Саша, Сашенька, ночью минувшей я опять целовал мертвеца:
Мертвеца о чужое лицо, чужой смех, о чужую кровь из-под колющего венца.
Нет ни памяти ни конца всему чуждому и чужому, выметенному прочь с крыльца;
Я на пальцы снова цепляю два подаренных кем-то кольца,
Вспоминаю каждое из своих десяти сердец,
По стеклянистым красным точкам на каждом из двух колец.

Саша, Сашенька, слушай: семь из них - безнадёжно давно мертвы,
Замурованы в камень и воду, червенеют в тисках удушающей сонной травы;
Мне мертвец называет по очереди каждое из этих семи имён,
И тогда я смотрю безразлично и сухо, как белый дырявый лён
Закрывает собою семь лиц в ночь семи неоплаканных похорон.

Саша, Сашенька, больно. Сердце восьмое моё до сих пор кровит по ночам:
Открывает пустые глаза, слепо солоно плачет. И тогда - моя память трещит по швам.
Я жрецом обезумевшим всем немыслимым поклоняюсь дьяволам и богам,
Только чтобы услышать ответ мертвеца - чужим голосом: не отдам, ни за что никогда не отдам.

Саша, Сашенька, ты девятое знаешь в лицо, и имя ему - Легион,
Что на копьях своих прокажённых то распнёт беспощадно под клювы и когти ворон,
То простит, молча пристально глядя с отвергнутых старых икон;
Мне мертвец водружает на голову самую страшную из древних земных корон.

Саша, Сашенька, горло от боли ломит, когда десятое из сердец
Своими пальцами нежными давит и давит и давит шипы, что щетинит этот венец,
Я вздымаю руки - огладить, дотронуться, но меня останавливает мертвец
И указывает на улыбку, под которой из двух багрецов эти пальцы плавят один багрец.

Саша, Сашенька, как же мне быть теперь - в удавке из жил и вен,
С непостылой любовью, в диком бегстве от одной стены да к другой из тысячи этих стен,
В этом чёртовом ноябре - мне весь этот клятый ноябрь упёрто и дурно никак не дают дышать - 
Победить наконец, убежать, оторваться, прорваться, 
Если ни одному из этих моих сердец меня-ради-меня уже никогда, никогда не ждать?

Саша, Сашенька, знала бы ты, как я остро хочу ошибаться