Эсаул Георгий : другие произведения.

Алиса в стране оплеух

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Потрясающий роман о душевных терзаниях Алисы в Стране Оплеух!
  Эсаул Георгий
  
  Алиса в стране оплеух
  
  Роман
  
  Москва
  
  2015
  
  ПРЕДИСЛОВИЕ
  
  - Сергей Иванович Королёв не только Космолёты строил, но и дрался залихватски.
  Выйдет, бывало, в поле - и в зубы супротивнику - ХРЯСЬ-БУМБАРАСЬ! - крошит, вырывает, веером пускает!
  Затем за уши схватит и коленкой в морду, в лусало - БАБАХ! ЦАХ-ЦАХ!
  На противнике прыгает, ногами по голове бьёт - рассудительный, как полководец Суворов.
  Напоследок по яйцам ногой добавит, чтобы не зазнавался добрый молодец.
  А, если на охоту со своими любимыми собаками - Белкой и Стрелкой - вышел, то люди в ужасе разбегаются; охота в погром превращается. - Граф Антон Павлович Шереметьев в ужасе отбросил книгу, дрожал, в волнении рвал на себе кружевное французское жабо - так лисица кусает капкан. Успокаивал дочь свою белоснежную - Алису: - Непотребство в книге; фармазон писал или мальтузианец, ад ему в награду.
  Вы, дочь моя, графиня Алисия, не подумайте дурного обо мне; не по злу, а по незнанию я вам книгу греховную начал читать, словно чёрт кочергой меня оглушил.
  
  Задумал поучительное на ночь вам прочесть - всегда моральные наставления из книг вам выбираю, - а сейчас лукавый подкинул книгу премерзопакостную.
  Как это вольно можно драться, по-мужицки?
  Драться - не хорошо, безобразно; драка нарушает гармонию природы, словно струна на арфе лопнула.
  - Не журите себя, милый друг папенька, не браните, вы же - столп общества! - Алиса грациозно нагнулась - пластичная красавица с шиком морской волны, - подняла книжицу в затёртом сером переплёте, будто книгу мариновали. - Вы, поэтический, перепутали издание, третий раз вошли в одну реку.
  "Как не следует поступать благородным пажам и лордам" - название книги, а не "Поучительное чтение для молодых морально устойчивых девиц"!
  Не сокрушайтесь, батюшка, драться - отвратительно и низменно, печально и дисгармонично.
  Я не стану драться, пусть даже меня осудят классные дамы - твёрдые в своих убеждениях камни.
  Но рыцарь Персифаль отважный и король Артур дрались...
  - Не дрались, а сражались, друг мой Алиса! - Граф Шереметьев с нерастраченным пылом пожилого отца лобызал ручки дочки, слизывал с них свою вину. - Дерутся только мужики и другие плебеи, а рыцари изволят сражаться за честь...
  АХ! На скользкую тропу словоблудия вхожу, как хрипящий грешник в ладью Харона.
  Вы же никогда не станете драться, графиня Алисия, оттого, что - девица, и благородная, чистая, хрустально блистающая капля Добродетели.
  Да и потешно выглядело бы, как вы - шестнадцатилетняя, утонченная, белая, прозрачная с тонкими гусиными ручками, шаловливыми тростиночными ножками, сорок пять килограммов в вас - вышли бы в кулачной драке против Замоскворецких мастеровых.
  Нонсенс! Моветон! Fudge! Opowieści Lasku Wiedeńskiego! - граф Шереметьев Антон Павлович протер пальцами запотевшие стёкла пенсне-с, задрал тонкую бородку (в народе называют - козлиная) к дорогой (две тысячи рублей серебром) итальянской хрустальной люстре и засмеялся дребезжащим смехом праведника из Израильской пустыни.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ГЛАВА ПЕРВАЯ,
  в которой Алиса от стыда за милого друга папеньку провалилась сквозь Землю
  
   Графиня Алиса Антоновна Шереметьева с папенькой - графом Антоном Павловичем Шереметьевым - царедворец, эстет, куртуаз - государственный деятель, народный артист театра Петрушки - восседала в золотой беседке на берегу Москвы-реки и наигрывала на арфе - готовилась к экзамену в Институте Благородных Девиц - так добропорядочная белка складывает в дупло запас орехов.
  Пиес для разучивания много, лодырничанье - занятие простолюдинок, поэтому графиня Алиса угождала папеньке, заглядывала в его книгу "О достойных деяниях Государственных мужей", нахваливала редактора - Баратынского за то, что он не поместил в нужную книжку гадких картинок, возбуждающих воображение:
  "Не нужны фолианты с репродукциями - дурное они, словно ворона на выступлении соловья!" - графиня Алиса передернула тоненькими воздушными плечами - фея, крылышек не хватает.
  С восторгом графиня Алиса задумалась - в летний полдень голова работает на светлое и эстетически важное, версальское - что надлежит сочинить оду Фелиции, но мешает сосредоточенность на пиесе - так доблестный рыцарь Ланселот отвлекается на Принцессу Златовласку...
  Вдруг - словно чёрт в серебряную табакерку - в беседку размышлений и благоприятствия ввалился жирный сальный Белый Кролик с проплешинами и сизым носом алкоголика из Китай-города.
  Графиня Алиса обомлела, задыхалась, чувствовала себя виноватой перед невоспитанным Кроликом - грешен он, место ему в аду, но не по незнанию грешен, а по рождению, словно с дуба упал, а не в капусте его нашли.
  Кролик наступил на башмачок графини Алисы - пребольно, пренеприятнейше - узурпатор в белом пошлом трико имени итальянца, прохрипел с нотками гусарского разочарования.
  - АЙ! АЙ! АЙ! Девчонка!
  Странная у вас арфа, и фигура странная - несовершенная, не греческая амфора!
  Пора бы от неё избавиться - от вашей фигуры, и нарастить крутые бёдра - совершенство, а, если кто мне перечит, то пусть поцелует фалду моего фрака, разбойник.
  Удивительно, если девушка при виде алкоголика падает в обморок, но ещё занимательней - если не падает, не звезда девушка, даже Звезды иногда изволят - вниз головой, с Неба!
  В детстве, в клетке в крольчатнике я часто восторгался морковью, капустой, танцами хозяйки - она обнаженная танцевала возле корыта с сечкой для свиней.
  Почему обнаженная?
  Зачем нагая?
  Неужели, цель жизни моей хозяйки - оголение перед Кроликами?
  Загадка для меня по сей день; и тайна эта привела к геморрою, заставила меня сочинять возвышенные анекдоты, развратничать с балеринами - сладострастные девицы, особенно, когда пляшут ню на столе среди бутылочек! - На глаза Кролика набежали временные бельма, из пасти упала янтарная шипящая капля - подруга серной кислоты. - Со злобою иногда бормочу - но нет толку от слов, слова денег не стоят, безмозглые овцы - слова!
  Наслаждение - когда противник после драки машет кулаками, вскрикивает, а головы у него уже нет, в преисподней голова, где черти пируют.
  (На склоне лет графиня Алиса вспомнила первое появление Кролика алкоголика, вспомнила с внутренним теплом, даже укоряла себя, что не показала Кролику Райские кущи).
  Кролик извлёк из панталонов золотые ЧАСЫ "Бреге" - дорогущие! (ПРОВАЛИТЬСЯ КРОЛИКУ НА ТОМ ЖЕ МЕСТЕ, А ЧАСЫ БЫ ОСТАЛИСЬ!), взглянул на графа Шереметьева, подмигнул графине Алисе, раскрутил часы на золотой цепочке - народный герой Израиля Давид против Голиафа - и пустил часы под левый глаз графини Алисы Антоновны Шереметьевой, благородной девицы, похожей в минуту вдохновенной арфийской печали на нимфу.
  Из глаз барышни вылетели бриллиантовые слёзы боли и недоумения, а из кораллового ротика - недостойное злобное восклицание (...!).
  Графиня Алиса подскочила, словно поэт Шиллер на еже!
  Ещё бы! Ведь это первый кавалер в замызганных панталонах, который не куртуазничал, не приседал с поклонами, не подметал перьями на шляпе пол, не сочинял вдохновенные поэмы для Алисы, не смущался, не комкал в руках батистовый платочек с монограммой дома Романовых, а просто, по-людски ударил под глаз - жаркое без сковородки.
  Граф Антон Павлович Шереметьев с укоризной смотрел на дочку, качал государственной головой, а затем произнёс с непередаваемой грустью оскорбленного пианиста:
  - Графиня Алиса Антоновна!
  Неподобающе себя ведете, не устояли морально под натиском быдла в розовых ботинках и нештатных панталонах судьи.
  Чудовищная разница в социальном положении между Вами и Кроликом, а вы не устояли, вскрикнули, подпрыгнули, когда вам надлежало смиренно принять побои от низшего существа - опустили бы миленькую головку, скромно водили бы носком бальной туфельки по мрамору - вот подвиг девицы, а не вскрикивания и подпрыгивания простолюдинки, словно вас запрягли и надули, как цыганскую лошадку перед ярмаркой.
  Что вы имеете высокого от своего неполиткорректного крика перед национальным меньшинством Москвы - Кроликом?
  Добродетель изрядную получили?
  Или прелюбопытную награду из рук Принца?
  Ничего; даже канканные девицы (я изучил их нравы) вас побранят за невоздержанность, положенную только фиолетовым крокодилицам.
  Когда мне исполнилось семь лет я - оттого, что шалун, поэтому непочтительный к родителям - капризничал, говорил, что всенепременно пойду в гусары; гусары на конях - красавцы, благодетели, от них пахнет кожей и приключениями, как от пиратов.
  Батюшка журил меня, поучал, а затем устал, возложил мне длань на головку и прошептал с горечью поверженных старообрядцев:
  "Сын мой стеклянный, граф Антон Павлович Шереметьев!
  Всяк думает о разврате, и нищие смотрят на кабатчика с немыми вопросами в близоруких красных очах.
  Если прачка не знает цель своей жизни, Государь не находит ответ на вопрос - зачем живёт, то, может быть - и нет цели, а наши мечты - вздор, разочарование в пространстве пустой комнаты с разбитыми окнами?
  Что гусары, что государственные мужи - всё одно, всё через двести пятьдесят миллионов лет превратится в прах под ногами инопланетных каннибалов.
  Поэтому нет разницы для отрока - что гусар с хвостом на голове, что - чиновник - так нет разницы между балериной и балериной, все на одно лицо и у всех Сократовский вопрос:
  "Для чего человек живёт прямоходящий?"
  Жизнь - ворона на ветке души!"
  Батюшка увещевал, но я без почтения взбрыкивал маленькими ножками в затейливых полосатых чулочках из Амстердама, кричал на батюшку, бранил его, говорил, что он, батюшка, к кухаркам наведывается часто и к прачкам - а зачем, если нет цели в жизни?
  Батюшка вознегодовал, покраснел вареным арбузом, а затем умилился, зарыдал - странник, - посадил меня на лошадку - смирная, из потомков кобылиц царя Ивана Грозного:
  "Воля ваша, сынок мой, граф Антон Павлович!
  В гусары - так в гусары!
  И в гусарах люди живут, даже недоуменные философы с зубами верблюдов!"
  Подстегнул лошадку - и она понесла, залётная комета.
  Потом я от дворовых узнал, что папенька кобыле под хвост кинжал воткнул, а затем в рану бросил смесь едкого, красного с черным и солью, перца - шустрый батюшка, затейник, учитель Нострадамус.
  Три дня я в сознание приходил после скачки, ощущал новый гадкий Мир, с трудом узнавал маменьку и её милого друга - князя Болконского; прошла боль, с отвращением уже думал о лошадях и о гусарстве, оттого, что - не знаем, для чего человек живёт.
  А Кролик - его пути неисповедимы, но приводят на сковородку!
  Убегает толерантный Кролик - грязь ему подруга, а чай с ягнятиной - отец!
  Не ударил он тебя, а испытывал на моральную крепость - не удержалась ты, оттого, покрыла себя голубиными пятнами позора. - Граф Антон Павлович Шереметьев тоненько засмеялся, оголил кадык - постель для летних комаров.
  Графиня Алиса Антоновна без особого любопытства потрогала папенькин кадык, застыдилась папенькиного смеха, подняла пышные юбки, развернулась и побежала - куртуазно, с высоко поднятой головкой - за месье Белым Кроликом, и - пусть её простят Олимпийские Зевс и Гера - чуть-чуть не опростоволосилась.
  Белый Кролик на ходу выхватил у торговки графин с водкой, отхлебнул, бросил в визжащую толпу защитников Амурских тигров, сдвинул люк Мосводоканала, втиснулся в узкий - для жирного бесхребетника мещанина - лаз.
  Графиня Алиса не заметила колючую проволоку, оставила на ней часть платья (две тысячи рублей серебром в Париже) и провалилась в ад колодца городской канализации.
  Не подумала - как отмоет свою запятнанную девичью честь!
  Дорога по трубам шла ровно, мимо тайной библиотеки Царя Ивана Грозного - графиня Алиса нечаянно опрокинула светильник в фекалии, и библиотека с диггерами вспыхнула - Мир праху её (зачем библиотека, если человечество стремится в неизвестность?).
  Графиня Алиса поскользнулась на спящем солидном кабальеро, взвизгнула и полетела в чёрную, как глаза шахтёра, пропасть.
  Летела долго, вспоминала народных планеристов, а затем ущипнула себя за бок, рассмеялась сквозь слёзы печали - так смеются двоечницы на выпускном вечере Института Благородных Девиц:
  "Зачем я оставила изучение пиес для арфы с клавесином?
  Неблагородно, вот и отошла от принципов твёрдой девичьей морали, словно меня сняли с рельс.
  Благовоспитанная девица не отвлекается на белых пьяных Кроликов, не обращает должного внимания на удары под глаз; пусть рыцари стыдятся - они должны защищать честь Дамы Сердца, и, если не появился рыцарь, не пришел к окончательному заключению, что обидчика - Кролика - следует наказать, то - позор рыцарю и его доспехам; пусть перекует латы и мечи на орала.
  Рты классных дам искривятся, но я не виновата, и нет дурного, что побежала за неблаговоспитанным Кроликом"! - графиня Алиса быстро - с энергией вулкана - прошептала, поцеловала себе в знак почтения белые тонкие ручки, и расслабилась, словно на двенадцати перинах над одной горошиной.
  Снизу поднимались зловонные клубы сероводорода, слышались вопли отчаяния, хрипы, проклятия, а на стенах колодца прибиты скелеты, черепа, варианты картины художника Рембрандта "Купающаяся Сусанна".
   Графиня в полёте сумела оторвать череп, прочитала надпись на лобной кости - "Йорик", прошептала с сочувствием учителя моральной физкультуры:
  "Бедный Йорик!", - швырнула череп в ад, в проклятия и душераздирающие вопли, похожие на пение котов в мартовскую ночь возле Кремля.
   Снизу громыхнуло, поднялся столб атомного взрыва, захохотали - страшно, в то же время завлекательно - графиня Алиса понимала, что дурно желать, но желала хоть одним оком взглянуть на Вальпургиев пир внизу.
  - Существовать - не амёбой туфелькой! - графиня Алиса вскричала, поправила локон и поцеловала татуировку хной (скрыла от батюшки и классной дамы) - Соловей и роза. - Избавят меня от экзамена по арфе - позор, грехопадение; никто из Принцев запятнанную - без экзамена меня замуж не возьмёт, восхитительную, но морально не устоявшую.
  Зарыдаю, спрыгну с лестницы в городе Одесса, убьюсь, потому что обесчещенной барышне нет места в жизни, где Серафимы и Херувимы.
  В Институте Благородных Девиц меня пожурят, может быть, на кухню отправят чистить картофель и владычествовать над морями в мечтах - так мечтал поэт Пушкин.
  (Историки показали, что графиня Алиса ошиблась в предсказаниях, не Кассандра!)
  Под вой оживших мертвецов графиня Алиса опускалась и даже находила наслаждение, что умрёт от падения, искупит невинной девичьей кровью грех несдержанности - может быть, даже окропит дракона, и дракон вымрет в назидание другим драконам.
  - Любознательно - не пролетела ли я и мимо других экзаменов: по эстетике, благородству, живописи, приличным манерам и книксенам - очень важным дисциплинам в Мире всеобщего Римского права.
  Наверно, вместо меня изберут Королевой Чистоты графиню Болконскую Наталью Андреевну, подарят ей шесть тысяч пуантов - на зависть - АХ! неприличное слово "зависть" - английским феминисткам.
  (Графиня Алиса Антоновна Шереметьева - утонченная балерина, но только в бальных благородных танцах с моральным уклоном - оказалась права, ближе к Истине, чем кошка к собаке!)
  Расстановку приоритетов я определила должным образом, только не знаю - пуанты подарят, или веера японские - необходимый атрибут для балов, когда порядочные дворяне доискиваются свиданий, а благонравные девицы не смеют очей поднять, словно к каждой реснице подвешена гирька.
  (Графиня Алиса имела глубочайшие понятия о куртуазности и табели о рангах Императора Петра Первого; любила вдохновенное на Государственном уровне - так классная дама перед сном повторяет вслух умные мысли из "Назидания благородным дамам, дабы они не попали в лапы чёрта".)
  Вдруг, я пролечу ад, и окажусь на другом конце Земли, в Австралии, где каторжники безносые творят бесчинства, вдаются в излишние материи, недостойные люди, равные по рангу медведям коалам и утконосам?
  Вылечу из могильного колодца вперед ногами - не грех, но постыдно, и - позор - платье моё задерется на голову посмертным парусом; злодеи вдоволь насмотрятся на мои панталончики с миленькими кружавчиками - тогда только смерть спасёт меня от бесчестия - так Буратино после оргии спалил себя в камине шарманщика Карло.
  Но если случится чудо - Судьба хранит девушек морально устойчивых, пусть на время потерявших опору, но не по своей Институтской вине, а по злобе Кролика, - и упаду целомудренно, без поднятия юбки, то спрошу у ближайшего прохожего папуаса с бамбуковой трубочкой в носу:
  "Милейший трубочист!
  Где ближайший Институт Благородных Девиц?"
  (Графиня куртуазно развела руки в полёте - чайка Ливингстона, представила пояс шахида на папуасе, как юбку из листьев на шахидке.
  Герцог Орлеанский не достиг подобного изящества и пластики!)
  Но тогда ясновельможный папуас примет меня за необразованную, малограмотную из рода прачек - ФИ! дурно! - укорит меня, назовёт невозвышенной и превратится в пепел по примеру блаженного Августина.
  Вопросы - ересь - так учили нас в Институте Благородных Девиц, правильно учили, даже под ногти не забивали гвозди, а в Японии, где рыбу ядовитую кушают - морально устойчивым девицам - гейши называются - под ногти вбивают скорлупу мидий.
  Если девушке нужен ответ на вопрос - то в книгах найдет, или сам ответ придёт - благовоспитанной девушке всё в руки падает - золото, Принцы, ответы на насущные вопросы о миленьких пухленьких губках - ФИ! Красиво, но неприлично, взывает к греху, словно я хохотала, смеялась над спящим садовником, да на грабли наступила.
  Дальше, вниз лечу - Принца Подземного из династии Семи Подземных Королей повстречаю - даже не улыбнусь, оттого, что приличные девушки похожи на мотыльков, а не на шмелей. - Книгу и арфу графиня Алиса не захватила в канализацию, поэтому повторяла заученные истины - так в Государственной Думе Российской Федерации депутат повторяет названия городов, где у него куплены квартиры.
  - Графиня Безухова Наталья Пьеровна без меня сегодня не займется делом, спокойно примет душ, и в деревню без вреда тела отбудет, славная птичка без веточки.
   (Графиня Безухова Наталья Пьеровна - подружка по Институту Благородных Девиц, девушка высочайшего полёта души, скромница, не запятнанная, чистая - снег на Северном Полюсе завидует графине Безуховой.)
  Курьер паж - АХ! Благовоспитанный, в обтягивающем трико гимнаста, с русыми волосами барана - доставил бы графине моё вышивание, а тайна конюхов графини Безуховой Натальи Пьеровны останется со мной - гроб тайне.
  Милая графиня, розанчик, обидно, что ты поражена испугом - извозчик в тулупе тебя напугал, когда громко испустил газы, - не выходишь из дома без большой надобности: голод, холод, кавалергарды.
  Летели бы вместе, обсуждали концерт Иегуди Менухина - достойного чиновника, похожего на рояль.
  Любопытно - в канализации Иегуди Менухин играет на скрипке, или здесь только выступления балеронов в сливовых трико?
  В трико балеронов водятся мыши?
  Графиня Алиса от несвежего воздуха впала в прелесть, вспоминала классных дам, и историографа графа Безухова Пьера Андреевича - безупречный чиновник, масон с пятью подбородками, доблестный рыцарь книги и застолья.
  На прошлом пиру граф Безухов Пьер протер стекла пенсне-с замечательной бархоткой княгини Романовой Александры Степановны, воззрился на графиню Алису и разразился длинной масонской речью, похожей на тягучую реку Амур:
  "Мон ами, мадемуазель!
  Нравственность ваша, судя по белому личику - превыше всяческих похвал, вольные каменщики подобную нравственность величают - Царственная, особенно, если павлиньи перья в заду, а не на шляпе.
  Вчера за мужиками наблюдал - сома огромного из-под коряги вытаскивали, тужились, на небо мечтали взлететь с сомом - граждане и люди, хотя смердят хуже покойников.
  Хи-Хи-с! Графиня, - граф Безухов в забытьи ткнул солидным перстом графиню Алису в левый бок - куртуазно, без насмешки - так слонёнок ластится к газели. - Зачем человек сома ловит?
  Себе на потребу?
  Или в ловле сома сокрыт величайший смысл Миропонимания, и в печенке сома сидит карлик с мозгом, равным по объёму Мировому Разуму?
  Коли так - к мужикам подбежал, помогаю, изящной шпагой рыбаков в ягодицы понукаю - чтобы сома вытащили быстрее и мне отдали - на ужин и для изучения философии рыб.
  Мужики всегда в хлопотах, как графини, уверяю вас, душечка - и года не пройдёт, как в могилу заглянете - в свою ли, в чужую - вам решать, несравненная, но мораль, даже в могиле не пятнайте - черти обожают запятнанную честь молодых девушек.
  Рассудите мои подозрения: граф Коломийский Сергей Иванович - сладострастный развратник, или покровитель искусства мальчиков?
  Впрочем - и мальчики, и вольные камни - суета, один сом на тарелке - не суета, но много ли того сома - три пуда - кошке на смех!
  Нет в жизни определенности, а только - глубокомыслие с поспешным переодеванием в саван!"
  Графиня Алиса с доброй улыбкой отличницы вспомнила румяные, обвисшие - потрёпанные в житейских склоках - щеки графа Пьера Безухова, засмеялась тихонько, поправила корсет и...
  Неожиданно - без объяснения причин - упала в мягкое, зловонное, чмокающее - но смягчило удар - классная дама, не горюй.
  ТРАХ-ТРАХ! БАХ! БЕТХОВЕНАХ!
  Графиня Алиса потирала ушибленные ягодицы, затем смутилась - не оценят ли поступок, не назовут ли непристойностью, но сверху только безмолвно взирали летучие мыши с зубами крокодилов, а впереди - тоннель, в котором Белый Кролик танцевал дурной танец - "Мужик Камаринский", и не до графини Алисы Кролику безутешному, как осенний дождь.
  Алиса скромно вздохнула - жизнь тяжела, полюбишь и животное, - мелкими шажками направилась к Белому Кролику, словно под венец пошла.
  Белый Кролик недобро зыркнул на графиню, подбежал - стремительно - так летает демон, когда отведает крови некрещенного младенца, с размаха ударил нижней лапой в низ живота графини Алисы Антоновны - ОГОГО!
  А правой добавил хук слева - словно паровой молот запустил на выставке достижений Народного Хозяйства Украины.
  Графиня Алиса взвизгнула, забыла о правилах приличия, упала - обиженная - еще прошлый синяк от удара часами "Бреге" не сошёл, а намечаются новые - в неприличном месте (лишь бы Принц не заметил до свадьбы) и на скуле - красивой благородной скуле:
  - Мать твоя - служанка! - графиня Алиса обругала Белого Кролика, применила самое страшное из своих ругательств - заклятие, и тут же устыдилась дурного поступка, который бросает тень на красивую скромницу девицу - так в тени дуба боксер избивает крестьянина.
  - Уши бы тебе оторвал, барышня!
  Убил бы на месте, тоненькую, сломал вдоль и поперёк, берёзку!
  Усики переклеил бы с лобка на губу! - Белый Кролик оскалил желтые сабли зубов, усмехался, как маньяк на Новодевичьем кладбище. - Вздохнуть бы тебе не дал - за то, что мать моя кухарка, Королеве прислуживает, остатки с барского стола мне приносит - милая мама с проплешинами на шкурке - грош цена плешивой шкурке крольчихи.
  После полевых работ с мотыгой на плечах прискакал домой, а в кресле у камина - Чёрный Кролик, словно только что из ада выскочил.
  Матушка моя к нему с добром, ластится, в очи заглядывает, хвостик накручивает, а мне строго, словно и не сын я, а - бургомистр:
  "Иди в людскую, холопчик!
  Нет тебе теперь места в родной норе; Братец Кролик дядя Бен - анкл Бен - из Америки пожаловал... навсегда...
  Мир нам!
  В шахматы тебя научит играть, чемпионом сделает, но только - раскайся, почувствуй очарование одиночества, когда без ласк - искренен и прямо на трудовом поприще нам будешь добывать капусту и морковь - золото и серебро Кроликов".
  "Ни одним словом, ни одним намёком, матушка, не побеспокою вас даже в аду! - кланяюсь, рыдаю, лапкой красные очи вытираю - боязно мне, что убьют меня - на мясо и на шкуру! - С величайшим удовольствием послужу вам, батрак я безземельный, марафонец без трусов.
  Даже не спрошу у Братца Кролика из США - знает ли он Правду - а то наброситься на меня, назовёт отрицательным ответом и - шум деревьев на кладбище мне - реквием.
  Наверно, в США Правду знают, если все угольно-черные - благородный цвет для Кролика!"
  Кланяюсь, задом вышел, да сразу же на пороге адскую пятиконечную звезду нарисовал - в каждый угол звезды чёрную зловонную свечу поставил - на сале покойников, зажёг и удалился с миром - матушка и анкл Бен пусть лица свои воспламенят, достанут армейские регалии - всё равно очи их круглые от адской звезды в щёлочки превратятся.
  Даже американская Правда не поможет - и нет в США Правды, иначе чёрные Братцы Кролики не искали бы её у нас, в России. - Белый Кролик вздохнул, занёс над перекошенным личиком графини Алисы нижнюю лапу в армейском ботинке с железными подковками на каблуках - лошадь, не лошадь.
  На каку опаздываю!
  Боже мой!"
  Бабахнуло праздничным салютом в честь дня Российского Флага!
  В Белого Кролика из стены ударила синяя высоковольтная молния; из скалы выплыло облако - не облако в штанах имени поэта Маяковского.
  Из облака - значительный перст грозит, и столько в пальце мудрости и понимания, что графиня Алиса заплакала от умиления - так на уроке живописи умилялась над натурщиком - графом Орловым Сергеем Петровичем.
  - Не упоминай имя Господа всуе! - из облака громыхнуло, а палец лёгким щелчком - в слегка поджаренную молнией харю - отправил Белого Кролика в глубину тоннеля, где черти не ночевали.
  Графиня Алиса с плачем и дрожью в коленях побежала за Кроликом, но его и след простыл - только обгоревшая фотокарточка на камнях: Белый Кролик с балеринами в Сандуновских банях.
  "Вздор! Непотребное! Презренное! - графиня - упала бы в обморок, но нет кавалера, который поддержит и нюхательную соль поднесёт, - поправила ушибленную челюсть, в досаде ущипнула себя за левую булочку на груди: - Лихорадочное состояние, стены меняются, словно в кинематографе.
  Белый морально неустойчивый - в армию ему - Кролик.
  Глас Божий из облака - впечатляет, но не заменит урок французского языка, а каждая благовоспитанная девица по-французски должна изъясняться с галантными шевалье и виконтами - так мужик учится браниться с торговками. - Графиня Алиса без интереса рассматривала мрачное подземелье: то тут, то там на цепях болтаются оборванцы с пустыми глазницами, а на щеках - татуировки с изображением главы гильдии Московских купцов.
  Из тёмных ниш на графиню Алису дышало, сопело, и поэтому благовоспитанная графиня - чтобы не уронить честь и достоинство - проходила мимо, не тыкала пальчиком в тугую черноту, похожую на ожившего батрака.
  Чёрный афровсадник в чёрном на чёрном коне проскакал мимо, воротился (графиня Алиса отшатнулась в сильнейшем испуге, чёрту бы больше обрадовалась, чем этому всаднику), с паталогической брезгливостью лесника на лице оглядел девушку, хлестнул плёткой семихвосткой - имени Карабаса Барабаса - по спине и умчался с воем, проклинал узкие проходы и низкие своды - каждый раз стукался головой о камни, умирал и воскресал, как овощ.
  Графиня корчилась на камнях, поливала древние плиты слезами и кровью, даже не удивлялась, что её бьют Кролики и всадники Апокалипсиса:
  - Заслужила я кару, наверно, за ненадлежащее приличное поведение в Институте Благородных Девиц! - графиня Алиса чувствовала, как праздничным воздушным шаром набухает от крови платье на спине - плётка содрала кожу. - Если я сейчас в пыли нарисую потрет Государя Императора, то простятся ли мне грехи и незнание латыни - исчезнут ли раны кровавые и дурная бляха под глазом, имя которой - Скорбь? - графиня Алиса поцеловала себе левую ручку, затем - правую, представила, что галантный кавалер ручки целует - засмеялась легко, но с болью в голове и спине - так смеются рабы на хлопковых плантациях в Узбекистане.
  С кряхтением поднялась, пошла в тоннель и наткнулась - чуть не выругалась непристойно от боли и неожиданности, но сдержала себя, оттого, что благовоспитанная козочка - на мраморный столик с запотевшим графином, рюмкой и солёным огурцом - меню ресторана "Максим".
  В рюмке на дне лежал крохотный золотой ключик - видна проба девятьсот девяносто девятая, как на зубах дракона.
  В районе печени возникло желание попробовать водки - напиток пролетариата, но графиня Алиса тут же упрятала желание вниз, покраснела - не видел ли кто изменение выражения лица с отрицательного на положительное? не прочитал ли по лицу о порочном желании выпить водки?
  - Тщеславная я, высокомерная, словно белка на кедре, - графиня Алиса топнула изящной золотой ножкой, обворожительно выгнула спинку (без излишеств, но с эстетическим благородством - турки удивились бы). - Ключик, наверняка, от сердца феодала или другого благородного, который не пощадит себя ради любви... АХ!..
  Полноте, душечка, о спасении нужно думать, об экзаменах по эстетике, а не о рыцарях с изумленными очами напуганных цыплят.
  Графиня Алиса приметила под столом сейф - замочная скважина в форме сердечка; ключик подошёл, дверца мягко отворилась, словно её мёдом смазали на Масленицу!
  Из сейфа выскочил человечек - не человечек, гном - не гном; с безобразным огромным носом-баклажаном, коротконогий, кривой, словно отчаяние бедняка; в коротких зеленых штанишках, в чёрных солдатских кирзовых сапогах, в королевской накидке и с горшком для цветов на голове - так постовой полицейский наряжается ко Дню Полиции.
  - Извольте, сударыня, не утешайте меня, не глумитесь над добром, иначе добро отпечатается на вашем белом - местами - личике, и окажется неприличным словом "Лихоимство"! - безобразный карлик ущипнул графиню Алису за коленку - девушка после побоев Белого Кролика и плётки всадника Апокалипсиса приняла боль героически - не надлежит благородной девице явно выказывать свои чувства - не на брачном пиру. - Фанфарон я, а сам не знаю, что означаю.
  Если всё в Мире уходящее - то и одежда моя не имеет смысла - хоть в лифчики с ног до головы облачусь - нет смысла, даже с губы не капает, потому что без цели в жизни, как у птеродактиля.
  Ищем себя, гонимся за Розовой Птицей Счастья - думаем, что она - Мечта, а Птица Счастья на голову нагадит, зальёт глаза гуано - и свисти, поминай, как звали Счастье - беспорточность.
  В канаву себя не закопаю живьём, но с камнем на шею в могильную яму - пожалуйте: оттого, что без баб, без смысла, без денег - зачем живу, для какой великой цели кислород чужой потребляю, а он жирным гасконцам понадобился бы на смертном одре. - Карлик зашел под юбку графини Алисы - девушка, потому что морально устойчивая - целомудренно не обращала внимания на марш уродца, делала вид, что не слышит его замогильный голос между своих ног.
  Карлик воспользовался невидимостью - с силой укусил графиню Алису за правую лодыжку, словно сто индийских кобр впрыснули яд:
   - В стране оплеух не мечтай выжить, Белоснежка!
  ГА-ГА-ГА-ГААА! - адский хриплый хохот карлика всколыхнул - парусником в ураган - графиню Алису.
  Девушка от неожиданности присела: под неспелыми ягодицами хрустнуло - будто диван продавился, завопило и смолкло - оставило гнусную липкую тишину подмосковного вечера в Мытищах.
  Графиня Алиса бальным шагом - не оглядываясь на распростёртое нечто, бывшее ранее карликом - направилась к золотой двери с номером сорок семь, как на трамвае от точки А до точки Бе (овчарня).
  На дверь прибит холст с нарисованным очагом, под холстом - замочная скважина - аккурат под золотой ключик - спасение бедных, тихих девиц.
  Графиня Алиса побранила себя за недопонимание, вернулась - старательно не смотрела в сторону, где лежало оставшееся от карлика напоминание о бренности Бытия, - вытащила из дверцы сейфа золотой ключик, укорила себя, но не так, как ругается штопанный плюшевый мишка:
  - Двойная жизнь - не по мне, хлопотно, без удовольствия, а, если и встречу благоразумного домового, то взгляд у него - тусклый наверняка, словно погасший светлячок.
  Ни к чему мне домовой с катарактой, не личность он, которая вырабатывается в коллективе эстетов.
  Золотой ключик - не золотые руки, а у моей матушки руки золотые были, да отсохли по проклятию ведьмы, что увела батюшку, благородный ишак он, а не отец мне.
  Я - не духовная красота, и мне нет надобности возвышаться за счёт освобождения от физического - не каждая змея сбрасывает шкурку. - Алиса целомудренно поклонилась сама себе, выпрямила спину - положено, чтобы благородная девица, даже, если видимо одна (а за девицей незримо подглядывают тысячи очей), опускалась до крестьянской простоты.
  Она провернула ключик в замочной скважине под нарисованным очагом, открыла дверку и смело вошла - как в легенду о Тиле Уленшпигеле.
  ТРААААААХ!
   Ударилась головой о низкий потолок, упала на нежные ягодицы и увидела в конце коридора сцену - настолько замызганную, что слёзы заупокойные выступили на безгрешных очах.
  На сцене деревянный мальчик, растрескавшийся - полено-чурка, с длинным носом, с носком на голове и с морковкой в руках нудно втолковывал голубоволосой толстой женщине что-то неприятное; жёлтое лицо женщины покрыто пятнами: то ли сибирская язва, то ли аллергия на слова полена.
  За спиной деревяшки китайский мальчик - с извёсткой на лице, в длинном итальянском порно-балахоне, с амстердамскими тенями под глазами - громко стонал, словно три дня не ходил в сортир, а при виде графини Алисы - прорвало его.
  Другой артист погорелого театра - несомненно - артист, потому что на сцене - профессионально, со смаком палача отвешивал бледнолицему товарищу оплеухи - сочные, жёсткие, без смазки - зычные.
  Стон и вопли избиваемого, кхекхеканье палача и нудный говорок деревяшки возмутили барышню Алису до глубины бледной, тонко чувствующей несправедливость, души.
  - Полноте, милостивый государь! - графиня Алиса подползла на коленях к Арлекину, смотрела гневно, но не забыла, что во взгляде должна присутствовать романтическая скромность средневековья. - Вы поступаете дурно, без надлежащего почтения к человеку.
  Поверьте, моего вмешательства вы бы не узнали - я морально устойчивая благовоспитанная девушка, поэтому не вмешиваюсь в склоки, не присутствую в судах и на месте казни, - но то, что вы совершаете - нарушает гармонию, а без гармонии мы - ложь, неправда, потакатели низменным интересам Тамбовской черни. - Графиня Алиса задыхалась, бормотала тихо, опускала - стыдно за свой недевичий порыв - ресницы, приманивала бабочек на пальчики.
  Арлекин мельком взглянул на барышню, в натужном волнении засмеялся, снова отвесил оплеуху Пьеро, затем - ещё одну - и продолжалась бесконечная череда оплеух - караван верблюдов в театральной пустыне:
  - Двадцать восьмая оплеуха! Двадцать девятая оплеуха!
  - Сударь, вижу, что время вас потрепало, и для шаловливого подростка вы слишком в возрасте - не выпадает для вас минута на игру в чехарду, но вы - судя по брезгливому выражению на деревянном лице каторжника - здесь главный, иерарх, Тутанхамон.
  Остановите безобразие избиения, вы не Япония и Китай. - Графиня Алиса обратилась к деревяшке, ломала руки, кусала губки, укоряла себя тихим Оренбургским укором: "К чему я, чистая, скромная, ввязалась в склоки артистов?
  Все артистки - балерины, а артисты - балероны; пиры у них, древнегреческие оргии - грязь брызгами запятнает мою честь - доселе не поруганную даже падением в канализацию".
  - Буратино - директор, владелец, режиссер Театра Счастья - к вашим услугам, мадемуазель! - деревянный человечек чурка отстранился от голубоволосой женщины, раскачивался на обрубках ног, без особого гастрономического и мужского интереса рассматривал графиню Алису, словно прикидывал на глаз вес мешка с мукой. - Как распорядиться собой - никто не знает, мы видим только внешнюю сторону себя, и часто она не самая лучшая, хуже даже бычков в томате.
  Я люблю жареных бычков в томате, Черноморских, но теперь - Чёрное море для меня - сказка, недосягаемо из-за внутренних противоречий - так кошка и собака вместе спят на кровати, но дерутся около миски с супом.
  Вы на карачках приползли в мой театр, глянули мельком и сразу - так кажется вашей Институтской благородной душе - нашли Правду, определили, что Арлекин не должен бить Пьеро, избиение - отвратительно, нечеловечно, пагубно влияет на психику детей и здоровье Пьеро.
  Да, так решили, чистенькая девушка с лицом Венеры? - деревянный человечек с треском в суставах схватил графиню Алису за плечи, придвинул колоду головы к личику устрашенной девушки - глаза директора театра Счастья всполохнули углями в жаровне француза. - Пришла, увидела, охулила!
  А о детях Пьеро вы подумали? девушка с ровными волосами, но с путаницей в голове - чёрт у вас в черепе на коляске катается.
  Пьеро - артист, деньги за театральные оплеухи получает - рад, что зритель тянется на незамысловатый - словно конь в упряжке с гробом на телеге - спектакль.
  Впрочем, всё пустое: и воздушный шарик пуст, и казна театра Счастья - пуста, и дорога пустынна передо мной, дорога в ад. - Буратино махнул рукой, крепко-крепко обнял голубоволосую женщину за плечи, уронил скупую слезу из опилок на захарканную - пробки, окурки - сцену. - Нет денег на уборщицу, а артистам физический труд противопоказан, яд для нас физический труд.
  Год назад - прижало нас - отправились в Италию на сбор урожая лука - так Александр Македонский отправился в Индию за бананами.
  Я себя принуждал, себе говорил:
  "Буратино! Мальчик мой - не гнушайся национальной еды итальянцев и украинцев - в цибуле сила!"
  Лук - живой, в магазине вы, барышня, видите мёртвый лук, а на грядке он - живой, с глазками - Чиполлины в грядках.
  Вытаскивали визжащих мальчиков и девочек луковичек за зеленые перья волос, луковицы умоляют нас не убивать, обещают дары пиратские; но - продовольственная программа - вытащим по луковке - ЦАХ-ЦАХ! по-польски, отрываем ненужное и уже мёртвую луковку в корзину - вам, девушка, на витамины, нам - на заработок.
  Теперь будете размышлять, прежде чем прикажите официанту в белом трико злоумышленника из Багдада:
  "Милейший! Принеси мне луковую похлебку а-ля Рим!"
  Я с вами беседую легко, непринужденно, а полено моё древесные черви подтачивают - нелепые, без извинений, но владеют собой не хуже монахов.
  Превращусь в каменный уголь - стану бессмертным, но другого пола, иной расы - афробуратино - а афробуратине никто не доверит руководство театром Счастья - дилемма.
  Вы требуете прекратить избиение Пьеро, наболело у вас - нет Принца на Белом Коне, чтобы с налёта поцеловал взасос, с небрежностью и беспредельной болью во взгляде рыцаря.
  Беда! Рыцари - благородные, совершают подвиги в честь дамы сердца, заступаются за сирых, обиженных, бесплотных, но - неграмотные, лапти, а не грамотеи.
  Дворяне и чернокнижники - в противовес благородным рыцарям в латах и на конях - трусливые, изворотливые, лживые до селезёнки; за даму не заступятся, придумают тысячу причин, и в конце концов дама окажется для дворянина виновата в своих бедах, поэтому и выручать её во вторник - зазорно, а в остальные дни недели - лучше ногти лакировать, чем за даму заступиться с серпом и молотом.
  Вы витаете в облаках - не знаете ни немытых неграмотных рыцарей, ни лживых куртуазных лжецов умников, так зачем же управляетесь с моим театром, милая вы наша, худенькая - не зовущая к шалостям на сеновале.
  Мы - когда в Театр Счастья ввалились - обрадовались, ставили задорные веселые пьески нравственного - как библиотечная пыль - содержания
   Зрители посещали охотно, платили щедро - новое, но затем интерес к нашим веселым пьесам - где одни сияющие лица кукол - угас костром в тумане.
  Мы провалились в нищету, грызли старые ботфорты, кушали крыс - Чучундра приводила родственников.
  Даже в Италию на уборку и убийство живого лука подписались - немцы мы в душе, с японской родословной, когда сакура вырастает на крови людей.
  В добрую минуту калики перехожие посоветовали сменить репертуар - чтобы голые девки на сцене плясали, ноги выше головы поднимали; не кривите лицо, мамзелька, вам не детей кормить!
  Личина у вас побитая, стонете от боли, поэтому - не играйте первую скрипку в балете. - Деревянный директор театра похлопал графиню Алису по правой ляжке, ободрил мощной чесночной волной лукового запаха изо рта. - Мы долго сопротивлялись - меняли тактику, и себя меняли - Яхве! Илларион и Игнатий! Будьте мудрыми, отворите дверь искусству! - Буратино в запальчивости воздел руки, трещал, грозил пальцем в потолок, но затем упал после - затухшего вулканом Кракатау - припадка. - Горестно, но Мальвина раздевалась на сцене догола, обнажала душу и телеса - ОГОГО - Мельпомена!
  До сих пор доски сцены дрожат от возбуждения, словно их золотыми гвоздями накормили.
  Звериное начало в женщинах, а звериные концы в мужчинах.
  В новой пьесе "Красная шапочка" - Мальвина в первом акте разоблачалась, собирала на сцене грибы голая - всего-то действий - два акта грибы собирает и напевает - взорвала культурное общество всех столиц, атомная бомба, а не пьеса.
  Билетов и за бешеные деньги не достать, народ в окна лезет, билетерш насилуют, сшибают, с вилами пробиваются в зрительный зал, воображают, что проснутся, а спектакль наш отменили, назвали обыденным и посыпали погребальным израильским пеплом афиши.
  К чему стремимся?
  Зачем бежим, если не знаем, что ждёт на финише? где финиш? и существует ли финиш?
  Разбогатели мы вмиг, подкрасили чучело папы Карло, в разврат пустились - большие деньги разврату, а малые деньги - к серьёзным благородным поступкам, к вдохновению, к наукам, что питают не только юношей, но и женатых кобылиц.
  Под осокой сидел - спрашивал себя - "Хорошо ли это, когда спектакль непристойный поставили - на бочку душу выложили?"
  Под осиной сидел - о том же спрашивал, но ответ не получил, наверно, оттого, что - носок на голове у меня дурацкий, неполовозрелый.
  К беде "Красная шапочка" вела: спились мы, погрязли в разврате плотском - не ели, не спали, а прыгали на оргиях, искали - доселе неизведанные впечатления - на кукольные головы.
  Вовремя одумались, закрыли спектакль - матушка моя береза; народные волнения начались, упрашивали нас, уговаривали, затем - проклинали, угрожали, на парадных дверях вешались, на сцене заживо себя поджигали - до Революции дело чуть не дошло, как сближаются окуни при отцовской любви щуки.
  Морально-этический спектакль - плохо, денег не даёт, как старая корова; разврат на сцене - ещё хуже - нас убивает золотом.
  Долго я кручинился, даже в камин кидался не зажжённый, думал, что через камин - дорога в ад.
  Угрюмый, мрачный бил артистов - терпели, принимали побои с пониманием прачек и землемеров.
  Наконец, догадался, к классике обратился - так ведьма за помощью обращается к священнику.
  Карабаса Барабаса ранее хулил - по молодости, по юношескому деревянному максимализму проститута, - полагал, что пьесы Карабаса Барабаса - недалёкие, не возвышенные - глупые, простенькие, как девушка на веревке.
  Но затем я помудрел, убедился, что не только восторгом проникнута светлая грусть театра, не только от обнаженных ягодиц артистки исходит свет, но и от неприличного, что в бане с генералом превращается в совесть.
  Карабас Барабас - доктор кукольных наук - по определению не мог быть глупым, оттого, что борода у него, как у Карла Маркса и Фридриха Энгельса в салоне красоты.
  Пьеса - "Тридцать три подзатыльника" - творческий акт непознаваем - на стыке уродливого и прекрасного, дисгармоничного и грациозного, разрухи и золотого сечения, Сахар Медович, а не пьеса.
  Гениальный Карабас Барабас при создании пьесы осознавал природу творческого акта как особое проявление духа кукол.
  Ни слова в гениальную пьесу не добавить, ни одной оплеухи не выкинуть - всё подогнано, отшлифовано величайшим режиссером всех эпох и народов, доктором кукольных наук, милым бородачом, о котором я дурно думал, до треска в ягодицах, о чём сейчас с неподдельным чувством калеки сожалею, и кричу - Люблю! Обожаю Карабаса Барабаса! - Буратино вскинулся белым аистом, глухо упал на сцену, со скрежетом старого клёна поднялся, люто смотрел на графиню Алису, как на химеру:
  - Не Сергей Иванович Королёв вы, девушка, знаю по опыту, глазом ощупываю, а руки не тянутся, коренные причины в них, корни прорастают в руках - мужеложество деревянное.
  Приползли к нам, браните, советуете, но пламенную любовь казачки к быку не выказываете! - Директор Театра Счастья повёл длинным флюгером носа в сторону Арлекина: - Эй, артист! Введи барышню в нашу пьесу, мать твою за ногу, укротитель уникальной единичности явлений в лице гейши Пьеро.
  И распорядись, милейший, чтобы её труп продали в медицинский Институт, где прекрасные порывы, и ласково - по-горилльи - смеются любители пива.
  - Полноте, мастер Буратино! К чему это, если без денег?
  Нет смысла!
  Пустота, безысходность! - Арлекин со вздохом отвесил графине Алисе смачную тяжелую оплеуху, словно сковородкой приложил к правой щеке. - Раз оплеуха!
  Графиня Алиса отлетела, быстро поднялась - уже освоилась в прихотливой пучине предначертанного зла, не теряла моральную устойчивость; на четвереньках с тихими всхлипываниями (громко - неприлично в обществе) быстро-быстро, по-паучьи выползла из Театра Счастья, захлопнула дверь, а золотой ключик проглотила - словно три дня не кушала.
  В дверь с другой стороны забарабанили - барабанщики ада, - рычали, царапали доски, словно дверь - последние ворота в Мир.
  Толстые доски с железными пластинами прогибались, угрожающе трещали - так трещат веки замерзших естествоиспытателей в тундре.
  Графиня Алиса не отказала себе в удовольствии, носком туфельки ковыряла землю и поучала - громко, наставительно - львица обучает каннибалов плаванью:
  - Директор Театра Счастья Буратино с носком на голове, и подручные пристяжные!
  Пересмотрите репертуар - в угоду морали, но не низменным чувствам и не избиению личности, вы же не моравские братья, которые спят вместе и дерутся друг с другом по утрам.
   Выявите творческий, формообразующий характер человеческой интуиции, создайте уникальную, неповторимую пьесу о Добре и Зле, о торжестве морали над бездуховностью, когда пастушка грешит. - Графиня Алиса поправила локон, укорила себя, что уже не вспоминает о побоях, затем мягко похвалила - потому что не обращает внимания на низменное; духовное начало - главное, а не синяки на лице и на теле - пятна, но не позора и бесчестия, а - времени.
  Не удивилась, что за одни и те же поступки пожурила и похвалила, засмеялась весело и беззаботно, пропела голоском оперной дивы Костромского собора:
  - Ах! Величие тела девушки в том, что оно не складывается, подобно лестнице, не уменьшается на морозе, как нос пьяницы.
  Через - казалось бы, мелочи: уступки, тихий голосочек, умиротворенный тёплый взгляд, вспоможение подружкам - мы овладеваем основами моральной устойчивости; если девушка общается с отталкивающими личностями, то может запятнать свою честь - или не запятнает, если подобна Ангелу - блистает, отражает пороки и грешные взгляды опустившихся прОклятых.
  Герой народного эпоса тунгусов - ворон Кутха - идеал грации и эстетизма, хотя и ворон, а мне до вОрона далеко - крылья не отрасли, я не птеродактиль.
  Графиня Алиса прошла по замшелому коридору - скабрезные рисунки на стенах уже не расшатывали мораль, - возжелала выйти из подземелья ведьм, вдохнула бы чистый воздух беседы с философом-эстетом, совершила бы чинную прогулку по мягкой изумрудной траве - в садике Института Благородных Девиц - так аист прогуливается по саду Эрмитаж.
  - Ах, если бы благонравие вознесло меня на Олимп, озарило лучами восходящего Светила - тогда я бы впитала в себя всю поэтику Платона и Демокрита - маленькая козочка на кладбище жизни! - графиня Алиса произнесла в глубочайшей печали за судьбы всех благородных девиц, поправила платьице - весьма измятое, банно-прачечное, - от скромности опустила глазки - так суслики склоняют головы перед мудрым пустынником.
  (На месте графини Алисы романтический рыцарь сэр Артур - тоже решил бы, что ничего постыдного в желании взлететь на Олимп нет!)
  Вдруг, под ногами зазвенело, покатилось с характерным звоном - что так часто раздается из кабаков, где мужланы обрекают себя на адские муки.
  Графиня Алиса вздрогнула, присела в реверансе - может быть, рядом пластичный Принц на Белом Коне - испытывает, с жадным интересом гастронома рассматривает графиню, словно вместе прожили сто лет, - подняла с пола закрытую бутылку - по форме напоминает бутылочку для столового хлебного вина (графиня Алиса, разумеется, вино не пьёт, но часто видела, как сторож граф Разумовский Евгений Витальевич прикладывается - его право, инвалида войны).
  Вместо акцизной марки к бутылке приклеена бумажка с удивительными словами, от которых графиня Алиса пришла в конфуз, словно погладила против шёрстки зайчика Петрушку:
  "Благородные девицы добьются обильных урожаев на необозримой ниве благочестия, совершат морально-этические подвиги, затмят энтузиастов поэтики, балетными шажками приблизятся к Принцу на Белом Коне и решат серьёзнейшую проблему современности - забавную, с назидательными сценками из жизни Амстердамских графьёв и фрау; решат не на глазок, не по примерным выпискам из математических книг, а - вооруженные девственной чистотой помыслов, робкие, но уверенные в своей моральной устойчивости, - всё Вам, достойная девица, заслужившая дорогую награду, если выпьете меня!
  ВЫПЕЙ МЕНЯ, ВАМПИРША!"
  Графиня Алиса зарделась на предложение бутылочки, но - потому что благочинная, воспитанная барышня - не сразу выполнила приказ бутылочки; вдруг, бутылочка - враг?
  - Нет, не заманите меня в сети клеветы, пошлости, низменного, милорды и подрыватели пристойностей, похожие на пауков с лапами волков! - графиня Алиса с негодованием топнула изрядной ножкой - коралл, а не девица, тут же уличила себя в словесной ошибке - так классная дама щиплет двоечницу за бока и щёки - и засмеялась легко, непринужденно, раскатывала смешинки, будто шоколадные конфетки по книжке с любезными предложениями древних поэтов. - Сначала посмотрю - нет ли противопоказаний для самоотрешённых благородных морально устойчивых девиц, мы похожи на мягкий гранит.
  Графиня Алиса недаром получала высшие балы на уроке моральной истории, знала легенды о детях гор и степей, с которыми случались неприятности на Среднерусской равнине - бедные маленькие пони, они погибали в уличных страстях Москвы и Санкт-Петербурга, гадали на кофейной гуще, скалили зубы в зоопарке, и только потому, что не прочитали "Эстетику" Новицкого.
  А всего-то - запомнить три тысячи двести один постулат о Добре; если порезать горло овце, то она не возродится, если потревожить и запятнать благородную Институтку - она запятнается, честь отвалится комом глины, если дотронуться горячей кочергой до лба городового, то - каторга обеспечена - и другие - не менее важные, для Государственной Думы Российской Федерации и Конституции Благородных Девиц - постулаты.
  Графиня Алиса понимала торжественность и опасность момента - когда приложится губами к горлышку бутылочки из-под столового хлебного вина - вдруг, в бутылке - вино; и тогда грех - хотя никто из Института Благородных Девиц не увидит грехопадения, и рыцарь на Белом Коне не заметит неприличное в подземелье, где сера и стоны, но перед собой стыдно, до самоубийства.
  Графиня Алиса долго разговаривала сама с собой перед бутылочкой, убеждала, предостерегала, грозила себе пальчиком, укоряла, бранила - слегка, убедительно уговаривала себя беречь честь смолоду - однако, попробовала, словно компот в благородном заведении.
  Жижа оказалась противной на вкус (смесь китайской жареной селедки с японскими суши), неожиданно провалилась плутовским комом в желудок - да здравствует прямая кишка!
  - Да что же это делается с приличной девушкой; я не обезьяна!
  Так с благородными девицами не поступают, звери! - графиня Алиса икнула, словно обезьяна в петле, но не устыдилась икоты, а даже похвалила себя, назвала икоту догматикой. - Я облагораживаюсь, словно садовое растение в Олимпийском парке.
  С графиней в этот момент не рискнул бы спорить и богатырь Улан-Батор.
  Плечи графини налились тяжестью, свинцом, а потом воспарили, будто из титана - лёгкие, прочные, и Алиса уверена, что плечом легко прошибёт фанерную стену, которая в Институте Благородных Девиц отгораживает ванную комнату от комнаты для размышлений.
  Руки слегка утолщилась, но - благородно, без бугров, мышцы играли под кожей, избыток энергии бил в голову, и возникло нехорошее желание - с веселой улыбкой пойти в скверик и нарваться на разговор с нехорошими дяденьками - по красным носам, похожим на светофоры.
  Графиня Алиса с удивлением - тело, будто живое, преобразовывалось; ноги, по Природе длинные, - ещё удлинились, но сохраняли пропорции, становились краше и краше до неприличия, а как же - чистота и незапятнанность чести? - руки и плечи наливались дурной силой, и графиня Алиса уже не думала, что сила - только для графьёв и других сэров, сила - общеполовое достояние.
  Живот на глазах втягивался, миленький кругленький бархатный мышиный животик превратился в панцирь черепахи - с хорошенькими кубиками пресса - и нисколечко не убирало женственности, а, наоборот - прибавляло с пафосом.
  Графиня Алиса невольно залюбовалась собой, даже не стыдилась, что платьице трещит и расползается на могучей фигуре, словно платье - листья протухшей капусты.
  Но самые великие изменения - с грудью: из небольшой, аккуратной, ранее подчёркнуто независимой, оттого, что - слабенькая, груди - левая и правая - наливались, росли до неприличия, закрыли обзор; и графиня, чтобы взглянуть на ноги и живот, уже должна была отодвинуть груди, или закинуть их на плечи, что - сложно, потому что - тяжелые, упругие, резиново-колбасные - Алиса любила докторскую колбасу в синюге - толстая, но груди - презрев колбасу и земное притяжение, росли и утяжелялись, словно накапливали мудрость поколений благородных девиц.
  - Да сколько они будут расти, шаловливые? - графиня Алиса всплакнула от досады, но в то же время сердце замирало от сладостной боли - "Самые благопристойные груди на свете - ни один Принц на Белом Коне не проедет мимо, любознательный, пытливый!"
  И, когда графиня Алиса с ужасом подумала, что груди опояшут Землю по экватору - рост прекратился - словно убили прогресс.
  Графиня Алиса потрогала - ОГОГО! сказала, старалась себя не обманывать, но слегка лукавила, и это "слегка" наполняло графиню полезностью - так кувшин наполнятся золотом:
  - Не скажу, что изменения произошли по моей воле, и не уверена, что другое тело - цель моей жизни и мечта.
  Железная дорога с Анной Карениной - тоже не мечта и не цель.
  Возможно, что на данном этапе истории трансформация, - графиня Алиса с любопытством курочки пососала длинное слово, - необходима - только так в адском подземелье я отстою честь и благородство, мораль и поэтику - пусть даже по мне чёрт водит грязной шваброй и веселым сарказмом намекает на братоубийство.
  Графиня Алиса подошла к огромному зеркалу в тяжелой оправе - наследие викингов; рассматривала себя, умилялась, даже покраснела от восторга, но никак не от конфуза; робость поместила на дальнюю полку своих девичьих чувств.
  Пропорционально сложенная, крепкая, сильная, спортивная - не меньше мастера спорта по спортивной гимнастике, но груди - великолепнейшие, шикарные - на одних этих грудях можно город Счастья заложить - знамёнами сосков жизнеутверждали.
  Лицо слегка удлинилось, щёки, прежде кругленькие, запали - очень эффектно, даже лучше, чем у классной дамы графини Маргариты Васильевны Петрушевской (поговаривали злые языки кухарок, что графиня Петрушевская нарочно коренные зубы удаляла, чтобы щёки красиво втянулись - строго, по-гусарски).
  Глаза - из заманчиво голубых, нежных, томных - стальные, жёсткие, с нахлестом - можно бревно перебить взглядом.
  Волосы - из кудрявых рыжих - превратились в вороное крыло, блестяще угольные на зависть потным афроамериканским лицам и рукам шахтёров Донецка; ниспадали ниже оттопыренной - шикарная, взгляда не отвести - попы.
  Графиня Алиса долго вертелась перед зеркалом, подумала, что с переменой внешности, может быть, и статус поменялся - и не графиня она, а - Принцесса Мира? Королева Вселенной?
  Но мажордомы и церемониймейстеры не крутились, коробочки с ключами от Рая не подносили, значит - титул прежний, нужно его любить, как родственниц на кладбище.
  Вдруг, в зеркале за спиной мелькнула тень - графиня оглянулась - тень только в зеркале, и в Зазеркалье на левое плечо Алисы взгромоздился чёрт с рогами, копытами, хвостом и рылом сильного влиятельного банкира.
  На правое плечо в луче Света опустился Серебряный Ангел - чистый, морально устойчивый, бесполый, но хореографический до слёз - так танцует слиток серебра.
  Графиня Алиса посмотрела, хлопнула себя по плечам - Ангел и чёрт только в зеркале, в чужой стране - волнуются, но каждый по своему поводу - так в суде волнуются судья и обвиняемый.
  - Помешался я от объемов ваших, красавица, забыл о судьбах и размышлениях людей - полировка на теле вашем мешает, заслоняет мысли - так Царь заслонил от Диогена Солнце! - чёрт облизывал графиню Алису ласковым, полным надежды, взглядом, вздохнул по-конски. - Важно, из каких источников мы пьём чистую воду и куда сливаем - не на кухню ли гномам?
  Вы, сиськи отрастили - мне можно и по должности положено произносить грубые слова, девушка, не кривите личико в усмешке брадобрея из Алма-Аты, - отражаете грудями Мир, гордитесь, с усердием и трепетом держите их, будто скипетр и державу.
  Часто я бываю сбит с ума разными аргументами и фактами - не только вы, люди, прямодушные, стремитесь узнать цель вашей жизни, ответить на вопрос "Для чего мы в этом Мире?", но и мы, черти - взрослые, уроки жизни делаем сами, терпим иногда нужду, недоедаем, но стремимся к знанию - "Как достичь мечты? А, если достигли - то мечта ли она настоящая, или - фальшивка, а настоящая мечта ускользнула девушкой в голубом полупрозрачном платьице".
  Для чего черти живут?
  Не думайте, не складывайте суровые, но - магнитные - губки бантиком, не уверяйте меня, что цель жизни чёрта и его мечта - совратить человека, отнять душу и принести на алтарь греха.
  Сами приносите овец и людей, а мы даже чище, но - философия, а слова - пустота, из слов золото не выплавить, слова - обман, стена, за которой прячутся ленивые стяжатели.
  Давеча я чуть не опростоволосился, словно икону поцеловал.
  Два месяца я праведника обхаживал, соблазнял, искушал - девиц балерин обнаженных пачками ему поставлял, вИна - сладкие, закуски - горы, золота - мешки, а он, словно помирился с собой - улыбается, головой качает, смеется даже - тихо, с честностью конфузливого светского льва.
  Не противился соблазнам, не отвергал мои предложения, но и не пользовался - понял значение ценностей, даже, если они неприглядные, похожи на шапку Мономаха.
  Другие праведники отгоняют меня, брызгаются, борются со злом, то есть - со мной, массу усилий прикладывают, чтобы побороть искушение - мне на радость потуги, потому что уважение мне и почёт, значит - видят меня, ощущают мою силу, греховность, поэтому противостоять пытаются, брови сдвигают - домиком, шалашиком - так Владимир Ильич Ленин в селе Шушенское отдыхал.
  А этот праведник - Симеон - не противился, пропускал через себя, и что дивно - ни одна грязь в нём не оставалась, вылетала со свистом реактивного самолёта с другой стороны души.
  Балерину голую ему в искушение подкидываю - любуется балериной, улыбается, спокойно, с благочестием - тьфу - на языке прыщ вскочил от вашего слова, принимает балерину, как явление Природы.
  Но не плюется на неё, не прогоняет палкой, со мной в драку не вступает, сильный, мудрый - царь-олень!
  Скатерть самобранку перед ним раскатаю - отведает всего понемножку, пригубит сладкого вина, умилится, раскраснеется - но без излишеств, снова улыбается, о своём думает, о душе, о Светлом - ничто его не берёт, оттого, что не замечает - так иудеи поступают, делают вид, что Мир вокруг них не меняется.
  Я даже занедужил - очень хотел душу Симеона заполучить, даже хвост у меня замерзал по ночам от откровенности - так Снеговик желает Снегурочку.
  Не вытерпел - когда Симеон прыжками моей грешной балерины голой любовался, - подсел к нему, подлизываюсь, на глаза слёзы ведерные наворачиваются.
  "Симеон праведник! - хвостом по губам себя шлепаю от волнения - институтка, а не чёрт! - Я хочу отвлечься от тебя как от личности, выяснить суть твоего явления потусторонней простоты и жизнерадостности, отрешенности от благ - не кошка ты, но отрекаешься от валерьянки.
  Избегаю влияния личных эмоций, надеюсь, что ты - явление единичное, не общественное, и нет в тебе параолимпийского огня.
  Не упрекай меня, не брани строго, мы же без фуражек, а мужчины - пусть и не мужчины, но одинаково на балерин смотрим, с восторгом - исключают по возможности тяжелый труд субъективного рассмотрения себя, соболезнуем себе, как на похоронах".
  "Доверяйте своему желудку, чёрт! - праведник улыбался - то ли мне, то ли балерине, то ли - своим мыслям, далёким от меня, как эхо Чернобыльского взрыва.
  Вы рассмешили меня злобою неудавшегося каретника - понимаю вас, но не сопереживаю - мне безразличны ваши удивления и кликушества, старый вы циник с козлиной бородкой.
  Нет у меня стойкости, но и нестойкости нет - энтропия в состоянии покоя я.
  Всё - из детства, из страны Ностальгия, когда звуки резче, эмоции - до слёз, а откровения кровь будоражат, словно подогревали нас в Русской доменной печи.
  Батюшка мой - граф Трубецкой Алексей Романович, добрейшей души пианист - с утра до вечера на клавесинах, роялях, пианинах играет - от одного инструмента к другому подбегает, фалды сюртука закидывает - жук, птица, и барабанит пальцами до подагры в очах, хлопотливый родственник задумчивой Музы.
  Папенька мечтал о дочке - великой пианистке, но родился я - косая сажень в богатырских плечах имени Ильи Муромца.
  Может быть, нагуляла меня маменька на стороне - проказливая артистка театра имени Чехова, но - полноте, чужих детей не бывает, все люди - негры.
  Батюшка - словно и не видел в купальне, что у меня мужские гениталии - обращался, как с дочкой, сюсюкал, наряжал в белые кружевные платьица, туфельки с серебряными пряжками, ленточками украшал, словно японскую сливу.
  Послам из Амстердама мой вид - а-ля девочка, нравился, нарочно у нас долго засиживались, требовали, чтобы я ногу выше головы поднял - пожалуйста, мне не жалко, поднимал, а они через лорнеты, монокли, пенсне-с смотрели мне под юбки и многозначительно качали буклями на бараньих париках - лес густой, а ума нет.
  Но не укоряю Амстердамскую оригинальность - тяжело им на рыбе и креветках.
  По утрам батюшка меня с ложечки конфитюром кормил, умилялся, затем - лифчик ватой набивал, застегивал на мне, шнуровал корсет - Птица Счастья ему в гроб.
  Иногда закидывался, в слезах ломал себе пальцы, падал на колени, долго и мелодично стучал лбом в дубовый пол, вызывал сладострастное чувство изгнанного извозчика.
  Кричал, что не познал счастье, потому что не знает, что оно собой представляет: кособокое или прямое? живое или мёртвое? богатое или бедное? мужского пола или женского?
  Когда мне четырнадцать лет исполнилось, батюшка заточил меня в высокую башню, называл её "Поэтический Тауэр из слоновой кости".
  Требовал, чтобы я волосы свои отращивал, обещал, что, когда волосы из верхнего окна до земли дорастут - семь метров, - то отпустит меня в поля, на вольные хлеба балеронов и балерин, не батюшка, а - украинское сало с молоком.
  В башне я долго тосковал, а затем прозрел духовно - всё мне стало безразлично с одной стороны и любопытно - с другой стороны; так у лошади две части - голова и круп.
  Сытый, ухоженный, здоровый, перед Рождеством я обрезал волосы, постригся налысо, по простыням с башни спустился и дворника избил - не со зла, не по прихоти, а - потому что безразличен он мне, безлик, серый, но не волк.
   К батюшке в горницу зашёл - он на клавесине играет, поёт, очи прикрыл от восторга; и настолько умилительная картина, что меня вырвало от нахлынувших тёплых чувств, не выдержал организм переизбытка Добра - так не выдерживает Мальвина тяжесть дубового Буратино.
  Швырнул отрезанные волосы на голову папеньки, будто мхом одарил чукчу:
  "Батюшка, волосы мои на парик искусный для себя используйте, а то облысели, на жёлудь похожи.
  Ухожу я от вас, за Истиной пойду, а вас - нет, не проклинаю, но и не благословляю, а просто - оставляю, как гренадёра безногого: найдёте на свалке беспризорную девочку, отмоете её, назовёте своей дочкой - не каждый же день вам рыдать в жилетку и арбузы трескать с ломотой в истлевших челюстях.
  Тягостно станет - колодец ройте бездонный, авось, к своей смерти и дороете до ада - не нужно будет чужими путями спускаться и за перевоз Харону платить".
  Захватил я с собой только дорожный набор для татуировок, и - поминайте меня Семеном, зовите в гости.
  С тех пор живу в своё удовольствие - от тягот не бегу, но и не притягиваю сложное; в кристалл чистейший превратился, через меня свет проходит и не преломляется, а в призме Ньютона преломлялся как в хрусталике глаза динозавра.
  Чёрт, вы сильный и здоровый, трудов не замечаете людских, но - искушаете, а Истину не познали, словно вам спиной мозг извёсткой залили.
  Не знаете для чего живёте, а - следовало бы вам, потому что без знания Цели Жизни - и чёрт не чёрт!" - праведник Симеон умилился грациозному прыжку балерины, но не расплакался, не рукоплескал с криками "Браво", потому что - целенаправленный, выше обыденности, даже свиристель на носу не повергнет его в глубокую задумчивость тибетского монаха.
  Ушёл я в глубочайшей неге; уел меня праведник - чёрный сатрап адских болот - что я не знаю Цель Жизни.
  Додумался поздно, спохватился на лестнице; если праведник Симеон знает Цель Жизни, то и мне скажет; просто, но, почему сразу я не спросил, словно меня друзья черти поджаривали на сковороде "Тефаль"?
  Помчался к нему - трёх ведьм по дороге загнал до смерти, на ведьмах скакал и на колдунах, но не успел - земля мне гранитной плитой.
  Праведник Симеон отбыл в Мир Иной, не ко мне в распоряжение; обидно до глубины сердца, души у меня нет - даже отвращение к себе почувствовал, как к скомканному носовому платку.
  В лобной части головы зудит - не спросить ли мне у мёртвого праведника Симеона о Цели Моей жизни - ещё время есть до сорока дней, не подковы на ногах праведника.
  Под покровом ночи, словно тщедушный Принц Персии, с осторожностью Багдадского вора, я пробирался по кладбищу, полз к склепу, где тело усопшего праведника - жизнь не малина.
  Люди боятся нечистую силу по ночам, а нечистая сила боится светлых людей - борьба противоположностей - так рыцарь сражается в постели с прекрасной дамой.
  Чу! Кусты всколыхнулись локонами Горгоны Медузы; я затаился, дрожу под корягой - не чёрт, а - крот.
  Но - напрасно тревожился, длинноносый - вурдалаки вышли на охоту: где могилку разроют, где запыхавшегося клерка съедят - чудо, щенки из Красной Книги Природы.
  Обнялся я с вурдалаками, всплакнул по минувшим дням, когда ведьм и колдунов было больше, чем продавцов сосисек в домах терпимости.
  Дальше пошёл с подъемом в душе - влили в меня чувство необузданной вседозволенности маньяка-убийцы.
  Вдруг, девочка с корзинкой вынырнула, словно из ада, но не от нас, я всех в аду знаю.
  В красной шапочке, с пирожками в корзинке - наивная, голубоглазая, губки - бантиком, слегка припухлые, а белое личико - вход на мост Ватерлоо.
  Увёл бы я Красную Шапочку - зачем ночью одна по кладбищу гуляет, - но почувствовал подвох, словно в зимнюю вьюгу наткнулся на станционного смотрителя без трусов.
  Подняла лесные ресницы - медведь в них заблудится, а из очей - Свет дивный, яркий - меня слепит огнём авиационных прожекторов.
  "Дяденька мохнатый, наверно, кавказец потому что - голенький по кладбищу бегаете, холодно вам, как пингвину в холодильнике "Бирюса"! - голосок тоненький, от него у меня кости лопались бамбуковыми палочками под ногами слона. - Заблудилась я, заплутала, а ведь к бабушке шла с добрыми намерениями, выпивку и угощение несла - прискорбный факт для молодой девицы, но для старушки - утешение, как и уринотерапия.
  Села бы на самодельный реактивный снаряд, долетела бы до бабушки, но опасаюсь, что пороховые газы испортят мне юбочку, а маменька рассерчает, потому что мы - малоимущие, и сестричка у меня с ограниченными возможностями паралимпийки.
  Отведите меня домой, к свету!" - сказала и за лапу меня осторожно взяла, будто жеребёнок губами с гроба сахар слизывает.
  Мне от этой осторожности - адская боль - зашипела кожа, лапа обуглилась, дым идёт зловонный, потому что девочка - безгреховная, нецелованная, чистая, морально-устойчивая, как Пизанская башня.
  С воплями и стенаниями я бросился прочь от девочки, проклинал её, мечтал, чтобы вурдалаки её сожрали с корзинкой и реактивным снарядом; только одну шалость за всю жизнь Красная Шапочка сделала - понюхала пирожки, что предназначаются для бабули - старой развратницы, которой уже уготован котёл с пшеничным кипящим маслом в аду.
  Упрекал я себя за то, что возомнил выдающейся личностью, до склепа праведника кое-как доковылял - копыта чуть не обломал о венки, но сдюжил, потому что Цель у меня - узнать о Цели Жизни.
  С трудом в склеп протиснулся, выталкивало меня, словно дирижабль из океана.
  Подозреваю, что и не прошёл бы, если бы безгрешная девочка не дотронулась до меня, печать свою благочестивую - тьфу - поставила.
  Праведник Симеон лежит отрешённый, прямыми тропками всю жизнь шёл мимо сенсаций и неразумных поступков, простой и в то же время - Великий в своей простоте, недоступный уже для некромантов и чертей - так недоступен виноград для коротконогой лисы.
  Скорбел я, что не оживлю праведника, и не узнаю от него Цель Жизни чёрта; даже на пол упал возле каменного ложа Симеона, хвостом по мрамору бил, метёлкой полировал - да никому не нужен полированный каменный гроб - не индульгенция он, не суровая обстановка для чистописания.
  На полу звякнуло, я поднял затейливое колечко железное, но с выбитой пробой девятьсот двадцать пятая - китайская подделка под серебро; на кольце - череп и кости - бальзам мне на душу, наверно, кто-то из паломников в давке обронил, надеялся на безболезненное напряжение мышц живота при запоре.
  Колечко я припрятал - в аду продам, и пополз - с печалью и глубокой внутренней неудовлетворенностью - к выходу, но почувствовал спиной жар, будто на меня птица Феникс присела, мигрирующая, подобно иранцам.
  Оглянулся, а из мёртвой руки праведника Симеона пергамент выпал, явно для меня; праведники тем и сильны, что даже отношения с нечистой силой их не пятнают, не покрывают ржавчиной позора и унижений.
  Я пергамент выхватил - сердце стучит неровно, волнуюсь, верю, что покормят знания из пергамента, дадут мне ответ на вопрос "Для чего черти живут?"
  Развернул - лапы дрожат, да и покалечены Красной Шапочкой, словно в кузне Вакулы, читаю:
  "Чёрту - искушение"! - два слова, но мудрости в них больше, чем в материнском подвиге крольчихи.
  Не догадываюсь - Цель ли моей жизни - искушение, или праведник Симеон намекал на другое - на длинные волосы рыцаря в башне из слоновой кости, но после записки меня потянуло, будто пружина растянута, и возвращает в точку ноль.
  Поддался я чувству, расслабился - так расслабляется самурай в отхожем месте.
  Понесло меня через время и расстояние, через горы и морды, богатыря с Черномором видел, мимо пролетел, да не ухватился за богатыря, заробел.
  Богатырь, хоть и грешен - Принцессы, пиры с фиолетовым крепким, невоздержанность в словах и поступках, но - на то он и богатырь - не берёт его даже нечистая сила, одаренная, с техническими новинками Гонконгского производства.
  Сюда прилетел, в зеркало, и понял - ИСКУШЕНИЕ - вы, графиня Алиса!
  С вашим телом, с вашими достоинствами внештатной балерины Галактического Союза многих искусите, даже себе оставите бочку искушения, прирожденная любительница остроумных грудей, генерал в области обольщения.
  ПоднимИте, несравненная брюнетка, ногу выше головы - каждая балерина умеет, приучена поднимать ногу, а для балерины поднятая выше головы нога и танцы на столе среди бутылок - хлеб!
  Графиня Алиса послушала чёрта, не удивилась, убеждала себя, что проверяет возможности нового организма - так прачка щелкает рычажками новой стиральной машины.
  Подняла ногу выше головы, повернулась боком, заметила, что отражение в зеркале ногу не подняло, не поворачивается, живёт своей жизнью закулисной графини Алисы, чистой, но до боли родной, оттого, что - вторая половинка.
  - Изумительно, пять баллов по шкале засахарившегося мёда! - чёрт икнул, подпрыгнул мелким бесом, но затем закручинился, словно подрезанный в драке полковник. - Когда-нибудь я с горечью бетономешальщика вспомню печальный факт, что не узнал - Цель ли Жизни чёрта - искушение, но ваши два настроения - уважение к глазам чёрта, так колышутся, что нет силы не дотронуться, разлюбезнейшая сторонница методов Солохи. - Чёрт высунул из зеркала лапу (со следами пятерни Красной Шапочки), ухватил графиню Алису за левую грудь, будто взял расписку в благочинности, захохотал открыто и вольно - шляхтич в селе Сорочаны.
  Графиня Алиса прислушалась к ряду эмоций в теле, облачно вздохнула, похвалила грудь за отзывчивость, а затем со смертельной обидой раненой лебедушки вскрикнула:
  - Мерзавец! Сэр чёрт, вы не монах!
  Ты не за грудь меня ухватил, похотник с блудливыми очами, а мировоззрение моё колышешь, нарушаешь целостность мышления, оскорбляешь, оттого, что не Принц на Белом Коне и не сулишь мне горы золотые!
  Вспомнишь своё рукоблудство, назовёшь себя порочным безумцем, да поздно будет - везде опаздываешь, надругатель над нравственностью! - графиня Алиса закипела Тульским самоваром, бросила кулак в зеркало - ожгло кожу, но кулак провалился, как в ледяную воду, ухватила чёрта за рыло, дёрнула на себя с надеждой - так Емеля тянет из проруби щуку.
  Рыло скользкое, угря напоминает, но свиной пятачок не дал руке соскользнуть; рука - не клоунесса под куполом цирка на шесте.
  Графиня Алиса выдернула чёрта из Зазеркалья, охнула, не решилась воспользоваться случаем - истребить лукавого.
  Чёрт увеличивался на дрожжах, рос, расширялся, матерел - за мгновение превратился из маленькой птички в гориллу, не меньше двухсот африканских бедных килограммов.
  Жёлтые клыки оскалены, с рыла стекает зеленое зловонное, свиные уши торчком, ноги - кривые, но мощные, как у нефтяника украинца.
  Торс - боксёр тяжеловес позавидует.
  В правой руке чёрта - крестьянские вилы с кусочками коровьего навоза на пиках; не чёрт с вилами, а - свободный мститель мексиканских полей.
  Графиня Алиса взглянула в зеркало - отражение без чёрта, и не двигалось, сурово смотрело с той стороны на себя тутошнюю; Ангел за плечом безмолвствовал, словно погрузился в облако с нектаром.
  - Плоть и кровь!
  Реки крови и горы плоти! - чёрт вводил себя в бойцовский раж, бил лапой в мохнатую горную грудь, подпрыгивал, плевался, будто булочник в мясной лавке. - Прощайся с жизнью, моё искушение - графиня Алиса!
  Жить тебе осталось меньше, чем медсестре после вступительных экзаменов в медицинский институт.
  Чёрт выбросил вилы вперед, целил в длинную, лебединую шею восхитительнейшей графини Алисы, похожей в минуту опасности на ледяную скалу в Австралии.
  Графиня удивилась, даже показала словами, что чувствует сердце: "Руку на барышню поднял, чёрт прОклятый!
  Не расцелую тебя, да и на свадьбу негож, протух, как селёдка в Ханое.
  Всегда ли вы раздражительный, мнительный и злой, или только в сражении с приличными Тургеневскими девушками?" - графиня Алиса провела лоу-кик - ударила ногой по нижней лапе чёрта, не изумлялась, что тело умеет, а голова не знает о приёмах борьбы против чёрта, и, возможно, против остальных строгальщиков душ.
  Боль вспыхнула в ноге - словно по бетонному столбу ударила, - но боль затихала, пряталась в уголки сознания, произошла первая в жизни Алисы маленькая физическая победа над чёртом.
  Чёрт отпрыгнул, крутанул головой, с удивлением хрюкнул:
  - Я не ипохондрик, называют меня флегматиком, оттого, что горяч и чувствителен, словно с меня шкуру содрали, а тело посыпали жгучим бразильским перцем.
  Люблю долгие беседы, но только - чтобы я командовал, руководил, вёл события, и чем-то напоминаю в эти минуты торговца в лавке - бездушного, злого - чалдону стакан воды не подаст, да и ненадобно воды, если в аду воды нет.
  Деремся - я за идею, потому что мужчина должен стоять выше барышни, а вы не выказываете мне уважение и признательность - неожиданно - смирилась бы, да мирком в котёл для грешников - ПЛЮХ; безгрешная жила, морально устойчивая, а до драки дошло - грехов нацепляла за одну минуту - морально эстетический кодекс рухнул дубом на голову богатыря Алёши Поповича.
  Боюсь богатырей, сильные они и туголобные - ни одна лесть не берет, а хитрость рассыпается о лбы, как горох о машину "Мазда".
  Но Алёша Попович - особенный, ещё и попович, а с попами у чертей - давние споры с конфузами, покраснением щек, обильным потовыделением и высунутыми лиловыми - будто мантия Короля - языками!
  Чёрт словами захмурил - провёл джеб - прямой удар передней лапой, заохал, глумился взглядами и клоунскими прыжками.
  Алису шатнуло, она вертела головой в нокдауне, а чёрт - потому что судей рядом нет - схватил барышню за волосы и тянул на себя, тянул, представлял, что находится в гостиничном номере и завёртывается в штору, как в индийское сари.
  Графиня сжала зубы, восстанавливала дыхание и возвращала круговорот зрения с полосы препятствий на поле боя.
  С осмысленным острым подъёмом провела - ай гаунинг - надавила на глаза чёрту, словно выдавливала косточки из фиников.
  Затем - фиш-кукинг - засунула пальцы в рыльные дыры чёрта - трудно, но необходимо, и всё это время графиню Алису не покидало важное предчувствие неотвратимой победы - так засыпанный в траншее лейтенант запевает о победе над врагом.
  Чёрт дернулся от боли в очах и свином рыле, отлетел, но в падении провел лоу-кик, вскочил и снова - джеб, не столь мощный, как первый, но графиня Алиса почувствовала себя честолюбивым мальчиком в саду опунций.
  "Лапы чёрта длинные, главное - не дать наносить удары с дальней дистанции, - графиня Алиса прыгала, мотала головой, улыбалась - показывала сопернику, что пропущенный джеб для неё - ерунда, гречневая кашка с молоком. - Войти в клинч, поймать на гильотину - зажать рогатую голову под мышкой, предплечьем закрыть доступ кислорода и крови к мозгу - возможно, мой единственный шанс в борьбе с наглым, превосходящим, оттого, что с мужскими хромосомами, противником.
  Огромное желание у меня сопротивляться злу, и выстоять морально и физически, пронести свою честь до свадьбы - так щука несёт зубы к карасю".
  Чёрт торжествовал, графиня Алиса ходила кругами, искала случай поймать на гильотину, но и чёрт - не первый век сражается без правил, догадывался, не подпускал барышню на близкую дистанцию, а постоянно угрожал хуками, джебами и целился коленом в кирпичный живот, словно разделил себя на две враждующие группировки полицейских.
  Обманул красавицу, ах, как коварно лукавый обманул - грязно и недостойно спортсмена и мужчину - конфуз ему и порицание в гей бане: нанёс серию коротких мощных ударов - в печень, в пресс, снова в печень и - град по прессу.
  Графиня Алиса открыла рот, потеряла воздух, в беспамятстве безумной мухой билась о стекло торжествующего соперника - жизнь не ринг.
  "На удушающий не поддастся, старый чёрт! - Графиня Алиса с трудом увернулась от бокового в печень, отпрыгнула пчелой от медведя. - Всё вижу в неверном свете: для этого ли изучала поэтику? подгоняла пальчики под клавиши рояля и под струны арфы - невольница брачных чужих чувств, пленница декабриста.
  Трудно скромной девушке - даже с изменёнными в лучшую... да, в лучшую сторону формами - противостоять мракобесию, человеконенавистничеству, закомплексованной рогатой личности, у которой на уме только унижения и садизм в грубой форме уродливого и зловонного - ковш с нечистотами, а не соперник!"
  Графиня пропустила очередной удар в печень, согнулась, поняла, что ещё миг - и проиграет - запятнает честь, отдаст душу, но не по своей воле - что - оправдание, но непроизвольно, без ужимок сердца и необходимых фактов, с которых начинают и заканчивают выпускницы Института Благородных Девиц.
  Чёрт сцепил руки в замок, нацелился в длинную, но уже не хрупкую, не лебединую, а - мраморно прекрасную, шею барышни - убьёт, надменно, без разлуки с прошлым - так акула убивает царь-рыбу.
  Тело графини Алисы рванулось, девушка бросилась в ноги сопернику - заяц спасается под дубом в грозу.
  Сверху пролетели сжатые лапы чёрта, задели краешки волос, но череп не пробили - промах, даже раздражительный, если соперник рассчитывает на собачью победу.
  Графиня Алиса перевела борьбу в партер, подбила ноги чёрта, завалила - так крестьянки заваливают сноп пшеницы, насела на ключицы чёрта - профессионально, энергично - мышцы защищали добродетель барышни, поклялись в дружбе и честности, в совместном отмывании грязи с чела разбойника.
  Чёрт - оглушенный падением, но не в ад упал, а на базальт - выдохнул половину своей жизни, вращал болотными, мутными очами с недоверием, хрюкал, произнёс с надрывом: "Искупление!", - защищался от небольших, но литых кулаков графини Алисы.
  Графиня Алиса расчетливо отводила лапы чёрта, била в морду - мелодично всхлипывали разбитые губы черта, трещало свернутое рыло; крошились в муку клыки - гордость нации.
  Барышня била на поражение, на нокаут, на смерть, улыбалась, не осознавала важность момента, а руки - на авось - мстили за всех поруганных девственниц и матерей Допетровской Руси.
  ХРЯСЬ! БУМБАРАХ! ПЛЮХ! ОПЛЕУХ!
  Даже залепила пощёчину чёрту, но из-за неэффективности пощёчин в литую волосатую морду - снова била кулаками, размеренно, живо, словно с длинноносым агрономом шла по свежей пашне с грачами.
  Чёрт дергался, хрюкал, дрыгал маленькими задними лапами - пытался поймать лебединую стальную шею графини на удушающий приём, но понял, что даже брезгливые ящерицы умирают, смирился, получал оплеухи и удары с видимым неудовлетворением, но и с неизбежностью - так невеста в первую брачную ночь склоняется перед драконом.
  - Маяковского читал - не потому, что стихи люблю, или интеллигент я, но оттого, что долго живу, и всякое в голову и в глаза лезет, даже картины художников Возрождения; Маяковский написал, что хотел бы умереть, как человек-пароход - товарищ Нетте.
  Панихиду бы сыграли по пароходу, да толку - через двести пятьдесят миллионов лет не останется остова парохода, а о поэте Маяковском жалкие лесные наяды с гребнями динозавров вспомнят лишь во время очередного потопа. - Чёрт выплюнул выбитые клыки, плыл под размеренными - можно заснуть вечным сном от монотонности - ударами графини Алисы. - Не догадывался я, что так просто умру - под красавицей, словно под смоковницей, что принесёт обильные плоды.
  Вы, графиня, снизу выглядите величественно - груди, ноги, Райские кущи с пещерой неожиданностей - Диснейленд предсмертный.
  Я бы с вас написал картину - "Райская морально-устойчивая девушка в стадии предсмертного возбуждения чёрта" - хотя вы и голая, но выглядите, будто в шелках.
  Колосс Александрийский с умопомрачительными ногами, попирающими ад.
  Не подозревал, что черти умирают, но вы - живое доказательство моей смерти, рука возмездия, воздаяние мне не за грехи, а за оплошность; грехи чёрта бы вылечили, а не сгубили, словно на санках ребенок ухнул в полынью Москвы реки.
  Праведник Симеон подшутил надо мной, лучшая шутка - после смерти; искусил вами, подкинул вас, словно ребенка к дому инвалидов, а я - старый чёрт - попался на удочку, забыл, что и на самого сильного богатыря - да и богатырь из меня средний - найдётся победитель.
  Возможно, что вы побеждаете меня добродетелью, силой духа, нежной робостью скромной девицы, которую мотылёк приводит в конфузливое состояние штопора.
  Не кровь и кости в ваших кулаках, а - мораль, назидание - потомкам, чтобы не обольщались, когда сражались с обнаженной осенней - листья с вас фиговые опали - девушкой.
  Мать-героиню я соблазнял, вводил в искушение, нашептывал ей дурное, чтобы душу мне свою оставила - зачем матери-героини душа, если в доме даже каменного хлеба из глины нет, словно термиты слизали.
  Останавливается мать-героиня с коляской, а в коляске некрещенный ещё младенец - лучшая подпитка для лукавого; сатана - когда напьется крови некрещенного младенца - летает вольно, свободно, быстрее самолётов КБ "Сухого".
  Деньги в кулаке пересчитывает - пять рублей жёлтой мелочью набрала, а самый дешевый хлеб - семь рублей - не дотянется, лиса.
  Возможно, что политики нарочно народ в нищету бросают, чтобы - зубовный скрежет; девушки нищие на панель выходят, парни в мародёры и убийцы записываются, матери-героини своих детей на органы продают в Японию и США - торговые центры Вселенной.
  Я к матери-героини мелким бесом подластиваюсь, умиляюсь ребенком, сюсюкаю с ним - розовенький, чистый, без цирроза печени и не сифилисный ещё, не отключился в наркопритоне, как отключаются инспектора по делам несовершеннолетних.
  "Кушать хотите, ребенку молока из сиськи не хватает, а вы чрезвычайно благородно денежки пересчитываете, словно от пересчёта сумма утроится и обогатит вас до бутылки молока.
  Нет достоинства в молоке, и в кефире нет, - шепчу, хвостом по глазам матери-героини бью, пелену сбиваю, чтобы очухалась, поняла, что она - страдалица недоуменная на почве невспаханной, унавоженной предками узбеков. - Сожалею, что не могу оскорбить вас действием, прелюбодеянием под кустом - тщедушная вы, фиолетовая, а мне дебелые, сахарные дамы нравятся, чтобы - пончик гигантский сзади и спереди.
  У вас пятеро детей по лавкам, нищие, о харчевнях не слыхивали, пряника не видели - только кнут и бриллианты фальшивые в квартире.
  Одного ребеночка положите на алтарь, заработайте себе на водку - водка сладкая под огурец соленный и под сало украинское, чуть-чуть радиоактивное и с нитратами - и с салом можно полезные ископаемые добывать.
  Толкните коляску под новую машину, а дорогих машин вокруг вас - не счесть, словно телег с тощими крестьянскими лошадьми и прыщавыми цыганами.
  Не выбирайте очень дорогие машины: не бросайте дитя под "Мерседес"ы, под БМВ, под Мазерати и феррари разные с ягуарами - не выгодно, вас же осмеют, не введут в свой круг, а ваш круг выбреют и с ядовитой усмешкой за шалости высекут вас на Красной Площади.
  Унизитесь, обидитесь, а денег за убиенное дитя - подставу на дороге - не получите, словно вас обокрал преданный машинист подъемного крана.
  Можете и сами под машину броситься, будто она вас сбила - но уже не в моде, когда взрослые под колёсами, испробовано, на заметке у полицейских инспекторов, и сами загремите в каталажку за подставу, даже зубы с полки не успеете захватить, словно вас стадо зайцев поработило.
  А колясочку - новое в истории подстав - под колёса незаметно толкните, а затем возопите безутешной матерью-рыбой, когда машина ребеночка вашего раздавит - может быть, и не до смерти наедет - инвалидом сделает, что выгодно, оттого, что на детей инвалидов пособие платят больше, чем зарплата шахтера.
  Кто же поверит, чтобы мать-героиня по своей воле дитя под колёса пихнула - не укладывается в мозг сердобольных волонтёров подобное, как не влезет в трёхлитровую банку пузатый работник автосервиса.
   С убийцы вашего ребенка деньги возьмёте немалые - на двухкомнатную квартиру в Москве хватит, и сдадите квартиру молдаванам - тридцать человек в одну поместятся - вам прибыль от аренды - на пироги, на шампанское и даже на леденцы оставшимся детишкам хватит.
  Шайтан побери, если я вру, дурное вам предлагаю, не адвокат я, а верный интеллигент - перемычка между рабочими и крестьянками в запыленных сарафанах".
  "Ноги мои отяжелели от вашего предложения, похожего на сказку о вампирах! - мать-героиня присела на асфальт, задумалась - лицо её менялось - от лошадиного вытянутого с янтарными зубами до кругло-глобусного с синими пятнами морей и океанов. - Чувствую позыв, но не пойму - к облегчению - девушки не облегчаются, или - желание убить вас, наказать, растерзать, а мясо - на фарш детишкам, они не пойму, что человеческое, поблагодарят, пальчики оближут, но Солнечный свет возненавидят, каннибалы поневоле.
  В деревне я родилась, даже - уродилась, потому что - спелая, круглая, в здоровом состоянии во сне из избы выходила в мороз, в проруби обнаженная с русалками и водяным купалась, а на меня со страхом со дна утопленные туристы из Маньчжурии таращили рачьи глаза.
  Однажды, когда восемнадцать лет мне минуло, к колодцу пошла за водой - крутобедрая, волнительная, красавица - рыба белуга, а не девушка.
  Под сарафаном - тело налитое, добротное со знаком качества.
  С ног от усталости валилась, понимала с каждым днём, что не обгоню Своё счастье, а Принц на Белом коне - легенда из болота, и цена этой легенде - три копейки медью.
  Задумалась о картине "Купающаяся Сусанна и старцы", представляла, как чудовищные сластолюбцы тянут из кустов свои тонкие руки к караваю тела Сусанны, и тело её выписано с мельчайшими подробностями - каждый волосок виден в срамном месте - Антон Чехов застыдился бы при виде подобной картины.
  От сильных впечатлений я слезу пустила у колодца и... ведро выронила в воду, словно гуся жарила, да не дожарила.
  "Солнце! Я ненавижу тебя за то, что припекаешь, а не помогаешь вытащить мне ведро - скрытный разбойник ты с похотью в очах, а не друг. - Я вскричала, крылья бы отрастила и улетела от стыда в Африку - в Африке никто ничего не стыдится: с бамбуковыми палочками на пенисах ходят, друг дружку едят - срамота, но смешная срамота.
  Я возненавидела стариков на завалинках; глядят на меня старые, умиляются, качают головами, нерасторопной девицей застенчивой называют, укоряют, что ведро утопила, говорят, что прОклята я, поэтому и руки у меня не загребущие, не удержали дорогую посудину.
  В ответ прокляла стариков, наклонилась в колодец, водяного зову, горы золотые ему обещаю за ведро - не отдала бы золото, обманула водяного - не грех, когда нечистую силу обманываешь, будто мертвого коня.
  Вдруг, позор, прозрение - потеря чести!
  Кто-то кряхтящий, ледащий - по запаху чую - задрал на мне сарафан, да и споро вошёл в меня, словно по болоту в надувных сапогах.
  Прелюбодействует со мной сзади, а я зубы стиснула, вспоминаю себя в зеркале, с высокомерностью рассматривала, а теперь - не только ведро, но и девичью честь потеряла, словно тесемками подвязала на свадьбе, а тесемки лопнули.
  Смирилась, бьюсь головой о сруб колодца, слушаю, как старики и старушки подбадривают насильника, советы дают, вилами на воде пишут, как нужно угодливо повернуться, чтобы плечи вразлёт журавлиные.
  Когда охальник дело своё сделал - и не убоялся народа на площади, за что почёт ему и уважение, смельчаку, - я обернулась, подол стыдливо опустила и - АХ! мама, не горюй - старец Ефим Альбертович надругался над моим телом лебяжьим, пуховым, что никогда не паникует.
  Ефим Альбертович - калика перехожий - недавно в нашем селе появился, песни духовные распевал, поучал, о богатырях рассказывал, лук на закуску воровал с огородов - сообразительный, крепче бетона, хотя и с седой бородой ниже пояса.
  Никогда бы не подумала, что со злостью и смелостью мной овладеет у колодца, словно рыбу карася подал к столу штангиста.
  Я о штангистах читала, на картинках видела, любовалась анакондовыми мускулами - красавцы мужчины.
  Старец портки натянул, на меня строго смотрит из-под кустистых бровей, ответственность на меня перекладывает за содеянное - так прораб ругает рабочих за снегопад:
  "Ты, Елена, слишком призывно у колодца стояла - нехорошо это, ох, как нехорошо!
  Ладно, я - чистая душа, сокол, а, если бы ястреб тебя увидел, надругался бы над твоим золотым телом, на весну похожим?
  Добро я совершил, благодари меня поклонами земными, умасливай, а то селевые потоки с разливами рек разметут вашу деревню по брёвнышкам, дождевая вода и талые снега с яростью адских псов за белые ноги искусают, снесут кладбища с покосившимися, как горбуны, крестами.
  Забудь о сне и отдыхе, расхваливай меня, высокая, смирная, красивая девушка с фигурой олимпийской чемпионки по прыжкам в воду.
  Истину я ищу, даже в тебе искал, но нет в тебе Правды, а Истины - тем более, словно осушили тебя.
  Курицу вижу - сверну курице голову, суп сварю куриный - но не на потребу желудку, а для размышлений - может быть, в курином супе Истина.
  В кустах сижу, лопух сорву, использую, и думаю - не в лопухе ли Истина?
  По дороге бреду, под ноги смотрю, коровьи лепёшки обхожу, словно они - мещане и пианистки, ищу в коровьих розах Истину, но не нахожу.
  Тебя у колодца приметил - паву белую, - не по похоти, не из глумления тобой овладел, а думал, что в тебе Истина, да просчитался, теперь - горюю, а ты виновата, узлом завяжись - не прощу, потому что обманула меня, оттого, что нет в тебе Истины.
  Завлекла, а Правду не дала, свет тебе и любовь, сообразительная девушка с глазами цвета льна".
  "Во как! Ефим Альбертович! - я даже рот округлила красиво - в артистки готовилась, Любовь Орлову изображала на коне. - Обесчестили меня - кому я теперь в жёны нужна, запятнанная Бурёнка?
  Выкуп платите, вы же, наверно, комсомолец с прежних времен, когда в фиолетовых портках с ружьём за плечами реку Дон переплывали, называли себя пароходом, а оказались - подводной лодкой "Титаник"!
  Ведро новое купите - дорого для вас, но моя честь ведра стоит, я же не Братец Кролик американский в кустах.
  С ведром меня замуж возьмут, потому что невеста - с приданным, с калымом, с ясаком, с данью, с налогом на прибыль.
  Если суеверный вы, дедушка, то на ведре слова Истинные напишите; Истину не нашли, но слова Истины знаете, иначе от вас нет проку в этом Мире и в другом Мире, старуха вам - свеча, а вместо стакана воды перед смертью - стакан мочи, лечИте зубы уринотерапией".
  Руки в бока упёрла, от своего не отступлю - пусть ведро мне новое купит или украдёт - не моё дело промысел мужчин - за поруганную честь.
  Ефим Альбертович с ноги на ногу переминается, босой, облезлый, труха с него сыплется, со столетнего дуба, жмётся - видно нет денег, или жалко за ерунду ведром расплачиваться, мы не на фестивале искусств в Амстердаме.
  По телевизору видела гей парад в Амстердаме - красиво, красочно, весело, с задором; и зачем крестьяне качают соломенными головами и в экраны телевизоров плюются, словно пенную реку из себя извергают, а в реке той вместо бревен - усопшие мертвецы из Индии.
  "Дура ты девка, потому что - баба! - Ефим Альбертович головой качает (я его легонько ногой в живот лягнула, чтобы не оскорблял, задохнулся, но смотрел на меня с уважением, как на сеялку-веялку), сопит, словно три паровоза братьев Черепановых проглотил. - Знак я на тебе оставил, облагодетельствовал твоё тело - теперь до конца дней своих упадку в мужиках не будешь знать, как сучка в течке.
  Некоторые девицы сто лет ждут удобного случая, когда под Принца или под коня лечь, сердобольные.
  Ты - смени гнев на милость - стала с этого момента желанная для каждого мужчины, даже для ушкуйника, который только коров и овец любит, подражает древним философам и современным генералам.
  Большие пальцы я себе на ногах отрубил, потому что боялся своего свойства - счастливыми баб делать; вы-то счастливы, в мужской ласке купаетесь, как лягушки в болотном иле, а я Истину ищу, и от вашего счастья она не ближе и не дальше, словно морковка на веревочке перед ослом.
  Батюшка меня предостерегал, даже убить хотел, чтобы я людскую породу не портил, не превратился в жука колорадского с пятнышками по зловонному телу.
  На телеге едем, батюшка мне поучительное и любознательное рассказывает из жизни графа Льва Николаевича Толстого, уму-разуму крестьянскому учит; и, вдруг, словно гроза на голову породистому коню - взбеленится, с отвращением на меня взирает, кнутом по лицу бьёт - в глаза целит.
  "Сын мой, Ефимушка победоносный и несносный! - очи батюшки красными углями из русской печки, а печь - ворота в ад - горят. Руку на голову положит, чешет, а затем в забытьи, волосы выдирает с корнями, будто мох на срубе. - Бабам ты счастье принесешь своим даром, а если - мужик?
  Пятно позора на мой огород и на всех амстердамцев!
  Позвонил бы я в колокол, но на меня упадёт, накроет, в скелет превратит, потому что все мы превращаемся, а ты - избранный, на енота похож, особенно, когда тебе фингалы под очи поставлю.
  Жизнь и смерть, Ефимушка, байстрюк, рука под руку идут, как балерина и толстый спонсор.
  Человек - жизнь, а нож в руке - смерть; на обрыве - жизнь, а упасть с обрыва - смерть; верёвкой из воды утопающего вытаскивают - жизнь, а петля на шее - смерть.
  Истину, Правду ищи!
  Узнай, для чего мы живём, а, если окажется, что без цели мы живём, то придуши меня подушкой с сеном, милый мой сынок.
  Над девушкой склонишься, загляни в её нутро, как можно глубже, вдруг, там - смерть затаилась?
  Губа не дура, а у дуры губы слаще, но несут разорение, лихорадку и часто - смерть, словно в каждой губе - ампула с цианистым калием для пастора Шлага".
  Батюшка учил, а я в его словах только голых баб видел, потому что я - Луна!"
  Калика перехожий махнул рукой в досаде, что я губы раскатала на его рассказ, пошёл восвояси, быстро пошёл, бегом, чтобы я не догнала, ведро с него не спросила за поруганную мораль.
  Но я бедовая - ринулась следом, догнала бы, да, словно дырявый рояль "Родина" из кустов - дед мне под ноги повалился, за ним - другой, без приглашения пришли, как в общую баню.
  Ухватились за меня, бородами трясут - козлы нечесаные, очи блёклые, опаловые.
  Хрипят, чтобы я любовь им подарила, чавкают, чмокают, шепелявят, доказывают, что краше меня девицы не видели, а, если я с ними не сотворю любовь, то подождут ночью мою избу вместе со мной и с котом Васькой, язык кота в узелок на счастье завязан.
  Сладила я со стариками, недоумевала, и ох! горе моё промежностное - с наговора калики перехожего Ефима Альбертовича с тех пор мне покоя и отбоя от влюбленных мужчин нет, паникую я, запираюсь в горнице, шею в петлю просовываю, а мужичье в окна и в двери лезет, из петли меня вынимают, о Правде жизни шепчут и прелюбодействуют - вижу, что не понарошку у них, а любят меня, обожают пуще жизни.
  Царицей Мира бы стала, миллиардершей в бриллиантовых лаптях, да - беда, досада, проклятие Древних Королей - никто не платит мне за любовь.
  Даже у меня берут - ложку стащат после акта любви, краюху хлеба уведут из избы, сарафан унесут - ироды, чтоб им пусто на столе было на Новый Год, чтобы голос их дрожал на последнем экзамене, чтоб под ними батут лопнул на Олимпийских играх, чтоб по ним полк солдат в общей бане елозил.
  В нищету ввергли меня, по Миру голой пустили; я в Москву подалась - и стыд и срам, нищета, детей только рожаю - сама не знаю от кого, и всё - бесплатно, денег мне не дают, а, когда прошу и требую - истерики закатывают, плачут мужчины, укоряют в чёрствости, в неблагодарности, уверяют, что по любви меня взяли, а за любовь деньги платить - грех величайший, всё равно, что прима-балерину без новенькой БМВ оставить.
  Я с вами беседую, слова ломаю в диагностике, рассчитанной на лживых патриотов, а ко мне уже прохожие мужчины присматриваются, оценивают, влюбляются, загораются бензовозами на дороге.
  Предлагаете, чтобы я дитя по колёса машины толкнула, колясочку двинула ножкой, ненароком, якобы, случайно, и за трагедию деньги с водителя взяла - гору Алтайскую золота.
  Не получится у меня, мил человек, и не человек вы, вроде, потому что - рыло, но рыло и у французов, угодные рылы, родовитые, Пушкина в молодые годы напоминают французы.
  Машина ребенка раздавит, а водитель, и полицейские, и медбратья, может быть, и медсёстры - на меня набросятся, снасильничают, изомнут моё тело белое, сдобное, отполированное чужими телами, что совершали в жизни много пагубных ошибок, а отраду видят только во мне, коленопреклонённой, как Париж перед казаками.
  Снасильничают, ни копейки не заплатят, оттого, что уверены - по любви меня облагораживали, и оставят одну, растерзанную с трупиком ребенка в коляске - картина Апокалипсиса, а не добро.
  Истины в том нет, и Правды нет, идите своей дорогой, рылохвостый искуситель!" - мать-героиня вздохнула, твёрдой походкой направилась к автобусной остановке, потому что на автобусной остановке - тишь и благодать, спасение от насильников, город Изумрудный на автобусной остановке.
  Но не дошла - повалили, задрали юбку, насильничали над ней клерки, полицейские, бухгалтера, менеджеры нижнего звена; до сего момента не подозревали, что влюбятся, что страсть в них всколыхнется бурым медведем в Чернолесье.
  Импотентами слыли, а как заколдованную мать-героиню увидели - взалкали, в оборотней превратились, шерсть вздыбили на загривках - любо-дорого чёрту посмотреть, и знаю - не заплатят голодной женщине, дитё новое сделают, и на дитё денег не дадут, голоса их - развязные вначале - потускнеют, свинцом зальются, в вату робкого оратора - что изо рта падает облаками - превратятся. - Из рыла чёрта хлынула зеленая пена с запахом шафрана и духов "Шанель номер пять". - Иыыыхма! Ирма!
  Обманул меня Симеон отшельник, искусил, под смерть подогнал - безобразное дело, человека за ним не видно, тысячи чертей будут прОкляты после моего позора, как беженцы из Сирии.
  Графиня! Алисия! На общественный суд ваш выношу свою смерть от ваших же побоев; рука у вас каменная, а вы - баба!
  Вид снизу на вас - пещера воспоминаний, и зов из вашей пещеры - томительный, творческий - никакого попустительства религиозных организаций из пещеры не слышно, а только - чистая и светлая юность у вас между ног, и нужно эту пещеру-юность воспитывать, направлять, закалять в проруби, защищать от злых духов Чукотки, откуда бы нанайцы не дули в вас, девушка с двумя холмами на груди - рухнут на меня, задавят, погребут!
  Баальбекская веранда вы, а не искусительинца!
  Армагедон!
  Сергей Иванович Королёв ты, а не графиня! - чёрт в ужасе выкатил глобусы очей, дернулся, затих, и тут же превратился в пар - без свидетелей, без вкуса и запаха - бесполезный для народного хозяйства.
  Графиня Алиса легко подпрыгнула и подбежала к зеркалу - быстроногая лань имени Ленинского комсомола.
  Отражение в зеркале больше не кривлялось, не глумилось над графиней; чёрт исчез с левого плеча, а с правого - Ангел взирал безучастно на взволнованную графиню, словно смотрел через неё на толковый словарь Ожегова.
   - Оденься... - Ангел прокричал с потусторонней укоризной конюха.
  Добавил бы, и графиня Алиса понимала, что не досказал "бесстыдница", и Ангел понял, что графиня разгадала его непроизнесенное слово, но не высказался - то ли из вежливости, то ли из безразличия, когда - что воля, что - неволя - всё одно; пожалел девушку - культурную, нежную и хрупкую, несмотря на титановые мускулы.
  - Одежда, матушки мои!
  Я же голая и не обратила на порочность внимания, словно у меня ум взяли напрокат в школьную библиотеку! - графиня Алиса всплеснула руками-крыльями, захлопотала, чирикала, прикрывала срамные места ладошками, конфузилась (Ангел - из скромности и такта скрылся), но графиня робела, искала одежду, словно отпускала романтизм в далёкое плаванье на ладье Харона.
  - Без одежды я потеряю моральный облик девушки из Института Благородных Девиц, запятнаю свою честь, поэтому - свечкой между ягодиц геморройного казнокрада - исчезну с лица культурной Земли.
  На что я ослепительная похожа без одежды? На саксаул в пустыне ненастий?
  На индейского вождя Белое Перо?
  Графиня представила себя мышкой в мышеловке, завопила от ужаса, в зверином озлоблении подпрыгивала, вырывалась из придуманной золотой мышеловки, наступила на череп коня, опомнилась, ущипнула себя за правую ягодицу и засмеялась непринужденно и весело - так смеются официантки в дорогих ресторанах.
  У левого уха зудел огромный комар; летал-летал да и ударил - несильная, но - обидная оплеуха, словно наказали не по заслугам, отрубили голову невинной.
  Графиня Алиса вздрогнула, морально оплёванная, почувствовала себя крестьянкой у позорного столба; ладошкой попыталась прихлопнуть разумного комара.
  Но комар - шустрый, проворный, как абиссинский гимнаст - перелетел на левую грудь графини, и не комар, и не утыканное ржавыми гвоздями старое полено, через которое оборотни перекидываются.
  Невысокий человечек в зеленых обтягивающих неприличных панталончиках, в белых чулках, в розовых крохотных туфельках с серебряными пряжками; рубашечка белоснежная, жабо, шляпа сомбреро с пером птицы Счастья, а в руке лже комара - пенисная шпага; кума чёрта не переломит волшебную шпагу.
  За спиной эльфа - лёгкие крылышки стрекозы.
  - Получила оплеуху, озорница? - эльф топнул по груди графини ножкой - заколыхалось упруго, но грудь, оттого, что не дряблая, быстро восстановила положение равновесия - так перевернутый корабль "Титаник" через час возвращается в нормальное состояние. - Смерть - женщинам!
  Не вали ответственность на подружек по Институту Благородных Девиц, отвечай на своём месте и не воспитывай меня, я не маленький, пять раз женат!
  Умри, графиня, подобная конференции по книге Знаний.
  - Быть не может, чтобы эльф увлёкся! - графиня Алиса в негодовании махнула правой грудью, грудь оглушила, сшибла храброго героя народного эпоса мингрелов, отшвырнула на стену и - всхлип, вой плакальщиц, что не обезумели, недоумение женщин с погребальным пеплом на головах - от удара эльф расплющился, будто под катком ЧТЗ. - Неужели, и эльфа убила, как статую Свободы разрушила? - графиня Алиса покраснела от невыносимого протеста в душе, протеста против насилия, отвернулась и тут же забыла о чёрте, об эльфе, о тяготах и невзгодах пограничной службы корнетов Московского высшего вертухайского училища.
  На золотом столике (ножка из платины) стоял огромный сундук, а в нём - одежда женская - видимо-невидимо, даже царевна Несмеяна не нашла бы изъяна в посылке с Небес.
  Графиня Алиса счастливо взвизгнула, запустила руки в благословенный - рог изобилия - сундук, рылась, вскрикивала, полная восторга, смеялась, не верила в своё женское обувное и платяное счастье.
  Прошёл час, на тонких ножках тараканов пробежали ещё три часа, убежали двуполые сутки, а графиня Алиса перебирала, примеряла, вертелась перед зеркалом, ждала Конец Света, чтобы не стыдно предстать в шикарных нарядах перед восставшими мертвецами.
  - Я безумная счастлива, и нет того сумасброда, что сейчас испортит мне настроение - искристое, мартовское, с переломом в душе - травмпункт напряжётся, если я с надломленным восторгом раскрою перед доктором-подростком свою полноту с неясными бликами зловещего Лунного света на каблуках.
  Графиня Алиса, наконец, оделась - простенько, одежда не бросает тени на девичью честь, не ущемляет права институток и благородных балерин, с выпуклыми очами тружениц театра.
  Золотой обруч Царицы Мира придерживает угольные волосы (на голове).
  Грудь крест-накрест в кожаных чёрных полосках, что едва-едва - нехотя, с ленью наёмных рабочих - прикрывают соскИ:
  - Ленты изящнее и целомудреннее, чем топик с цифрой шестьдесят девять или бронелифчик, - графиня Алиса успокаивала себя, непривычно, когда только два ремня закрывают, и даже не закрывают, а выставляют - слегка поддерживают резиновые колокола грудей - так плюшевый мишка поддерживает тряпичную куклу за ватные ягодицы. - Всё на виду, и охальники - а в пещерах множество неприглядных личностей со злобными мечтами в очах - не разгуляют своё воображение, не пустятся в долгие конфуцианские рассуждения - что у меня за бронелифчиком спрятано - не поддельное ли? не китайское ли силиконовое? не ватой ли набит бронелифчик для эффекта глобуса? не скрывается ли за топиком сибирская язва на груди?
  Прозрачно, толерантно - без намёков на пошлости, только тело, господа, только здоровое девичье тело мудрой эстетки с робостью в десятом поколении институток.
  Кожаная чёрная короткая юбочка размером с носовой платочек - с той же целью - не допустить фривольных мыслей у похотников, у подкупных порочных письмоводителей с красными носами антарктических алкоголиков.
  Уверена, что под Землей - толпы письмоводителей, и каждый - мечтатель, а я короткой юбочкой не дам повода для раздумий, для мечт - всё на виду, как в Вигеланд-парке в Осло.
  То, что нет трусиков - для гигиены, и опять с той же целью - пусть видят, что я не больна, что нет у меня венериных бугорков - не знаю, что это, но слышала от княгини Орловой Елены Николаевны, что бугорки не к добру, как снег среди лета.
  Сапоги кожаные чёрные - в одном ансамбле с лентами на груди и юбочкой - выше колен, и длина их оправдана - пыльно, грязно вокруг, моря нечистот, черепа под ногами - не Версально, но и за Отчизну не обидно.
  Спасут от пыли сапожки, а высокие каблучки - не для бахвальства, не для вознесения над обыденностью, а - производственная необходимость - опять же от грязи защищают - дорогие мои сапожки - и от тарантулов. - Графиня Алиса успокоила себя, вертелась перед зеркалом - хорошА, целомудренна, одета со вкусом - обруч, ленты, мини-юбка и сапожки на высоченных башенных каблуках - целомудренно, комар-эльф носа не подточил бы, если бы воскрес с оплеухами.
  Графиня подождала восторженных почитателей (разумеется, если бы появились и глазели, Алиса прогнала бы их в шею, потому что - приличная девушка, конфузливая, но сотая доля приятности осела бы в воспоминаниях самородным золотом), ещё раз крутанулась юлой знатоков перед зеркалом, вздохнула - до чего же хороша! - если бы не высочайшие моральные принципы, то похвалила бы себя, за надлежащий вид!
  С чувством насыщения пошла по проходу, опускалась ниже и ниже, даже стены стали горячие в преддверии ада.
  В скальной нише графиня Алиса заметила чёрный череп - череп афрочеловека, рядом - чёрная свеча и запотевший графинчик с замысловатой надписью по-арабски.
  Графиня не читает по-арабски, но убедила себя, что написано - "Лимонад" - залпом выпила прозрачную, дурно пахнущую крепкую жидкость - будто сто муравьёв без усов проглотила.
  В горле содрало наждаком, графиня Алиса долго отхаркивалась кровью, ругалась, но не резко, не с дурными словами, а по-эстетски, красиво, с надрывами в голосе и заломленными на груди руками - так рыдают приглашенные высокооплачиваемые плакальщицы в городе Бомбей.
  Протянула руку - поправить юбочку - и обомлела, ударенная ужасом случившегося - так каменеет Принцесса под Драконом.
  Юбка исчезла, миленькая, столь любимая, потому что вымученная часами примерок, юбочка; и сапожек великолепнейших, эстетически торжественных нет - неокрепшая душа сапог улетела: и настоящей ценности грудастой девицы - кожаных лент - тоже нет, и обруч - дорогой, незапятнанный - растаял в дымке голубой.
  Вместо любовно подогнанного бывшего, чёрного одеяния - белое пышное с корсетом из китового уса.
  Розовые ленточки, шёлк - премиленько, но где душа одежды, где совесть модельера?
  Мимо пробегал с круглым зеркалом зеленый огромный человек-гора.
  Графиня Алиса не обратила должного внимания на великана, взглянула в зеркало и разрыдалась - незакалённая сталь.
  Рост уменьшился, внешность изменилась, как сосулька в солнечный день.
  Вместо прежней гордой графини Алисы - ну, недолго гордилась, - в зеркале (без чёрта и без Ангела за плечами) отражалась сдобная, с избыточным весом, краснощёкая коротышка в белом парике с косицей, а в косице - нож финский.
  Алиса из зеркала жеманно улыбалась, робела, носком бальной туфельки водила по звезде Давида, начертанной на заплеванном граните.
  - Ох! Люди добрые, да что это делается, неосознанное? - графиня Алиса заголосила, оглянулась - нет ли врага за спиной, с воспалённым взором снова взглянула в зеркало, надеялась на шутку Судьбы. - Небо мне нужно с отрадными китайскими обезьянами на облаках!
  Где принципы построения нового общества, в котором каждая девица - добродетельна, умна - на арфе играет, на скрипке пиликает, ножку в балете высоко понимает, но без гама и шума французианских балерин, которые в поднятии ноги выше головы выгоду себе ищут, а не славу Государству.
  Сила воли и уважение к моральной чистоте - важно для девушки, и любование собой, если не красавица - приводит к измельчению, ведет к унижению человеческого достоинства невесты и внутреннему падению в ад, где сломанные чёрные крылья и пепел от сигарет.
  - Зеркало мешает, а то закатил бы тебе оплеуху, чтобы Звёздное небо в голову вошло и не уходило, барышня! - зеленый человек вздохнул, щелкнул пребольно графиню Алису по носу, подхватил падающее зеркало и побежал в туннель, ревел, о позорном столбе с золотыми гвоздями.
  Графиня Алиса стушевалась, теребила в руках батистовый платочек с монограммой дома Лавуазье, конфузилась, не знала, что предпринять в новом облике толстушки в кружевах: в омут с головой или ждать, пока мыши съедят ноги.
  С горя графиня Алиса затянула долгую жалостливую песню о последнем подвиге рыцаря Ланселота, плакала горько - так плачут безутешные гимнастки после падения мимо батута.
  
  
  
  
  
  
  
  
  ГЛАВА ВТОРАЯ,
  в которой графиня Алиса омывает ноги кровью
  
  - ААААА! Держите меня, семеро балеронов!
  Грезится ли мне Принц на Белом коне, или белый конь на Принце; с вилами Принц, с крестьянскими, а похож на мадагаскарца.
  (Графиня Алиса в изумлении вспомнила несколько непотребных слов из лексикона графа Одоевского Петра Васильевича, пожурила себя за недомыслие, назвала конфеткой.)
  Если бы я не превратилась в толстую барышню, а возродилась в виде тарелки для радиотелескопа - то вздохнула бы свободно, назвала себя Кормилицей героя Прометея, незапятнанная курочка на яичках дрозда.
  Для что я в подземелье ведьм и колдунов?
  Что нового принесла людям, и что скажу классной даме по поводу своего одиночества - без клавесина, без стишков в альбом, без назидательного чтения о подвигах доблестных масонок?
  Бутылочные мои ноги - не стянут разбойники с вас чулки и туфельки - не по рангу чувахлаям.
  Лиходеи отрубят мои ножки, адрес напишут раскалённым шилом на лбу курьера: "Ад! Содом и Гоморра! Река забвения!", в посылке в Америку пошлют на донорский пункт, и ножки мои Рокфеллеру престарелому, древнему, как книга Откровений - пришьют.
  Где же беспрерывное и последовательное поддувание в горн в кузнице кузнеца Вакулы?
  Кузнец Вакула - имя-то нерусское, басурманское - Оксану в жены взял, радовался - ОХ! - непотребно, когда за туфельки сердце приобрел, выгадал, а Оксана продешевила, потому что честь незапятнанная благородная намного дороже стоптанных Государственных туфелек.
  Вдруг, дробный стук копыт прервал мудрость графини Алисы.
  Барышня припудрила носик, подправила буклю на парике, ощерила в улыбке смертницы кариозные зубы.
  Ужасающий, проходимец - Белый Кролик - сгинуть бы ему на месте, провалиться сквозь гранит, бедовому.
  Слегка покачивался, бездумно хохотал, и тут же заливался слезами, тяжело дышал, бешено вращал красными альбиносными глазами любителя абсента.
  В правой руке Белого Кролика - Хартия Независимости США, в левой - щегольский мужской веер и пара ебальных белых перчаток из Амстердама - так афроамериканец одевается на Конгресс Чёрного Большинства.
  - Назвал бы себя булочником и с живого бы шкуру с себя содрал на начинку для пирогов! - Белый Кролик пытался сфокусировать взгляд на графине Алисе, шатался матросом в шторм. - Герцогиня Чеширская, давно не получала оплеух - мать её Королева Турции.
  Накажет меня, нашлёпает, как дерзкого мальчишку у пионерского костра.
  Ага! Клон или клоун Сергея Ивановича Королёва, - Белый Кролик радостно заржал, некультурально, не по-польски, словно только что вытащил себя за уши с грядки барона Матхаузена. - Получи же оплеуху, потрясательница основ парикмахерского искусства.
  Белый Кролик с удовольствием ударил белой лапой по пунцовой - смущение, страх, робость - щеке графини Алисы.
  Графиня Алиса от удара упала на захарканный - окурки, туалетная бумага - камень, рыдала громко, с жалостью к себе, и немножко - от боли; со щеки, из царапин от когтей злобного белого зверя, текла кровь.
  - На! На, получи, мародёрка! - Белый Кролик в упоении хлестал по щекам откровенную девушку (графиня Алиса отметила, что Белый Кролик бьёт открытой ладонью, а она, когда избивала чёрта, использовала мощь и ударную силу крепких - несколько минут назад, а сейчас слабые - кулаков), наслаждался своим величием и могуществом - так Наполеон отнял у Папы Римского тиару. - Не Мальвина, не Дездемона, не Сергей Иванович Королёв, а - бревно ты, груша для околачивания!
  АХА-ХАХА-ХА-ХА-ХА!
  Давеча в народном кукольном театре выступал - не умер, не учился жизни, а играл - пьеса двух актёров: я и графиня Волконская Наталья Петровна - тёмновыбритая молодая красавица, душа нараспашку - сиськи вылезают змеями.
  Я купца изображал, генерала, а графиня - Марью Ивановну, простушку - так в русском театре изгаляются Петрушка и Марья Ивановна.
  Чинно и благородно играли, радовали зрителей, я чувствовал, что у меня вырастают чёрные крылья, и с высоты видел Землю и жизнь во всей её жестокости, убогости - с купающимися нудистками, с балеринами на столах среди бутылок.
  Графиня Волконская Наталья Петровна разогрелась чайником, попала под чары Зевса, ко второму акту сомлела - я только потом, когда в будуаре анализировал, вспомнил, что необыкновенная эта женщина рассудком тронулась, потеряла романтизм и свела наши театральные отношения к простому каннибальскому скотоложескому роману.
  Когда между сценками переодевались за ширмой - не стесняемся нагих друг друга, потому что искусство закрашивает базарные нелепости, похоть, вздор, и если случится совокупление, то его никто не заметит в тумане талантливой игры.
  Графиня чепец сменила, подошла ко мне, положила свою мягкую ладошку - с татуировкой Конь и Бутылка - мне на правое плечо-коромысло, проворковала с белорусским Полесским безысходным акцентом:
  "Мон ами! Что же ты не плачешь, озорник?
  Не знаю, не видела никогда кусок чёрствого хлеба, потому что пироги употребляю и мороженное, сладкоежка с выпирающими женскими признаками.
  Не сумасшедшие у тебя мужские размеры, Братец Кролик, враг народа, но на один спектакль сойдут, упадут вялыми стеблями к моим очаровательным мраморным ножкам - чудо, а не ножки, личные желания Принцесс.
  Отношение к театру - месту блуда - не изменю, потому что не получу взамен голову золотого быка.
  Зачем жизнь, если без золота?
  Огромной радостью для меня станет, кабальеро, если сейчас, до поднятия занавеса, ты меня обнимешь крепко, а я тебе ногу закину на бедро, поцелуемся страстно, с пылом, с жаром пахаря на лугу и пастушки - премиленькая картинка.
  Если веришь в мою красоту и груди, то найдешь в себе силы, вздрогнешь крокодилом на мелководье.
  Без любви нет смысла жизни, хотя не знаю истинную Правду, от которой Правда в матке хохочет, но чувствую, что любовь и Правда - если не сёстры, - но близко лежат.
  Возьми же меня, отчаянный церемониймейстер, Отелло с красными очами убийцы". - Дрожит, глазки опускает, ленточки чепца в величайшем смущении теребит, а другой одежды на графине нет - за разговорами не успела переодеться.
  В пекло меня бросило, кровь в уши ударила барабанными палочками.
  В театр я вкладываю свои знания, душу выложил, а тут - случка в антракте - горы сдвинутся, если я совершу то, что в интересной борьбе, на жизненном сложном пути достается только прекрасным Казановам с татуировками Собора Парижской Богоматери на плечах.
  Вспотел, шкура клочьями лезет, как ватный тулупчик Емельяна Пугачёва.
  "Сударыня, полноте!
  С умилением и величайшим почтением деградационного зайца взираю на вас, умопомрачительную и зовущую - бутон розы вы.
  Мой дядя воевал с собаками, до чина каптенармуса дослужился, а толку?
  Умер на праздничном блюде, даже слово прощальное во рту с морковкой застряло.
  Когда у актёра всё есть, кроме золота, то предложение одеться по последней моде, с балеринами прокатиться в карете к Яру, послушать вопли джазового негра - краткосрочная - подобна службе в армии - цель.
  Я не против отношений за ширмой, но, помилуйте, дражайшая графиня Волконская Наталья Петровна!
  Муж ваш - Государственный человек, народный Прокурор - на представление взирает с третьего ряда, ножками сучит, ручки потирает, словно шелуху сдирает, умиляется нашему искусству, а тут - вдруг, да ширма сейчас упадёт, когда я вас оседлаю, белая горлица?
  Конфуз вам, а меня - в кандалы и на рудники в Магадан, где в штольнях никогда Солнце не всходит.
  Не желаю превратиться в жертву для шашлыка на грузинском празднике поедания свиней; дерзаю, преодолеваю сели и магмавые реки, беру от человека морковь и капусту, а после отдаю экскременты и оплеухи раздаю, потому что иначе - нельзя, неприхотливо, если мы проживаем в стране оплеух".
  Сказал и не рад, словно попал в агрегат для скатывания сена в рулоны.
  Графиня Волконская Наталья Петровна меня по щекам бьёт, раскраснелась, и кажется, от побоев ещё в больший раж входит, заводит себя на золотой невидимый ключик.
  Шепчет, а губы распухли, жаркие, и из нутра графини пламя бьёт Вечное:
  "Приятно, когда гусар знатный изъясняется в непосредственной близости мужа; пикантно - муж через ширму, а мы - кони волшебные, за ширмой новый Мир творим с руками и ногами - легче так жить среди чудищ.
  Во мне переворачивается питон, и имя ему - Человеколюбие.
  Овладей мной, опричник с усами Кролика.
  Овладеешь - я задумаюсь - правильно ли я понимаю свою мечту - в лодке под белым зонтиком прокатиться от Астрахани до Будапешта?
  Тайная жизнь артистов - победа Мира фей и гномов над эгоцентризмом богатых мужей и бедных жён, победа над частнособственническими интересами захудалого режиссера.
  Ограбь меня, друг мой сердечный!
  Подло - со злостью мелкого подмастерья - вырви мне зубы, отрави ликёром Шартрез, но только люби меня, здесь, сейчас, за кулисами народного театра, воплоти мечту и очисти воздух подлинного искусства от мелких склок и непониманий.
  Догоняй же меня, гренадёр!
  Догонишь - я твоя!" - засмеялась, неловко повернула белые ягодицы - ширму сбила, но не обратила внимания, бегает по сцене, смеется, а из одежды на графине - только чепец, да и тот спадает осенним листом.
  Я в несвежих панталонах, в цилиндре - краснею - под шкурой не видно, - озираюсь, жду, что молния гнева зрителей меня пронзит от кончиков ушей до хвоста.
  Граф Волконский заливается - дитя снегов, каблучками стучит, - супругу обнаженную увидел, полагает, что так положено по сценарию, чтобы - по-французски.
  Но некоторые зрители догадываются, порох на полочку мушкета насыпают, кремнем чиркают, искру добывают - сейчас БАБАХНЕТ в моё сердце народного артиста.
  Через зал побежал, чтобы не стреляли, оплеухи по ходу раздаю, в ответ получаю - непочтительно без оплеух, не по-богатырски.
  Мечтаю, чтобы Ангел меня спас, влюбился в меня беззаветно и поднял над тоской, над смертоубийствами - так подъемный кран спасает балерину из пасти бронтозавра.
  Все мы произошли от динозавров, и не стыдимся, даже в коротких штанишках с заплатками.
  Думаю, что с ума сойду, и не потому, что графиня Волконская Наталья Петровна в любви призналась, а оттого, что не по чину мне любовь графская; по социальной лестнице я ниже, а в мечтах и в гордости своей надменной - Исаакиевский собор я.
  Плюю в зрителей, унижаю действием, но выбрался, вдохнул воздух свободы, даже часами золотыми разжился - прибыток, радость для Белого Кролика, у которого Королева - в личине простой кухарки - по ночам чай с лимоном в горнице пьёт.
  Выбежал в поле, упал в белые росы, шепчу слова благодарности Мельпомене - расслабился, длинноногий, избежал любви - а хорошо ли это?
  Туман сгустился - не было, и сразу всё окутал - зловещий, чёрный, и голоса из тумана жалостливые, просят флейту между ягодиц засунуть; молнии бьют!
  Даже - ужас - показалась на миг голова Сергея Ивановича Королёва.
  Я рванул - в пропасть упаду, голову о железобетонный столб в тумане разобью - не страшно, лишь бы дальше и дальше, как в море за осьминогом нырнул.
  Выбежал, а за лапку меня юноша в плаще с накинутым капюшоном держит, не отпускает - робкий, слабый, на ладан дышит, как курочка перед свадьбой хозяев.
  Я отшатнулся от юноши с безграничным презрением рыцаря, а затем - пощёчины ему, оплеухи - от всей души, как в кинопанораме.
  Терпит, плюется в пыль, словами меня с грязью смешивает - но без злобы, а по привычке, заученно.
  Смеется, говорит, что развода мне не даст, вечный я его пленник амстердамский.
  Пока умилялся он, я опасной бритвой "Нева" одежды на нём разрезал и ахнул, ослепленный, ошеломленный, хотя шеломом воду из реки Дон не пил.
  Оказалось, что не паренёк он, а - девушка, худенькая, но тело её не о смертном одре думает, а об утехах.
  Жил бы я с ней, но из чёрного тумана молния - толщиной с руку - в девушку вонзилась со скрипом трухлявого дерева.
   Не получилось свадьбы, да и не надобно, а то жена по утрам кричала бы в нетерпении, оплеухами меня кормила вместо яичницы с беконом - мразь.
  Поплёлся к друзьям, о конфузе с графиней Волконской Натальей Петровной рассказал, ждал похвалы и пряника - бедолага со значительной родословной скорняков.
  Но неожиданный поворот - обозлились мои товарищи, меня гробом каменным устрашают, а барон Матхаузен Адольф Оттович строго взирает сквозь стекло золотого лорнета, пыхтит, надувается воздушным шариком.
  "Скорее бы колесницы Огненные тебя переехали, Белый Кролик, за недоумение твоё животное! - посохом волхвов потрясает, оплеухами меня потчует - вепрь, а не барон. - Ты опозорил мужское сообщество, потому что не овладел сиятельнейшей - телеграмму бы ей направил до востребования - графиней Волконской.
  Оправдания, жеманство твоё, уверения в хореографическом уме - пустое, оттого, что теперь и на нас подумают, что мы не сосуды греха, а - конфузливые балероны Амстердамского народного театра песни и свистопляски.
  Взгляни на татуировку на моей левой, обремененной знаниями, ягодице, - барон Матхаузен повернулся ко мне тылом, приспустил белые панталоны (тысячу евро Итальянском в бутике в Милане стоят), открыл ягодицу с татуировкой - Русалка в лапах гориллы. - Горилла не гнушается рыбой русалкой, а ты поставил себя выше графини Волконской, возомнил, что ты - Король Солнце, а остальные - Принцы Луны.
  Может быть, графиня Волконская Наталья Петровна - воплощение всех мечт настоящих мужчин, наша цель, грёза, а ты втоптал морально белое тело в грязь с солью.
  Иди же, братоубийца, посыпь себе голову той солёной грязью и поцелуй графиню Волконскую в уста сахарные - любые.
  Нет тебе оправдания, ни под землей, ни в лифте, ни в танке!"
  Начали меня бить - жестоко, с пониманием, чтобы не сразу умер, а до утра мучился и испустил дух в мучениях, с дырками в теле и в голове, словно я - решето для воды.
  С оттяжками колотили, с шутками-прибаутками, мстили, что я не полюбил графиню Волконскую от имени всех масонов.
  "Братцы, хотя вы и не Кролики, помилосердствуйте! - возопил, разбитые губы шлёпают, как бесстыдницы в общей бане. Время тяну резиновое. - Солгал я вам, потому что единорога девственно чистого увидел.
  Не по отвращению, не из брезгливости не побежал за обнаженной графиней Волконской, а окаменел, потому что не смог бы показать себя мужчиной - напился вина фиолетового крепкого, блевал, силы потерял, в глазах круги спасательные плавают - не до любовных утех мне с больной головой старого алкоголика!"
  Услышали - подобрели, бьют, но не в полную силу, как бы прощают оплеухами, уже не удары, а - индульгенции раздают.
  "Простите, пьян был, ничего не помню!" - лучшее оправдание для любого мужчины, венец; даже маньяка убийцу ООНовский судья простит, если убийца признается, что "Пьян был, ничего не помню, ваша честь!"
  Пощадили, фору в жизни дали, а барон Матхаузен Адольф Оттович соизволили оплеухой прощальной наградить, словно гвоздь ржавый в крышку гроба лбом вбил.
  Почему, кладбища всегда с хорошими людьми, а живут - плохие, которые пишут объемистые записки, воруют, клянчат, требуют, чтобы их детям предоставили автобус и гуманитарную помощь? - Белый Кролик захватил голову графини Алисы под мышку, давил локтем, хохотал, понимал, что из стального захвата нежная барышня никогда не вырвется, а дорога ей только в один конец - так девушки гимнастки идут в проститутки - в ад.
  Графиня задыхалась, казалось ей, что находится в классе этики, перебирает берестяные грамоты с поучительными записками князя Владимира Красное Солнышко графу Шуйскому - большому знатоку скрытого педагогического смысла в поучающих Государственных документах; даже углядел между строк пергамента, что хан Батый просит мировую и откупается табуном молодых красавиц.
  "Не попрошу пощады у красноглазого зверя - Бледнолицего Кролика, - графиня Алиса тяжело дышала, хихикала из-за отсутствия кислорода, дыхание уходило, а мозг рождал причудливые картины - графья в тронном зале, классные дамы на концерте Иегуди Менухина в Московской Филармонии - бред всяческий, который делает честь правителям и банщикам. - Даже, если бы смирила гордыню, переборола конфуз и робость, то не промолвлю ни слова, потому что сжал голосовые связки, подлец - АХИ-АХ! - дурное слово произнесла, накажу себя, непредусмотрительную, нехорошенькую, покачнувшуюся морально! На! На тебе, ножка белоснежная - держи ответ за язычок бойкий; до языка не дотянусь, словно меня подвесили за ручки над чаном с кипящей смолой! - графиня Алиса пребольно ущипнула себя за ножку; до слёз - так озорник пятнает рубашку отходами жизнедеятельности свиньи, а затем подшучивает над маменькой - бросает грязную рубашку на чистую скатерть. - Погибну я в лапах Белого Кролика, красивой змеей выгнусь на смертном одре - белая, невинная, мраморная - красиво до посинения мочек ушей!
  Принц на Белом Коне, или рыцарь на Чёрной кобыле - кобылы выносливее, отомстит за меня, накормит Белого Кролика морковью пополам с нравоучениями; и Белый Кролик преобразится, превратится из злого убийцы садиста в доброго пастыря.
  Закутается в нейлоновую модную шубу и тихим умиротворенным голосом прошепчет над моей могилой: "Храните, графиня Алиса, на том Свете мужество и гражданскую бриллиантовую честь!"
  Умилительно!
  Может быть: полёт в адскую пещеру, графины с напитками, моя смерть - предрешены Судьбой, даже без намеков на грубость и потусторонний смех, от которого прыщи выступают в интимных местах?"
  - Ожирением я страдал - ничто не помогало, превращался в глобус! - Белый Кролик говорил, но не забывал сжимать шею графини, надавливал с удовольствием, даже язык высунул от усердия - так повешенный Король насмехается над народом. - В нору не пролезал, весы зашкаливали, а кушал столько, что казалось, будто невидимые черти подкидывают мне в топку глотки тонны моркови и яблок с капустой.
  Подмосковная капуста, от неё пучит, но прочищает прямую кишку - свист реактивных двигателей из-под куцего кроличьего хвоста.
  За советом пошёл к цыганке Азе, умная она, прозорливая, видит, что клиент останется нищий после гадания.
  Цыганка Аза платок вокруг лица обмотала, словно в пустыне - ни глаз, ни бровей, ни ноздрей не видно - чародейка.
  Мелькнула мысль, что цыганка - скелет, но откинулся на мягкие подушки, засмеялся, уверял себя, что пошутил - все шутят, потому что модно, даже калом лоб намазать - потешная шутка школяров.
  Цыганка Аза говорила резко, бросала мне в лицо обвинительные ёмкие фразы, больше похожие на приказы, била по плечу - рука у цыганки тяжелая, рабоче-крестьянская, миллионы поколений питекантропов влезли в руку цыганки Азы.
  Узнала о моей тягости - об ожирении, рассмеялась, даже упала на спину - я подумал, что приглашает к случке, но только панталоны снял - в морду меня ударила жилистым кулаком размером с дыню.
  Когда я очнулся, то увидел обращение цыганки Азы - в кителе генерала от инфантерии, усатая, с надменным взглядом волчицы.
   "Белый Кролик с глазами на Восток! - громыхает голосом, нагайкой казацкой меня по глазам бьёт, мазохиста дешевого. - Повезло тебе, что не поджарила на медленном огне, куропатка ты млекопитающаяся.
  О жире ты говорил, о своём, называл ожирение проблемой, а о спасении души ни слова не прохрюкал, за что тебе - порицание, злоба моя и обман, трусливое животное с помыслами матери-героини из Нигерии.
  Для каждого клиента я волшебно преображаюсь по его хотению и велению, деньги делают из цыганки гуттаперчевого мальчика.
  Если ко мне приходит безутешная скорбящая вдова, то я превращаюсь в её мужа и люблю по-французски, даже синяк поставлю под глаз, если муж дрался, бык рано почивший.
  Понимаю, что подло бить женщин, я - женщина, но ради любви челюсть сломаю любой балерине.
  Если клиент скорбит о старике отце, которого переехала "Мазда три", то превращаюсь в старика, требую визгливым сварливым голосом стакан воды, угрожаю, что лишу наследства - помогает, дети больше не скорбят об ушедшем, даже проклинают его и пытаются мне в лоб закатить дворницким ломиком - поверили, что я их батюшка усопший.
   Для тебя, Белый Жирный Кролик я - генерал, поэтому буду гонять тебя, как Сидорову кОзу.
  Встать! Направо! Смииирна! Упал-отжался, скот!
  Упал-отжался!" - до утра цыганка Аза в образе генерала от инфантерии гоняла меня, а утром я взглянул в зеркало, встал на весы - пища моя клевер - похудел до посинения, даже думал из-за худобы в аскеты податься.
  ИИИЫЫЫХ!
  Где смысл моей жизни маятниковой: туда-сюда качаюсь, а Правды не вижу, бедолага! - в волнении Белый Кролик так сжал шею графини Алисы, что позвонки угрожающе хрустнули.
  Кровь лавиной ударила ниже пояса графини, открыла древние чакры сохранения жизни на Земле - так добрая матушка зимой выкладывает младенца на мороз, чтобы закалялся, как сталь.
  Сквозь кровавую пелену графиня Алиса увидела на полу запотевший графинчик с ярлыком "Выпей меня, водку морально-устойчивую", не раздумывала, потому что заботилась о будущих своих детях и чистоте душевной.
  Сделала вид, что ноги подкосились от слабости - не трудно, потому что ноги подламывались молодыми березами в ураган.
  Дотянулась до графинчика - и пока Белый Кролик философствовал по поводу поз из Камасутры с мёртвыми партнёршами - вывернула шею, влила в себя мутную жидкость - подумала, что обманули, потому что водка белая, словно слёзы арфистки после неудачного концерта с композитором Шостаковичем.
  - Простите, пожалуйста, достопочтимый кухмистер Белый Кролик! - графиня Алиса почувствовала, как шея дубеет, наливается первобытной силой мамонта. Платье трещало под напором вырастающих колбасных (докторские колбасы по ГОСТу) грудей.
  Тело возмужало, возвращалось в форму прекрасной амазонки, даже волосы почернели, хлынули нефтяным потоком. - Откровенный рассказ твой, Белый Кролик, сведёт тебя в могилу, к предкам Каина! - Великолепная, блистающая в прежней одежде покорительницы вершин - носовой платок чёрной кожаной юбки, золотой обруч на голове, кожаные ленты перетягивают-подтягивают-подчеркивают белизну и невероятные размеры грудей, сапоги на высоченных каблуках - радость познания Мира. - Бессовестный лгун с куцым хвостом поедателя тухлой требухи! - графиня Алиса не без труда - сильный противник - оплеухой отшвырнула Кролика на чёрную солому.
  С гнилой соломы раздалось кряхтение, поднялась чья-то жилистая - в старческих веснушках - рука и погрозила графине пальцем без ногтя, словно намекала, что палец в глаз воткнётся. - Измерила твой ум, и не боюсь больше преград, философ ты с крепкими бицепсами вертухая.
  Вдумайся в лживую диаграмму своей никчемной мясокостной жизни; болото ты с лягушками, а не боец.
  Графиня Алиса замешкалась, залюбовалась собой в отражении в серебряном кувшине - красавица, даже болезнь и смерть не исправят красоту.
  Две сильнейшие оплеухи свалили графиню на прочные каучуковые ягодицы.
  Алиса вздрогнула, захохотала с недоверием негра раба, которого надсмотрщик назвал откровенным чувственным лгуном с хитрой мордой простофили, поедателя маиса.
  - Ты?!! Посмел? Меня?!!
  Девушку ударил, крысоед!
  На попу свалил, меня, морально-устойчивую!
  Ты, пакостник с бледными лицом Пьеро!
  Как... ты... посмел, судорожный покойник?!! - графиня Алиса по-китайски-каратистки вскочила, резко, без замаха правой - одну, левой рукой - вторую оплеуху, отдала обиду.
  Белый Кролик икнул, выплюнул выбитый зуб, качнулся, но устоял, даже засмеялся гаденько, словно проглотил жареную вьетнамскую селедку:
  - Нет! Не Сергей Иванович Королёв ты!
  Он бы убил сразу, одним ударом!
  Но сходство, стать - пьяным зайцем я бы прикинулся - утащила бы ты меня в шатёр с золотым петушком.
  Замахнулся, но передумал, подпрыгнул и скрылся в адском проходе, похожем на статую пиз...ы Королевы в укромном грязном уголке Французского парка.
  Графиня подобрала белые перчатки и гейский веер Белого Кролика, обмахивалась, жеманничала, опускала глазки, словно играла главную роль в "Лебедином озере":
  - АХАХА-ХА-ХА-ХА! Господа! Не подумайте дурного - прошу к столу!
  Неловко мне, морально устойчивой перед Принцами и графьями, но сдюжу, потому что вы - культуральные поляки, грубости мне не скажите, не догадаетесь, что я почти обнажена, но так велит великая хитрость, чтобы я по стране оплеух разгуливала модная, до неприличия скромная и конфузливая, словно бабочка на майском жуке!
  ХИ-ХИ-С!
  Конечности мои жалко, они растут и из ягодиц!
  На голове - чёрная вьюга, а могли бы чудеса твориться без толку, но доказательство, что - инопланетяне прилетали на Землю.
  Может быть, я - пиги, свинья?
  Поросюшки много знают, читают, даже отличаются ханжеством, приходят в Дома творчества, расписываются за людей в книге бракосочетаний и на утро - неизвестный ученый, очкастый, в клетчатой рубашке узника замка Иф видит в своём паспорте печать, узнаёт, что он женат со вчерашнего дня на матери двенадцати алжирских детей.
  Ой! У меня голос ломается, в бархат превращается, в шёлк китайский, а китайцы без штанов ходят, в халатах, а возле фанзы ногу выше головы поднимут, и - прощай, история средних веков.
  Таблицу умножения на грудях вытатуирую, туда и таблица логарифмов Брадиса поместится - слыханное ли дело, чтобы Принц по грудям невесты не свою Судьбу вычислял, а - площадь треугольника.
  Если нет смысла в науках, то - зачем изучаем, почему по лезвию ножа ходим, если иудеи оплатили места в первых рядах в Раю?
  Воспитаю себя в израильском духе устроительницы саманных домиков, а по вечерам на кладбище тонким голосом, в унисон с вурдалаками буду выть - счастье ли это или скандал?
  Трудно называть девушку мародёркой и скандальной, если девушка морально устойчивая и красивая в блистательной наготе, а нагота - не постыдно, потому что - Правда.
  За правдой пойду в столицы Мира: в Вашингтон, в Сидней, на станцию Мир в Антарктиде - пусть пингвин меня укорит и женится на мне - даже церковь деревянная и священнослужители в Антарктиде есть.
  Графиня Алиса красовалась перед зерцалами - откуда они выросли? из ада поднялись сквозь километры гранита?
  Прилегла в выемку в чёрном базальте - гроб гробом, ручки на груди скрестила, ножки вытянула и хохотала - упала бы от смеха, но лежала, а лежащей упасть затруднительно, всё равно, что пятнадцать суток в свинцовом противорадиационном фартуке танцевать на сцене Мариинского театра Оперы и Балета.
  (Многие, особенно польские паны и паненки поняли миротворческий жест графини Алисы, назвали её русской шпионкой, но мысленно, за сотни километров, при этом отметили необыкновенную красоту, мощь и грацию Алисы, простили ей низкое рождение, называли бедняжкой, рады бы принять в Костёле, но не верили, что графиня Алиса - генеральская дочка и у неё денег - гора Арарат из золота.)
  После сражений, оплеух, у графини Алисы начались очередные видЕния, но она гнала их прочь - метлой из тех же видЕний.
  Показалось, что карлик с огромным носом - до пола, или - хобот, копошится в своих вывалившихся сливовых кишках, мерзко хихикает, ручки потирает, измазал в оливковом масле, а теперь у рук прощения просит, словно на коленях перед толстой женой - Дюймовочкой.
  - Ты - привидение, призрак оперы Морисвиль, или знак Президента Кеннеди? - графиня Алиса с интересом ткнула в нос карлика указательным миленьким пальчиком (на пальце перстень - череп и кости - с ядом кураре). - Может быть, ты - прелюдия к Апокалипсису, прости, если твой маленький, как и пятки, ум не воспринимает умные эстетические слова, ты же не Принц - видно, и коня Белого нет у тебя - более чем видно.
   Румбу танцуешь, морально устойчивую, с подстёгиванием себя, будто лошадку с грузом соли по горе ведешь над пропастью, а далеко внизу - золотая рожь колосится. - Графиня Алиса погладила себя по головке, погладила бы и карлика, но он - негигиеничный грязный, антисанитарный.
  Карлик долго смотрел, пытался луч зрения направить на лицо графини Алисы, чтобы бесстрашно - лицом к лицу лицо увидать - предстать перед красавицей, но шаловливые глаза косили на неожиданно огромные груди - окаянные, да избавит Провидение карлика от кошмарных снов, где груди созерцают закат.
  Он извлёк из походной сумки (лейбл - "Сумка Гайдара") свисток, сдунул с него крошки махорки, осмотрел со всех сторон - так брезгливая певица осматривает губы негра любовника, убрал свисток обратно в сумку, поклонился графине, а затем, будто на пружинах, доставшихся в наследство от чёрта, подпрыгнул - красиво, профессионально, даже на шпагат в полёте развернулся, и отвесил графине Алисе две сочные, с пылу с жару оплеухи.
  Свет не видел подобных оплеух - отточенных, порядочных и игривых.
  Графиня в ответ машинально наградила карлика ответной оплеухой, попала в сопливый нос, вздрогнула в брезгливом ужасе, вытерла ладонь о серебряный кувшин с гербом Республики Конго.
  - Я, наверно, эмигрант из Будущего! - карлик хитро оскалился - Тамбовский волк ему не брат. - Выходи за меня замуж, красавица с крепкими ягодицами повелительницы тьмы.
  У толстых женщин - их политкорректно в США называют "с избыточным весом", а, если даун толстый, то: личность с ограниченными возможностями и с избыточным весом - тьма между ягодиц, адский грохот и сера.
  У тебя же, очаровательнейшая - что не мешает тебе получать оплеухи - графиня Алиса, ягодицы повелевают даже тьмой.
  Никогда себе не прощу, что покинул родной дом - Сирию, и отправился на вольные хлебА в Германию, где бесплатное жильё эмигрантам, развлечения, лечение, еда и танцы кулачных тайваньских клоунов под синим небом января.
  Застрял в подземельях России; на поверхности в России нет дорог, а под Землёй - заплутает даже плут.
  Но, возможно, Судьба по доброте душевной меня закинула в чертоги лукавого, - карлик звонко стукнул себя кулаком по лбу, взвизгнул, снова подпрыгнул и в сатанинском полёте ударил графиню Алису по левой и по правой щекам - куртуаз Лондонского Короля.
  Не играю в театре наций, не говорю со сцены слащавым голоском любителя прокисшего творога:
  "Кушать подано, княгиня!
  Руки вымойте перед едой и пипиську покажите, иначе ляжете спать на голодный желудок призрака!"
  АХАХА-ХА-ХА!
  Замучился я без свадьбы, ничего отрицательного не нахожу в себе, а через дырку в штанах ветрА вольные вылетают на радость стяжателям и чернокнижникам.
  Нет, неполиткорректно говорить - чернокнижник, задевает честь рабов США, нужно говорить - афрокнижник.
  Тьфу, на условности!
  Ещё трижды тьфу!
  Через сиксилиард лет прилетят инопланетяне, взглянут на мой портрет, покачают зелеными воронками на изумрудных рылах и произнесут с Вселенской печалью в гамма диапазоне:
  "Король, карлик, а - Король!
  Чувствовал, что надорвёт становую жилу, но лез к своей мечте, даже ботинки с загнутыми носами на ночь не снимал - так торопился достичь мечты.
  В панталоны по нужде ходил - бомж Елисейских полей, - не терял время на мелочи и добился, узнал, познал Правду".
  Обидно, что сейчас не знаю к чему стремиться, куда пойти, чтобы на трон королём сесть и не прилипнуть на испражнениях предыдущего короля, которому, наверняка, выпустили кишки.
  Для чего живём, куда стремимся с длинными носами тапиров?
  В детстве я небо голубое видел, сапфировое, лазурное - страсть, а не небо.
  Папенька меня на руки возьмёт - руки у него золотые, с серебряными локтями, Вселенная в руках уменьшается, - по меже отец идёт, песни поёт о Родине, о Светлом будущем без жарких куртизанок и холодных призрачных геев.
   Вокруг - золотое море пшеничных полей; над хлебушком жаворонок в Космосе, отчаянно - страху, наверно натерпелся, что упадёт - верещит в ласковых лучах радиоактивного Солнца - благодать, даже слеза вылетает тонкой струйкой, как у кловуна Ракомдаша в Московском цирке.
  Да, один раз на представление сходил, обмишурился - слона за балерину принял, прыгнул на слона, а сверху на меня - лев!
  Я - на своё счастье - в ад провалился, спасся от представления, а то заклеймили бы меня постыдным званием заслуженного артиста России.
  В поле батюшка поплёвывает на колосья свысока, жмурится, уверяет, что клад золотой зарыл мне в приданное, обеспечит меня золотыми монетами на тысячу лет вперёд.
  До конца поля дойдём, отец снимет меня с натруженных широких плечей - писатель Гоголь на Сорочинской телеге проедет в проем, проделанный плечами моего отца, - присядет на головёшку, закурит, и обязательно вдохнёт с сожалением, что живой ещё - так вздыхают лабораторные мыши в зверинце.
  "Сын мой, Яков, карлик нос!
  Угораздило же меня с матушкой, и тебя - да неважно в жизни всё, пустое, без дна и без покрышки.
  Родину, слышишь, Яков, Родину люби, даже, если запугивают тебя враги, принуждают к внеочередному мочеиспусканию, угрожают в Амстердаме поселить на главной улице.
  Межу прошли, да, сижу, курю, а поле снова прошёл, и тебя на плечах нёс?
  Зачем шёл?
  Почему нёс?
  Имеет ли смысл мой поход, если чёрные крылья за спиной не выросли?
  Не знаю, для чего живу, для чего полем хожу каждый раз и курю на поле!"
  Кручинится отец, головой о землю мать-сыру бьётся, а Истина к нему не приходит на тонких ножках козодоя.
  Я вырос, возмужал, надуваю щёки, раздаю оплеухи - убил бы тебя, красавица, да силёнок не хватит у меня, я же не Сергей Иванович Королёв.
  И оплеухи - без цели - не оплеухи, а - сладкая тоска восторженного правофлангового барабанщика.
  В армии я попросился в барабанщики, и меня тут же определили на правый фланг, ближе к трибунам - проклинаю зелень, восход Солнца, когда лучи в лицо, а я отрабатываю повинность правофлангового барабанщика, землю в досаде кушаю, и рыдаю, оттого, что земля моих предков, они копытами по земле стучали - кони потусторонние.
  Я же не знал, что правофланговый барабанщик в армии тьмы служит невестой, утешением, утолением жара в чреслах для всей армии.
  Теперь я понял, что не зря меня нагибали - ради здоровья Отчизны, а имя Отчизны не ведаю, космополит с манией величия.
  Графиня, позвольте белую перчатку, она - принадлежала Белому Кролику - чувахлай, скопец, отцеубийца он, но - неважно всё, бессмысленно, если не знаем цели, для чего живём. - Карлик натянул крохотную белую перчатку, подпрыгнул, и по-офицерски ударил рукой в перчатке по левой щеке - заторможенной, околдованной тягучими нудными речами карлика - графини Алисы. - Дружбу предлагаю тебе, если замуж сразу не хочешь, жеманишься, грациозная воительница с украденными в мясном ряду сиськами.
  Чуть я не пропал, когда тебя увидел без трусов... мда... крепко-крепко обнимаю себя, если ты недосягаема, как Северный Полюс для страуса.
  Подобным образом чуть не сгинул месяц назад, когда влюбился в балерину подземного театра, похожего на склеп Тутанхамона, только - зловещее и грандиознее.
  Чем питаются балерины в подземелье - сталактитами? сталагмитами? черепами вымерших мастодонтов?
  Не интересно мне, я не ботаник.
  Прогуливался по подземному кладбищу, страшился непонятных призраков, перетекал в собственный мир розовых фантазий и голубых грёз - так почтальон мечтает стать конокрадом.
  Вдруг, словно чёрная молния на золотом костре - черноволосая балерина танцует - разумеется, красавица, обнаженная - на чёрном-пречёрном рояле в форме гроба.
  Грациозно между глиняных бутылок с джинами и водкой переступает, ножку выше головы поднимает, Звёздное небо под землей между ног показывает.
  Устремился я, обольстился, чувствую, что обмануть меня хотят лихоимцы, доброго утра не пожелают.
  Но к балерине тяну тонкие дистрофичные ручки; и она - прозрачная, голодная, поэтому воздушная, как сладкая вата - в ответном животном порыве ручки протягивает, словно за душу меня схватила и выматывает, выматывает, шаромойка.
  "Искалеченный учёбой в институте академик, волшебник великолепный, - математически завлекает, знаю, читал книги Эсаула Георгия об обольщении лохов. - Тебя одного ждала, Принц Персии.
  Приди же ко мне, утоли жар моих умирающих бёдер, не бедра, а - две русские печки!
  Если ты не масон и не мальтузианец - прокляну тебя, но, если - младогегельянец - награжу Знанием, дороже которого только моя материнская любовь ко мне!
  За твою красоту - уродливый карлик с очами больного пигмея - приведу тебя к Горячему Камню Аркадия Гайдара.
  Камень исполнит любое твоё, даже сокровенное, скрытое желание, что ты хотел стать мальчиком Ваней, помощником конюха Английской Королевы".
  Завлекла, подластилась, пошёл я за ней - любопытно на Горячий Камень - который исполняет любое желание - присесть, ягодицы подогреть.
  Иду следом за балериной, словно осёл на цепи, наблюдаю игру татуировок на манящих ягодицах - на левой ягодице - чёрт с вилами, на правой - поп с крестом; при ходьбе чёрт на татуировке ловчит, изгибается, потому что мышцы создают игру рисунка, вилами в священнослужителя целит, а поп в ответ крестом по рылу чёрта бьет - уверенно, красиво, художники-передвижники завидуют искусству татуировки.
  Загляделся, возле Горячего Камня очнулся, а камень - не камень, а - узбекская печь для лепешек, тандыр имя ему - Бубновая Дама, а не тандыр.
  "Положи - не сложи, ты же не отважный рыцарь Ланселот - голову свою на Горячий Камень и выкажи желание - тот час исполнится, особенно, если - искреннее, с полнотой чувств высказанное выстраданное, светлое и сверкающее мобильными словами Правды.
  В каждом уроде найдётся печальный пахарь в обвислых портках, но главное - не портки, а что за ними - душа за портками. - Балерина хитрит, ножками перебирает мелко, готовит себе алиби; и лукавство выступает пунцовыми пятнами на белой равнине личика. Очень хочет меня сгубить - зажарит и съест, каннибальша со знанием юриспруденции. - Пахари мечтают о прудах с жирными карпами и называют карпов - Королевские рыбы, хотя в карпе не больше королевского, чем в больной голове макаки.
  Позвольте, гнусный карлик с мечтами непристойными, разве зверь карп выше по табели о рангах, чем стерлядь или лебедь?
  Нравственно низко падёт рыбак - он же пахарь, если возвеличит карпа, посадит на трон и поклонится карпу, как Царю Ироду.
  Пусть каждый поймёт свою вину, разденется донага, повяжет на шею платочек с монограммой дома Романовых, а затем облачится в рыболовную сеть - все желания - верьте мне, карлик - исполняются без прикрас, если обнаженный или голая, а на теле - рыболовная сеть для ловли карпов.
  Бултыхайтесь в сауне с тюленями, с моржами, даже раскручивайте любовный роман с мышами - Остров Святой Елены с Наполеоном вам судья".
  "Полноте, балерина!
  Позвольте усомниться в вашей чести! - оскорбляю даму, дрожу от негодования и от страха, что - смелый, девушке с поднятой выше головы ногой перечу. - Вы уверяли, что Горячий Камень имени Аркадия Гайдара выполняет все желания, а теперь - словно к врагу переметнулись в станицу - уверяете, что желания исполняются, если человек или женщина разденется догола и обмотается крупноячеистой сетью на карпа, пусть он даже не королевского рода, со стиснутыми зубами.
  И я стисну зубы, потому что во мне говорит ехидное самолюбие - поддался ложному чувству, увлёкся вашим телом гимнастическим, поверил в басню о Горячем Камне - ад горячий, а не Камень.
  Матушка ваша - Ложь, а батюшка ваш - Стяжатель.
  Как же вы восхваляете карпа и Горячий Камень, когда в душе вашей - сера и вопли чахоточных грешников?
  Цена вам - медная копейка на базаре трусов и фармазонов!" - сказал и взялся за гульфик, ищу сам себе поддержку.
  "Раскрыл меня, унизил достоинство балерины с поднятой выше головы ногой! - девица заголосила, упала передо мной на колени, ноги мои целует - отвлекла, обманула, ох, как обманула мою доверчивость - пусть меня моя совесть судит и пытает каленой кочергой в анус. - Главная беда мужчин в том, что вы ставите перед собой вопрос - а дальше что? Бездна?
  Поднимаете вопрос, когда рядом с вами - прелестнейшая фея с поднятой выше головы ногой!
  До вопросов ли, милейший - бери, хватай, целуй тело жаркое, податливое, натренированное у станка и на сцене Больших и Малых театров.
  Нет, вы о Горячем Камне мечтаете, путаетесь в сетях лжи, карпов возвеличиваете, ложку с мёдом просовываете сквозь их стиснутые губы; рассуждаете о широте горизонтов, перспективах карьерного роста, извихляетесь ужом, а привычки дикарские забыли - когда девушку по голове дубиной, а затем жертву - на сеновал в пещеру.
  Получи же оплеуху за свои грехи, за пренебрежение к красавице - да, хотела тебя съесть, и должен ты был принять смерть от меня с пониманием, с блаженной улыбкой удовольствия на челе, грубиян.
  Можно оскорбить девушку действием, но ещё оскорбительнее - бездействие; будь ты прОклят в семи поколениях!"
  Разгневалась, оплеуху мне отвесила - Звёзды в очах вспыхнули пионерскими кострами.
  Ручка у балерины - изящная, миленькая - приложился и целовал бы по посинения губ, но тренированная - мозги мне через щёку едва не выбила.
  Отлетел - мужчина я или восторженный удивленный сокол Жириновского?
  В ответ оплеуху балерине отвесил, от всей души, и вложил в оплеуху ненависть карликов перед баскетболистами.
  Балерину отшвырнуло, девица головой мотнула, пришла в себя - и мне оплеуху - БАБАЦ! - плотину слёз прорвало.
  Таблетку виагры проглотил, чтобы сердце успокоилось, и боль в голове прошла, балерине ответил - очередной оплеухой, смачной, как два преступника на одном пне летом на солнышке.
  Балерина мне - я - ей, оплеухи отвешиваем, довольные, счастливы с туманом в очах и разбитыми лицами - так старшеклассница подглядывает за учителем физики в лабораторном кабинете.
  Почувствовала мою крепкую мужскую руку, в глазах уважение вспыхнуло, даже любовь зарождается, страсть - обожают балерины - особенно украинские - когда их оплеухами награждают; если бьёт мужчина, то значит - любит.
  Еще десяток взаимных оплеух - и бросились бы в объятия, упали бы на острые камни и миловались бы девять месяцев и один день - передержка беременности.
  В восторге блатных чувств - слишком сильную оплеуху отвесил, вложил в неё ум, даже литературный талант Пушкина.
  Балерина вскрикнула от счастья, от моей силы, но головка её закружилась - девушка равновесие потеряла, присела на Горячий Камень, словно на трон величественно опустила нижнюю часть тела.
  Ягодицы обнаженные, без трусиков - неразумно для борьбы сумо и раздачи оплеух.
  Может быть, и не обожглась бы сильно, если сразу вскочила, но по девичьему неумолимому закону - щебетала, меня восхваляла - вот и досиделась, как крот на пепелище Помпеи.
  Жареным запахло, зашипело на адской сковородке Горячего Камня Аркадия Гайдара.
  Балерина вскинулась раненым голубем, побежала в пещеры, оглашала адские подземелья дикими криками - птеродактиль её похвалит за многоголосие; кричала, что я выбил из-под неё нравственную опору.
  Так и любовь наша прошла, словно с белых яблонь белые малярши упали! - гнусный карлик вздохнул, подпрыгнул и с силой ударил - щека графини Алисы занемела от удара. - Получи, графиня, учись развязным манерам, стань высокомерной; в каждой девушке я теперь ищу балерину - соответствуй моим желаниям комнатного маньяка, любителя тараканов!
  - Ах, ты, блудодей, нераскаявшийся! Любитель жареных каштанов, да, чтоб тебя вместе с каштанами на Горячем Камне Аркадия Гайдара поджарили!
  Омыватель ног в реке скверны!
  Рыцари Истину ищут, Правду защищают, хотя и не видят Правды, карлики - из-за малости своей и ничтожности - в цирках работают, кловунами и шутами корячатся перед народом и Королями.
  А ты - младогегельянец в чужих башмаках с загнутыми носами - девушкам порядочным оплеухи раздаешь, словно помощник вертухая на раздаче пищи.
  Возьми мою оплеуху, расскажи о ней другим презренным карликам, пожирателям душ! - графиня Алиса вложила в оплеуху презрение генерала к прапорщику.
  Карлик взвизгнул, с рёвом обиженной летучей мыши улетел в черноту, откуда клубы тьмы, холод и скрежет зубовный.
  Графиня Алиса качала головой, улыбалась тепло, душевно, с лёгкой иронией девушки после бала:
  - Никогда не превращусь в испорченную девушку, с широко раскрытыми очами грешницы.
  В стране оплеух меня понуждают, но из-за насилия характер мой закаляется, как у Павки Корчагина, душа воспаряет, моральные принципы и скромность цементируются.
  Даже в грязи, бесчинствах останусь незапятнанная, словно гусь на серебряном блюде.
  Графиня Алиса шла анфиладами, отмахивалась от похотливых ртов, раскрытых в зловонных улыбках канцеляристов, пожирателей трупов.
  Получала оплеухи, в ответ бездумно отдавала свои - закон сохранения энергии в пространстве и времени, энтропия моральной устойчивости.
  Перешагнула речку раскаленного железа - красный зловещий адский ручей между ног.
  Не заметила, угодила прелестью изумительных волос в липкую паутину, назойливую, как неудовлетворенные прихоти классной дамы.
  В центре паутины - мышь, бойкая, с красными очами индийского факира.
  Мышь не сплоховала, маленькой лапкой с микроскопическими пальчиками наградила графиню Алису за невнимательность оплеухой - так факир загляделся на танцовщицу и проглотил кобру.
  - О, мышь бесстыдница с неполнотой чувств в тщедушном теле мохнатой котлеты! - графиня Алиса провела ладошкой по щеке, не спешила с ответной оплеухой - что, оплеухи, если животное маленькое, скорбящее, с огромным - Вселенная поместится целиком - комплексом неполноценности. - О душе бы подумала в климаксе, как претендентка на пост президентши США.
   Неужели, не видишь, что от моей оплеухи отправишься в ад, в свой дом родной.
  (Двенадцать подземных королей вздрогнули, вышли из тысячелетнего оцепенения от дерзких слов морально устойчивой девушки, но снова закаменели, потому что увидели - незапятнанная репутация у графини Алисы, чистая, без Солнечных пятен.)
  Грамматику Магницкого изучай, ты же не Вильгельм Завоеватель во французских штанишках с белыми кружавчиками! - графиня Алиса представила мышь в короне, в белых штанишках, а в лапках - крохотный меч из дамасской сырой стали.
  Настолько потешный образ, что графиня Алиса не удержалась, закрыла ладошкой очаровательный ротик (свой, а не мыши) - не положено порядочной барышне громко смеяться и напоказ выставлять иные общечеловеческие чувства, но не прошла испытание, захохотала, упала на спину, дрыгала очаровательнейшими длинными ногами, била кулачками по осколкам пивных бутылок и греческих глиняных амфор.
  Заливалась искренне с видимым удовольствием молодой здоровой кобылицы - на мясо и кумыс пригодной.
  Мышь с неодобрением и осуждением взирала на девушку, фотографировала для ютуба - незащищенную трусиками - промежность Алисы, качала головой, сжимала старческие губы чухонской прачки.
  - Разжигаете межрасовую ненависть своим смехом, девушка, а ещё благородную юбочку надели, фурсетка, феминистка!
  Я вас ударила по правой щеке, вы должны были подставить в ответ - левую, смешную, но идеальной формы, с золотым сечением.
  Не приглашаю вас на чай - в чае ли Счастье, если здоровая девица - хохочет, заливается над крохотулькой мышкой - что может быть страшнее и ужаснее контраста большого и малого? чёрного и белого?
  Вы не заметили наверно, из-за политической близорукости, что я - чёрного цвета, тёмная, но не эльф, а вы - Белоснежка, снежок, мука пшеничная.
  Неполиткорректно, когда белая смеется над тёмной; гнусно это.
  В наш Космический век - когда мужчина проник в самые затаенные уголки женщины - сознание смещается; пришло время противопоставлять себя обществу, сложившимся традициям - подставлять щёки под оплеухи.
  Стыдно, барышня, граф Лев Николаевич Толстой - любитель подставлять щёки под оплеухи - вас осудит, проклянет, назовёт воровкой, уличит, что вы воровали конфеты из буфета.
  Я тоже грешила - часто воровала сыр, по наивности, по незнанию, не догадывалась, что воровать - грех, а оплеухи раздавать - слаще сыра.
  Да кто подскажет бедненькой серенькой, тёмной мышке? враги кругом, младогегельянцы с трупами за плечами.
  Вы - расистка, нет, не оправдывайтесь: по вашим безупречным бёдрам и по белым грудям вижу - расистка.
  Расизм - бахвальство, выпячивание своих достоинств одной расой перед другой - так Буратино потешался над Пиноккио, потому что Пиноккио сделан из дуба, а Буратино - из Ясеня.
  Красотой своей хвастаете, утверждаете своё достоинство недостойными средствами.
  Полагаете, что - если красивая и морально устойчивая, трепетная лань и пугливая серна, то выше мыши?
  Не верите, что и мышь ищет Правду, и Правда наша не меньше вашей Правды, а то и больше, как слон выше Коня.
  Мама моя попала в мышеловку, а батюшка - коту на ужин - время лишений, расцвета воровской среды и пятницы.
  Я - умная потому что, книги кушала, из книг мудрость черпала и в какашки перерабатывала - пауком захотела стать.
  Не превратиться в отвратительное насекомое, а мыслями, найти убежище в паутине в углу пещеры; результат - я жива, умираю в старости, но счастливая, оттого, что нашла место в жизни, переборола себя - в излишествах не отказывала, на танцы ходила, размножалась, хвостом вертела, сыр воровала и вино, напивалась до беспамятства, до блевоты - Правда это или Истина.
  Сытая, здоровая задумалась о смысле жизни - для чего живу? кем стану после смерти?
  В чём смысл существования тёмной мышки, похожей - когда заднюю лапку выше головы поднимаю - на Солнышко в зените.
  Долго ли коротко шла, бродила - с паутины на паутину перепрыгивала, потому что по верхам надежнее, безопаснее, чем по низам.
  Медсестрой работала, воровала передачки у больных тифом - веселое время, танцы со смертью.
  Однажды - когда разбиралась в устройстве адской машинки - вспомнила об обязанностях животного перед людьми; обиделась на себя, бегала по пещере, рассматривала в отражении в луже свой зад и перед, придумывала моцион, отличный от обычного, чтоб после моциона язва желудка исчезла, убежала на жирных ногах стяжательницы.
  В волнении не заметила - наткнулась на старинные огромные часы - для мышки - Собор, а не часы, замок с привидениями.
  Наверно, чувахлай или бурлак с Волги часы с маятником украл, в подземелье спрятал, а сам сгинул на стройках пятилетки - так уходят кумиры.
  С душевным трепетом - на иголочных ножках - к часам подбежала - боюсь, робею, вспоминаю - все ли формальности выполнила, как на суде.
  Часы с маятником - символ эпохи, связь времен, ядро пространства.
  В чёрных - тьфу, неполиткорректно сказала, нужно говорить в афро... в афрокнигах колдуны вуду высказывают мысль, что часы с маятником - рождение и конец Вселенной.
  Перед часами распласталась блином под асфальтоукладчиком, поклоны бью, не замечаю, как реформы мимо меня проходят - не сбивали с толку.
  Даже коты обходили меня возле часов с маятником, коты тоже поклоняются маятнику, но с меньшим усердием поклоняются, чем мыши, потому что в котах непринуждённость, редко свою вину признают, грабители, морские чудовища и пираты в одном усатом котином лице.
  Затмение нашло, не заметила, как на маятнике оказалось - хорошо, что не маятник Фуко в Исаакиевском соборе.
  С детской наивной улыбкой бесшабашной мышки из Приднестровья - ощущала свою улыбку, но не видела, качалась на маятнике - кто часы завел?
  Чёрт?
  Месье Фуко?
  Раздвоение личности началось на маятнике в часах - а ещё кукушка бельма выкатила, ухает страшно надо мной, Содом и Гоморра в перьях.
  С одной стороны я верила, что - рыба я, уподобленная крокодилу, а с другой стороны - Советник Царя по вопросам казначейства.
  Буйство красок взыграло, головка маленькая закружилась, а, если бы слон качался на маятнике - у Мирового Сообщества головы бы отлетели репейниками на ветру.
  Честь позабыла, а совесть, ум и культура поведения - приобрели для меня значимость падающего Звезды: упала, зашипела и скрылась в болоте.
  Казалось, что маятник разгоняется, хотя - невозможно, чтобы маятник двигался быстрее Космолёта; центробежная или другая эбитская сила вжала меня в полированную латунь, лапки мои сложились в крылья, а от встречного ветра морду раздуло, губы трепещут алыми стягами на Тайваньском празднике поедания дракона.
  Слова подбирала волшебные, чтобы остановить взбесившийся маятник часов, допрос с пристрастием себе устроила - не скушала ли тухлый сыр, от которого: я, часы с маятником, центробежная сила - плод моего больного воображение, художественно оформленные мысли шпагоглотательницы в бреду.
  Взяла бы себя в лапки, но нельзя отпустить; внизу - бездна с самураями, и каждый самурай себе харакири делает, живот вспарывает и любуется кишками, называет их - Поработители.
  Дух захватило от чертоляски, не перевести дух.
  Из часов горох вылетает, может быть, и не горох, а - Воздаяние мне за грехи, - в лоб стучит, а на зуб не попадает - бессмыслица Королевского Двора.
  Скорость мне мозги выдувает, я задумалась: не мать ли я героиня со стажем, и за стаж положена мне премия - катание на маятнике.
  Затем устыдилась мыслей своих недостойных, лучше бы пьянствовала по дворам, снимала бы с пропойц кольца и часы, угрожала бы ножиком и раздавала оплеухи на север, на юг, на запад, и, конечно, на восток!
  Безразличие нахлынуло над пропастью - что воля, что Марья Искусница в лапах водяного - всё одно.
  С высоты Вселенной, даже в масштабах одной нашей Галактики, мышь - отважная и красивая, умная и впередсмотрящая, с навыками альпинистки - превращается в материальную точку, без веса, без размеров, без вкуса и без запаха.
  Обидно стало, что жирные мои ножки ничто не значат для Вселенной и повелителей Чёрных дыр.
  Злобу я затаила на Мировой Разум, шепчу на сверхсветовой скорости разогнавшегося маятника (железо от скорости плавится):
  "Пусть я проживу полной жизнью один час на маятнике старинных часов, но не очерню себя грязными поступками, не покажу злопыхателям дурную свою сторону - так доблестная Дюймовочка не сдаётся в плен Принцу на Белом Хорьке.
  Жизнь - песчинка в глазу Дракона Времени!
  Грязные поступки не отмыть, а грязные лапки - всегда, пожалуйста, отмоем с пониманием, даже маникюр и педикюр наложу!"
  Осмелела, глаза бы открыла широко навстречу опасности, но ветер встречный слезу вышибает и превращает меня в азиатку.
  Вместо кукушки из часов вурдалак деревянный на пружинке выскочил - причуды высоких скоростей; глаза красные, язык трубчатый ко мне тянет, кровь мечтает высосать.
  На крейсерской скорости вурдалаку отвесила оплеуху - мама, горюй!
  Голова вурдалака в одну сторону, ноги в другую, в бордель имени Цурюпы.
  Щепки летят - к лучшему, к осознанию своих привилегий и возможностей всем, кто видел бесславную кончину вурдалака - так исправляется Емеля на Печи, превращается в Илью Муромца. - Мышь зашипела гадюкой под корнями ивы, прыгнула на лицо графини Алисы, словно сдавала нормы ГТО. - Не часы ты, графиня, и не маятник Фуко с одним глазом многострадального паяца.
  Ох, не Сергей Иванович Королёв ты, поэтому - не страшно, зубы не выпадают снежным веером!
  Прими с поклоном оплеухи от меня, не сопротивляйся, исповедуй несопротивление злу, совершеннолетняя.
  Оплеуха! Оплеуха! Оплеуха!
  - Полноте, мон ами мышь! - графиня Алиса с брезгливостью схватила мышку за хвостик, раскачивала - точь-в-точь маятник Фуко. - Пощадила бы тебя, хулительница науки; простила бы дурное поведение, мечты стать пауком и оплеуху дракону времени в часах, ты приняла кукушку за вурдалака, но ни вурдалак, ни кукушка, а - дракон, пожиратель секунд тебе явился.
  Нет у него брони, и должность незавидная - куковать.
  Если бы каждый человек превратился в зеркало, а каждая мышь в золотую монету, то ничего бы не изменилось на Земле: текли бы реки, плакали бы над двойкой ученики - потешно, но приводит в военный госпиталь, где оторванные руки и ноги меняют на пластмассовые.
  Самсон оторвал голову льву, и заменили льву голову на мраморную; ничто не изменилось в истории человечества - со своей ли головой лев, с мраморной - безразлично истории и археологии, как безразлична для белки нефтеналивная машина.
  Обидела ты меня мышь оплеухами, не прощу тебя, хотя за тобой - кроме твоего хвоста - тянется длинный хвост истории людей и животных Страны Оплеух.
  Долг Государства красен платежом жителей: в харю, по лусалу твоему безмозглому - ощути туман невыносимой боли, сердечных моих страданий: замуж за Принца желаю, но не имею ни сил, ни возможности потребовать жениха, потому что - робкая, застенчивая, порядочная, честь блюду и каждому столбу кланяюсь.
  Лучше в болото с головой и с веригами чугунными, чем запятнать себя легкомыслием, навлечь тяжелый рок, липкий, как пальцы пасечника. - Графиня Алиса отвесила мышке всего лишь одну оплеуху, но бедное маленькое животное с классовой ненавистью под хвостом улетело в Тартар, в Чехословакию, в горы Татры.
  Долго по пещере бродило эхо воплей мышки, падали камни, извергались фонтаны зловонные, похожие в призрачном кладбищенском свете на нефтяные фонтаны Уренгоя.
  Графиня Алиса аккуратно зевнула, прикрыла очаровательный - нецелованный женихами - ротик ладошкой, целомудренно поправила коротенькую наноюбку и прилегла отдохнуть - на дырявый матрас, из которого пиками Коммунизма торчали пружины.
  Спала долго, цедила сквозь зубы ругательства, которые никогда не позволит себе наяву, ворочалась, пила воображаемый квас и закусывала солеными огурцами - прочищала чакры.
  Графиня Алиса проснулась в ужасе, вспоминала гастрономический сон, морщилась, с трудом сдерживала - потому что нравственно чистая - рвотные позывы.
  - Не беременна ли я, если тошнит? - графиня Алиса озаботилась, вспоминала уроки целомудрия и арфы, но ничего полезного, чтобы узнать - откуда дети берутся, и отчего барышни беременеют - не нашла на полках памяти. - Матрас бок мне исколол, непотребный матрасик, в кутузку бы тебя определила, но жалею, оттого, что - сердобольная, как синичка.
   Ради кого или чего страдаю, бока превращаю в шкурку бешенной дрожащей лягушки.
  Институтка - звучит гордо! - графиня Алиса присела на ложе (матрас в бурых подозрительных пятнах), поправила лямки на груди - жест доброй воли, и застыла с открытым ртом, будто кол проглотила.
  Ложе окружили звери, люди, полулюди-полузвери, призраки, мракобесы, младогегельянцы, масоны, ватрушники, диссиденты, феминистки, вегетарианцы, тараканы и даже рыбы с рогами.
  Графиня Алиса узнала Жареную Королевскую утку, Стреляного Джека Воробья, Пионерского Орлёнка, мокрушника рецидивиста Цыпу и даже вымершего друга Королевы - месье Гордона, изобретателя джина.
  Месье Гордон изловчился и поцеловал пятки графини, словно проверял носом прочность девичьего целомудрия.
  Графиня Алиса в истоме закатила очи, почувствовала тёплую волну - цунами - от пяток до кончика носа, ощутила желание бежать в поля, хохотать; поймала себя на мысли - крикнуть полевой чайкой:
  "Месье Гордон!
  Догоняйте меня, куртуазник со сладострастными манерами.
  Догоните - Мир вашему дому!"
  Но - культурная, целомудренная, воспитанная в строгих правилах аскетов пустыни Кара-Кум - сдержалась, похвалила себя за примерное поведение - так кукушка хвалит своё отображение в зеркале.
  
  
  ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
  в которой на грани истомы графиня Алиса продолжает крутить хвосты, раздаёт и получает оплеухи
  
  Толпа - лавина с Эвереста - ринулась на графиню Алису, посыпались оплеухи - сильные и слабые, призрачные и реальные, холодные и тёплые, морально крепкие и расшатано безалаберные, тунгусские.
  - Трижды, четырежды вы несправедливы ко мне! - графиня Алиса увертывалась, рыдала, осознавала, что - если бы не новое ладное стальное тело - сразу же умерла бы от болевого шока. - Избиваете, не думаете о похудении, а в глазах у вас - килокалории и жажда досрочного освобождения из ада.
  Я вам покажу сидячую активность; высокое воспитание не позволяет указать вам на части тела, на которых сидите, трепещущие улитки. - Графиня Алиса схватила ведро - ржавое, хлипкое, как ляжки жены индейского вождя, - зачерпнула из колодца и облила толпу; зачерпывала, снова обливала, остужала пыл и жар охальников.
  Утомилась, присела, широко развела ноги - нет смысла прятать природную красоту; слон хобот не прячет, персик гордится пушком, и олень не прикрывает свои рога мхом и папоротниками.
  Мокрые обидчики жалко подвывали, протягивали руки и другие конечности к Алисе, но оплеухи не отвешивали, больше заботились о своей подмоченной репутации разбойников.
  Графиня Алиса засмеялась, вскочила на эшафот, красиво подняла ногу выше головы, тянулась пяткой к свету:
  - Умылись кровью, низменные поедатели человечины и раздатчики оплеух?
  Нет смысла в ваших оплеухах доисторических фей!
  Взгляните на себя со стороны средств массовой информации, путаницы в голове и высочайшей морали Строителей Коммунизма.
  Что вы имеете от раздачи оплеух?
  Красные мозолистые руки сталеваров?
  Утонченную совесть осквернителей могил?
  Не позволю, слышите, угнетатели, не позволю, чтобы ваши жалкие - да кто вас учил мелочам? - оплеухи порочили мою незапятнанную репутацию Тургеневской барышни.
  Почувствуйте разницу, ощутите НАСТОЯЩИЕ оплеухи на своих просроченных лицах водоносов! - графиня Алиса штопором ввинтилась в толпу, вихрем раздавала оплеухи - вверх, вниз, направо, налево - рыцарь без шкуры, а не девушка!
  Пионерский Орлёнок пытался спрятаться под кадушкой с лесными орехами, целиком не влез, и из-под кадушки торчал потешный петушиный хвост - три пера.
  Графиня Алиса с разгона, со всей дури разгоряченной обиженной институтки пнула Пионерского Орлёнка в пухлые ягодицы поедателя конины.
  Пионерский Орлёнок жалобно вскричал, вылетел вместе с кадушкой - пробка от шампанского, а не Орлёнок:
  - Братцы, помилуйте!
  Да что же это делается в Королевстве кривых зеркал, где все дамы без трусов!
  Испить, водицы мне принесите испить!
  Дурно мне, сомлел!
  С ума я сошёл от пинка, натурально испугался и почувствовал себя - АААААХХХХ! - диким утёнком.
  Обсохну - отомщу!
  Слышите, графиня Алиса, отомщу с пристрастием - на фоне Звездного неба увидите мою голову с жёлтыми зубами в клюве. - Пионерский Орлёнок подхватил кадушку - не пропадать же добру, в некоторых орехах изумрудные ядра - и с кряхтеньем ночной совы потащился к тёмному болоту, из которого доносились приглушенные вопли ведьм.
  - И мы обсохнем! - оплеушники скандировали, потрясали кулаками и лапами, словно разгоняли тучи над городом Раменское. - Сухие себя покажем, имейте к нам уважение, графиня Алиса!
  Несмотря на значительные размеры грудей - не спасёт тебя блистающее великолепие - пострадаешь; щеки от оплеух распухнут распустившимися Иерихонскими розами.
  - Надоели вы мне, бессердечные, доброту в сердцах своих протухлили, запрятали так глубоко, что дальше ада она провалилась с немытыми ногами! - графиня Алиса махнула рукой в неосознанной сентиментальной тоске - так девушка Ассоль в порту принимает моряков, на ощупь ищет капитана Грея. - Я скромная, воспитанная, Звёзд с неба не хватала даже на Красной Площади - раскол в голове, ноги отмерзают, но в мавзолей Владимира Ильича Ленина обязана попасть, потому что - история в гробу, и, чтобы самой в гроб не лечь раньше положенного срока дефлорации, не знаю, что это слово "дефлорация" означает, но в гробу все слова равны перед досками - необходимо по народному обычаю на Ленина в гробу взглянуть.
  Направилась, закидывалась пристяжной кобылой, терпела, верила, что не Ленин в гробу, а - История!
  Ножки мои в бальных туфельках превратились на февральском морозе в айсберги, нос отваливался, и добрый дядюшка полицейский ежовой рукавицей растирал мне нос, словно напильником под коленкой разворачивал мясо.
  Умерла бы, но дошла до саркофага, потому что увлечённая натура, без претензий, гордилась, что меня сравнивали с Джокондой.
  Когда от холода люди стали казаться голубями, руки мои засветились радиоактивным вторичным излучением, как у чернобыльских прачек.
  Ко мне подошёл старичок генерал - наружность обманчива, но звёзды на погонах не лгут, - положил свои лёгкие старческие ладони в меховым перчатках (Кремль нарисован на перчатках) мне на плечи, долго дул в лоб, а затем произнёс с Есенинской тоской в пойме, где дед Мазай зайцев уму-разуму обучает:
  "Ни злонамеренного, ни предосудительного в тебе не вижу, воспитанница то ли детского сада, то ли Института Благородных Девиц - слаб глазами стал, только в постели адъютантов узнаю, как циклоп в пещере Грёз.
  Не подошел бы к тебе, не овеял бы лаской, если бы не заметил в уголках твоих очей лучики скромности и теплоты самаритянки, которая одним пальчиком сделает больше, чем полк горцев.
  Знаю, что ногу поднимешь выше головы, гимнастка: пули, осколки снарядов, пороховые газы и серные дожди, а ты с гордо поднятой ногой - к ноге привязано полковое знамя - вдохновляешь на подвиг, поющая птица осеннего леса!
  Возьми, стяг, девочка, - дедушка извлёк из портков полотнище, бережно вложил мне в руку, словно подаяние нищенке. - Привяжи к ноге и ступай с Миром на войну с германцами и турками.
  Скажешь в батальоне, что генерал Макаренко тебя направил по комсомольской путёвке на подвиг". - Старичок генерал ждал от меня слов благодарности, даже щёку подставил, чтобы я поцеловала, пальчиком на щёку указывал, хихикал мелко и дробно, по-библиотекарски.
  "Уж не выдра ли вы, достопочтимый дедушка? - спрашиваю робко, полагала в детстве, что слово "выдра" - похвала, почтительное обращение к старшим, потому что маменька очень ценила шубу из выдры. - Ничего не поняла из вашей горячей речи, больше похожей на ошибку рыцаря Артура.
  Но тряпицу к ножке не привяжу и на войну не пойду: на войне убивают, а я ещё - маленькая и не знаю стягов, флагов, знамён.
  Веера, платочки, платьица - моя стихия, а не пули и снаряды, да будут они благословенны!"
  Сказала, сконфузилась ужасно, что так запросто с генералом разговариваю, словно меня на пружинку завели.
  Генерал преобразился после моих слов, потемнел, пыхтит паровозом; ноздри увеличились, кожа чёрная, глаза - сливы лиловые, у меня от слив желудок слабит.
  Загремел, что я оробела, онемела до коликов в мозгу:
  "Как же ты, воровка ума, рассуждаешь о полковом знамени, если отказываешься идти на войну знаменосцем, беспринципная страдалица, проклятая в седьмом поколении!
  В тенета Сирийской лжи, Венгерской фальши и дикого умопомрачительного обмана балетных режиссеров ты попала, окуталась и мнишь себя золотой рыбкой!
  Смерть - достойное избавление тебе от скуки!"
  Кортик морской - я только потом узнала это оружие, когда в Музее естествознания увидела морской кортик - выхватил, в меня целит, узурпатор.
  Побежала со стенаниями, с воплями - но в меру, с оглядкой, оттого, что - порядочная скромница, морально устойчивая, побежала от генерала, о саркофаге Владимира Ильича Ленина забыла - стыдно, даже гроб не поцеловала - но воля Судьбы.
  До Африки добежала бы, если бы не двери Института Благородных Девиц - встали на пути богатырями безрубашечными. - Графиня Алиса замахнулась на толпу, красиво изогнула спину, выгодно, но с понятием чести и незапятнанности репутации. - Вы уподобились генералу со стягом, конкистадоры.
  Сыграю с вами в игру "ДИСТАНЦИОННОЕ УПРАВЛЕНИЕ СОВЕСТЬЮ".
  Кто проиграет - хула и позор ему, муки адские вечные, оплеухи с зари до зари, раскаленная сковорода ниже пояса - так рождается слава.
  Кто выиграет - почёт и уважение, Правда и Истина в уши, Райские кущи - не подумайте дурного.
  Перед игрой выпейте кваса - народный напиток, носы у вас покраснеют - у кого носы, станете похожими на подкаменных красноносиков. - Графиня Алиса взяла с полочки кусочек белого мела, упрекала себя в неполиткорректности, потому что нужно рисовать - тёмным мелом, угольком, чтобы не взбунтовались бывшие рабы юга США, но оправдывалась отсутствием материала, ужималась - стыдно девушке, до жалобной улыбки гурманщицы.
  Начертила звезду Давида, даже язык высунула от усердия, словно три года провела на каторге с вьетнамскими военнопленными. - Треугольник и треугольник - олицетворение мужского и женского, Неба и Земли, Начала и Конца, - графиня Алиса стыдливо прикрыла ладошкой низ живот (боевая юбочка излишне задралась, открывала сокровенное, морально устойчивое). - Я никому раньше не рассказывала о сатанинской силе двух треугольников, особенно - вниз смотрящего, подобного вертухаю на вышке. - Алиса в пяти метрах от Звезды Давида начертила Всевидящее Око, глаз получился на радость народному Хуралу Монголии - потусторонний, с жадным интересом к происходящему, даже ожил, светился красным, подсвечивал коленки графини. - Масонский знак, в чём его смысл - знают только способные замаскироваться - вольные каменщики с веточками травы тархун в руках. - Графиня Алиса наклонилась, к всеобщему восторгу - в Революцию восторг перетёк бы, но нет Руководителя и цели движения, как у гоночного автомобиля закончился перед финишем бензин. Начертила коловорот, свастику, даже вздрогнул от смелости, обещала, что при ближайшей возможности сходит исповедоваться в полицию. - Немецко-фашистская свастика - из глубин народов Индии, венец нашей игры - финиш для тех, кто не запятнал свою совесть, почитает работы Карла Ясперса, разбирается в немецкой философии и сразу распознаёт в торговке балерину. - Графиня Алиса выпрямилась, смотрела на притихших, как каторжники перед расстрелом, жителей Страны Оплеух. - Игра ДИСТАНЦИОННОЕ УПРАВЛЕНИЕ СОВЕСТЬЮ очень простая, как два апельсина в кармане досадно поморщившегося преподавателя физической культуры.
  С боязливостью, с должным вниманием, не подталкивая локтем соперников - братьев и сестер по игре - перепрыгиваете со звезды Давида на Всевидящее Око, а затем - на немецко-фашистскую свастику - конец, делу венец.
  На немецко-фашистской свастике громко кричите, с примирением в осипшем или звонком колокольном голосе:
  "Я морально чист!"
  По очереди...
  Графиня Алиса не договорила, всплеснула руками и запрыгнула на выступ на скале, похожий на балкон в театре.
  Толпа - не по очереди, а все сразу, потому что каждый хотел быть первым морально чистым чудовищем - ринулась по геометрическим знакам; прыгали, переползали, летели в едином порыве насильников и казнокрадов.
  - Прощай, молодость!
  Вам наплевать на бездомных котят, которых затоптали в горячке - верю, что не со зла убили котят оплеухами, а в страстном желании морально очиститься, - графиня Алиса заламывала руки на капитанском мостике в скале, рыдала, недовольно топала ножкой - но в пределах благочестия, терпимости и толерантности, столь важных для барышни из Института Благородных Девиц. - Оплеухи, оплеухами зачем обмениваетесь в игре, раскольники, любители тьмы.
  Но визжащая, кудахтающая, рычащая куча - откуда слышались, ни с чем несравнимые звуки оплеух - не внимала мольбам графини Алисы, словно уши отрезали сразу всем.
  Добрались до финиша, покрыли телами немецко-фашистскую свастику, вопили, что морально чисты и требовали от графини Алисы награды, денег, жилья, вида на жительство.
  - Да неужели, вы не прочтёте в наших криках, графиня, не распознаете страстное желание получить статус беженца в Германии, потому что свастика - Германская. - Пионерский Орлёнок гордо реял над кучей-малой, иногда пикировал, хищно скалил клюв, раздавал когтистыми куриными лапами болезненные - микробы в раны - оплеухи Добра и Милосердия. - Отправляйте нас в Израиль, в Лондон, в Берлин, предоставляйте политическое убежище, кормите, поите, выделите каждому отдельное жильё с видом на парк или водоём, где жирные утки и гуси плавают на радость желудка.
  Не хотим работать, а желаем наслаждаться трудами других монстров, диких в своих нарочито исступленных стенаниях, жажде золота.
  Хватит, наработались - орлы живут дольше тысячи лет, а мне уже - шестьсот шестьдесят шесть лет стукнуло зеброй по темечку.
  И я до сих пор не гражданин Европы, кормилицы и поилицы - бедная, несчастная судьба зверолова.
  Зайцев ловил, крыс, лисиц иногда поднимал и скидывал на живодёрню, процент получал от продажи шкур из лисиц, французским конкистадором себя полагал из наполеоновской армии.
  Горя не знал, но тоска меня подтачивала даже в кругу балерин, когда танцуют, ногу на столе выше головы поднимают, а голоса, что за голоса у балерин - Миланские кастраты завидуют писклявости балерин.
  Однажды, задумался о суровых уроках жизни, о погребальных обрядах индусов и не заметил, как поднял в воздух тщедушного старца с посохом, в рубище, с длинной черноморской бородой - вместо зайца ухватил, надеялся, что старец - не отец Сергий из произведения графа Льва Николаевича Толстого, иначе старец меня бы обличил, наказал, упрекнул в неразборчивости и двоедушии.
  Старец громко хулил меня, не боялся высоты, обещал, что, если отпущу его - то не упадёт, не разобьются об острые камни в ущелье, где уж и пингвин, а полетит, потому что силу ему даёт длинная черноморская седая борода и выпитая кровь некрещенных младенцев.
  Обманывал ли меня двоедушный старик, или не лгал, но боязно мне стало, испражняюсь налету, призываю грозу, чтобы молния из тучи старца в пенис поразила - поделом охальнику, зачем меня пугает.
  Сердце моё трепетное, боязливое, изможденное в любовных схватках с курицами - не выдержит.
  "Зайцев травишь, барсуков, тушканчиков, лисиц и волков, а дальше своего клюва не видишь, словно тебе на глаза канализационные люки положили. - Старец меня посохом колотит, перья мои летят, суставы лопаются мыльными пузырьками. - Не птица гордая ты, а - мракобес.
  Имя тебе - повелитель Тьмы!
  Ты - Пионерский Орлёнок, птенцом себя мнишь, а лет тебе больше, чем самой молодящейся балерине Московского Театра Поднятых Выше Головы Ног!
  В праздности жизнь проводишь, а мог бы с пользой, соответствующей твоей должности парящего орла".
  "Дедушка, научи меня мудрости Египетской! - я взмолился, даже клюв свернул потешно, чтобы старец развеселился, обожаю людей смешить; до встречи со схимником полагал, что высшее предназначение орла - потешать. - Как я пользу пойму, если мысли только о темноте, об отсталости обезьян - с облаков в меня обезьяны палками и бананами швыряют, китайские летающие обезьяны, разговаривают даже и иероглифы при случае на моей спине пишут раскаленными иглами.
  Если пользу пойму, то и до Истины дойду в свинцовых сапогах завоевателя Польши".
  "Не зверей, не птиц, не гадов морских когтями подцепляй, мироед!
  Убил бы тебя, да болезненно руки отзовутся, а железобетонное сердце моё покроется толстой коркой льда, равнодушия, неполиткорректности.
  Истину в поле ищи, хватай когтями, поднимай на - недосягаемую для хулы - высоту, сбрасывай на колья, на пики, на ростки молодого бамбука, а затем налетай коршуном, терзай Истину, представляй себя в роли дракона на именинах Годзиллы.
  Сожри Истину - она в тебя тогда переместится, и ты станешь Истиной, узнаешь Цель своей Жизни, осуществишь не только свою сковородочную мелкопоместную мечту, но и мечту сотен поколений Пионерских Орлят". - Старец замолчал, но посохом мне отвешивал оплеухи - снайперски попадал по щекам, волшебник Дурдолио.
  Я хотел спросить - как распознАю Истину среди козлят, зайцев, кур и лисиц, но не успел, АХ! досадно, до сих пор себя укоряю, за то, что не успел; на бал придворный успел, а спросить старика волхва - сердце надорвалось моё - не успел.
  Старик с дикими воплями гуся мальчика Нильса: "Зеленуха! Зеленуха!! Зеленуха!!!" - вырвался из моих братских объятий, исчез в черном тумане с запахом серы и угля.
  Без связи с прошлым, без обрывочных мыслей о нашем общем деле в поисках Истины, без детских улыбок, а улыбка ребёнка - обязательна в нашу эпоху, без улыбки ребёнка политик не взойдёт на пьедестал почёта - исчез старый, раскаленная сковорода ему ложем.
  Я искал Истину, скорбел - не отличал Истину от зайчатины, наверно потому, что неграмотный, кружкИ ликбеза не посещал, в избу читальню не заглядывал, балеринам на ягодицах не писал амурные стишки.
  На стройку века устроился в печали, рыл Беломорканал - лопатами, кирками, тачками искал Истину, словно меня снегом занесло.
  Но голодный, общипанный, презираемый вертухаями и английскими барышнями, чувствовал в то время - в снегах и лишениях - необычайный душевный подъем, потрясающую радость, которую не получил позже в неге, тепле, пирах с балеринами и балеронами в пуховых платочках.
  В дырявом бараке - всем ветрам назло - накрывался телогрейкой, под голову - валенок - и сны приходили мне радужные, счастливые, дорогие, с румяными здоровыми купчихами, похожими на летние помидоры.
  Подружился с коллегой по кайлу - тонкий юноша с очами эльфа, поэт, романтик, искатель Истины, как и я.
  Наши койки стояли рядом, и по ночам - когда Звёзды протягивали лучи к питейным заведениям - я беседовал с товарищем Александром о грядущей Заре всеобъемного Счастья, когда каждому - по потребностям, а от каждого - по возможностям.
   Иногда я ловил себя на постыдном - хотелось прижать тонкую натуру Александра к своей груди, приласкать, напитать его нерастраченным теплом Орлиной души.
  Много сильных черт у Александра, но одна - непростительная слабость - не любил он мыться, никогда не ходил в рабочую баню; не признавал мыло душистое хозяйственное.
  Казнил бы друга за негигиеничность - от которой происходят тиф со вшами, туберкулёз, чахотка, - но каждый раз лучики доброты из очей товарища по лопате останавливали меня, укоряли, говорили, что я буду повинен в смерти трудоголика.
  "Не чёрт ли он в обличии копателя Беломорканала?" - я разглядывал Александра, ощупывал по ночам его голову, искал рога; ягодицы потрогать поначалу стеснялся - боязно, не по-орлиному, когда просто так, по-военному моя когтистая лапа да между белых натруженных ягодиц комсомольца - горы возопят от моей непринужденности.
  Александр сторонился агитаторов, землю из тачек выкидывал на отшибе от комсомольских вожаков, в столовой жалко и запугано улыбался поварам, а я с досадой подкидывал баланду в миску стыдливого до судорог друга.
  По вечерам он выискивал на деревьях виноградных улиток, накрывал каждую тонким слоем соли, проглатывал, жмурился, говорил, что улитки - устрицы, только намного дороже, потому что устрица похожа на вагину, а улитка - символ поцарапанного сейфа с драгоценностями.
  Осуждал учетчиц в парандже, говорил, что под паранджой может спрятаться хулитель, враг, который дождется удобного момента и засыплет Беломорканал абрикосовыми косточками, а сверху наложит в три ряда трупы рабочих.
  Меня настораживала запуганность Александра, его стремление пройти мимо пьющих и хохочущих друзей по лому и лопате, преступников в прошлом, а в настоящем - хирургов земляного дела.
  Александр сломал палец, а мы не догадывались о беде, пожимали ему руки, и - если думать о мужской крепкой дружбе с точки зрения амстердамцев - закрывали ему глаза комьями земли.
  По пятницам я гнал Александра в баню еловым веником, а он - подобный пугливой серне, чувствительным сердцем почуявшей нечестность в наших отношениях - убегал в маковые поля, осуждал мои резкие горилльи суждения.
  На Беломорканал часто заглядывали гориллы - умытые, причесанные, в блестящих новых итальянских туфлях, сторонники здорового образа жизни с японскими гейшами.
  Глаза у горилл наглые - по десять тысяч за глаз гориллы, а глаз человеческий ничто не стоит, даже Человек в Маске не ценится, если он не горилла.
  Перед Рождеством я выпил канистру браги, разохотился, разрумянился, ослеп на полтора часа, а, когда прозрел - задумал затащить Александра в баню и помыть - друг моет друга, не в морге же мы, а на производстве Канала.
  Может быть, Александр стремится к ответственной должности бригадира? карьерист, но немытых в бригадиры не берут, а называют немытых - невнимательными вертухаями, двоедушными двоякодышащими драконами.
  Александр уже спал после трудового дня, а меня брага поднимала, подбрасывала, и казалось иногда, что я не просто Пионерский Орлёнок с переходящим красным знаменем в лапах, а - резиновый мячик, завёрнутый в блин.
  Я замаскировался под зайца - ловко, не узнала бы меня даже родная мама орлиха, а она знала толк в военной маскировке - воровала тушёнку из походного котла артилеристов.
  Получала и раздавала оплеухи старшим и младшим сержантам, похожим в гневе на Буратину.
  Вспомнил маму у кровати Александра, закручинился, буйную голову на грудь с перьями повесил, даже возникла мысль - если не кайлом по темечку, то - хотя бы когтистой лапой - отвесить оплеуху другу Александру.
  Но проснётся, разрыдается, попытается вернуть потерянный сон, и тогда я уже не затащу его в баню, не омою вшивое тело товарища - почему-то от Александра не воняло мертвечиной, хотя и не мылся.
  Я приподнял мешковину, которой укрыт Александр - небом бы укрылся, романтик, но мешковина спасала от поругания холодом, от злоупотребления властью.
  Александр спал в ватных штанах, залатанных, пропитанных машинным маслом и свежей землей, умилительно похож на землеройку.
  Я невольно залюбовался губками-бантиком друга, но взял себя в рабочие руки - ещё миг и смалодушничал бы, отступился от затеянной помывки - и потащил штаны рабочего парня вниз, раздевал товарища - не в одежде ему в бане мыться; он не Восточная женщина.
  Ах! Горе мне, биологически непросвещённому, тёмному, как вакса.
  Потолковал бы с другом по душам, но - О! Ужас! Вампиры лесные и американские слетелись в мои мысли, кусали разум, мешали построить мысли в одну логическую цепочку заключенных.
  У Александра отсутствовали гениталии - страх, успех нейрохирургов Саратова.
  Вместо причиндалов - разверстая рана, страшная в своей непредсказуемости, даже не клялась в верности мне рана Александра.
  Я подумал, что рана между ног друга - вход в ад.
  Никогда не видел обнаженных женщин, не знал, что у них под одеждой строение иное, чем у мужчин, горбатых по понятной просьбе лукавого.
  Я закрыл лицо руками, выбежал из барака, разрыдался с вздохами томления; переживал за трагедию Александра без причиндалов, поруганного Судьбой.
  И робость товарища в столовой, нежелание - от скромности - ходить в общую баню, встали в одну золотую цепочку вещизма.
  Весь следующий день я уклонялся от разговоров с Александром, не хотел причинить ему душевные страдания своим понимающим взглядом Правдолюба.
  Страшно мне, даже три раза тачку с землей переворачивал не в нужном месте, душно мне на морозе, а в глазах плавало кровавое Солнце с раной Александра по диаметру - адская рана с рваными краями, будто ржавой тупой пилой разрезали ногу конокрада.
  Рты рабочих превратились для меня в раны Александра, узкие щелочки глаз гробокопателей из Азии - ужасающие раны между ног моего друга.
  Меня премировали напольными часами с маятником и кукушкой, а я не думал о часах, не восторгался кукованьем деревянного идола, а скорбел, сопереживал, даже иногда смеялся в истерике, бился в шаловливых фантазиях.
   После ужина Александр подошёл ко мне, взял за локоток и в своей манере ищущего робкого странника, романтика степей проговорил с доброй мякиной в голосе:
  "Друг мой, Пионерский Орлёнок, отощавший, оголодавший, но с блеском Истины в очах!
  Жизнь каждого человека часто подходит к логическому концу, но не завершается, идёт к следующему концу - так трамвай закольцовывается на конечной станции.
  Я бы поссорился с собой, если бы ты заболел, впал в кому, или назначил себя властелином Тьмы, Повелителем Времени.
  Прогуляемся, друг мой, до впечатляющей картины Марсианского города! - Александр вел меня, а я послушно - с грацией жертвенного барана и согласием стыдливой обнаженной балерины - следовал за другом, искал момент, когда откровенно пожалеть его, признаться, что видел отсутствие у него гениталий, сочувствую, что не ходит по малой нужде в общий сортир с дырой до другого Мира; мне казалось, что дыра в сортире устремляется в бесконечность, проходит через ад, через Австралию и исчезает в чёрной дыре Галактического Ничто. - Взгляни, друг мой сердечный, - Александр широко - будто показывал размер пойманной стерляди - развёл руки. - Ты видишь безысходную пустоту огромного котлована, вырытого нашими рабочими руками, похожими на лапы землероек.
  Представь, что котлован - на Марсе, и не пустой он, как голова пианиста Шиндлера, а город розовый в котловане, и имя городу - Правда!
  Недруги сгорают на подступах к городу Правды, а податливые друзья помогают детям с ограниченными возможностями на склоне лет сделать первый шаг в историю человечества - так первый шаг утёнка - шаг в кастрюлю с супом". - Александр замолчал, я тоже молчал, не в силах побороть волнение, картину воображаемого Марсианского города Правды.
  Но почему-то город виделся мне в тот момент с множеством раскрытых ран - подобных ране между ног Александра - с рваными краями.
  Я задумался о судьбах детей Пармы, оглянулся и засмеялся в прекраснодушии, на время впал в прелесть.
  Глаза Александра горели гневом, но таилась в уголках печаль, равная печали жителей дна океана.
  В руках Александр держал старый боевой лом - оружие строителя Беломорканала, и ломом подталкивал меня к пропасти - так благодарные жители Спарты сталкивали Эзопа с обрыва.
  "Да что же это делается, славяне, когда сестра на брата с ломом пошла? - Александр пропел, голос его сломался, обрёл нежность первоцвета. - Пионерский Орлёнок, я вчера не спала - да, ты не ослышался, я не мужского пола, а - женского, продолжающего род людей.
  Ты приспустил мои ватные штаны - дело молодое - кто не балуется? - и увидел мою тайну, сокрытую от людей до поры, до времени - так старик на заводе скрывает от начальства свой возраст.
  Не по комсомольской путёвке я прибыла на стройку века - Беломорканал, зэками и папиросами воспетый.
  По состоянию души, из-за размякшей совести - хотела принести пользу Отчизне, поэтому скрыла свой пол - кто же девушку поставит на рытьё траншей, на тяжелые работы - камни ворочать; не Сизифы девушки.
  Но ошиблась - дас-с, ошиблась - девушки на Беломорканале работают наравне с мужчинами; но поздно, нельзя было признаться, что обманула парторга, назвалась парнем, хотя у меня менструации между ног - реки огненные.
  Мхом в критические дни затыкала себе пробоину, промакивала стекловатой - Слава Труду!
  Труд меня возвысил до творчества, стяжателей и лихоимцев я уже видела в другом свете, в радиоактивном.
  Бурундук пробежит - не зашибу кайлом бурундучка, а вздохну над ним, овею любовью, закрою морду животного мягкими ладошками и прошепчу тайное, только мне и бурундуку известное - так олень даёт олененку имя.
  Полюбила тебя, как друга, Пионерский Орлёнок, но признаюсь - иногда женское во мне лавой падало в низ живота, когда ты ластился, отдавал свою пайку хлеба, подливал мне баланду или подхватывал мою тележку, падающую с моста в реку.
  Решилась признаться тебе, открыться - потому что друг ты - на сегодня назначила, обнаженаня перед тобой пробежала бы в поле, понесла бы от тебя дикую помесь Орла и Женщины.
  Но ты опередил меня, поэтому имя тебе - смерть!
  Пьяный, хороший до блевоты, увидел моё женское начало между ног - у меня мысли в тот момент подкосились ногами больной балерины; мог совершить надо мной насилие, и насилие я бы то назвала - задабриванием, коварный ты работник лопаты и лома.
  Теперь ты замарал мою рабочую честь и тонкую мораль девушки с лопатой - так смелый палач кровью жертвы - эликсир бодрости - смазывает щёки Королевы-матери.
  Люблю я тебя, но вынуждена - оттого, что познал мою подноготную - убить тебя, сбросить в котлован, где мыши принимают трупы за чистые монеты.
  Ты в меня мог другом войти, а я тебя камнем по темечку успокою навеки, подарю улыбку сокрушенного Счастья.
  Под ручку могли с тобой пойти в Храм Судьбы - мой дядя Индиана Джонс выстрадал, нашёл дорогу в Храм Судьбы; по дороге питался мозгом живых пищащих обезьянок, глазами питонов, скорпионами - торжествовал; когда чернозадые индейцы при виде его белого лица разбегались с воплями оперных виртуозов.
   В Храме Судьбы мы бы узнали Истину - каждый ищет Истину, но многие не доходят до неё миллиметр; лишь лучшие из лучших гусары и прачки добредают до Истины - а дальше - кто их знает, Истиной не поделятся! - Александр, нет - Александра голову вскинула, причитала - как я раньше не замечал в товарище женское, мухами не обсиженное? - И мы не дошли миллиметр до Истины, Пионерский Орлёнок!
  Не прачка я, а ты не гусар, Орлёнок, ОХ, как не гусар!
  Грустно мне с тобой расставаться, непременно проплАчу ночь за бутылкой молока - девушки алкоголь не употребляют, от алкоголя ухудшается цвет лица, и сжимается матка". - Печалится, плачет, но ломиком меня к бездне подталкивает, целеустремлённая девушка со сдвинутыми бровями любительницы легенд.
  "Полноте, душа моя, друг мой девушка! - я недоумеваю, в исступлении цепляюсь когтями за последние камни на краю - так девушка цепляется за ногу Принца на Белом Коне. - Да, ты девушка, я не сведущ, не знаю разницу между девушками и парнями; разве только - волосы у вас длиннее и лица нежнее, будто пастила с мармеладом.
  Догадываюсь о причине твоей хандры - гениталии у тебя отсохли или отмёрзли, может быть, кто-нибудь лопатой нечаянно взмахнул и отрезал тебе мошонку с пенисом - горе, но даже рак не свистнет, гордый и хитрый, на снежного барса похож свистящий рак.
  Внутренний разлад твой - от отсутствия причиндалов между ног - не кручинься, не каждая гора вытерпит подкованных лошадей.
  Иная гора в красных туфлях с загнутыми концами сдвинется с места своего и к Магомету направится.
  Полагаю, что рана твоя болит и зудит, причиняет тебе не только нравственные страдания, но и душевные, оттого, что не ходишь в общую баню, не брызгаешься с товарищами по работе - а гусята брызгаются в купающихся цыганок.
  Мы тебе рану смажем целебными травами - дедушка Махо знает много приворотов, трав, заклятий против ран; зарубцуется у тебя, и - обещаю тебе, друг мой женского Пола - Александра - накопим денег, найдём подпольного нейрохирурга - он тебе пришьёт гениталии макаки, восстановит нарушенное равновесие - задумайся, пусти в погоню за разумом свои быстрые мысли". - Сказал и гордый стою на краю Мира, Орёл с Пионерским пониманием Жизни!
  Александра подавилась, на лице её выступило зеленое изумление - так балерина изумляется, когда падает со стола в битые бутылки.
  Поэтическая, ослабевшая, чуть лом не выронила из белых рук, спросила меня, не доверяла эльфийским ушам, которые не приемлют неистового утешения:
  "Ты... Пионерский Орлёнок не знаешь, чем глобально отличается детородная девушка от мужчины с сердцем, в котором сталкиваются размолвки с обидами?
  Ты уверен, что девушки между ног устроены так же, как и дальнобойщики с усами?
  Думаешь, что то, что у меня между ног - недоразумение, мой ужас, позор, страх, рана; а на её месте раньше болтались лиловые, пыльные мошонка и пенис - памятник им в столице Норвегии?
  Наивная душа птицы с дрожащими коленями Правдолюба.
  Жаль мне тебя, мрак окутывает моё сознание, когда думаю о Грядущем, но если ты не знаешь о женщинах, то деградация омрачила твой мозг, извёсткой покрыты извилины, и смерть тебе - избавление, лучшее, чем затеряться в толпе и кричать петухом о сходстве мужчин и женщин!" - зарыдала, и в последнем порыве Счастья - куда ушёл Храм Судьбы? Где Индиана Джонс с моей Истиной? Сами себе трудности выдумываем, а затем с гордой улыбкой висельника, преодолеваем? - сильно ударила меня ломом в грудь, спихнула аду навстречу.
  Уверенна, что избавила меня от головных болей и посылает на луг, усыпанный ромашками, где даже бред мотыльков с густыми и длинными ресницами кажется плотиной.
  Я оступился - всё ещё раздумывал над загадочными словами Александры, не осознавал, что женщины рождаются без пениса и мошонки, с адской раной - от этой раны все страдания рыцарям на земле.
  Гражданин Страны Оплеух - машинально левым крылом отвесил товарищу прощальную оплеуху, сильную, даже сам себе позавидовал, назвал пластичным балероном в перьях.
  Александру - словно корова зловонием изо рта - сдуло с обрыва.
  Полетела красиво - идиллия, напоминала в полёте вопящую канарейку.
  Спас бы друга, или подругу, не знал уже, как и называть товарища по тележке с землёй, но невольно залюбовался красивым полётом, словно в полусне.
  Когда опомнился - ринулся вслед за Александрой - она же и разгадка, дорога к Храму Судьбы, знаток Истины - поздно, услышал только последнее проклятие в мой адрес и шлепок тела на гранит науки.
  В глазах моих потемнело кладбищенской ночью, кровь хлынула в гениталии и на сетчатку глаза; почему мудрая Александра не знала, что Орлы летают?
  Надеялась на силу своих женских убеждений?
  Черпала убеждения из раны между ног?
  Загадка мёртвой девушкой умерла вместе с солдаткой трудового фронта - Беломорканал.
  Я вернулся в барак, перебирал вещи Александры, сидел на нарах, не думал о мужчинах и женщинах, а размышлял о дороге к Храму Судьбы; щёки мои пылали стыдливым девичьим румянцем, наливались силой, а глаза плавали в озере Лох-Несс.
  Где же убийцы жизни?
  Кто Тульскими пряниками закроет глаза усопшей?
  На следующий день я расцеловался с бригадой и покинул стройку века - Орлёнок учится летать!
   По борделям и по лагерям, по домам терпимости для высшего командного состава, по притонам для художников авангардистов я бродил, изучал различия между женщинами и мужчинами - так естествоиспытатель Циолковский бродит по начальным классам, выискивает одаренных копателей огородов и лётчиков-космонавтов.
  В бочке - натягивал гигантскую ужасающую резинку и отпускал - отправлял лёгких на подъём ребят в Космос, дорога в один конец, давал путёвку в жизнь.
  На Земле жизнь немила - войны, катастрофы, санкции, падение рубля, а на Марсе, на Луне - кто выживет - наслаждение одиночеством, возрождение ума и физических сил, Счастье - от одного Марсианского канала до другого.
  Чем больше узнавал женщин, тем сильнее удивлялся разнообразию рваных ран - вагин - в Природе.
  Дарвин изучал птичек, на их изменчивости построил теорию эволюции; лучше бы изучал женщин, их междуножье - давно бы открыл Истину, а Эволюцию забросил бы на - недосягаемую для баскетболистов и инопланетян - высоту. - Пионерский Орлёнок замолчал, чистил пёрышки, а графиня Алиса и молчаливая толпа участников соревнований, терпеливо ждали - так прооперированный больной ждёт решения врача - жить или не жить. - Графиня Алиса, с запахом алых роз! - голос Пионерского Орлёнка окреп, налился платиной, бил по ушам сильнее, чем выстрелы из автомата Калашникова. - Индульгенции давай!
  Вид на жительство в Германии, Лондоне и Греции!
  Побойся наших оплеух, грациозное строение из костей и мяса женского пола.
  - Мы из одного кишлака, друг мой пернатый? - графиня Алиса спрыгнула с каменного балкончика, прелестная и убийственно настороженная, опасная, потому что - с идеей!
  Как же ты - хулитель морали, подсматривальщик за спящими девушками, посетитель злачных мест с обнаженными телами - смеешь требовать от скромной, благородной барышни индульгенцию, если сам погряз в предчувствиях конца Света?
  Хорошо начинал трудовую деятельность, но плохо кончил, словно тебя посадили на кол - придёт и это время, птичка на вертеле.
  Трудился, приносил пользу - настоящий мужчина с грузом переживаний за Отчизну.
  Склоны твоего ума порослИ колючками.
  По непотребным домам растратил пыл молодости, трудовую инициативу, и подбиваешь оплеушников на недоброе.
  Играете, забавляетесь вместо того, чтобы на работу пойти: у станка, на стройке, у плавильного котла, на лесоповале, на Ивановском камвольно-прядильном комбинате.
  Труд облагораживает человека - девушки вышивали бы, обстирывали инвалидов, за пяльцами зрение портили бы, превращались в слепых глубоководных пещерных змей.
  Вы же - лентяи, лодыри, лихоимцы - хуже лентяев, потому что не просто от работы отлыниваете, от прочищания канализаций и пошива ватных штанов, вы ещё требуете, чтобы вам за вашу лень платили, кормили вас, предоставляли жильё и развлечения - обнаженных балерин из недоразвитых стран.
  Палку вам в глаз - за отсутствие трудовой доблести.
  Честь свою запятнали попрошайничеством, неистовыми требованиями, а от самих вас дух тяжелый, смрад адский.
  Черти вы, а не люди!
  Неужели, человечество скатится до низостей, когда в одной стране мужчины будут петь и плясать, а девушки - гранитные глыбы ворочать балеринскими ногами - заработают деньги и отошлют бездельникам в другую страну, где бананы из ушей растут?
  Стисну вам зубы, вырву стоны из ваших грудей, на каторгу отправлю, и при этом не запятнаю свою честь девичью, а нравственность моя зашкалит, осветит робость и конфуз мой, радушие, граничащее с отчаянием Институтки перед экзаменом по поэтике.
  Капризы безногих футболистов выполняете, пощёчины сирым и убогим зайцам раздаёте, а о своём пролетарском наследственном происхождении забываете, филателисты вы, обагренные праведной кровью слесаря-инструментальщика.
  Чем заплатите за бесцельно прожитые годы, без самопожертвования, с насмешками над людьми производства, когда нет времени заткнуть менструацию стекловатой? - графиня Алиса раскраснелась, хвалила себя за благозвучную речь, но попрекала за излишнюю увлеченность, что - не запятнает честь, но не к лицу благовоспитанной скромнице со следами лучины на лице.
  - Сагу о Форсайтах не желаешь, графиня в розовых чулочках арфистки? - к графине подковыляла Каракатица - злобная, со стёклами канализационных люков в пенсне-с, поглядывала на Алису во все бесстыжие глаза, иронизировала, издевалась над скромницей (Алиса в величайшем смущении носком сапога чертила сатанинскую звезду). - Натянула чёрные сапоги нацистские, гордишься, а я-то - классная надзирательница - внутренним зрением проникаю в суть, что не сапоги, а - розовые чулочки.
  Пусть оплеухи тебе послужат серьёзным уроком жизни, потому что девушка в сапогах, как птеродактиль с крыльями. - Каракатица ИИИЫЫЫХНУЛА - с азартом школьницы, подслушивающей у дверей учительского туалета - залепила графине Алисе оплеуху слева и добавила через пять секунд оплеуху справа. - Я мечтала о катафалке на свадьбу; невесты катаются в свадебных каретах, а я, наоборот, озорница, волшебница, хотела прокатиться в катафалке, а свадьбу устроить на кладбище - весело, чёрный юмор и в ногу со временем, как в ногу с великаном Джеком Катраном.
  Не били меня в детстве, жалели, называли замечательной уродиной, пророчили славу Мисс Красоты Вселенной, даже шнурочки поставляли из золотых цепочек Нострадамуса - сто лет жизни отдам за один шнурочек.
  Часто подвешивали за лапки в чулане, чтобы я почувствовала дыхание окружающей среды, влилась в поток времени, подобно минуте, которая целует час.
  Я мужала, получила место фрейлины у Королевы Марго, даже, когда была не права, держала себя, будто я права, а все - холопы, рабы, виноваты передо мной, редиски с рефлексами Снежного Человека Йети.
  Раздавала оплеухи слабым, пряталась от сильных, и однажды - когда Солнце, подземное Чёрное Солнце взошло из ада - осознала, что жизненные позиции мои пошатнулись, нравственные зубы расшатались, а интеллект развился до уровня шахматного компьютера.
  В безудержном, безграничном сладострастии я ворвалась в опочивальню Королевы - Королева шалила с герцогом Мальборо, - вырвала себе все брови и называла герцога эгоистическим безобразником с бесовской жилкой низкопоклонничества, переростком с вывихнутым набекрень мировоззрением осеменителя.
  Королева хохотала над моими проказливыми словами, задыхалась в бронхиальной астме, колотила головой о спинку стула, подначивала герцога, чтобы он проколол меня шпагой - так петух прокалывает клювом недогадливую наседку.
  Я обратилась к своей совести, вздрогнула, изогнула выгодно спину - Кто они и кто я Величественная, ослепительнейшая красавица, - подбежала к герцогу и со всей силы заботливой матери-героини отвесила ему звонкую оплеуху - имя которой - Товарищ.
  Королева набрала шампанского в рот, молчала, растирала руки, чтобы наказать меня - оплеухой или хуком слева - добрая женщина с голубями вместо мозгов.
  Герцог в нокауте пролежал положенные десять секунд, затем поднялся, на дрожащих ногах пингвина подошёл ко мне, взял за подбородок и пятнадцать минут пристально смотрел в мои узкие азиатские глаза собирательницы компьютеров.
  Не ведаю - то ли хотел меня загипнотизировать - так профессионал Кролик гипнотизирует недоделанную кобру; то ли в беспамятстве собирал мысли в одну кучу; позже петух найдёт в этой куче жемчужное зерно Истины.
  Тряхнул головой и произнёс тягучим голосом отсталого ученика:
  "Мадемуазель Каракатица, благодарю вас за содеянное, за чудесную оплеуху - она вылечила меня от ишиаса, подагры и искательства кладов.
  Клады ищу: пиратские моргановские, робингудовские лесные, не нахожу даже копейку в трактире, и думаю... думал до вашей оплеухи, что Мир покоится на трёх балеринах.
  Балерина ножку поднимет выше головы - землетрясение.
  Нет! Нет в Мире балерин!
  Нет кладов и потрясателей груш!
  Вы оплеухой привили мне сыновью любовь в Отечеству; осознал, что - кроме балов, Королев, утех в Царских опочивальнях, когда на гениталии капают расплавленным воском чёрной сатанинской свечи - существует Мир красивых невостребованных каракатиц, слизняков, устриц и саранчи.
  Библейская саранча сожрала поля риса - да пусть ей, подавилась, но, сколько поэтов погибло без риса - тонны пергаментов замечательных стихов о козлике и пастушке Мэри не написаны.
  Никакой скидки мне и моей болезни - убейте меня, благородная Каракатица, упрекайте меня в растрепанной ветрами нервной горячке - всё вам прощу; наступИте каблуком мне на темечко, Царица Востока, даже изыскано плюньте в меня - так танцовщицы в фильмах плюют на Царей.
  Возьмёмся за руки, убежим на дальнюю Таджикскую погранзаставу, вылечим героиновой соломкой больные сердца пастухов, познаем робкую элементарную любовь кровавых мальчиков в глазах, как кузнец познаёт Истину Букваря.
  Я мужчина, но скоро превращусь в юношу - долг каждого старого пердуна - молодеть, куролесить с шалостями, а затем - опьяненным оплеухой Первой Красавицы Каракатицы - взвыть североморским волком в колодце.
  В детстве часто смотрел в колодец и видел - вместо лягушек и водяных, русалок и утопленников - живых волков с карими и голубыми очами искателей хлеба.
  Я разговаривал с волками из колодца, кидал им сигареты и чекушки водки, находил высочайший интерес присутствовать при волчьих ссорах - самоотверженный конюх с трудовым стажем распорядительницы белого дома.
  Позже узнал, что не лесные звери волки в колодце, а - волки позорные, полицейские - устраивали засады в колодцах, хватали барышень и допрашивали с пристрастием, отнимали у девушек одежду, заставляли платить выкуп, или отправляли девушек в тюрьму, к злобным вертухаям и роскошным грудастым Василиям.
  Василий - главная женщина в камере длительного заключения, как Зорька - основной мужчина для утех остальных тружеников лесоповала.
  Гнусно, грустил я, не верил, что Правда родится из грязи, из миазмов толстых продавщиц рыбы и тюремных надзирателей; не родятся на осинке бахчисарайские арбузы, только - Волгоградские родятся.
  Вы же, Каракатица, меня подняли на эшафот, подарили за одну секунду двадцать лет мучительной боли на адской сковородке.
  Выходите за меня замуж, проклятая красивая ведьма с залатанной сумОй вместо души. - Герцог Мальборо подхватился, засмеялся с удивительными нотками кипариса в звуках, с бульканьем котла для плова бегал вокруг меня - спутник Земли:
  "Догоняйте же меня, наивная проказница раскулаченная!
  Догоните - я ваш навеки, Каракатица!"
  Я задрала юбку, бегала за хохочущим герцогом, бранила себя за пренебрежение к урокам физкультуры - так пленный солдат шарит по карманам, ищет патроны.
  Королева - через двадцать минут нашего марафона - вышла из королевской комы, подставила мне толстую - в бархатном полосатом шотландском чулке - ногу.
  Я упала - мама, не горюй, - потеряла сознание, словно душа герцога вместе с нокаутом перетекла в меня.
  Очнулась в зиндане, вместо неба - чугунная решетка и шотландец часовой без нижнего белья - отвратительный вид снизу, словно под лианой с баклажанами лежишь.
  В прелесть впала, убежала из зиндана - благодаря оплеухам, большому трудовому стажу красавицы и сбережений, что завещал мне Король Алжира.
  А красавица я - гуси-лебеди крылья складывают, когда обнаженная в серной кислоте купаюсь и раздаю оплеухи инопланетной форме жизни.
  Да толку что? Что я имею от оплеух, кроме чувства самосожжения - никто и пенса мне не подарил, не поднёс стакан фиолетового крепкого, не назвал корытом с бельём. - Каракатица вздохнула, замахнулась для новой, завершающей оплеухи, словно пять лет страдала куриной слепотой, а сейчас наступила на мину и прозрела.
  - За... крой... свою... пасть... заткни... устрицу! - графиня Алиса с оттягом опередила оплеухами, отшвырнула Каракатицу в золотой трон Повелительницы Тьмы. - Рассуждаете, а благородства и степенности в вас меньше, чем у истопника Ваньки из Института Благородных девиц.
  Не скрываете подноготную, а следовало бы вам оробеть, сконфузиться, прикрыть жвалы платочком с монограммой - всем, слышите меня, несчастные порождения тьмы и беззакония, безобразники, хулители прекрасного, осквернители девственного покрывала января, - все облагоразумьтесь, найдите совершенство в моих словах и губах стыдливой барышни.
  Графиня Алиса широко пошла, раздавала оплеухи, увертывалась от встречных ударов - мощный косарь на заливном Вологодском лугу, а не девушка.
  Наткнулась на мумию в погребальных бинтах, словно только что из ожогового центра убежала.
  Мумия замахнулась, неловко, больше себе вреда причинила в замахе, чем графине, но не успела отвесить оплеуху.
  Графиня Алиса подпрыгнула, в прыжке двумя ногами ударила мумию в грудь - артисты цирка Шапито позавидуют удару графини, - добавила смачную, смазанную крепкими домыслами, оплеуху.
  Мумия с загробным стуком рассыпалась, голова - череп каннибала - цокала зубами, шелестела бинтами в предсмертной речи - так умирающий артист оригинального жанра перед смертью признается в любви к Родине:
  "Вроде бы и не жил!
  Жизнь - опавший лист клёна на вырванном листке календаря!
  Никто не подарит мне саблю в день моей смерти!
  А, Правда, где?
  В чем, Правда, сестра?
  В Силе и Деньгах, Правда?"
  Графиня Алиса хмыкнула, скромно опустила голову - не подобает барышне беседовать с незнакомыми мертвецами мужского пола.
  Прошла два поворота, перепрыгнула - легко, по-казачьи - через огненное озеро.
  Из озера вылетели красные руки в кремниевых лишаях, тянулись отвесить оплеухи, словно в последних движениях заключен смысл строгой и когтистой жизни рук из магмы.
  Графиня Алиса опередила руки, оглянулась, показала хулителям кулак, но тут же себя одернула за поведение, недостойной приличной девушки с потупленный взором потомственной скрипачки.
  - Засиделась ты в девках, графиня Алиса! - на помост правой груди Алисы прыгнул сверчок - умилительный, потешный, интеллигентного вида - во фраке, в иудейском котелке защитника Прав и Свобод, в премиленьких красных туфлях с загнутыми носами, в рыжих панталончиках, а в тонких руках классового врага - изящная золотая свирель (графиня Алиса сразу поняла, что - золотая, разбирается в золоте, как Хрюша в желудях).
  Сверчок забавно подпрыгивал на груди графини, напевал с шепелявеньем дубов Бургундского Леса:
  - Я веселый сверчок! Ок! Ок! Ок!
  Своё Счастье ищу! Щу! Щу! Щу!
  На груди топочу! - Чу! Чу! Чу!
  - Очаровательный безобидный покоритель дамских сердец! - графиня Алиса зарделась, прикрыла свекольный ротик ладошкой, проворачивала в мозгу правила общения с незнакомыми животными и насекомыми - не порочит ли честь знакомство со сверчком? - В вас я сразу признала скромного музыканта - день рождения, Праздник Послушания вы!
  Приятно встретить хорошо обутого интеллигента в адских подземельях, где нравственности - ни на грош.
  Мир праху вашего батюшки! - графиня Алиса в наивысшей точке эстетического наслаждения хлопала в маленькие мелкобуржуазные ладошки.
  Хвалила себя за доброту к примитивным формам жизни.
  Обещала, что за проницательность - потому что угадала в сверчке-музыканте добрую душу нераздавателя оплеух - наградит себя лакричной конфеткой с ароматом благородства.
  Ох, как ошибалась графиня, наивная институтка с очами-озерами.
  Глаза выплакала по ночам, романы французские сентиментальные изучала, а коварного злодея со свирелью не распознала во франте сверчке.
  - Не заслужила ты лучшего жениха, чем чёрт, графиня Алиса! - Сверчок подпрыгнул, правой лапкой ударил по правой щеке Алисы, отлетел и флейтой влепил по левой щеке, слезу вышиб из добродетельной девушки в короткой юбке-лоскутке. - Бедна словами, богата мимикой и жестами - в театр Мимики и жеста тебе дорога - буфетчицей или уборщицей сортиров!
  Эгоцентристка, за семью печатями лжи не замечаешь идеологии фей, игнорируешь культ личности, неблагодарная вакханка.
  - Ах! Почто вы клеймите меня позором, музыкант! - графиня Алиса рыдала, пыталась отвесить сверчку ответные оплеухи, но не попадала по шустрому насекомому музыканту, расточала бесцельно улыбки сквозь слёзы и удары - так слепой волейболист размахивает ногами, ищет сетку. - Обмишурилась я, а вы, с чистой душой пустозвона - воспользовались моей ошибкой, не человек вы, а - расхититель приютов для наркоманов и Дед Мороз сердечного тепла. - Попыталась ногой в прыжке достать назидательного сверчка, но опять промахнулась, досадовала, укоряла себя за излишнюю доверчивость весталки; прокляла бы сверчка (он ушмыгнул в щель в каменном гробу, хохотал зловеще и обидно), но взяла себя в руки, уличила в излишней нескромности и надрыве, опустила плечи и - пошатываясь под грузом печали - пошла дальше по подземелью, искала Истину.
  
  
  ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
   в которой три тонны нижнего женского белья вылетают в евстахиеву трубу Рогача
  
  Загрохотало, покатились камни, словно динозавр изучал древний японский танец гейш.
  Но не динозавр, не сибирская язва, не чума на голову сироток из Афганистана, а - Белый Кролик - величественный и прекрасный в гневе - раздавал оплеухи сталагмитам и сталактитам, по близорукости принимал их за рабочих столярного цеха.
  С надрывом молодой гимнастки Кролик бормотал, кланялся сам себе, дергал за хвост, а хвост мощнее, чем у варана:
  - Герцогиня Штирлиц! Будь проклята её родня в десятом поколении.
  Одним ударом, одной полновесной оплеухой - в которой собрана вся мощь Штирлицев - снесет мою голову любовника мечтательных библиотекарш.
  Шкуру сдерёт, а мясо посыплет жгучим перцем и солью, бросит мою живую тушку в адский котёл с кипящим подсолнечным маслом - напишу Президенту, да письмо пропадёт в недрах канцеляристов гурманов.
  Где я потерял три тонны нижнего белья герцогини Штирлиц?
  Три года она не стирала, копила тряпки, а теперь - словно в евстахиевой трубе Рогача нижнее бельё кружевное, с рюшечками, бантиками, затейливыми кружевами и розовыми ленточками - сгинули, наверно, в подпольных магазинах японских фетишистов. - Белый Кролик упал на окурки, огрызки, катался по грязи, выл, выдирал из ушей тонкие волоски старого ипподромного игрока.
  Графиня Алиса засмущалась, почувствовала себя виновной, в том числе и в голоде опухших двухметровых детей Африки.
  "Может быть, я примеряла нижнее бельё герцогини, захватила её вещи в плен, хожу в бушной одежде часового Времени?
  Постыдно, что обесчестила мораль Белого Кролика, огорчила герцогиню, но, если девушка не заражена пережитками пещерного времени, поступки её идеальные, подобны зеркалу из ртути, то никто не назовёт меня стяжательницей.
  Нет причины для оскорблений Тургеневской институтки с малюсенькими недостатками - смешлива излишне, как бабочка с десятью крыльями".
  Графиня Алиса осмотрела себя, отдала бы приговоренному Белому Кролику нижнее бельё герцогини, но - ни золотой обруч с Камнем Тёмной Силы, ни высоченные кожаные фюрерские сапоги, ни коротенькое подобие юбочки - не претендовали на звание нижнего белья.
  И нижнего белья нет; под юбочкой только естественное, благочинное, без запятнанной морали.
  Графиня Алиса успокоилась, присела перед Белым Кроликом в изысканнейшем реверансе - конфетка дюшес, а не девушка, благородство в золотом слитке.
  - Горько усмехнулась бы над вашей бедой, Белый Кролик, но окончательно не решилась пока с презрением отвесить вам оплеуху за то, что вы опорочили герцогиню.
  Невозможно поставить себя выше людей, и каждый человек должен в тёмной комнате предостерегать себя, чтобы не вступить в капкан на чёрта, а в капкан и в тенета лжи попадаются только люди без мечты.
  Видите ли вы в себе мечтателя, барон Кролик?
  - Овечка Долли, клон клоуна Ракомдаша? - близорукий красноглазый Белый Кролик приблизил к очам полевой бинокль образца сорок третьего года, с пристрастием палача с Лубянки рассматривал лицо графини Алисы. Опустил бинокль ниже, охнул, содрогнулся, подпрыгнул, загнул уши фантиками. - Рабыня Изаура ты!
  Сбегай, принеси три тонны нижнего белья для герцогини - одна нога здесь, а другая в моей опочивальне, на сене.
  Сгонишь собаку с сена, займи её собачье место!
  Меня не волнует, где ты возьмёшь три тонны грязного нижнего белья, смердячка!
  На дорогу получи - три заветных антарктических оплеухи.
  Не морж я, но оплеухи у меня холодные, по температуре - внутренняя сторона бёдер герцогини.
  Раз оплеуха!
  Два оплеуха!
  Три оплеуха! - Белый Кролик раскраснелся, даже вспотел при справедливой раздаче оплеух, пищал, словно комар в носу капитана Моргана. - В евстахиеву трубу Рогача не заглядывай, в ней - ад, кромешная тьма и горы кипящей серы.
  Нет нижнего белья в евстахиевой трубе Рогача; стенания и мор - да, а нижнего белья нет, я проверял, каблук гусара мне на могилу.
  По утрам в зеркало гляжу, как в зеркало - потешно я сказал - в зеркало, как в зеркало, ищу в себе необратимые изменения, вдруг - второй пенис вырос на груди; у французианского Короля пенис на лбу вырос, а у меня обязан появиться на груди, я же не Король, а - Император подземного Мира.
  Шёрстку на груди проверяю, вшей ищу, иногда заговариваю с тенями из зеркала, бью кулаком в страшные потусторонние морды, воспитываю в них гордость монстров Зазеркалья, бойцов видимого фронта, строителей саркофагов.
  Поучительно рассказываю случаи из истории каннибализма, но толку и Правды нет в моих кривляньях перед зерцалом.
  Даже в Принцессу Цирка не превращался ни разу - обидно; себе оплеухи раздаю за ничтожность.
  Изаура, ты ещё здесь, оторванная от жизни деморализованная самка клопа?
  Сергея Ивановича Королёва на тебя нет, окаянная!
  - Бегу, бегу, изувер, душитель свобод! - графиня Алиса удивлялась сама себе, бежала по приказу Белого Кролика, искала три тонны нижнего белья герцогини, наступала на мыслящих улиток (улитки липкими глазами били по ногам графини, называли удары по ногам - оплеухами). - Адская сила убеждения погнала меня, вырвалась словами из уст Белого Кролика, подчинила, нагнула, отправила в пешее путешествие, словно я не благородная девица, а - Наиблагороднейшая.
  Подвиг мой - в послушании, скромности; не перечу старшим, а Белый Кролик - судя по его судейской плеши - старше меня на сто лет. - Графиня Алиса задумалась о судьбе инвалидов Малайзии - бедненькие они, не познали Истину моральной устойчивости, - с разгона головой ударилась в пряничный домик, сладенький, премиленький, Сахар Медович, а не домик. - Дом Белого Кролика, непременно его дом, иначе я потеряю доверие к себе, назову себя шибкой кларнетиста, сломанным пюпитром. - графиня Алиса вошла в ароматный домик, откусила от пряничного дивана, жевала пряник, стыдила себя за излишнюю прямоту в чужом доме, но откинулась на мягкие подушки, задрала шикарные - скромно не хвалила себя, но любовалась - ноги на пряничный пуфик и задумалась о Правде и Лжи, Добре и Зле!
  На пряничном столике стоял знакомый запотевший штоф с белой жидкостью, а на кожаном ярлычке кровью написано - "ВЫПЕЙ МЕНЯ, КРАСАВИЦА".
  - И выпью, ничто мне не стоит, эстетически скромной, благочинной барышне!
  Если ярлычок просит, то я - послушница конфузливая - исполню его последнюю волю - так гробовщик исполняет приказ умершего графа. - Графиня Алиса смело приложилась к графинчику - едкая жидкость обожгла горло, отбросила кровь с чресел (Алиса в расколотом зеркале увидела, как посинели ноги от недостатка крови, а лицо превратилось в морковку) в голову.
  Графиня Алиса откусила от пряничного столика изрядный кусок - казнокрады позавидуют аппетиту девушки, занюхнула юбочкой - при этом удивилась своей гибкости Олимпийской чемпионки. - Всё на потребу незамужней девушке!
  Любопытно! Сергей Иванович Королёв - о котором столько говорят в Стране Оплеух - Принц на Белом Коне? - графиня Алиса прислушалась к шуму в голове, и, вдруг, захохотала, восклицала в прелести, размахивала руками, ударялась в хохоте головой о пряничную мебель, сползла в изнеможении на пряничный пол. - Умора - Принц на Белом Коне!
  На пряничный столик вскочила крыса, с осуждением в бусинках агатовых очей рассматривала - извивающуюся в рыданиях смеха - графиню Алису, недовольно качала головой, словно заводила пружину настенных часов с маятником.
  - Пришла в чужой дом, в обиталище господина Белого Кролика, задеваешь комариным носиком его честь, а не знаешь, что жизнь Белого Кролика прошла в завидных преодолениях ласк герцогини.
  - АХАХА! Крыса, прокладывательница воздушных дорог от мозга к сердцу! - графиня Алиса запихивала раздувшиеся воздушные шары грудей за кожаные ленты, силилась прикрыть заветное крохотулечкой юбки - так Афродита в бане пытается березовым веником закрыть сразу все свои непристойности. - Ты еще мне оплеуху отвесь маленькой розовой лапкой с бриллиантовыми коготками.
  Белый Кролик назвал меня рабыней Изаурой - может быть, я - она: а ты - милосердие с оплеухами в сердце.
  Не рассказывай о своём тягучем детстве, как дрейфовала с Папанинцами на льдине, кушала сухари и верила, что чёрные точки в твоих глазах - не четыре полюса Земли, а - четыре Всадника Апокалипсиса.
  - Замолчи, благородная девица!
  Не смей!
  Слышишь, убийца Правды! Не смей!
  Ты не Сергей Иванович Королёв! Тебе не позволено, мерзавка!
  Гори ты в адском пламени чёрной свечи! - Крыса тоненькой лапкой ударила по щеке графини, тяжесть бед мормонов заключена в ударе.
  Графиня Алиса отлетела от удара, сбивала в полёте пряничные вазы, пряничные книги, пряничные этажерки, уткнулась головой в пряничный шкаф, словно дошла до точки Истины.
  Двери шкафа отлетели осенними листьями, и из нутра, как из евстахиевой трубы Рогача, посыпалось нижнее бельё - не меньше трёх тонн, вывалились скелеты, и даже - маленький барабан с надписью "Белому Кролику от тщедушных барабанщиков Амстердама".
  - Апокалипсис! Белый Кролик ждёт нижнее бельё герцогини, а я пирую, пью из графинчика, словно в столовой Института Благородных Девиц компот из плодов боярышника дегустирую.
  Может быть - я после жижи из графинчика - выросла до размеров Останкинской телебашни? - графиня Алиса с холодом в душе ощупывала себя, сравнивала с благородной крысой-обличительницей, но не находила изменений, роста конечностей - так бородатая женщина укоряет небритого мужа. - Выросла! Всенепременно выросла, но морально!
  Дух мой укрепился, а моральную основу золотыми шпагами не сломают даже сто Принцев на одном гигантском Белом Коне.
  Талия моя узкая, но я не зазнаюсь, не кичусь перед крысой, не называю себя младогегельянцем.
  Что есть жизнь?
  И - если жизнь - чередование белого и чёрного, а чередования я сейчас не вижу, то, наверно, и не живу сейчас? - графиня Алиса сорвала с груди кожаные ленты - груди свободными радикалами вырвались наружу. - Белый Кролик в опасности!
  Подонок он, плебей, но назвал меня рабыней, и за это я ему служу, верю, что он - исследователь душ барышень.
  Графиня Алиса ловко накинула кожаную петлю на шею крысы, закрепила, другой конец вожжи привязала к пряничному шкафу - душительница свобод мелких грызунов, забросила в шкаф гейский барабан и нижнее бельё герцогини. - Тащи, крыса поднарная!
  Веди к Белому Кролику, твоему господину!
  Не говори, что ты - беженка и нуждаешься в лечении и пособии по безработице, лживый окорок ты, а не свинья.
  Поднапрягись, потомки поставят тебе пряничный памятник! - графиня Алиса в отместку за зло - за оплеухи крысы, за её оскорбления дотошные, с трупными пятнами порока - ударила ладонью по правой щеке Крысы. - Подставляй левую щёку и вези, вези, бойцовская крыса!
  Белый Кролик мается, кричит в отчаянии, катается на спине среди безнравственных призраков.
  Крыса - с предсмертной тоской печальной выхухоли - злобно сверкнула глазом, ощерила жёлтые зубы кормилицы гориллы и - на удивление графини Алисы - потащила, быстро, наращивала скорость, казалось, что у неё за спиной выросли чёрные крылья посланницы ада.
  Пряничный шкаф с тремя тоннами нижнего белья герцогини пробкой вылетел из пряничного домика.
  Крыса наращивала и наращивала скорость, кометой Галлея летела по мрачным проходам в скалах и подземных кладбищах.
  Графиня Алиса отставала, тяжело дышала, на ходу срывала со стен мох, жевала, искала в нём питательные килокалории.
  Крысу с грузом нижнего белья герцогини не догнала, а, когда прибыла на место - охнула, схватилась под левой грудью, искала заледенелое в адском страхе сердце.
  Белый Кролик полурасплющенный, но ещё живой - Крыса пробежала по нему и протащила тяжеленный шкаф с тремя тоннами нижнего белья герцогини - стонал, причитал, ощупывал себя сладострастно, проверял наличие конечностей - так продюсер фильма ужасов после наркоза ищет свои ноги.
  - В детстве боялся кладбищ, а сейчас - Сергея Ивановича Королёва боюсь, даже верю, что превращусь в гусеницу танка, когда он настигнет меня! - Белый Кролик отлепился от крышки гроба, по привычке отвесил графине Алисе оплеуху (Алиса в ответ - также, по-деловому, с осознанием пользы своей жизни - ударила Белого Кролика в ухо). - Бельё герцогини - ерунда, прошлое, прах веков, моветон!
  Никто через триста миллионов лет не вспомнит о трёх тоннах нижнего белья герцогини, не посыплет голову израильским пеплом - барды, а не люди.
   А об оплеухах Сергея Ивановича Королёва вспомнят, и через пять миллиардов лет Земля вздрогнет, а Солнце погаснет от его Космических оплеух.
  По пятницам ворую орехи на базаре, пью горькую: где Истина?
  Где та тропинка с золотыми плитками Нострадамуса, которая приведет бедного Белого Кролика в опочивальню прима-балерины? - Белый Кролик закручинился, повесил голову, выпрямлял сломанные конечности, трепетал, словно красное знамя на фронте классовой борьбы.
  - Изыди, сатана! - графиня Алиса отшатнулась от Белого Кролика, задумалась - чем прикрыть оголенные ведерные груди - большие до неприличия, но честь не запятнают.
  - Пат! Шах и мат егерский!
  Кто украл мою душу? - Белый Кролик взъярился, подушечки лап превращались в козлиные копыта, шерсть на загривке позеленела. - Конских яблок кто возжелал?
  Накормлю досыта, и коровью лепешку в тандыр брошу!
  Пропили честь, фармазоны, нигилисты, пахари от бухгалтерии!
  Я покажу вам у Кузькиной матери!
  - Кузькина мать у вас в подвале, батюшка! - послышались голоса из каменного гроба (графиня Алиса на крышке гроба заметила огненные китайские иероглифы, заробела, но не убегала; куда бедной девушке бежать без лифчика и без трусиков?) - А под хвостом у вас ручка, которой лукавый подписывает контракты на покупку душ человеческих!
  - Билль о правах подписывай, Белый Кролик!
  Независимость афрочехословаков в ваших руках!
  Нет Правды в маленькой тележке, но в гробе на тележке - Истина! - маленький зленый человечек - огурец на тонких ножках дистрофика - подсунул Белому Кролику бумаги на подпись (графиня Алиса заметила, что бумага туалетная, использованная много раз). - На маятнике старинных часов я вешался, жизнь не мила!
  Но кукушка из часов спасла меня, теперь - жена моя на сносях, простите меня, набитого ненужными мыслями, склочника, живодёра и подпольного пластического хирурга.
  Зелёный человечек отвесил Белому Кролику сильную оплеуху - вечерний звон расплескался десантурской синевой по пещере.
  Белый Кролик с радушием свадебного генерала отвесил ответную канцелярскую оплеуху - доброта произрастает Откровением.
  Зелёный огуречик подарил оплеуху оцепеневшей графине Алисе.
  - Сдохни, пожиратель мухоморов! - графиня Алиса ударила в низ живота огурчика, охнула, укоряла себя за дурные слова и излишнюю жестокость по отношению к жителям Третьего Рейха.
  Огурчик улетел во тьму; в чёрном-пречёрном тумане хрустнуло, заверещало жалобно - так поёт оперная певица на похоронах штангиста.
   - Сжечь тебя, отдать на корм тритонам, графиня Алиса! - Белый Кролик оклемался после крысы и пряничного шкафа с тремя тонами нижнего белья герцогини, выглядел, как помятый галстук мажордома. - Проницательность я бы проявил, язвил бы по поводу того, что ты без жениха, а Принц на Белом Коне, наверно, протух в болоте средневековья, упивается на свадьбе с горгульями, к тебе не спешит, словно у него вместо ног - рыболовные гигантские крючки.
  Мучайся, обзывай себя откровенной барышней, раздумывай о безнравственности - назовут тебя безнравственной, очернят в Институте Благородных Девиц - слыхано ли, видано ли, чтобы девушка преступница без одежд пинала живые зеленые огурцы?
  Имя тебе - Внушение!
  - Вот и Принц! АХАХА! - графиня Алиса не обратила внимания на слова Белого Кролика - не Король он, поэтому словам его нет доверия; благородная барышня не откликается на призывы черни. - И Белый Конь под Принцем!
  ОХОХО! Счастье-то привалило неземное, словно я нашла сундук с неизвестными рукописями композитора Иоганна Себастьяна Баха. - Графиня Алиса целомудренно покраснела, захлопала в ладошки, но укорила себя за излишнее проявление чувств, убрала ручки за спину, с негодованием смотрела на - кажущиеся при Принце горами - упругие груди - дом родной.
  Величественный, смуглокожий, со смоляными кудрями Принц подъехал к графине Алисе, вперил в неё строгий взгляд чёрных выпуклых глаз, оценивал девушку, как на рынке рабынь в Стамбуле.
  Миллионы куртуазностей - скромных, благочинных - пронеслись в мозгу Алисы; задумалась над ходом беседы, над плавным, неторопливым - чтобы без потери морали - течением разговора с Принцем, ощущала, как жгучая радость поднимается к голове и падает в низ живота.
  Принц наклонился - вот-вот поцелует страстно, жадно - но не вина графини Алисы, она не виновата, овечка перед свадьбой; но не поцеловал, ох, как не поцеловал красавчик огнеподобный.
  С оттяжкой - левой рукой в белой лайковой офицерской перчатке - отвесил по правой щеке зардевшейся, сконфузившейся графини оплеуху - словно медаль на щеку привинтил.
  Развернулся и без замаха - профессионал общения с барышнями - правой рукой по левой щеке графини Алисы - БАБАЦЦЦЦ!
  Ловко, по-казачьи, по степному выхватил нагайку с вшитой свинчаткой, и нагайкой по белому личику графини Алисы - ХЛЁСТЬ! ПОХЛЁСТЬ!
  Графиня Алиса машинально схватила руку Принца, дернула на себя и лбом ударила в нос наследника Престола - так усердный петушок долбит гранит в поисках маковых зёрен.
   Хряснуло, нос Принца превратился в блин на Масленицу, лицо - сковорода кочевника.
  Принц свалился с испуганного Белого Коня, левая нога запуталась в стремени, будто ждала своего часа пять лет.
  Графиня Алиса машинально отвесила Белому Коню оплеуху; призадумался Конь, косил лиловым глазом, не осуждал, размышлял: ответить ли оплеухой на оплеуху, но заметил чёрный огонь в очах благородной девицы, ржанул, и понёс, рванулся в самый широкий - как улыбка Белого Кролика - проход.
  Принца тащило за Конём, он ударялся головой о гробы, кувшины с прахом гномов, в полузабытьи кричал раненой уткой:
  - Ещё миг - и свадьбу бы сыграли с колоколами и песнопениями, Вселенскую свадьбу, клянусь Чёрной дырой!
  Теперь же, искусница, ищи меня в Тридевятом Царстве, в Тридесятом Государстве!
  Вальпургием! Слышишь, девица! Сына нашего Вальпургием назови!
  - А хорошо ли я поступила? - графиня Алиса журила себя, кусала губки, искала в них Истину! - Принц ко мне со всей душой отзывчивого жениха - оплеухи - традиция, бьёт, значит - любит, а я проявила нетерпимость по отношению к благородному молодому человеку с седыми висками искателя приключений в домах непотребности.
  Не окрасились зрелостью и обдуманностью мои оплеухи скромной арфистки, любительницы французских романов.
  Так с Принцами и с Белыми Конями не поступают!
  Алиса опустила плечи, с раскаянием старца пошла по каменному зловещему подземному лесу, сбивала могучими жизнеутверждающими грудями сталагмиты, но не замечала боли, журила себя за поспешность, за девичью непредусмотрительность, называла нехорошенькой торопыгой:
  - Что скажет в ответ на мои выразительные поступки преподаватель скрипки князь Бажов Лазарь Андреевич?
  Во мне множество прелестных качеств: гордыню поборола, отзывчивая, развитое чувство товарищества с графинями; золото я, а Принц - бедненький, не оценил!
  Не пойду за ним в Тридевятое Царство, в Тридесятое Государство!
  Мне Отчизна моя милей! - графиня Алиса спорила с собой, доказывала, щелкала пальцами, вспоминала стихи Овидия в оригинале, испытала на себе все психологические способы успокоения, чуть в гроб себя не вогнала, но восстановила дыхание, с удовлетворением смотрела на колыхание грудей - так в чистом поле колышутся закалённые пахари.
  - Ой! Товарищ, вы спите? - графиня Алиса нечаянно наступила на лапку премиленького существа - мохнатенькое, губки бантиком, глазки огромные, доверчивые, в них отражается Мир. - Не спите возле адского колодца, похожего на гроб Слона.
  Горький плач не разбудит добрые чувства чудищ из колодца, а вы - островок милого обаяния и слабости в жестокой Стране Оплеух.
  СЮ-СЮ-СЮ!
  Графиня Алиса сюсюкала, вытянула губки дудочкой - добрейшая душа на основе морали.
  Мелькнуло, свистнуло; графиня Алиса изощрённо увернулась от - летящего в голову - метательного ножа, даже кончик пряди волос срезал, словно серпом по усам гренадёра.
  Помесь котёнка с лемурчиком стояло на задних сю-сю идеальных лапках, а в правых держало по метательному ножу - живые молнии.
  Графиня Алиса оценила свои шансы, вгляделась в бездну прищуренных глаз и... в длинном красивом прыжке - росомаха позавидует - скрылась за поворотом, прижалась к крышке саркофага, придерживала взволнованные паровозы грудей:
  - Стыдно-то как! Что в Институте Благородных Девиц скажут, когда узнают - а непременно узнают, потому что о гадостях и проступках становится сразу известно, словно их переносят на плечах марафонцы африканцы, - узнают о моём бегстве от существа, которое морально не привито, не знает правил поведения с барышнями, испытывает муки из-за своей эстетической неграмотности - так мучается эльф на приёме у академика живописи. - Графиня Алиса выглянула за угол... и чуть не поплатилась глазом - японская смертоносная звёздочка пролетела в двух дыханиях от вечности. - Ах! Невоспитанная зверушка с мольбой в заслуженных очах - ценность человеческая твои очи! - Алиса вздохнула, но долг - наставлять молодых, обучать правилам поведения - пересилил, в черепной коробке ворочался гигантский крылатый змей знаний.
  Алиса со вздохом жалости, но без озлобления - злобничать неприлично - сняла юбочку, осталась только в сапогах (на ногах) и с обручем на голове - знак власти, силы идиллии над грязной реальностью.
  С замиранием цельной души, со скромностью - присущей барышне - на палке высунула юбочку из-за крышки саркофага - так рыба удильщик приманивает карасей.
  Два метательных ножа пронзили юбочку, словно два горячих взгляда Принца на Белом Коне.
  Графиня Алиса вынырнула из укрытия, снежным бараном перекатилась - балерины рукоплещут!
  В подкате сбила с ног очаровательную зверушку; помесь доставало из сумки новые метательные ножи, не ожидало нападения, отчего охнуло, открыло очаровательный миленький носик, но тут же получило оплеуху от разогретой - словно на Горячем Камне Гайдара ночевала - графини Алисы.
  От сильнейшего удара маленькое чудовище перелетело через бортик колодца, взвизгнуло, напоследок ожгло графиню Алису упрекающим взглядом потерянного в жизни странника, и ухнуло, ОХ! как ухнуло в разверстую пасть ада.
  Раздался грохот, будто стадо слонов свалилось, а не маленькое метатель ножей и других опасных колюще-режущих средств.
  - Ах! Я не провела воспитательную беседу с нарушителем спокойствия, не отдала последние почести существу, ценный мех которого и глаза послужили бы эстетическим идеалам!
  Дурно, невоспитанно, но, надеюсь, никто не узнает, потому что горько плАчу в душе, словно меня прибили гвоздями к стиральной машинке "Эврика".
  - Несмотря на то, что от пришельцев, особенно барышень - ожидаю пакости - мелкие и великие, разочарование моё - выше границ спектра, словно меня посадили голую на муравейник и посыпали сахарной пудрой. - Изящная барышня в строгом платье классной дамы, с лорнетом в руке и шпильками из дамасской стали в волосах - ёлка - легко сдвинула крышку базальтового гроба, выпрыгнула грациозно, изогнулась, одним ударом снесла толстый - как самомнение поэта - сталактит (графиня Алиса с уважением плясала в замысловатом придворном реверансе - проявляла уважение к классной даме). - В дни моей молодости членские взносы платили только активные, а домашних питомцев уничтожали - преступники, пассивные, запятнанные дамы с опущенными глазами, словно на каждое веко прикрепили по доске почёта.
  Вы, барышня, отправили в ад мою Зизи - любимейшую помесь собачки и обезьяны, совершенство, взлёт генной инженерии. - Из правого ока классной дамы выкатилась хрустальная слеза устремления, сопротивления злу, борьбы со сломанными неокрепшими тёмными личностями (графиня Алиса рыдала, укоряла себя за излишнюю жестокость к метателю ножей, била кулачками в каучук грудей). - Я - герцогиня Чеширская - животных обожаю - лапками они меня любят, а я их подкармливаю, шёрстку вычесываю - холю, лелею; Белого Кролика приручила, он за морковку Родину продаст.
  Чеширского кота обучила прекрасным манерам, в церемониймейстеры готовлю животное - за вражескими шпионами подглядывает, саркастически улыбается, в воздухе только улыбка зависает, а сам он у меня на коленях, мурлыка сдобный.
  Началось в моём глубоком детстве, когда я впервые пришла на ярмарку: сальные толстые тётки, карманные воришки, продавцы неприличного, зазывалы в кабаки, бордельные балерины с поднятыми выше головы ногами, - восторг для маленькой девочки.
  Мой батюшка отправился торговаться с цыганами - они коней воруют, поэтому дешево продают, окаянные, нет на них духовного воспитания личности, словно мрак проглотили.
  Ко мне подошёл странник - борода до земли, посох плющом увит, а на страннике из одежды - кроме бороды и усов - сандалии только с кожаными ремешками, похожи сандалии на Египетские лапти.
   "Вы - Гермес с Олимпа?" - я знания проявляю, видела в папенькиной книжке картинки с Олимпийскими богами - все боги обнаженные, как и странник передо мной; познавательно, как в Цирке братьев Гримм.
  Батюшка от меня книжицу - воспаляющую воображение - прятал под шкаф, но я - бедовая герцогиня, читала, и от тайн книжки у меня фигурка округлялась, глаза выпучивались, будто их мёдом намазали и отдали в аренду шмелям.
  "Индийский радж он, Капур, ходок из Бомбея, мышей ворует, и нервы раздражает, беда с ним, с толоконным!" - торговка собачьим мылом разбила мои грёзы, сбросила с Олимпа на Землю, втоптала в грязь моё герцогининское достоинство любительницы драконов и попугаев.
  Где же искренность чувств людей, бесшабашная храбрость? где рыцари в тигровых шкурах и в беличьих носках собирателей пыльцы?
  Я, вдруг, ощутила себя заброшенным островом с гермафродитами, красноухой американской черепахой на скальпе индейца Чингачгука Большого Змея.
  Картины Эрмитажа пронеслись в моём воображении - одна краше другой, словно не рукой художника нарисованы, а - хвостом лемура.
  Странник ничто не сказал, возложил мне мохнатую чёрную руку на голову и смотрел в глаза, прожигал насквозь, запускал в меня белесого червя из ада.
  От соприкосновения с неизвестным, от его взгляда поднималась из моей печени, стучала в мозг неизъяснимая ненависть к людям, к педагогическим судам, к библиотекарям; раздувало меня от злости, словно я проглотила дирижабль.
  "Пройдохи вы, ушкуйники с незримыми цепями на душах!" - я пробормотала, побежала раненой кабанихой, опрокидывала горшки со сметаной, лотки с пирогами, жаровни с мошонками ослов - любимое лакомство горцев и степняков, верила, что превратилась в ватную куклу с восковыми глазами прохиндейки.
  Мне вслед улюлюкали, бросали жареную картошку, швыряли тухлых карасей, а я бежала, падала, швыряла в ответ кирпичи, стеклянные банки с заспиртованными муренами.
  Не верила, что девочку могут обидеть дерзкие люди с выпирающими свиными рёбрами.
  И вдруг - словно одной ногой в Рай попала - зверушки неведомые, собачки, кошечки, птички с яркими перьями и дурными голосами, рыбки с подозрительными очами квартирных хозяек, эстетически законченные мышки и крыски - АХ! Обожаю!
  Я со слезами покорной конфузливой радости бросилась в Мир Животных, целовала, обнимала дорогих моих травоядных и зубастых, лобызала в развратно-очаровательные ложноножки улиток, гладила за ушами инфузорий и амёб-туфелек.
  Поняла, что балерина не договорится с крестьянином, а барышня герцогиня всегда найдёт общий язык с тараканом, с гномом, с пиявкой или собачкой - СЮ-СЮ-СЮ!
  ТЮ-ТЮ-ТЮ-ТЮ! Ах, вы мои миленькие животные, прародители человечности! - Герцогиня окатила графиню Алису мудрым презрительным взглядом - так голодный ёж рассматривает изумленную смешливую школьницу. - Зло сотворила вы, графиня; не беда, что вы почти обнаженная - сапоги и обруч из одежды, хотя добавлю - облачены вы в броню и меха добродетели, нравственности, высокой морали; а дернешь за незримую цепочку, как в туалете под бачком, и схлынет мутным горным потоком с тебя эстетизм, затрясутся твои плечи в неудержимом плаче одинокой кукушки.
  Ты убила Зизи, отправила на вечные каникулы в ад!
  И я тебя отправлю - по закону соответствия и мирового равновесия; око за око, зуб за стальной клык.
  Сражайся достойно, с тактом, моральными ужимками; умри красиво, робко, как и подобает скромнице из Института Благородных Девиц. - Герцогиня сбросила платье классной дамы, осталась в борцовских тапочках и купальнике тяжелоатлета, словно Солнышко взошло над Тунгусией.
  Не женские - стальные и чугунные - мышцы играли под бронзовой кожей, выпирали каменными решетками, раздувались, подобно горлу жабы.
  Герцогиня легко - в показном прыжке воздушной гимнастки - впрыгнула в бассейн с жидкой голубой глиной, ласково - но с настойчивостью Иракского палача - поманила графиню Алису пальцем.
  "Убьёт! Всенепременно убьёт меня, достойную лучшей жизни с принцами и романтическим чтением! - графиня Алиса задрожала, понимала, что в честной схватке не выстоит против мускулистого монстра герцогини.
  А на нечестную лживую схватку - неспособна, потому что знамя барышни - добродетель, чистота, незапятнанность совести - так зайчик после бала отмывается в бассейне с шампанским. - Жизнь моя, как один день Снегурочки!
  Но я не хочу умирать, я слишком молода, не познала тайну первого поцелуя с Генеральным Секретарём Коммунистической Парии, не испила из чаши страданий!
  Изменяю тон, чирикаю, а песчаные часы не спрашивают меня о стоимости золотого песка!"
  - До первой крови деремся, ваша милость, сударыня? - графиня Алиса робко впрыгнула в бассейн с грязью, поклонилась герцогине, надеялась на чудо - голубая глина излечивает от парши, даёт вечную молодость, бессмертие инков.
   - До первой менструальной крови, барышня! - герцогиня страшно захохотала, но графиня Алиса отметила гармонию гремящего хохота и стали мышц соперницы. - Климакс у меня, менструацию не дождешься, посланница библиотек, законченная девушка с семенами немецкой философии. - Герцогиня схватила графиню Алису за роскошь волос (на голове), резко дернула на себя, свалила Алису в синюю лечебную грязь, запрыгнула на спину и профессионально - как в фильмах братьев Люмьеров - заламывала графине руки, выворачивала голову, окунала лицо в грязь, душила - не давала графине Алисе ни единого шанса на освобождение - всадник с камнем на шее на дне океана имеет больше шансов выжить, чем Алиса.
  - Милосердие! Герцогиня, помилосердствуйте! Вспомните молодые годы Паганини! - графиня Алиса выплевывала струйки грязи, изворачивалась ужом под енотом - астрономические груди не позволяли погрузиться полностью в смертоносную жижу.
  - Герцогиня! Не щади барышню кисейную! Бой до издыхания! - зеваки выли от восторга, бросали в воздух кирасиры, хохотали, хлопали в ладоши, приплясывали, и, конечно, раздавали и получали оплеухи.
  - Не верю, если вы с холодностью рыбы убежите, конечности ваши окаменеют, а душа наполнится сладострастием поражения! - герцогиня - на радость публики - била коленом между ягодиц вопящей (но в рамках приличия, оттого, что - морально устойчивая скромница) и стонущей графини, словно кол в вурдалака вбивала, но не в то место. - Я светская львица, горячая, если защищаю представителей животного Мира, но не называйте меня бессознательной Снежной Королевой, не браните без нужды, может быть в бреду, или в аду поймёте, что ваши истерики по сравнению с извержением вулкана Фудзияма - микстура для лечения геморроя.
  Сердце моё покрывается известью от одной только мысли, что через пять минут - могла бы и раньше - уничтожу вас, расхитительницу добрых чувств, садистку с шаловливыми ужимками Санкт-Петербургской живодёрки.
  Отомщу за смерть Зизи - полноте, да возрадуйтесь моей ангельской терпимости - не заламываю вам салазки и не продлю ваши мучения суточной дозой полновесных, налитых ртутью, оплеух. - Герцогиня извернулась, зажала голову графини Алисы между ног - публика заливалась одобрительным лаем - перекрыла кислород Алисе, барышне с царственно отросшей грудью.
  - Помоги мне мораль! - графиня Алиса в прелести засмеялась, сучила ножками, раскрывала царские врата - так Оренбургские лисицы сходят с ума от голода и дрыгают в изнеможении конечностями. - Слышу звон погребальный!
  Черти бредят, или раскачиваются на бесконечных качелях, и название качелям тем - Маятник Фуко.
  Не герцогиня на мне сидит, ногами душит, а - часы с маятником меня облагораживают, дают шанс проявить смекалку, выпустить из души пар добродетели, показать моральную основу благовоспитанной скромницы.
  Рот герцогини - врата в ад, нос - деревянная кукушка в часах с боем!
  Кукушка, кукушка со злыми ветрАми в кишечнике!
  Сколько мне столетий жить осталось? - графиня Алиса вздохнула, смирилась с неизбежной потерей жизни, покорно повернула головку, чтобы герцогине удобно было душить.
  - Ох! Яхве! Заражение крови! - герцогиня насосавшейся пиявкой свалилась с Алисы, зажимала руками страшную рану на внутренней стороне бедра - будто в организме кран прохудился. - Камнем в обруче ты прорезала мою артерию, нечестивка с глазами цвета ночного неба.
  Грязь в рану лезет, микробы, атомы и молекулы - всё от лукавого.
  Если бы ты превратилась в антикварный диван - присела бы на тебя, клопов не убоялась; всё одно, если Правда в голове, но не в скрипе под ягодицами. - Герцогиня зажимала рану, а она - страшной улыбкой пленного эскимоса - расширялась, обнажала кость, резаные сухожилия и рассечённые мышцы. - Осторожненько добреду до лечебницы, мир мне, нелюдимой - жила для зверей и вылечусь жиром барсука. - Герцогиня привстала - как над унитазом, - поскользнулась, и упала - черепом к камню на золотом обруче Алисы, словно бомбила Киев.
  - Опс! Как же это произошло невиданное, будто сказку кровью пишите, герцогиня! - графиня Алиса не верила в своё спасение, но в то же время горела стыдом, оттого, что погубила - видно, что соперница не протянет и пяти минут из-за потери крови - герцогиню. - Осторожненько, с пониманием двигайтесь, а то мозги выплеснутся, как каша из котелка сержанта.
  Камушек неосторожно срезал верхушку вашего черепа, обнажил ваш - несомненно умный, извилины чернеют - мозг; детская, ясно надломленная жизнь уходит из вас с искренностью гейши. - Графиня Алиса автоматически залепила герцогине оплеуху, устыдилась, прикрыла в ужасе ротик и не уследила за длинными своими корабельными ногами, запуталась в них, упала на герцогиню, локтем - не со зла - сломала герцогине позвоночник.
  Герцогиня вскрикнула, задрожала в агонии, улыбалась счастливо, с осознанием своего конца, без надежд на Принца с сундучком лекарств:
  - Бросила бы небрежно заученную фразу о Добре и Зле, но времени мало, каменным ножом обрезали его на празднике пейсах.
  Жизнь - корыто: мы - свиньи! В лучшем понимании зверушек!
  Сына моего не оставь, возьми из гроба, воспитай, как своего, не позволяй ему отращивать волосы ниже мошонки - вши заведутся, а вши - не гусары, сами из города не уйдут.
  Графиня Алиса в три прыжка оказалась у каменного гроба, заглянула (толпа гудела, восхваляла новую победительницу), вытащила свёрток с младенцем, словно лесной орех в бреду засунула в левую ноздрю.
  - Матушка герцогиня, обливаетесь предсмертным искренним потом, мечтаете задушить меня в своих объятиях, а подсунули не своего сына, а - ребёнка Шрека.
  Ребёночек - зеленый, с рылом-воронкой, как же я его - по наказу Принца на белом Коне - Вальпургием назову?
  Не нужен мне подкидыш, нет у зелёных морали!
  - Расистка, не политкорректная, не толерантная! - герцогиня шипела из последних галлюциногенных сил, рвала волосы на лобке, находила усладу в боли - так замороженный полярник из глыбы льда смеется над моржами. - Чужих детей не бывает!
  - Ловите, братцы, приютите сына полка! - графиня Алиса разметала волосы по плечам - красиво подбросила зеленого ребенка, он в полёте отвесил Алисе звонкую - колокола на Красной Площади ответили эхом - оплеуху.
  Графиня ответила оплеухой - Звёзды рукоплещут!
  Монстр зеленорылым ужом ввинтился в толпу, начал Великую Битву Живых Оплеух!
  Попугай, Цыпа, Гордон, Пионерский Орлёнок, Чеширский Кот, Король, Королева, Шляпа, Заяц, Белый Кролик, Повариха, Голубка, Карась, Червяк с кальяном, Головастик, Садовая Соня, Грифон, Демиург, Угорь, Мурена и другие гады - отвешивали друг другу оплеухи - смачные, адские.
  Графиня Алиса с хрипом боксёра ворвалась в толпу, раздавала налево и направо хуки, получала, рычала, хохотала и рыдала в самозабвенном забытьи балеринского счастья благородной морально устойчивой девицы.
  - Отрубите ей голову! - Королева укусила Алису за левое ухо, нежно укусила, с намёком на благородные отношения политработницы и прилежной способной арфистки.
  - Себе отруби, шаромойка! - графиня Алиса огрызнулась, укорила себя за дурное поведение, присела перед Королевой в реверансе, но тут же получила от зеленого гнома урановую оплеуху. - Ах ты, исчадие...
  - Стойте, товарищи! - Пионерский Орлёнок воздушным шаром поднялся над побоищем. - Сергей Иванович Королёв идёт!
  С ним - собаки-космонавты - Белка и Стрелка!
  Гробовая тишина сковала языки и члены дерущихся; Вселенная сжалась до размеров ореха фундука.
   И тут же - прорвало: по головам, по полураздавленным раненым подземные жители ринулись к спасительному выходу - пожар сердец!
  Черти выскочили из ада - убегали от Сергея Ивановича Королёва, - скакали вместе с обезумевшими от ужаса - ад так не страшен - гражданами Страны оплеух.
  Графиня Алиса в панике бежала по головам, по шеям, ощущала дыхание Чёрной дыры за прелестной тонкой спиной.
  
  Вечность прошла, графиня Алиса выскочила из люка Мосводоканализации, обнаженная - отмахивалась от приставучих японских Годзилл - побежала по Красной Площади, минула лобное место; на Васильевском спуске свистнула извозчика, произнесла половинками верхних губ адрес, откинулась на мягкие подушки и провалилась в спасительное забытьё, откуда - адский хохот зловещий и адский дым.
  Очнулась на мягкой перине, дома, словно в объятиях арфы:
  - Привиделось мне, поблазнило!
  Никакой страны оплеух нет, дурное всё, наклеенные ресницы балерин - вздор! - графиня Алиса похвалила себя за моральную устойчивость, поправила кружавчики на пене ночной рубашечки (с монограммой дома Шереметьевых), трепетала сойкой, счастливая и воздушная, Солнцу подобная.
  - Графиня! Гм! - лакей Прохор кашлянул, покраснел, но стоял оловянным солдатиком в медном колоколе.
  - Почему без вызова? Хам! - графиня Алиса подскочила и в изумлении - фея на балу - отвесила лакею звонкую Московскую оплеуху.
  - Гм! Не решился бы... Но... К вам посетитель...
  Срочно требуют... нагайкой по глазам... Не смел отказать ему?
  - Кто таков? Из благородных?
  - Не могу знать, госпожа, голубых ли кровей, Принцевских ли... Гм...
  С ним ещё две собачки - премиленькие, адские псы...
  - Сергей Иванович Королёв? - графиня Алиса схватилась за разбитое сердце, подрубленной Вологодской березой упала в антикварное кресло (десять тысяч рублей на аукционе в Саратове).
  - Ага!
  - Да что же это делается, славяне! - графиня Алиса в панике - так мышь спасается от кота - грациозно бегала по опочивальне, не знала - радоваться, или в петлю намыленную лезть. Засунула голову под трюмо - попа вздорно торчала памятником благонравию: - Virtue est pas couché sur la route, il est nécessaire de trouver d'autres!
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"