Утром она убрала крылья в шкаф. Тяжелые дверцы никак не хотели закрываться, перья выпрастывались из щели, как непослушные малыши, но она настойчиво заталкивала их в темную, наполненную пылью и немотой глубину. Наконец, двери щелкнули. Она подавила нервный зевок, проглотила комок в горле и, решительно отвернувшись, ушла. От запертых крыльев.
"Живут же люди как-то...без этих неудобных штук за спиной. Право же, от них одно беспокойство", - думала она вслух, куря сигарету за сигаретой. "Право же, это просто глупо", - твердила она, тщательно вытирая безупречно вымытые тарелки. "Право же, это бессмыслица", - шептала она, кусая безупречно очерченные губы. "Право же...они не имеют права на мою спину", - повторяла она, слепо глядя в безупречно белый потолок.
Она вслушивалась в ровное дыхание человека, спящего рядом, слышала, как скрипел паркет, как переговариваются летучие мыши, снующие маленькими метеорами мимо распахнутых окон, она слышала бесшумный шаг часов и ночей, отмеренных изумрудными линейками безупречно точных электронных часов.
Но однажды, смежив на мгновение веки, заснула, свернувшись комочком на безупречно выглаженных прохладных простынях.
Утром, едва солнце толкнуло утро, она испуганно вскочила с постели. Простыни были смяты, батарейка, питавшая часы, села и вместо зеленых линеек на нее смотрел равнодушный черный квадрат. Летучие мыши, повиснув вверх ногами, наигравшись, беззвучно спали под чердачным отвесом.
И, когда солнечные тени легли скомканным и неясным рисунком на стены, она зацепилась плечом за неровный деревянный край балконной двери. И, обернувшись, увидела, как серебристо-белое перо, сорвавшись откуда-то сзади, кружилось и падало в мягком фантастическом танце прямо в ладонь.