Аннотация: Шелк скрипит! Доказано мной безповоротно! Мой умопомрачительный романище для текстильщиков, ученых и богатых!
Роман "Скрип шелка!" написан Великим Всемирным Писателем Эсаулом Георгием (Эсаулов Юрий Александрович!) в городе Люберцы 1 ноября 2011 года!
В двенадцатом часу пополудни граф и известный писатель Владимир Федорович Одоевский в новых модных китайских щегольских красных панталонах, но в дурном настроении, которое сродни мелкому дождику, что так нагло застревал в роскошных пейсах, брел в раздумьях!
Владимир Федорович свернул с Малой Колтовской и направился к Малой Невке, где в это время торговали отличной стерлядью с жирными головами!
Днём раньше Владимир Федорович Одоевский заинтересовался бы стерлядью, как положено, чтобы потом отттаскать за ухи повара Кондратия, что приносит почему то малую, нежирную стерлядь, когда сейчас сезон имено жирной стерляди, зубастой и с умными глазами!
Владимир Федорович на этот раз и не обыгрывал названия Малой Колтовской улицы и Малой Невки, как поступал в прошлые разы, ибо на подобных мелочах отттачивал свой талант самобытного и известнейшего писателя!
Разум Владимира Федоровича Одоевского в этот час занят полностью мирскими размышлениями, об упоминании которых вслух Владимир Федорович и не думал, потому что дела эти сугубо интимные, личного качества, и по сути омерзительные, так как в них принимал участие старый заклятый враг Владимира Федоровича Одоевского граф и писатель Куприн!
Даже мысль о Куприне вызвала у Владимира Федоровича Одоевского подобие зубной боли, и он издал слышимый стон, от которого лошадь драгунского офицера шарахнулась в сторону торговых рядов!
"Надо же, экий подлец, подлец, Александр Иванович, увел мою Зизи!
Дамский угодник, скоморох, альфонс!
Почему имено Зизи, а не другую кокотку из кафешантана?
Да потому, что Зизи принадлежит мне... всецело принадлежит мне... принадлежала...
Вот и увел её Куприн, чтобы мне больно, чтобы душу мою горячим железом прожигало, чтобы мысли мои шли только об утрате, но не прыгали замысловатыми пегасами по литературным Олимпам!
Ну, что ему не ймётся, высокопородному!
Калякал бы свои "Гранатовые браслетики", бездарное, я вам, Куприн, замечу, произведение!
Да и не произведение даже, а так - пшик, тьфу на постном масле!
Нет, ему понадобилась моя Зизи, моя лапочка, моя пушинка!
А всё потому, что Куприн отчаяно завидует моему огромнейшему таланту!
Да, да с, милостивые государыни и государи!
Никакие потуги Куприна на романы и повести не сравнятся с моим "Игошей", "Городком в табакерке", "Сказке о том, как опасно девушкам толпой ходить по Невскому проспекту"!
Но Зизи, она не читала моих творений, дура, глупая французская пустышка в белом трико!
Ах, как обворожительно Зизи поднимает в балете ножку и тоненьким голосочком поет про Шмандткухен!
И что она нашла в этом Куприне, мерзавка, содержанка неблагодарная тварь!
Конечно, Куприн - граф, писатель, но и я граф и писатель, при этом намного именитее, чем он, словно поставили в сравнение Слона и Моську, где я - "литературный слон", а господин Куприн - "шавка окололитературных кругов!" - Владимир Федорович Одоевский обрадовался, что нашел прекрасное модное сравнение, которое обязательно употребит в своем творчестве!"
Улыбка осветила волосатое, не лишеное благородства и красоты, лицо знаменитого писателя!
И кто знает, куда завели бы мысли Владимира Федоровича Одоевского, знаменитого русского писателя, у которого другой известный писатель увел из под носа содержанку Зизи, но тут Владимир Федорович Одоевский отчетливо услышал замысловатый скрип!
Звук настолько яркий и загадочный в моросящей мгле, что Владимир Федорович Одоевский от неожиданости остановился, будто наступил на статс даму в глубоком обмороке!
Скрипнуло не по петербургски, не по Российски, а, словно бы из сказки, охотником до которых Владимир Федорович являлся необыкновеным!
Владимир Федорович тут же включил своё чутьё писателя, которым гордился и про которое думал, что подобного чутья нет ни у кого другого!
"Что это было, Владимир Федорович?
Я спрашиваю себя, Владимир Федорович Одоевский, откуда столь уникальный скрип, словно пальцы Нептуна прошли по Эоловой флейте?
Вокруг никого, кроме торговцев с бородами и в фартуках!
Но быдла, скоты с не скрипят столь благородно, как я только что слышал, будто мимо пролетела в легком фаэтоне златокудрая Афродита!
Может мне поблазнило, померещилось, как в бане у Прокопа?"
Владимир Федорович Одоевский постоял, пять минут, пожевал кончик роскошного уса, в задумчивости постучал по мыску туфли тросточкой, белой шикарной тростью с серебряным набалдашником - подарком его величества князя Николая Павловича в знак благоволения, и почтения к литературному дару Владимира Федоровича!
Звук, поэтический звук больше не повторялся, и Владимир Федорович Одоевский уже уверился, что ему показалось, двинулся с места, но тут же опять услышал этот чудный чарующий звук, будто кошка играла с мышкой, а мышка отчаяно пищала, но не просто кошки и мышки, а животные из Царского Села!
Владимир Федорович Одоевский в величайшем смятении остановился, не замечал торговцев, не обратил внимания на трехпудового осетра, которого мужики с гиканьем тащили из речки, а призадумался той великой думой, присущей только исключительно наблюдательным писателям:
"Неужели этот звук издаю я, точнее часть моего туалета, словно на мне подвешена валторна из оркестра Его Величества?
Но какая часть моего одеяния столь замысловато скрипит?
Что так будоражит мою кровь набегающими знаниями, возможность проникнуть в тайну звука?"
Но сколько Владимир Федорович Одоевский ни стоял, сколько ни ждал повторения звука - не услышал, словно ему заткнули ухи пареной репой!
Тогда новая догадка осветила высокое чело Владимира Федоровича: догадка гениальная в своей простоте!
При этом Владимир Федорович Одоевский слегка закусил нижнюю губу, он вспомнил, что фраза "Всё гениальное - просто!" принадлежит графу Льву Николаевичу Толстому, другу, почти соратнику, но всё же конкуренту на литературном поприще!
Впрочем Владимир Федорович Одоевский быстро себя успокоил, что граф Лев Николаевич Толстой ему не конкурент по причине длиных и нудных романов, которыми Лев Николаевич Толстой балуется в последнее время, словно литературный дар проглотил, если конечно этот дар был у Льва Николаевича Толстого!
Никчемное произведение "Война и мир" - разве оно сравнится с "Игошей"?
Владимир Федорович Одоевский снова улыбнулся, и добрая улыбка озарила благородный орлиный нос:
"Да с, милостивые государи и государыни!
Не сравнится "Война и мир" с "Игошей", не сравнится!
Впрочем, Лев Николаевич Толстой - милейшей души человек, самодур, но тихий самодур!
Все его силы уходят на войну с женой и челядью, дворовыми девками!
Лев Николаевич Толстой даже не покусился на честь моей... Зизи!
И благородных звуков, подобных тому, что я сейчас слышал, полагаю, у графа Толстого не наблюдается!"
В приподнятом настроении Владимир Федорович Одоевский прошелся мимо торговых рядов, при этом фигура его и осанка источали столь теплое благолепие, что торговцы осетрами снимали картузы и низко кланялись Владимир Федоровичу, что приводило его в ещё большее восторженое состояние духа, несмотря на мокрые штиблеты и обилие воды на голове в жабо!
Неизвестно сколько времени Владимир Федорович Одоевский ещё бы воспарял, но тут снова послышался отчетливый и благороднейший звук, будто невидимая княгиня привидение играла в пятнашки с Владимиром Федоровичем Одоевским!
Владимир Федорович приосанился, отттого, что ослепительным умом почти разгадал загадку таинственого звука:
"Скрипит моя одежда и скрипит только при ходьбе, когда я совершаю некоторые движения!
То есть те одежды, которые не двигаются, то есть двигается со мной, а сами остаются в состоянии покоя, те предметы туалета не скрипят, потому что моё движение ни коем образом не придает им самостоятельного движения!
Но мои новые панталоны китайского шелка, например, помимо движения от ходьбы, имеют и свои степени свободы, как от ветра, так и от трения друг о дружку мои замечательных ляжек!
Я полагаю, что скрип доносится из панталонов, и при соблюдении некоторых условий как то: намокание в легком дождике, порывы ветра, скорость ходьбы и трение ляжек друг о дружку!
Впрочем, условия могут быть и иные, я просто представил часть списка, который возник в моем разгоряченом творческом воображении!"
Граф Владимир Федорович Одоевский в волнении прислушался: звуков панталоны из китайского шелка не издавали, хотя скорость ходьбы Владимир Федорович развил изрядную!
Тогда он пустился на крыловские хитрости: приостанавливался, приседал, затем быстро вскакивал, словно страус, делал пробежку, нарочито близко прижимал одну ляжку к другой!
Граф Владимир Федорович не обращал внимание на косые взгляды редких прохожих, на откровеные смешки быдл, потому что никто не поймет талант так, как понимает только сам писатель, изучатель жизни!
Возможно, среди прохожих были и те, кто отлично знал Владимира Федоровича Одоевского, но они не подходили к графу, справедливо полагали, что, если писателю угодно плясать и дурачиться прилюдно, то это его творческое дело!
Не подходили, но на заметку брали, чтобы позднее в собрании поведать восторженым друзьям и врагам о страном поведении графа Владимира Федоровича Одоевского!
Но самого Владимира Федоровича мысли прохожих не занимали, его волновало, что шелковые панталоны больше не скрипят: изрядно намокли ли, или он ошибся, словно вошел в лабиринт с Минотавром!
Возможность ошибки разжигала воображение графа Владимира Федоровича Одоевского, он до крови кусал губы, тем более, что неудача с изменицей Зизи, вторая неудача, что Зизи увел граф Куприн, а тем более, что неудача с неузнаванием источника скрипа, - слишком много даже для впечатлительного Петербургского писателя!
И когда отчаяние почти дошло до огромного огненого сердца Владимира Федоровича, он снова услышал отчетливый скрип, да не просто скрип, а скрип с повторениями!
Сомнений уже не вызывало - скрипели шелковые новые китайские панталоны!
Владимир Федорович Одоевский так обрадовался своему открытия, иследованиям на поприще скрипа, что остановился и задорно захохотал, словно получил орден на шею!
Вот так ни с того, ни с сего получил орден!
Смех Владимира Федоровича Одоевского привлек внимание прехорошенькой барышни и её чорной служанки арапки!
Арапка по своему невежеству надула губы на смех благородного графа, а барышня соизволила улыбнуться, словно вступала с графом в игру в смешинки!
Граф приподнял котелок с величайшим почтением поклонился прекрасной барышне, а он узнал её, невесту на выданье урожденую графиню Марию Мусину Пушкину!
Графиня ответила легким наклоном очаровательней головки, прелестнейшей головки в Петербурге!
Поклон графини вызвал в желудке и в груди Владимира Федоровича Одоевского необычайный жар, диковиный, особено в промозглую холодную погоду, когда зябли даже осетры!
"Графиня - само очарование!
Милая, милая барышня!
Если бы я не был обручен, если бы не моя невеста урожденая графиня Шереметьева, то... то с...
Впрочем, связи, дальнейшее расположение графини Мусиной Пушкиной, а особено, её улыбки - много обещают в будущем!
Я, конечно, самодостаточен и известен, сам с усам, но... Ах, как хороша графиня Мария!
Чудо, а не графиня, восторг, а не барышня!"
Владимир Федорович Одоевский размышлял возможно чуть дольше, чем требовали правила приличия и этикет, поэтому графиня Мусина Пушкина слегка нахмурила очаровательные тонкие бровки, но затем сменила гнев на милость, когда подумала, что Владимир Федорович Одоевский погрузился в мысленые описания её красоты, отттого, что поэт и писатель замечательный, всё замечает!
- Граф, возможно, мой вопрос немножко безстактный... не сочтите за безтактность...
Но какое из событий привело вас в столь значительное душевное восторженое состояние?
Отчего вы смеялись так громко и выразительно, будто... будто...
Ах, граф, вы писатель, ну доскажите, доскажите за меня красиво фразу!
Графиня Мусина Пушкина кокетливо ударила шикарным сложеным веером по руке Владимира Федоровича и зарделась, словно институтка!
Всё поэтическое состояние графа Одоевского в тот момент выразилось только образом:
"Царственая"! - но Владимир Федорович мудро не произнес слово вслух, а ещё раз поклонился, не находил слов умных, подобающих моменту, потому что столь сильные душевные потрясения, как уход наложницы Зизи, почти любимой Зизи к недругу Куприну, скрип шелка на панталонах и прекрасное расположение графини Мусиной Пушкиной нанесли серьезный урон здравому разсудку графа!
Владимир Федорович начал издалека, потому что знал: талант вывезет его на прямую дорогу умных слов и речевых оборотов, которые следуют подходящими для настоящего случая:
- Графиня Мария! У меня нет слов, нет слов! - Почему нет слов граф Одоевский не говорил, отттого, что это неприлично, тем более, когда он помолвлен! И графиня Мария прекрасно понимала, почему Владимир Федорович так говорит, а смысл - он всегда ясен - она прекрасна! - Милостивая государыня графиня Мария!
Столь возвышеному веселому моему настроению в этот ненастный день есть множество причин, одна из которых ваше появление среди туч, словно Солнышко ясное на Сибирском небе!
Я бы не осмелился сего сказать, если бы не череда предшествующих событий, равных которым разве что действие скоморохов на Марсовом Поле! - Граф Владимир Федорович Одоевский нарочно сказал двусмыслено, но графиня Мария поняла его правильно и улыбкой дала понять, что оценила витиеватый софизм! Владимир Федорович Одоевский приободрился, закусил кончик нафабреного, как у гусара, уса и продолжал с видимым душевным подъемом:
- Совершаю я моцион вдоль Малой Невки и наблюдаю торговцев осетрами...
- Вы, граф, милостивый государь, заинтересовались простыми торговцами! - Мария Мусина Пушкина, урожденая графиня от удивления округлила очи, отчего они стали ещё прекраснее и лучезарнее! Мысль о том, что граф Владимир Федорович Одоевский наблюдает за быдлом поразила бы графиню в маленькое бойкое доброе сердечко, но тут умненькая барышня подумала, кто есть граф Владимир Федорович Одоевский по существу, а по существу он - именитый писатель, изучатель жизни, а также пороков общества и низменых людей в том числе, поэтому прикрыла веером очаровательное личико и звонко засмеялась: - Прошу простить мне, граф, мою безтактность, словно я не графиня, а кухарка!
(Граф Владимир Федорович Одоевский отметил удачное сравнение и поклонился графине Марии в знак понимания её таланта!)
Вы же писатель, поэтому длань вашего таланта простирается от дворцов к трущобам и от низменого к возвышеному!
Продолжайте, продолжайте же, граф Владимир Федорович, мне не терпится узнать ваше новое произведение ещё до выпуска в свет!
Вы так увлекательно начали повествование про торговцев... фи... осетрами!
- Да с, милостивая государыня, что имею, того у меня не отнять!
Талант произрастает на благодатной почве, но затем его не выкорчевать даже при величайшем желании! - Граф Владимир Федорович Одоевский мыслено похвалил себя за подобающий высокий слог! - Наблюдаю я осетра, а настроение у меня преотличное, - граф Владимир Федорович Одоевский исказил истину, потому что настроение у него было препоганейшее из за случая с Зизи и Куприным, но не раскажет же он о Зизи и о Куприне графине Мусиной Пушкиной!
Владимир Федорович Одоевский на минуту представил распаленым литературным воображением, как он поведает графине Марии:
"Знаете, этот подлец граф Куприн, увел мою кокотку, танцовщицу из шансонета, мадмуазель Зизи!"
От нелепости даже самой мысли о расказе, граф Владимир Федорович Одоевский снова улыбнулся и с удовлетворением отметил, что улыбка принята графиней Мусиной Пушкиной, как дань её красоте! - В приподнятом настроении, как я упомянул, я изучаю жизнь простых скотов с, продавцов осетров, и тут поразительная сказочная мысль, а я творю удивительнейшие сказки, сиятельнейшая графиня, так сказочная мысль пришла мне в голову: А, что, если бы я сейчас немедлено превратился в осетра собственой персоной!
Граф Владимир Федорович Одоевский сделал литературную паузу и многозначительно посмотрел на графиню: оценит ли она его сказочную мысль!
Графиня застыла с открытым очаровательным ротиком, впрочем, пребывала в задумчивом ошеломленом состоянии не долго, а затем захохотала настолько громко, насколько требовали правила приличия в высшем свете:
- Граф, граф! Что вы сказали сейчас, милейший государь?
Я не ослышалась, Владимир Федорович?
Вы высказали литературное предположение, сказочное, что думали о том, что произошло бы, если бы вы стали осетром?
ХА ХА ХА ХА!
Но это так необычно, граф!
Это поразительно восхитительно, Владимир Федорович!
Как же так, граф, человек да в осетра?
В романах я читала, что благородные шевалье во Франции превращаются в медведей и львов, даже в оленей, но, чтобы в осетра?
ХА ХА ХА ХА!
О, как поразительно, милостивый государь!
Вы, светило литературы, и в осетра?
Я поражена, я потрясена вашим талантом!
Если позволите, Владимир Федорович, я немедлено поеду по салонам и раскажу о вашей сказочной шутке!
Да, да с, поразительно, вы - гений, вы - Орфей!
Значит так и подумали, что вдруг, да превратились в осетра!
Поразительно! Умопомрачительно, полагаю, что господин Корш отобразит вашу метафору в газете!
Я искрене, искрене польщена, граф Владимир Федорович Одоевский, хотя подобные слова не должны выходить из уст приличной воспитаной девушки, но я не нахожу иных слов восхищения вашим талантом!
Надо же - человек да превратится в рыбу осетра!
ХА ХА ХА ХА!
Графиня уже подняла руку, чтобы подозвать карету, которая на протяжении прогулки следовала за ней, но затем передумала под наплывом чувств и эмоций сказки про осетра! - Владимир Федорович!
А дальше, что произошло потрясающего?
Вы подумали, ах, как гениально вы подумали, что сказочно превратились бы в рыбу осетра!
И...
- И тут я услышал отчетливый удивительнейший скрип, милостивая государыня! - Граф Владимир Федорович Одоевский снова сделал многозначительную паузу, потому что прочитал у графа Льва Николаевича Толстого, что паузы - рифмы прозы! - Скрип, доселе мной не слышимый и удачно благородный, необычный скрип, не менее необычный, чем мысль о моём превращении в осетра!
- Да вы что, граф Владимир Федорович, вы хотите поразить меня талантом, сразить, чтобы я упала в мигрени?
Я не выдержу ёще одной вашей литературной гениальности!
Но всё же, всё же, граф Владимир Федорович!
Пусть я упаду от избытка чувств, от переполнения литературными поэтическими эмоциями, но скажите, не терзайте меня, откройте душу, что это за удивительнейший скрип, который вы ставите даже выше иносказания о превращении человека в осетра!
- Я... Я, графиня... Я услышал скрип моих новых шелковых китайских панталон! - Владимир Федорович Одоевский сказал про то, что панталоны китайские, чтобы графиня Мария обязательно обратила на них внимание, потому что китайский шел, особено красный да на панталонах только входил в моду и стоил оскорбительно дорого! Графиня Мария Мусина Пушкина должна была бы по достоинству оценить красные китайские шелковые панталоны и расказать про них в высшем свете, где будет говорить о талантливой мысли о превращении человека в осетра! И иносказание про человека, а затем его дальнейшее превращение в рыбу осетр и красные панталоны должны были с помощью умелых расказов графини Мусиной Пушкиной вознести графа Владимира Федоровича Одоевского ещё выше в обществе и в литературе! - Да, да с, милостивая государыня, скрипел шелк на моих панталонах!
Граф Владимир Федорович Одоевский высказался и почувствовал нутром писателя, знатока человеческих душ, что сделал непоправимую ошибку!
Если бы он поведал графине Мусиной Пушкиной про скрип шелковых панталонов в будуаре или на балу, то, возможно, шутка бы прошла в маленькой головке очаровательной графини!
Но здесь, под дождем, в мерзкую погоду, в которую хороший хозяин из дома не выгонит осетра... ХА ХА ХА... новость про скрип шелковых панталон не прошла!
Напротив, она вызвала негативную реакцию графини, словно граф Владимир Федорович Одоевский высказал дурную шутку, неприличную в высшем обществе!
Графиня Мария нахмурила бровки, даже думала, что ослышалась, что граф Владимир Федорович Одоевский не говорил про скрип шелковых китайских панталонов, иначе это было бы в высшей степени омерзительно, если он всё же высказался...
- Что, что с, милостивый государь вы высказали! - Графиня Мария Мусина Пушкина не верила, что в её присутствии кто то позволит подобную безтактность! Её, доселе розовые, щёчки, побелели! - Вы сказали, что скрипнули, простите, ваши панталоны, шелковые панталоны, пусть они даже пошиты из благородного китайского шелка портным Циберманом!
Вздор, вздор и вздор!
Шёлк не скрипит, милостивый государь, шёлк не скрипит!
Даже, как вы изволили неблагородно упомянуть, даже на красных панталонах!
Графиня Мария замолчала, она давала графу Владимиру Федоровичу Одоевскому шанс, возможность исправить ситуацию, улучшить настроение и положение, пусть не до предыдущего уровня, но значительно, что граф Владимир Федорович Одоевский умел преотлично!
Он бы так поступил в иной раз, тем более, что владел искуством переворота мыслей, словотворчества в совершенстве!
В другую минуту... но не сейчас...
Знание того, что шелк скрипит, и скрипят в частности шёлковые панталоны, окрылило графа Владимира Федоровича Одоевского, подняло его выше Петропавловской крепости!
И граф Владимир Федорович не собирался отступать от своего открытия, пусть оно даже испортит отношение с графиней Марией Мусиной Пушкиной!
Граф Владимир Федорович Одоевский начал диалог, результат которого отлично предвидел: охлаждение отношений с домом Мусиных Пушкиных!
- Позвольте не согласиться с вами, милостивая государыня графиня Мария!
Вы назвали вздором моё высказывание, что шёлк скрипит!
Возможно, вы полагаете вздором и неприличным упоминание про шёлковые панталоны при дамах!
А как же мои нетленые произведения:
"Игоша", "Городок в табакерке", "Сказка о том, как опасно девушкам ходить толпою по Невскому проспекту", "Разбитый кувшин", "Индийская сказка о четырех глухих", "Мороз Иванович"!
Никто и никогда, да, да с, графиня, никогда не находил вздора в моих расказах, да и нет там вздора!
А то, что я полагаю получит широкую огласку в недалеком будущем, и является моим личным открытием, что шёлк скрипит, это я полагаю потрясающей находкой нашего времени!
Скрипит шёлк, да, милостивая государыня графиня Мария, шёлк скрипит!
Я не ставлю ни в малейшее сомнение ваши знания, милейшая графиня, - граф Владимир Федорович Одоевский нарочно сказал фривольное "милейшая", чтобы слово как нибудь разгладило обстановку! Но графиня Мария не обратила на "милейшее" внимание, потому что полностью поглощена ситуацией с графом и скрипом шёлка! А граф Владимир Федорович Одоевский продолжал с пылом и жаром истиного алыры: - Шёлк в панталонах скрипит не всегда, да, я уверен, шёлк скрипит и при других обстоятельствах, и даже без панталон!
- Вы хотите меня оскорбить, милостивый государь! - Графиня Мария приняла решение и словами только отттягивала неизбежный разрыв с графом Владимиром Федоровичем Одоевским! Ей горько, она понимала, что светское общество их помирит, но никогда не вернет той легкости в общении, того обаяния момента, которое присутствовало в эфире до нынешней размолвки по поводу скрипа шёлка! - Если бы я не знала вас так близко, то я бы сделала предположение, будто вы меня желаете оскорбить!
Оскорбить не прямо, а опосредовано, через притчу, сказку о скрипе шёлка!
Сначала так хорошо начиналось - ваш домысел о превращении вас в осетра, рыбу осетра, а затем так глупо и неприглядно вы закончили сказкой про скрип шёлковых панталонов, и к тому же, усердствуете в своём неприличии!
- Шёлк скрипит, графиня! Скрипит, и это не сказка!
Вот послушайте, вслушайтесь в шум дождя, графиня, и услышите сквозь воды тягучее хожденье скрип шелка! - граф Владимир Федорович Одоевский в отчаянии потер ляжку о ляжку!
Присел, быстро прошелся вокруг графини!
Он мечтал, чтобы шёлк хоть один разик, один маленький сказочный раз скрипнул!
Но шёлк молчал, как узник Петропавловской крепости!
Графиня почти с неприкрытой неприязнью смотрела на ужимки графа Владимира Федоровича Одоевского!
Чорнокожая рабыня графини, наоборот, с восторгом и одобрением взирала на пляски графа Владимира Федоровича Одоевского, даже слегка притоптывала в такт по арапской привычке!
Графиня Мусина Пушкина от ужаса ситуации едва не упала в обморок, но только грязная мостовая, нелепость ситуации под дождем и сила противопоставления графу Владимиру Федоровичу Одоевскому её удерживала в сознании!
Она непритворно испугалась, что граф Владимир Федорович Одоевский не только оскорбит словами, но и действиями!
Графиня приказала рабыне подать карету, холодно взглянула на графа Владимира Федоровича Одоевского, отказалась от его помощи, когда он предложил ручку, чтобы подсадить в карету!
Отказ оскорбил графа Владимира Федоровича Одоевского до глубины души, он молча бы выругался, но графское воспитание не дозволяло!
Неждано негадано громкий стук копыт, заливистое ржание коня и наездника, шум, смятение в моросящем сумраке ворвалось в ситуацию!
Лихо, как на параде рядом с каретой уже гарцевал гусар, в котором Владимир Федорович Одоевский без удивления, потому что поручик Ржевский появляется в неожиданую минуту и в неожиданых местах, узнал своего то ли друга, то ли просто почитателя!
Врагов у поручика Ржевского нет, но и приятелей тоже, потому что даже с приятелями поручик Ржевский общался слишком легко, что рано или поздно приводило к разрыву дружбы!
Поручик одновремено: соскочил с лошади, подмигнул чорной рабыне арапке, поздоровался с графом Владимиром Федоровичем Одоевским, подал руку графине Марии Мусиной Пушкиной, и полностью отдался производству комплиментов в её честь:
- Графиня! Душа моя! Да как же вы прекрасны! - Поручик Ржевский суетился вокруг графини, подсаживал её, но, впрочем подсаживал в карету не столь споро и умело, как требовали правила приличия!
Граф Владимир Федорович Одоевский даже заметил некоторую фривольность в движениях поручика, с недоумением, почти восторгом и ужасом отметил, что поручик Ржевский более, чем неприлично, словно приобнял графиню за талию, затем слишком уж его длань опустилась ниже талии графини!
Графиня Мария Мусина Пушкина не то, чтобы воспылала возмущением к поручику Ржевскому, но, даже как то умерила пыл, не так спешила войти в карету!
Граф Владимир Федорович Одоевский с негодованием отметил, что графиня Мария медлил, словно бы хамские прикосновения поручика Ржевского ей доставляют... нет не наслаждение, в это граф Владимир Федорович Одоевский не поверил бы никогда, потому что прекрасно знал целомудрие и воспитание графини... а доставляют, составляют интригу!
"Графиня терпит отвратительные манеры поручика Ржевского, позволяет ему слишком много, а меня укоряет, что я сказал про скрип шелка!
Экая нелепица и досадность!
Рангом мы с графиней равны, я прекрасен душой и телом, обезспечен в отличие от бедного поручика Ржевского, который похож на дикую обезьяну!
Но тогда в чем же дело, милостивый государь граф Владимир Федорович Одоевский, я спрашиваю себя!
Почему поручику Ржевскому дозволено то, что мне не позволяется!
Почему графиня Мусина Пушкина не пребывает с ним в холодных отношениях, наподобие тех, которые возникли между нами после моего упоминания о скрипящих шёлковых панталонах!
Эге, милостивый государь граф Владимир Федорович Одоевский, да я ревную, ревную графиню Марию Мусину Пушкину к поручику Ржевскому!
Впрочем, это вздор и нелепица, пусть развлекаются, как дети малые!
Мой путь, путь писателя и иследователя, историка и Государственого деятеля намного важнее, чем распутство около кареты!"
Мысль о распутстве графини Мусиной Пушкиной, невиной красавицы немного повысила настроение графа Владимира Федоровича Одоевского, словно граф только и думал, что о графине и о поручике Ржевском!
Но как только графиня уселась в карету, а поручик Ржевский на прощание довольно значительно подпихнул её ниже талии, так графиня из кареты холодно и с неприязнью посмотрела на графа Владимира Федоровича Одоевского, отчего его нарастающее хорошее настроение снова упало, будто не было и радости от встречи и восторга от открытия, что шёл скрипит!
Карета тронулась, поручик Ржевский сделал вид, что бежит за каретой, посылал неприличные воздушные поцелуи, и кричал:
Граф Владимир Федорович услышал слово "царственая" и скривил тонкие губы в злой усмешке и с легкой зависть!
То, что он думал о графине Марии Мусиной Пушкиной, что она "царственая", но не высказал "царственая" вслух, а поручик Ржевский сделал это громко и прилюдно, без видимых усилий и нравственых терзаний, ухудшило, и без того плохое настроение!
Впрочем граф Владимир Федорович Одоевский всегда находил выход из уныния, потому что дурные мысли портят цвет лица!
Граф Владимир Федорович Одоевский вспомнил, что сделал открытие про скрип шёлка и пришел в благодушное расположение духа!
Подошёл поручик Ржевский, который, как только карета с очаровательной графиней Мусиной Пушкиной скрылась из глаз, сразу забыл про барышню!
- Владимир Федорович! Граф! Какими судьбами?
Ба! Прогуливаюсь я на аргамаке...
"Не аргамак твой конь, а какая то средняя кобылка! - Граф Владимир Федорович Одоевский отметил, но промолчал, потому что спорить с поручиком Ржевским окажется неблаговиднее, чем с графиней Мусиной Пушкиной! - наверняка, аргамака ты пропил, или проиграл в карты, друг мой сердечный!"
- И вижу! Да кто это! Вижу, граф Владимир Федорович Одоевский собственой персоной!
Да, милостивый государь, вижу вас, и не одного!
С графиней Марией Мусиной Пушикной!
А ты хват, брат Владимир Федорович, хват! - Поручик Ржевский панибратски хлопнул графа по плечу!
Граф поморщился от панибратства, но промолчал, потому что, как и в случае с "аргамаком" спор безполезен!
А поручик Ржевский расхохотался щедро, без заботы, что его осудят за излишнее проявление эмоций в людном месте, словно жеребец, которого нет! - Хват, брат, удалой хват!
Наслышан, наслышан, как граф Куприн у тебя Зизи увел!
Зизи - та ещё штучка, но как ножку тянет, как грассссирует!
Милашка, чудо, а не девушка, кокотка одним словом!
- Поручик, не забывайтесь! - граф Владимир Федорович Одоевский расправил плечи! Зубы его стучали от гнева, а ноги подпрыгивали! В то же время граф прислушивался: не скрипнут ли шелковые красные панталоны китайские! - То, что вы мой знакомый... приятель... не даёт вам право вольно высказываться о моих личных интересах, тем более, когда интерес касается дам!
- Граф, не хотел бы вас обидеть! Да и не хочу, но какая же из Зизи - дама?
Кокотка - да, превосходная, но дама - никакая!
Вот графиня Мария Мусина Пушкина, с которой вы плезирничали, она - дама, да с, дама!
А Зизи...
- Милостивый государь, вы забываетесь!
- Граф!- Поручик Ржевский приложил руку к области, где находится сердце! - Руку на сердце положа!
Да все знают, что граф Куприн увел у вас Зизи только из личной неприязни к вам!
Не нужна ему Зизи, не нужна!
Но так как вы сталкиваетесь на литературном поприще, давнишние недруги...
- Я к графу Куприну отношусь с пониманием и прекрасно!
Мы не враги! - Владимир Федорович отговаривался, потому что так полагали правила приличия, но то, что поручик Ржевский и ДРУГИЕ знали, что граф Куприн увел Зизи из вражеских побуждений, но не потому, что кокотка им увлеклась, бросила Одоевского, эта мысль успокоила Владимира Федоровича!
Он даже простил поручику дурные манеры и уже смотрел на него, как на избавителя, как на человека, который вывел из смурного состояния после разговора с графиней Мусиной Пушкиной!
- Понимаете, поручик, ваши предположения о моих... хм, дружеских отношениях с графиней Мусиной Пушкиной потерпели сегодня крах, как судно мореплавателя Крузенштерна!
К тому же, поручик, как вам известно, я помолвлен с прекрасной графиней Шереметьевой, и трепетно люблю свою сиятельнейшую Александру!
А что же касается графини Мусиной Пушкиной, то она необосновано затаила на меня обиду, словно я оскорбил честь и достоинство её почтеного батюшки!
Молодая особа посчитала вздором моё открытие, что шёлк скрипит... - Граф Владимир Федорович Одоевский сказал и сам пожалел, что открыл тайну скрипа шёлка повесе и балагуру поручику Ржевскому!
Но с другой стороны, событие, что шёлк скрипит рано или поздно должно было быть обнародовано, как открытие графа Владимира Федоровича Одоевского, а поручик Ржевский, как никто лучше, годился на роль разносчика сплетен и серьезной информации!
Граф Владимир Федорович Одоевский замолчал и ждал реакции поручика Ржевского на свои слова о скрипе шёлка и об отношениях с графиней Марией Мусиной Пушкиной!
Поручик, словно не слышал графа Владимира Федоровича, подтянул к себе кобылу, дунул ей в ухи,, затем неожидано захохотал!
Ловко, брат, ловко!
Надо же... - Мысли поручика скакали, словно горные козлы! - Твою невесту прекрасную Александру Шереметьеву...
Знаком с, знаком с!
Был представлен! Хороша с! Кроткая!
Отчего же вы, граф, сказали, будто шёлк скрипит?
Это же чепуха, чушь, шёлк не скрипит!
Но Мария Мусина Пушкина, Александра Шереметьева - хороши, хороши!
А Зизи, как ножку тянет, как стан выгибает - пава, чудо кокотка!
Когда Зизи в белом шелковом плаще, а под плащом ничто нет...
Пардон, милостивый государь Владимир Федорович!
Позволю себе поспорить с неподражаемым вами: шёлк не скрипит, так что бросьте ваши затеи насчет скрипа шёлка, разве что шутки ради!
- Скрипит, скрипит и ещё тысячу раз скрипит! - Граф Владимир Федорович Одоевский надул щеки, отставил назад левую ногу, словно принимал позицию для дуэли! - И не советую вам, сударь, проявлять невежество, если оно имеется в вас!
Неужели вы усомнились в моей правдивости, поручик?
- И из за скрипа шёлка у вас, граф Владимир Федорович Одоевский, вышел разлад с несравненой графиней Мусиной Пушкиной?
ГА ГА ГА ГА!
Граф, а ещё великий писатель называют вас...
ГА ГА ГА ГА!
Поручик Ржевский тряс графа за плечи, хохотал, смотрел ему в глаза, словно искал в них портрет убийцы Ивана Грозного!
Граф по своему обыкновению обиделся на смех поручика и на его недоверие к скрипу шёлка, а с ним и к недоверию к словам, а ещё сильнее граф Одоевский обиделся на то, что поручик Ржевский сказал, что "называют великим писателем"!
Эта двусмысленость звучала и как комплимент и, как укоризна в том, что Владимир Федорович Одоевский не дотягивает до звания великого писателя по причине умственых отклонений насчет скрипа шелка!
- Поручик, извольте, я вам докажу, что шёлк скрипит! - Граф прошелся вокруг поручика, как несколько минут назад ходил вокруг графини Мусиной Пушкиной, доказывая ей, что шёлк китайских красных панталонов, а, следовательно, и любой шёлк Мира, скрипит!
"Я чувствую себя не очень умно, когда делаю нервные движения, приседаю, трусь ляжкой о ляжку, словно напился вина и подцепил вшей в заведении Минеральных искуственых камней! - Граф Владимир Федорович Одоевский подпрыгнул, затем с ходу присел, как упал!