения потраченных денег, а оставшуюся сумму верни.
   - Как она отреагировала на ваше предложение?
   - По-моему, идея ей не понравилась. Она лишь сказала, что у нее есть другой план, потому что появились по ее собственному выражению "новые обстоятельства". Какие - она не стала уточнять.
   - Вы сказали, что это английский журнал? - Алла взяла красочный журнал и стала листать его. - Марина хорошо знала английский?
   - Хорошо - не то слово. Блестяще! Она и кандидатскую защищала на английском языке. У нее тема была - "Библиотеки Великобритании". Она могла без труда читать английские тексты XVII-XIX веков.
   Алла могла себя поздравить. Ей было, о чем рассказать Ольге. Оставалось решить еще одну проблему - письмо.
   - А вы знаете английский язык?
   - Не столь блестяще, как Марина, но научные журналы читаю без словаря.
   - Могли бы вы мне помочь?
   - Давайте попытаюсь...
   - У меня есть одно старинное письмо. Оно настолько древнее, что я не смогла даже язык установить. Посмотрите, пожалуйста. Возможно, вам удастся хотя бы английский исключить.
   Коллега Редниковой важно взяла письмо и, прежде чем развернуть его, надела хлопчатобумажные белые перчатки. Она включила настольную лампу и взяла лупу.
   - Тот, кому оно принадлежало, очень правильно его хранил - калька такая же, какую мы используем, - она достала из своей пачки лист, чтобы продемонстрировать его журналистке. - Правда, сделали это слишком поздно. Текст уже был серьезно поврежден.
   Она долго разглядывала буквы. Потом посмотрела на Аллу через свои толстые линзы:
   - Так что вы хотите от меня?
   "Как же она похожа на рыбу", - мелькнуло в голове у журналистки.
   - Хотя бы, чтобы вы исключили английский.
   - Зачем же его исключать? Письмо, а это именно письмо, написано по-английски.
   - Как вы это узнали?
   - А вы посмотрите сами. Кое-где текст можно разобрать, и отчетливо читается наиболее употребляемое слово в английском языке артикль "the". Видите? Вот еще, еще, - и она переводила лупу с одной строчки на другую. - А вот и целое слово сохранилось -"darling". Это слово, наверное, знает любой, кто и не учил английского.
   Господи, как просто. Алла злилась на себя - она же учила английский. Если бы повнимательнее вчера посмотрела письмо, сама могла бы сделать те же выводы. Как бы тогда вырос ее авторитет в глазах Ольги!
   - А полностью прочесть письмо невозможно?
   - Почему же невозможно? Просто для этого потребуется время. Есть специальные методы восстановления текстов. Профессионалам они хорошо известны.
   - Только эти профессионалы неизвестны мне, - грустно констатировала Алла.
   - Это письмо для вас очень важно?
   - Очень. Я не знаю, что в нем. Но убеждена, что оно прольет свет на всю эту загадочную историю, в которой уже погибли два человека.
   - Сознайтесь, вы не из газеты, - женщина с толстыми очками внимательно смотрела на Суркову.
   - Даю слово, что я журналист. Просто эта история очень тесно коснулась близкого мне человека. И я пытаюсь ей помочь.
   - Ну, что ж, поможем вашему близкому человеку. Записывайте телефон.
   Она продиктовала телефон и имя человека.
   - Это известный профессор Старгородский Иван Алексеевич. Он специалист по расшифровке старых рукописей. Сейчас на пенсии. Если вы сошлетесь на меня, он вам поможет. Я его племянница. Впрочем, я ему сейчас сама позвоню.
   Она набрала номер телефона на старом дисковом аппарате. Алла молила Бога, чтобы профессор оказался дома. Сегодня ей везло. На другом конце сняли трубку. Племяннице не пришлось уговаривать старика. После недолгих объяснений он предложил приехать журналистке прямо сейчас. И Суркова, наскоро, но искренне поблагодарив свою новую знакомую, помчалась на Тверскую, где жил профессор.
   Иван Алексеевич открыл дверь сразу. Видно было, что он готовился к приходу гостьи. На нем был надет пиджак и галстук. Алла любила старых московских интеллигентов, последний оплот чистоты русского языка и хороших манер. Таких ничто на свете не заставит употреблять словечки типа "интерактивный" или "эксклюзивный". Они скажут проще, но в их устах это будет звучать значительнее и красивее. Алла обратила внимание, что на ногах у профессора были не домашние тапочки, а начищенные до блеска туфли. Суркова вспомнила, как совсем недавно была в гостях у одного известного молодого художника. Ей надо было взять у него интервью. Молодой человек встретил ее в домашних тапочках, старых джинсах и байковой рубашке.
   Иван Алексеевич был рад приходу гостьи и не скрывал этого. Он оказался интересным собеседником, и Алла с удовольствием слушала истории об интересных находках и открытиях, которыми была полна жизнь профессора.
   Когда Алла достала письмо, у Старгородского в глазах появился прямо-таки охотничий азарт. "Как же он соскучился по своей работе", - с горечью подумала журналистка. Она шла сюда с твердым намерением предложить профессору за его помощь вознаграждение. Но сейчас решительно отбросила эту мысль, потому что поняла, что своим предложением она может жестоко обидеть этого человека.
   Договорились, что через три дня Алла снова придет к профессору. За это время он попытается восстановить текст, насколько это возможно.
   - Иван Алексеевич, вы же человек опытный и, наверное, сразу можете сказать, на сколько процентов удастся расшифровать написанное, - напоследок робко спросила Суркова.
   - Я хотя и опытный человек, но безответственные обещания не привык давать, - хитро посмотрел на нее Старгородский. - Но специально для вас постараюсь сделать все возможное. Не часто в последнее время мне приходится общаться со столь милыми дамами.
   И он галантно поцеловал ей на прощание руку.
   Сегодня Алла могла гордиться собой. Едва добравшись до редакционного телефона, она стала звонить Тарасовой. Ольга в это время уже ехала в машине с мужем по направлению к своей даче. Когда она слушала рассказ, на лице ее было удовлетворенное выражение, словно в словах подруги она находила подтверждение своим собственным выводам.
   - Кто это? - равнодушно спросил Сергей, когда Ольга отключила телефон.
   - Алла. Она хочет снова приехать в субботу к нам на дачу.
   В Прохоровке все было по-прежнему. Баба Катя возилась со своими розами. Вера снова переселилась в свой домик. На Ольгином участке уже отцвела смородина, и появилось столько маленьких ягод, что можно было ожидать богатого урожая. Ольга с удовольствием принялась за свои обычные дела, соскучившись по своим грядкам и кустам. Вечером, уставшие, супруги пили чай на веранде.
   - У тебя фотоаппарат здесь? - как бы между прочим спросила Тарасова у мужа.
   - Старый "Зенит". А зачем тебе?
   - А длиннофокусный объектив тоже здесь?
   - Здесь. Ты решила заняться фотографией? - Сергей насторожился.
   - Хочу сфотографировать маки на память.
   - И для этого тебе нужен длиннофокусный объектив?
   - Я еще хочу вон ту рощицу заснять. Она мне очень нравится.
   - Тебе же Вера нарисовала ее, - не унимался Сергей.
   - Она не так нарисовала.
   - Ох, Ольга! Опять что-то замышляешь? Ты же обещала мне, - почти рассердился Тарасов.
   - Ты напрасно сердишься. Я действительно буду снимать рощу. И ничего я не замышляю.
   Сергей думал, что она забудет про свою просьбу. Однако перед сном она еще раз напомнила ему про фотоаппарат.
   - Хорошо, завтра утром посмотрю в мастерской. Он там.
   На следующий день, когда Ольга села завтракать, камера уже лежала на столе. Она попросила мужа зарядить пленку, которую предусмотрительно захватила из дома. Когда все было готово, и Сергей вышел, Тарасова быстро нашла пакет и спрятала туда аппарат.
   Картина всего происшествия для Ольги все более и более прояснялась. Сейчас ей необходимо было проверить свою версию. И для этого понадобился фотоаппарат. Предстояло только решить маленькую проблему - как заснять незаметно одного человека. Для выполнения этой задачи ей мог понадобиться помощник. Но это было опасно. Что знают двое, то знают все. Значит, обойдемся без ассистентов, решила Тарасова.
   Был уже вечер. Ее приход к бабе Кате ни у кого не мог вызвать подозрений. Она ходила туда несколько раз на день. И сейчас пришла к своей пожилой соседке с полным пакетом гостинцев из Москвы. Она не смотрела в сторону дачи Бригса. Но чувствовала, что за ней наблюдают. Вскоре появился и он сам, как всегда усевшись в плетеное кресло на улице. Надо было спешить.
   - Давайте, Екатерина Григорьевна, готовьте закуску, будем пить заморское вино.
   - Опять ты меня так называешь! Я же просила тебя.
   - Хорошо, хорошо, баба Катя, иди за редиской, укропом, луком. У меня они не такие вкусные. А я пока все здесь приготовлю.
   Как только старушка вышла за дверь, Ольга тут же достала фотокамеру. Веранда выходила окнами на юг, поэтому там всегда были задернуты тюлевые занавески. С улицы ничего не было видно, а с веранды наоборот все хорошо просматривалось. Аппарат был заранее подготовлен, оставалось лишь навести резкость. Ольга нашла небольшую дырочку в занавеске и вставила туда объектив, быстро навела резкость. Один кадр, второй. Теперь бы дождаться, чтобы он повернулся в профиль. Но Бригс сидел, не шевелясь. Уже показалась баба Катя. "Ну, Бригс, миленький, повернись", - мысленно умоляла англичанина Ольга. И он, словно сжалившись, нехотя повернул голову. Щелк! Успела. Едва она спрятала камеру, тут же вошла хозяйка.
   - Чем же ты занималась? Ничего не приготовила...
   - Да я вот зацепилась взглядом за статью и не могла оторваться, - и ткнула пальцем наугад в лежавшую на столе газету.
   - "Буш грозит Саддаму Хусейну", - по слогам прочитала баба Катя заголовок в газете. - Хм, никогда не думала, что ты интересуешься политикой.
   - Получается, что интересуюсь, - Ольга едва сдерживала смех.
  
   * * *
  
   ...Ольга умела переключаться. Поэтому как не терпелось ей поскорей узнать, что в письме, она не страдала от тягостного ожидания звонка от Сурковой. Она всегда могла найти себе интересное занятие. К тому же на даче это не составляло особого труда. Алла, которую Ольга считала первостепенной лентяйкой (она никогда ничем не помогала ей на даче, за что и удостоилась столь нелестного мнения со стороны своей подруги), наблюдая однажды за тем, как Ольга и Сергей, не разгибая спины, целый день копаются на участке, спросила:
   - Когда-нибудь у вас кончится работа? Уже все построили: и дом, и хозблок, и сауну.
   На что Ольга всегда категорично отвечала:
   - Никогда!
   Звонок, раздавшийся в пятницу утром, к сожалению, не прибавил ей энтузиазма. Она поняла, что ожидание продлится. Позвонила Алла и сообщила, что профессор Старгородский очень сильно заболел, и расшифровка письма откладывается на неопределенное время. Однако Суркова в субботу все равно приехала. И как только они остались наедине, тут же начала допрос.
   - Ты сказала, что картина преступления для тебя абсолютно ясна. Рассказывай!
   - Я могу изложить тебе всю последовательность событий от начала до конца. Но там есть два серьезных пробела. Из-за них вся цепочка рушится. Поэтому я хочу просить тебя выполнить еще одну мою просьбу. Пойдем в дом.
   Убедившись, что они одни и никто не сможет их подслушать, Ольга достала из комода фотопленку.
   - Здесь портрет нашего английского друга. Напечатай эти фотографии и покажи Софье Михайловне. Сделай это так, как показывают в кино, - добавь сюда пару фотографий других мужчин. Когда у человека нет выбора, он довольствуется тем, что есть. Как бы этот принцип не сработал с Софьей Михайловной. Тут ошибки быть не должно. Если она не признает Алекса, вся моя логичная цепочка летит в тартарары.
   - Ну, это прямо-таки шпионские игры! - не сдержалась Алла.
   Суркова сделала еще несколько попыток расспросить подругу, но та молчала, лишь угрюмо уставившись на Аллу. Журналистка проследила за ее взглядом - ей показалось, что Ольга пристально разглядывает ее ноги. На Алле была надета модная льняная юбка с высоким разрезом. Он щедро оголял красивые ноги женщины. Загорелая кожа на ногах блестела здоровьем и упругостью. Ольга протянула руку и погладила атласную кожу голени подруги каким-то странным движением снизу вверх. При этом на ее лице появилось такое выражение лица, словно она сделала для себя открытие.
   - Щекотно, Ольга! - вскрикнула Алла. - Что все это значит?
   - А ты, оказывается, бреешь ноги?
   - Как будто ты не знала! - возмутилась Алла. - Я этого никогда и не скрывала. Что же мне остается, если у меня на ногах растут такие густые волосы. Не всем же так везет, как тебе.
   - Да-да, я понимаю. Как же я сразу не догадалась? Это же так очевидно, - совсем невпопад сказала Ольга.
   - Что очевидно - что я брею ноги? - Алла уже готова была обидеться. Но потом взяла себя в руки, догадавшись, что Тарасова не это имела в виду.
   - Ты можешь яснее выражаться? Я понимаю, что тебя занимают две проблемы - содержание письма и личность покупателя картины. Но если предположить...
   Суркова замолчала, удивленно следя за изменением выражения лица своей подруги. Она так смотрела на ее ноги, словно увидела там что-то ужасное. Затем она перевела взгляд на декольте подруги. Красивый золотой брелок красиво спускался в ложбинку на груди. Этот кулон Алле подарил муж на день рождения. Ольга вытянула шею и заглянула за спину подруги. Увидев там то, что и ожидала, она удовлетворенно покачала головой.
   - Так вот как, значит, это было проделано...
   - Что с тобой, Оля?
   Ольга не слышала вопросов своей подруги. То, что мучило ее все эти дни, не давало покоя, сверлило мозг, вдруг прояснилось в один момент. Словно все эти дни она ходила с повязкой на глазах, а сейчас эту повязку сняли, и она увидела то, что не позволяла увидеть черная ткань. Господи, она всегда гордилась своей наблюдательностью! Как же она не заметила этого вопиющего несоответствия. Хотя, стоп. Почему не заметила? Ведь именно это обстоятельство подсознательно не давало ей покоя все эти дни. Теперь все стало таким очевидным.
   Она очнулась, потому что Алла трясла ее за плечо и с тревогой заглядывала в глаза.
   - Знаешь, что меня сейчас больше всего занимает? - Ольга задумчиво смотрела куда-то в окно.
   - Ты сама говорила - письмо и покупатель, - робко предположила Алла.
   - Нет, с этим как раз все ясно. Больше всего меня занимает... декольте Редниковой.
   - Какое декольте? О чем ты, Оля? А как же письмо, Бригс?
   - Все остальное уже не имеет значения. Но ты все же сходи к Софье Михайловне и к Старгородскому.
   Больше она не сказала ни слова. Лишь в течение дня она вдруг замирала на минуту и, уставившись куда-нибудь в пол, повторяла, не замечая, что говорит вслух:
   - Как же легко я дала себя обмануть. Ну, ничего, я преподнесу тебе сюрприз...
   Суркова перестала приставать к ней с вопросами, поняв, что до поры до времени Тарасова не скажет ни слова.
   В понедельник с утра Алла Суркова перед работой сначала заехала в салон "Кодак" и отдала пленку на проявку в печать. Знакомый приемщик обещал, что фотографии будут готовы через два часа. С работы Алла позвонила Софье Михайловне и договорилась о встрече.
   Едва дождавшись назначенного времени, журналистка закрыла кабинет и направилась к лифту. И тут же услышала за спиной:
   - Алла Константиновна, что-то давно я не видел вашей фамилии в газете.
   Главный редактор! Как некстати.
   - Я как раз сейчас работаю над материалом, Анатолий Петрович. Вот еду на встречу.
   - Ну-ну, и что это будет за статья?
   - О, это будет очень интересная статья. Уверяю вас, - загадочно улыбнулась Суркова и скрылась за дверями лифта.
   Фотографии получились неплохие. Лишь одна, где Бригс изображен в профиль, оказалась немного смазанной, но все равно лицо человека можно было хорошо разглядеть.
   "Молодец, Ольга. Тебе бы в разведку", - Алла не упускала случая подколоть подругу, хотя бы даже мысленно.
   Софья Михайловна открыла дверь немедленно. "Интересно, она непрерывно дежурит у глазка, или все же делает перерыв на обед?" После встречи с редактором Аллу явно тянуло на сарказм. Старушка была чересчур церемонна. Пока она не заварила чай и не усадила гостью за стол, она не желала продолжать разговор. И лишь удобно устроившись напротив Аллы и налив себе и ей чаю, она взяла пачку фотографий.
   - Посмотрите внимательно, Софья Михайловна. Нет ли среди этих людей того покупателя картины?
   Соседка Гольдштейн надела очки и долго разглядывала портреты разных мужчин.
   - Нет, милая моя, здесь его нет.
   Алла почувствовала горькое разочарование.
   - Даже похожих нет? - совсем уже жалобно переспросила она.
   - Вот этот немного похож, - и она показала на фотографию англичанина. - Но тот был, кажется, с бородой.
   - Софья Михайловна, - оживилась журналистка. - Посмотрите еще повнимательнее. Попытайтесь представить его с бородой - он или не он?
   Старушка еще покрутила фотографию и в итоге решительно заявила:
   - Нет, не он! У того нос длиннее был, и вообще лицо вытянутое.
   Алла приуныла окончательно и поняла, что без причины злится на старушку. Ей не хотелось поддерживать разговор, и она поспешно засобиралась. Возле дверей Софья Михайловна спросила:
   - Я чувствую, вы огорчены. Я не оправдала ваших надежд?
   - Увы, - Суркова уже не скрывала своего настроения. - Видимо, я слишком нетерпелива. Извините меня.
   Она вернулась в редакцию, села за свой стол, включила компьютер. Надо все-таки написать статью, которую от нее давно ждут. Звонить Ольге не хотелось. Тоже, наверное, расстроится. Однако, представив, как ждет подруга ее звонка, Алла все же набрала номер. Тарасова ответила сразу же.
   - Ничем не могу порадовать тебя. Она его не узнала.
   Алле показалось, что Ольга нисколько не огорчилась.
   - Я ожидала, что Софья его не узнает. Линза дверного глазка обладает эффектом, который фотографы называют "рыбий глаз". Он может изменить человека до неузнаваемости. Но все это теперь не имеет значения. Я и без Софьи знаю, кто этот человек. Извини, у меня мясо пригорает.
   И Ольга дала отбой. Это был ее излюбленный маневр, когда ей не хотелось продолжать разговор. Не совсем красивый, понимала Тарасова, но верный. Сейчас ей было не до Сурковой. Надо было решить одну проблему, но она не знала, каким образом. У нее осталась пустой всего одна грядка. И перед ней стояла дилемма - то ли отдать ее под зелень, то ли расширить посадки клубники, то ли вообще засеять любимыми ноготками. И то, и другое, и третье было желанным, но несовместимым. Поэтому еще немного поколебавшись, решила вопрос в пользу ноготков. "В конце концов - нельзя думать только о желудке! Иногда стоит подумать и о душе".
   А Алла Суркова тем временем обиженно сидела в своем кабинете и мысленно упрекала Ольгу за неблагодарность. Бросила трубку и даже не захотела поделиться хоть какими-нибудь своими соображениями. А все ее умозаключения, между прочим, основываются на тех сведениях, которые добыла ей Суркова. Писать уже расхотелось совершенно, и Алла подумывала о том, как бы незаметно ускользнуть с работы. Как вдруг раздался звонок.
   - Добрый день, Алла Константиновна, - раздался в трубке вежливый и интеллигентный голос профессора Старгородского. - Простите, что я звоню вам на работу. Если я не вовремя...
   - Что вы, что вы! - обрадовалась Суркова. - Я ждала вашего звонка, Иван Алексеевич. Как вы себя чувствуете?
   - Неплохо. Не хочу вас утомлять рассказами о стариковских болезнях, но в этот раз я действительно приболел. Это я говорю в свое оправдание, чтобы вы меня не сочли за необязательного человека.
   - А я и не считаю так, - постаралась успокоить профессора Алла. - В такую жару достаточно небольшого сквозняка, чтобы уложить человека в постель.
   - Вот и у меня была температура под сорок. Но как только я почувствовал облегчение, тут же принялся за письмо. И, надо признать, получил большое удовольствие от работы.
   - Что вы говорите! - Суркова, как могла, пыталась скрыть свое возбужденное состояние. - И что же интересного вы нашли там?
   - О, много интересного! Уж не знаю, что вы ждали от этого документа, но, полагаю, одно обстоятельство из письма должно вас заинтересовать. А какой замечательный слог! Давно не читал ничего подобного.
   - Иван Алексеевич, прошу простить мое нетерпение, но мне поскорее хотелось бы узнать, что же там. Наверное, неприлично напрашиваться в гости к человеку, который еще не совсем выздоровел?
   - Я уверен, что общение с милой и умной дамой пойдет мне на пользу. Вы вечером сможете зайти ко мне?
   Сурковой хотелось крикнуть, что она приедет немедленно. Но это было бы слишком. Поэтому ей ничего не оставалось, как назначить встречу на семь часов вечера.
   - Ну, и прекрасно! Тогда я с вами не прощаюсь, - профессор явно был рад возможности увидеть в своем доме новую знакомую. "Ну, дорогая, теперь я заставлю тебя помучиться", - мстительно подумала Алла в адрес Тарасовой.
   Конечно, сейчас уже было не до статьи. А время тянется медленно, и нет никакой возможности ускорить его. Сколько раз ей говорил Виктор: "Не торопи время, наслаждайся каждой минутой". Алла совсем не умела ждать. Если ее ожидало что-то приятное - например, поездка в Италию или приезд сестры, которая давно уже живет в другой стране, - ей хотелось заснуть летаргическим сном и проснуться накануне долгожданного события.
   И сегодня она подъехала к дому Старгородского слишком рано. До назначенного времени оставалось полчаса. Она закурила сигарету, потом, спохватившись, тут же загасила ее. Профессор не курил, и запах табака мог не понравиться ему.
   Она попыталась представить, что же могло быть в письме. Но думать не хотелось, и она оставила эту затею. Оставалось еще десять минут. Алла не спеша вышла из машины, заперла двери, включила сигнализацию. Старгородский жил на шестом этаже. Если подниматься пешком, то как раз десяти минут хватит. Она подошла к парадному и только хотела набрать номер квартиры профессора, как дверь открылась, и почти выбежавший из подъезда человек едва не сшиб ее с ног. Мужчина так торопился, что даже не извинился перед Аллой. Суркова, мысленно обругав его невежей, вошла в дом. Поднималась медленно, чтобы еще немного потянуть время. Ровно в семь она стояла перед дверью Ивана Алексеевича. Звонок получился слишком длинным и нахальным. Алла испуганно отдернула руку от звонка. Бог знает, что может подумать о ней профессор. Однако Старгородский не спешил открывать ей дверь. Алла подождала несколько минут и нажала еще раз кнопку. За дверью была полная тишина.
   "Может быть, он заснул? Все-таки пожилой человек, да еще после болезни". Алла еще и еще раз жала на кнопку звонка, уже не заботясь о возможном впечатлении. Никто не открывал. Неужели ушел куда-то? Но это невозможно. Профессор - интеллигентный человек и не позволит такое. Может, она перепутала время? Оглянувшись воровато по сторонам, Суркова прильнула ухом к двери и вдруг почувствовала, что она открывается. Алла поспешно отскочила, боясь, что профессор застанет ее за таким неблаговидным занятием. Но за дверью никого не было. Просто она была не заперта и от небольшого нажатия открылась.
   "Что за черт? Он что - меня в окно увидал и заранее открыл замок?" Алла осторожно вошла в прихожую.
   - Иван Алексеевич, вы дома?
   Никто не отвечал. У нее забилось сердце от накатившегося страха. Она замерла, не зная, идти ли ей дальше или выскочить из квартиры. Однако, набравшись духу, она все же вошла в комнату. Старгородский лежал на полу с окровавленной головой. Под ним уже образовалась небольшая красная лужица.
   - Иван Алексеевич, вы слышите меня? - Суркова склонилась над профессором и пыталась прощупать пульс. Если даже он и был жив, то находился в глубоком обмороке.
   Не размышляя, женщина кинулась к телефонному аппарату и набрала номер неотложки. Она не знала, следует ли ей вызвать милицию - ведь профессор сам мог упасть и удариться головой об острый предмет. Но вдруг в ее памяти возникла фигура мужчины, который толкнул ее возле подъезда. Внезапно Алла поняла, что может оказаться подозреваемой в убийстве.
   Дрожащей рукой она набрала номер милиции и сбивчиво рассказала о происшествии. В какую-то минуту ей захотелось сбежать из этого страшного места. Но здравый смысл подсказал ей, что этим она точно навлечет на себя подозрение. Тем более, что вычислить ее не составит труда. Найдется немало свидетелей, которые видели ее машину и запомнили номер. Ну, что ж, если ей суждено здесь оставаться, надо хотя бы воспользоваться этим. Письмо! Первым делом надо было найти письмо.
   Суркова бегло осмотрела стол, на котором стояла пишущая машинка "Эрика". Конечно, профессор из тех людей, которые не смогли освоить современную технику - компьютер. Он до последнего дня работал на машинке. Значит, и письмо он на ней печатал. Но ни письма, ни перевода его, ни даже черновиков Алла не нашла. Вот, стало быть, зачем приходил убийца.
   Внезапно она услышала вой сирен. Посмотрев в окно, Суркова увидела, что почти одновременно подъехали милицейская машина и "скорая". У нее оставалось не более пяти минут. Она еще раз окинула комнату взглядом. Рядом с "Эрикой" лежала коробка с копиркой. Наверное, по старой привычке Старгородский все делал в двух экземплярах, иначе зачем он ее доставал.
   Алла быстро открыла коробку, взяла первый лист копирки, лежавший сверху, и посмотрела на свет. Копирка была свежая, и текст настолько хорошо был виден на ней, что Алла даже боялась верить в удачу. В жизни так не бывает, и текст там, конечно, не тот. Она услышала голоса на лестничной площадке. Надо было немедленно спрятать копирку. В сумку нельзя - вдруг ее будут обыскивать. И она, не долго думая, засунула копирку в бюстгальтер и побежала к двери. В тот же миг раздался звонок. Приехавшие врачи установили, что профессор еще жив, но глубокая черепно-мозговая травма могла стать смертельной в любой момент. Поэтому его немедленно погрузили на носилки, и машина с воем на огромной скорости понеслась в больницу.
   Для милиционеров Суркова сходу сочинила историю о статье, которую она готовит для своей газеты, а к профессору Старгородскому она приехала якобы для интервью. Журналистское удостоверение не оставило никаких сомнений сыщикам в правдивости ее слов. Про выбегавшего из подъезда мужчину она сообщила самые скупые сведения, потому что и в самом деле ничего толком не могла о нем рассказать. Темные волосы, усы, черные очки - это все, что она запомнила. Она даже не могла сказать, во что он был одет.
   Суркова не помнила, как она добралась до дома. Копирка всю дорогу жгла ей грудь. Только бы это было то, что нужно. А если нет? Она даже резко затормозила и услышала, как завизжали тормоза следом идущей машины, и послышалась отборная ругань водителя. С ней такое случилось впервые, когда она забыла об осторожности на дороге. Постаравшись взять себя в руки, Алла перестроилась в правый ряд и сбавила скорость.
   Только в своей квартире она, наконец, смогла перевести дух. Она бережно достала копирку и прошла в свой кабинет. Алла даже не вспомнила, что за весь день она ничего не ела. Она включила настольную лампу с сильным светом и поднесла к ней копирку. Сомнений не было - под эту копирку печатали письмо. Видимо, чтобы подготовить для журналистки окончательный чистовой вариант, Старгородский взял свежую копирку. На ней отчетливо виден был весь текст. Письмо получилось объемом в две печатные странички, и строки второго листа немного находили на первый. Но все равно текст читался без труда.
   "Мой нежный и преданный друг! - прочла Алла первую строчку письма. - Вот и настал наш прощальный час. Я отказалась от последней встречи, чтобы не мучить более Вас и себя. Одному Господу известно, каким счастием были для меня эти два последних года. Как самое бесценное сокровище я буду хранить все знаки Вашей любви и привязанности ко мне. Ваши письма будут служить мне отрадой и успокоением в самые тяжкие минуты испытаний, которые, несомненно, еще встретятся на моем пути".
   Алла читала и понимала, что каким-то чудом в ее руках оказалось свидетельство любви двух людей, живших десятки и десятки лет назад. Как странно, людей этих давно уже нет, а письмо живет, дышит. Алла ясно представила себе молодого бравого офицера и печальную красавицу, залетевшую из далекой туманной Англии в столь же серый и дождливый Санкт-Петербург. Как сложилась в дальнейшем их судьба, вспоминали они друг о друге? Или водоворот последующей жизни так закрутил их, что в ней не осталось места горестным воспоминаниям и слезам об утраченном друге?
   Суркова закончила читать письмо. В конце стояла дата - 23 января 1803 года. И подпись: "Эмилия Блэквуд". Этот старинный документ ставил больше вопросов, чем давал ответов. Он полностью перечеркивал версию Тарасовой. Оттого, что дело еще сильнее запуталось, у Сурковой окончательно испортилось настроение. Но как только она вспомнила о Старгородском, почувствовала укол совести. С этим письмом она совсем забыла о профессоре, который сейчас уже может быть... Об этом не хотелось думать. В какую больницу, они сказали, его повезли?
   Она быстро нашла клочок бумаги в сумке, где записала номер больницы, отыскала нужный телефон в справочнике и набрала номер. Телефон был очень долго занят, и она вновь и вновь нажимала кнопки. Наконец, на другом конце ответили.
   - Я хотела бы узнать о состоянии Старгородского Ивана Алексеевича. Сегодня вечером его доставила к вам "скорая помощь" с травмой головы.
   - Сейчас я посмотрю в журнале записей, - ответил молодой голос. Девушка долго молчала, видимо, искала нужную фамилию.
   - Старгородский? Иван Алексеевич? Ему произведена операция в левой височной части. В сознание он пока не пришел, но жизнь его вне опасности. Завтра звоните в отделение лечащему врачу, - и девушка, продиктовав номер телефона, повесила трубку.
   Алла с облегчением вздохнула. Она бы не простила себе, если бы стала невольной причиной смерти этого человека. Ведь это именно она вовлекла его во всю эту опасную историю. Теперь можно было позвонить и Тарасовой. После дежурных приветствий Суркова коротко рассказала обо всех приключениях, случившихся с ней сегодня. Ей так хотелось, чтобы теперь, наконец, Ольга начала проявлять нетерпение, но подруга на удивление оставалась спокойна.
   - Я достала копирку, поднесла ее к свету, - нарочно затягивала свой рассказ Алла, - и прочитала письмо.
   Суркова выдержала паузу - реакции никакой.
   - И знаешь, что оказалось в этом письме?
   - Знаю, - коротко ответила Ольга.
   - Может быть, ты знаешь и кем оно написано?
   - Леди Блэквуд. И адресовано оно ее любовнику офицеру Михайлову.
   Алле стало обидно за себя, за леди Блэквуд, за слово "любовник". Из-за этого письма едва не погиб человек, сама она тоже подвергалась опасности, а Ольга давно уже все знала.
   - Ну, знаешь!..
   Алла никогда в своей жизни не бросала трубку, но тут не сдержалась. Тарасова все знала, посылая ее в это опасное приключение. Никогда ей не прощу! Однако через тридцать секунд раздался телефонный звонок, и она поняла, что это звонит Ольга.
   - Я прощу тебя только в том случае, если ты мне все объяснишь! - Суркова уже не злилась, но пошантажировать подругу следовало.
   - Не забывай, что у меня сотовый телефон. И если я начну тебе сейчас все от начала до конца рассказывать, у меня потом денег не хватит расплатиться. Лучше приезжай в субботу. Я все подробно тебе расскажу. Приедешь?
   - Ну, если другого выхода нет - придется.
   Ольга еще потому не стала ничего рассказывать подруге, что рядом сидел Сергей. Он и так уже начал прислушиваться.
   - О чем это вы? - спросил он, когда жена закончила разговор.
   - О новой книжке.
   Он недоверчиво посмотрел на жену, но та молча уставилась на телефонную трубку. Повинуясь какому-то безотчетному порыву, она вдруг набрала один случайно запомнившийся ей номер. На другом конце знакомый голос сказал: "Алло". Ольга испуганно отключила телефон.
   Она действительно могла рассказать всю историю от начала до конца. Но ей нужны были доказательства. А их не было. И ей предстояло решить сложную задачу по добыванию этих доказательств. Каким образом - она пока не знала. Сделать это будет непросто, потому что ей противостоял умный и очень предусмотрительный противник. Ведь он смог выйти даже на Старгородского.
   В том, что тогда за ними следили, теперь уже не было никаких сомнений. Значит, этот человек продолжал следить, на сей раз, правда, за Аллой, и видел, как она ездила в библиотеку, а потом сразу к Старгородскому. У такой словоохотливой собеседницы, как та дама с толстыми линзами, ничего не стоило выяснить, зачем приходила журналистка.
   - Да, я забыл тебе сказать - послезавтра вечером я должен быть в Москве, - прервал ее размышления муж. - У нас товарищеская встреча в восемь часов. Я играю за команду ветеранов.
   - Вернешься в тот же вечер?
   - Нет, не смогу. - Сергей виновато посмотрел на жену. - Ты же знаешь, у нас традиция - после матча, как всегда, пойдем в ресторан. Потом я уже не смогу сесть за руль.
   - Хорошо, поезжай, только будь осторожен. Не пей там много.
   Ольга плохо спала эту ночь. Однако бессонница пошла ей на пользу. В голове родился план.
   Утром она тихонько, чтобы не слышал Сергей, поднялась на второй этаж, прихватив телефон. Набрала номер и почти шепотом сказала в трубку:
   - Привет, мне необходимо с тобой встретиться. Но так, чтобы никто не мог проследить за мной. Это очень важно. Я не могу тебе сейчас ничего объяснить, расскажу при встрече. Можешь что-то придумать?
   Она долго и внимательно слушала. Когда собеседник закончил, она коротко ответила: "Поняла", - и отключила мобильник.
   В тот же день вечером, незаметно от Сергея, Ольга взяла ключи от задней калитки, которая вела на соседний участок, где давно никто не жил. Этой калиткой они пользовались крайне редко, и об ее существовании никто не подозревал. И они старались держать это в тайне. Ведь если бы об этом прознали соседи, их участок стал бы проходным двором. Ведь через эту калитку, а потом через пустующий участок можно было напрямую пройти к пруду, значительно срезав путь. Отказывать Ольга не могла, поэтому народ просто стал бы ходить купаться через их территорию. Поэтому вместе с Сергеем они благоразумно решили этот факт не афишировать.
   Осторожно пробравшись через заросший сад, она вышла на соседнюю улицу. В сумерках она заметила фигуру человека возле дерева. Знакомый голос негромко окликнул ее.
   Она подошла к человеку, и они спрятались за кустами сирени. Если бы кто-то и захотел узнать, о чем они говорили, у него вряд ли что-нибудь получилось. Заговорщики говорили так тихо, что им самим приходилось напрягать слух, чтобы понять друг друга. Через пятнадцать минут женщина вышла из-за куста и так же осторожно через заросший сад и заднюю калитку пробралась на свой участок.
   На следующий день Тарасова начала действовать.
   У нее великолепно получались пироги. Все это знали и любили ее угощенье. Поэтому ей всегда приходилось печь столько пирогов, чтобы хватило на всех соседей по даче.
   С утра она замесила тесто и поставила его в теплое место. Потом она прошлась по участку и пригласила на пироги Венеру, Толю-строителя, Веру. Затем зашла к Екатерине Григорьевне.
   - Баба Катя, давай сегодня вечером соберемся у тебя. Я пирогов напеку. Венера и Вера обещали купить вина. Толя пять сам себе водку покупает. Хочется просто посидеть компанией, отдохнуть.
   Решили собраться часов в пять, чтобы не засиживаться допоздна. До назначенного часа у Ольги было достаточно времени, чтобы напечь пирогов с разной начинкой - с капустой, картошкой и клубникой. Последние получились особенно вкусными.
   Перед уходом Ольга попросила Сергея зайти к бабе Кате попрощаться.
   В пять часов все уже сидели за столом. Стол накрыли в саду, под самой большой яблоней. Погода, словно специально, преподнесла пирующим тихий, не очень жаркий вечер с легким ветерком.
   Ольгина выпечка, как всегда, пошла на "ура". Венера и Вера купили хорошего вина, Екатерина Григорьевна приготовила много овощей и закусок, Анатолий на удивление всем принес огромный торт и вина пил совсем немного. Настроение у собравшихся было приподнятое, говорили о вещах, которые волнуют сейчас всех - о продолжительной жаре, о том, чем лучше подкармливать огурцы и помидоры, и у кого лучше получается варенье.
   Все эти мирные разговоры разбавляли анекдоты, которые рассказывал Анатолий. Конечно, не все они были безупречны с точки зрения приличий. Однако в итоге все так развеселились, что недовольный шумом англичанин вышел на лужайку и демонстративно уселся в свое любимое плетеное кресло. Общество дачников немного успокоилось, но не надолго.
   Венера вдруг вспомнила про легендарный квас Екатерины Григорьевны.
   - Баба Катя, у вас квас есть, а то я столько о нем слышу, а еще ни разу не попробовала. Налейте мне стаканчик.
   - Сейчас принесу. У меня как раз осталась последняя бутылка.
   Старушка пошла в дом и вернулась с огромной бутылью в руках, наполовину заполненной ее фирменным напитком.
   - Готовьте стаканы, всем налью.
   В этот момент из-за деревьев появился муж Тарасовой. Он подошел к бабе Кате со словами: "А мне что-нибудь достанется?" - и обнял ее сзади за плечи.
   Екатерина Григорьевна вздрогнула и от неожиданности выронила бутылку, которая, ударившись о бетонную дорожку, со звоном разлетелась на мельчайшие осколки. Вместе с осколками во все стороны фонтаном разлетелся квас, окатив Сергея, Венеру и хозяйку едва ли не с головы до ног.
   Это вызвало новый приступ веселья у подвыпивших друзей. Хохотали все от души, даже Бригс сдержанно улыбнулся. Немного огорчилась только Венера, которой так и не удалось отведать знаменитого квасу бабы Кати.
   - Я пришел попрощаться, - Сергей улыбнулся всей компании. - До завтра, дорогая, - и он поцеловал жену.
   - Куда это ты его отпускаешь? Одного и на ночь глядя? - Венера хитро улыбнулась.
   - У меня сегодня матч в восемь часов, - всерьез начал оправдываться Сергей. - А потом с друзьями хотим посидеть где-нибудь.
   - Да я шучу, Сережа, - засмеялась Венера.
   - Ну, всем пока! Завтра приеду пораньше.
   И Сергей снова направился к калитке. У Ольги разом улетучилась вся ее веселость. Она тоскливо посмотрела вслед мужу. Хлопнула дверца, послышался шум заведенного мотора, и машина мягко прошуршала колесами, удаляясь в сторону въездных ворот. Ольга ощутила неприятное чувство холода. По мере затихания шума отъезжающего автомобиля страх вдруг начал подступать к ней, сжимая в тиски сердце. Она постаралась прогнать это чувство. Получилось плохо.
   Разговор к тому времени уже пошел о ценах на землю. Баба Катя слышала, что кто-то на генеральских дачах получил за свой участок десять тысяч долларов. Ей начали возражать, что такого не может быть.
   - А вы слышали? - вступила в разговор Венера. - Козловы-то решили продать свою дачу.
   - Как продать? - опешила Ольга. Новость неприятно ее поразила. Это были ее ближайшие соседи, они дружили. И ей совсем не хотелось, чтобы там появились новые люди.
   - Я вчера видела, как к ним приезжала какая-то супружеская пара. Потом я встретила Козлову, и она мне сказала, что это были покупатели. Я тоже уже к ним привыкла, - по безмятежности тона нельзя было сказать, чтобы Венера очень расстроилась.
   - Но почему? - не унималась Ольга.
   Хабибулина замялась.
   - Да из-за этих убийств!- вмешался в разговор Анатолий. - Не хотят они после всего жить здесь.
   Как не избегали участники застолья неприятной темы, все же без этого не обошлось.
   - Мне тоже, наверное, придется продать свой участок, - грустно сказала Вера. - Как вы думаете, в июне может кто-нибудь купить его?
   - Да что это вы все надумали? - возмутилась баба Катя. - Теперь здесь совершенно нечего бояться. В местной газете за вчерашнее число я сама читала, что баскаковского маньяка уже поймали. Оказалось, что это безработный, который подстерегал одиноких женщин на улицах или в подъездах и отбирал у них деньги. Убивал тех, кто сопротивлялся. Но теперь-то все! Он за решеткой!
   - И я тоже слышал. Мне знакомый с генеральских дач рассказывал. Я ему колодец на днях помогал копать. Так вот у него зять в баскаковской милиции работает. Он еще на прошлой неделе говорил тестю, что этого маньяка взяли, - и Толя с важным видом обвел взглядом присутствующих.
   - Баба Катя, а где эта газета? - заинтересовалась Вера. - Дайте мне почитать, я хочу собственными глазами убедиться.
   Екатерина Григорьевна быстро сходила в дом и принесла газету.
   - Вот здесь. Читай, - и она указала на заметку.
   Художница быстро пробежала глазами текст. Ольга давно не видела ее улыбающейся. Вера облегченно вздохнула.
   - Ну что - успокоилась теперь? - Екатерина Григорьевна ласково прикоснулась к ее стриженой голове.
   - Успокоилась, баба Катя. Я ведь все это время места себе не находила. Может быть, сегодня впервые спокойно буду спать.
   Чувствовалось, что облегчение почувствовали все. Толя на радостях предложил тост за "взятие опасного преступника". Все с удовольствием подняли свои бокалы. Только Тарасова сидела, не двигаясь.
   - Оля, а ты не хочешь выпить за это? - Венера протягивала ей бокал, наполненный вином.
   - За баскаковского маньяка? - переспросила Ольга.- Я с удовольствием выпью за его поимку, только ведь он никакого отношения к нашей истории не имеет.
   Несколько пар глаз уставились на Ольгу в недоумении.
   - Как это не имеет? - как-то глупо спросил строитель. - Что ты этим хочешь сказать?
   - Я хочу сказать, что оба убийства в Прохоровке, а также покушение на Веру совершены совсем другим человеком.
   Немая сцена продолжалась довольно долго. Никто не отваживался задать главный вопрос. Наконец, не глядя на Ольгу, первой осмелилась Венера:
   - И ты знаешь, кто это?
   - Конечно.
   Ольга опустила глаза и наблюдала за рубиновыми искорками, которыми переливалось густое красное вино. Она чувствовала, что все сейчас смотрят на нее и ждут ответа. Она знала, что и этот человек тоже не сводит с нее глаз. "Только бы не встретиться с ним взглядом", - повторяла про себя, как заклинание, Тарасова.
   - Вы ждете, чтобы я назвала имя? - спросила Ольга, по-прежнему не поднимая глаз.
   Все молчали. Не выдержала только Екатерина Григорьевна:
   - Ну, не терзай нас, Оля! Говори, что знаешь!
   - Не могу, баба Катя. У меня есть только предположения, но нет никаких доказательств против этого человека.
   И помолчав, тихо, но отчетливо, так, чтобы слышно было всем, добавила:
   - Но я найду их...
   "Господи, я это сказала! Все. Теперь обратного пути нет! Пусть слышит. Я тебя не боюсь", - повторяла про себя Тарасова. Убийца, безусловно, слышал ее последнюю фразу. Интересно было бы взглянуть на него. "Но нет, нет, не смотреть, не смотреть".
   Разговор дальше не клеился. Да и было уже поздно. Толя, правда, сделал вялую попытку рассказать какой-то анекдот. Но все слушали вполуха. Венера о чем-то глубоко задумалась. Вера вообще была в оцепенении, лишь баба Катя сохраняла присутствие духа.
   - Мне пора домой, - первой очнулась художница. - Толя, ты проводишь меня? Она извиняющимся взглядом посмотрела на Ольгу и Венеру:
   - Вам же вместе не страшно? Пусть Анатолий меня проводит?
   Всем стало не по себе. Вера снова начала бояться. Екатерина Григорьевна предложила:
   - Может, останешься у меня ночевать?
   - Спасибо, баба Катя. Я пойду к себе.
   Венера с Ольгой тоже засобирались. Когда прощались, Тарасова почувствовала холодок по отношению к себе. Даже баба Катя, всегда такая радушная с ней, попрощалась сегодня сухо. Ольга понимала, что своим друзьям испортила вечер, который так замечательно начинался. Ей хотелось извиниться. Она уже было открыла рот и... встретилась взглядом с убийцей. На нее смотрели два холодных безжалостных глаза. Ольга почувствовала, как спина ее покрывается испариной, и начинают мелко дрожать колени.
   - Ну что - идем? - Венера уже направилась к калитке.
   Тарасова боялась двинуться с места. Что ждет ее там, в ночи? В какую опасную игру она ввязалась? Убийца не пощадил уже четырех человек.
   Но малодушие Ольги длилось не более мгновения. Она тряхнула головой и смело пошла за Венерой навстречу неизвестности.
   Сумерки сгущались, но пока еще хорошо были видны дома и дорога. Возле Хабибулиных Тарасова пожелала спокойной ночи своей попутчице и, оглядываясь, быстрым шагом прошла к своей калитке.
   Она открыла дверцу, поминутно озираясь по сторонам. Еще было достаточно света, чтобы разглядеть кусты и деревья. На участке было пустынно. Женщина быстро задвинула засов. Мера предосторожности излишняя, так как он легко отодвигался со стороны улицы через отверстие в дверце. Ольга шла по гравию и прислушивалась к собственным шагам. Камешки успокаивающе хрустели под ногами, и напряжение, которое не отпускало Ольгу с того момента, когда она произнесла роковые слова, постепенно стало ослабевать. "Чего я, собственно, боюсь? Этот человек не мог меня обогнать. Мы с Венерой первыми ушли".
   Она подошла к дому, еще раз огляделась - никого, быстро вставила ключ в замок и привычным движением попыталась его повернуть. Ключ не двигался. Тарасова попыталась еще и еще раз. Но замок не поддавался. Ольга почувствовала, как начинают дрожать ее внутренности и подкашиваться колени. Если убийца настигнет ее здесь, все может произойти в одно мгновение, и никто не успеет прийти ей на помощь. Надо попасть в дом во что бы то ни стало.
   Ольга снова вытащила ключ и решила рассмотреть его в лунном свете. Ну, конечно! Она перепутала ключи. Быстро найдя нужный, она снова вставила его в замок и легко открыла дверь. Буквально влетев в дом, она только в своей прихожей смогла, наконец, перевести дух. Запирая дверь изнутри, впервые пожалела о том, что у них нет обыкновенного засова. "Надо будет сказать Сергею, чтобы сделал", - машинально отмечала про себя Тарасова. Она вдруг поймала себя на том, что пытается сдержать дыхание. Чего ей здесь бояться? Все же предусмотрено. Однако сердце бешено колотилось в груди, дыхание было шумным и прерывистым.
   Женщина стояла в прихожей и боялась двинуться с места. А если он уже здесь, что если он все же сумел пробраться раньше ее? Вдруг каким-то образом он узнал о тайной калитке. Нет, это невозможно, - успокаивала себя Ольга и все равно не решалась пройти в комнату.
   Так она стояла, прижавшись к стене, минут десять. Постепенно глаза привыкли к темноте, и стали различимы предметы. Обязательно надо включить свет, именно сейчас. А то он может заподозрить неладное. Ольга нащупала рукой выключатель. А если все пойдет не по плану. Господи, помоги мне! И она нажала кнопку. Свет загорелся, и она с ужасом увидела перед собой бледное лицо незнакомой женщины. Она уже открыла рот, чтобы закричать, когда вдруг поняла, что видит перед собой зеркало и свое собственное отражение в нем.
   - Да, ну и лицо у меня, - нарочно громко сказала она, чувствуя, что звук собственного голоса действовал успокаивающе на нее.
   Из прихожей она прошла на веранду, потом в большую гостиную - и везде включала свет. Она открыла воду в душе, в раздумье постояла рядом с шумной струей, не раздеваясь, потом выключила воду и снова прошла в гостиную. Хорошо, что она заранее задернула окна плотными непрозрачными шторами. По крайней мере с улицы невозможно определить, в какой комнате находится хозяйка и чем она занимается. Если бы сейчас кто-нибудь мог понаблюдать за ней, то решил бы, что действия женщины лишены всякого смысла. И действительно, молча постояв в гостиной некоторое время, Ольга вернулась в прихожую и погасила свет. Потом то же самое сделала на веранде и снова вернулась в гостиную. Она села в кресло, взяла книгу, раскрыла на нужной странице и тут же закрыла - читать не получилось. Тогда она встала и погасила свет в комнате. Дом погрузился в кромешную темноту.
   Осторожно пробираясь во мраке, Тарасова нащупала кресло и снова опустилась в него. Сердце билось ровно, дыхание было спокойным. Она даже удивилась своему самообладанию. Он должен прийти, не может не прийти. Такого случая, когда Сергея нет здесь, может больше не представиться. Она нарочно попросила его зайти и попрощаться, чтобы все это видели и знали, что его ночью не будет. А, стало быть, ей надо готовиться к нежданному гостю.
   Время шло. Ольга не могла бы сказать, сколько она вот так просидела, боясь шевельнуться. Но в доме и на улице все было тихо. Неужели она ошиблась в своих расчетах и заподозрила абсолютно невиновного человека? Неужели игра воображения сыграла с ней злую шутку? Устав вглядываться в темноту, измученная женщина прикрыла глаза.
   В памяти всплыло лицо Дианы, ее отчаянный взгляд и возбужденный шепот. Они снова сидели за одним столом в саду у бабы Кати. Вдруг Диана поднялась и, поманив Ольгу рукой, стала удаляться вглубь сада. Ольга устремилась за ней. Но Диана внезапно исчезла. Ее не было нигде - ни за деревьями, ни за кустами. Она искала ее, звала, но безуспешно. Неожиданно Ольга поняла, что в этом саду ей самой опасно находиться, что надо немедленно уходить отсюда. Она хотела бежать, но, как это бывает только во сне, ноги перестали ее слушаться. Она словно вросла в землю. От нахлынувшего ужаса Ольга... проснулась. Поняв, что это был всего лишь сон, она ждала чувства облегчения, которое всегда следует за отступившим ночным кошмаром. Но оно не приходило. Напротив, ужас и тревога только нарастали. И она поняла причину. Кто-то едва слышно возился с их замком на входной двери.
   Вдруг все стихло. Тишина длилась так долго, что женщина решила, что все это ей почудилось, и шорох безобидной мышки она приняла за взлом. Но не успела она окончательно успокоиться, как снова не столько услышала, сколько почувствовала, что она не одна в комнате - чье-то сдерживаемое дыхание теперь уже было совсем рядом. Сердце снова бешено заколотилось в груди. Казалось, удары его раздавались на всю комнату. Еще немного, и Ольга закричала бы на весь дом. Но вновь воцарилась тишина. Женщина напрягла слух, но слышала лишь биение собственного сердца. Она уже было подумала, что и это плод ее разыгравшегося воображения, как вдруг всей своей кожей ощутила присутствие рядом человека. Нет, она не ошиблась - кто-то стоял рядом с ней и тоже старался удержать дыхание. Ее захлестнула такая волна страха, которой она не испытывала никогда прежде. Вжавшись в спинку кресла, она дрожащей рукой, стараясь не шуметь, осторожно нащупала кнопку настольной лампы.
   Свет был настолько ярким, что в первый момент ослепил и женщину, и ее ночного гостя. От неожиданности человек вскинул руки, и что-то тяжелое упало на пол. Этот громкий звук из реального мира вывел Ольгу из оцепенения.
   - Добрый вечер, мистер Бригс, - спокойным голосом произнесла она. - Полагаю, можно по-русски?
   - Можно и по-русски. Тем более, что об этом никто не узнает, - иронически улыбаясь, англичанин холодно смотрел на Ольгу.
   "Какие все-таки у него стеклянные безжизненные глаза. Такие бывают у садистов".
   - Если я правильно поняла, вы намерены отправить меня туда же, куда отправили Марину и Диану?
   - Правильно поняли.
   Несмотря на жуткий ужас, Ольга машинально отметила, что акцент все-таки у него был. Свет от лампы освещал только середину комнаты. Все остальное было в полумраке. Письменный стол, на котором стояла лампа, бросал тень на Ольгины ноги. Разговаривая с Бригсом, она шарила ими по полу, пытаясь нащупать предмет, который уронил англичанин.
   - Елизавете Гольдштейн вы тоже помогли?
   - Тоже помог, - не сводя глаз с Ольги, отвечал Бригс.
   Видно было, что он пытается оценить обстановку и ищет способ, как поднять оброненный предмет. Он бросил быстрый взгляд на пол и заметил его, лежавшим между ним и жертвой на одинаковом от обоих расстоянии. Ольга мгновенно по его виду сообразила, что он готовится поднять этот неизвестный ей объект. Она предупреждающе положила руку на основание огромного тяжелого металлического подсвечника, который заканчивался увесистой чашей с острыми квадратными краями. Алекс понял этот недвусмысленный жест.
   - И каким же способом вы ей помогли? - не унималась Ольга, продолжая бдительно следить за своим непрошеным гостем.
   - Инъекция никотина, - Бригс сделал почти незаметное движение вперед.
   - Подходящее средство, чтобы изобразить инфаркт, - и Ольга придвинула подсвечник ближе. Этот жест не ускользнул от Бригса. Он замер. Воспользовавшись заминкой, Тарасова быстро глянула на предмет. Это оказался пистолет с толстым набалдашником на конце. "Глушитель", - догадалась Ольга.
   - О, как вы заботитесь о спокойствии наших граждан, даже глушитель прихватили. Почему же решили изменить своим привычкам?
   - Люблю эксперименты...
   А вот этого Ольга не могла предвидеть. Подсвечник, который она, не оборачиваясь, потихоньку придвигала к краю стола, вдруг потерял опору и рухнул вниз, увлекая своей тяжестью и руку женщины. Ольге не удалось его удержать, и он с грохотом упал на пол. Этого убийце вполне хватило, чтобы быстро нагнуться и поднять оружие. В следующее мгновение дуло пистолета нацелилось в лоб Тарасовой. Ольге показалось, что сердце ее проваливается куда-то вниз. Но в то же самое мгновение она увидела, как лицо Алекса начало меняться. Холодная решимость вдруг начала уступать место какому-то глупому удивлению. Правая рука его, не выпуская оружия, поползла вверх, вместе с ней и левая.
   - Господи, я уж думала, что ты никогда не вмешаешься, - Ольга казалась совсем обессиленной.
   Она и сама не заметила, как за спиной Бригса возник Скороходов, хотя ждала его появления каждую секунду. Она и сейчас его не видела, но по выражению лица англичанина поняла, что в спину ему упирается увесистый табельный пистолет милиционера.
   - Господин Бригс, медленно положите оружие на стол справа от вас, - раздался спокойный и уверенный голос капитана милиции. - Постарайтесь при этом не делать резких движений.
   Англичанин оглянулся, гадливо улыбнулся и вдруг, резко развернувшись, молниеносно направил пистолет на Скороходова. Выстрел оглушил Ольгу. Она поначалу даже не сообразила, что пистолет с глушителем не может издавать такого сильного хлопка. И лишь когда Бригс закачался, а потом упал с тупым звуком, она поняла, что стреляло другое оружие.
   В тот же момент комната осветилась, и Ольга увидела позади Бригса самого Скороходова, а ближе к дверям еще одного человека - видимо, того помощника, о котором ей рассказывал Николай. В руках у него тоже было оружие. Оно дымилось.
   Ольга вскочила и кинулась к Бригсу. Он еще дышал. На шее у него зияла рана, из которой пульсирующе текла кровь. Пуля попала в шейную артерию, и Тарасова знала, что такие ранения, как правило, не оставляют никаких надежд.
   - Его надо срочно на операционный стол! Немедленно! - женщина была на грани истерики.
   - Сидоров, рация у тебя?
   - У меня, товарищ капитан.
   - Срочно свяжись с Ростарчуком!
   Помощник Скороходова быстро вызвал по рации коллег и коротко объяснил ситуацию. Оставалось только ждать. Ольга в это время пыталась зажать рану, но усилия ее были практически безуспешны. Англичанин слабел на глазах. Она смотрела в его затухающие глаза и сама страдала от того, что ничем не может ему помочь. "Как странно. Еще минуту назад он хотел убить меня. И убил бы, не помешай ему Скороходов. А теперь я пытаюсь спасти ему жизнь". Она не лгала себе, ей действительно было жаль этого человека.
   - Зачем же ты стрелял на поражение? - отчитывал своего подчиненного Николай. - Надо было в руку или в ногу.
   - Я не мог в руку или в ногу, - оправдывался Сидоров, обиженный, что начальник даже не сказал ему спасибо за то, что он спас ему жизнь. - На линии огня Ольга Вадимовна находилась. Можно было только в плечо. Я и хотел, но не успел прицелиться. Испугался, что он вперед меня выстрелит.
   - Извини, брат, - вдруг опомнился Николай. - Спасибо тебе...
   Когда приехала "скорая", Алекс Бригс уже скончался, унеся с собой в могилу тайну фамильной реликвии графов Михайловых. На запрос Главного управления внутренних дел города Москвы из Великобритании пришел ответ по поводу личности британского подданного Алекса Гордона Бригса. Лондонские коллеги сообщили о нем прелюбопытные сведения. Оказывается, на родине он неоднократно проходил как свидетель по делам, связанным с хищением произведений искусства. Британские сыщики не сомневались, что он прямой участник всех этих дел, если вообще не организатор. Но у них не было улик против него. Ни один из осужденных ни разу в ходе следствия не назвал его имени. Либо они действительно не подозревали о его причастности к кражам, либо надеялись после освобождения получить свою долю.
   Однако в последнем деле о краже пейзажа работы Констебла из частного собрания одного британского миллионера сыщикам не хватило самой малости, чтобы засадить его за решетку. Свидетель по делу неожиданно скончался от инфаркта, и оборвалась последняя ниточка, связывавшая Бригса с этой кражей. Судебное преследование его за недостатком улик было прекращено. Бригс являлся потомком львовских евреев, эмигрировавших в 1917 году сначала в Грецию, а потом переехавших в Англию. Знал несколько языков, включая русский. В Москву приехал в начала этого года, видимо почувствовав, что дома у него начинает гореть земля под ногами. Открыл какую-то небольшую фирму по продаже канцтоваров.
   В Москве жил один, арендуя небольшую квартиру в центре. Хозяева квартиры показали, что почти с самого начала у англичанина появилась подруга - высокая брюнетка. Она часто бывала у него. Дачу он снял на все лето, но заплатил только за один месяц. На фотографии они опознали Марину Николаевну Редникову, сотрудницу библиотеки.
   Познакомившись с ней и сблизившись, он поначалу, видимо, не связывал с ней никаких особых надежд. Однако, узнав о картине, предположительно написанной Рубенсом, планы его поменялись. Нет никаких сомнений, что Бригс не собирался платить за картину, которая первоначально оценивалась, как полотно великого фламандца. Московские сыщики воздержались от выводов, касающихся личности Марины Редниковой, - была ли она его сообщницей в организации убийств или сама является только жертвой. Со смертью главного подозреваемого выяснить ее роль в этом деле до конца не представлялось возможным.
   Что же касается картины, то полотно так и не нашли. Обыски в арендованной квартире, на даче, а также в квартире Редниковой ничего не дали. Портрет, судя по всему, был потерян навсегда.
  
   * * *
   "Ну, вот. Все закончено. У меня все получилось. Теперь никто и никогда не отнимет у меня то, что должно принадлежать только мне. Теперь я буду жить так, как хочу.
   Я больше никогда не буду пить эту отвратительную бурду, носить дешевую одежду, работать на кого-то. Все, со старым покончено. Завтра наступает новый день и с ним начнется новая жизнь.
   У меня будет все, весь мир будет принадлежать мне и только мне. Уже через месяц я забуду обо всем, я переступлю через это. Мне не в чем себя упрекать. Это был мой шанс, и у меня хотели его отнять. Я никому не позволю становиться на моем пути.
   Все. Точка. У меня начинается новая жизнь. И в этой жизни мне больше никто не нужен".

ОЛЬГА СТАВИТ ТОЧКУ

  
   На следующий день с утра в доме Тарасовых не переводился народ. В который уже раз Ольга рассказывала о том, как тайно ночью встретилась со Скороходовым и убедила его организовать в ее доме засаду. Николай долго сопротивлялся, но выложив ему все косвенные улики против англичанина, она сумела его убедить в необходимости такого шага. Прямых доказательств вины Бригса не было. Действовал он предельно осторожно, нигде не оставляя своих следов. И добыть эти доказательства можно было только одним способом - спровоцировать его на новое убийство и заманить в ловушку.
   Все, что Тарасова говорила у Екатерины Григорьевны в последний для Бригса вечер, предназначалось именно для ушей Алекса. Ольга уже тогда не сомневалась, что он говорит по-русски. Сыграв роль наживки, она заманила его в свой дом, где к тому времени уже находились оперативники. Перед тем, как уйти из дома, Тарасова открыла заднюю калитку, через которую можно было выйти на соседнюю улицу. Через эту калитку милиционеры и пробрались в дом, имея при себе копии ключей от входной двери.
   Скороходов спрятался под лестницей, ведущей на второй этаж дома, а его напарник Сидоров на всякий случай затаился за большим шкафом на веранде. Никто не ожидал, что убийца придет с огнестрельным оружием. Предполагалось, что он воспользуется старым испытанным способом - попытается задушить свою жертву. И вот тогда на сцену выйдут оба оперативника. Но все пошло не по плану. Ольгу уже задним числом начинало трясти, когда она вспоминала дуло пистолета, направленное ей в лицо. Она была на волоске от смерти. Хорошо, что Сергей ничего не знал. Он бы ни за что на свете не согласился, чтобы его жена стала приманкой для убийцы, не пощадившего четырех человек.
   - Я-то грешным делом вчера подумала, что ты совсем спятила, - баба Катя принесла душистый чай с шиповником и с утра отпаивала Ольгу. - А ты знаешь, мне всегда этот ваш Бригс не нравился.
   - Почему, баба Катя?
   Старушка строго посмотрела на свою подопечную и важно ответила:
   - Никогда со мной не здоровался...
   Ольга так заливисто рассмеялась, что пожилая женщина сначала посмотрела на нее с недоумением, а потом с упреком сказала:
   - Нет, все-таки ты спятила.
   Когда баба Катя ушла, Тарасова почувствовала, что глаза у нее начинают слипаться. Сказалась бессонная ночь. Надо лечь в постель и выспаться до приезда Сергея. Ей еще предстояло объяснение с мужем, который, когда узнает, что здесь произошло ночью, устроит ей такой разгон, что мало не покажется. Ольга легла в постель, вспомнила красивые и добрые глаза своего мужа и улыбнулась. Она его не боялась. Он не мог злиться на нее дольше пяти минут, а, значит, все будет хорошо.
   И действительно, в два часа дня супружеская пара Тарасовых как всегда мирно обедала у себя на веранде при летней кухне. И никто ни за что на свете не догадался бы, что за час до этого супруги жестоко поссорились, и муж даже пригрозил жене, что непременно с ней разведется, если она еще раз вытворит что-нибудь подобное. Жена совсем натурально плакала, изображая невинную жертву тирании собственного мужа. Потом, вытерев слезы, она трагическим голосом попросила его... почистить картошку и лук, а также перемолоть мясо и сходить в магазин за хлебом, потому что она со вчерашнего дня ничего не ела. И вот сейчас оба сидели за столом, и Ольга от души смеялась, слушая рассказ мужа о вчерашнем матче и о том, с каким разгромным счетом команда ветеранов проиграла семнадцатилетним мальчишкам. После обеда супруги перешли в дом, разожгли камин и, греясь у огня, пили душистый кофе.
   Жара, наконец, спала, наступили "черемухины холода", припозднившиеся в этом году, и люди с облегчением вздохнули, устав от изнуряющего зноя. Они еще не закончили пить кофе, как с улицы кто-то осторожно позвал Ольгу, она выглянула в окно и увидела художницу, которая нерешительно стояла возле калитки.
   - Вера, заходи в дом, мы как раз пьем кофе, - Тарасова открыла дверь и жестом пригласила свою подругу войти.
   Вера вошла, немного стесняясь, что нарушила уединение супругов. Но Сергей уже налил гостье горячего напитка и усадил ее в мягкое кресло перед камином.
   - Я рад, что вы пришли, Вера. А то мне надо заниматься своими делами, а жена не отпускает, - и он вежливо оставил женщин наедине.
   - Я помешала вам? - сокрушенно спросила Чернецкая.
   - Ну, как ты можешь нам помешать? Ты же знаешь, я всегда рада тебя видеть, - и Ольга ободряюще посмотрела на подругу.
   - Знаешь, я ведь пришла поблагодарить тебя...
   - За что, Вера?
   - За то, что ты ко мне хорошо относишься...
   - Ну, разве это подвиг какой-то?
   - ...за то, что не бросила меня в беде и все это время, оказывается, искала настоящего убийцу. Даже жизнью своей рисковала.
   - Вера, меня не за что благодарить, - Ольга всегда чувствовала себя неловко, когда ее хвалили или благодарили. И она постаралась перевести разговор на другую тему. - Говорят, что похолодание продлится недолго, и на следующей неделе снова будет за тридцать. У меня все сохнет на участке, замучилась поливать. У тебя твоя яблонька ожила? Ну та, что в прошлом году больше всего яблок дала.
   - Не знаю, наверное, - грустно ответила Вера. - Я ведь действительно решила продать дачу.
   - Ты не торопишься? Теперь-то тебе нечего бояться, - с нажимом произнесла последнюю фразу Тарасова.
   - Нет, не смогу больше здесь находиться. Скучать, конечно, буду. Столько лет я сюда приезжала каждое лето.
   - Не торопись, подумай еще.
   - Я уже твердо решила. И покупатель, кажется, есть.
   - Кто, если не секрет? - Ольга казалась расстроенной.
   - Местные, баскаковские. Семья - муж, жена и ребенок, - и Вера вдруг заплакала.
   Ольга молчала, она нарочно никогда никого не утешала. Пусть человек поплачет, ему станет легче. Она ждала.
   Вера вытерла слезы и прерывающимся голос спросила:
   - Вы хоть будете меня вспоминать?
   - Конечно, будем, Вера. Я по крайней мере - точно.
   Художница обвела комнату глазами.
   - Как у вас хорошо здесь. Я так любила приходить к тебе сюда, пить чай, болтать ни о чем,- и у нее снова потекли слезы.
   Ольга молча ждала, когда подруга успокоится.
   - Что хорошего ты можешь помнить обо мне? Была тут нелюдимая бездарная художница, которая еще и несчастья принесла в Прохоровку.
   - Ничего такого я не знаю про тебя, следовательно, и помнить не могу. Я всегда помню только хорошее о людях, - куда-то уже в сторону сказала Тарасова.
   - Картину - и ту я не смогла тебе написать, как следует. Ты даже ее со стены сняла.
   Ольга смутилась. Она действительно сняла картину со стены. Но причина была в другом - пейзаж висел напротив камина, и Тарасова испугалась, что жар от открытого огня может покоробить полотно. Она попыталась объяснить Вере истинную причину, но та не стала ее слушать.
   - Это все отговорки. Лучше признайся, что она тебе не понравилась. Я ведь сразу это поняла.
   - Картину ты написала очень хорошую, Вера. Мой родственник восхищался твоей манерой письма. Просто я ожидала, что ты напишешь светлую, радостную картину, а получилось мрачно. Я понимаю, у тебя было такое настроение тогда, и оно отразилось на полотне. А пейзаж я сняла действительно потому, чтобы убрать его подальше от пламени.
   - Послушай, вот что я предлагаю, - глаза Веры загорелись от внезапно пришедшей идеи. - Давай я исправлю этот пейзаж!
   - Как это исправишь? - не поняла Ольга.
   - Очень просто. Я добавлю в него светлых и ярких красок. Это не сложно сделать, уверяю тебя. Всего лишь несколько мазков, и ты получишь яркий солнечный день, прозрачный воздух, свежий ветер! У меня теперь совсем другое настроение. И все получится!
   Ольга с сомнением посмотрела на Веру.
   - И солнце будет?
   - Будет, обязательно!
   - А небо станет голубым?
   - Конечно. И с белыми облаками.
   Ольга, кажется, начала понимать, что ей предлагает Вера. Глаза ее вспыхнули радостным светом, она смотрела на подругу со счастливым выражением лица.
   - Какая чудесная идея. Ты так здорово придумала! Мне бы никогда это не пришло в голову. То есть просто взять, добавить красок и будет совсем другой пейзаж?
   - Да! Будет такой, как ты хочешь! - Вера сама была счастлива, что может, наконец, сделать приятное для Ольги. - Давай, неси его сюда, и я сегодня же займусь его переделкой.
   - Сейчас принесу. Он на... - Ольга чуть не сказала "на чердаке", но вовремя спохватилась. Не следует Вере знать, что ее картина заброшена на чердак.
   - Я сейчас принесу.
   Она поднималась по ступенькам на второй этаж и все повторяла: "Ну, надо же, как просто. Добавить краски, и моя рощица засияет в солнечном свете". Вера слышала, как Ольга о чем-то просит Сергея наверху. Даже показалось, что она недовольным тоном что-то говорит своему мужу. Через пять минут она спустилась явно раздосадованной.
   - Сергей устанавливает телевизионную антенну, и лестницей перегородил вход в подсобку, где хранится картина. Там в потолке люк на чердак, и лестницу он со второго этажа пропустил через люк. Говорит, пока не закончит, не сможет убрать ее.
   - А когда закончит? - Вера тоже огорчилась.
   - Сергей! - крикнула Ольга мужу. - Когда закончишь?
   - Не знаю, - послышалось сверху. - Не раньше, чем к вечеру. Ольга жалобно посмотрела на подругу.
   - Ничего, не расстраивайся. Завтра с утра приду и заберу картину. А к вечеру будет готово.
   - Уже к вечеру? - недоверчиво спросила Тарасова.
   - Да, уже завтра будешь сидеть и любоваться своей драгоценной рощицей.
   Она ободряюще улыбнулась Ольге и направилась к двери.
   - Мне пора. Обещала зайти к Екатерине Григорьевне, записать ей рецепт царского варенья.
   - Это из крыжовника, что ли? - как-то рассеянно спросила Тарасова.
   - Да, с орехами. Могу и тебе переписать.
   - Если не трудно. Передавай привет бабе Кате.
   - Хорошо, передам. До завтра! - и Вера юркнула под моросящий, не по-летнему холодный дождь.
   Закрыв за подругой дверь, Ольга прошла в гостиную, уютно устроилась в кресле и со странной торжествующей улыбкой уставилась на огонь. Нет, день сегодня решительно удачный.
   Поздно вечером, когда Сергей закончил возиться с антенной, Ольга, наконец, смогла попасть на чердак. Она нашла пейзаж Чернецкой и долго смотрела на свою рощицу. Даже рамка у картины была траурная - черная, массивная, из грубого дерева. "Пейзаж с убийством" - нашла вдруг подходящее название для картины Тарасова. Интересно, что в ней нашел Виктор Алексеевич? Как может вообще понравиться такая картина? Так и веет от нее холодом.
   На следующий день Ольга проснулась рано от того, что солнечный лучик, пробравшись через небольшую щель в шторах, светил ей прямо в глаз. Значит, дождь кончился.
   Она вышла на крыльцо и залюбовалась своим садом, еще мокрым от дождя. Капли воды сверкали в солнечном свете, воздух был прозрачным и свежим, и нежная лилия, распустившая свой первый бутон, дурманила своим ароматом. Трудолюбивая паучиха протянула свою паутину от куста к кусту, и мелкие капельки росы превратили ее в сказочный хрустальный ковер. Ольга осторожно, чтобы не задеть это произведение искусства, пробралась вглубь сада и еще долго ходила босиком среди кустов, разговаривая со своими любимцами. Часов в десять приехала Алла. Она была одна, без мужа. У Виктора Алексеевича начинались приемные экзамены, и он должен быть с утра на кафедре.
   - Хочешь почитать письмо? - спросила Алла, когда подруги удобно устроились в гостиной.
   - Давай.
   Ольга с трепетом развернула странички. Хотя она и догадывалась о содержании письма, но все равно чувствовала волнение от того, что вот сейчас перед ней раскроется некая волнующая тайна, над разгадкой которой она билась в последнее время. По выражению лица нельзя было понять, что чувствовала Ольга, когда читала старинный документ.
   - Ну, что ж. Как я и предполагала, - произнесла она всего лишь одну фразу, когда закончила чтение.
   - Ну, теперь ты можешь мне объяснить?
   - Я это как раз и собираюсь сделать. Тебе и еще кое-кому, - ответила она, привстав с кресла и выглядывая в окно.
   За окном в этот момент послышались голоса. Через мгновение в комнату вошли Вера и баба Катя.
   - Ничего, что я увязалась за Верой? Надоело сидеть дома одной, - Екатерина Григорьевна по-хозяйски осматривалась в гостиной, примеряясь, где бы ей поудобнее расположиться.
   - Баба Катя, вы как раз очень кстати зашли. Вам чего налить?
   - Чайку, чайку. Ты же знаешь - я кофе не пью.
   - Вера, а ты чего в дверях стоишь? Заходи...
   - Да я только на минуту зашла, чтобы картину забрать. Я же тебе обещала до вечера ее переделать.
   -Успеется, Вера. Лучше посиди с нами, - Ольга, как радушная хозяйка, не могла отпустить человека, не угостив его чем-нибудь.
   - Да у меня не так много времени. Я хотела уже сегодня вечером вернуться назад в Москву.
   - Вера! Ну, что ты нам компанию разваливаешь? - возмутилась баба Катя. - Садись давай!
   - Правда, Вера, задержись, я как раз хотела рассказать все подробно об этой истории. Неужели тебе не интересно послушать, - и Тарасова жестом пригласила Чернецкую сесть в кресло, стоявшее у противоположного от двери окна.
   Художнице ничего не оставалось, как присоединиться к компании, хотя лицо ее не выражало особого восторга от предложения хозяйки. У всех возникло чувство, что она осталась с большой неохотой.
   - Ольга, ну скажи, наконец, как ты обо всем догадалась? Ты с самого начала все знала? - бабе Кате не терпелось поскорее услышать всю историю от начала до конца.
   - Да нет, баба Катя, я очень долго шла по ложному следу, который всем нам подбросил истинный преступник. До тех пор, пока однажды, - Тарасова выдержала эффектную паузу, - пока однажды не посмотрела на грудь и ноги Аллы.
   - На мою грудь и ноги?
   И все дружно уставились на все еще изящную, несмотря на возраст, грудь журналистки.
   - Точнее сказать, не на грудь, а на твое декольте.
   - Оля, может, ты прекратишь над нами издеваться и перестанешь говорить загадками? - Это уже Суркова не выдержала.
   - Всему свое время. Скоро вы все поймете. Правда, это очень длинный рассказ, Вера торопится. Может быть, мы ее отпустим? Сейчас я принесу картину. Она ненадолго вышла и вернулась с пейзажем в руках.
   - Дай посмотреть, - попросила Алла. - Да она висела на этой стене! Это ведь Вера тебе подарила?
   - Правильно, - подтвердила Тарасова.
   - Почему же ты возвращаешь подарок?
   - Я хочу ее переделать, - вступилась за Ольгу художница. - Оле не нравится мрачный настрой картины, и я собираюсь это исправить.
   - А это возможно? - недоверчиво поинтересовалась баба Катя.
   - Конечно, возможно. Вера добавит сюда ярких красок, и пейзаж станет совсем другим, - ответила за Чернецкую Ольга, протягивая ей полотно.
   Вера взяла картину, покрутила ее. И вдруг лицо ее начало бледнеть. Взгляд остановился, и она не сводила его с обратной стороны холста.
   - Вера, что с тобой? Ты так побледнела, - баба Катя в испуге уставилась на художницу.
   - Она сейчас потеряет сознание, - забеспокоилась Алла.
   - Вера, у тебя что-то с сердцем? Дать тебе валидол? - старушка полезла в карман за таблетками, которые всегда носила с собой.
   - Не поможет ей валидол, баба Катя, - раздался спокойный и даже равнодушный голос Ольги.
   Казалось, он начал приводить в чувство Веру. Она медленно подняла глаза от картины и посмотрела на Ольгу. Если бы баба Катя не знала Чернецкую, которую всегда считала спокойным и уравновешенным человеком, она бы решила, что в глазах у нее сейчас бушевала ярость.
   - Что, Вера, я оказалась никудышной хранительницей краденого? - устало спросила Тарасова.
   Лицо художницы исказилось от бешенства. Бескровные губы дрожали, красивые когда-то глаза стали безжизненно-стеклянными. Уж на что смелая Алла, и та при виде такой ярости оцепенела. Баба Катя подалась назад и выронила из рук чашку с чаем. И только Ольга оставалась все в той же позе, спокойно и даже немного грустно глядя на человека, которого еще совсем недавно считала своим другом. Она не шелохнулась даже тогда, когда Чернецкая встала и, сжимая в руках тяжелую раму картины, пошла на нее.
   - Возьми себя в руки, Вера. Наверное, уже достаточно убийств.
   В этот момент опомнилась Алла. Она стремительно вскочила и выхватила картину из рук художницы. Отложив ее подальше от рассвирепевшей женщины, она резким движением усадила ее назад в кресло. Вера тяжело и прерывисто дышала, взгляд стал почти отсутствующим.
   - Дай ей воды, Алла, - голос у Ольги дрогнул. Несмотря ни на что, она сочувствовала этой женщине. Никогда никого не осуждая, она и сейчас, если бы ее спросили, нашла смягчающие обстоятельства для Веры.
   Чернецкая постепенно приходила в себя. Лицо, превратившееся в момент исступления в бледную маску, постепенно оживало. Однако все говорило за то, что приступ ярости неминуемо сменится истерикой. Но этого, вопреки ожиданиям, не произошло. Вера собрала остатки сил и сумела сдержать надвигавшиеся рыдания. Ольга вспомнила, как плакала художница, когда обнаружила свою подругу Марину мертвой. Тогда ей не нужно было сдерживаться.
   Ольга протянула руку, открыла ящик ближайшей тумбочки и достала оттуда какой-то длинный предмет, завернутый в ткань. Она осторожно развернула материю - неизвестным предметом оказался свернутый в трубочку холст. Она его расправила и развернула лицом к остальным женщинам.
   - Вот он "Портрет неизвестной". Был под моей рощицей в раме.
   На зрителей смотрела прекрасная дама в зеленом платье с высоким лифом. Она улыбалась немного грустно, но взгляд был любящий, нежный. Глаза совсем недавно плакали, потому что еще не просохли. Она смотрела своими влажными, жгуче черными глазами и словно прощалась. Прощалась со своими несбывшимися надеждами, со своей любовью, со своей уходящей молодостью. По странному стечению обстоятельств лицо незнакомки напоминало черты самой Чернецкой. Как причудливо иной раз переплетаются судьбы далеких друг от друга людей.
   Баба Катя и Алла завороженно смотрели на картину. Даже Вера не удержалась и взглянула на портрет. И Ольге показалось, что она видит отражение портрета.
   - Так это все-таки Рубенс? - почему-то шепотом спросила Алла.
   - Конечно. Самый настоящий! Эксперт по живописи Вера Чернецкая это сразу поняла. И рассказала об этом своему другу... Алексу Бригсу. У опытного вора, который с успехом провел не одну блестящую операцию по изъятию у населения шедевров живописи, моментально возник план. И начал он осуществляться в тот день, когда у Веры, якобы, заболела мама, и она не смогла пойти в театр. По соседству с Мариной Редниковой, подругой Веры, во время представления оказался обаятельный мужчина, британский подданный, который сразу же расположил к себе неизбалованную мужским вниманием скромную библиотекаршу. В тот же день, а может быть на следующий, он как бы ненароком говорит ей, что является знатоком живописи и имеет в Лондоне неплохую коллекцию. Марина, которая к тому времени уже занялась поисками покупателя, немедленно предложила ему шедевр Рубенса. Вера, я пока ничего не путаю?
   - Пока ничего, - ухмыльнулась Чернецкая.
   - Тогда продолжаю. Поначалу в ваши планы не входило убийство простодушной библиотекарши. Ты знала, что за экспертизой, без которой невозможно продать произведение живописи, Марина обратится к своей лучшей подруге, к тому же обладавшей весом в этой области. Так и произошло. И ты выдаешь отрицательное заключение. К тому времени Бригс навязал Редниковой аванс в двадцать тысяч долларов под предлогом того, чтобы, якобы, зарезервировать за собой первоочередное право на приобретение холста. И я больше чем уверена, что это именно ты соблазнила ее на непозволительные траты, чтобы отрезать пути для отступления. Потратив почти половину этой суммы, где бы потом простая госслужащая могла взять деньги, чтобы вернуть весь аванс, если бы сделка не состоялась. Не так ли?
   - Допустим. Но это не является преступлением, так же, как и то, что я ошиблась в своем заключении, - к Вере возвращались ее обычная уверенность и присутствие духа.
   - Не спорю. Но дальше вас с Бригсом подстерегала досадная неожиданность. Разбирая бумаги Гольдштейн, Марина находит письмо бывшей возлюбленной прадеда Елизаветы Андреевны. Как опытному архивному работнику, постоянно имеющему дело со старинными рукописями и прекрасно знающему английский язык, ей не составляет труда прочесть письмо, из которого явствует, что картина подлинная. В прощальном письме к графу Михайлову леди Блэквуд пишет, что на полотне изображена ее прапрабабушка, итальянка по происхождению. В начале семнадцатого века эта замужняя дама знакомится с молодым и пока еще не очень известным фламандским художником, который работал в то время в Италии. Как вы догадались, это был Питер Рубенс.
   У них начался бурный роман, который длился несколько лет - все то время, что художник работал в Италии. Но в 1608 году мужа его возлюбленной, который был знатным человеком, направляют во Францию. И вместе с ним должна уезжать его жена. Можно только предполагать, какое горе постигло обоих влюбленных. На прощание Рубенс пишет портрет любимой и оставляет его ей. Она уезжает, и в тот же год покидает Италию и Рубенс.
   Почти через двести лет судьбу своей прапрабабушки повторяет леди Блэквуд. Она тоже, как и ее пращурка, будучи замужем встречает молодого мужчину и влюбляется в него. И снова отъезд мужа предопределяет расставание. Леди Блэквуд видит в этом мистическую зависимость и боится, что ее дочь может постичь та же участь. И она решает подарить эту бесценную реликвию своему возлюбленному.
   Как установил профессор Старгородский, письмо это подлинное. Марина же, прочитав письмо, начинает догадываться, что с ней ведут какую-то нечестную игру. Она понимала, что такой профессионал, как Чернецкая, не мог ошибиться. Стало быть, сделано это сознательно.
   У вас с Редниковой произошло бурное выяснение отношений, за которым вас застала твоя коллега, Вера. Ты настаивала на своем, и на всякий случай предложила отдать картину другому эксперту. Марина тебе поверила и согласилась. Потом под предлогом отпуска ты исчезла из Москвы и поселилась на даче. Чтобы вам удобнее было общаться, Бригс арендует соседнюю дачу. Кстати, теперь легко объясняется, почему в твоем домике такой нежилой вид. На ночь ты всегда потихоньку пробиралась к своему другу. И за участком ты перестала ухаживать, полагая, что теперь тебе это больше никогда не понадобится.
   - А жаль, клубника у тебя такая хорошая в этом году уродилась, - как-то невпопад вставила баба Катя.
   Ольга улыбнулась и продолжила:
   - Вы с Бригсом понимаете, что первоначальный план не сработал, и срочно разрабатываете новый. И первым пунктом в нем значится физическое устранение Редниковой.
   - Неправда! - вскричала Вера. - Он мне не говорил, что собирается ее убить. Иначе я бы ни за что не согласилась!
   - Полно, Вера, ты знала, какую участь уготовил англичанин твоей подруге, и одобрила этот план.
   - Да я сама едва не стала его жертвой! Он и меня хотел убить! Вы что - забыли вечер 25 мая? У меня еще ссадины на шее не прошли - и Вера, рванув шейный платок, продемонстрировала следы недавних ссадин.
   Екатерина Григорьевна и Алла, как по команде, вопросительно посмотрели на Ольгу.
   - Вера, не стоит еще раз пересказывать события той ночи. Твой талант актрисы мы уже оценили. Баба Катя, - Ольга повернулась к Екатерине Григорьевне, - вы помните наш последний вечер у вас, позавчера?
   Старушка согласно кивнула головой:
   - Еще бы не помнить! Это когда ты сказала, что знаешь убийцу...
   - Помните, при каких обстоятельствах вы разбили последнюю бутылку кваса? К вам сзади внезапно подошел Сергей и обнял вас за плечи. От неожиданности вы выронили бутылку. Как же у Веры она могла оставаться в руках, когда ее начали душить? Первое, что делает жертва, если ее начинают душить, это хватает убийцу за руки. Это инстинктивное движение любого человека. Именно по остаткам кожи под ногтями убитого очень часто находят преступника. И лишь Вера крепко держала бутылку, пока ее душили. У меня уже тогда возникло чувство, что я смотрю дешевый спектакль. А нужна эта мистификация была для того, чтобы, во-первых, создать у всех впечатление, что баскаковский маньяк добрался до Прохоровки, а, во-вторых, навсегда отвести подозрение от Веры. Последовавшее за этим убийство Марины ни у кого не оставило сомнений, что это дело рук одного и того же человека - баскаковского маньяка, и что охота идет именно на Веру.
   Этот великолепный план нарушила Диана, которой вздумалось выйти поздно вечером на улицу. И она, полагаю, видела Бригса на участке Веры, который за несколько часов до этого демонстративно отъехал на своей машине с дачи. Ее странное поведение на следующий день заметила не только я, но и ты, Вера. Ты занервничала. Вы с Бригсом разделили обязанности - он следил за мной, ты - за Райскиной. Бриге видел, что я получила конверт из рук жены милиционера Скороходова, и тут же позвонил тебе по мобильному. На ваше счастье я не пошла тогда сразу домой, испугавшись безобидной Венеры, а прямиком направилась к бабе Кате, где ты мастерски вытащила письмо из моей сумки. Еще раньше ты успела позвонить Бригсу и предупредить его, что Диана вышла из своего дома и направляется к Екатерине Григорьевне. Он тут же вышел на улицу и успел услышать последние слова Райскиной о том, что она кого-то видела в ночь убийства. Участь Дианы была определена. Меня же вы решили пока не трогать, прочитав справку и не найдя там своих имен. Вот так-то, Вера. Ты знала про все убийства и помогала в их осуществлении.
   - Я не знала, что он их убьет, не знала!
   - Если бы так, - вздохнула Ольга. - Но, увы, ты знала и помогала воплотить задуманное. По крайней мере, убийство Марины происходило на твоих глазах. И после этого ты хладнокровно поехала развлекаться ко мне домой, и могу засвидетельствовать, что настроение у тебя было преотличное!
   Вера искренне расхохоталась:
   - Ну, это уже слишком! Ты сама видела Марину в полном здравии, когда мы уезжали в Москву! Я все время была у тебя на глазах. Ты - мое алиби!
   - Нет, Вера. Когда мы уезжали в Москву, Марина была уже мертва.
   - А на крылечке сидел ее призрак? - насмешливо спросила Чернецкая.
   - А на крылечке сидел переодетый Бригс.
   - Бригс?! Да ты с ума сошла! - Вера продолжала смеяться, но все почувствовали, как она занервничала.
   - Приглашая Редникову якобы собирать клубнику, ты уже заранее знала, что ее ожидает у тебя на даче.
   Редникова приехала к тебе не за ягодой. Каждому из нас известно, в каком виде приезжают люди работать на дачу. Марина, которая не так давно узнала, что такое большие деньги, еще не разучилась бережно относиться к вещам. Если бы ей предстоял сбор клубники, она бы не стала надевать свой лучший наряд. Уж во всяком случае она захватила бы с собой рабочую одежду. Меня еще тогда смутило, что она поехала за город с маленькой дамской сумочкой. Теперь, когда я знаю, что она приезжала поговорить с тобой и не собиралась оставаться на ночь, становится понятным ее нарядный вид. И потом, когда я осматривала ее вещи, то заметила дырку на юбке - словно одежду она снимала второпях, рывком, не заботясь о ее сохранности. Ни одна женщина не станет относиться так к красивым вещам, тем более та, у которой дорогих вещей отродясь не было. Из всего этого я сделала вывод, что одежду снимали впопыхах уже с трупа, не заботясь о ее сохранности. У вас было мало времени. Вот-вот должны были подъехать мы с Сергеем, чтобы забрать тебя с собой, а вам надо было продемонстрировать нам Марину живую-здоровую.
   Убийство Марины произошло в тот промежуток времени, когда я оставила вас вдвоем и до того момента, как подъехала наша машина. Изобразить женщину с мужеподобной фигурой немного субтильному Бригсу ничего не стоило. Парик вы купили заранее. Это лишний раз подтверждает, что убийство планировалось не без твоей помощи. Остается надеть ее очки, накрасить губы, и двойник готов! Не случайно на следующий день Алекс предстал перед нами без своей привычной бороды.
   Ты все заранее рассчитала. Мы подвозили тебя неоднократно. Схема была отработана. Машина подъезжает к твоему участку, ты уже стоишь с вещами наизготовку. И как только мы останавливаемся у калитки, быстро идешь навстречу, чтобы не дать нам выйти. Уже у калитки оборачиваешься и машешь рукой подруге. То же делаю я. Все. Мы простились, можно ехать. У тебя железное алиби. Ты прекрасно понимала, что легко можно принять одного человека за другого в вечерних сумерках да еще на приличном расстоянии. Даже хорошего знакомого можно не узнать. А тем более человека, которого ты до этого видел один раз в жизни. Прическа, которую носила в последнее время Марина, позволяла с легкостью найти аналогичный парик. Четкое строгое каре из черных волос с прямой челкой любые лица сделает похожими, как две капли воды. Я бы так и была в неведении, если бы не... декольте Аллы. Женщины, не сговариваясь, опять посмотрели на грудь Сурковой.
   - Со дня убийства Марины Редниковой, - продолжала Ольга, - меня все время преследовало ощущение, что я упустила что-то очень важное. Однажды, глянув на грудь Аллы, меня осенила догадка. Когда я познакомилась с Мариной, то обратила внимание на ее красивую блузку с глубоким декольте. Я еще тогда подумала, что оголять себя так может женщина только с идеальным бюстом, чего не было у твоей подруги. Уезжая в Москву накануне той трагической ночи, я напоследок посмотрела на Марину. Она сидела на крылечке, не вставая. Это естественно. В сидячем положении Бригсу легче было скрыть рост и мужскую фигуру. На якобы Марине была все та же одежда, что и час назад.
   Вы помните те дни - стояла сильная жара. Глядя на Марину, я посочувствовала ей - в такую жару в шерстяной кофте, да еще такой закрытой. Закрытой! Понимаете? Час назад у нее было огромное декольте, оголявшее всю верхнюю часть, а теперь та же самая кофта, но уже с вырезом под горло. Объясняется все просто. Если бы Бригс надел кофточку, как положено, оголилась бы волосатая мужская грудь. И фокус с переодеванием не прошел бы. Сбривать волосы на груди твой друг категорически отказался. А вот руки он заблаговременно побрил. За день до этого я была у него, когда собирала деньги за электроэнергию. Споткнувшись у порога, я инстинктивно схватила его за руку и почувствовала, чтоу него на руке самая настоящая щетина, какая бывает, когда бреют ноги. Именно поэтому я сказала, что меня на разгадку натолкнула не только грудь Аллы, но и ее ноги. Прости, подруга, что я раскрываю твою тайну, но я знала, что ты бреешь ноги, и специально потрогала твою кожу на ногах, чтобы сравнить ощущения. И у меня последние сомнения рассеялись. Бригс специально побрился, чтобы "сыграть" роль женщины, которую вы собирались убить. Лишь грудь он не захотел брить, чтобы совсем уж не лишить себя мужественности.
   Ты не сомневалась, что Марина наденет свой единственный пока красивый наряд, который оголяет руки до локтя и грудь. Переодеть "Марину" (то есть Бригса) в другую одежду нельзя было - исчез бы ее образ, и у зрителя, то есть меня, для которой, собственно, и разыгрывалось представление, могло зародиться подозрение, что передо мной другой человек. И тогда весь ваш хитроумный план пошел бы на смарку. Поэтому вы находите остроумный способ - Алекс надевает кофту задом наперед. Все, двойник готов. Твой расчет был правильный - невозможно запомнить до мелочей одежду человека, с которым ты только что познакомился. С любым другим человеком номер, возможно, удался бы. Но не со мной. Ты не учла моей наблюдательности и зрительной памяти. Подсознательно я заметила это несоответствие, и оно не давало мне покоя.
   - А что же все-таки видела Диана? - робко вставила баба Катя.
   - Можно лишь догадываться о том, что видела Диана. Скорей всего она вышла из дому в тот момент, когда Бригс, покончив с ролью Марины, вышел с дачи Чернецкой и направился с территории Прохоровки к припрятанной где-нибудь своей машине. Если бы не убийство Марины, Диана, возможно, и не придала этому особенного значения. Но узнав на следующий день о преступлении, она обо всем догадалась. И когда она пыталась мне об этом рассказать, испугалась она не Венеры и Толи, а Бригса, слышавшего ее последние слова. Это и решило ее судьбу.
   Если в убийстве Дианы ты, возможно, и не замешана, а вот что касается Марины, то здесь ты, Вера, прямая соучастница преступления.
   - Ты не сможешь этого доказать, - хрипло сказала Чернецкая. - Мой адвокат просто посмеется над твоей версией с кофточкой.
   - Ты заговорила об адвокате. Это хорошо. Он тебе понадобится. А доказать я смогу. Как насчет украшений Редниковой? При твоей любви к деньгам вряд ли ты их выбросила. Ведь одно из колец у Марины было очень дорогим. Думаю, если хорошо покопаться на твоем участке или в квартире, специалисты найдут все, якобы, украденные драгоценности.
   - Даже если их и найдут, кто докажет, что их припрятала я? Может, это сделал убийца?
   - А если там будут найдены твои отпечатки пальцев?
   - Не исключено, - согласилась Вера. - Я припоминаю, что в тот злополучный день я попросила Марину дать мне примерить ее украшения.
   - Ну, а если поискать парик? В доме Бригса он не был найден. Значит, ты успела его перепрятать. Интересно, догадалась ты его уничтожить?
   Глаза художницы испуганно метнулись в сторону.
   - Вижу, что не догадалась. Если с внутренней стороны парика будут обнаружены волосы Бригса, это неопровержимое доказательство того, что англичанин исполнял роль убитой жертвы. Думаю также, что с внутренней стороны парика будут обнаружены и твои волосы. Потому что как минимум один раз ты его тоже надевала - когда вы убили инъекцией никотина Елизавету Гольдштейн. Соседка видела в дверной глазок женщину с прической каре.
   Вера быстро справилась с растерянностью и возразила Ольге:
   - То, что я была любовницей Бригса, я не отрицаю. Не отрицаю также и того, что у меня был парик. Я его надевала, когда у меня были грязные волосы. Помню, Алекс как-то в шутку решил его примерить. Было так забавно.
   И она сладко улыбнулась Ольге.
   - Если это все твои улики, то я, с твоего разрешения, пойду домой, - и Вера сделала попытку встать.
   - Да Бог с ним с париком и с драгоценностями! Я предполагала, что ты без труда придумаешь какое-нибудь оправдание на их счет. А вот самую главную против тебя улику ты хранишь, как зеницу ока!
   Вера насторожилась. Какая такая улика, они же все так отлично продумали. И сама Вера все делала так, чтобы в случае неблагоприятного исхода, ее участие было бы косвенным.
   - Я имею в виду письмо, которое Бригс украл у профессора Старгородского. Это ведь твоя охранная грамота в случае возникновения сомнений в подлинности картины. Уж этот предмет ты точно сохранила. А значит, ты была соучастницей этого преступления. И тебе придется отвечать не только за кражу картины.
   Вера как-то разом сникла, замолчала. Она не произнесла больше ни слова. Даже когда вошедшие милиционеры стали надевать ей наручники, она покорно подставила руки, молча последовала за ними и так же молча села в машину, ни разу не обернувшись и не взглянув ни на Ольгу, ни на бабу Катю, ни на кого-либо еще. У Тарасовой никогда не было такого странного чувства, словно она только что совершила что-то непоправимое и даже недостойное. Это чувство мучило ее весь день. Ее пытались успокоить и Алла, и Сергей, и даже баба Катя приходила. Но все было бесполезно.
   Лишь совсем поздно вечером, когда Ольга осталась наедине со своими кустами и деревьями, она почувствовала, что душевная боль начала потихоньку отступать. Она пыталась им объяснить, почему так поступила, и они молча слушали ее и понимали. И это молчаливое понимание действовало на нее лучше любых лекарств. Она вдыхала их чудный запах, вслушивалась в их шелест и радовалась, что лето еще только начинается.
  

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

  
   "Мой нежный и преданный друг!
   Вот и настал наш прощальный час. Я отказалась от последней встречи, чтобы не мучить более Вас и себя. Одному Господу известно, каким счастием были для меня эти два последних года. Как самое бесценное сокровище я буду хранить все знаки Вашей любви и привязанности ко мне. Ваши письма будут, служить мне отрадой и успокоением в самые тяжкие минуты испытаний, которые, несомненно, еще встретятся на моем пути.
   Однако, как странно похожа моя судьба на судьбу моей прапрабабушки. Я как-то Вам рассказывала, что она была итальянкой и жила двести лет назад во Флоренции. Она только что вышла замуж за богатого землевладельца, родила дочь и казалась счастливою женщиной. Именно тогда в их городе объявился молодой художник из Голландии Питер Рубенс. Это сейчас его имя известно каждому просвещенному человеку. А тогда это был никому не известный иностранец, который приехал изучать итальянскую живопись.
   Однако слава о его таланте скоро облетела весь город. Он быстро завоевал популярность среди местной знати и был принят во многих знатных семействах. Однажды на званом вечере его представили флорентийской красавице Монтанелли, моей прапрабабушке. Питеру было тогда 24 года, а Франческе - 25. Любовь мгновенно вспыхнула между молодыми сердцами и продолжалась почти семь лет, вплоть до того момента, когда сеньора Монтанелли в качестве посланника направили в Париж. Вместе с мужем должна была отбыть и Франческа. К тому времени у них уже было трое детей. Это было начало 1608 года. Питера и Франческу ожидала разлука навечно.
   Теперь мне понятно, какие чувства могла испытывать моя далекая родственница. Она расставалась с любимым и знала, что они никогда более не увидятся. По каким-то причинам, известным лишь Рубенсу, он не писал портретов своей возлюбленной. Но накануне прощания все же решил запечатлеть образ любимой женщины на холсте. Франческа получилась печальной на картине.
   Как мне рассказывала моя бабушка, первоначально Рубенс хотел оставить портрет себе. Но Франческа, у которой было по-настоящему благородное и доброе сердце, не хотела, чтобы Питер вечно жил одними лишь воспоминаниями. Она желала своему возлюбленному обрести семейное счастье и поскорее забыть ее. Портрет мог помешать этому. И она настояла на том, чтобы картина осталась у нее.
   Они расстались. Позже через знакомых она узнала, что спустя месяц он также покинул Италию и, кажется, более там не бывал. А портрет двести лет хранился в нашей семье. И вот через два века все причудливым образом повторяется. Я виню в этом портрет. Слишком часто я смотрела на женщину, изображенную на картине, и пыталась представить себя в ее роли. Я даже заказала себе такое же зеленое платье с высоким лифом. Я так стремилась испытать то же чувство, что выпало на долю моей прапрабабушки. И судьба не осталась в долгу - все повторилось.
   Мне не хотелось бы, чтобы Вы нашли в моем рассказе нотки сожаления. Мой дорогой друг, я счастлива, хотя нам и предстоит расставание. Однако я смотрю на свою маленькую дочь и очень тревожусь, что этот портрет может оказать влияние и на ее судьбу. Я хочу, чтобы эта картина осталась у Вас. В отличие от Франчески, я не могу противиться надежде, что Вы будете помнить обо мне. А эта картина великого мастера в час, когда мои черты начнут тускнеть в Вашей памяти, напомнит о когда-то любившей Вас Эмилии.
   Я искренне желаю Вам счастья. Не откладывайте надолго свою женитьбу. Поверьте, это важное событие поможет Вам избавиться от тоски и печали. Да и мадемуазель Воронцова уже заждалась.
   Я мысленно в последний раз прикасаюсь к Вашим волосам, Вашим губам, лбу. И прощаюсь навеки. Но если бы Господь вернул назад эти семь лет, я ни за что не отреклась бы от своей несчастной и обреченной любви! Знаю, что отныне не будет в моей душе покоя, и сознание содеянного греха будет точить сердце до конца дней моих. Но в трудную минуту силы мне будет придавать Ваша Любовь, которую, несмотря ни на что, я считаю величайшим подарком судьбы.
   Эмилия Блэквуд,
   23 января. 1803 год".
  
  
  
  
  
  
  
  

19

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"