Эсаул Георгий : другие произведения.

Свихнутыеъ

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Великолепнейший роман из серии "О ни о чём"!
  Эсаул Георгий
  
  
  
  
  СВИХНУТЫЕЪ
  
  
  
  
  Москва
  2015
  
  
  
  ПРЕДИСЛОВИЕ
  
  В потёртых панталонах граф Разумовский вбежал в опочивальню княгини Шереметьевой, облобызал ручку, преданно заглядывал в омутные очи, взором обещал употребить всё своё влияние на принятие проекта о корсетах из китового уса.
  "Мон ами, княгиня, розовая вода вам не соперница!
  Сон дивный я видел, ужасный, с предзнаменованиями - без чудищ, но люди страшнее всех чудищ, вместе посаженных в один котёл в аду.
  Приснилось мне, что в будущем люди обретут дар зрения магического - волшебного, и имя этому дару - Возмездие, как баран на крюке!"
  "Полноте, друг мой, озабоченный, государственный, радетель балерин и покровитель казнокрадов! - княгиня Шереметьева поправила выбившийся шаловливый локон-Амур. - Доступных графинь называют дешевками, а сны о магическом зрении Будущего - девичьей наивностью на службе дьявольских козней зла!
  Ex mala - bad"
  
  - Полноте, волки! С утра меня огорчаете - звОните, прихОдите без денег, наверно - с рекламными целями: двери, окна вставить за сто сиксилиардов; или - в новую веру пытаетесь обратить в воскресенье с утра, словно я жалобщик - неудовлетворенный коростель, - а не рабочий! - Георгий открыл дверь, грустный, притихший - не рад новому гостю, а что радоваться, если денег не предложат, а длинными фразами, скоромными улыбками побеспокоят - глухонемые менеджеры без души. - Ах! небо обвалилось с облаками и самолётами, Атланту ноги перерубили! - Георгий схватился за голову, причитал, даже завыл, но остановил себя на высокой ноте, вспомнил, что - человек, а человек ко всякому привык, будто каждого человека запрограммировали на восклицания обязательные по утрам. - Заходите в квартиру, девушка - Венера Милосская с руками.
  Голая - как вам не стыдно, но не в моей компетенции обличать, я не инквизитор, не политик, поэтому не укоряю, не браню вас - где одежду оставили? на лестничной клетке бомжам? - я удивлен, словно мне сердце заменили на свиное.
  Людям пересаживают сердцА от свиней, и печень пересаживают, и почки - без убеждений люди становятся с пересаженными органами, а каннибалы с выпученными глазами удивляются - вместо человеческого сердца в жертве находят свиное.
  Пакет у вас, но пакетом срам не прикроете - изнасиловали вас в лифте?
  - Мерзавец! Негодяй без такта и без совести, князь порока и разврата! Стяжатель без пейсов! - девушка из ниоткуда выхватила баллончик с едким перцем и - будто жук-могильщик, скрещенный со скунсом - пустила струю слезоточивого глаза в рот, нос и глаза Георгия, разукрашивала, как ёлку на Рождество.
  Глаза девушки - мрачные агаты; лицо сведено в судороге ожившей вампирши.
  Георгий провалился вглубь квартиры, со стенаниями работника консерватории, которому сломали скрипку, побежал в ванну, промывал опухшие глаза - лягушка позавидует, не Царевна лягушка, а жаба на листке кувшинки.
  Девушка прошла в квартиру, переборола страх - ненависть выше страха; и поверженный Георгий - всхлипывания, мокрота из носа - не угроза чести и достоинству девушки - так заяц не проглотит удава.
  Через три минуты Георгий вышел из ванной, молча смотрел рубиновыми глазами на девушку, пыхтел - оскорблённый и униженный узник своей квартиры, граф Монте-Кристо, узник замка Иф.
  Девушка из пакета извлекла коробку, преувеличенно гордо выпрямила спину, говорила обдуманно, будто выступала на трибуне Съезда Коммунистической партии:
  - Удивительно, что газ в баллончике слабый - должен был вам глаза выесть, дырки в черепе бы зияли жизнеутверждающе; и в глотке - война, задыхались бы вы в бронхиальной астме, пройдоха, Буратино при смерти.
  Вы, наверно, часто водку употребляете - не задаёте себе вопрос: зачем родились?
  Невежа вы, оттого, и поэтому - в безобразных семейных трусах столетнего бегуна и в белой майке одесского бомжа.
  Постыдились бы: к вам девушка пришла, вызывали, наверно, руки потирали, что так просто заказали электрический чайник, дешево, не сердито, и чайник - не оскорбительный, не шутка, не унизительный ночной горшок для карликов.
  В интернет-компании заказали, о доставке, наверняка, забыли - еще одно доказательство вашей алкогольной зависимости, заяц вы на капустной грядке, а не мужчина, постыдились бы - трусы постирали, или накинули бы халат узбекского вождя.
  Впрочем, мне без надобности - курьер я - насмотрелась, нагляделась на вас, насильников, даже выходить замуж передумала за миллионера; разве цель жизни приличной красивой девушки с гибким станом и крепкими яблочными ягодицами - жизнь под пятой неопрятного мужчины, бесстыдно облаченного - как модельер Сергей Паяльников - в семейные трусы и майку?
  Грех и адские котлы вам на голову, мужчина! - девушка вскричала, протянула бумаги, будто собирала голоса в поддержку умерших героев Франции (Георгий удивлялся татуировке над левой грудью девушки из фирмы, подавлял в себе злобу неудовлетворённого самца, переводил робкий воспаленный взгляд, покалеченных слезоточивым газом глаз - так немец на фронте задыхался в своих же испражнениях). - РаспишИтесь здесь и здесь, если грамотный, нет - крестик поставьте, я же не прошу вас пойти со мной ночью на кладбище и глумиться над свежезакопанными трупами.
  Не встречала, но знаю вас, пьяниц в семейных трусах, как залупленных желудей знаю.
  По лицу вашему внушительно опухшему читаю, что вы только и мечтаете скинуть свои семейные трусы, майку оставите, она для вас - флаг поражения под Берлином.
  - Я отказываюсь верить вам и понимать, потому что вы - обнаженная девушка! - Георгий закричал, но тут же вспомнил о струе перцового газа, прикрыл рукой глаза, боязливо шевелил плечами, словно без рук сгонял Ангела и Чёрта. - Воля ваша, не знаю, что задумали - говорите, что курьерша, да, заказывал, чайник новый электрический мне необходим - придут пилигримы, беззащитные, нравственно устойчивые, а я с ними - чайную церемонию затею, как на приёме у китайского Императора.
  Спасибо, что быстро доставили товар - но в глаза из баллончика не обязательно, я не в положении беременной истеричной девушки, которую успокаивает только удар палкой по голове.
  Твердите, что я в семейных трусах и в майке, а сама - обнаженная, словно только что убежали из купальни, где читали шейхам "Тысяча и одну ночь".
  Воля ваша, на улице декабрь, а вам жарко до наготы.
  Промолчал бы, но вы напоминаете мне школьную подругу Светлану Алёшину - красивая девушка, влюблен я в неё был - в зеркало на себя посмотрите, поймёте, что вы - красавица с кукольным личиком, нерасчетливая, иначе бы уже замуж за миллиардера вышли, а не разносили по квартирам чайники из интернет-магазина, загадочного, как оскорбление генерала.
  Света Алёшина - когда мы в девятом классе на каникулах маялись на жаре без дела - взяла меня за руку, прислонила влажные губы к левому уху, тёплые, лошадиные губы, а я стеснялся, что уши не вымыл, и прошептала сахарно-сливочным голосом оперной дивы:
  "Георгий! Я волнуюсь - не сочти за оскорбление, что ставлю тебя в ряд с чудовищами Квазимодами, которых надо бояться, - по девичьему стыду конфузлюсь, робею - брани меня дурными словами, но я же девушка, грубости не стерплю, как не художник не терпит нищих девушек.
  Робость моя сейчас сильнее, чем в кабинете, где сдают анализ на энтеробиоз.
  Прежде чем медсестра надавила стеклянной палочкой - или пластинкой на кожу вокруг моего ануса, она сказала мне с лёгкой грустью увядающего леса:
  "Не губи себя, девочка, выходи замуж за разухабистого шофера, отдаленно напоминающего церемониймейстера.
  Слышишь меня, отчаянная, но уже с ранним целлюлитом; радетели русского языка называют его - "апельсиновая корка", я, когда услышала - поклялась, что никогда не скушаю больше апельсин; прошли годы, и я привыкла к апельсинам и к своей работе - стеклом ковыряться в чужих анусах. - Всхлипнула, задрожала букашкой на языке лягушки - я испугалась, что медсестра в ностальгическом порыве поранит мой анус, но обошлось, как под Сталинградом. - Не об анусах мечтала, но обстоятельства выгнули меня, гордую - нож бросала в мишень, не всегда попадала, но уверяла, что мимо маньяка не брошу.
  Присмирела, с годами накапливается чувство неполноценности - вдруг, да узнают, что я анализы собираю между ягодиц - всякая работа почетна, даже писатель - Алексей Максимович Горький уверял, ему легко - сын зажиточного мастера.
  Робела, и теперь - тихая, как мышка в городе Мышкин - сама себя в зеркале пугаюсь, жизнь называю грешной, обвиняю продавщиц селедки, драгоценности надеваю по праздникам и волнуюсь, что жемчужина закатится в анус пациента".
  Медсестра взяла анализ, на прощание пожурила меня, укорила в нечистоплотности, а я по десять раз в день моюсь - полагаю, что медсестра нарочно меня унизила, скрывала за моим волнением свою синюю молодость.
  На дачу ко мне поедем, Георгий, не стесняйся, мы в интернете видели даже, как самолёты падают, а парень к девушке летом на дачу - явление рядовое, как в колодец с бараном свалиться.
  Никого не боюсь, даже гнева медсестры, стержень железный в моё сердце вбит.- Света положила на мою голову толченое стекло, капнула на него водкой из походной красноармейской фляжки Аркадия Гайдара.
  Я выдавил мученическую слезу - страшно, когда к девушке на дачу в первый раз, девственник я, даже Мальвину по ночам во сне не видел.
  У Светы волосы не синие, а - фиолетовые, под цвет моих глаз - когда злюсь, глаза лиловеют, как у лошади поэта Маяковского.
  Вышли из электрички, Света в сельский магазин тянет, говорит, что водки на даче достаточно - папа на случай атомной войны запас - сто бутылок держит, а солёных огурцов нужно прикупить, покрасим их в оранжевый цвет, огурцы станут веселыми, как клоуны после зарплаты.
  Пришли на дачу, выпили, я сразу захмелел, а Света платье задрала, рассматривает себя ТАМ - бесстыдно, но в то же время - целомудренно, будто одна, а меня закопала под березами. - Ложь с трудом даётся, даже искушенному кардиналу! - Света провела пальцем, понюхала, взвизгнула молодой кобылицей на лугу с клевером: - Георгий, не подумай дурного, я сразу скажу тебе ужасное - съесть тебя хочу - аж кровь в ушах звенит: нет, не съем, потому что - негуманно, и страшно -поймают меня - тогда пожизненное заключение, а в тюрьме задушат грязной простынёю, как графа Люксембурга.
  Но хотела, мне никто не запрещает, и я представлю потом, что съела тебя; а на больше ты не рассчитывай, как кит на суше.
  Глаза у тебя шальные, наверно, любовь со мной захотел, дурашка; а любовь - зло с чёрными зубами сатира.
  Все беды от плотской любви, а все радости - от поедания человечины; наркотик она.
  Я первый раз попробовала мясо человека в шаурме - около железнодорожной платформы "Новая" - путь к каннибалам.
  Откусила, надкусила, ещё раз откусила, и по телу истома необыкновенная разлилась, словно я на облаке лечу над проблемами, над неразгаданными тайнами - к чему стремимся двуполые? куда идём прямоходячие?
  Шашлычник на меня смотрит с одобрением, в уголках узких азиатских глаз шалят лучики понимания и сострадания - так мать моржиха любит пингвинов.
  Я упала перед ним на колени - стыдно, но восторг заставляет, закрывает очи саваном, целовала тапочки - потешные, с зайчиками, наверно с убитого аболициониста снял.
  "Что? Что за чудесное мясо в шаурме, добрый шашлычник с носом Ходжи Насреддина?
  Не обольщайся, я морально устойчивая, даже к лёгким наркотикам, выйду замуж девственницей, но с тебя буду требовать двадцать четыре центнера восхитительнейшего мяса в год, наверно это мясо Птицы Феникс".
  Шашлычник засмеялся - черно-жёлтые зубы американского кукурузника недобро смотрели на меня.
  Он взял меня за ухо, приподнял с коленей - добро, мягко, будто пони вытаскивал из кормушки, проговорил с зачатками материнского капитала в надтреснутом голосе любителя мухоморов:
  "Мясо бомжа вкусное и питательное, по своим свойствам схоже с мясом академика, но с добавками горчинки, тмина и душевных страданий, которые придают мясу незабываемый аромат Тамбовской деревни"!
  Я сошла с ума от страха, побежала от людоеда, проклинала несчастные фантазии любителей каруселей.
  Разве возможно, чтобы человек кушал человека: мы же не в Африке, где любая пища должна петь и плясать.
  Но - по мере того, как удалялась от шаурмянной - начинала внимательней присматриваться к прохожим, успокаивалась, даже не закатила истерику больной нищенке с гангреной.
  Вокруг бродят огромные человеческие котлеты - каждая больше ста килограммов: куда только ООН смотрит? В зад мальчиков?
  Миллиарды тонн мяса пропадают на погребальных кострах - шашлык по-индийски, в гробах - тушеное мясо, и, если бы родственники усопшего на поминках съедали бы труп, то - и стране прибыль, и моральное удовлетворение: лучше зубы наследников, чем могильные черви без паспортов.
  Угрюмые могильные черви, недоразвитые, оттого, что никто их не любит, даже рыба. - Света вздохнула жалобно, блеснула слезами в овечьих милых глазах; я на миг представил, как её глаза плавают в тарелке с супом. - Георгий, обидно мне, неловко, что я слабая и законопослушная морально устойчивая девственница - не в силах поднять руку на человека, а мясо у тебя жилистое, лакомое, с ним связаны мои школьные воспоминания - так боксер мышечной памятью тешит самолюбие дзюдоиста. - Интерес Светы ко мне на время угас, она самозабвенно, до покраснения щёк рассматривала свою промежность, горестно всхлипывала, даже снизошла до объяснения - поверила, что я не улетел, а слушаю, будто в каждом ухе по граммофону: - Наверно, в крови у меня закончилось железо, потому что цвет губ бледно-красный, не яркий, не праздничным салютом над Москвой.
  Чем ярче окраска, тем лучше для самочувствия.
  Очень тревожно, когда половые губы желтеют, становятся похожими на цветки мать-и-мачехи, имя половым больным губам - Порок и Ненависть венерологов!
  Если бы меня сейчас слушали калики перехожие, они бы переглядывались, чесали затылки, выдумывали бы свою выгоду от общения со мной, призвали бы для меня полевую кухню, в которой недоверчивый ефрейтор сварил бы партизана.
  Я хорошо знаю цену своим бедрам и вкусам - бесценная я красавица, умная, меня даже экспресс-анализом мочи не испугаешь, впрочем - гадкое всё и неэстетическое, как пасть медведя.
  Я, Георгий, желаю чистого, светлого, чтобы - белое и пушистое, а вокруг - золото и бриллианты".
  Выпили, пили, красили огурцы, хохотали, а потом я провалился в зловонную выгребную яму, где и заснул.
  Проснулся - думал, что Света меня съела, и я у неё в чреве, как Иов в чреве кита.
  Неразрешимым вставал вопрос о моей чести и достоинстве: снасильничала ли надо мной школьная подруга, прежде чем зарезала и съела, или съела меня девственником - тогда в Рай попаду.
  Вспоминал, сравнивал мысли, постепенно выбирался из выгребной ямы, и пришёл к выводу, что не снасильничала и не съела, потому что я - зловонный, в помоях и других нечистотах, о которые язык ломается, будто из моржовой кости.
  Возможно, что не нашла меня, потеряла - не догадалась в яму лезть, или по девичьей скромности не посещает места, которые бросают тень на бледнокожую девушку, решительную и красивую громкой красотой Красной Площади.
  Уехала, а меня оставила говеть, надрываться, искать ответы на вечный вопрос: "Кто я и почему?"
  Не жук, но мечтаю о высокой лестнице из золота - распилил бы лестницу, продал по частям барыгам, а на вырученные деньги купил бы себе звание майора внутренних войск - мечта каждого мальчика, который попал в руки каннибальши. - Георгий аккуратно принял из рук девушки электрический чайник, покачал головой, силился, но глаза, будто ожившие, выпрыгнули из тарелки каннибала, смотрели на прелести молодой курьерши, обнаженной, словно только что родилась из морской пены.
  Девушка наклонилась, раскрыла свой талант - другого таланта у девушек нет, воткнула вилку в розетку: засмеялась, хлопнула ладошкой по лбу, выбивала пыль знаний:
  - Что же это я, будто из польского легиона любителей теней - воду не залила, а включила электрочайник - позор мне и хула!
  Поляки обозвали бы меня дупой - любители вальсов и водки "Шопен".
  Наслаждайтесь чайником, мужчина, пейте чай с лимоном: и мой вам женский генетический совет - я не ваша жена, но посоветовала бы - прежде, чем открываете дверь незнакомым девушкам - накиньте халат, а то нелепо выглядите в старинных семейных трусах и в людоедской майке, будто нарочно на машине времени слетали в прошлое и выкрали у товарища Сталина нижнее бельё.
  Взгляну на мужчину, и рентгеновским взглядом его - насквозь вижу, каждую мысль, каждую косточку, даже фанерные чемоданы его прабабушки в мозгу нахожу - память поколений: и нет смысла во многих остатках памяти - зачем помнят революцию? Салтычиху?
  От лукавого ваши мысли, и движения: найдите в себе человеческое достоинство, а оно - как грива у льва - начинается с приличной одежды, когда с вами разговаривает молодая, незамужняя, поэтому - очаровательная - женщина.
  Намедни барин на улице меня останавливает около ресторана "Максим" - вежливый капиталист, в смокинге и в котелке, при штиблетах и белых рейтузах с кнопками, как глаза Буратино.
  Котелок с пониманием и вежливостью приподнимает и тихим голосом, иссушенным летними ночами, когда на кухне повара сбиваются с ног в поисках мороженого, допытывается, а в глазах бездонных - пристрастие палача:
  "Девушка, в русском сарафане - душа народа!
  Не соблаговолите ли отужинать со мной, а потом - в нумер на тринадцатом этаже, где голуби умирают.
  Голуби полагают, что тринадцатый этаж - Рай.
  Не подошёл бы к вам - образование не позволяет и природная учтивость, герцог я; но ваша одежда, целомудренность - томик стихов в руках, ленточка в волосах, сарафанчик, лёгкий, словно дуновение изо рта золотой рыбки - очаровали.
  Ваша детскость, яркие щёчки, малый, судя по губам, интерес к пошлостям - уверяю вас - сделает вас Королевой Ночного бала сатаны.
  Я денег дам, даже на блюдо золотое вас посажу, а официанта горчицей измажу, как каракатицу злобную - в лучших традициях дореволюционного веселья.
  Маменька меня охраняла от девушек, а от уличных - с кнутом, словно мух отбивала.
  Боялась, что я - миллионер - попаду в сети алчной, похотливой азиатки, похожей на изумруд, или вдохновленной, немереной красоты, украинки - гордой, независимой, но обязательно оберёт хитростью, наследства меня лишит, капиталы отнимет, и на моей же могиле гопака спляшет с гарным украинским симпатяшкой, похожим на спившуюся кобылу.
  Симпяташка потОм богатую вдову - мою бывшую жену - со свету сживёт, а сам - по спирали истории, словно альпинист - деньги отдаст азиатке или украинке, и его жена того симпатяшку уморит, и - дальше, по наклонной плоскости для роллеров; но мне нет услады от исторического кино, потому что в гробу сгнию, в дешевом, или в целлофане на помойке для нищих бомжей, позарившихся на свет в конце туннеля.
  Охрану матушка мне выделила, чтобы невест отгоняли, и сама бдила, даже трусы сшила из свинца, чтобы в них радар помещался, который следит за моим перемещением, будто я гусь перелётный подопытный.
  Казус вышел - не уследили; в общественном туалете города Санкт-Петербург я справлял малую нужду - рыцарь с родиевыми кольцами.
  Вдруг, открывается дверь в туалет, и светом из неё ударило, будто за стеной атомную бомбу взорвали.
  Я представил себя лодкой у дебаркадера, но не помогло, свет не исчез, а превратился в очаровательную девушку с вороными волосами ниже пяток.
  Скромно ступает, губы с ботексом, накачаны - я знал приманки самок, изучал на курсах - так карась набирается жизненного опыта в зубах щук.
  Платье красное - по минимуму - приоткрывает розу, будто невзначай, случайно, даже растения позавидуют платью.
  Каблуки красных туфель - острые, теряются в аду, откуда доносится цокот копыт, я уверен - что копыта чёрта цокают, а не каблучки стучат девичьих туфелек.
  Ресницами - иголки сосны - порх-порх, мотылёк; жалобно произносит, а голос - юаровское выдержанное вино, мощный:
  "Простите, волшебник великолепный: либо я ошиблась - зашла по недоразумению в мужской туалет, либо вы в женском туалете нужду справляете, оттого, что - неподражаемый, Солнцеподобный.
  Не покажу свою посредственность - пила бы с детства самогон, умерла бы от цирроза печени, но живая, танцую, ногу выше головы поднимаю, потому что - балерина с детства, и - чудо, груди мои от балета не уменьшились - природный дар, наследство матушки, которая грудью батюшку атамана завоевала.
  Досталось мне хлебнуть горя, но вас увидела - и расцвела, простите мою непотребность, но теперь желаю узнать ваше истолкование факта - почему вы - конечно, без злого умысла, а, наверно, оттого, что ученый и, поэтому рассеянный, волшебник великолепный - спутали мужской туалет с женской комнатой, будуаром.
  Моё почтеньице вашим родителям за великолепного красавчика гения!" - руки на груди скрестила, смиренно смотрит в кафельный пол с жёлтыми лужами, наверно - расплавленное золото нибелунгов.
  Я взволновался, почувствовал себя работорговцем, доктором по пересадке органов, потому что спутал мужской туалет с женским, задумался, а ум мой пытливый рыщет, выискивает малейшие доказательства - так английский сыщик в постели мажордома разыскивает вшей.
  Чуть не заплакал от стыда и горя, яркая бриллиантовая догадка осела на сетчатке глаза:
  "Выздоровел я давно, а ходил под себя, как щенок!
  Девушка, понимаю ваше смятение и конфуз, когда хочется, но не можется, потому что человек-скала загораживает дорогу к унитазу Счастья.
  Но я - прикажите меня расстрелять - не ошибся с туалетом, потому что я не Копенгаген.
  Здесь - мужской туалет, потому что - писсуары на стенах для прямоходящего справления нужды, как у горилл в зоопарке.
  Возможно - что согласно моде амстердамцев - в женском туалете тоже писсуары у стены; вам, красавицам, неудобно, поэтому на полу появляются подтёки, на которые уборщица - запинаясь в словах хулы - ворох тряпок израсходовала, ведьма.
  Вы ошиблись, курочка черноволосая!" - внушительно говорю, тереблю бакенбарды, гордый, что доказал без смятения, без дуэли; но в душе свербит сверчок - обидел девушку, словно разбил на её голове кувшин с джином.
  Услышала, огляделась - Алиса в стране чудес, - вскрикнула раненое оленихой, чуть в обморок не упала, побелела, да грязный пол не позволил потерять сознание.
  Дрожит, стучит зубами, наконец, вымолвила, будто покойника выплюнула:
  "Грехопадение моё велико, не измеримо, глубже Марианской впадины.
  Не той впадины, что у Марианны - героини сериала - между ног, а впадины - океанической, иногда её называют - Марианский желоб, хотя у горничных между ног тоже встречаются желоба и овраги с малинниками.
  Да, я невнимательная, потому что чаще думаю о красоте, о поднятой выше головы ноге, а о доблести, о Правде забываю; и ненароком ранила ясного Финиста Сокола - вас, покрыла облаком подозрения, что вы ошиблись уборной, а не я, удивительная фея с настоящими грудями.
  Лишу себя чести быть живой в ваших глазах - немедленно покончу жизнь самоубийством - утоплюсь в унитазе, оттого, что запятнала самого лучшего в мире великолепного волшебника - вас!
  Нет! Не оправдывайте меня, добрейший из людей, как Президент Путин! - руки выставила - платье задралось - да, без нижнего белья девушка, а я уже понял, что не из грешного умысла, когда золотые часы на цепочке воруют, а по забывчивости, оттого - светлая Македонская душа.
  Кричит в исступлении, не обращает внимания на вылетевшую грудь - батон докторской колбасы за пятьсот рублей килограмм. - Завтра пополудни отрекусь от самого дорогого, дам обет - не поднимать ногу выше головы, пусть меня осудят сатиры.
  На пляже в Греции я впервые, когда мне пять лет было - а уже красавица, ногу выше головы поднимала, без понимания, без осознания эстетизма минуты - увидела сатиров - волосатые, кривоногие, рога под чёрными кудрями прячутся - неучтиво по отношению к безволосым телам русалок.
  Два сатира в песке яму вырыли - котлован, по моим детским линейкам.
  Я опасалась, что до центра Земли дороют, или до ада, но - обошлось - песок рядом скидывали - гора получилась, с неё немецкие бабушки без трусов катались на ягодицах, как на санках.
  Потешные, на овощ свекла похожи.
  Сатиры вспотели, от них исходил запах домашней кухни - не вкусно, как дома.
  В яму один сатир спрыгнул, прилёг, руки на груди скрестил и хохочет, будто смешное придумал об американцах.
  Другой его закопал живьём, даже на могиле станцевал сложное, но ногу выше головы не поднимал, иначе меня бы вырвало на песок около немецких бабушек.
  Люди не обращают должного внимания, что один сатир другого заживо похоронил, настойчиво требуют у официантов закуску, выпивку, - всё, как на футбольном матче
  Я осторожно подошла к сатиру, с опасением, что он и меня зароет - я бы попыталась откупиться детской печенью, - спросила, требовала - так утка требует от хозяина рыбу:
  "Дяденька сатир с рогами!
  Не обольщайтесь, рога не только у оленей, но и у вас, потому что вы волосатый и не верите людям, если люди не похожи на зебр.
  Зачем вы закопали другого сатира, безобразного, неэстетичного, без золотого сечения в теле - за это преступление следовало бы сжечь на костре, но не закапывать, потому что на пляже - не чисто.
  Он - ваш незаконнорожденный племянник с бородой между ног?
  Или наследник греческого престола, воскресший царевич Дмитрий?"
  Сатир посмотрел по сторонам, выискивал большой камень, чтобы в меня кинуть, не нашёл - швырнул огрызком яблока, ответил с нотками грусти тамбовского механизатора:
  "Девочка с вопроса вместо ума!
  Язык твой - суетливый, не бараний, а с бараньего языка польза - его скушать можно.
  Ты задала вопросы, а знаешь ли, что на многие вопросы человечество не нашло ответы, Мир состоит из одних безответных вопросов.
  Почему ушёл голубой друг?
  Куда садится Солнце?
  Зачем мы пришли в этот Мир?
  Для чего низменно живём?
  А ты спросила, даже шляпку не надела, а девочка без шляпки выглядит бедно: на пляже не разберешь - кто миллионер, если без шляпы и без золотых часов, корова деньги слизала.
  Умей смеяться и поднимай ногу выше головы, а о закопанных греках не спрашивай, иначе северный ветер подует тебе в лицо и принесет безногого Принца.
  Мы - греки - великий и гордый народ, как аисты белорусские.
  Если закопал - значит - ночью не придется спать!"
  Страсти, а сейчас страсти - выше, до скоропостижной моей кончины от стыда: головой об эмалированный унитаз - и к праотцам, к Мазепе!"
  Девушка рыдает, а я утешаю - как умею, глаза косят, но руки делают, как у профессионального кузнеца.
  До стыда дошел, помутилось в голове, будто привидение в череп залетело, за родную уже девушку в туалете полагаю, любовь от чистого сердца выказываю, и - через пять минут общения предложил выйти за меня замуж: хоть в туалете, хоть в недостроенном Дворце Съездов.
  О свадьбе услышала, с визгом молодой кабанихи бросилась мне на шею, не скажу, что визг свиньи, потому что - неприлично, когда девушку сравнивают со свиньёй - неполиткорректно.
  Ластится, целует меня, ногу выше головы подняла и мне на плечо прилаживает - до лихоимства дошло бы, как в Саду Содома.
  Но дверь распахнулась - матушка с вилами ногой вышибла, ранимая, чистая, даже до убеждений, что газета "Известия" - орган Господа Бога додумалась.
  Вилами мою невесту проткнула, дышит тяжело, но бормочет осчастливленная, что дело закрыла, как судья закрывает в погребе нагую прима-балерину.
  Угасла моя любовь, я не некрофил, поэтому не люблю мёртвых девушек - так отморозки в тюрьме не любят торт "Птичье молоко".
  Вас увидел, ожил, ум за разум забросил, через плечо ум лежит, в вас верю, и надеюсь, что матушка моя, когда найдёт вас в моей постели, не бросится с вилами, не пробьёт вам кадык, не оторвёт уши, оттого, что вы выглядите беззащитно, по-лесному, белорусская фея Полесья".
  За руку меня взял червеподобный красавчик старичок, а я и рада, потому что каждая девушка радуется, когда её насильно пользуют - не виновата, а дело - в шляпе детского писателя Виктора Драгунского.
  Взглянула в его душу, а в ней - пакости - черти на гробах пляшут, артисты театра и кино глумятся над трупами домашних животных, генералы армии совращают рядовых бойцов, спортсмены договариваются о результате грядущего матча и сердцами обмениваются в знак слабости мошонок и влагалищ.
  Ужасы, кожа слезает с живых мертвецов, и всё - в голове, в мыслях - внешне добродетельного, Соломонского - буржуя.
  "Расспросите свою матушку; она расскажет, как с лукавым прелюбодействовала и вас родила на кладбище, в могиле висельника!" - вырвалась, весело позвала полицейского, но убежал страж порядка, а на помощь мне пришли десантники - молодые, разухабистые; война для них не закончилась, пухом тополиным напоминает.
  Вспотела я, вымылась из бутылочки с минеральной водой - любуюсь, как слажено десантники буржуя добивают, а ведь несколько минут назад он домогался моей руки и тела - продавец органов.
  Причесалась, янтарную комнату вспомнила на картинке, пожалела, что нет её, слушала, как хлюпает под ботинками молодых парней - грустно, оттого, что нет ответа на извечные вопросы в хлюпанье крови!
  Жизнь - колода!" - девушка курьер приняла у Георгия деньги за электрический чайник, подобрела, потрепала Георгия по щеке, проверяла на прочность кожу - так портной растягивает китайское шёлковое платье. - Бесстыдник, смените трусы на джинсы, а майку - на белую рубашку; белый - цвет капитуляции.
  - Я в джинсах и в белой рубашке, в магазин за вином собрался на праздник песни и пляски! - Георгий закрыл за курьершей дверь, бормотал, чесал лоб, искал в голове причину угрюмости, будто ласкал белку на сене. - Глупости говорила, голая пришла, а меня укоряла, что я, будто в семейных трусах и в майке, словно не видела джинсы и рубашку, носительница красивых бровей на лбу и вишен - на грудях.
  С ума сошла, наверно, иначе не работала бы в интернет-магазине, не развозила бы электроприборы по притонам, мы не в Самарканде, где девушка без дынь не ценится.
  Дыни - добродетель - на столе и в постели падишаха.
  Наверно, мои страдания и незнание - от необразованности; не окончил институт, поэтому в одетой девушке раздетую бесстыдницу вижу, а в её словах - другой смысл; не говорила курьерша о семейных трусах и о белой майке - воспаленное моё воображение без входящих смсок, палец сломаю, а голова останется здоровей, покрытая саваном безумства.
  От отсутствия алкоголя в крови мои беды; не кошка я, чтобы три дня не пил. - Георгий вздохнул, взял с полки книгу "Карл Маркс молодые годы", не раскрыл, поставил обратно, будто свою молодость задвинул на полку.
  Наполнил новый чайник, вскипятил воду, вылил - по инструкции положено, чтобы первая вода - в раковину, оттого, что ядовитая, как взгляд красавицы.
  Время шло, в магазин - нужно, но боязно до сжатых губ, до сведенных бровей, будто судорогой их скрутило в ледяной воде Антарктиды.
  Час просидел на диване, много обдумал, даже вспомнил, как за день ни одной бракованной детали не выточил - мастер производства, ударник - уже не коммунистического, а - капиталистического - труда.
  Георгий подошёл к зеркалу, внимательно всматривался в отображение - он, не леший, не пустота в зеркале, не коридор в Мир безмолвия, где застряла команда француза Кусто.
  Пригладил волосы, подхватил авоську и вышел из квартиры, торжественный, как министр здравоохранения Молдавии.
  В лифте на седьмом этаже зашла старушка с перенесёнными муками радости на лице, сморщенная выжатым лимоном, но строгая и гордая, потому что - москвичка.
  Старушка буркнула ответное приветствие, отвернулась к рекламному щиту с обнаженной красавицей на мотоцикле: к чему на рекламе пиццы голая девушка на мотоцикле - пиранья больших дорог.
  Якобы читала, но через два этажа, серое лицо покойницы озарилось светом любопытства, взглянула на Георгия и тут же - губы на замок, глаза водяные рассредоточились солдатами по кочкам.
  - Эти, всякие, без принципов, амстердамцы друг друга в жо...целуют, будто никогда балерин не видели.
  Вам, стыдно, наверно, молодой человек, когда под наркозом лежали, и вам мужские причиндалы - или от осла - ко лбу пришивали.
  Не сам же, по своей воле вырос у вас х...й на лбу, как у рыцаря Парсифаля.
  Так с людьми не поступают, Мцыри!
  - У меня х...й на лбу вырос? - Георгий провел рукой по гладкому - каток Медео отдыхает ото льда - лбу. - Жар у вас, слабительное проглотИте, ведро слабительного, и на - рыбалку!
  Караси в сметане излечивают от старческого маразма, а налимы - от болезни дауна.
  Придумали же - операцию, причиндалы на лоб пришил; где это видано, если я не из Амстердама, и нет у меня похоти к старым волшебницам.
  Георгий с негодованием оттолкнул, сумасшедшую старушку, первый вышел из лифта, но зацепился карманом за штырь в стене, как за обломок зуба диплодока.
  Старушка - с отчаянием тонущей чемпионки Мира по плаванью - прошла мимо, вильнула волчьим хвостом - настоящий хвост, седой, облезлый, потому что у пожилого человека, подметал пыль, искал дервиша.
  Георгий моргнул - хвост не пропал, вселился в глаза, а старушка бодро помахивала, словно искала родных и хвостом поднимала решетки водоканала.
  - Пожилая ветеран труда с волчьим хвостом - Правда или выдумки бешеных учителей пения?
  Матери-героини лучше бы не придумали для старушек, чем волчий хвост.
  Здоров я, но водка - вылечит и здорового; погрузит Мир в розовый туман, и неважно в тумане - кто с хвостом, кто с причиндалами на голове - нет у меня непотребного на лбу, старуха выдумала, - кто голая развозит электрические чайники, продаёт события.
  В алкогольном чаду не так важно, где я и кто я, почему пришел и с какой целью, даже, если меня хвостом волчьим по лбу ударят, как раскаявшегося землекопа.
  Прыгнул бы со скалы - нет скалы; подался бы в цари, но Империю заменили демократией. - Георгий вышел из подъезда, пробкой пролетел со ступенек. - Мир не расцелую, и Мир мне руку не пожмёт, как бескорыстному пугалу с погонами тюремного надзирателя.
  Ах! Девушки, и вы голые, мраморные статуи? - Георгий присвистнул, сконфузился бельём на ветру, пытался обойти двух молодых мам с колясками - прицепами.
  Девушки, нагие - только туфли на высоченных каблуках и цыганские кольца в ушах - с неодобрением инспекторов по делам несовершеннолетних посмотрели на Георгия.
  Но он - сосед по подъезду, ругаться нельзя, поэтому - отвернулись, словно Георгий провалился в люк, продолжали разговор, качали грудями - обсосанными младенцами, раздвигали ноги, бесстыдно наклонялись, открывали, веками сокрытое от Солнца; голые, но не покорившиеся философии барона Врангеля.
  Поодаль остановилась обнажённая велосипедистка - коса, кроссовки, велосипед, нет одежды, хотя не жарко, а - более чем холодно, холоднее, чем в душе эскимоса.
  Девушка деловито пощупала шину велосипеда, прокрутила педаль, наклонилась - завлекающе, как на тонущей подводной лодке, раскрыла шлюз ягодиц; почувствовала мужской заинтересованный взгляд, посмотрела на Георгия - уперла небольшие соски в луч его взгляда, презрительно отвернулась, и покатила, блистая натруженными энергетическими ягодицами - Гидрогэс.
  Около деревьев голая мама играла с одетой дочкой, но у дочки - шерсть на лице, а нос - нос лисицы.
  Девочка с восторгом отбивала волан, будто не замечала наготы мамы - так тарелка с супом не замечает ложку.
  Мама - прекрасная в зрелой наготе - следовала за воланом и своими огромными паровозными грудями - ностальгия по колоннам гимнасток с плакатами.
  Попа с подвисами, целлюлитом, на роль в детском спектакле "Колобок" не годится.
  Обнаженные женщины и девушки назойливо лезли в глаза, как золотые ключи в замочную скважину в каморке шарманщика Карло.
  Старушки на скамейке возле подъезда - чинные, благородные, в малахаях, не обнаженные, но недобро смотрели на Георгия, стучали по земле волчьими хвостами, словно подрабатывали подметальщицами дворов.
  Ожидание затянулось, Георгий понял, что нелепо выглядит с открытым ртом и удивлёнными глазами обманутого сказочника.
  Но идти дальше - боязно: в Мир, где без белой горячки в магазинах правят белые медведи; женщины - бесстыдно нагие, как в аду, а старухи - с волчьими хвостами, даже с красными лентами на хвостах.
  - Выпил он, отходит - то ли туда, то ли в наш Мир вернется здоровым огурцом! - нагая мама с коляской с улыбкой сказала подруге, и Георгий понял - о нём говорят, негромко, но и не заботятся, что он услышит и рассвирепеет, некультурности не боятся, сёстры по подъезду. - Нас голыми назвал, а сам в трусах семейных и в майке вышел на улицу, в магазин собрался, или во Вьетнам за невестами: вьетнамские невесты его и в трусах примут и в майке, лишь бы горох и рыбу к столу приносил в горстях.
  Голодно, когда без рыбы, а во Вьетнаме из рыбы соус готовят: в бочке рыбу тухлят, и, когда из бочки под давлением жижа потечет на солнцепёке, её собирают и пьют против ожирения.
  Обняла бы и заплакала вместе с вьетнамками за их задумку, не жирные они, вьетнамки, матери героини с мечтами об американских мужьях.
  Но разве мечта девушки - выйти замуж за ободранного американца, который не отличит сковороду от Грузии? - в голосе молодой матери звенела зависть к вьетнамкам, беспринципным в выборе гражданского мужа с Медалью конгресса, как колокольчик для дойной коровы.
  - Да, и этого, упившегося до трусов и майки - остальное, наверно, пропил - заберут, измучаются в оценке имущества, пообещают возвратиться с Луны и забрать - чудеса в природе, если человек пьёт после работы, себя не помнит, в срамном виде на люди выходит, будто ему в голову вбили благородные порывы с ржавыми гвоздями, - вторая молодая мама призывно вильнула полными бедрами (на левой ягодице Георгий рассмотрел татуировку - "Лев и меч"), но говорила не зло, оценивала Георгия на случай - если образумится, разбогатеет, то и его можно в запасе держать, когда муж в командировке, или откинется на зону на десять лет строгого - как взгляд учительницы математики - режима.
  - В одежде я, джинсы, рубашка, как у короля, старался, гордился, что дорого купил - на мою-то зарплату, щеголем себя полагал, а теперь на мне не видят ни джинсов, ни рубашки лебединой, а только - семейные трусы и майку, но у меня трусы не семейные, а - поло, модные - показал бы балерине, но на балерину денег нет, как у зайца на клевер четырехлистник. - Георгий бормотал, кланялся, пятился к подъезду, обращался в пространство, воспаленным - после ударного перца из баллончика курьерши - взглядом ловил обнаженные тела молодых женщин, искал в них оправдание своего существования. - Не белая горячка у меня, бумаги на чайник подписывал, не пил давно, но чувствую себя баклажаном в трусах гимнастки.
  - Бесстыдник! Мерзость на лоб пришил, и гордится, как пошехонец! - одна из старушек сплюнула, стегнула волчьим хвостом, как бичом. - Женился бы сначала, семью обеспечил, а потом уже мошонку на лоб приделал, если модно во Франции.
  - В наше время х...й на лбу не носили! - другая старушка прошамкала, высморкалась в куцый хвост, выпустила из ягодиц неблагородные порывы - декабристы бы удавились от зависти. - Деликатно бы прошёл мимо, нас бы копеечкой поздравил с днём пенсионеров, - простили бы ему беспутство - х...й на лбу; выглядит парень прекрасно, а глаза - маковые зёрна.
  Нет на вас товарища Сталина - в Сибирь, а на морозе кожа очистилась бы от скверны, ласковые бы стали под вертухаями, на лесоповале пели бы песню: "Ой, мама, я боюсь!"
  Одежду сменили бы на телогрейки с бубновыми тузами, а по праздникам на лавках бы плясали для увеселения начальника лагеря - так в Берлине алжирские парни танцуют на головах ангольских девчат.
  Георгий вбежал в подъезд, снова провел рукой по лбу - чисто, как в мавзолее Ленина.
  Ощупал себя - джинсы, рубашка, нет сомнения, и видится и ощущается - прожжённая в боях истина.
  "Может быть, я - джин, шайтан? - Георгий закусил губу, чувствовал себя лошадью на последнем месте. - Голые девушки обличают меня, укоряют за то, что я, якобы в семейных трусах и в майке.
  Старушки с волчьими хвостами бредят, будто у меня на лбу член мужской и мошонка, а не Звезда.
  Обыкновенный рабочий вчера, сегодня я - с помрачением ума, но чувствую себя опекуном, здоровым, здравомыслящим Снежным Человеком - нотариусам на зависть.
  Домой? Но выпить надо, иначе куликом запою, болота не найду!
  Представлю, что так и должно: старухи с волчьими куцыми седыми хвостами, девушки и женщины - голые, а я - с членом на лбу и в семейных трусах, в майке, физкультурник средневековья.
  Зачем и к чему мне мнение людей, и что я с него имею, с отрицательного, как полюса ниобиевого магнита?
  На пустынников сатана тоже порчу насылал, видения им присылал: голых баб, чертей, искушал вином и оргиями с мальтузианками; пережили, акридами питались и мёдом, а я - водкой на меду и креветками - пустынник в Москве, медведь с трёхкомнатной берлогой".
  Георгий уговорил себя, представил, что он в смокинге, а вокруг - артисты погорелых театров, лицедеи, которые отравляют жизнь зрителям.
  - Мужчина! Спасите меня устоявшую, созревшую!
  Вы, хотя в семейных трусах и в майке, но по виду - Наполеон, а другие - толстопузые ежи, дряхлые спортсмены с клоаками! - из-под лестницы застонало, выглянул овал испуганного лица - девушка курьер с лазурными, от пережитого, очами. - Довезите меня до дома - я вам, пропитОму, денег дам... на одежду.
  Никогда не думала, что до сраму дойду, когда стены возопят, и из глаз стариков полетят искры адские, а старушки превратятся в мифических чудовищ - в серн одноглазых безрогих.
  Здоровая я росла, гордилась работой - курьерша в интернет-магазине, что к фривольностям не располагает, а прибыль материальную и моральную извлекаю огромную, без сломанных костей и досады, что меня не поджарили гномы.
  Может быть, я в другой Мир перенеслась на ковре-самолёте, ковёр не видно под ногами, а только пена изо рта коней, и коней тоже не видно - пена морская, кругом пена, как в цирюльне во Львове.
  От вас вышла на улицу - батюшки, матушки - мама горюй!
  Мужчины по вашей моде разодеты: семейные трусы и майки; не укоряю мужчин, и даже стыд почувствовала, что вам в очи перцем из баллончика брызнула - не майский жук, никто мне права не давал, чтобы из баллона орошала, как гусениц в луже.
  Но испугали вы меня, оттого, что в старинных семейниках и в майке, как недоразвитый физкультурник тридцатых годов.
  Когда же на улице других молодых мужчин в майке и семейных трусах увидела, то сердце моё перевернулось, чахоточной вдовой себя ощутила на руках каменного великана.
  Каменному великану чахотка мясо-костных людей не страшна, и пыток каленым железом не боится, как курица не боится петуха.
  Не со зла вы, не от сумасшествия, мужчины, в трусах безобразных - с дырками на ягодицах и причинном месте, и в засаленных майках, когда-то белых, щеголяете, будто вас засудили за братоубийство.
  Но другое всколыхнуло мой ватный ум - так груди прачки колышутся на палубе крейсера "Авроры".
  Почему пожилые мужчины не в семейных трусах и не в майках, как молодые, а - в кокетливых, не по размеру, маленьких, узких трусиках стрингах и в женских кружевных лифчиках - гей-парад Амстердама смеется, завидует.
  Расхаживают, не стесняются, что мошонки лиловые и бардовые пенисы из трусиков танго вылезают - омерзение, равное лягушке в брюхе дохлого кита.
  В Шанхае видела, как лягушки тушу кита доедают; гейши из Японии прибыли, фотографируют лягушек и труп кита, оживились, щебечут, об императорских подарках рассуждают, как умные академики.
  Я осудила, сказала гейшам, что наивно верят, будто выражение лица лягушки в чреве кита схоже с выражением гейш, нарисованных на картинах старых мастеров Тайваня.
  "В бубны стучите лапками, ногами по спинам богатых клиентов разгуливаете, как по саду цветов, - осуждаю, браню гейш за панибратство и белые щеки над разложившейся тушей кита. - Фекалии за пьяными убираете серебряными ложечками - постыдно, к клевете ведёт, а от клеветы до предательства один шаг в деревянных французских туфлях - колодки мучениц, а не туфли.
  Грубо вас отстегала бы казацкой плёткой с зашитой свинчаткой, но жалко ваших матерей и отцов безродных, и имя вашим матерям - Дерево, а отцам - Рыба Фугу".
  Устыдились гейши, но не все; ругали меня, будто я не девушка - а лист салата в суши.
  Не гейши, а старые мужчины в стрингах: волосатые, пузатые - стыд нации; с ними ищут свидания только заблудшие души умерших пиратов.
  Парни на улице в трусах и в майках, а старцы - в стрингах и в лифчиках, будто сошли с трибуны Съезда ООН.
  Непотребство, но привиделось мне - временное помешательство, как у кролика при случке.
  Старушки у крыльца с волчьими хвостами - галлюцинация, но менее обидная для человеческого достоинства, чем старики в стрингах, когда вислые ягодицы прыщавые наружу голые, словно вышли из пустыни.
  Умоляю деньгами Рокфеллера: выведите меня из ада, доведите до дома, парень в семейных трусах и майке оборванца из Тамбова! - девушка упала на колени, бросала под ноги Георгия мелочь, словно благословляла молодых негров на свадьбе, уперлась серебряными локтями в ступеньки, в изнеможении стонала, дельфином выла от страха.
  - Полноте, красавица с умопомрачительными формами продолжательницы королевского рода!
  Я не виню вас, что вы обнаженная передо мной; понимание - что Мир зеркалом в будуаре балерины разбился - приходит, хотя я не член-корреспондент академии наук Российской Федерации.
  Два дня назад я увидел на улице балерину - рыдала возле своего зеленого БМВ, дорогого, как любовь матери.
  Раскраснелась, словно дитя, ногу выше головы подняла - привычка профессиональная - так гигантская устрица вульвой приманивает карася.
  От рыданий стеснённые груди разорвались бы, но маленькие, оттого, что вся сила тела в ягодицы ушла - крепкие, стальные, местами стариковские, оттого, что - мудрые, много мужчина на своём веку повидали.
  Меня увидела - набросилась, я полагаю, потому - что другой слабой жертвы нет поблизости, разобрали на запчасти; другие могут в ответ и в лоб балерине закатать, и машину гвоздиком оцарапают, и брови выдергают, как у тряпичной куклы в ку-клукс-клане.
  "О, рабочий в грязном комбинезоне могильщика!
  Проклинаю тебя, и подобную тебе чернь, осуждаю за неэстетизм, на незнание поэтики, за неблагородную харю, на тяжёлую поступь мастодонта, за налитые водкой очи; ты - устрашение России, полено негодное, позор Отечества, и место тебе - в штольне, куда из ада доносятся вопли, и вылетают струйки сероводорода.
  Неблагородно, когда из банкира сероводород выходит местами, но для рабочего каторга и сероводород - дом родной.
  Я прелестная, одухотворенная с поднятой выше головы ногой возле своей дорогой машины - подарок благодетеля карлика - взываю к светлым чувствам художников, поэтов, банкиров, приманиваю спонсора, а ты - грубым видом, без стыда, без любви к ближним, с судорожно сжатыми губами убийцы пялишься в витрины, не смотришь в соединение моих ног, не покрываешь поцелуями колёса моей автомашины, похожей на сказку папуасов.
  Я не рожу дочь, не взращу сына, потому что балерины не рожают; гадко, когда балерина с брюхом бегает, как вышивальщица по шёлку.
  Вся моя нежность, всё чувство прекрасного направлю на единственного, щедрого миллиардера - об этом думаю каждую секунду, а ты грубо врываешься запахами, сдержанностью в движениях и взглядах - лучше бы глазел на меня, показывал пальцем, охал, ухал филином, чесал бы свой монотонный соломенный затылок и кричал:
  "Ах! Вот так девка красавица Египетская!
  Ногу выше головы задрала, пава!
  Счастлив миллиардер, кто вкусит от плодов её межягодичных и от слов её из губ на лице!"
  Проститутка ты мужская, а не рабочий!
  Разбил мои надежды на целые пятнадцать минут, будто хрустальную вазу с шестнадцатого этажа скинул на голову маршала России.
  Прости себя, рабочий, часы тебе не подарю за хамство, убей своих родителей - поступок важный для тебя, будь зол и не проявляй милосердие к балеринам, потому что ты - чёрт в комбинезоне!
  Никогда! Слышишь, быдловатый парень, никогда не вставай на пути моего автомобиля - задавлю, как жабу!
  Превращу в крысу!
  Задушу прелестными руками лебедя!" - хрипела от досады, взвизгивала, восклицала на радость зевакам, разыгрывала концерт добродетели и чистоты: противостояла Свет - она, тьма - я.
  Я ушёл - меня оскорбить можно только малыми деньгами за починку унитаза.
  Вы не балерина, и нет у вас официальной автомашины балерин Большого Театра Российской Федерации, украли у вас достоинство, но честь оставили, потому что она дешевле автомобиля БМВ.
  Видите меня в трусах семейных и в майке, а я одет в джинсы и рубашку, словно на похороны мастера второго участка собрался; но не на похороны иду, а в магазин за водкой, потому что - хочется, и имидж мой, имидж рабочего - водка по выходным.
  Интеллигент вино пьёт и пиво, но нажирается, как свинья, а я от водки благолепным становлюсь, ласковым, тёплым и щедрым - детишкам леденцы на палочках раздаю, хотя и не певец умерший - Майкл Джексон.
  Добрый он жил, а говорили о нём гадости, деньги с него воровали, потому что доброту - особенно к детям - в наше развращенное время пожирателей трупов и некрофилов - называют педофилией.
  Я вас вижу голой, хотя не уверен после ваших слов и моего исследования, что вы прекрасно обнажённая, подобна купающейся Сусанне.
  И на улице девушки - голые, а старухи - с волчьими хвостами, словно пришили в поликлинике, когда в очереди стояли к терапевту.
  Терапевты инвалидам выдают волчьи хвосты, а дедам - трусы стринги и женские лифчики?
  Если у нас общие галлюцинации, то их нет, потому что мы с вами на брудершафт не пили, трудно пить с обнаженной девушкой, словно по снегу без сапог из Петербурга в Москву.
  На стариков я не глядел, нет проку для меня в дедах, деды - не балерины, ногу выше головы не поднимут, а продукт из стариков - злоба, хула, оскорбления, обвинения и журьба волховская. - Георгий осторожно - будто ступал по скользким глазам весталок - подошёл к двери подъезда, отворил, выглянул - лицо удлинилось африканским баклажаном, жестом подозвал робкую курьершу; она выглянула, задрожала, с силой захлопнула дверь подъезда, как рот балаганного шута, Георгий прошептал с восторгом и умилением молодой пианистки: - Старики - пень-колоды, старые гармонисты, только гармошка у них - ягодицы.
  В военных кителях последнего образца, а ниже пояса - голое, только на мудях - колокольцы огромные глиняные, оттягивают причиндалы до колен - так цветочек тянется к кладбищенской плодородной земле.
  Вы, девушка, что видите - летнюю жару, или восточный холод с откровенностью старых пердунов?
  - Для меня старики - в трусиках танго маломерных, а из трусиков вываливается, как из пожарных шлангов бегут мыши, - девушка дрожала, уловила похотливый взгляд Георгия, прикрыла ладошками груди, будто спасалась от африканских летающих змей. - Старушки - с волчьими хвостами, как у диких вымирающих макак, молодые девушки - в рыцарских латах, только забрАла подняты, приглашают к откровенности в будуаре.
  Мы - по-разному видим Мир: оттого ли, что - разного пола мы, или, потому что - разные люди, как разные шишки на кедре.
  Не ошибусь, если развязной походкой балерины, измазанной гашеной известью, пройдусь вокруг вас - вдруг, чары пропадут, и вы увидите меня одетую, на мне сейчас сто одёжек, как на капусте. - Девушка обошла вокруг Георгия - так дед Мороз бегал вокруг Настеньки. - Способствовало, чтобы нравственные обиды ваши исчезли, а я оказалась в нормальном виде, одетая?
  - Нет, голая, и в туфлях на каблуках, высоченные каблуки, Исаакиевский собор до них не дотянется.
  - Ужас! Позор! Поругание взглядом! - девушка вскрикнула, прижала ладони к щекам, но спохватилась, прикрыла груди - потешно, когда в одежде, но чувствует себя голой под заинтересованным научно-полевым взглядом рабочего человека. - Подспудно честь моральную потеряла от вашего рассматривания, молодой человек: будто я - кобра индийская с вырванными зубами.
  В омут головой теперь мне, чтобы воды Москвы реки унесли мой позор, бесчестье; на ворота Царьграда меня прибить с щитом Вещего Олега.
  Не мы виноваты - козни лукавого - если видим людей в непристойном виде; отчего же не в благородном, чтобы мужчины в костюмах, при галстуках, а женщины - в роскошных бальных платьях, в шляпках с убитыми колибри и фруктами по полям, словно на скатерти-самобранке.
  Смерь - искупление моего греха! - девушка ударилась головой о стенку - не сильно, вскрикнула куропаткой на сковороде, разбежалась с намерением разбить голову, потому что морально устойчивой красавице - стыд и позор, когда мужчина до свадьбы её прелести увидел, дорогу в Рай.
  - Довольно, милая! Мир изменился, но меня в смертоубийстве обвинят, если найдут вас эфемерную, ничего не стоящую с разбитой головой у моих ног, словно зайца задушил на карнавале! - Георгий ухватил девушку за талию, держал крепко, удивлялся - одетая якобы, а на ощупь - голая, словно сом. - Трогаю вас - поневоле, не от радости, а от печали великой; ощущаю ваше голое тело, без одежды, но верю, что вы - одеты на бал, иначе Мир перевернется и поставит нас на четвереньки в овчарне.
  В нелепое положение нас заманили враги, я уверен - они придумали, чтобы последние Россияне с ума сошли, выпрыгивали из квартир, отрывали друг другу носы - так дерутся куклы в театре доктора кукольных наук Карабаса Барабаса.
  В подъезде беседуем, уязвимые для хулы; поднимемся в мою квартиру, чайник новый испробуем в деле - конь, а не электрический чайник.
  Вы наготу мнимую спрячете, а я - трусы семейные и майку - вам только видимые, и...
  Простите мою пошлость, но по-рабочему спрашиваю, без поклонов и слёз раскаяния, не макака в зоологическом саду города Сухуми: у меня на лбу мужские причиндалы не болтаются?..
  Те штуки, которые у мужчин между ног, и вы их видели - из стрингов стариков вылезают дождевыми червями.
  Старушки говорят, что у меня х...й на лбу, как памятник исчезнувшим животным Севера! - Георгий покраснел, смущался нетронутой певицей, носком туфли на полу коряво выводил слово "Мир".
  - Гадко говорите, пОшло, в ином случае я бы вас обрызгала перцовым слезоточивым газом - помните его: но слова ваши - к теме, к борьбе с задумками сатаны, - курьерша дрогнула, занесла руку над головой Георгия, но смягчилась, посмотрела с сочувствием палача к жертве: - Положительное в себе ищите, а старушки у вас на лбу мужское непотребство видят, а вы в отместку - волчьи хвосты у них, заупокойных.
  Нет, я не вижу, будто ослепили меня в английской тюрьме!
  Что же это делается, люди - мне меньше дано, чем старым развратницам на поленнице? - девушка заплакала, засмеялась, вытирала слёзы, улыбкой просила прощения за нервный - как у породистой собаки - срыв. - И недоумение с досадой, что я хуже старух, и радость, что я не так испорчена, что не вижу пошлости на вашем лбу: только отвратительные плебейские трусы на бедрах и майка замызганная на теле.
  В детстве я пережила ужас адский - убегала от художника-маньяка, красивый, рослый, но уже пять девочек отправил в Мир иной, где грешницы пляшут на раскаленных сковородах, вопиют, воплями замышляют разрушить царство мёртвых - наивные кухарки с амбициями Принцесс.
  От страха я побежала по газону с тюльпанами - золотые, рубиновые, серебряные цветы.
  Маньяк художник не преследовал меня, остановился у газона и с укоризной качал умудренной бородатой головой барана: укорял меня молча за поругание красоты природы. - Девушка провела ладошкой по лбу Георгия, задержалась, словно нашла шишку (Георгий вспотел от животного волнения). - И на ощупь нет мужской гадости на лбу, чисто, гладко, даже без прыщей; а я ведь ЭТУ мужскую штуку, гадость ни разу не трогала, потому что - отвратительно, когда девушка до свадьбы называет себя балериной Зизи и скачет обнаженная по столу с бананами.
  В вашу квартиру я не пойду - надобно, чтобы обдумать положение, когда люди изменились в худшую сторону мертвецов, - но боязно, неприветливо, и завещание не написала на пергаменте или на столе.
  Вы же меня видите нагую, а незамужняя обнажённая девушка в квартире бесстыдника мужчины - пусть в надуманных, врагами придуманных семейных трусах и майке вместо смокинга - нельзя, неблагородно, бросают тень на честь, а девушка без чести уподобляется жирафу в траншее.
  Не браните меня, не журите, не хохочите над моими не целованными грудями: выйду на смерть свою, из подъезда - вдруг, всё переменилось, и старцы вместо трусов танго - вы видите колокольцы - на причиндалы повесят зенитные установки и расстреляют меня без стыда и без совести, как Красную Шапочку под Полтавой, - курьерша сделала шаг к двери, робкий, осторожный, ожидала, что Георгий её остановит, бросится под ноги, назовёт себя ковром-самолётом.
  Георгий не подвёл, оттого, что - простой, гранитный, взял девушку за руку, покраснел - не просто, когда обнаженную красавицу уговариваешь в подъезде, доказываешь ей, что всемирное зло не только от заседаний геев в Гааге:
  - Прежде чем вы выйдите, красавица - не стыжусь говорить вам комплименты - вдруг, наваждение пройдёт летним дождиком, и вы предстанете передо мной в облике морского дракона? - предостерегу вас: всё и все меняются; старушки возле подъезда, возможно, превратились в оборотней, набросятся на нас, как на Микояновскую ветчину.
  Я вас провожу до вашего дома, до вашей крепости: пусть вслед мне грохочут глиняные колокола на мудях - пардон, простите за дурное рабочее слово, мужик-с - старцев; пусть хвостатые старухи хулят мой лоб, придумывают на него адские смеси, а все девушки по дороге - обнаженные, с вишнями на белых грудях; спасу вас, потому что вы - олицетворение благородства и красоты, как ваш электрический чайник.
  Люди изменились, но остались вечные - как гравитация - вопросы: Для чего мы - пусть в стрингах, пусть голые, пусть с волчьими хвостами, с причиндалами на лбах, в семейных трусах и в майках - пришли на Землю?
  С какой целью живём, злобничаем, обличаем и подсматриваем за балеринами в общественной бане?
  Месяц назад я возвращался с работы - разводной ключ в правой руке, штангенциркуль - в левой - скипетр и держава рабочего парня.
  На Тверской, возле "Макдональдса" - других заведений я не знаю, не вижу ресторанов и бутиков, потому что не положено мне по статусу, как обезьяну не пускают в Государственную думу Российской Федерации - меня окликнули, будто кипятком ошпарили.
  "Милейший! Окажите любезность- загоните под маску недовольство жизнью и подвинтИте - за хорошее вознаграждение - трубу батареи; сам бы отремонтировал, но положение эстета запрещает прикасаться к скотским инструментам рабочих.
  С вас не убудет: кто в дерьме по уши, того не пугает ворона на голове!
  Безлико не растворюсь в вас, потому что вы для меня - пустота, даже не пустота, а мусор, подгоняемый ветром!"
  Я за эстетом работодателем - лишний приработок полезен для желудка - последовал в его апартаменты, - один квартал, как до Луны рукой достал.
  Четырехкомнатная квартира в Брюсовом переулке, мрачная, с привидениями, недовольными, потому что эстеты даже после смерти бурчат, дребезжат фарфоровыми зубами.
  Мужчина - болезненно жёлтый, лихорадочный, с выпуклыми глазами кашалота, я кашалотов в кино видел - подвёл меня к батарее, властно положил руку на мой затылок - рука тяжелая, свинцовая, словно в ней зарыты сокровища Атлантиды - и прорычал:
  "Любезнейший скот-с!
  Во все комнаты можешь заглядывать, вы - народ беспринципный и любопытный, словно щенки на распродаже.
  Всюду, но только в маленькую комнату не входи: она под надежными запорами и заклинаниями, и не вздумай взломать - сгоришь заживо, замерзнешь, разлетишься на куски дерьма, даже поминок своих не увидишь - так тонущий матрос из-под воды наблюдает за пляшущим боцманом.
  В комнате той скрыта тайна великая, эстетская, и, что кажется очевидным, не поверится, не сразу забудешь лица одноклассников на виселице".
  Я ударил ключом по батарее - намекал, чтобы хозяин мне не мешал - а его комната мне без надобности, нет толку в чужих потайных комнатах; и я почти знал, что в ней - голая балерина на столе среди бутылок с шампанским и тарелок с крабами: а нога балерины Георгиевским стягом поднята выше головы.
  Все тайны одинаковые, словно близнецы орехи.
  Хозяин ушёл в другую комнату к мольберту, а я с вдохновением землекопа принялся за работу - подкручивал податливую - ягодицы китайской массажистки, более упорные - гайку и удивлялся молча: неучи эстеты за одно подкручивание по незнанию своему платят мне по тарифу суточной вахты у станка.
  Починил быстро, но, чтобы работа не показалась простой, тянул время, нарочно стучал ключом по батарее, имитировал паровозную сложность.
  Стучал, а в голове барабанила - сначала робкой школьницей в дверь класса - мысль: пойти в тайную комнату, взглянуть одним глазком на балерину на столе среди бутылок - мечта каждого мужчины, который не считает себя опавшим клёном.
  Мысль разрасталась крапивой на кладбище, я злился, даже клыки вылезли за линию губ: неужели я - потому что низкорождённый - не посмотрю на то, что эстеты видят каждый день и называют прозой поэтической жизни?
  Желание горело, я уже не мог, подрался бы с хозяином, но в потайную комнату мне надо войти, иначе селезёнка лопнет, раскатится по полу ненужным блином на моих поминках.
  Поднялся, крался, будто пограничник по следу нарушителя - откуда у меня изуверство взялось? и индейская поступь Чингачгука?
  Наверно, в момент, когда мужчина собирается подглядывать за женщиной, в нём поднимаются древние инстинкты, гены маковыми зернами на вулканическом пепле раскрываются.
  Подкрался к двери в потайную комнату Синей Бороды, молча хохочу, называю себя ловким рыцарем Зигфридом.
  На двери замкИ амбарные - дюжина или больше - открыл бы, но время требуется даже на наслаждение с замкАми.
  Петли на двери - из магазина "Икеа" - латунные, декоративные, средневековым дамам на платья, а не на дверь.
  Отверткой четыре шурупа - два сверху и два снизу - отвинтил, дверь с петель снял, как невесту с броневика; задыхаюсь, чувствую, что разоблачение близко, не случайно, и не офицер в белых обтягивающих панталонах меня разоблачит, а - художник в полосатых чулках и в шляпке с кокетливым пером страуса - домашняя одежда эстетов.
  Но с содроганием - голову бы мне отрубили, не поскупился бы на похвалы палачу, и с отрубленной головой бы вошёл в тайную комнату - страсть, как возжелал увидеть голую балерину на столе среди бутылок, да, чтобы нога флюгером указывала на Восток; дранг нах остен.
  Сердце трепещет, на лице маска смерти, следы Снежного Человека в сознании.
  Вошёл и Ахнул и Охнул, беременной бабой себя в зеркале души увидел.
  Пустая комната, без обоев даже, без мебели - Мамай по ней прошёл и добро в степь унёс.
  Если бы - балерина голая на столе среди бутылок, если бы шкаф, а в шкафу - скелет любовника художника, если бы гроб, а в гробу закаменевшая матушка художника, или - отрубленные руки и ноги в логове маньяка, - понял бы, простил, осознал, но - пустая комната привела к мучительным размышлениям, к комплексу неполноценности, словно у меня в ЗАГСе невесту увели.
  Брожу по комнате потерянным петухом, кукарекаю, руки в бессилии развожу - рыбу измерил бы руками, но нет рыбы в комнате.
  Пробовал ритуальный танец вуду - в общежитии подсмотрел, как негр Мабука танцем соблазнял девушек, тряс маленькими, не эпичными мудями.
  Протанцевал, затем в индийском танце прошелся, думал, что комната заколдована, отзовется на язык жестов и стенания живого мертвеца.
  В раж вошёл, краснею, потею, но тайную тайну тайной комнаты не разгадал ещё, словно меня закодировали от тайн.
  Вспоминал из сказок заклятия: "Сим-Сим, откройся!", "Солнышко, раздвинь ножки!" - без толку, даже герой из стены не выскочил, мне по шарам ногой не стукнул, как по футбольному мячу.
  На мои крики прибежал художник - заинтересованный, бледный, губы трясутся, в руках вилка столового серебра.
  "У меня перед соседями репутация благочинного воспитанного покладистого гомосексуалиста! - шепчет, ко мне подкрадывается, но застыл, говорил отчетливо, уверенно, тренировался перед судейской коллегией художников. - Вы подмочили мою репутацию, не написали на пол - с вас, рабочего человека, всякая гадость станется, потому что руководствуетесь механическими движениями рук и ног, а не душевными порывами, схожими с вдохновением Музы.
  Надеялись, что комната заколдована, и вы расколдуете, потому что - Наполеон с разводным ключом.
  Каждый мнит себя Наполеоном, но ни один грязный енот не пощупает невидимое, потому что невидимого нет, оно - мечта, как мечта о спящей Принцессе в хрустальном гробу.
  Вы не выйдите из моей квартиры живым, а мёртвым - тем более не выйдете, уплывете по частям в унитазе, превратитесь в ладью Харона.
  Раскрою тайну комнаты - без пяти минут мертвецу тайна любопытна, а мне - в радость поговорить с надежным человеком, который унесет тайну в могилу, и ключи свои гаечные унесёт; удобно - за починку батареи тебе не заплачУ.
  Деньги - дУши умерших аистов.
  Год назад я задумал жениться - не по половому желанию, мне больше мальчики нравятся, они чище женщин, нет в мальчиках менструаций и истерик с выделениями из влагалища.
  Деньги на холсты и краски нужны, а картины мои - потому что - гениальные - расходятся плохо, не поняты ещё современниками; пирожки из Макдональдса понятны, а мои картины - пепел на головы иудеев.
  Я не горевал, подыскал знатную красавицу невесту, богатую, эстетически настроенную - все достоинства девушек в одном её флаконе, даже между ног благоухает розами, как у геев в Амстердамской библиотеке.
  Ксения, её звали - Ксения - от простонародного украинского - Оксана, ждала меня с родителями в загородной резиденции, робела - в первый раз замуж за художника выходит, чувствует тонкую шёлковую натуру гения кисти.
  Я прибыл поздно - маршруточник обманул - в двенадцать часов ночи, когда тени исчезли, а на Луне появились пятна, схожие с пятнами на ягодицах застенчивой скрипачки лесбиянки.
  Все скрипачки - лесбиянки, все арфистки - поэтессы.
  Ксения заметно нервничала, комкала в ладошках батистовый платочек с монограммой дома Путиных, словно ткала невидимую нить для мух.
  Её родители - банкир отец и мать домохозяйка - блаженствовали, осматривали меня с чувством глубокого удовлетворения - так монах в монастыре Шаолинь разглядывает разбитую вазу эпохи династии Минь.
  Я откинул фалды сюртука, назвал себя жуком - вызвал добродушный смех батюшки Ксении, присел на трон, пожурил семью за замарашку дом, за грязные комнаты, но обещал, что с моим приходом денег у них поубавится, а чистоты прибавится - с избытком, даже тощим балеронам с выпирающими ребрами понравится.
  О свадьбе договорились скоро, я занял у родителей невесты изрядную сумму на мальчишник, и спросил, что надобно невесте, чтобы она не рыдала на свадьбе - не Алжирская Королева.
  Ксения взвизгнула, протянула мне ручки, но воспитанно смотрела в пол, прошептала с нотками превосходства в надтреснутом голосе монахини:
  "Деньги! Что деньги - их у нас куры клюют!
  Яйца не золотые несут, но с примесью серебра, дорогие яйца, дороже, чем у клоуна Вано!
  Вы - эстет, и мотовства я не потерплю, не допущу, чтобы вы без трусов бегали по Эрмитажу и взывали к духам предков, словно не художник, а - брадобрей на пенсии.
  Вольности вам позволительны после свадьбы: пейте, гуляйте с молдавскими штукатурами, пишите классические картины с непонятным сюжетом; а я в ответ подарю вам чувствительность малых губ, проницательность и предсказания гадалки, восторг рыбака в ожидании русалки без хвоста и грёзы унылого кастрата из театра Оперы и Балета в Милане.
  Ничто мне от вас не надобно, мой будущий муж - живите счастливо и благолепно после свадьбы, чувствуйте себя замурованным в стене заживо".
  Сказала и засмеялась живо, по-гимназически, с эротическими придыханиями балерона!
  Поженились - бил я жену по вторникам, доказывал, что люблю.
  Ксения называла меня шулером, чутким домовладельцем с чувствами между ягодиц, как у Железного Дровосека.
  Обещала, что, если мой гей партнёр родит, то она моего ребенка за свой счёт отправит в элитную школу в Лондоне, потому что только в Лондоне встречаются красноносые лепреконы с мешками фальшивого золота.
  Через две недели после свадьбы я проснулся с нехорошим чувством, словно мне между ягодиц не огурец, не банан, а - паровую дробилку засунули.
  Отрыл очи светлые - мама горюй, страсть к животным вспыхнула чёрной сатанинской свечой и погасла.
  В комнате перестановка - где шкаф стоял, теперь - стол: на месте стола - тумбочка, черти отдыхают.
  Стремительной молнией, в жабо и без трусов вылетел из опочивальни, на кухню к Ксении; и кухню не узнаю, перестановка мебели, доведенная до цинизма; будто не я, а моё недовольное неудовлетворенное Я ночью бунтовало.
  Почти мертвый, близкий к пению революционных песен, я схватил Ксению за груди - неприлично большие и упругие, не мальчишечьи, что принижало их стоимость в моих озёрных нежных очах.
  "Смеётесь, жена моя?
  Почему полагаете меня медведем без золотого кольца в носу?
  Но и не цыган в красной рубашке палача!
  Где мой мольберт с бесценной последней картиной "Купающийся безногий поэт"?
  Где краски для татуировок на ягодицах?
  Где полотна мастера-дудочника?"
  Жена моя Ксения привстала, переставила мою кружку, переложила ложку, передвинула солонку, немыслимая женщина с бархатными ресницами, будто содраны с персидского дивана.
  "Муж мой, Иннокентий!
  Если бы осознанная тяга к известному привела меня в бордель - простительно мне; но время с нашей свадьбы утекло много, река Конго не догонит - две недели - срок жизни муравья.
  Вчера ночью я проснулась в необычайной тоске, чувствовала, как раскалывается попа - потрогала, да, треснула на две половинки.
  Но попа - не маяк настроения.
  Искала в себе причину уныния и тоски Вселенской, перебирала пальцами всё, что нежное; на тебя посмотрела - храпишь с вурдалацкими присвистами, кажется - взлетишь над кроватью, присосешься к моей вые лебединой.
  Думала задушить тебя подушкой, но посчитала - пошлость; и ты сильнее, проснулся, в ответ бы меня задушил тонкими палочками рук художника.
  Вспомнила батюшку и матушку с медными пятаками на глазах - шутят над смертью.
  Утром встала в бешенстве, готовила приказ о передачи моего имущества Президенту США, вышла на улицу, а на проезжей части - тёмный Мир с ведьмами, колдунами, лешими, и другой многочисленной нечистью, имя которой - Легион Французской Смерти.
  Мрачно: из подвалов вытекают нечистоты, из колодцев - адский хохот, серные столбы, визг утопленников и песни пьяных вакханок на оргии туберкулезных студентов.
  Всё плохо, и ещё хуже будет, горе-то!
  Личико моё набухло сливой!
  Встала среди улицы, ногу выше головы подняла - пустяк, по сравнению с нефтекачками, и кричу, что они - звери, потеряли стыд и человеческое достоинство.
  Люди-звери проплывали мимо, стучали копытами, задевали мою промежность рогами, изрыгали хулу и журьбу, равную воплям утопленников в белорусском болоте.
  Задумала выгодную сделку - продам светлую кожу, а взамен надену шкуру убитого лося.
  Дошла до крайности, попрала законы добродетели, морали - отдалась бы молдаванину, но у людей оскалы висельников - не разберешь - где красавчик молдаванин, а где туземец из Конго.
  Вернулась домой, петлю ладила к люстре - к чему жизнь, если Мир упал в пропасть, где нет ветряных мельниц и рыцарей с печальным образом на лице.
  Подставила табуретку, пододвинула ближе к петле - почувствовала облегчение, будто ветер перемен из Бразилии в Москву перенёс говорящего броненосца.
  Искала в мучительных рыданиях причину улучшения настроения: помогло, даже возвысило меня, к восторгу привело - захохотала, обнажённая бегаю по квартире, кричу в никуда: "Догоняй, красавчик, я - твоя!"
  Осознала - недаром три года в ночных клубах играла голая на арфе (ногой играла, чтобы заманчивей блестели капельки бриллиантового пота на внутренней стороне бедра) - перестановка табуретки помогла мне, вернула к жизни, спасла от кариозных зубов лукавого.
  Сделала небольшую перестановку в квартире - ты не заметил, увлеченный синими панталонами пианиста Михельсона.
  После перестановки вышла на улицу, в Рай попала без трусов.
  Ангелы порхают бабочками, феи под ноги бросаются - так английские Принцессы домогаются африканских принцев
  Старички - благообразные, улыбчивые, золото мне в пупок швыряют; а, как поднимут рубище - из-под него сияют мечи молодых воинов.
  Старушки - графини, надушенные, благообразные - желают друг дружке и прохожим добра, счастья, процветания, человеческих тёплых гражданских отношений в грязи кимберлитовых трубок.
  Юноши все замуж зовут, хоть на улице первую брачную ночь устроят, а красавцы и силачи - мОчи нет, сбросила бы себя с утёса за робость и нежность чувств.
  Девушки не ревнивые, не злые, шампанским всех поят - благолепие, даже клоуны - не маньяки, под плащами у клоунов голые тела, но без опасности, без напора - кто хочет - нарисует, а не хочешь - мимо пройдешь, как Алёнушка с ведрами мимо колодца пробегает.
  Догадалась я - перестановка в квартире облагораживает женщину, поднимает дух, проявляет всё самое лучшее в организме, а мысль о самоубийстве топчет безжалостно, рвёт зубами.
  Ночью сегодня перестановку сделала - воссияла, через потолок увидела Райские кущи на Небесах, а из облаков рука холеная мне пальцем погрозила, но - шаловливо, без злобы, а с надеждой, и голос дивный оперный пропел: "Исступление"!
  Не могут девушки без перестановки мебели; без изменения интерьера в квартире, без передвигания с места на место маленьких вещичек, очень нужных в хозяйстве схимников - смерть, а с передвиганием - жизнь вечная, розами расшитая, бисером посыпана, как ложе чукотского шамана Кутхи.
  С этого часа - всегда и везде буду переставлять, передвигать, ибо в перестановке мебели и вещей - суть жизни половозрелой женщины, недовольной мужем!" - Ксения - пока говорила - чайник, чашки, блюдца переставила, будто в торнадо отправила; я ложкой мимо тарелки ткнул - слепой таракан.
  Разбушевался, но деньги жены дороже мелких склок и убийства за столом.
  Терпел целый день, на ночь привёл милого друга - поэта, художника, музыканта в одном нежном лице гея - Фернандо.
  Утром проснулся, а вместо Фернандо - молдаванин маляр в бумажной шляпе, с валиком и ведром краски спит, словно у себя в сакле.
  По квартире побежал - в аквариуме с драконами понятней.
  Ничего не узнаЮ: на стенах рисунки, мебель новая, а вместо люстры - каменный слон с мордой гордого одинокого генерала.
  Вознегодовал, бросился к адвокатам - развод оформил, чтобы мне денег жена отсыпала на производственные нужды - так маркшейдер показывает рабочим свет в окошке.
  Ксению уговорил, сказал, что с новым мужем, в его стокомнатном особняке она будет счастливее, чем со мной в четырехкомнатной квартире, где капля камень не точит, а тараканы - интеллигенты, на скрипках играют.
  Только Ксения за порог - я мебель по возможности выкинул, оставил только необходимое для оргий и написания картин, шедеврических, как зимний вечер в Гаграх.
  Одну комнату очистил полностью, для вольности, для духовности, полагаю, что одна в Москве пустая комната, поэтому - уникальная, словно бальное платье принца гея.
  На радостях в пустой комнате кричу козлом, падаю на пол, дрыгаю золотыми ногами, хохочу козодоем:
  "Ырма! Ингеборга! Хурмы мне!" - слова непонятные, но милые, оттого, что невольные, от души идут горячим паром.
  Раздолье, даже не хочется в рабыни горничные маленькую вьетнамку из Ханоя выписывать - обрадовался бы ей, но в комнату бы забежала, прыгала бы лягушкой, столкнулась со мной - переполох, а мне волнения и наполненность в пустой комнате - без надобности, как не нужны шмелю нераспустившиеся бутоны.
  Ты - не вьетнамка, рабочий, но, мешаешь, и бледное твоё лицо изможденного чиновника от сохи схоже с лицами доверчивых нерусских парней с вьетнамского рынка, где всё дорого и некачественно, словно - новые какашки гаджеты.
  Умри с песней на устах - тайна моей пустой комнаты умрёт с тобой; через пятьсот миллионов лет не останется следа ни от комнаты, ни от сушенных креветок - тогда я восторжествую полностью, как гений в смирительной рубашке!" - художник сверкнул загадочными глазами пустозвона, облизал вилку, и с кудрявыми волосами, невинный по внешности, но алчный - складки на лбу выдают - двинулся ко мне с единственной целью - лишить меня жизни, хотя я не преступник, приговоренный к пожизненной каторге с девушками, одетыми в рубище.
  Я не эстет, но задумался, ударить художника по голове гаечным ключом, или - кулаком в челюсть, как поступают добрые сыны Отечества на оккупированных территориях.
  Но остановился на киногеройском варианте - удар ногой в мошонку - удобрения в тело не надо вносить, потому что не снимут боль, горькую, как чешский хмель.
  Во взгляде художника полыхнуло чёрное пламя; не верил, что до победы далеко, что его низко оболгали ударом ногой по яйцам, не вызвали на дуэль, не бросили перчатку в лицо, а плебейски оскорбили - лучше бы нарядили в бальное платьице и отправили в Амстердам на гей парад.
  Он немедленно заболел; быстрая болезнь перекосила лицо художника, свела судорогой живот и не оставила надежду на созидательную беседу - так мать бросает в лицо сына обидные слова и завещает квартиру своему любовнику.
  Художник взвыл, ненатурально изогнулся, не красиво, неэстетически, но я не понимаю в искусстве, поэтому не осуждаю позу художника - расслабленную, коряге подобную; может быть - высший идеал постмодернизма, когда художник корчится от боли в мошонке.
  Я обшарил карманы штанов художника - искал плату за работу, но в домашнем не нашел и произнёс с невыразимой болью кролика, укушенного коброй:
  "С куртизанкой общался, за деньги - прелестная особа, несмотря на то, что - француженка без трусов.
  Гнусавит, букву "р" забывает - не учили француженку говорить "мама мыла раму", не занимался с ней пьяный логопед, начальник детского концлагеря.
  Не особо портили балерину тонкие выщипанные брови, тщательно обработанные хлорной известью; лоб - трамплин для вшей - узенький, без морщин, напоминает лоб питекантропа с картинки.
  Губы француженки - профессиональные, яркие, пухлые, с силиконом; рабочие губы, как мои руки.
  Руки рабочего - гордость страны; и гордость рук мы променяли на воспевание разведенных ног.
  Не скажу дурно о разведенных ногах балерины, когда чуть подкрашенные губы напоминают Северное сияние.
  Но разведенные ноги пенсионера на нудистком пляже - вред Отчизне, приносят Государству больше убытка, чем атомная война в Папуа Новая Гвинея.
  Казалось что очевидно - сожги старого нудиста с вислой лиловой мошонкой измученного декабриста, и Мир станет добрее, но не верится брадобреям, не сразу они отступятся от своих позиций, когда верят в силу золота.
  Мой отец впервые привел меня в столярный цех, когда мне светил срок за хулиганство - детские шалости плебеев, как золотой венок - шалость богатых поэтов с Рублёвки.
  Мозолистые рабочие руки отца подняли меня на бобину станка, словно вознесли на крышу самого высокого здания в Москва-Сити.
  Я пошатнулся, наклонился, падал со станка - так балерина падает на сцене на умирающего лебедя.
  Но сильные рабочие руки отца подхватили меня - подъемный кран.
  Я висел, а отец назидал, записывал словам мудрость в уголках моих очей, светлых, будто в них Солнышко живёт:
  "Когда стругаешь полено, сынок, помни - каждое полено - чурка Буратино, и от тебя зависит - получится ли Буратино писаным красавчиком, за которого в Амстердаме заплатят пригоршню серебряных монет, или выйдет злобным сгорбленным карликом с носом - флюгером.
  Искалеченный Буратино станет к тебе являться по ночам, ворошить сны, насиловать твоих подруг - может быть, рады подруги, но тебе нет прибыли, и ты, когда Буратино войдёт в силу, поймешь, что напрасно отравил дедушку - дедушка бы тебе помог, оттого, что у него руки более рабочие, чем у меня!
  Руки! Мои рабочие руки!" - отец взглянул на руки; отпустил меня, и я с хохотом и медвежьей болезнью свалился в свежие опилки, влажные, с запахом мочи - не трать рабочее время на поход в туалет по малой нужде.
  Моё мировоззрение изменилось, я взглянул в зеркало - не сошёл ли с ума на радости, что и у меня - рабочие руки - спасательный круг парня.
  Из разбитого зеркала на станине выглянуло прехорошенькое личико шаловливого сатира, в котором я с негодованием узнал себя; а до того момента верил, что у меня - лицо льва. - Я шептал, но не прятал взор от выпученных - налитых жидкой, медно-купоросной голубой кровью - глаз художника. - Да, милорд, иначе не назову вас, и в словах моих презрение и сарказм, художника насколько возможна ирония у рабочего парня, крепкого, как фляжка с коньяком.
  Деньги давай за работу, а то в твоей комнате прибавится мебели - твой труп, жалкий, как книжки безбородых писателей".
  Художник корчился, но смотрел на меня с любопытством, наверно, видел во мне типаж для своей новой картины, и типаж, судя по брезгливости на лице монстра - женщина с огромными грудями слонихи.
  Рот художника скривился губами устрицы, но осмысленные звуки застряли, засор с загадочным выражением смятого носа.
  Я бы добавил для профилактики, но махнул рукой, ушёл на кухню и шарил по коробкам - нашёл две серебряные ложки с пробой, прикинул, потому что каждый рабочий в душе барыга - если по пятьдесят центов за грамм серебра, то ложки со скрипом окупят мою работу!
  Для верности плюнул на пол в кухне; я - плебей, изгой, гяур, шурали, мне дозволено.
  Крикнул задорно с иронией, что окутывает счастливого рабочего с головы до пояса:
  "Теперь твоя потайная комната - не пустая, не барабан в племени индейцев!
  В ней - ты; и хурма с Ирмой в твоей голове придают комнате загадочность книг Александра Грина; не читал, но слышал от нагих пьяных подруг.
  Оставайтесь гайкой, но не болтом, потому что болт - мужчина, а гайка - резьбу не сорвите с ануса - женщина".
  С ложками в кармане и с печалью - потому что Мир не совершенен - я вышел из квартиры художника, и у дверей столкнулся с девушкой - прелесть, розанчик - волосики светлые, кудрявые, личико - круглое, на сковороду с яичницей просится.
  Глаза голубые навыкате, словно из черепа на них давят лопатами гномы.
  Тело - совершенство, плюс красные туфельки на высоких каблучках - долговая расписка, и за этот долг, мужчина - который отхлебнет из корыта прелести девушки - будет расплачиваться до своей недееспособности.
  Девушка увидела меня, всплеснула ладошками, будто моль ловила:
  "Да-с, милостивый государь, вижу, что вы опередили меня, воспользовались добротой и порядочностью Иннокентия - мрак вы, а не человек.
  Комбинезон рабочего надели, гаечный ключ для спектакля в руках вертите, а рылом на рабочего не вышли, потому что у каждого рабочего цель - напиться, а у вас цель - совратить меня, и затем упасть в своей квартире на перину - так гусь отдыхает с собакой на сене.
  Теперь я в своём праве, никуда не пойду, хоть ноги мне приклейте к плечам - дополнительные.
  Я вам покажу себя голую, но не у дверей, а в квартире, чтобы Иннокентий оценил мою жертву, а вы прыгнули в погребальный костер около реки Ганг.
  Индусы сжигают покойников, и трупы отправляют по реке - на радость крокодилам и кобрам с печальными глазами поэтесс.
  Если дров много, покойник прогорел до румяной корочки шашлыка, то в костер для экономии бросают живого индуса - много их, не жалко до оптовой цены.
  Вы познали женскую любовь, или только - современную, амстердамскую, когда пот на волосатых ягодицах, сжатые губы и хрип настоящих укротителей быков?
  Не закрывайте уши серебряными ложками, серебро не спасёт, потому что я не ведьма! - девушка топнула ножкой, раскраснелась, брызгала слюной, дрожала, и поведение красавицы умиляло меня до слёз, будто я на похоронах Олимпийской чемпионки по прыжкам на батуте. - В детстве я упала с груши; кушала груши, а дядя Коля груши околачивал, и меня сверзил на Землю, словно кипарисовую белку.
  Испугался, потому что я - красавица, а красавицы просто так с неба не падают, за красавиц надо платить деньгами, а за уродин - щелчками по носу.
  Дядя Коля побежал, кричал в темноту, что из меня выйдет столичная модель для художников, а, если я пойду в кухарки - каждый волен меня побить половником, потому что я превратилась в дракона.
  Я догнала дядю Колю на берегу реки - он груши околачивал для писателей и поэтов - литераторы на берегу устроили сходку литературную, с водкой и бесстыжими плясками вокруг костра - не индийского погребального, но на костре умер баран.
  Я упала в ноги дяди Коли, умоляла, чтобы он снял с меня проклятия - не хочу в модели для художников, а желаю - в стряпухи, чтобы лицо пожелтело, налилось барсучьим и медвежьим жиром, маленькие глазки блудливо выглядывали из холмов щёк.
  Но дядя Коля уже не видел и не слышал меня, он слушал завороженно, даже парализовало его от выступления эстета литератора - поэт или художник - не разглядеть в темноте, когда человек пьян, как бутылка.
  На валуне - поэтично, будто Аристотель сошёл с картины Репина "Приплыли к русалкам" - вещал литератор: толстый, потный, громоподобный с розой за ухом.
  "Вы думаете, что я - не гений, а - половая тряпка для конюхов? - литератор гордо почесывался везде - блохи, комары - благолепие ночи у реки. - Иногда три дня пишу без остановки, даже по нужде хожу под себя, словно птица певчая.
  Шельму вижу, но не бросаю в неё чернильницу - вдруг, шельма - Муза.
  Свобода, свобода в крови каждого эстета, а у литератора свобода ещё и в волосах и в пятках, не говорю уже о ногтях, загнутых, как когти орла.
  Людей вижу по делам их: свиньи, медведи, горлицы, истуканы, автомашины "Белаз".
  К чему идём волшебно литературному?
  К чему возвышенному стремимся, если рождены с неясной целью, будто нас выкинули из Космолёта!
  Если не знаем своего предназначения - то либо в губернии служить земским доктором, потомкам пациентов Чехова клизьмы ставить, либо покрыться пятнами раздумий и трупного позора.
  Никто не знает - где мать, а где дочь, где Правда, а где ложь.
  Если не догадываемся о своём будущем, то каждое дело может оказаться правильным, пусть даже - бессмысленное, подобно топтанию кур - заманчиво.
  Я могу сейчас рыть землю руками, чтобы русло реки изменить - но не знаю - нужно ли это Отечеству, цель ли моей жизни - повернуть реку вспять, как прачку на бок.
  Также могу и огурец в попу засунуть в подражание действию в Амстердамском театре: - Скинул портки быстро - не углядеть, наклонился и огурец - семенник, жёлтый, как лицо желтушного индейца, между ягодиц тиснет, по-чехословацки тужится, краснеет, но упорствует до зависти - мне бы столько силы воли - подкрасилась бы в модный чёрный цвет. - Огурец в моей попе, и никто не знает, насколько он важен там для Будущего.
  Может быть, в этом моём действии больше пользы, чем во всех книгах Мира, грязных, развратных до приличия".
  Замолчал, друзья его кудахтают - не слушали, пили, о своём говорили, а дядя Коля, вдруг, взъярился раненым испанским быком, закричал со злобой бультерьера:
  "Огурец между ягодиц - эпично, красиво, по-амстердамски современно, будто и не огурец даже, а - рука художника.
  Но, если все дела бессмысленны, то почему вы выбрали самое простое и эффектное, зрелищное - в карете захохотали бы от счастья, если бы вас увидели сейчас.
  Почему вы, например, не пошли на пашню, не пахали, не сеяли?
  Почему не ушли подмастерьем к сельскому кузнецу?
  Отчего все вы понимаете только в одном ключе, не в золотом ключе Тортилы, а в сексуальном, когда говорите о свободе и о предначертании, когда Нострадамус воскреснет и скажет, что он - Казанова?
  "Надо попробовать в жизни всё!" - в словах эстетов всего Мира подразумевает нечто гаденькое, пошлое, и - обязательно между ног, чтобы со скрипом и стоном вошло, и вы называете ЭТО - "попробовать всё".
  Почему - попробовать всё - для вас - не физический труд, не бдение над учебниками математики в поисках истины, зарытой в формулах, как курица зарывается в навоз?
  Лёгких путей ищите, товарищ литератор, премилый танцор, но никак не крестьянин с коровой на плечах!
  Иыыых! Канкан, конфуз, а не тысяча центнеров капусты с гектара".
  Дядя Коля махнул рукой, опустил плечи и пошёл в реку - топиться, или сети проверять - мне не интересно, потому что - маленькая, неразумная фея я. - Девушка модель взяла меня за руку, отпустила, обожглась холодом безразличия - так Снежная Королева замерзает в сосуде с жидким азотом. - Руки у вас знаменательные, мозолистые - в строительстве каморок под лестницами искусные, как Марья Искусница искусна в вышивании крестом.
  Покраснейте на прощание, зарыдайте, подумайте, что вас нарядили свеклой на детский праздник; свекла - не огурец между ягодиц поэта.
  Я не заплачу, не лопну от хохота - веселая девушка с надеждой выйти замуж за миллионера гея.
  Помните, что у людей не только ягодицы, но и надбровные дуги, а в надбровных дугах - красота девушки, анекдоты, низменные страсти, высокая любовь, сладострастие до безумства!"
  Поцеловала меня в лоб, словно покойника на паперти и в квартире скрылась - жемчужина в устрице.
  Вы, девушка, не модель, лучше, потому что не смешная, не вскрикиваете без пользы, а мальчик-луковка Чиполино кричал бы, с наслаждением всматривался в кровь из ушей от лопнувших барабанных перепонок. - Георгий улыбнулся курьерше, чудовищно скривил рот - танк. - Если вы видите меня в семейных трусах и в замызганной майке - воля ваша, не осуждаю вас, потому что вас одетую вижу голой.
  Не подниметесь ко мне в квартиру - подвиг для незамужней девушки, как морковка - подвиг для осла.
  Другая бы воспользовалась моментом, моим прямодушием: забежала бы, развратничала, а затем прикинулась сожжённой обманутой овечкой, угрожала бы, укоряла, говорила, что, если не женюсь на ней немедленно, то подаст на меня в полицию заявление за изнасилование.
  Сейчас я вернусь, вы верьте, из-под лестницы не выходите - съедят вас, оглушат звоном глиняных колокольчиков на мудях - мудозвоны, обаяют лиловыми гениталиями из-под трусиков танго, заметут волчьими хвостами, в которых не осталось ничего человеческого.
  Георгий вбежал в лифт, на всякий случай прикрыл лоб ладонью - вдруг, войдёт старушка с лисьим хвостом, увидит невидимое и неощущаемое - причиндалы на лбу; а, если старик - то неизвестно, что обнаружит в искаженном пробочном Мире.
  Доехал без попутчиков, вбежал, натянул на уши лыжную шапочку - чтобы скрывала от старух призрак гениталий на лбу, - по ступенькам сбежал на первый этаж, опасался, что курьерша исчезнет, оставит после себя облачко лёгкой грусти - разговаривали, будто муж и жена, поэтому не хочется оборвать знакомство на сладкой ноте Мольеровского расставания.
  Девушка конфузилась и дрожала под лестницей, сидела на дырявом стульчике, закрывала прелести руками и с тоской старой библиотекарши смотрела на мужчину - сноп огня, а не мужчина.
  Примерно пятидесяти лет, карабинер в ярком красном сюртуке с эполетами наполеоновской армии, плешивый, но толстый, поэтому - с достоинством, очкастый; на голове - мушкетерская шляпа со страусиным пером, ниже пояса - голо, как у сокола, на микроскопических ювелирных причиндалах позвякивает школьный колокольчик "Последний урок", на ногах - туфли волшебника, красные с загнутыми концами.
  Георгия встретил настороженным взглядом волка - не любят мужчины конкурентов, когда рядом девушка обнажённая размышляет о смысле жизни.
  Но природная интеллигентность - ощущается по аромату дорогих духов - взяла верх и растянула губы кабальеро в слащавой американской улыбке:
  - Юношеский трагизм вижу и оптимизм праздника любви, когда в пятки забивают золотые гвозди.
  Люди сегодня на улице странные, одеты парадно, с претензиями, но я - потому что - профессор, догадался: Праздник, бал, маскарад, день любви, как в Амстердаме; добралась демократия без трусов и до Москвы.
  Девушки, обнаженные на улице умиляют - не дают мне разувериться в подрастающем поколении наркоманов - так старый каратист в камне нашёл себе достойного ученика.
  Жажда обыденности - в каждом теле!
  С утра собрался в библиотеку, но жена намекает, чтобы я шёл к любовнице - престижно, когда у профессора молодая любовница; все делают вид, что профессор - ученый серьёзный с рассеянным склерозом, но по девушкам - ходок, как ходоки к товарищу Ленину.
  С утра женушка шепчет, что я, наверно, останусь на партсобрание и на коллоквиум - зубы ему на уши; она не ждёт меня раньше полуночи - может быть, любовника позовёт, и выпихивает полными коленями, выкидывает из родового гнезда, чтобы я к любовнице направился, как осел к Буридану.
   Не нужны мне любовницы девушки, мне наука - любовница; и слаб я в физических двуполых утехах - гусь лапчатый мне не товарищ.
  Но смирился, а дух праздника на улице меня приподнял над обыденностью, развязал язык, кинул в ум образы, разжигающие воображение - так боксер перед матчем ругается с гориллой.
  Обнаженные девушки на улице способствуют притоку крови в чресла.
  Вошёл в подъезд и - влюбился, хрустальная сова я сейчас, а не профессор.
  Девушка голая под лестницей скучает; глаза - серны, ложная распутность партизанки в уголках губ.
  О любовнице забыл, любуюсь, а она тоскует, конфузится, прячет от меня сокровенное, хотя обнажилась - чрезмерно самолюбивая белка.
  В студенческие годы я подрабатывал в похоронной команде - золотое время со всех сторон, цирк Шапито завидует.
  Вдовы ложились под бедного студента, запивали горе моим пОтом.
  На каждый шаг мне в карман деньги родственники усопших, как зерно, бросали: гроб из машины достали - заплати, до подъезда донесли - заплати, в квартиру внесли - заплати, обратно вынесли из квартиры - заплати, в машину погрузили - заплати, до кладбища довезли - заплати, из машины извлекли - заплати, до могилы донесли - заплати, в могилу опустили - заплати, могилу засыпали речным песком - заплати.
  Ещё пару лет и я бы обогнал капиталы Рокфеллера - так быстроногая черепаха обгоняет обкуренного марафонца Мабуку.
  Но Ломоносовская тяга к знаниям... проклинаю науку! - мужчина тряхнул пером, погрозил кулаком стене, вызывал духов заточенных монахов. - Вернулся в Храм науки, усердствую, и не полагаю себя получившим наследство - глупых женщин люблю, особенно, если голые и не домогаются, не лезут с дурацкими просьбами, чтобы я превратился в супермена.
  В девушку под лестницей - не потому что голая - вошел душой: попросил её стать моей любовницей - без обязательств и кряхтения.
  - Согласится ли она, доверчивая, трепетная, рашпиль в руки не брала - Принцесса! - Георгий перегибал, завидовал профессору, умному, именитому, себя не презирал, но и в гусары не лез с голым животом - так гусь набрасывается на удава. - Излишняя влюбчивость - говорил или нет - не лучшее лекарство от головной боли.
  Девушка гордая - курьер в интернет-магазине - сменит ли свою карьеру на карьеру вашей неопытной любовницы?
  В четвертом классе я прочитал сказку о двух лягушках - одна трудилась, лапками сбивала молоко в сметану, поэтому вылезла из кувшина, а другая утонула в молоке, как Царица Савская.
  Дома - когда отец отправился в сквер на охоту за бутылкой, а мама по делам, за солью ушла на час к соседу дяде Ване - я налил в ведро молока и руками взбивал, взбивал, словно умалишенный поэт с крыльями Пегаса вместо лопаток.
  Казалось, что руки мои превратились в лапы лягушки - старался не смотреть на взбухшие канаты вен, мечтал, что собью молоко в масло и открою своё производство, маслобойню, а пошлых учительниц - на прилавок, пусть трудятся салфетками.
  Но молоко не взбивалось в сметану и в масло; может быть от моего неверия, или - из-за того, что молоко порошковое белорусское, жидкое, как слёзы девственницы, или - сказочник обманул, а все сказочники - воры.
  Раздосадованный я расстегнул рубашку и выплеснул молоко в окно, на улицу - пусть достанется французским бесстыдницам лягушкам гомосексуалистам.
  У зверей часто два самца лягушки с лягушкой, амстердамцы земноводные.
  Ненавижу молоко, пью водку, а обнаженные девушки, пусть даже одетые, но видятся нагими - не масло.
  - Молод вы ещё, парень, зеленый крыжовник в глазах! - Профессор с одобрением похлопал Георгия по левому плечу - согнал чёрта, звякнул колокольчиком на пенисе, будто созывал графинь к столу. - Не бойтесь, не пропУстите мимо жизнь, хотя вы и в позорных семейных замызганных, как рот моей тещи, трусах и в гадкой майке - обрывок прошлого.
  Собирайте мелочь по столовым, не пропускайте пустые бутылки, и тогда, возможно, ваша никчемность обретет значимость собачьей кости, и к этой кости потянутся псы из преисподней.
  Я - настоящее, обнажённая девушка под лестницей - показное, а все мы - реальные и мнимые, циничные и бесчувственные, как клоун воображала на детском утреннике.
  До четырнадцати лет я не осознавал, какого я пола - мужчина или женщина.
  Жутко, когда парни бьют, а девушки плюются шелухой семечек в лицо, называют гермафродитом, пособником Адольфа Гитлера.
  Но превозмог, напрягся, и сейчас напрягаюсь, оттого и имею горы золотые; иногда по ночам просыпаюсь с крепкими витыми рогами на голове - не от чёрта рога, а - от горного барана архара, и не из-за измен моей жены; не изменяет мне, потому что тело может принадлежать любовникам, а душа женщины всегда остается с любимым человеком, как веер в руках толстой гейши.
  - Вы, судя по колокольчику на гениталиях - я вижу колокол, а девушка - возможно - лань видит или трусики танго - любите книги, всему плохому в жизни обязаны книгам, пробивающим череп Шекспировского героя. - Георгий торопился, говорил горохом, себя не уважал за торопливость, но не останавливался, словно летел с горы на санках. - Всё сложно и запутанно, когда встречается девушка с парнем, а, если два парня, то нитей больше, чем пауков в Африке.
  Я по комсомольской путевке недавно ездил в ЮАР, в шахты, помогал местным депутатам в освоении алмазных месторождений - станки чинил, вино, конечно пил - ЮАРовское - терпкое, похоже на французское; да - что же это я за французов отвечаю, как бы не дошло дело до содомии. - Георгий прикусил губу, выдавливал кровь на алтарь свободы.
  - Колокольчик на моих гениталиях?
  Трусики танго - нонсенс, спасатели МЧС не помогут вам, молодой человек, если вы в хорошем видите раздражительное, а в положительном - влияние фламинго.
  Прилетают фламинго в Россию, гадят, и снова - в вашу Африку, где вы вино пьете, словно никогда не видела сформировавшихся в бедрах продавщиц самогонки.
  На третьем курсе института я брагу впервые попробовал - трёхлитровую банку залпом выпил и - воспарил; видел предметы, недосягаемые для бакалейщиков, строителей, собирателей кедровых шишек.
  Я подумал, что получил дар прорицателя, а с ним - корону Нострадамуса; Нострадамус умер, но дело его живёт в слабых мозгах пугливых девушек - так оживают веселые картинки в журнале для мужчин.
  Но избили меня товарищи по общежитию, назвали незрелым переростком и фантазёром - я общаковскую брагу один выпил: не беда, а разве не все пути ведут к Добру?
  Пренебрёг товарищами, и расплатился зубами - неразумные зубы, потому что нет в них мозга, а только - нерв, но нерв не придумает теорему Пифагора, как балерина не придумает стишок на смерть балерона.
  Вы - не товарищ мне, поэтому скажу - в костюме я и с солидным профессорским портфелем, куда влезут диссертация и бутылка коньяка.
   Если по-другому видите меня - не укоряю, а голую девушку - даже возвышаю за потусторонний взгляд кобры.
  Любое действие обнаженной красавицы - выражение признательности и самых тёплых чувств - от пингвина к человеку.
  В любовницы возьму...
  - Не философ я Сенека, не товарищ Бауман, поэтому слог мой милый и без болезни на гласных - придыхаю, выдыхаю, не думаю, и не профессорша, не догнать улитку черепахе, - девушка прикрыла глаза, но затем отважно распахнула, будто двух бабочек на ресницы приманивала. - Жак Ив Кусто француз под водой жил - рыба-рыбой; а его жена молодая на корабле песни пела с матросами.
  Каракатицу кушали в океане - ах, как неуловимо счастье, если его закусывать каракатицами.
  Я мечтала, что превращусь в Жака Кусто, или в его жену, или в матроса на палубе - обязательно с папироской в зубах, потому что без папироски себя морячкой не представляю, словно меня обрезали, личность отрезали.
  На худой конец - в каракатицу превращусь - потешно, да пустое, извёсткой мои мысли заросли.
  Страшно, когда у человека мозг известкой покрывается - ни клетчатый плед, ни отдых в Горках не спасут.
  Прошли годы, ум мой развивался, и я уже не мечтала о роли каракатицы или матроса с папироской; а теперь - не представляю себя любовницей профессора, похожего на пасмурное утро алкоголика.
  Возможно, если бы не видела вас, профессор, в трусиках танго - ужасно, когда ваши маленькие, но лиловые - сливы без мороза, гениталии выпирают за веревочки женских трусиков, всё равно, что разбить глиняный кувшин о голову палача по фамилии Анохин.
  Даже, если бы я пересилила себя, то на нашу любовь накладывался бы ваш образ - обвислые ягодицы ниже спины и тряпочка трусиков танго спереди, словно нарост на березе.
  Парень в ортодоксальных семейных трусах с бурыми пятнами сзади и жёлтыми - пивными - спереди, в майке, окропленной кровью македонцев, - милостивый, благожелательный кивок Георгию - утка лучше не кивнёт над могилой повара, - более близок к природе, чем пожилой мужчина в ленточке трусиков танго.
  Пусть в реальности вы в твидовом макинтоше или смокинге - не знаю названия профессорского костюма, - но неприятный, словно дождь в постель - осадок у меня останется.
  Ваши друзья - старики в трусиках танго - взбесят меня, из чистого сероводородного болота вздернут в нескромную, шумную жизнь Амстердама.
  Лучше парень в семейных трусах и замызганной майке, чем профессор с неловкими поклонами пианиста.
  Неловкость - хуже стыда, хуже каловых масс на одежде оперной дивы.
  Двойная жизнь - когда неловко; первая жизнь - спокойная, обыденная с утренними пробежками вокруг пивного ларька; вторая жизнь - ощущение неловкости, например, когда Двенадцать братьев, двенадцать месяцев в коротких юбках прыгали через костёр, и месяц Ноябрь опалил свою мошонку.
  Эстетический вечер в саду Эрмитаж; тихо играет музыка, дореформенные бабушки и царские дедушки медленно вальсируют - кто умеет, а кто не пляшет - тихо пьют по лавочкам - американская идиллия в центре Москвы.
  Появился поэт - возник из небытия, из ниоткуда - белый, кудрявый, тонкогубый, с орлиным носом и небрежностью в дорогой одежде - так Царица Тамара небрежно выбрасывала из окна Дворца ночные горшки.
  Поэт поклонился пустому пространству, извлёк из сюртука листы и вещал замогильным голосом воскресшего гробокопателя - случается, что гробокопателей по пьянке закапывают свои же товарищи, затем откапывают, воскрешают и пьют дальше - до синего цвета на носу, как у моржей.
  Он читал - очевидно, что свои - стихи, надрывался, падал голосом в ущелье, поднимался с ручными макаками на Фудзияму.
  Заинтересовал старушек, собрал вокруг себя старичков - глухонемых, но с пониманием в катарактных очах - так одноногий мальчик стремится играть за сборную России по футболу.
   Задумались, слушают, вздыхают, платочки с монограммами дома Романовых к носам прикладыают - умиление с картины Васнецова "Алёнушка".
  Поэт даже у меня слезу прошиб, и я уже подумывала загубить себя, родить от него маленького поэта - пусть Пушкина, пусть - Лермонтова, но чтобы так же с волей читал причинные стихи о любви, о ненависти, о кошках, заводной жук.
  Пусть этот поэт - некрофил, вор, пьяница, похабник, убийца, помышляет только о дурном, ругается нецензурно, сломал жизненный путь балерины Плисецкой, споткнулся о бомжа, переступил и дальше пошёл по жизни, но ему всё простила бы за поэтический дух, хотя слов мало разбирала, кашу во рту поэта не остудила.
  Вдруг, когда все зарыдали от гениальности, поэт - пукнул - простое испускание газов после салата "оливье" и свиного шашлыка; с каждым Снежным Человеком случается подобное, люди - не тракторы.
  И тут же свадебная пелеринка спала с глаз моих; я уже видела не вдохновленного эстета, а - пердуна; и было ли испускание газов - неясно, но неприятный осадок остался в моей душе пеплом вулкана над городом Токио.
   Эстет не имеет право на подобное, как и девушка - мы не испражняемся и не испускаем дурные газы, потому что девушки - белые чистые лебеди по определению.
  Если дурно испортит воздух парень в семейных трусах, в майке, или в тренировочных выпуклых штанах, а под ними - всё равно семейные трусы, то - обычное, даже не оригинально, и дурного осадка не даст, не в химической лаборатории имени Менделеева.
  Но гадкий осадок на душе у девушек останется, если рабочий парень прочитает вслух стишок о любви, о братстве, о равенстве; поступок - равный по безнравственности - испусканию газов поэтом.
  В нашем интернет-магазине - дружный коллектив... до сегодняшнего дня, когда все люди изменились в глазах других, приобрели бескорыстное, невольное, открытое для хулы - так белка теряет шкуру и разгуливает по парку освежеванная.
  В первый день моей работы я прошлась по складу, вдыхала неповторимый аромат влажного картона, подпрыгивала на пружинных матрасах, скакала на одной ножке - девичьи забавы; кто меня осудит за шаловливость - не убила же я чёрного козла - жертвенное животное.
  Ко мне подошёл менеджер среднего звена, Валентин - толстый юноша в очках минус сто - солидно, внушает уважение к бегемотам и телескопам, а очки-канализационные люки - предел мечтаний евнухов из персидских гаремов.
  "Новенькая без трусов?
  Ногу выше головы поднимешь, как зебра перед железнодорожным переездом? - Валентин доброжелательно поцеловал меня в макушку, словно батюшка воскрес и тянет в ад. - Меня осудили на три года за педофилию, но не посадили, потому что я умею глотать шпаги - рассмешил судью, и судья по доброте душевной - понравился я ему - как человек и как рыба - отпустил меня на работу.
  Если я присяду в лопух, посмотрю на небо, то увидят ли меня прохожие; а, если увидят, то зададутся ли вопросом - что этот пухленький парень делает в лопухах сидя? ногами выводит на песке китайские слова?
  На нашей работе норовистые девушки не удерживаются, иногда слепнут, иногда - косеют, по ночам тайно вывозят со склада кофеварки и чайники - наивные милые существа без мужских гениталий.
  Худосочных не люблю и толстых не люблю, а меня все любят: и худосочные, и сосисочные, потому что человек рожден для любви, для работы, для Будущего, и мы здесь и сейчас языками куём будущее - так кузнец Вакула после выпивки нечаянно подковал свою невесту Оксану.
  Девушки острые на язык и тупые на ягодицы, как снегири.
  Зачахну я без девушек и без электромясорубок: последнюю партию вчера продали инопланетянам.
  Инопланетяне ушли с кислыми зелеными лицами, оставили в уплату за мясорубки - три мешка фосфора - для глаз нарисованных котов.
  Мечта у меня - питаться в доме, где вырос: чтобы жена китаянка назвала меня отцом семнадцати приёмных детей - густо, а в голове пусто.
  Где та грань, которая разделяет человека на чёрное и белое?
  Одни поступки люди полагают важными, значимыми, политкорректными, другие поступки - зло, темень в очах, дыхание ада.
  Кто скажет, что такое хорошо и что такое плохо?
  Поэт Маяковский умер - теперь никто не ответит на эти вопросы, застывшие ватой в ушах.
  У каждого слОва двойной смысл - Толстовские фокусы!
  Может быть, ты полагаешь, что я - глупый, но глупее ли я с печалью о мясорубках, чем император Калигула, который спал с конём?
  Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я вступил в гражданское ничто - лежу, ничто не делаю, ищу себя в кровати и в бутылках.
  Матушка часто подходила, дергала меня за уши, бормотала об искуплении и обещала мне все адские муки, через которые прошли собиратели хлопка - так дирижёр проклинает волшебнее палочку.
  Да, пробовал я из шалости - засовывал флейту между ягодиц и извлекал из музыкального инструмента чарующие - не хуже, чем у мэтров саксофона и виолончели - звуки.
  Но в звуках нет смысла; звук в постель не положишь рядом, на хлеб не намажешь, не отрубишь голову звуку.
  Хандра меня охватила в то время, подумывал о карьере депутата - безысходность амстердамская.
  Но матушка вылечила - двадцать подзатыльников бездумно мне отвесила за две минуты, и я - ощутил себя розмарином в горшочке с навозом.
  Мир лопнул, обнажил корни вековых адских дубов; я увидел, что Мир - ложь, и кругом ложь, как океан.
  И океан - ложь, потому что под водой - земля с морскими огурцами и голыми туземками - ныряльщицами за жемчугом.
  "Матушка, а ты, оказывается, лгала мне всю жизнь, и себе лгала, и папеньке лгала, и даже соседу лгала - показывала себя со всех сторон, но не говорила никому, что ты - растение.
  Сейчас обликом мне лжёшь, потому что волосы у тебя - парик - фальшивые, как улыбка пьяного клоуна.
  Ресницы - накладные - фальшивые.
  Грудь надутая - фальшивая.
  Зубы фарфоровые - фальшивые, дорогие, как фальшивая фарфоровая ваза эпохи династии Мао.
  Говоришь мне одно, чтобы я лечился, а думаешь только о своём благе, о любовниках, о башмачниках, с которых возьмешь плату за любовь - так космонавт получает зарплату метеоритами".
  "Сын мой, Адам, по прозвищу Виталий! - матушка кхеркнула, всплакнула болотной выпью, промочила глаза моим носовым платком с монограммой дома Резерфорда. - Жизнь - не банан в фиолетовых ладонях раба.
  Папенька твой умер вчера - пустячок, даже говорить тебе лень, и это Правда!"
  "Папенька не умер, потому что для Бога все живы! - умничаю, ложку в рот маменьке засовываю, представляю, как она пойдет на золотые прииски, а окажется на торфоперегнойной куче. - Лежит, сердце у него не бьётся, наверно, и молчанием сЕрдца - лжёт.
  Всех обманул смертью: меня, кредиторов, любовниц.
  А, если не умер, но живой с замершим - словно горилла перед телевизором - сердцем, то - снова ложь, как промокашка в тетради!
  Круговая ложь - залог новой лжи!
  Если все лгут, то устроюсь на работу в интернет-магазин интимных товаров и электробытовых приборов, похожих на пенисы". - Менеджер Виталий замолчал, и в его глазах я уловила отблески прошедшей войны.
  Извините, профессор в костюме, но вижу вас нелепым, словно вы вчера проглотили кастрюлю с еловыми шишками, - девушка курьерша поклонилась профессору, словно приглашала выпить вина с оборванцами на кладбище. - Не оскорбляю вас отказом - обнаженная девушка не умеет оскорблять, я не неприличная дама с пиковым тузом на левой ягодице.
  Потешные татуировки радуют, а непонятные - сводят в могилу, в тех могилах - совесть с переломанными ногами.
  Пора мне, иначе замерзну, но не от холода уличного, а от холодной вашей презрительной улыбки, улыбки любовника Снежной Королевы.
  Вы - не мальчик Кай из Норвегии?
  - Кай - не кал! - профессор заумно, оттого, что - важный и ученый, толкнул плечом Георгия, якобы случайно задел, сконфузился, энергично притоптывал, а затем с натянутой Карнеговской улыбкой побежал к лифту, словно за ним гонятся сто тысяч пуховых цыплят людоедов.
  Георгий молча взял девушку за руку, настырно - курьерша хотела на свободу - повел к выходу; вывел из подъезда, радовался, что спортивная шапочка скрывает от старушек причиндалы на лбу - так в зеркале скрывается гадатель свадебный.
  Почти добежали до автобусной остановки, с неожиданным доверием друг к другу; разве можно не доверять, если вокруг - старики в трусиках стрингах, девушки обнаженные, парни в спортивных трусах и майках, и ещё сотни разных вариантов людей - от козлоногих сатиров до крылатых фей с черными ушами.
  - Что же делать, если всё изменилось, и, кажется, что атомная война не положит конец плАчу детей и каторжных лошадей со сливовыми очами? - девушка курьерша с надрывом расторопной балерины крепилась, дергала Георгия за руку, показывала старушкам язык, а старушки в ответ хлестали по земле волчьими и шакальими хвостами.
  У некоторых бабушек Георгий заметил огромные красные лакированные крылья с чёрными точками - гигантские Божьи коровки, которые осмеливаются совокупляться с носорогами.
  Эволюция - но не самих людей, а представлений о них, из образов - тормошила нервы, довела Георгия до болезненного состояния надорвавшегося штангиста.
  Автобус переполнен, как последняя ладья перевозчика в страну мёртвых.
  Георгий галантно - насколько можно в скоплении монстров - пропустил курьершу вперёд; мелькнула мысль - прижаться к ней - теснота, как и война, - всё спишет; но чувство высокого - что толкнуло на близость? погубит ли прижимание к девушке душу? - оттеснило Георгия от девушки.
  Перед Георгием возник седой хвост волка - достояние старушки, хлестал Георгия по лицу, залезал в ноздри - так усердная балерина доставляет радость богатому спонсору.
  - Не молча, не подспудно, а нагло меня хлестаете хвостом, будто я вам внук, а не пассажир в тесноте и обиде автобуса! - Георгий укорил старушку, пытался уйти от вселезущего, как костёр в ночИ хвоста бабушки. - Приличные старушки носки вяжут, просеивают гречневую крупу, чтобы чёрное зерно не попала внучке в кашу, от черного зерна лица и души людей чернеют, обугливаются, и уже становятся родными для ада - самоуверенные на сковороде с кипящим маслом, в превосходнейшем расположении отсутствия духа - палачи из Марселя или Марсельезы.
  Бабушка, да уберите хвост - он закрывает мне Солнце!
  - А ты не тычься причиндалами мне в затылок, мерзавец!
  Х...й на лбу, а туда же лезешь - в законники, словно тебя уголовным кодексом по голове в трюме стукнули. - Фулюган!
  Убери свои зловонные штуки - волосы, прыщ на конце - от меня, а то позову спасателей МЧС - они, хотя тоже с мошонками на лбу, но тебя выведут на чистую воду, как злобного сома. - Старушка окатила Георгия колодезной водой презрения, даже повернулась, хотя - триста килограммов живого тела трудно передвигать, презирала глазами и языком - так кошка рассматривает мышь в муравейнике. - Я - комсомолка, и не стыжусь, а ты не стыдишься хулы на лбу - зачем тебе то, что у мужчин висит вниз полезным страдальческим комом? - Пожилая женщина уже не кипела, говорила с тихим укором, поправляла жидкие волосы парика, искала в них совесть молодежи. - Страх и отвращение - помощники девушки, а вы затоптали страх, в каждой позиции, даже в гадкой Камасутре - тьфу на неё, из Индии пришла, а не из Черниговских лесов - выискиваете утвердительные ответы на ложные вопросы: можно ли ездить в автобусах, журить пожилых людей, причинять страдания младенцам и не жениться на девушке после первого свидания - так поступают звери, а не люди.
  Я работала на кране, крановщица - в ватнике, в штанах, в ботинках, в платке - красавица, оттого, что душа поёт - пользу Родине приносила, а девушка с пользой намного выше балерины, а на подъемном кране - до Рая рукой доставала.
  Балерина ногу выше головы поднимет - модно, красиво, словно по осеннему лесу с корзинкой направляешься к лешему; но от поднятой выше головы ноги хлеб не родится, наволочка для постели не погладится сама собой.
  Красота - помощница, но не самоцель, а, если самоцель, то - проститутка, и другого имени у девушки на оргии нет, - старушка сплюнула в салон, попала в человека, но мужчина не возражал, улыбнулся кротко и ясно, с одобрением, словно обнимал ослика, которого любит двадцать три года.
  Старушка посмотрела прямо в глаза Георгия, буравила, искала в них алмазную жилу: - Отверженный ты, парень, если в моих словах нашёл крамолу, а не редисочный смысл - сверху красный - цвет революционной крови, а под красным - белое, чистое, платьем невесты белеет в снегах Антарктиды.
  Сейчас бесстыдницы честь до свадьбы потеряют, но в платье белом - невинности - в ЗАГС гордо на каблучках - цок-цок, а потом под алтарь - чмок-чмок - стыдоба, пусть небо обрушится на обман, а я за обман шаловливых молодых не подпишусь в книге Судеб.
  Видела красное - на соседней стройке в Реутово крановщик Василий Петрович напился фиолетового крепкого и - бубух с крана Наркомстройдормашевского - только красное оставил от себя и лужицу фиолетового крепкого - достойная смерть, ожидаемая для крановщика, потому что глубоко прочувствовал себя, не отрекся, не ластился к представителям радио "Свобода".
  А белое на нечестивой невесте - всё равно, что чеснока наесться и балерину поцеловать - смрад, мракобесие, безвинное плавание в чужих грехах.
  Для невесты главное украшение - невинность; невеста молодую на телеге в ЗАГС едет, румяная, морально крепкая, нуждающаяся в поддержке свидетелей - так Буратино нуждается в гвоздях.
  Односельчане любуются, на невесту с добрыми улыбками поедателей картофеля глядят - по любви выходит девушка, красивая в моральной чистоте - невинная, и невинность поднимает девушку над событиями, даёт ей больше, чем все ваши Перис Хилтоны дали папуасам из Новой Гвинеи.
  А теперешние не искренние торгашки - что честь раздают до свадьбы справа и налево, слева и направо - в платья рядятся, маникюры и педикюры ладят к ногтям, приклеивают улыбки, локоны взбивают, подбриваются - мать их, да где это видано, чтобы девушка до свадьбы лобок брила - пестунья, а не девушка!
  Красота обесчещенных невест - фальшивая, затёртая до мозолей на внутренней стороне бедра, и не сравнится манекенная красота распутниц с садисткой дикой красотой невинных девушек, что одним движением ножки Днепрогресс поднимают.
  О чём думают кавалеры и гитаристы, когда видят невинную - будто первый снег на шее дрожащего горного козла - невесту.
  О чём молчат гитары из Ивано-Франковска, а стены вокруг социальных институтов падают на безногих шарманщиков?
  Зеваки представляют невинную невесту на брачном ложе в первую брачную ночь, и от представления - поднимается производительность труда рабочего человека, куры по три яйца в день откладывают, словно столкнутые лбам каменные истуканы.
  А, если невеста обесчещена, покрыта позором предков Куликовской битвы - зеваки думают не о её первой брачной ночи, от которой помещик отвернется, а о том, как невеста бесстыдно закинет ноги сначала на плечи свидетеля на свадьбе, а затем - на плечи свадебного генерала - земля ему пухом, склеротику с крабовыми клешнями.
  Я - не роза в ботаническом саду Большого Театра СССР, поэтому честь до свадьбы берегла.
  Двадцать три года мне стукнула, а я уже - передовик производства, знатная крановщица, и народная художница до моего величия не дотягивается, словно потеряла под ногами золотую лестницу карликов.
  После работы спустилась на Землю - с Небес, но не чёрный ангел я - понимаю, что чёрное - неполиткорректно, но я - белая, словно таблетка пирамидона.
  В зеркальце на себя любуюсь - личико красное, обветренное, поэтому - трудовое, тунеядцы завидуют морковному цвету; глазки поблёскивают - виноградины в машинном масле, губы пухлые, влажные, обветренные, даже треснула губа - не дура.
  Вдруг - словно чёрт из каптёрки - поднимается из ада, я сразу поняла, что из ада - поэтому в лоб кулаком ему закатила, будто Солнышко уронила - худой, тонкогубый, очкастый посланник лукавого.
  Лежит после моего удара - ОГОГО - богатырского, признаков жизни не подаёт, поэтому не дрожит, не прикасается ко мне рабочим плечом, как в едином трудовом строю, руки мои не лобызает - неприлично, но в кино красиво, когда главный актёр руки актрисе целует, доярке.
  Я бы вскрикнула, упала бы перед посланцем ада на колени - боюсь тюрьмы с Василиями, - но рабочая гордость не позволяет, а то со мной бы рухнули не только мои надежды на счастливое будущее, а рухнули бы социальные и интеллектуальные преграды, разделяющие людей трёх континентов.
  Он медленно пришёл в сознание, огляделся, ощупал свою голову, и неожиданно засмеялся, легко, сумасшедше - так смеются профессорА и богачи.
  "Девушка, а ведь вы меня - корреспондента газеты "Правда" - повергли, как Владимир Ильич Ленин уронил капитализм с бородатыми волхвами Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом.
  Я не браню вас, а укоряю себя, что не прошёл достаточную подготовку на курсах по общению с трудовыми девушками крановщицами; заподозрил руководителя курсов в предательстве, а он оказался разведчиком, братом Штирлица.
  Для них - шпион, а для нас - почётный разведчик города Сарапул, где много канав, а брезентовые палатки ставят в десять этажей; небоскрёбы из брезента - Нью-Йорку на зависть, пусть американцы корчатся в миазмах, как медведки в серной кислоте.
  Я чувствую себя виноватым перед Отечеством, но ещё сильнее, чем это чувство безграничной вины, от которой в штанах холод, - чувство восторга, что на Свете существует настоящая дружба корреспондента и крановщицы - дружба народов, поколений и людей разных социальных значимостей - так муравей танцует перед мёртвой гусеницей.
  Не меня в лоб вы ударили, а кулаком разрушили стену недоверия, тонкую - словно стенка в бараке - прослойку между рабочим и крестьянкой, колхозницей и инженером-физиком, крановщицей в бесформенной одежде медвежантницы с гор и представителем творческой профессии, героем золотого пера.
  В музее революции видел за стеклом буржуйскую ручку - золотая с бриллиантами - трижды плюю на роскошь буржуазии и целУю - мысленно - ваши озябшие ладони-вёсла.
  Девушка с веслом величественнее, чем медведь с гармошкой". - Корреспондент извлёк фляжку из кожаного щегольского портфеля - не к лицу представителю газеты "Правда" капиталистический лоск и блеск, но в "Правде" больше меня знают о Правде, поэтому промолчала змеёй под колодой. Фляжка блестит, с гравировкой - стыдобища - полунагие (или полуодетые) девушки с оленями.
  Рога бы им пообломала - девушкам, а не оленям!
  Олени не виноваты в явке с повинной к бесстыдниками.
  Выпил, мне предложил, но я отказалась, потому что домой спешу, а в автобусе - неприлично, когда от девушки спиртным тянет, словно за ниточку в театре кукол.
  Корреспондент ластится, но - оттого, что проницательный кабан - руку на плечо мне не опустил, говорил жарко - профессионал, голову закружил без Советского шампанского.
  "Вы - образец морали на башенном кране, выше вас только Космодесантники в шкурах зебры, потому что - полосатые!
  Захмелел я с непривычки, но мне можно, потому что не вино пью, а - Счастье страны, где каждый день - митинг в поддержку трудящихся Африки.
  Девушка, давайте отметим ваш трудовой успех - сто плит за час - в тесном кругу газетчиков и рабочих строительных специальностей - так объединяются две реки и превращаются в песок". - Мужчина с шишкой на лбу засмеялся отрешенно, по-детски, не верил, что в Мире, кроме тортов продаются и люди на органы.
  Я приблизила к корреспонденту своё лицо, хотела заглянуть в глубину черепа - не ад ли в нём с собаками Баскервилей.
  Умная, в избе-читальне изучала книги о Шерлоке Холмсе, убийце из Магриба.
  Корреспондент отшатнулся, прикрыл рот ладонью левой руки, а на ладони татуировка - Владимир Ильич Ленин, Карл Маркс, товарищ Сталин и Фридрих Энгельс в молодые годы.
   "Сто лет я не видел мощной девушки, пробивной, как язвительный прокурор! - корреспондент лизнул рельсу, усмехнулся, будто попробовал на вкус Доброту. - Боюсь я вас, передовица труда, а вы ко мне с открытым сердцем; уверен, что здоровое, долго протянет ради семьи - пламенный мотор революции.
  Здоровая работящая девушка важнее больной анемичной балерины с поднятой выше головы - флаг над Брестской крепостью - ногой.
   Батюшка меня в детстве холил и лелеял, гладил по головке, уверял, что у меня самые красивые загнутые ресницы в Москве, предрекал мне будущее в секретном отделе Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза.
  Однажды батюшка пришёл с работы распаренный, очи сияют синими звездами Самарканда, улыбается, рассуждает о гуманизме советских лесорубов и об эгоизме канадских виноделов, которые варят горькое виски, без нежного вкуса, всё равно, что картофель с сахаром.
  "Сынок мой, Анфимушка - с обоснованными целями под школьной формой! - батюшка засмеялся бегемотом речным; из рукава выпала фотография, где батюшка в обнимку с голой тётенькой, но не моей матушкой - диво дивное, чудо чудное. - Сделайся единомышленником тайваньских близнецов, они похожи на памятник терпимости, дружбы с чернокожими братьями.
  В ЮАР афроафриканцы верят, что половой контакт с белой девственницей излечивает от СПИДа - обман; клевета на белых девушек, а наивные дикари с кольцами в носу, с бамбуковыми копьями и тростниковыми юбками - доверчивые, как курица в зубах лисицы".
  "Батюшка, а для что мне в памятники, если я молод, развит, сдаю нормы ГТО, посещаю тайный кружок Ворошиловских стрелков, умён, словно пять Фридрихов.
  Вот вы лелеете мечту, что я стану агентом ЦК, аудитором, беспощадным генералом песчаных карьеров.
  А к чему это?
  Хорошо ли это?
  Вы утверждаете, что - правильно, а сами не знаете цель жизни человека, нашего предначертания, смысл жизни.
  Не говорю, что вас зомбировали, но балерин к вам подсылают постоянно, для пропаганды, чтобы у вас мозги превратились в урюк, как спиной мозг у ишаков.
  Как же вы - хулитель прекрасного, алкоголик - говорите, что в секретном отделе мне понравится, если даже не знаете для чего живёте, обалдуй с красным носом неудавшегося клоуна?"
  Папенька в ответ на мои обвинения сказал, что я - философ, глупый и трусливый, оттого, что не соображаю, что гибкая балерина с поднятой выше головы ногой по деньгам дороже, чем вся экономика Анголы.
  Но за свои убеждения я сложу голову здесь и сейчас, а мою смерть папенька оформит, как геройский поступок, будто бы я остановил грудью сто мальчишей-плохишей.
  Мне бы дали Звезду Героя Советского Союза - посмертно, а батюшка купался бы в славе отца - балерин привлекал бы рассказами о моей сложной судьбе, об омерзительных предложениях капиталистов и о компоте, от которого я дристал, как соловей в аквариуме Московского зоопарка.
  Убил бы меня батюшка, да спасло его тщеславие и голод - потянулся за кабаньей ногой, да упал неловко - виском о ножку стула - беда-то какая: ах, даже не узнал, что ему уготовлено в последующей жизни индусов, когда человек превращается в крокодила, будто бы и не рос человеком, а жил в человеческой шкуре, а сам - крокодил-крокодилыч.
  Крокодилы Солнце глотают - я вычитал у писателя сатирика Корнея Ивановича Чуковского - и верю в вероломность крокодилов, в их осуждения, которые желтыми лучами таятся в уголках лукавых рептильих очей - так Снежный Человек прячется в холодильнике у Снегурочки.
  Муж Снегурочки - Дед Мороз любовников жены по шкафам ищет, но в холодильник не заглядывает, потому что не по сюжету, чтобы любовник - как кусок ветчины - в холодильнике скрывался от Правосудия законного мужа.
  Супруг - без натуг! - корреспондент наладил словесный мостик между нами, говорил умно, с нотками цейлонского чая в дрожащем голосе: - Мотоциклы, мопеды - вонь от них бензиновая, а к - чему?
  Разве Творец задумал нас, чтобы мы вдыхали вонь бензина и работали в секретных отделах?
  Неловко мне - чистому, откровенному, с высшим образованием, когда трёх макак скушал на экзаменах - рядом с вами, замарашкой, полуграмотной, без красного диплома Института благородных девиц, где девушки живут на особом военном положении, в землянках, ногу выше головы поднимают без смысла, а без смысла - всё равно, что прыгнуть с третьего этажа на велосипед без седла. - Корреспондент махнул рукой, промокнул слезу - то ли от ветра, или от избытка преступных чувств самоосуждения - так преступник на параше раскаивается, что скушал запасы вертухая. - Я скандалил с редактором - нельзя, чтобы в общественной столовой на столах балероны ногу выше головы поднимали, словно изверги, и только что из ада выскочили,
  Обтягивающие панталоны, подкрашенные глаза, румяна на щеках - бесполые гренадеры из армии итальянских карабинеров.
  На одной ноге стоят между тарелок с пахлавой, бужениной и стаканов с компотом, а другая нога - выше головы поднята - шарж на балерину, потому что между ног - гусиная лапка у балерона - пожизненная каторга, страсть, если человек больше любит женщин, чем балеронов.
  Наступил мне в компот, лиходей, улыбается, приглашает к душевной беседе на диване в приёмной газеты.
  Я понимаю, принимаю балерин, когда девушка с ногой поднятой выше головы на столе среди стаканов и вилок: но не уважаю балеронов - для меня лучше рабочий с молотом, чем балерон с поднятой выше головы ногой - мУки Египетские, мать их трижды через колоду.
  Я с негодованием отверг балерона, и задумался: что, если рабочая девушка - крепкая, работящая, с широкими бедрами, мощными ногами, обветренным лицом монашки - вместо балерона украшением встанет на стол среди закусок, борща, миски с чёрным антикварным хлебом.
  Прелесть, тяга к жизни, стремление в Будущее!
  Время, вперед!
  Трубите, горнисты в коротких штанишках!
  Рукоплещите, шпалоукладчицы в красных косынках!
  Рабочий полдень в Академии наук или Академии художеств: на столе - среди яств - девушка крестьянка под руку с девушкой рабочей - ах, как взбудоражит кровь старых академиков, наведет их на новые мысли в науке - всё для блага Человечества - на пользу Отечеству.
  Мой проект - "Рабочая и крестьянка вместо балерины и балерона на столе среди кувшинов и мисок" - получил одобрение в высших эшелонах старцев: бороды ниже пояса, а всё - туда же, ниже пояса смотрят, в ад, где пляски чертей и зловоние из глоток грешников.
  Но оппортунисты, плехановцы, насмехаются, тормозят, находят разлад, уверяют Партию и Правительство, что балерина с поднятой выше головы ногой - эпохально, привычно, а рабочая девушка и крестьянка на столе - ХМ! - конечно, если бы ногу выше головы подняли, то - революция, новшество даже для стран Первого Мира, как паук из золота.
  Но - противоречие - если рабочая девушка или крестьянка на стол заберется в общественной столовой и ногу выше головы поднимет, то сразу же потеряет статус рабочей или крестьянки, перейдет в разряд неявных балерин: шило на мыло поменяли, как в бане третьесортных шахтёров.
  Любопытный философский казус: балерина с серпом или молотом остается балериной, даже пикантность приобретает художественную, а шпалоукладчица или доярка с ногой поднятой выше головы - не превращается в балерину; дорога в один конец, как на эшафот! - Мужчина присел на рельсу, уронил голову, плечи его затряслись мелкой гороховой дробью развенчанного вора. - Жизнь - голодная молодость, когда досыта никого не накормишь, но все танцуют и поют - беззаботные островитяне.
  Неловко мне с партийным мандатом в кармане, отвергнутый человек с белыми ягодицами - злобно, пОшло, но - правда - белого кобеля интернационально политкорректно не перекрасишь в Нельсона Манделу.
  Предлагаю вам, крановщица Елена Кольцова - переходите ко мне на работу в отдел пропаганды сельского хозяйства газеты "Правда", с ветки на ветку перелетите - не заметите, как подъемный кран сменится столиком в общегазетской столовой - так волшебник Дурдолио не замечает, что сменил пол.
  В рабочий полдень - в телогрейке, с гаечными ключами, в кирзовых сапогах - подарок Родины, вставайте на стол, подпрыгивайте - пусть танец "Яблочко" - среди тарелок с гречневой кашей и стаканов с компотом из сухофруктов; ваш труд возвысится до творчества, и - кто знает - может быть, через десять лет получите Орден Трудового Красного знамени или Звезду Героя Труда.
  Откормят вас на убой, потому что вы - образцово-показательная девушка с грудями шестого непонятного размера, словно гора Джомолунгма и гора Казбек столкнулись на Среднерусской равнине". - Замолчал, с надеждой на меня смотрит, руками шарит по моим карманам - ищет зацепку, чтобы сдать меня палачам - так повар ощупывает любимого индюка.
  "Смотрю на вас, товарищ член-корреспондент газеты "Правда" - настоящий партиец с носом-пуговкой, - снисходительно потрепала корреспондента по правой щеке, а на левой щеке - чёрт у него сидит, приклеился. - Вы уже устарели, даже пейсы поседели и висят потухшими виноградинами на австралийской лозе.
  Всех газетчиков одним танцем "Яблочко" не удовлетворю, найдутся и те, кто назовёт меня скрытой балериной и потребует, чтобы я ногу выше головы подняла - бессмысленно для крановщицы, и я уверена, что на того человека я посмотрю волком, а он для меня превратится в зайца.
  Человек-заяц перед человеком-волком - думала ли в то время, что по улицам Амстердама пойдут в гей-параде гордые обнаженные зайцы и волки в человеческом облике национального большинства.
  Чужие прилетят с дальних Планет - и вместо ленинской Библиотеки восхвалят гей-парад зайчиков в Амстердаме - так короли приближают фаворитов в полосатых чулках, но отдаляют генералов и академиков.
  Бросьте на меня быстрый пристальный взгляд, нахмурьтесь, как базарная баба над ведром с тухлыми бычками, добавьте поспешно, и в слова добавьте мёда - назову вас Сахаром Медовичем.
  Может быть, я не права, что не прыгаю с радостью вам на шею, не бегу в газету "Правда" и не танцую в телогрейке на столике в столовой, где всегда идёт дождь из денег.
  У меня гранитные ягодицы и железное сердце Дровосека.
  Если Родина создала меня трудовой девушкой, то и усиленное питание не поможет вам, газетчикам, чтобы раскрыли мой талант и оценили, что телогрейка важнее бального танца; а я ведь тоже ногу выше головы поднимаю, но никому не покажу, потому что - скромница, и не пришло ещё время гордых поднимальщиц ноги выше головы.
  Хорошо ли это, когда девушка майским шестом возносит ногу выше головы?
  В поднятой выше головы ноге - смысл и цель существования человечества?
  Или поднятая выше головы нога девушки - путь в ад, каменистая тропа с отравленными стрелами, призраками в стенах, ловушками с адским огнём, чёрными жуками-навозниками?"
  "Может быть, выйдите за меня замуж, красавица с дольками лимона вместо глаз?" - газетчик упал на колени, рыдал, клялся в вечной любви к историческим ценностям, усмехался, словно только что узнал формулу пространства-времени.
  Я думала, что от пьянства его искренность и эмоции, но когда взглянула в глаза, то - бездна шагнула навстречу мне, оскалила зубы дракона - значит - любит меня газетчик искренне, по-южно-сахалински, без кожно-венерических болезней.
  На всё ради меня готов, даже на принудительную кастрацию - знак доброй воли педофилов.
  Он не услышал ответ, засуетился, стал похож на речного краба, мелко двигался, совершал множество бесполезных движений - динамо-машину ему к рукам и ногам - атомную станцию обогнал бы по производству электроэнергии.
  Протянул мне книгу - тонкую, белую, грязную, будто она только что подвиг совершила в Белорусских болотах.
  "Возьми, Елена, в качестве свадебного подарка, знака дружбы и - пусть публичное бесчестие станет мне памятником, если книга не отомстит за меня, не взовьётся соколом и не подарит любовь, словно не книга, а - автомат Калашникова в мозолистых руках бельгийского партизана.
  До встречи с тобой мне казалось, что я - талант, всё своим руками и мозгами, а мозги у меня - коровьи, с рогами.
  По дороге к тебе встретил трёхсотлетнего колдуна - прорицателя; о возрасте он мне сам сказал, и я поверил, потому что - зачем колдун бы соврал - старый, с копытами между ног - висят тотемно, болтаются, иногда стукаются друг о дружку, и стук их подобен гулу коллектива на профсоюзном собрании на автозаводе имени "Лихачёва".
  Я брал интервью у передовика производства на заводе "Лихачёва", брал, брал, да и не понял, как в его кровати оказался с бутылкой водки в зубах - прошлое, но на нём базируется настоящее с дирижаблями, ракетами, собаками в Космолётах - удивятся инопланетяне, когда из первого Космолёта с Земли на их Планету шагнёт говорящая собака Белка, а за ней - хвост в хвост - Стрелка.
  Не в собаках Счастье, а в собачьей шерсти - густой, лечебной, мягкой, словно щёки умирающей бабушки.
  Прорицатель подсадил меня на высокий стул - сам бы я не забрался - высоко, поэтому я руку старца принял с пониманием, с чувством внутренней благодарности - так девушка принимает от седовласого любовника кооперативную квартиру в Сокольниках.
  Прорицатель долго смотрел мне в глаза, ласкал бархатным взглядом опытного стяжателя, и, когда мУка в голове моей достигла пика Коммунизма - исчезли звуки, формы, цвета и мистика, колдун прошептал мне в левое ухо - из мозга в мозг его мысли летели паровозом имени брата Черепанова:
  "Утверждение личности становится для корреспондента главным, если корреспондент к солидному возрасту ещё не женат, и его проект - девушка в тулупе и кирзовых сапогах на столе в редакционной столовой - не прошёл, провалился в болото.
  В другие времена рыцарь мечом и оралом пробил бы путь к танцам на столе, но в нашем Обществе - Труда и Обороны - тенденции к независимости сменяются карьерным ростом, когда не девушки на столах танцуют, а - мужчины в красных рубахах и с Тульским самоваром - символ власти - на голове.
  Батюшка колдун меня часто в детстве заколдовывал в диковинных зверей: жаб, хомяков, ящериц, змей.
  Получу двойку по чистописанию - в жабу; по чтению - в паука, по математике - в лисицу: не хватало у батюшки сил превратить меня в диплодока или тираннозавра, а певицу Алёну Козловскую превратил в преродактиля, старый предатель с запахом гуталина изо рта.
  Однако при всей своей тотальной глупости и трусости батюшка захлебывался смехом, когда я в шкуре жабы танцевал - подлый, омерзительный, шаткий в своём презрительном облике - шут гороховый я.
  Парень - предсказываю - если не добьёшься милости у девушки крановщицы - гореть тебе в аду на одном костре с моим батюшкой; по очереди вылизывать вам сковороду с греческим оливковым маслом, парить ноги в серной кислоте, а из кислоты доносятся - хохот, скрежет зубовный, карканье и вой проверенный, подобный вою амстердамца, увлеченного шотландцем в юбке".
  Колдун прорицатель сгорбился под грузом лет и знаний, вышел из кабинета, а я кричал ему в спину оскорбительное, плевался, топал ногами, размахивал руками, брызгал потом со лба, проклинал колдуна проклятиями друга по пьянке, единомышленника по выгребанию сортирных ям.
  Зачем старый горожанин выделил меня из безликой массы Москвичей и предсказал дурное, будто я - кладезь мудрости с русалками на дне?
  Я не просил предсказаний; не нужны они мне, подобно жеванным старым носкам.
  Высказался старый углекоп, а я теперь чувствую себя нелепо, безграмотным рысаком с Московского ипподрома чувствую.
  В детстве также страдал, когда на пляже присел в кустики по нужде, а на пляж прибежали три молодые доярки - бесстыдницы, крепкие - сыр пармезан, а не девушки.
  За мгновение скинули с себя одежды - под сарафанами - голые ладные тела с разными сладостями, но мне в кустах не до сладостей, потому что - страдал на корточках, как Орфей страдает в аду с псом Цербером.
  Девушки купались, затем загорали, потом снова купались: судачили о женихах, о Принцах - куда же без Принцев на крестьянском пляже, больше похожем на конюшню, чем на Рай для миллионеров.
  Молодые - учили друг дружку целоваться - привольно им на песке, сообразительным, а я страдал невыносимо - узник кустов.
  Ветки на ветру хлестали меня по щекам и глазам, выдавливали слёзы - в концлагере позавидуют; сухостой колол в оголенные ягодицы, в руки, ножи осоки делали обрезание, резали бёдра в кровь - каторга для мальчика.
  Налетели мухи - зеленые, толстопузые, погребальные, - подумали, что я умер, потому что дух от меня тяжелый шёл, опарышный.
  Мухи кусали, оводы откладывали под кожу яички - поделом мне, страдальцу, который не спас своё тело, а честь в кустах берёг, словно дал обет генералу армии Рокоссовскому.
  Слепни жалили в уши, за язык, и призвали - когда устали - армию гадюк, шмелей, ежей, жуков-навозников, тараканов и муравьёв разных национальностей - краснокожих, чернокожих, белокожих, желтокожих - маленькие ягоды с моей кровью.
  Комары по своей малости - по сравнению с гадюками - меня уже не пугали; знал, что умру от укусов через час - да вольно станет на том Свете, главное, что не вышел из кустов, честь сберёг, а то доярки подумали бы, что я - маньяк.
  Одна из девушек - крепкобедрая, дубовая, с дынями на грудной клетке - отошла от подружек - красавица умопомрачительная с волосами, ниспадающими ниже ягодиц; нимфа, нимфоманка с глазами цвета дождя.
  То ли по нужде отошла, то ли прутик ей понадобился, чтобы подружку шутки ради по обнаженным сахарным ягодицам отхлестала бы - никто не поймёт девушек; может быть, цель жизни этой доярки - сломать прутик в кустарнике вокруг пляжа, похожего на либерала Каутского в юности, когда бороду брил.
  Увидела меня, запнулась, но подружкам не докладывает, со мной не разговаривает, а только смотрит - то ли укор в её очах, то ли понимание момента, то ли жалость ко мне, но - никак не любовь Вселенская, где все братья - инопланетяне.
  Грудями ветки растолкнула - пышные бутоны в зелени, мхом лобка заигрывает со мной, а живот у доярки плоский, как модель Земли в представлении древних алхимиков.
  Отрадно и благолепно мне на душе стало, что девушка без любви на меня взирает, как на полено, даже без ненависти и без презрения, словно я - книга без букв; взвыл я североморским волком, побежал из кустов - на четвереньках, штанишки не подтянул - до Киева добежал бы, но не прошёл бы через границу, оттого, что с заплаканным лицом и без паспорта имени Маяковского.
  Кричал куликом на болоте:
  "Рыбаки! Багор мне в спину!
  Сеть мне в ноги, гарпун - в ягодицы распростёртые, полевые!
  Жабы! Змеи - в Китай, на пиршество!"
  Молодой, горячий, поэтому ум на разум в тот миг поменял, иголки в голове, как у Предводителя страны Оз.
  После встречи с колдуном я ощутил себя мальчиком без штанов, маньяком в кустах, пустым местом в покоях Императрицы Екатерины Второй.
  Но вы, Елена, заполнили пустоту отчаяния в Космосе моей души - хоть сейчас портки приспущу и в кусты - за обнаженными доярками на пляже подглядывать.
  Воспрял спелым помидором!
  Помилуйте, сударыня, как не воспарять, если вы - жизнеутверждающая - действуете на меня, как органическое удобрение на рассаду капусты - благоприятно действуете". - Корреспондент хлестал себя по щекам, через великую муку проходил - потому что любит меня, по-своему, по-корреспондентски - подло и беззаветно.
  Книгу взяткой предлагал, но я умная - за книгу свою честь не потеряю, отшатнулась, прикрыла рот уголком Оренбургского пухового платка - дорогой платок у меня, пушистый, мягкий, как гусёнок:
  "Отчего же мне свою книгу предлагаете - дар бесценный, потому что мудрость для девушки превыше плотских забав на оргиях с миллиардерами.
  В Москве много достойных балерин и оперных див, художниц и танцовщиц, - все ногу выше головы поднимают - псы востроухие, эльфийки.
  Облачите учительницу пения в тюремную робу - получится поддельная крановщица с отсутствием грудей - нет груди у учительниц пения, а у учителей труда красные птичьи лапы.
  Я же недостойна ваших творений - качайте меня на руках, но книга ваших стихов - предел мечтаний крановщицы; не возьму, потому что не облегчит моё существование - в восторг приведет, даже до умиления - спала бы с книгой вашей, как с мужем - ногу бы на неё закинула, обняла по-цыплячьи".
   Корреспондент в ответ покачал узкими пластмассовыми плечами - шут казарменный, прапорщик журналистики, ответил с грустью миллионов иудеев в надтреснутом глиняном голосе:
  "Разве вы не видите, крановщица, наше Будущее с Первомайскими флагами и гробовой доской?
  До гробовой доски мы вместе - старые, песок из нас посыплется, как из разбитых песочных часов, но мы вместе - залог будущего мирного сосуществования кошек и собак.
  Взаимоотношения полов кошек и собак - основное в Будущем, и мы доживём до того счастливого мига, когда сломленные кошки объявят собакам амнистию.
  Не знаю цель жизни кошек и собак - живут и без цели, но мы рука под руку - видите - я разрумянился от розовых мечт - пойдём по Красной Площади, на которой, к счастью, не сыграет духовой оркестр".
  Корреспондент с негодованием вложил свою книгу мне в широченный карман рабочих ватных штанов, прикрыл мои глаза тонкой ладошкой собирателя подписей.
  Я с негодованием наступила на ногу корреспондента, затем оттолкнула его, будто грибы собирала в Тучково и отмахнулась от медведя с цыганом.
  Мужчина всхлипнул, упал на гору стекловаты, чесался, брыкался, словно лиса в муравейнике:
  "Полноте, душечка!
  Не сразу в жёны, но станцуйте на столе в нашей столовой - польза обществу, вам приработок, а академикам журналистики - лечение нервов - не обидятся, старые страусы.
  Премию получишь - компот, - на Кремлёвской стене твой портрет вывесят в ряду портретов вождей и Фаины Каплан.
  Ничто не даётся нам так дешево, как танец девушки на столе, и ничто не ценится так дорого, как танец почётной крановщицы в бане.
  Я часто танцую в бане - если организм расслабляется, то пусть и душа танцует вместе с балероном Нудиевым". - Корреспондент усмехнулся, выплюнул клок стекловаты - спутал стекловату с сахарной ватой.
  Я уже почти дала своё согласие, протянула руки помощи к будущему мужу и покровителю - так сова тянется к Луне, но вдруг, будто на вилы в сарае напоролась:
  "Ах! Милосердие!
  Да как же это возможно, чтобы без суда и следствия я взобралась на стол и танцевала честная; я же не балерина с клеймами позора на пятках.
  Может быть, и бросилась бы в омут с головой - купаюсь часто, плаваю лучше русалок - выплыла бы и в вашей редакционной столовой, где на ужин подают газеты.
  Но, вдруг, появится на званом обеде настоящая профессиональная балерина-лебедь, в жабо, обнаженная, потому что балерины всегда танцуют нагие на столах среди бутылок - так завещал Нострадамус.
  Я - одна сторона - светлая, и балерина - тёмная сторона, потому что моральных принципов у неё нет под юбкой, оттого, что и юбки нет.
  У меня тоже нет юбки; крановщицы в меховых штанах с ватой - холодно нам на вершине айсберга.
  Но у меня ниже пояса - честь и достоинство, а у балерины между ног - позор и разврат, грех и ущелье слёз, и из ущелья доносятся вопли стяжателей, плач стихийный и удары по щекам.
  Я - материя, балерина - антиматерия.
  Если столкнёмся на столе: я - величественная, передовик производства, крановщица профессиональная, девушка с Будущим, при деле, строительница домов и Коммунизма, потому что в домах живут коммунисты; и балерина - остров капитализма в стране Советов.
  Произойдет взрыв; балерину разнесёт на атомы, а я уцелею, потому что моё белое тело никогда не чувствовало волосатые лапы мажордомов.
  Что я скажу родным и близким разорванной балерины?
  Как загляну в глаза Деду Мороз, который принесет балерине подарок на Новый Год - новенькую иностранную машину БМВ?
  Неужели, танцы - война?" - я горько зарыдала, присела рядом с корреспондентом, гладила его ермолку, она набухла от сырости, словно белорусский сыр в Чернобыле.
  Корреспондент заметно побледнел, затем позеленел, подстраивался хамелеоном под хмарь.
  Мысль о том, что я столкнусь с балериной - превратила корреспондента в ящерицу, варана, он бил по земле хвостом, затем лениво перетёк в облик человека, только зубы жёлтые - козлиные - торчат над нижней губой паралитика.
  "Я заслужил большую человеческую порку от татаро-монгола и, кто знает? Гагарин? - может быть, поумнею - изумруд в бриллиантовой оправе.
  Носки мои - шерстяные, с жиром барсука - ношу с радостью, здоровье прибавляют, но ум - ум от барсучьего жира не вскипает, не встаёт грудями - нет грудей у ума - на разрешение вопроса: Что делать?
  Голая балерина и крановщица в тулупе, кирзачах и ватных штанах - столкновение на столе среди чашек с компотом и бутылок шампанского Дон Периньон.
  Кто победит - поднятая обнажённая нога, или трудовая доблесть в Оренбургском пуховом платке?
  Красиво - ватник против голого ребристого ершового тела.
  Стыдно мне, положу руки на плечи и скорблю, что не думаю о Будущем, когда исчезнет различие между мужчинами и женщинами - мужчины превратятся в угловатых женщин, и все, как одна - поднимут ногу выше головы.
  Только для кого поднимут, если мужчин не останется, а - только пыль вулканическая и пепел, а на пепле следы копыт".
  Корреспондент попытался облобызать меня, пыхтел, сопел, потел, кажется, мечтал, что я оттолкну его - не виноват, и сраму не поимел, потому что - мужчина.
  Но я с неожиданным для себя проворством, залезла в портфель корреспондента, выхватила паспорт гражданина Советского Союза, плакала, зло кричала на галок - они обступили нас, ждали, когда умрем - накричалась всласть, даже охрипла, а затем с ненавистью бросила горькие свинцовые слова в уши корреспондента:
  "Стыдно!
  Что со мной?
  Разве не розы на щеках распустились - распутницы?
  Вижу ли я Будущее с летающими медузами?
  Когда я сержусь, то вы становитесь для меня прекрасным молотобойцем в обтягивающих штанишках прозорливого шалуна.
  Подпрыгните, затем снова подпрыгните - повторяйте прыжки - нормализует работу кишечника и гонит кровь в мозг, а мозг без крови - камень, мрамор.
  Беседуем с вами, а за это время я пять шпал положила бы, десять плит перенесла на новый этаж - потеря драгоценного бриллиантового времени, но не жалею почему-то, наверно, оттого, что я - недостаточно морально окрепшая, нет во мне мужского стального стержня, ошлифованного рашпилем деревенского кузнеца.
  В школе нас приняли в члены профсоюзом учеников - забавно, даже уши не покраснели от счастья; у лисицы уши не краснеют, а у тушканчиков краснеют, потому что тушканчики - съедобные, как булочки за три копейки.
  Для профсоюзного билета нужна фотография три на четыре, дорого, муторно, но мы предлагали фотографам дополнительные деньги, и они - зайцами по кочкам - старались.
  Я с содроганием в нижних конечностях - красавица лесная, русалка - вошла в таинственный мир фотолаборатории, будто без ног на паралимпиаду.
  Не было в наше время олимпиад инвалидов, но я - предчувствовала, потому что всё, что должно произойти - обязательно произойдет, как в сказке о невесте и дробовике.
  Фотограф - потасканный клоун средних лет, на лице печаль многих поколений скифов и висячие усы, похожие на висячие сады Семирамиды - внимательно оглядел меня, взял за плечи, поворачивал, словно искал точки соприкосновения с прекрасным.
  У меня появились тенденции к независимости; я сразу захотела жить в лесу, охотиться на седых белок с мутными глазами тюремщиков, взлетела мыслями к орбите Плутона.
  Фотограф отвернулся от меня, бормотал чуть слышно, словно разговаривал с дУхами тьмы:
  "Наша семья жило небогато на Ростовщине, иногда амстердамцев ели - по праздникам.
  Я ходил по улицам раздетый и разутый - страшно, холодно, стыдно, но костюмы мне никто не предлагал; били меня, осуждали и предрекали быструю смерть от мучений совести.
  Мечтал ли я о том, что стану фотографом, разорвусь на части, употреблю свою молодость на благо людей - так курица на сковородке жертвует собой ради полярников.
  На скамью подсудимых не стремился, поэтому не воровал, но попал в узкий круг почитателей таланта писателя Льва Николаевича Толстого - страшный кружок, вспоминаю - и на коже начинается война мурашек против мелких волосков.
  Превозмог себя - сжёг товарищей по кружку, а книги Толстого облил сахарным сиропом - пусть потомки разбираются в хитросплетении судеб Наташи Ростовой и её многочисленных полюбовников - клубок змей, блуд, грех с нечистотами из адской дыры! - глаза фотографа покраснели, с языка слетала ядовитая зеленая слюна гадюки. - Для кружков ли живём?
  Бросить в огонь всех!
  Наташу Ростову - на дыбу за нарушение морального облика графини! - чуть успокоился, отпустил меня, прошёл к фотографическому аппарату, засмеялся, и тут же перешёл на плач - грустный клоун на вечере юмора. - Вы, девушка - не Наташа Ростова, и мечтаете не о жениха а - о фотографии три сантиметра на четыре сантиметра - городской стандарт, как и длина луж после дождя.
  Длина и глубина луж регламентированы, закон - Президиума Верховного Совета СССР.
  Каждая девушка мечтает о карьере киноактрисы - ничего не делать, получать подарки, ездить по разным странам и континентам, спать с Принцами, купаться в шампанском, и вы, полагаю, тоже в душе артистка погорелого театра грёз.
  Раздевайтесь догола, присаживайтесь на стульчик и скривите лицо в улыбке, соответствующей, профсоюзной, молодой и задорной, как у кочегара паровоза "Овечка".
  Не стыдитесь, потому что я не мужчина, а - фотограф, и значит - доктор образов, а перед доктором вы не робеете, не конфузитесь, не прячете манатку за жалкой улыбкой поедательницы сладких груш.
  Английская Принцесса - оплот морали на Земле - не конфузилась - обнажённая выходила и с милым дружком, заслужила лесть и ласки простолюдинов, овечка не доенная.
  И вы не робейте - вы же в молодости, бамбук зеленый.
  Через двести пятьдесят миллионов лет от моего фотоателье не останется и песчинки, и от нас с вами - атомы и молекулы, но память о вашей фотографии - останется, может быть, и через пятьсот миллионов лет, когда диплодоки выгнут спины - красиво, с достоинством вымерших декабристов".
  Фотограф возился с аппаратом, я недоумевала - зачем раздеваться донага, если нужна фотография головы, но раздевалась, не смела - оттого, что ещё мне четырнадцать лет - противоречить старшему, работнику фотоателье, где куются картинки, возбуждающие воображение передовиков производства.
  Фотограф обернулся, скользнул взглядом по моему обнаженному блистательному лебединому телу, долго взгляд задерживал, словно осматривал подкову на копыте жеребца.
  Обидно мне, даже не растеряна, но любопытство гложет - зачем нагая, если только голова на фотографии, голова всадницы без головы.
  Фотограф - оттого, что мудрый, или прочитал мои мысли - проговорил бархатно, с едва заметной дрожью сломанного трамвая:
  "Глаза человека - ворота не только в ад, но и в душу, к мечтам.
  Вы, девушка - когда нагая - широко распахнули очи, бабочками капустницами они у вас поглощают Мир капусты.
  У нагих девушек выражение лица иное, чем до раздевания - закон, не мной открыт, я не Диоген в бочке.
  Стыд обнаженности, первых капель юности придаст вашему лицу на фотографии для профсоюзного билета нежность, умиротворение - он - испуганный, полный страдальческого непонимания и артистического восторга - выгодно отличается от наглого, беспринципного взгляда, уверенной в себе отличницы.
  Девушка на фотографии - не выгоню из себя мысль, что она нагая - жена лукавого.
  Жалко мне себя, чувствую себя евнухом в гареме персидского шаха, но ради своей профессии хоть кухонный комбайн скушаю - всё мне по плечам и по зубам".
  Фотограф замолчал, сделал фотографию - до сих пор одну из карточек - запасную - храню; умиляюсь восторженным широко распахнутым - словно ноги прима-балерины - очам, в которых плещется озеро надежды".
  Корреспондент внимательно выслушал, даже покачивался, словно тростинка в сельской бане.
  В деревне я часто ходила в баню - много народа, два отделения - женское и мужское, жарко, сложно, а в глазах банщика и женщин - пивные бутылки; сердце щемит среднерусской тоской с равнинами, буераками и мудрыми доярками под коровами.
  Вдруг, будто из пушки в желудке выстрелили, корреспондент газеты "Правда" рассмеялся: стучал себя ладонями по ногам, заливался по-детски, наивно... убила бы его, если бы получила разрешение от партии:
  "Зачем я живу, если меня фотограф в детстве не приглашал на праздник раздевания?
  Сколько фотографий загублено - и не видел я себя на фотографии в Лунном свете, не распахивал глаза степными колодцами.
  Кто знает цель существования человечества, нашу последнюю пристань?
  Высочайшее смешиваем с низменным: первые люди страны - академики, прима-балерины, заслуженные и народные деятели искусств - погрязли в оргиях, чревоугодии, словоблудии, словно каждому в глаза воткнуты гвозди.
  Существует только один тип девичьей красоты - девушка производственница; и пусть северный ветер выдует мне мозг, если я поставлю нагую балерину выше крановщицы.
  Редко трезво смотрю на девушек, но сейчас - моё право на жизнь даёт мне возможность рассмотреть твою душу, Елена.
  Вижу твою оболочку, ауру, и она - обнаженная, словно статуя Венеры в объятиях сатира.
  Объятия - много о них знаю, но - однобоко - о мужских объятиях, о запахе табака от кителя и о пучине позора, в которую ввергается молодой солдат с пушком на ягодицах.
  В армию я попал случайно, устроился писарем - позорно, но тепло, в Рай не положено писарям, а - при генералах, как каблук при ботинке.
  Ластился я к старшим по званию, расплачивался за своё мирное существование, и даже в страшных снах не видел себя в ином обличии, кроме чёрта в шкуре сержанта.
  Я попирал людские и нравственные нормы, плевался на фотографии членов ООН, бросал вызов общественной морали - купался в котле с борщом, а затем разносил борщ по генеральским покоям - так царица Нифертити травила любовников.
  Однажды - в ночь перед Рождеством - я взобрался с ногами в кресло - милый птенчик с ногами сорок шестого размера, читал Устав Воинской службы, покорно изучал, с осознанием, что я не один во Вселенной, живу без страха, с обновлениями каждый день, как в кино.
  Ко мне мягко - индеец по осенней листве - подкрался Маршал Советского Союза, умудрённый опытом политик, отвергший человеческие страсти.
  Маршал приосанился - ягуар, ехидно двигал усами, а нос - орлиный, с картошкой на конце - ужас, Апокалипсис, а не нос.
  Маршал дышал тяжело, пьяно прищурился, сел на меня - грузно, тяжело - я заскрипел, словно старый стул под ягодицами циркового слона.
  Я загородил личико руками, отгораживался от ужасов военной службы, а до приказа - сто дней, как до эшафота.
  Маршал без замаха ударил меня кулаком в сплетение рук - сильно лягнул - боевой конь: борозду испортит и глубоко вспашет.
  Закричал тонко, поэтому - страшно, по-козлиному:
  "Не сметь!
  Уходи из армии!
  Немедленно уходи с орденом!"
  Он со страхом вскочил, опрокинул яшмовый столик (я приготовил для себя закуску на вечер: ликёр "Шартрез", хлеб, буженина, мидии), широко раскрыл рот - зев льва, забился в угол, плевался в мою сторону, словно увидел ожившую тёщу.
  "Я позову на помощь десантников, полосатых, как зебры!
  Они тебя поставят на кочки!
  Научат материнской любви!" - корреспондент прислонился к колесу башенного крана, с хрипами старого алкоголика дышал, приходил в себя, словно только что убежал из морга.
  Черты его тяжелого лица изменились; превращался в козодоя.
  В слепой ярости жителя гор дернул меня за левое ухо, подхватил на руки и понёс в ЗАГС, как драгоценную амфору с греческим маслом.
  Три шага сделал, устал, дальше я его в ЗАГС несла, походка у меня грузная, но уверенная - дверь в Будущее моя походка! - женщина рассказывала и выходила из автобуса, словно боялась, что слова каплями дождя зависнут в невесомости.
  Выпала, поднялась, погрозила кулаком в небо, плюнула в закрывающуюся дверь, словно плевок - прощание славянки:
  "Ироды в автобусе!
  Никто честь свою пожилым людям не уступит!
  До обморока довели пожилую крановщицу!
  Маменька моя в могиле с дядей Колей перевернется, балахна!"
  Георгий отвлёкся - новые пассажиры сжали, протолкнули - так пороховые газы выталкивают пулю.
  Георгия вжало в невысокую девушку - нагая, с невыразительным взглядом терапевта - лицом к лицу, грудью в груди, гениталиями в гениталии - жизнь по-французски в Московском автобусе.
  Георгий глотал мысли, натужно улыбался, словно только что воскрес после поездки в Антарктиду:
  "В голую девушку упираюсь, как морж в сук на берегу.
  Курьерша моя не видит, но рядом, а эта девушка видит ли меня в семейных трусах и в майке образца одна тысяча девятьсот шестидесятого года?
  Догадывается ли о том, что я вижу её голой - с ореха ободрали скорлупу.
  Ой! Кто колоколами на мудях мне между ягодиц устремляется, будто я не человек в автобусе, а - ворота в крепость?"
  Георгий отвлёкся от девушки, ёрзал, пытался уйти от мужчины сзади, и мужчина - не видно колоколов, но ощущаются стыдом на покрасневших щеках Георгия - с колокольчиками на причиндалах.
  "Девушка, сложИте крылья, мне в глаза перья лезут!" - мужчина справа вскрикнул, словно нашёл на поле боя убитую матушку, с которой расстался десять лет назад.
  Георгий с удивлением повернул голову: мужчина в треуголке, в розовом кителе с золотыми эполетами, укорял девушку-курьершу, вертел головой, словно отмахивался от гигантских крыльев ангела.
  То, что мужчина обнажен ниже пояса и с колокольчиками на мошонке - Георгий догадывался, но не видел в толчее - пятнистые ноги, полосатые ноги, волчьи хвосты - смешение Миров, попрание высоких идеалов - смешалось, но мало кто удивляется новому виденью, будто каждому засыпали глаза кокаином.
  "Он увидел у курьерши крылья, - Георгий стиснул зубы - сзади напирали колокола, спереди упирался в обнаженную девушку, как в мечту с поднятым забралом. - А дальше: голая ли для него курьерша, или в свадебном платье, но с крыльями-руками.
  Почему не удивляются, а охраняют свои носы и глаза от крыльев, видят себя светлыми, а остальных - беспросветными на крышке гроба?
  Никто не изучает, не анализирует, а только ограда себя ради вечерней свинг-вечеринки - так рыбка в аквариуме видит только червяка".
  - Крылья у вас ангельские, девушка, с размахом, - мужчина на радость девушки-курьерши и на ревность Георгию нахваливал, завязывал беседу морским узлом. - Взгляд упал на ваши крылья - чуть в сторонку, ага, спасибо - и приклеился к ним, чувствую себя тюбиком с казеиновым клеем.
  Нюхали клей - да, по бедности, и сейчас с ностальгией вспоминаю нюхательную комнату: клей дешевле и полезнее коньяка.
  Коньяк - вздор, кровь сорного растения, винограда; а водка - жизнь, пшеница, жидкий хлеб.
  Дедушка мой - помню и сейчас бедолагу в лаптях - хлебушек завернет в носовой платок, а платочек с монограммой дома Романовых, пожует, в водку опустит, пососёт, снова в водку и мне в рот, чтобы я - опьянённый младенец - спал воробушком на погосте.
  Вы крыльями гордитесь, девушка, распахнули в автобусе два крыла, да помнут красоту вашу девичью крылатую, Муза вы, даль нестерпимо щемящая.
  Спартанцы не зря умирали - за ваши крылья: и татаро-монголы - зубы скалили, лошадей понукали, а что за лошадь, если у неё нет загадок под хвостом.
  Пушка под хвостом, а имя лошади с пушкой - Дешевость.
  В солончаках татаро-монголы мечтали о крыльях, а у вас отросли с рождения - меня поднимите и понесёте, потому что ноги у меня окостенели, болят из-за шипов железных - на норвежской таможне мне железяки в ноги вбили, чтобы я не бегал, как гусь.
  Матушка меня часто в холодильник сажала - в назидание потомкам и от глаз любовников, - распахивала дверцу холодильника, рукой показывала на холодное убийственное нутро электрического гроба, а взор у матушки умиротворенный, ласковый; любила меня маменька и искренне переживала бы, если я замёрз, как Кара-Мурза.
  Но я бедовый, один раз вылез из холодильника - проволочкой замок открыл - в кино видел ловких воров с отвёртками - бедовые мужчины, их балерины без трусов любят.
  Я - хотя и задубел - пиписька в сосульку превратилась, но доковылял до прихожей, прислушался к воплям матушки из спальни - бил её любовник нещадно, палашом по ягодицам; я часы-луковицу золотую себе в карман прибрал тихо, с достоинством наклоненного над обрывом тархуна.
  Обратно в холодильник спрятался и жду, когда же небо обрушится на фантазёров - заслуженная кара фантастам.
  Вскоре другие вопли послышались - жизнеутверждающие: любовник искал свои часы, удивлялся, грозил матушку испечь в пироге вместо начинки - шутник с вислыми щеками плакальщика на еврейских похоронах.
  Удивлялся он: дверь на цепочку закрыта, в квартире, кроме него и маменьки - никого, в окно на девятый этаж злодей не залезет - упадёт с достоинством, потому что подоконников у нас давно нет - продали на металл - так девушка продаёт честь подруги.
  Причитал, стенал, верил, что призраки часы унесли - в страну мёртвых на потеху брадобреям и чертям.
  Но тут же себя укорял, выщипывал брови, кричал, что призраки - по закону сохранения материи - не переносят вещи, а только стенают, соблазняют, опустошают души, но никак не перенесут сигаретку или часы, оттого, что в часах - зло ещё бОльшее, чем аду.
  Гусар квартиру обшарил, вора призрачного искал и часы - матушку не подозревал, потому что она из опочивальни не выходила, и лежала в крови счастливая, до пузырей из ушей, словно ушами надувала майские шары.
  Под кроватями смотрел, в шкафах рылся, даже на антресоли залезал - рухнули антресоли под семипудовым военным, стали ему братской могилой.
  Если бы сразу догадался, мудрец без портков - в холодильник заглянул бы - то дожил бы до высокооплачиваемой пенсии лётчика-дирижаблиста.
  Жизнь его не сложилась, как не складывается свинцовый веер в тонких руках неопытной гейши.
  Вы - девушка - на гейшу не похожа, оттого, что с крыльями и обнаженная - вьюнок на ветру.
  В любовницы вас возьму с наклонами и приседаниями, вы - проницательная - по перьям вижу, поймёте и не возмутитесь, особенно, когда водку предложу вам в запотевшем хрустальном графинчике...
  - АХАХА! Счастье-то какое безмерное, словно сковородой "Тефаль" меня наградили за усердие в чистописании иероглифов! - курьерша с иронией засмеялась - повернулась бы к мужчине, но стиснутая пассажирами - только вертелась красивой белой змеей - и бросила попытку до остановки. - Сегодня у меня перевыполнен план по щедрым предложениям стать любовницей - так кассирша закрывает банк.
  До половозрелости доросла - не скажу, что обделена мужским вниманием - но сегодня избыток, выше крыши, даже флюгер затопило.
  Видите меня обнаженной, оттого и в любовницы зовёте с ужасной небрежностью чернокожего пажа.
  Вижу, что не болтун, но - полноте, мужчина - отрекитесь от своих слов, иначе на сковороде черти вас засудят, вспомнят ваши обещания всем уличным девушкам на Первомайские праздники, когда вы с транспарантом браво ищите молодых любовниц, а ваша несчастная жена дома мечется в горячке с соседом.
  Кто умеет работать языком, тот добывает золото и девственниц из проруби времени.
  Сошлась бы я с вами, если предложили бы раньше, когда я сгибалась под мешками с посудой "Цептер", невидимая прохожим, оттого, что в неряшливом пуховике и в лыжной шапочке - а-ля шпион.
  В школе - да, школа, прелесть, ностальгия, цветочки на окошке, престарелый учитель с запахом чеснока и сивухи - не думала о великом, и сейчас не думаю, а пора бы, корни пускаю.
  Возможно, что человеку открывается Тайна его существования, говорится о цели его жизни - только за миг до смерти; и в этот миг человек чувствует огромную потерю между ног и в голове, досадует, что зря потратил время жизни, не нашёл то, что рядом лежало, не отыскал ответы на простые вопросы - только потому что ленился, бегал по распродажам, лизал консервные банки и расточал пустые слова в пустые головы - наполнял бессмысленным содержанием пустоголовые канистры.
  Учитель пения, старый зэк - семь ходок за изнасилование - Андрей Васильевич знал толк в мудрости, изучил женщин вдоль и поперек, и, возможно, докопался бы до Истины - зачем человек живёт, но поперхнулся водкой - глотнул, когда запевал "Эту песню запевает молодежь! Молодежь! Молодежь!
  Эту песню не задушишь, не убьёшь!
  Не убьёшь!
  Не убьёшь!"
  Мы назойливо шелестели, шипели ежовыми голосами - шшшшшшшшшь!
  За день до своей смерти Андрей Васильевич вызвал меня после уроков в класс, запер дверь на золотой ключик - тяга у него к золоту, даже ботинки из золота; прошепелявил с нотками морковного сока в медовом голосе старого убийцы:
  "Полноте, Лена, не держи ножик у своего горла - перережешь артерию - никто тебя не спасёт и ничто; даже положительные оценки по математике не спасут - не поможет спасательный круг Железному Дровосеку.
  Неправильное мнение сложилось о насильниках в народе, если думаете, что я только и мечтаю, чтобы изнасиловать ученицу, крепкую, как брюква в колхозе.
  Эхма, колхозы, душевные времена с помадой на животе.
  Кончил бы с жизнью ещё в детстве, но не переложил ответственность со своих плечей на тонкие хрупкие чёрные плечи чёрта.
  Я прошёл в тюрьме школу жизни, а мой опыт - насильника - сблизил меня с женщинами, дал понять тонкую женскую душу; и скажу с гордостью, что узнал женщин вдоль и поперёк не понаслышке, а через адский глаз.
  Меня судили за изнасилования - ложь, как и польза от кефира.
  Кефир - яд!
  Женщина после акта долго благодарит - так называемого насильника; чувствует его самостоятельность, независимость, заглядывает в душу искателя Истины, а все насильники ищут Истину, но способ у нас - древний, ассирийский.
  Только на третий день после акта, когда насильник не звонит, не посягает с явными намерениями повторно - женщина обращается в милицию или полицию, досадно ей, обидно, что брошена, словно честный молодой человек под белый рояль.
  Недоразумения заканчиваются тюремной койкой с однополыми товарищами.
  Я благодарен женщинам, себе, тюрьме - огромное бремя на моих бедрах - бремя жизненных тягот многообразной ответственности перед обществом, девушками, тиграми в клетках.
  Выпустите уссурийских тигров - они не живут в неволе!
  Приходили в тюрьму мои жертвы, ластились, благодарили за уроки жизни, утверждали, что желали познать как можно больше - индийские факиры даже не помогали, - использовали опыт насильников в своих целях, просеивали познанное, сахарили ощущения, и вырабатывали под насильником характер - Крош вырабатывает стальной характер.
  Елизавета Мухина - она после опыта со мной получила должность телеведущей в башне Останкино - омывала слезами мои онучи, говорила, что после моего ухода в тюрьму не чувствует себя женщиной, а по ночам - умирает несколько раз, утром возрождается из пепла.
  На каждом шагу её подстерегают лукавые, в женском туалете встают проблемы, а из стен появляются призраки с косами; умоляла призраков, чтобы они не трусили, проявили чудеса мужества и посмертного достоинства в отношении телеведущей, но получала в ответ едкие сатирические усмешки призраков, а с ними - и новые ошибки со сливовыми мозолями на ягодицах. - Андрей Васильевич погладил меня по голове, смотрел в глаза, а из очей его струился чёрный цвет с дурным запахом серы, но в сере той я не видела адское, а - лишь трубы нефтеперерабатывающего завода в Капотне. - Лена, отличница, бугор школьный!
  Я позвал тебя, выражаю всё, что накопилось на жёлтом языке курильщика, и что до сих пор сокрыто от умов вдумчивых благодетелей человечества, похожих на консервные банки.
  Я познал тайну исчезновения человека и появления его - открыл вопрос времени и пространства, но, к величайшему сожалению, не приблизился к знанию - зачем жив человек, если он не похож на рыбу.
  В толпе, в народе можно исчезнуть, и никто не увидит тебя, не опишет на допросе с пристрастием, когда волки позорные пытают раскаленными напильниками в анусе.
  В то же время можно появиться - пусть все заняты рассматриванием летающей тарелки, но отвлекутся, взглянут на тебя, обратят все до единого взоры на твоё появление, и побегут к тебе, но не к инопланетянам с зелеными воронками носов.
  Что же меня привело к вершине Истины, если я насильник; проанализировал и понял - мой гениальный ум и моя чувственность, рАзвитая годами насилий над женским телом.
  Оказывается, что человек превращается в невидимку, если одевается, как все, ведет себя, как все, отбрасывает тайны.
  Люди не замечают официантов, слесарей, рабочих, уборщиц: не выделяют из толпы серо одетых мышек - радость и достояние Республики.
  Натяни на глаза чёрную шапочку, облачись в повседневный пуховик, на бедрах - обычные джинсы, и ты мигом превратишься в невидимку; следователи с ищейками пробегут мимо со слезами, будут стенать, бить себя в мозолистые перси работников правоохранительных органов, взывать в пространство - Где же, человек?
  Люди невидимки в повседневной одежде секретарей - так птица-секретарь прячет голову страуса в песок.
  Если же, девочка, хочешь обратное, чтобы тебя видели всегда и везде - то, поступи наоборот - разденься донага, подними ногу выше головы (не обязательное условие), размахивай руками, пой песни, громко кричи, как ненец в каталажке.
  Поверь: и на Северном Полюсе, и на необитаемом острове, и в безлюдной тайге, где волки позорные, а не люди - тебя найдут немедленно; верь мне, ключница жизни.
  Сколько раз я пропадал пропадом - убегал с зоны, умирал в тайге от голода, загибался во льдах, когда на тысячи километров ни одного человека с очами-прожекторами; превозмогал себя, раздевался донага, оттого, что знал истину - и тут же ко мне подбегали обличители - укоряли, стыдили, журили, называли маньяком, бесстыдником, сумасшедшим бухгалтером.
  Часто били, очень и по всему телу!
  Но я - мужчина, поэтому к голому мне отношение негативное, словно я олицетворял всех преподавателей ремесленных училищ Челябинска.
  Заблудился зимой в тайге, чёрт следы запутал или леший.
  Спел бы себе отходную, прочитал бы оду Фелиции, но - неграмотный, до сих пор виноват перед наукой.
  Мороз минус тридцать, изредка геологи попадаются, мертвые, долгого хранения - консервы в морозильнике.
  Зубы у геологов не золотые, железные, поэтому мертвецы не представляли для меня ценность - не согреют ни телом, ни золотом - истуканы, а не люди.
  Замерзал я, видения пришли - балерины с поднятыми выше головы ногами.
  Умер бы, но вспомнил, что я - Хранитель Истины Видимости и Невидимости, соавтор Человека невидимки, пересилил дрожь в коленях, и превратился на миг в балерину на столе среди бутылок.
  Разделся донага - чуть не умер от стыда, - бегаю вокруг ёлки, размахиваю руками, потешно приседаю, кричу, дурачусь - Чунга-Чанга пою.
  Не верится, что ближе к ночи в морозной безлюдной тайге меня выручат; даже на миг опошлил свой разум, разуверился в теории, что на голого вопящего человека обязательно выйдут - укоряю себя до сих пор за свою слабость в отстаивании истины, будто мне ноги смазали перцем.
  Уже падал - пытался поднять ногу выше головы в подражание балеринам, - вдруг, будто конфликт между полами - из тайги вышли две девушки - платки, юбки, тулупчики заячьи, штаны медвежьи - настоящие леди.
  Меня рассматривают, конфузятся, пальчиками тыкают в живот, краснеют, прикрывают глаза - скромницы с запылёнными книгами в очах.
  Я в обморок от холода падаю, но торжествую - Истина моя, что на голого человека выйдут всегда, пусть даже на Первого Космонавта на Плутоне - подтвердилась, как на экваторе каждый день дождь.
  Сквозь пелену гордости вижу, как девушки медведя завалили, освежевали, меня в тёплую кровяную шкуру запеленали, и в рот медвежье мясо засовывают - проявляют себя хозяйствинницами, поварихами высшего разряда.
  Умилился, согрелся, но стесняюсь - робкий десятник на лесоповале.
  Девушка одна заговорила - быстро-быстро - так следователи дело шьют.
  Вторая - тоже красавица писаная - молчала; позднее я узнал, что в голодный год пожертвовала собой - щуку на язык поймала.
  Умирали с сестрой от голода, голову в прорубь опустила, язык высунула - приманку для тайменя, - и на язык щука попалась, как старая воровка на кеглях.
  Девушка - Анфиса - щуку зубами удержала, но осталась без языка, без пламени во рту.
  Зачем красивой девушке язык?
  От языка все беды, особенно - от английского!
  Говорящая мне в глаза заглядывает, нож у горла моего держит, прекрасная в своей наивности будущей матери-героини, истосковалась по болтовне - кулик на болоте.
  "Мужчина! Довольно с нас ваших откровенных взглядов висельника и капустной бабочки.
  Мы не дуры городские в шлейфах и с коронами на тыквенных головах.
  Часто и угрюмо молчим, но при свете лучины книги мудрые читаем, поэтому знаем о Мире всё, а вы о нас знает крохи, крупинки, и оживляетесь, когда шкура колет в причинные места.
  Мы - целомудренные старообрядки; родителей наших медведь загрёб, когда нам было по семь лет, оттого и умные мы, что не принимаем досрочно быстрые позы - в книге Камасутра видели, даже глаза до слёз скорчились от бесстыдств; разве возможно, чтобы люди жили в подобном грехе - ООН на них нет с карателями в голубых беретах.
  Год назад нам по восемнадцать лет исполнилось - старость для невест.
  Мы возопили в горе - женихи нам не нужны, от городских женихов блуд и вонь - в книгах написано, и кроме вас, и родителей, мы мужчин не видели живых, только - мёртвых, а мёртвые все на одно лицо, и гениталии у мёртвых геологов микроскопические, скоморошьи.
  Не надобны женихи, но продолжать род мы обязаны, иначе бурундуки - лесные библиотекари - растащат мудрость поколений.
  Целый год по тайге бродим, жениха ищем, одного на двоих; в земле копаем - вдруг, да живого геолога захоронили друзья за грехи, за распутство и намёки, что политик выживет в любых условиях.
  Двух вурдалаков откопали, древних, с горящими очами - колья в сердца вурдалакам забили - польза Отечеству.
  Кричали очень вампиры, обещали Райские горы, проклинали нас их отрубленные головы - театр.
  Нам в тайге и смерть вурдалака - премьера!
  Водкой глушили горе, считали себя ошибкой природы, обещали не повторять ошибки, если выживем после этой зимы.
  За трое суток сто вёрст по морозу прошли, чуяли, что найдём свою Судьбу - не Счастье, но - Судьбу, новых друзей-товарищей старообрядцев, живого жениха в короне и с подозрительными глазами.
  Не прогадали - услышали вас, а, как увидели, что вы бесстыдник, голый вокруг ёлки бегаете за своим мужским достоинством, захохотали, несмотря на усталость и окаменевшие трусы.
  Думали, что в бреду мы, умираем, а, оказывается, вы умираете - нелепый, смешной, неблагополучный, как дождь из камней.
  Потешное у вас тело - живот, волосы на теле, между ног висит продолжение рода - в книгах читали и у зверей видели, но у людей - в первый раз, словно в первый класс истории.
  Голос у вас не женский, на голове волос нет, а на теле - изобилие адское.
  Может быть, вы - чёрт, но копыт нет, а по телу синие рисунки - красивые: купола, кресты.
  Вы - поп?
  АХАХАХА!
  Не опустится священнослужитель до нагого беспутства, до прыжков возле ёлки, даже, если в дупле белка спрятала бедного туберкулёзного товарища по детским играм в лапту.
  В скит свой тебя приведем, странник, не отбрыкивайся, не убегай - за тысячу верст никого нет, умрёшь на могиле неизвестного геолога.
  Будешь жить с нами, как муж с женами, Принц!
  Короны нет, белого коня нет, кителя с золотыми пуговицами тоже у тебя нет, но в тайге и медведь - друг.
  Давеча - меня Глафирой зовут, а сестра моя близняшка - Анфиса - заспорили - кто в тайге хозяин.
  Я настаивала, что - таймень в тайге хозяин: а Анфиса жестами показывала, что я неудовлетворенная дура, и что хозяин в тайге - облако.
  Подрались мы - как водится между сёстрами близняшками, таскали друг дружку за косы, а косы у нас - ОГОГО! Сам увидишь, как волосы по подушкам разметаются вольными хлебами.
  Анфиса меня головой о землю мёрзлую у реки ударила, раз, два - гул у меня пошёл в голове - чистый, ясный, но не как всегда во время драки, а - особенный, с эхом - так кричит бурундук в норе лисицы.
  "Ты, Анфиса, - барыня-сударыня! - я смеюсь, снег с кровью выплёвываю - поющая канарейка. - Тебе с косой за смертью в подручных ходить, а не устраивать переломы в Судьбе моей.
  Не убивай, слышишь - словно ветер перемен в распахнутую дверь - земля эхом отдаётся, адским гулом.
  Может быть, в этом месте земная кора тонкая, как наши плевы, и до ада здесь - рукой подать.
  Анфиса метнулась с меня огненной белкой - хочется погреться, пусть в аду, но у костра - подхватила лопату и копает, я руками и ножом помогаю, раком стою, от усердия из глаз кровь хлещет.
  Наступила ночь, исчезли волки в непроглядной тьме, а мы копаем, кричим друг на дружку, смеемся, плачем, но копаем, оттого, что за работой счастливы, словно узбекские хлопкоробы.
  "Если надорву жилу и умру, то съешь моё тело, Анфиса!
  Съешь меня - подарок тебе и награда за щуку.
  Сына, слышишь, Анфиса, сына Амфибрахием - в честь Пушкина - назови!" - думала, что умру, вещала, но выжила, даже ни одна черточка лица у меня не дрогнула, как у замороженного геолога.
  Докопались до гроба - чёрный, из гранита, но видно, что очень древний, ладони нам обжигает, горячий, щёки поросёнка напоминает по теплу.
  Мы брезгливо вытерли руки о юбки - стоило ли копать, если опять гроб - будь они неладны.
  На гробы в другом Мире после смерти насмотримся; не палачи они, а просто гробы.
  Закопали, и снова в путь, потому что ноги дорогу ценят, а руки дорожат кольцами драгоценными.
  Колец у нас много, тайга свои секреты девушкам легко раскрывает, с готовностью романтической барышни перед гусаром".
  Долго рассказывала мне Глафира, а Анфиса хохотала, мясом медведя угощалась и нам куски подбрасывала - добрая душа в добром грудастом теле.
  Через неделю - обходным путём шли, боялись, что из чёрного гроба призрак выскочит - вышли к заимке - дом родной для странников.
  Я любил девушек сильно, насколько мог после лишений в тюрьме, не ранил их доверчивые цельные сердца лесных нимф.
  Дети у нас рождались каждый год, когда много стало - я обессилел, а сёстры ко мне интерес потеряли, всё чаще заговаривали, чтобы я ушёл от них, потому что мешаю созерцанию, страшные мУки на мою голову предрекали, бродягой называли, дремучим и обещали, что подпустят мне петуха в кровать, чтобы я почувствовал себя оленем на вертеле.
  Страшно мне стало; проснулся ночью, а над головой топор висит, и сёстры смеются - нисколечко их время не испортило, даже украсило холодной красотой прима-балерин.
  Померещилось мне, что зеленый свет от сестёр исходит, неоновый, рекламный.
  Утром я собрал котомку, распрощался с детьми, а сёстрам пальцем погрозил и открыл свою тайну - великую, русофильную:
  "В кровати с вами много не замечал нелепостей, простите меня, похожего на помидор - лежал на солнышке помидор, а в нём семена внутри прорастают - чудо и ужас в одном гробу.
  Не прорасту зелеными ростками, но песок из меня сыплется.
  Тайну мою возьмите - всегда при мужиках будете, как примерные медсестры в палате инфекционных больных.
  Если возникнет у вас надобность в мужчине - разденьтесь донага, засмейтесь - мигом появятся вуеристы, подглядывальщики, любопытные скотоводы.
  Облепят вас, аки мухи мёд.
  Надоест мужчина - в неприметное облачитесь, в серое, неприглядное - превратитесь сразу в невидимку: мужчина вас не увидит, мимо пройдёт, рядом нужду справит, но не ощутит ваши флюиды, словно в вас кран перекрыли". - Опустил я голову на колени, закрыл ладонями затылок и разрыдался - чувствовал себя песней на другом берегу у костра.
  Анфиса и Глафира меня поняли правильно - разделись донага, засмеялись, друг за дружкой бегают, хихикают, друг друга в сраме обличают, институтки лесные.
  Пять минут прошло; затрещал лес - геологи, грибники, волонтёры - со всех сторон в скит лезут, глазами блудят, волки серые.
  На сестёр глядят, словно три года без женщин под водой тайменя ловили.
  Анфиса и Глафира переглянулись, засмеялись ещё громче - купцы с дарами из леса вышли.
  Девушки на меня с благодарностью смотрят, молча целуют за науку об исчезновении и появлении; ластятся кошками.
  Щелкнули пальцами, в серое нарядились - чтобы исчезнуть, рядом со мной на крылечко присели и дивятся, даже рты открыли - паровозные топки.
  Вуеристы след потеряли, удивляются - как это произошло, что девушки исчезли? - шныряют, под коряги заглядывают, в сарае вилами сено проверяют, но не видят ни меня, ни девушек, словно мы прошли за тонкую грань Миров.
  Час искали, затем превратились в чёрные юрты на ногах, ушли из скита, и снова в тайге пусто, лишь кричит в глуши пьяный медведь - перебродившей малины объелся.
  Сёстры меня не убили, потому что я тайну важную им открыл, вытолкали за ворота, предупредили, чтобы обходил шевелящиеся сопки и - пропали в тайге с моей тайной.
  Долго я шёл, еле различал Солнце и Луну; глаза полные слёз.
  Не раздевался донага, не хотел внимания, потому что - познал непознанное, даже видел на облаках стада Авраамова.
  Через два месяца вышел на железнодорожную станцию, ругался с кассиром, а она, голосом, полным боли и ненависти, говорила, что по этой дороге последний поезд с большевиками прошёл двадцать пять лет назад и сгинул в легенду.
  На дрезине до Москвы добрался, и сразу в учителЯ пения - передаю тюремный фольклор молодым исполнителям в тельняшках и с сердцами, не тронутыми бизнесом и санкциями.
  Тебе тайну исчезновения и появления, Елена открыл, потому что ты - негодяйка, искусно прикидывалась всё время прилежной ученицей, доброй самаритянкой, а на самом деле мечтаешь о низменной работе.
  Почему не мечтаешь работать в салоне эротического массажа?
  Отчего не стремишься в народные артистки без трусов?
  Околдовала меня; как я мог верить себе и лесным сёстрам, почему сомневался в искренности намерений прокурора?
  Глупый - познал истину появления и исчезновения, а в душу женскую не заглянул, потому что она - за семью печатями, и на каждой печати клеймо - слово "проституция".
  На зоне заточкой ослепил вертухая, обвинял его в безрассудной привязанности к нашим пайкам, но не ощутил, что ниже пояса сам слепой, подобен гимнастке, у которой вспыхнула страсть к комбайнёру". - Андрей Васильевич передернул плечами, ощущал тяжесть моего портфеля - я положила портфель на голову учителя, чтобы он чувствовал дружбу, вспоминал таёжные сугробы, обледенелых геологов, резкие струи колючего снега - снега в ежовых рукавицах.
  Андрей Васильевич заплакал, и я тихонько вышла из класса, чтобы тайна не выскользнула в окно.
  В душе моей плясали Ангелы, а в туфельках бушевали вихри.
  Разве справедливо, что старый зэк насильник несёт на себе чашу знаний, сострадание ко всем, облитым грязью старообрядках.
  Отравила бы учителя, принизила в глазах директора школы, но чувствовала, что скоро умрёт он, не направят его больше на стройку века, на лесоповал, где каждое дерево - живой эстонец.
  Много раз после смерти учителя пения задумывалась - не раздеться ли мне на Красной Площади, не поднять ли голой ногу выше головы, да боялась льстивых вкрадчивых речей иностранцев и притязаний нечеловеческих юнцов - гнев и стыд им на надгробную плиту.
  В сером ходила, меня не видели, а теперь, когда увидели обнаженной - хотя я неприметно оделась в реальности, а видите вы меня через одежды - из тюфяка для вас превратилась в королеву Мод.
  Так с людьми не поступают, мужчина!
  Имейте совесть! - девушка курьерша гневно сверкнула глазами, мельком взглянула на Георгия - слышал ли беседу, видел ли? - подглядывал? подслушивал?
   Георгий робко улыбнулся девушке курьерше, тяжелый взгляд опустился на её левую грудь с затвердевшим огнеупорным соском.
  Девушка МИГом-29 перехватила взгляд Георгия, оценила его и покраснела, оттого, что вспомнила, что Георгий и другие мужчины сегодня видят её обнаженную; некоторые - с крыльями.
  Георгий понял, что курьерша поняла, сконфузился, взглядом показывал, что не нарочно, а автоматически - так клоун на улице смешит торговок семечками - опустил взгляд, без злого умысла, без пошлой разнузданности, свойственной автобусным контролёрам.
  Он обернулся к девушке, к которой толпа прижала, а девушка озерными очами, с нотами полевого негодования укорила, пожурила, словно только что в белом подвенечном платье вышла из Храма, а Георгий облил платье гудроном.
  Он произнесла с лёгкой укоризной, но без особой брани, а щеки намекали на робость румянцем - так собачка виляет хвостом:
  - Мужчина в семейных безобразных трусах - не вижу их, глазам больно, но догадываюсь, потому что все мужчины молодые сегодня в спортивной одежде - кросс - Москва-Владивосток, а пожилые самцы - в трусиках танго, наверно, из-за карнавала в честь приезда Аргентинской кинозвезды Марии Гонсалез.
  Да, да, парень, знаю, что от меня хотите здесь, в переполненном транспорте, а потом сошлетесь на обстоятельства, или откажитесь от нашего ребенка, потребуете генетическую и гинекологическую экспертизу, а у меня денег не окажется на экспертизу, и мы пойдём на передачу к Малахову, чтобы экспертизу сделали бесплатно, как на званом обеде в честь бомжей Приднестровья.
  Детей признают вашими, но вы алименты не заплАтите, потому что - бедный, и в своё оправдание приведете очкастого адвоката с пейсами - знаю все приёмы продажных адвокатов - могила им постель.
  Адвокат из ООН докажет, что вы случайно меня полюбили в автобусе, из-за толкучки, а в пустом автобусе даже на меня глаз не подняли бы, не говоря уже о другом, о чём написаны тонны книг психологического толка с картинками, возбуждающими воображение.
  В детстве я рисовала зайчиков с кривыми ушками и ротиком-бантиком, а потом перешла на обнаженную натуру; художница обязана рисовать людей, иначе цена художнице - ноль рублей в базарный день на Тверской.
  Наивная, беленькая, а я ещё девственница, а тогда - представляете, насколько девственница - ОГОГО! - морально устойчивая, гранитная.
  Вызвала в студию девушку-модель, велела ей раздеться донага и срисовывала с натуры тени и полумраки, контур и силуэт, изгибы, впадины и выпуклости - так воодушевилась, что язык вывесила на плечо - увлекающаяся виртуозная натура с кистью в руке, но не малярша.
  Гордая, что рисовала с натуры человека, я пришла домой, включила компьютер и телевизор, а там - батюшки мои, снимайте платки и панталоны - меня показывают, усмехаются надо мной, развивают истории, что молодая увлечённая художница, а уже - лесбиянка, любительница женщин - вызывает, и рисует, похотница, словно белка, расположенная к веселью после килограмма орехов. - Девушка всплеснула руками, задыхалась от гнева на воспоминания, даже нечаянно наступила на ногу Георгия (Георгий терпел, потому что - мужчина, а мужчина женскую ногу не осудит). - Я молчала, и моё молчание назвали молчанием ягнят.
  В гневе я выбежала из дома, вбежала в студию - что только молодая женская натура с испуга не наделает, даже Рейкьявик сожжет, - вызвала мужчину-комбайнёра, рисовала с натуры обнаженного мужчину, наивно полагала, что теперь меня не признают пламенной лесбиянкой, революционеркой в искусстве.
  Но не дооценила убийц-насмешников; обозвали меня неразборчивой в половых связях, доказывали с Гааге, что я не умею рисовать, а нарочно прикинулась художницей - так лиса переодевается в шкуру льва, - чтобы соблазнять мужчин и женщин, под видом высокого искусства, когда следует рисовать натюрморты, распространяю грех, похоть, адские желания по всем Земному Миру, а, может быть, и по Вселенной.
  Меня хулили, а я дрожала, губы надувала, бормотала, что я не участница масонского заговора, не сторонница обнажения на улицах столиц, но мои слова волнами разбивались об убеждения шептунов и насильников, которые, если и кушают ершей, то кости кидают поэтам и художникам в глаза.
  Ко мне в квартиру лезли в двери, в окна - шваброй скидывала скалолазов с девятого этажа; на улице проходу не давали, щипали, приглашали в бордели, в рестораны и замуж, но приглашения все - не искренние, от лукавого - кость куриную в горло женихам и приглашателям, если они в разврате видят наслаждение, а в художестве с натуры - грубую лесть и похоть.
  Я в ужасе думала покончить жизнь самоубийством, превратилась бы в старуху и умерла от старости - да долго ждать - сластолюбивые полицейские раньше убьют меня, чем я сломаю шейку бедра в маразме.
  Мысли сбивали мои волосы в комья, гнали меня от людей - даже по лестницам подымалась с надрывом, и рыдала - к чему гонения на меня за рисование обнаженной натуры?
  Для чего люди живут, что имеют целью жизни - не хулу же на меня?
  А, если и родились все, чтобы хулить меня за художества, то цель жизни их мелкая и непонятная, ложная, фальшивая - бумажка от конфетки, а не цель жизни.
  В мороз и ветер в январе я убежала из Москвы, улетела на самолёте, гнала себя дальше, верила, что в тайге, если и увижу тунгуса, то он меня не обличит в пошлости, не укорит, не сломает мои художественные кисти и не намажет мои ягодицы масляной краской - как издевались надо мной на Арбате.
  Да, издевались, и ни одна живая душа - не говорю уже о призраках - не заступилась за невинную жертву искусства, девушку, которая не знала в то время предназначение мужской пиписьки. - девушка в забытьи ущипнула Георгия за живот, сильно, вырвала бы кусок плоти, но свернула душевную боль в трубочку, мелко задрожала лицом - океаническая рябь: - Извините, вы же не насильник, не хулитель моих талантов, а я забылась, оттого, что вы одеты неподобающе - физкультурник, и другие - мормоны, а я в красивом балахоне - одна приличная среди пассажиров - Судьба, и не знаю - хорошо ли это, или к грозе.
  Я рассказывала, что на Арбате меня унизили, называли проигранным процессом; скрытно шла, под вуалькой, но узнали по походке, вуаль сорвали, меня за руки-ноги схватили, как сушеную ящерицу и потащили на лобное место на Красную Площадь - четвертовать хотели за мои художества, что я обнаженную натуру рисовала, тем самым вызывала дьявола и шайтана - близнецов братьев.
  Я отбивалась, кричала, упрашивала, доказывала, что я не француженка без нижнего белья - француженок надо упрекать, но меня не слушали, а били сильно по лицу, чтобы оно в азиатскую сковороду превратилось.
  Не хотела умирать, но и публичное бесчестье переносила плохо, даже в обморок один раз упала, когда меня палкой по голове ударили, будто грушу околачивали.
  В забытьи, в крови закричала давнее, надуманное, словно только что присела за стол писать "Войну и Мир":
  "Господа, вы - звери!"
  Из кино фраза, но я не учла, что зверями одесситы нерусских зовут; подбросила поленьев в огонь национализма и злобы - так грешник в аду ругает чертей.
  Преступление моё слишком велико стало - выше горы Пик Коммунизма.
  Если бы просто за рисование обнажённой натуры - четвертовали бы на Лобном Месте, но за оскорбление национального большинства Москвы, что их зверями назвала - придумали мне кару сильнейшую, не сравнимую со смертью в соляной ванне без кожи.
  Раздели меня донага - стыдно мне, девушке честной, в обмороки падаю ежеминутно, - и разрисовали меня моими же масляными красками: ягодицы, груди, живот, лобок, ноги, руки, лицо - стыдоба, хуже которой - выдирание из лобка и промежности по одному волосику.
  Не помню, как до аэропорта добралась - может быть, выдворили меня из Москвы, потому что не соответствую идеалам, мечтам москвичей, - долетела до края Земли, со стыдом каторжника, уличённого в воровстве хлеба, с раскаянием, что напрасно родилась человеком - пошла в мороз и вьюгу умирать, даже не спотыкалась, потому что обида меня над тундрой поднимала, гнала к далёким факелам умирать.
  Может быть, я выжила, потому что свежий воздух - пусть и морозный - целебный, как таблетки фталазол? - Девушка нервно засмеялась сорокой-воровкой, пыталась отодвинуться от Георгия, но в тисках толпы не освобождалась, а ввинчивалась саморезом. - Осуждай меня, парень, хули и укоряй меня, бесстыдницу девственницу.
  Распутница может быть девственницей, если душа не тронута гарью.
  А девственница - распутницей, если претерпела и на душе - отъявленные мерзавцы на гитарах играют.
  Мой рассказ совпадает с рассказом девушки с крыльями, - кивок в сторону курьерши, - о тайге и невидимках рассказывала, да только в её рассказе иная тайга - красивая и добрая, оттого, что с чистыми душами, а я по своей тайге и тундре шла - за смертью чёрной, нефтяной.
  Очнулась в жаре, в вагончике, нефтяники меня сухим мхом растирают, спиртом отпаивают - добрые люди, - нефтяной горящей струей размораживают.
  Один нефтяник - слепой, как муж Дюймовочки, но упрямый, может быть - больной, оттого, что на голове лёд держит, словно продавец мороженого в городе Грозный.
  Я терзалась обнаженная под пытливыми взглядами суровых мужчин в кухлянках, мучила себя сомнениями - не выйти ли мне сейчас замуж за нефтяника, или по закону матриархата - взять несколько богатых мужей, пропахших серой.
  Вдруг, подскочила, будто меня кочергой раскаленной в глаз тыкают - в аду я!
  Огонь, сера, черти - совпадает!
  Успокоилась, потому что из ада дороги в живопись нет, и любые слёзы высохнут в адской жаре, где счастливые черти, а бывшие ворошиловские стрелки и угнетённые негры Алабамы вместе с Абрамом Линкольном таскают воду для котлов.
  Один из чертей мастером назвался, значит - главный в аду, лукавый, как Чиполино в Италии!
  Меня паяльной лампой отогревает, смотрит на рисунки на грудях, а шельмецы на Арбате мне на грудях непотребное нарисовали - сценки из индийских постельных баталий в городе Камасутра.
  Руку мне на левую грудь положил, по-отцовски - я сразу вспомнила добрые руки отца, когда он меня подстригал, за шею чуть душил, чтобы визжала свиньёй недорезанной.
  Жалко свиней, когда их под нож задумали; свинья издали, заранее смерть свою чует, умирает сто раз, пока её ножом не прикончат.
  Адский мастер бубнит (а я гордая, что по-чертовски понимаю):
  "Мы не семь гномов, девушка!
  Но ты - Белоснежка; волосы белые, и даже на лобке белое, не крашенное, не поддельное, истинно народное, на наш флаг похоже красной и синей полосой с белыми выделениями.
  Выходи за меня замуж, Белоснежка, я - богатый, богаче Рокфеллера!
  Меня Андреем Никодимычем по паспорту кличут, а я сам не знаю, как звать меня, и кто я в этом Мире странном.
  Уж? Бойфренд маршала Рокоссовского? Жена Рокфеллера?
  Рокфеллер - кто? - смотрящий - рубль на себя не потратит, потому что за Рокфеллером - контроль постоянный, даже в туалете у него семь камер от каждого материка.
  А я на свои когда загуляю - ресторан дрожит, под землю проваливается на метр, словно не ресторан а - сдутый военный корабль.
  Я до Севера в Москве работал официантом в дорогом ресторане "Максим", вилами на водке писал, рассуждал о низких людях свысока, потому что полагал себя золотым самородком, выше людей ставил.
  Лютовал круто, посетителей бедных не жаловал, чуть что - сразу в морду кулаком - хрясь!!! Или горячих щей в лицо, или - раскаленный жирный суп в промежность - пусть знают, что премудрые караси не только пророчествуют, но и бьются рыбами о лёд, как француженки на столах стараются.
  Голые балерины - павы белые - у нас на столах танцевали среди бутылок, прощал я балеринам многое за их самопожертвование, летчики-космонавты, а не балерины.
  Прима-балерина ногу выше головы поднимет, замрет, обнажённая, сверкающая в бриллиантах любви, а я счёт непомерный клиенту предъявляю, с НДС, будь он трижды благословенен в мою пользу.
  Если клиент корячится налимом в руках бурлака, я за грудки поднимаю, и пинком из ресторана - пшёл вон, бродяга нищий!
  Пусть даже Депутат Государственной Думы Российской Федерации задолжал - у меня к бедным никакого нисхождения, корону российской Империи не подарю бедному бомжу.
  Однажды - казус, но жизнь мою перевернул, как призрак перевернул "Титаник" - входит в ресторан старец в белом бабьем балахоне до пят, а в руке старца - посох волшебный; я сразу догадался, что - волшебный, умный я, читал Дидро в подлиннике.
  Старец за столик присел - чинно, смирно, на меня водянистые глазенки из зарослей на лице - борода вокруг головы лисьим хвостом - таращит, и, вдруг, засмеялся тонко, с подвываниями, непотребно, словно только что уху на гениталии пролил.
  Хохочет, заливается Курским соловьём, а у меня гнев поднимается на нищего - кошеля у него не видно, ничего не заказывает, только натуру мою нестойкую, стеклянную испытывает, словно я - правофланговый барабанщик в Амстердамской армии, а не официант.
  Я кулак старцу показал, приказываю, чтобы он заказывал самое дорогое, иначе ноги переломаю, а голову - в вентилятор, чтобы старца закрутило в смертном вальсе.
  Старик - безумный - бросился на меня с кулачкам, по моей барабанной груди колотит, словно ягнёнок копытцами по Баальбекской плите, понял, что - без толку, упал на стул, сидел каменной бабой с острова Пасха, а затем объявил торжественно, что он - призрак писателя графа Льва Николаевича Толстого, корнет, рубака, отъявленный сердцеед.
  "Денег у меня нет даже на стакан простой воды, не говорю уже о коляске, что домчит меня к Яру с цыганами и французским балетом без трусов! - старичок, словно из могилы вещает, но голос крепчает - так тучка превращается в смерч. - Прошлое я вижу каждого человека и Будущее - но никому ни прошлое, ни будущее не нужны, оттого, что живём сегодняшним днём с самими собой, не люди, а - спиногрызы Внегалактические.
  Знаю, что в третьем классе ты обкакался на уроке русского языка, поэтому - страдаешь до сих пор - потерял ты девочку своей первой любви; не выдержала она вида твоих промокших штанишек, Андрюшенька балбес.
  Штанишки - зло! - старик прошамкал, а я побелел - узнал старый мою историю, значит, и взаправду прошлое видит, а с ним - и будущее, как в волшебном фонаре братьев Покрасс. - И о себе всё знаю, да толку - не поклонюсь себе, и в служанку не превращусь, хотя очень хочется, чтобы превратился в служанку в белом передничке, в кокошнике, в черных прозрачных чулочках, в красных туфельках на высоченных каблуках-лестницах.
  Да, милостивый государь любезный, мечтаю стать служанкой, а в душе - горечь, накипь известковая.
  Вижу своё Будущее, и, если служанкой стану - бородатой, старой, с мужскими причиндалами, то побьют меня ореховыми прутьями и назовут мореходом, а "мореход" - сильнейшее оскорбление для сухопутного старца, всё равно, что на голову самый большой арбуз из бахчи поставят.
  Предсказывать себе свою Судьбу - печально, словно по опавшим листьям в осеннем парке пройти.
  Давеча на Крымском мосту стоял, возле парка Горького наблюдал за шалунами нудистами, они голые рыбу ловили - кто щуку на пенис подцепит, а девушки на грУди по угрю.
  В двух шагах от меня остановилась балерина, робкая, в белом платье театральном - только что с премьеры "Лебединого озера" в постановке чёрта.
  Черти науку и искусство портят, курс рубля меняют, имя чертям - ад и сера!
  Она долго пристально смотрела на мой лоб, пощупала бороду, провела ладошкой левой руки по моей правой щеке, а затем сорвалась русской псовой борзой, бегала рядом со мной, хохотала, кричала звонко, по-егерски:
  "Презренный старый шалун!
  Догоняйте же меня, проказник с милостыней в очах!
  Догоните - я ваша!"
  Десять минут бегала, а я взирал на легкие прыжки газели с нескрываемой скукой опытного церемониймейстера.
  Не к прыжкам вокруг немощного старика стремится Человечество!
  Не от горящих глаз балерины придёт спасение!
  Остановилась, в удивлении пальчик сосёт (свой), рассматривает меня с вопросом в болтливых очах - где это сыскался бесчувственный истукан, что не бегает за балериной.
  А затем, вдруг, Асуанской плотиной прорвало девушку - упала передо мной на колени, ноги мои обнимает, орошает их слезами горючими, будто море Байкал выпила и возвращает с процентами.
  Кричит, неистово бьёт себя в отсутствующие груди - откуда у балерин груди.
  "Ах, благодетель, подвижник, лев пустыни!
  Окаянная я, что позарилась на чувства, когда сама кликуша в душе.
  Вы выше беганья за девушками, оттого, что в душе сам - девушка.
  Бородатая девушка с огромными мужскими гениталиями борца за Московские квартиры.
  Не скромничайте, почтенный аксакал, знаю, чувствую опытными фибрами души, что гениталии у вас - водопроводные - Уренгой-Помары-Ужгород.
  Меня с пяти лет родители в балерины отдали, в солдатки.
  Я рыдала, не хотела в балерины, потому что балерины - развратницы, а желала стать прекрасной птицей Фениксом, волшебным, или лебедем с хвостом и красным клювом, но лебедем женского пола, с вагиной, а не с ослиными причиндалами из восточных сказок.
  Гнусно разговариваю, о вагинах, о причиндалах - но удел мой тяжелый, балеринский, и все балерины - ругаются, словно сапожники в драке с шахтёрами.
   С семи лет на пол падала, головой о плитку билась, думала, что - упаду и превращусь в белую лебедь со смертельной тоской в очах.
  В сказках все о землю ударяются - и превращаются, колдуны!
  Но не превращалась я; оттого злилась, думала, что слабо головой в стену и в пол стучу - билась сильнее, до обмороков, до посинения ногтей.
  Папенька с маменькой на меня глядят, хохочут, радуются, что я возмущаюсь морской волной, вырабатываю мужской характер.
  Батюшка мечтал, что сын родится, балерон, поэтому меня мальчиком полагал, заставлял мальчишеское делать, даже мучил меня - в гроб клал, чтобы я в гробу разговаривал с призраками древних служанок Королей.
  В Новый Год под бой курантов я нарочно сильно-сильно брякнулась на пол - надоели отец и мать, их многочисленные пустые любовники с рогами и любовницы с хвостами.
  Очнулась через час - батюшка и матушка по часам песочным засекли, на механические часы денег жалели и верили, что в механических часах сидит усталый изможденный чёрт.
  После сильного обморока я поумнела, больше на пол не брякалась - разве, что спонсор потребует; страдания от спонсоров, прачкой на лесоповале себя чувствую.
  Выросла, возмужала, мои товарки по балетному искусству миллионеров обирают, по миллиардерам, как по черешневым деревьям лазают, а я ищу богатыря, не батыра, а - настоящего богатыря, половозрелого, чтобы ночью умирал, а по утрам воскресал, словно Пенис из Феклы.
  На Воробьёвых горах каждое тринадцатое число забег устраиваю - обнаженная бегу с плакатом - "Кто догонит меня, от того рожу богатыря!"
  Пристраиваются за мной доброхоты: кто бесплатно на обнаженные мои ягодицы посмотреть, кто - попытаться догнать и богатыря в меня впрыснуть - непотребство; ФУЙ, дурно, противно, но для продолжения рода русских богатырей надобно - так каждый год верба расцветает на кладбище.
  Иногда до ста мужчин преследуют, кхекают, горы золотые обещают, но никто догнать не может, оттого, что я - быстроногая ласточка с женской промежностью.
  Недавно чуть не догнал один - на костылях, паралимпиец: краснел, пыхтел, проклинал меня - с гонором мужчина, но не лежала я под ним, потому что о себе думает, о костылях своих, а не о последнем рывке, когда клюшкой дотянется до меня, собьёт, словно волка гирей и набросится, растерзает - богатырь стройки века.
  Зарыдал, а только уважение к паралимпийцам удержало меня от бранного слова в адрес калеки, чуткая я, с медным штырём в левой коленке.
  Позднее - когда в себя пришла - пожалела, что не прокляла в ответ бегуна, может быть, его суставами движет адская сила, которая обесценивает личность, лишает её цели в жизни - так обмороженный кролик становится неинтересен индийской кобре.
  В своей квартире вышла обнажённая на балкон - на радость фотографам, репетировала речь перед будущим богатырём, даже камней в рот набрала, чтобы по-Софокловски, по-Афински:
  "Несерьёзно, когда богатырь без пиписьки!
  Но не в обиде я на барсуков и богатырей калек!
  Пиписькой не вычерпать море!
  Я знаю больше, чем все учителЯ начальных классов!
  Разоблачу извращенцев с длинными ногами!
  Малейшая несправедливость приводит к огромной потере веса!"
  Катала слова во рту, но печально, оттого, что - нет смысла в словах, пустые они - древние греческие амфоры разбитые.
  Грустно мне потной, но верю, что найдется бегун богатырь в латах, с веригами - герой нашего времени по фамилии Лермонтов! - Девушка балерина присела на асфальт, извлекла из белых балетных трусиков фотографию - три негра в бане - разорвала, развеяла клочки по тёплому дружественному ветру с именем Зефир. - Думала я раньше, что права, когда богатыря искала в длинных забегах со смертельными исходами инфарктников.
  Но ошиблась белая рыбица!
  Ох, как я ошиблась, чувственная с накрашенными губами!
  По-взрослому надо охмурять мужчин - по вас поняла, вы первый за мной не побежали, мудрец с колоколами в душе.
  И теперь мечтаю родить от вас богатыря, требую - станьте моим мужем, достойнейший из достойнейших старец, похожий на снег в пустыне.
  Виагра поможет, если стыдитесь раскрыть свои потребности и мои желания гусиные". - Замолчала, быстро умело раздевается - профессионалка танцев на столе среди бутылочек.
  Я ахнуть не успел, из бороды волосок не выдрал, а она уже обнаженная - на радость мотоциклистам и китайским революционерам - передо мной гарцует, умоляет глазами взять её в жены - хоть сейчас, прилюдно, чтобы родила богатыря - незлобивого, но с руками - молотками.
  Умолял, заклинал балерину, а она - ни в какую сторону не гнётся, не сдается - фашистка под Ватерлоо.
  Пророчествовать я начал, положил руку со старческими конопушками девушке на лицо и мягко, чтобы не умерла от страха балерина, предсказываю Будущее - зеркало души.
   "До икоты, до судорог в ногах бей меня, исшаркавшегося сластолюбца, прима-балерина, если я не угадаю твоё Будущее.
  Встретишь как-нибудь в Будущем на Гоголевском бульваре - и мутузь меня, плачь и колоти крепкими ореховыми ногами по голове, если я ошибся сейчас.
  Предсказываю, вижу, что, если наши Судьбы сейчас сольются в трепетном гневе на виду всех - особенно - зевак из Японии, они любят массовые оргии, - то уважение и боязнь между нами исчезнут, словно мы - два массажиста в эротическом салоне, а не мужчина с посохом и женщина с апломбом.
  Вижу, что изменять начнешь мне через год: вернусь из странствий, а в шкафу любовник сидит - усатый, грузный, с животом ниже колен, с маленькими гениталиями - оттого, что толстый, и жир съел мужскую силу.
  Но богатый - с золотыми зубами и татуировкой - щука на печи, татуировке той не знаю названия, и силы её не представляю - закрыли мне глза волшебники, прикрыли медными пятаками времен Екатерины.
  Я - огромный, мощный, мудрый медведь - пользуюсь уважением в коллективе калик перехожих, поэтому на твоего любовника посмотрю со смесью порывистого негодования и нарочитой небрежности - так штангист смотрит на шахматиста.
  Он изовьётся ужом, побоится моего гнева, а в гневе я страшнее ожившего мертвеца.
  Ты заступишься за любовника, будешь доказывать мне, что много вариантов в любви: плотская, душевная, моральная, по пьянке, музыкальная, эстетическая, и что твоя любовь к мужику в шкафу - наипростейшая, как у амёб, а ко мне - наивысшая, Олимпийская с амброзией и нектаром.
  Скажешь, что жирный боров в шкафу - случайный знакомый из ночного улыба, работает в Ассоциации банков Председателем Правления и считается лучшим банкиром России и Норвегии, если не учитывать пингвинов из Пингвин-банк.
  Твой друг осмелеет, выйдет из шкафа, признается, что в прошлом он - психолог - давал утешение многодетным вдовам, поэтому разбогател на их квартирах, но не смог преодолеть свою гордыню, полагал себя высочайшим клоуном всех времен и народов, как клоун Ракомдаш.
  Для своих утех построил в Москве кинотеатр "Энтузиаст", высшего клоунского образования не имел, но доходит до всего самоучкой - гусар в полинялом камзоле.
  Возгордился, животом трясет, перед моей бородой кулаком машет - веселый Рэмбо.
  Ты засмеешься, ногу выше головы поднимешь - так собаки спят, оттого, что удобно им, добавишь, что твой любовник гений - по слуху и внешнему виду, по одним - ему известным воровским приметам - определяет код любого китайского сейфа: из чугуна или из золота.
  Наручные часы у любовника дорогие - "Брегет", а револьвер куплен на аукционе Сотби - их этого револьвера Джеймс Бонд в кино стрелял по русским - гуманист, которому не приходит на мысль, что он не первый любовник балерины, а - несчастливый опоздавший в конце очереди, не чувствует потребности к высоким идеалам любви по примеру Ивана Царевича.
  Любовник разрыдается, признается, что любит женщин в возрасте - минимум на пятнадцать лет старше себя, и, чтобы они были полной противоположностью по внешности американскому президенту - ограниченному мещанскими понятиями об источниках дохода, профану в географии, родником огорчений производителей мороженого.
  Женщина - по мнению твоего усатого любовника, похожего на сома - должна родиться в крестьянской семье, и до конца жизни не прочитать ни одной строчки, неграмотная, как папа Буратины.
  Ты признаешься мне, что любишь банкира ужасной любовью Гидры.
  Доходишь с ним до непонятных сцен из китайской Камасутры, где самой почётной позой является "Панда на бамбуке", а самая трудная - нефритовый стержень без хозяина.
  Я постыжусь, заробею от твоих слов, потому что избегаю бурных проявлений плотской любви, когда ноги за шею - африканское ожерелье.
  Ты назовешь меня чёрным неблагодарным каликой перехожим, упрекнёшь в бездумном отношении к лошадям, и от твоей хулы произойдут новые оскорбления, от которых из углов полезут свиные рыла - при ближайшем рассмотрении и не свиные даже, а - рыла чертей; наше примирение отложится до конца Света.
  Ты побьёшь меня скалкой для раскатывания теста - оттуда в доме появится древняя скалка - загадочно, даже слёзы мои не помогут в поиске причин появления скалки, имя которой - мордобойка
  Любовник твой неожиданно перекинется на мою сторону - защитник Сталинграда, суровый и справедливый, будто скала, он сознательно угадает в большом мне большую и сильную любовь - подковы гнуть моей любовью.
  Ты, душа-балерина, раскаешься, признаешься, что в тебе кроется причина многих скандалов в театре и ссор гомосексуалистов возле театра - иногда бурных оргий с кровопролитием и оторванными головами.
  Концерты, спонсоры изломали твою психику, породили животный инстинкт самосохранения и превратили простушку в мечтательную фею, одинокую, даже в мужской бане". - Я высказался, затем встрепенулся бумажным змеем над Дворцом в Пекине, и признался, что не сказал самого главного о нашем Будущем, поэтому - пусть главное остается в тени порока - так кошка в чёрном плаще ночью спасается от чернокожих карабинеров.
  Балерина внимательно слушала моё предсказание, словно нечаянно, наступила настырному японцу на ногу и выкинула его фотоаппарат в Москва-реку - рыбам на корм, добрая девушка с печальными очами прОклятой сиротки из Венесуэльского детского дома.
  Я от стыда и досады, что напрасно потратил на балерину время - лучше бы рыбу ловил на ужин - огрел девушку посохом по спине, затем - по ягодицам, вытряхивал из прима-балерины великодушные чувства и одиночество, прививал застенчивость и пристрастие к чтению Налогового Кодекса Российской Федерации.
  Балерина ожила - словно не жила до моих побоев, встрепенулась, расцвела розовым кустом, поцеловала меня в губы - сильно, засосом, страстно, жадно - так газель в пустыне присасывается к бурдюку с вином:
  "Милый, дурашливый мудрец с седыми гениталиями борца за осушение Белорусских болот.
  Твоё лицо - карточки "торгсина" - забытое, древнее с налётом конской колбасы.
  Душу ты мне перепахал, а я ожидала, что старый конь другое вспашет - менее ценное в глазах воспитанницы Института Благородных Девиц.
  Поняла я, мыслями вернулась в детство и осознала сейчас, что балеринство, любовники в шкафах, оргии с Принцами-Несмеянами - пустой звук, по качеству и значимости даже меньший, чем испускание газов стрекозой.
  К чему прыжки под музыку? Блеянье ягнят под ножом?
  Предназначение девушки - материнство, полоскание белья в ледяной воде реки, каравай из печи, картошка на ужин, вечно пьяный драчливый муж с оскорблённым самолюбием прапорщика внутренних войск.
  Я не виню себя в обмане себя же, красотка без трусов и жалости к муравьям.
  Убивала муравьёв за отсутствие в них любовного томления - глупость, но не бОльшая, чем танцы на столе среди бутылок.
  Вы отвергли меня, старейшина - да, да, не противоречьте, Король, знаю, о чём говорю, и в отверженности - восторг, возвращение к прошлому - в прачки, в колхозницы.
  Долой пляски с банкирами в общих финских банях, где банщики - евнухи.
  Да здравствует торжество папироски "Беломорканал" и трёх головок зеленого лука на закуску к водке "Праздничная" - миг торжества!
  Прощай, Мир, отвергший мою плоть и кровь!
  Умираю, ухожу из жизни с чрезвычайным восторгом продавщицы обуви в сельмаге".
  Балерина сиганула с моста - думала разбиться о прогулочный теплоход или утонуть - но - АХАХАХ! - Судьба-вероломщица и героиноломщица - упала балерина на нудиста, перекатилась в хоровод пьяных нудистов, которые в воде играли в "дельфин и русалка".
  Я подбежал к перилам, надеялся на трагедию - только нудист с проломленным черепом уныло плыл бревном в вечность - ладья Харона, а не нудист.
  Прима-балерина на время забыла обо мне - ветреная девушка - кого видит, того - любит - взглянет на мост, увидит меня - снова полюбит, поэтому я затаился, а она уже нудистов любила - хохочет, щебечет немытым щеглом, брызгается с нудистками - неудавшаяся колхозница, но своя среди своих, разведчица".
  Старец ничего не заказал на обед, схватил меня за руку - неожиданно сильно, злобно, вот-вот оторвет; я видел, что и вену мне перекусит, если в раж воина войдёт.
  Брызгает слюной, кричит, глаза сверкают умалишенностью:
  "Парень официант с никчемной бородавкой на носу!
  Верь мне, парень!
  Не хлопочи с чиновниками о делах, а уматывай на нефтезаготовки, в тундру, в тайгу, на крайний Север, где олень заменяет женщину.
  Пенсия у меня маленькая из-за тебя, потому что ничего не производишь, налог от тебя в казну мизерный, а мне с того налога пенсия должна идти на маленьких ножка карлицы.
  Иди, работай, повышай валовый продукт - будь он трижды извалян в крови грешников в аду.
  Увижу тебя за безделием - сиротой твоих детей оставлю, а, если нет детей - то и не будет, после многообещающего спортивного удара моим посохом между ног.
  Зарабатывай старцам на хлебушек с чёрной икрой, не грустный ты Пьеро, надеюсь".
  Сказал волхв и растаял мороженым в руках афрочехословака. - Андрей Никодимыч мастер участка замолчал, внимательно посмотрел мне между ног, словно искал во мне дворец Барби, продолжил мутным тоном с заметными нотками самогонки - так из чрева феи вылетают ароматы цветов: - За Правду я страдаю, девушка, за матку-Правду, хоть ножом её режь вдоль и поперёк, как докторскую колбасу из ослятины.
  Ослов часто кушаем, полезное мясо ослов для нефтяников, первый сорт - грузинская пахлава, а не мясо.
  Промежность у тебя правильная, без изысков и дурной наследственности, иначе вызвал бы тебя на дуэль в снегах.
  Ответь нам: почему ты здесь и сейчас, и есть ли в душе и поступках твоих Правда, как обязательное приложение к ягодицам.
  Человек может не знать Цель своей жизни и смысл существования Человечества - крупицы Вселенной, но Правда, пусть она даже лживая, - обязательна, иначе - повесим тебя на ближайшем дереве, а оно - за тысячу вёрст.
  Я за Правду в ресторане пострадал, как Нострадамус!
  Иннокентий Гаврилович, евнух наш боевой, - кивок в сторону скромного лопуховидного парня с искусственным цветком лилии за левым ухом, - за Правду сексуальную томится в тундре, доказывал в Государственной Думе Российской Федерации, что гомосексуалистам нужна своя республика с гербом и стягом.
   Алексей Георгиевич физик, который пять целковых за Правду заплатил, - благосклонный взгляд на бородатого гиганта в ежовых рукавицах, - страдает за Правду, уверял жителей Приднестровья, что мужчина должен быть сильным, смелым, обязательно наделен математическим талантом, как Софья Ковалевская.
  А ты, пришлая красавица - с явными вторичными и первичными женскими половыми признаками, - с Правдой ли пришла, как гусыня к журавлю.
  Слышал, что нагота красивой девушки - Высшая Правда и Высший Разум, но после проруби с моржами ум мой зашёл за разум и не выглядывает, скособоченный.
  Решился не говорить тебе о Правде, но расстроился после своего рассказа до осмысления прочувствованных последствий, если с нами в бараке переночует девушка в бледной тоске и смертельном грехе блудницы.
  Правду давай, иначе - я уже сказал - веревка и белка с укоризненным взором на могильной плите!" - Андрей Никодимович - по-мужски правый - под одобрительный гул бригады нефтяников замахнулся на меня серпом - орудие крестьянина.
  Я в ответ расхохоталась вольно, до слёз, жизнерадостно, потому что я - девушка-золотце.
  "Послушайте друзья мои, нефтяники, всё равно, что - афроамериканцы в США.
  Негры очень чувствительны к оскорблениям, выискивают в словах белых людей намёки на чёрное, тёмное, по мнению простодушных африканцев - оскорбительное, как лицо намазали белилами.
  Украинцы обзывали афроамериканцев шахтёрами, поляки - мужинами, но и эти слова негры определили, знают, списывают их на расизм - несчастные ожиревшие торговцы наркотиками.
  На плантациях белых было мучительно тяжело, до боли в поясницах: лишения, голод, гибель хозяйки, которая надорвала матку в утехах - так лисица мучается в первую брачную ночь с Единорогом.
  Вы - неумытые поросята из басни Корнея Ивановича Чуковского - Правду во мне ищете, в бреду, слезах, но два-три взгляда, брошенные на меня украдкой Андреем Никодимовичем добавляют - не просто Правду, а квинтэссенцию Правды.
  У вас здоровый - спаянный вековыми традициями тунгусских искателей нефти и метеоритов суровый - мужской коллектив, с не менее мужской мозолистой дружбой.
  Ваша каша - моя каша, моя Правда - ваша Правда!
  Если вы уйдёте не вахту и не покормите меня тушёнкой - засну голодная, но это не Правда, а - ложь.
  Правда моя - почему я здесь голая среди вас и сейчас обнаженная, - пустяки, довольно обнаженности - но мы свои, у нас порядочная репутация, вопреки перепадам мнений и внутреннего давления - так маленький герой в детстве тонет в реке Урал, а с берега на него взирает народный хурал Монголии.
  Всемерно уважайте моё женское достоинство, прибавляйте в матерные выражения душевную тонкость и стыд; стыд даже коровам полезен во время поедания клевера.
  Без стыда бык не мычит!
  Правда - я сослана, упрекаема, побита, охулена, покрыта бранью за то, что Правдиво рисовала обнажённую натуру!
  Если вы полагаете мой подвиг - не Правдой, то поцелуйте первого попавшегося дервиша, который в суровую метель посетит ваш барак - так с дружественным визитом, с грубыми окриками и угрозами - "Я вам покажу сибирскую язву на гениталиях!" - в бассейн с балеринами падает бездумный, беспринципный эгоист спонсор: поднимает балерин на смех и подавляет личность детородной девушки.
  Да, да, да, и бесконечное число ещё - Да, - рисовала обнаженных мужчин и женщин - к славе художницы, к Миропониманию через мазки на холсте - так медицинская сестра с вдохновением рассматривает соскобы на энтеробиоз.
  "Правда твоя в том, что ты рисовала голую натуру, душа-девушка с взором падшей орлицы? - Андрей Никодимович нахмурился, цыкнул на друзей, выщипал себе брови в величайшей тоске - похож на собаку, которая выкусывает из тела наконечник стрелы. - За девушкой я ухаживал, а она меня помоями облила и кипятком ошпарила, а затем под ногти втыкала иголки - фашистка, но не виню её, потому что тоже - Правда.
  Думал я, что та боль, когда моя любимая напильником разрывала мой анус - самая сильная боль, но теперь чувствую, что выкрал у себя честь и гордость, затоптал своё человеческое достоинство, потому что сразу не заметил в тебе Свет огромной - как моя зарплата - Правда.
  Если сложим все Правды в нашем дружном мужском коллективе, то они не дойдут до одной сотой процента твоей Правды, обнаженная художница с обгоревшей под паяльной лампой левой ягодицей. - Андрей Никодимович - Илья Муромец наших дней, Суворов тундры и нефтяных залежей, рванул на груди рубаху, обнажил волосатую грудь в синих куполах - так на торжественном открытии срывают покров с Колокольни. - Бери нас всех, режь на куски, художница-правдолюбка!
  Улитку я обгоню, но по силе Правды - даже, если замуж за улитку выйду, провожу её до дома - не дотянусь, руки коротки до твоей Правды.
  Рисуй же меня обнаженного, Белоснежка!
  Я дам отпор вызову Арбатских хлыщей, которые дальше пениса своего друга в общественном туалете не видят.
  Мгновение приятной нежности, когда взор гениальной художницы ласкает тело - Солнечная погода в Сочи отдыхает и кашляет.
  Может быть, некоторые нищие фармазоны склонны видеть в моем поступке низменную романтику тундровых будней, когда снег - жена, но я иду наперекор мнениям, потому что страстная неделя позади, а впереди - гениальная картина маслом - "Обнаженный нефтяник Андрей Никодимович с Правдой во взоре"!
  "И я!"
  "И я!"
  Нефтяники ободрились, скидывали телогрейки, вставали обнаженные рядом с мастером - Андреем Никодимовичем, а он - гордый своей бригадой и моей Правдой - держал на могучих плечах бремя жизненных тягот и своеобразной ответственности перед обществом Амстердамских библиотекарей из клуба "русско-амстердамской дружбы".
  Я умилялась - мне подносили краску в ведрах, малярные кисти, но для настоящей художницы, овеянной правдой голой человеческой натуры, орудия труда - второстепенны, как статисты в театре для взрослых.
  На первое место выходит обнаженаня натура Человека с Большой буквы, независимо от размеров гениталий.
  Некоторые нефтяники робко прикрывали гениталии касками, но затем в едином порыве Правды - лихо надевали каски на головы - учителЯ жизни.
  Три дня и три ночи я рисовала - новые и новые лица и другое, подходили оленеводы из тундры, цокали языками, жевали мох, примеряли мох мне на лобок - красиво, а затем скидывали торбоса и кухлянки, присоединялись тощими смуглыми телами к Большой Правде нефтяников. - Автобус резко остановился, напоролся на сук, девушка смолкла, прикусила заячью губу, заплакала от досады, потому что сбилась с мысли - рассказывала о нефтяниках, о Правде и забыла - так контуженый герой забывает обиды на врагов. - Что же со мной Правда сделала, окаянная!
  Лихо она, а не Правда!
  Невозможно искупить вину перед нефтяниками... Вспомнила, у меня память девичья, резиновая, сапожная!
  Закончила картину, а нефтяники не одеваются, рты разинули от величия шедевра, от красоты, от моего мастерства, где каждый на картине представлен сатиром с самоосуждением в очах, неспособностью простить чёрта, забыть о водке и жить без угрей на лице.
  Картина, жизнь - сгорела, когда горящий нефтяной факел опрокинулся возмездием на Землю.
  Одни люди говорят, что пламя - наказание за гордыню нефтяников, другие вспоминают, что видели огненные стрелы из пламени - они поражали в мозжечки; где ложь, а где чистота - не найти, но я выжила, кричала долго, падала на колени перед работниками следственного комитета - канарейка без перьев, поэтому - морально устойчивая.
   Не Судьба ли нас прижала в автобусе, парень? - гениталии к телу?
  Глупо выглядишь в семейных трусах и в майке физкультурника тридцатых годов, но остальные - не лучше, а хуже выглядят, поэтому - нефтяник ты в душе, мастер гробового цеха.
  Давеча потеряла в квартире своё норковое манто - потешно, что в квартире, даже обидно до слёз, но - откровенно, без вранья - так генерал на пенсии теряет гордость.
  Глазами искала манто под кроватью - не нашла, опозоренная.
  Взобралась на шкаф - озирала квартиру - куда же ты ушло манто неприглядное, но дорогое, как вода в пустыне Сахара.
  Осуждай себя за обман, манто, брани за неспособность страдать в социальных условиях кризиса женского счастья; другая пропажа меня так не огорчила бы, как пропажа манто - убежали норки.
  Я остро ощутила внизу живота, как дорог мне мягкий мех, который закрывает мои прелести от жадных взоров торговцев мобильными телефонами.
  И, когда я увидела со шкафа своё манто - оно небрежно брошено на телевизор - по телу моему прошла дрожь сексуального волнения, словно я балерина в театре Грёз.
  Я спрыгнула со шкафа - горилла мне позавидует, - прижала манто к ягодицам и подумала, что никогда не забуду тепло мертвого меха убиенных норок.
  Из кармана выпал ненужный вибратор - подарок сослуживцев, к чему мне аморальные игрушки, если я - девственница с пирогами вместо щёк?
  С надеждой, что манто и дальше обережёт меня от снега, града, жадных лап нищих студентов, пропитанных потом лиц страховых агентов, бетонных плит и глумления мафиози, я накинула сегодня манто, а вы утверждаете, что видите меня обнаженной, все утверждают, словно сегодня заря сожгла все манто и заменила одежду на программу народовольцев имени Воровского. - Девушка жадно высасывала взглядом взор Георгия, трепетала ночной бабочкой в зубах геккона. - Парень, возьми меня замуж!
  Я - бедовая!
  Услужу и подластюсь, взволную, впаду в преувеличения в постели, как прикажешь, мой господин!
  Если отвергнешь меня, то оторву тебе то, что некоторые называют мужским достоинством, а для художницы - кусок плоти живой натуры. - Девушка засмеялась, вытирала слёзы, в истерике щипала Георгия за пупок, отгоняла кровь из живота к мозгу - так волчица оплеухами обучает волчат борьбе за жизнь.
  - ЭЭЭЭ! Эхма! Не отрывайте мою крайнюю плоть необрезанную! - Георгий прокашлялся, искал щёлку - выскочил бы из автобуса; день не задался, но ни просвета, ни глотка свободы - старушки с волчьими хвостами, старички с колокольцами на гениталиях, молодые девушки обнаженные, сверкающие - трогательно неуклюжие, будто медведицы на воеводстве - плотный заслон. - Искренний самоотчет и самоанализ - забытое, но воскреснет на новом витке времени, как вспомнят теорему ФермА.
  Вы прОсите, чтобы я взял вас в жёны - достойная просьба, искренняя, даже в кассу взаимопомощи отнёс бы вашу просьбу.
  Признаюсь, что ваша угроза - оторвать мне не самое дорогое, но то, что врачи называют - бесчеловечный мужской признак - испугала меня до коликов в животе, и, если бы я родился трусом или обезьяной, то испортил бы воздух в салоне автобуса - грех, который не смоют даже песенники американских жирных бойскаутов.
  Но я - рабочий парень с простыми представлениями о Камасутре с оболваненными рыбаками.
  В душе поднялось зло и раздражение на вас, но не заложилась основа нашей любви с семейным счастьем, больше похожим на сериал, чем на жизнь, когда грязный носок варится в борще.
  Отец меня воспитывал, заставлял уважать женщин и девушек, говорил, что девушка - всё, а без девушки и Планета Марс сойдёт со своей орбиты, как пьяный водитель грузовика с ракетой "Тополь".
  "Георгий, ты можешь напиться свинья-свиньей; пусть новый писатель Гоголь с тебя книги пишет!
  Можешь избить свою любимую женщину, но оскорбить - никогда; бей, но не оскорбляй - так поступают украинцы.
  Глаша меня из армии не дождалась - пять парней сменила за два года - дорогая девушка, трезвая даже по праздникам, когда на крышах пляшут воробьи и гномы.
  Я вернулся - в орденах и медалях, красавец, боевой конь, - письмами по лицу Глашу хлестаю, ногой в живот бью, но не оскорбляю, а браню с пониманием, с чувством собственного достоинства, не человек даже, а - облако с аксельбантами.
  Бью, а чувство тоски, неопределенности, что я прав изначально, показываю геройство - нарастает снежным комом
  И уже я не человек, а - толстый карлик - шар, кажется, что не бью Глашу, а провозглашаю среди красивых манекенщиц здоровый образ жизни с душевной откровенностью, когда в тесном кругу после бани свободные девушки обнажёнными телами впитывают Истину.
  Сынок, твоё настороженное отношение к женщинам диктуется преступной подозрительностью чахоточного больного бегемота.
  Никогда не предавай Родину, не бросай один гриб ради другого - окажется червивой!"
  С батюшкой мы в лес по грибы пошли - два крепких боровика за лисичками - потешно, значимо.
  Мне семь лет - преисполнен надежд детсадовских, бегу с лукошком, ищу кладовую Солнца имени Пришвина.
  В кладовой - обязательно бесплатное варенье, пряники, пироги, лимонад, мороженое - иначе нет смысла в прогрессе, как не возбудит симпатию толстый неряшливый бомж из Конго.
  Около болота шли, а на болоте - ягода дурница; одну горсточку ягоды скушаешь - и становишься совершенно естественен, уподобляешься сойке на яйцах.
  Батюшка мне ягодки запрещает кушать, а сам жадно хватает губами с кустов, даже на четвереньки встал, чтобы удобно - так внимательный директор школы даёт ключи в жизнь только трезвым девушкам.
  Вдруг, возле разложившегося пня с опятами наткнулись на тётеньку - молодая, свежая и живая, потому или оттого - хохочет - поедательница голубики.
  Силится подняться, да не может - дурница в мозг стрелой ударила, а на закуску - грибы мухоморы.
  Из одежды на молодой женщине только венок из лавровых листьев, наверно - продавщица с Олимпа.
  Батюшка мой раскрыл пальцами очи до круглоты земного шара, конфузится, но говорит ровно - оратор из Греции:
  "Приятно во всех отношениях, когда видишь и осязаешь, словно бредёшь по молоткам на заводе "Серп и молот" босыми ногами.
  После ремесленного училища я молотки делал - занятие достойное; кто возразит - мудак во всех отношениях, может быть, даже он - танцор, который легко танцует без трусов под прицелом внимательных и недоверчивых взглядов эльфов.
  Часто молоток падал мне на босую ногу, дробил кости, но я со слезами на глазах - рыцарь счастливого образа - приводил себя в чувство и радовался, что я - сложный человек рабочей профессии, ко мне нельзя относиться предвзято, как к разбитой бутылке.
  Пусть вульгарные поэты целуют вульву лягушки, но жизнь в городе не отличается от жизни в селе, как не отличается балерина от доярки.
  Форма разная, а тела, содержания - туманные.
  Не ипохондрик я, и вы, женщина, не из семейства хордовых.
  Угостите мухоморчиком... благодарствую... моё почтение вашей матушке - ослица она Валаамская.
  В человеке намешано всё, что изобрела Вселенная: неуютное одиночество, обреченные взгляды на жизнь соседей, Правда, которая приводит героя в запой, а в Амстердаме - на гей парад.
  Мало думать - люди, мало подумать - найду Совесть среди людей, и Совесть оправдает мои дурные поступки - так команда подводной лодки оправдывает развратные действия капитана с юнгой.
  Однажды заснул в рабочий полдень на штабеле новеньких, сверкающих зубами молотков.
  Проснулся от нежного прикосновения бархатной руки - Ангел? белошвейка? балерина?
  Открыл глаза и понял, что значит изумление по определению Карла Маркса.
  Мастер - мой наставник Иван Семенович - гладил меня по голове, сгонял вшей, и от руки его шло магическое тепло, равное ста тысячам ватт, но не больно, оттого, что - по доброте - так мать-героиня спасает ребенка из лап зайца.
  Долго гладил - современники обязательно осмеяли бы, нашли в поведении Ивана Семеновича зачатки фрейдовского гомосексуализма, а мастер о педиках и не слышал, рабочий кактус на своём месте.
  "Не спи, молодой рабочий, похожий на зубило! - голос мудрого мастера убаюкивал, качал поплавком на волне. - Враг подкрадывается к сонному: что, если мать одиннадцати детей украдет молоток, и не просто украдёт, а вобьёт его тебе в глотку, раскрошит в стиральный порошок "Миф" зубы.
  Или мимо пройдёт олимпийская чемпионка по стрельбе из лука; задумается, увидит молоток и спящего тебя, свяжет два события в одну легенду и подумает: "Хороша ли я?
  Что мне принесли Олимпийские награды, кроме кровавых мозолей на пальцах рук и геморроя между большими пальцами ног?
  Полюбила бы рабочего, но он не прапорщик, не матрос с посмертным званием Героя Советского Союза!"
  С досады, что ты не матрос, олимпийская чемпионка по стрельбе из лука тебе молоток вгонит в ухо! Да, обязательно в ухо, потому что с уха всё начинается, как с яйца, ухом и заканчивается - насколько нелепо бы выглядели оправдания казначеев, что нет надобности в ушах.
  Рыбы и без волосатых ушей слышат".
  Иван Семенович мудр; мать-героиня мудра, если вобьёт мне в зубы молоток; Олимпийская чемпионка - умна по-своему, по-девичьи.
  Мал ум, да дорог!"
  Батюшка мой руками в медвежий капкан попал, закончил разглагольствования, орёт, требует ООН и любовь, а я хохочу - потешно, когда одурманенный отец тянется к безбашеной обнаженной русалке, но не может дотянуться, потому что не мамонт в капкане.
  Думаю я много, больше, чем раздумывают уфологи над отпечатком лапы Снежного Человека. - Георгий говорил громко, не думал о других пассажирах, что у них свои думы, свои чаянья и надежды на день, когда изменились взгляды на других людей - пеплом древности глаза посыпали. - Тонкий ум подсказывает мне, что ничего не получится из нашего союза, красивая девушка с татуировкой "Роза" под левой грудью.
  Вы - розанчик, и татуировка - розанчик, бутончик под бутончиком.
  Мой зоркий глаз противится, на свадьбе с вами настаивает, а душа чутко улавливает связь между телами и с мастерством фрезеровщика соединяет в картину упадничества после нашей свадьбы, когда я уйду в запой.
  - Никакой свадьбы с посторонними девушками - не пава она, и не рыба на вертеле! - девушка курьерша протиснулась - красная, упорная, потная, но прекрасная в своём гневе, подобна белой жемчужине весом в два килограмма. - Мой парень, пусть даже он из корысти ищет богатую невесту с залежами изумрудов в очах.
  Я первая его нашла - чайник электрический привезла, поэтому - имею право - так первые старатели на американском берегу застолбляли участки.
  Вырядилась балериной, а в волосах бриллиантовая диадема, и думаешь, что теперь до южного неба тебя птицы в золотой клетке домчат, как китайскую обезьяну Хануму.
  - Нет у меня диадемы с бриллиантами, и не в балеринском позорном я! - девушка отбивалась словами, но гневным взором показывала, что и до борьбы Сумо дойдёт. - Ты в гимнастическом трико, акробатка - как не совестно, в дурном виде, без предрассудков по автобусам женихов собирать - так медведь по малину ходит к бабам.
  Странно одета, а на других коромысло передвинула, забила пыльный мозг...
  - А я вижу вас обнажёнными, и другие девушки - обнаженные: мираж, игра света, астигматизм, чудачества болью раздавленного сердца! - Георгий примирял, улыбался налево и направо, тужился, но выходило, как у лейтенанта из Бурже - коряво и с налётом грубости столяров. - Старушки у меня причиндалы на лбу видят - я шапку надел, а они шапку не замечают, старые солонки, - но нет у меня причиндалов, а у старушек, полагаю, нет волчьих хвостов, хотя по морде хвосты хлещут, как крылья - и крылья у обнаженной девушки только один мужчина видит, а я у него - колокола на мудях - что же, из-за ерунды мы подеремся, погубим молодое племя людей?
  В Африке каннибалы друг друга едят, и горилл едят, гориллы волосатые, поэтому - неудобно их кушать, но, если попугаями какаду обложить и поджечь - шашлык получится знатный, по-кавказски, когда три дня после пира из туалета не вылезаешь, словно кол вбивали вурдалаку в сердце, а попали поедателю шашлыка в анус.
  - Умный? Да? Не подменяй тему, поженимся - ещё поумнеешь в сто крат, как Сократ! - девушка курьерша засмеялась, показывала, что - пошутила, а слова - нешуточные, водогрейные, тяжелые, двухпудовые. Она выдернула Георгия из автобуса, ловко, будто буржуазную идею из Фридриха Энгельса калеными щипцами вытащила. Прошли в парк, девушка усадила Георгия на скамейку, и сверху присела ему на колени, чтобы не убежал - так хозяйки чугунной гирей придавливают капусту в бочке. - Приехали, посидим, а затем - проводи до моего - может быть, и твоего - дома, красавчик с мыслями наперевес.
  Я тебе - не мать, а - невеста, а от невесты ничего не скрывают, даже номер сберегательного займа и прыщ под семейными трусами на пять размеров больше.
  У меня две подружки уже замужем - рассказывают о своих семейных делах, делятся видео - потные ночи, вопли мужа, неприкрытый поэтический секс, в котором я не нахожу здравое зерно.
  Может быть, я не петух, и нет для меня в навозной куче жемчужины?
  В девять лет я из школы шла тёмной ночью - переписывала контрольную за год, да и заснула за рукоделием - контрольная по вышиванию.
  Робко шла, проклинала родителей, что не встревожились, не встречают меня, да поделом им - благородные люди, сторонники игры в нарды, стакан воды им - когда их парализует - с ядом поднесу.
  Мерещились мне черти за каждым кустом, рыла высовывают, хрюкают, а у каждого чёрта на лбу звезда синего цвета - знак дьявола.
  Но крепилась - назад, в школу дороги нет, потому что учитель географии напился и буянит по пустой школе, себя призраком Императора Петра Первого величает.
  Вурдалак выскочил на дорогу, укорил меня взором малиновых очей - но не тронул, боялся совершить самую горькую ошибку в своей жизни.
  Я вурдалаку пенал школьный кинула - на потребу, - съел, шарлатанкой не обозвал.
  Со скамейки поднялся дяденька, взял меня за руку, осветил лицо огоньком из зажигалки и произнёс тихо, буднично, словно всю жизнь маляром-штукатуром в Кремлёвском подземелье проработал:
  "Девочка - красивая, но чувствуется в тебе тяжелый характер народной артисты: самолюбивая, словно ясень в печке.
  Не терпится тебе домой - не уважаешь взрослых, если от беседы бежишь, как крыса от корабельного кота.
  Если ленивая - сразу в гроб, если образец дисциплины - полковое знамя и лопату для копания могил в руки. - Дяденька из-за скамейки с натугой вытащил мешок, разрезал, а в мешке - батюшки мои, мама не горюй - лопата и гроб огромный, чёрный, наверно, с чёртом, хотя черти не умирают. - На кладбище со мной пойдешь, могилу разроешь - не бойся старого мертвеца в исторической могиле - не укусит, а, если и укусит - не со зла, и челюсти у него слабые, сгнившие.
  Лопату неси, а я - гроб с телом покойного - жизнь ему не мила, вот и умер в цвете лет, как умирает в нас чувство ответственности и заботы о рыбках в аквариуме.
  Не убегай - догоню, в гроб положу - места всем хватит, даже для политиков, не гроб - а копилка.
  Я всю жизнь жертвовал собой - работал на производстве вертухаем, зеков охранял от людей, или людей от маньяков - дилемма, но я не записная книжка с идеями жизни.
  Недавно с балериной познакомился - старая, вышла в тираж, иначе со мной не водила бы дружбу, устарела, заболела, на кочан капусты похожа, но ногу выше головы тянет, верит, что успехи прошлого подарят вечную жизнь.
  Хорошо ли это, когда - вечная жизнь с вечными кариесами и инфарктами?
  Облюбовал я балерину - Аделаида её имя, древнееврейское, но простил, - в экономки звал в свою однокомнатную квартиру, обещал три сольдо в неделю и соблазнительные любовные романы в сердце.
  Аделаида для порядка сопротивлялась, говорила, что с мучением смотрит на мою бороду и живёт только одной мечтой - умертвить меня и завладеть крохотной квартиркой на Октябрьском поле.
  Бесчеловечным обзывала, непорядочным козлом с трусостью в спинном мозге - так корова прячет в вымени молоко.
  Задумала потешное, но страшное - видано ли дело, чтобы голые бабы по ночам на мётлах летали по Москве, мы не на Украине.
  "Степан, друг мой с вислыми усами, а на остальное посмотрим, что - висит, а чем можно груши околачивать, - Аделаида ластится ко мне, мурлычет, называет гномом с интонационным индейским строением речи. - Маргарита - ведьма, приглашала Мастера на ночь мертвецов с сатаной.
  Жизнь моя пройдёт без любви и уважения, если я не объявлю себя падчерицей Маргариты, а тебя - Мастером ножа и бутылки.
  Если выдюжишь, слетаешь со мной на шабаш к чертям и ведьмам - сыграю с тобой в салки-догонялки.
  Не выдюжишь - грош тебе цена в базарный день в городе Ейске, где море - канализация, откуда доносятся сдавленные стоны удушаемых, вопли сифилитиков и крики жизнерадостных чаек с красными алкоголическими носами". - Аделаида с пылкостью юношеских увлечений разделась донага в моей квартире, из себя ведьму изображает - рожи корчит страшные, ногами дрыгает, словно клещей стряхивает.
  Зеленой мазью тело намазала, рычит, меня раздела донага - не сопротивлялся, потому что в тюрьме на работе каждый день голый с автоматом Калашникова брожу, стихи читаю политическим заключенным, грустным, червеобразным.
  Я думал, что совершим половой процесс - надоевший до мозолей на пятках, но Аделаида чёрный плащ мне на плечи накинула, сапоги с золотыми пряжками натянула, в руки скипетр и державу вложила, словно Землю и Вселенную.
  С удовлетворением подпрыгнула, схватила метлу и засмеялась робко, конфузливо, с визгливыми нотками учительницы пения:
  "Мастер! Мой великолепный волшебник мастер!
  Летим с тобой на шабаш, немедленно, на бал к Сатане, иначе - пустота и рёв в черепной коробке, убеждения, что станешь руководителем Луны.
  Мошонка у тебя не брита - моветон, но простится тебе, потому что не мужчиной на балу нарекут, а робкой, слабой подчиняющейся весталкой.
  До совершеннолетия и до свадьбы я верила, что останусь девственницей до второго пришествия, и мне зачтется на облаках.
  Но не совладала с собой, изнасиловала старого импотента мужа - он сразу умер в первую брачную ночь, всю жизнь готовился к знаменательному событию с кишками изо рта".
  Аделаида вывела меня из подъезда - не стеснялась своей наготы, с прохожими раскланивалась; я думал, что на метлу сядет и меня сзади - не Харлей Девидсон, но быстро, и положено, чтобы на шабаш на мётлах ведьмы летали.
  Нет, вызвала за мои деньги такси, и поехали - тю-тю Воркутю - на бал к сатане, а мне это надо, чтобы я покупал ночь любви с ведьмой?
  Мечтал, что станцую на горящих углях, а нежно колыхался на сиденье в автомобиле - медуза, желе малиновое, но не мужчина.
  Прибыли на бал, прошли фейс контроль, а в хоромах - не соврала ведьма Аделаида - черти и ведьмы, мерзавцы без надежды на Светлое будущее - так рак на горе свистит, богатырского коня подзывает.
  Мужчины в чёрных плащах и масках, как и я, а женщины - зеленые, голые - ящерицы.
  Я бранил мужчин, укорял, что они легкомысленны - сатана их на вилы подденет и в ад утащит, а в аду не забалуешь, не на зоне.
  Мастеры - я так понял, что все мужчины - Мастеры, а ведьмы - Маргариты, благодушно внушали мне, что главное - веселье, а ум догонит, пусть даже ум игрушечный, а от чести и совести в мошонке остались лишь воспоминания - эхо прошедшей морально-правовой войны.
  Ведьмы мне подмигивали, открыто хохотали, трогали за гениталии - больно, обидно для меня, вгоняли в краску, оттого, что голос у меня заупокойный, а душа требует романтики на лугу.
  В полночь появился главный - сатана с красным топором на гениталиях, дровосек, имитатор рабочего движения дровосеков Канады.
  "Мастеры и Маргариты, уважаемые козлы и козлихи! - голос лукавого густой, гороховой кашей обволакивает мозги-желудки. - С Мастерами связана идея самоуничижения, а с ведьмами - мания геронтофилии и самоутверждения - так утверждается миллионер на коленях юной балерины.
  Тела наши лягушачьи, неустойчивы, нелепы, отзывчивы к перепаду температур и протыканию ножом.
  Влечения половые, желания достичь вершины Камасутры, когда твоя жена под жеребцом, а ты - заяц в лапах оглохшего вурдалака.
  Начинаем же оргию, и пусть никто не останется без овоща в теле и без фрукта на голове!"
  Загадочно лукавый сказал, плащ распахнул и набросился на ближайшую ведьму, словно три года летал над Парижем, называл себя фанерой и только сейчас приземлился на Монмартре.
  Все взбеленились, набрасываются, совокупляются - в меня сзади вошли, наклонили, и спереди чёрно-красное маячит германским флагом.
  Долго я сопротивлялся, отбивался, иногда казалось, что победа на моей стороне, но снова меня нагибали, обрекали на безжалостный секс без смысла, без последствий, адский с потными внешними половыми признаками, как рог единорога.
  Меня три раза вырвало; но не помогло - козла чёрного привели и в зад его целовали, а затем с колом совокуплялись - мерзость, сравнимая с живучестью пиявок.
  Только через месяц после бала у сатаны я опомнился в кожно-венерологическом отделении Пятнадцатой больницы города Москвы, словно откинулся из Магадана в Воркуту.
  Уверял себя, что привиделось мне, не может быть бал лукавого, когда нет котлов с кипящим подсолнечным маслом, а на головах девушек - мужчины, но не рога.
  Психиатр - доктор наук Цацкис - смеялся над моими страхами, говорил, что я посетил обыкновенную оргию свингеров - законное формирование, одобренное Государственной думой Российской Федерации и Генеральной Ассамблеей Организации Объединенных Наций.
  Сношаются люди без разбора, без разграничения полов - африканцы с белой кожей - веянье времени, полезно для здоровья, для повышения догадливости сердца и души - так постепенно обезьяна превращается в человека, а человек - в эльфа.
  Я бросил в лицо доктора обвинительную гирю слов:
  "Пышные фразы не прикроют шрамы на лобке, доктор Геббельс!
  Ваш предок отмахнулся от обвинительного приговора, а вы стрелкой компаса на женские прелести указываете, прапорщик вы, а не генерал.
  Суть нашей жизни в поиске Истины в солдатских сапогах, а многие - имя им - Стяжатели вступают в спор с Истиной, хулят её, бранят, и говорят, что нет в мире Правды, а только - смертельная скука, спор между носителями мешков с картофелем и капустой.
  На чёрта вы похожи, и, может быть - истинный чёрт, гнусный, гадкий с подозрительными связями в аду.
  Уйдите, клистирная трубка!
  Нет в вас доброты душевной, а только - нажива и безграничное презрение к детям, у которых растут лишние рёбра, как у бронтозавра".
  Изгнал я доктора, и Аделаиду ведьму прогнал - словно стёр её портрет на песке.
  Причуды с ведьмачеством и зеленым телом простил бы, но зачем она меня на оргию затянула, если не со мной совокуплялась - слово яростное, - а с другими пузатыми Мастерами, наглыми и неграмотными - первый букварь им в руки.
  Девочка, не потому ли ты со страхом на гроб смотришь, что уверена в моей богатырской силе Ильи Муромца? - Мужчина сбросил гроб около свежей могилы, большой ладонью вытер со лба остатки экскрементов птицы чайки - чайки летают и над кладбищами, море в покойниках видят, а могилы - волны на море. - Копай могилу, да не приписывай мне кумовство, не прощу лени.
  Лисица в гости к журавлю ходила, да там и осталась в жёнах.
  Трудись, ибо только труд размывает грани между работницей ткацкой фабрики в городе Иваново и балероном Большого Академического Театра России.
  Фанфароны, в нижнем белье по сцене скачут, деньги сшибают за непристойности, лебеди подбитые!
  Тьфу на них, бесстыдников с выпуклым сватовством".
  Я копала, а матрос ругался грязными словами, пил дурно пахнущую жидкость из фляжки, смеялся надо мной, уверял, что не отвлекает меня от священной обязанности к моим родителям-инвалидам по ожирению.
  Наконец, когда докопалась до свежего гроба - а дяденька обещал, что гроб старый, сгнивший, с истлевшим покойником фараоном - закончились мои муки на земле.
  Ночной всадник подозвал меня к чёрному гробу, который стоял в сторонке, словно памятник погибшему демократу:
  "В гробу лежит не спятивший артист театра и кино, не мародёр - не допущу своеволия, не запятнаю позором личную жизнь, - а в гробу... - Палец к губам приложил, шепчет, а глаза сияют - ребёнок, а не Джек Ворошитель внутренностей. - Пёс Трезорка в гробу - символ доброты, верности и чистых отношений между кошками и собаками.
  Любил я Трезорку, и верю, что он более достоин лежать в гробу на кладбище, чем многие участковые полицейские и секретари различных партийных организаций, где лыковые лапти считаются народовольческим шиком, а голая задница парторга в окне - призыв уезжать в Израиль.
  Похороним Трезорку по-людски, Абрахамом посмертно назовём, и, может быть, в следующей индийской жизни Трезорка превратится в поганую девку!".
  Матрос откинул крышку гроба - гроб пустой, - стоял минуту опьяненный, улыбка закаменела на лице, словно известью плеснули в лицо народного артиста Грузии.
  "Трезорка, презренный предатель, поедатель костей слонов!
  Конь ты, а не собака с нешуточными хлопотами под пушистым хвостом!
  Ожил! Убежал, даже на прощание не лизнул меня в лицо; язык твой шершавый - ёршик для подхвостья.
  Кого же я похороню в твою честь, окаянный разбойник котолов?
  Наплевал мне в глаза, унизил действием, и вместо тебя в гроб маленькая девочка ляжет - Мальвина, а не Барби?"
  Дяденька убивался в горе, потому что пёс прикинулся мёртвым и убежал, а я - не дурочка - тихонько через могилу перепрыгнула, в кусты - шмыг, и поминай, маньяк, что меня прелестницей называл, чучело ты, непотребное, лакейское, мон ами тебя не назову! - Девушка курьерша ёрзала, и не собиралась собиралась домой, передумала - вольно, если видят обнаженной, свыклась, и на прохожих поглядывала с интересом волшебной собаки, которая летает среди кустов чайных роз.
  - Говорила о нашей свадьбе! - Георгий напомнил, задрожал, уменьшился в размерах - Алиса в стране чудес, а не рабочий парень.
  - Свадьба? Она важнее, чем летающая тарелка с инопланетянами, или снижение цен на сахар и белый хлеб - Мир праху нашему рублю! - девушка игриво ущипнула Георгия за нос, пощекотала за ухом - нечаянно длинным ногтем оцарапала до крови, словно проверяла толщину кожи, как толщину льда на Северном Полюсе. - Человек многогранен: один - маньяк, убийца детей и старушек безземельных, а другой - борец - за чистоту отношений между мужчинами и мужчинами.
  Веками люди спорят, двигаются, разговаривают, думают, а в общей сумме - ноль, потому что в жизни всё есть: карлики и великаны, балерины и шпалоукладчицы, налогоплательщики и матери-героини.
  Все дороги ведут под венец, а затем - в ад или в Рай, но в аду мест больше, а в Раю всё расписано до Конца Света, по праведникам учёт и контроль.
  Если сейчас из-под земли тролль зеленый выскочит с доисторической дубиной, или Космический корабль с Марса приземлится - нас, людей, это заинтересует на миг, а затем - по магазинам, в поисках распродаж, потому что распродажи, как и свадьбы - в печенках у нас, а остальное - наносное, пыль без откровенностей, но с ломанием, обманом и ложью.
  Ты сегодня видишь людей в одном свете: меня обнаженную, старушек с волчьими хвостами, пожилых мужчин голыми, с колокольчиками на гениталиях - разнообразие, но оно уже не волнует, потому что каждый возвращается к своим желаниям, потребностям - так соловей мимо крокодила несется к кормушке с зерном.
  Самое сильное чувство - поиск туалета, когда прижмёт; и - попробуй, с трибуны Съезда читай бумагу, если понос прохватил - ничего важнее не окажется, пусть даже сто Космолётов с золотом прибудут, чем поиск места для справления нужды.
  Я о туалете говорю - для мужчин, потому что мы, девушки, не испражняемся, у нас ароматный поролон внутри, мы - феи, воздушные Земфиры.
  - Цветы для девушки? - молоденькая продавщица цветов беззастенчиво воспользовалась романтической минутой, предлагала розы на спичках, втридорога, копила деньги на пересадку скальпа. - Молодой человек, приобретите букетик для возлюбленной, вы же не ихтиозавр, хотя в трусах и в майке - физкультурник допотопный, а бедняжка ваша в балеринском платье и в гимнастическом золотом трико - безвкусица, деревня, стыдно перед озлобленными узбекскими матерями.
  - Пошла прочь, мерзавка балерина! - девушка курьерша потирала руки, взглядом рекомендовала продавщице цветов пойти в колхоз на должность доярки. - Не молодой человек он теперь, а - будущий муж мой, поэтому - рачительный, копейку из семьи не унесет, Настоятель - ему имя, а Дракон - кличка.
  Возвращайся в ад, посланница лукавого!
  Из глаз у тебя - сера, из ягодиц - мор и зловещий хохот!
  - У вас изумительная татуировка на бритом лобке - кошка и собака - символ Будущего, - Георгий попытался снять напряжение между двумя девушками - так электрик одним ударом обрезает пять высоковольтных проводов. - Когда кошка глумится над собакой - общество терпит, а, если конюх на долгие годы заточил собаку в конуру, понуждал выполнять все его прихоти, кричал на собаку, как на дикого осьминога, то - не стерпится.
  И родинка у вас на левой большой половой губе - значительная, не менее важна для народа, чем татуировка кошки и собаки и ваш труд - продажа цветов оболваненным лампадным влюбленным.
  - Родинка? Татуировка? АХ! Бесстыдство!
  Безропотное моё терпение лопнуло мыльным пузырём на Первомайском празднике! - продавщица цветов села на бачок для мусора, обняла руками колени и устремила затуманенный отчаяньем взгляд на утку в пруду - так поэт взирает на тонущую балерину. - Как? Почему вы увидели мою татуировку и родинку через одежду?
  Вы - Нострадамус? Восстали из мёртвых, злодей с песнями за пазухой.
  В интернете выставляю свои фотографии голой - все девушки хвастаются обнаженностью, - но прикрываю лицо газеткой "Известия" - модная газетка, придает молодым девушкам уверенности в завтрашнем дне с Принцем на Белом Коне.
  Но сейчас, викинг вы в семейных трусах сластолюбца! - продавщица цветов зарыдала, травинкой тянулась к земле.
  - Вижу вас голой! - Георгий конфузливо вложил в ладошку продавщицы тысячную купюру - так генерал подкладывает любимому адъютанту овсяную кашу в котелок. - Великодушен я, а вы - бескорыстная, но замуж не возьму - опасаюсь гнева своей девушки - она на коленях место заняла, умница с глазами-сапфирами.
  И вас успокою, и невесту свою приголублю - день сегодня особый, с внутренним виденьем - видим, что хотим, пусть даже мозг сопротивляется, но руки тянутся змеями к новым образам.
  Часы с маятником - обязательная вставка в любую книгу; без часов с маятником книга теряет Нобелевское предназначение и превращается в половую тряпку.
  Вы видите одно, я - другое, старушки - иное, старики - евнухов и крылья обнаженных девушек, любительниц единорогов.
  Но нас объединяет маятник Фуко - грозовой тучей он висит под крышей, грозится пальцем, а по ночам осыпает бранью мышей, укоряет призраков, что они не взяли штурмом Зимний Дворец!
  Три дня назад на Измайловском Вернисаже я бродил без цели - прекрасное времяпровождение благоразумного рабочего с ясными взглядами на колорадских жуков и купающихся доярок.
  Приценился к картине - "Обнаженная бесстыдница у колодца", цокал языком - правдоподобно до чесотки, до ушибов в грудной клетке - мУки, а не картина.
  Вдруг - словно серпом по молоту, - заскрежетало; думал - поэт обмишурился, толченное стекло кушает на потеху барышень.
  Оглянулся - часы с маятником, старинные, в тяжелом корпусе орехового дерева - на продажу, а из часов на меня глаза девушки из безвременья глядят, дыру на рабочем комбинезоне прожгли, будто лазером.
  Я подошёл к часам, погладил ладную деревяшку, а затем устыдился своего не мужского поступка, развернулся на каблуках - лихо, со свистом, и побежал с Вернисажа; лиходеев иностранцев расталкивал локтями, старушек увещевал, обещал, что, если сегодня к обедне не сходят, то за ними часы с маятником явятся и в ад утащат, где нет прибыли, а только - убытки.
  За спиной моей - шаги тяжёлые - видный мужчина догоняет - командор, Метный Фсатник без головы; я не оборачивался, во всадника не верил - только девушки из Института Благородных Девиц влюбляются в Принца на Белом Алебастровом Коне; я знал, что часы с маятником за мной гонятся, пыхтят в спину, бранятся, склоняют к стяжательству.
  Часы с маятником - сила, а то, что мы видим сейчас то, о чём думали - пустое, имя ему - Неистовство.
  Важно ли оно, когда в душе небесное море плещет, а девушки - конечно - без одежды, но нравственно намного выше семейных затасканных трусов и маек физкультурников - хвала спортсменам, похожим на мумий в припадках!
  Софокл сказал бы в термах с достойными пышногрудыми весталками-русалками:
  "Videmus eius"!
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"