Аннотация: Я понятия не имею, почему концовка идет сплошняком и без абзацев, в редакторе все отображается правильно. (Кусок от 01.08.2014) (Кусочек от 15/07/14) (Кусок от 08.07.14) (Кусок от 05/07/14) (Добавил кусочек 23.06.14)
Под одним небом.
'Где-то...Когда-то...'
Детство.
Большой и тёмный дубовый шкаф. Там пыльно, прохладно, но на удивление уютно. Для шестилетнего мальчика этот шкаф - неприступный бастион, в который даже самые жуткие монстры не смогут пробиться. В него пробиваются только тонкий лучик жиденького света и крики. Кричат родители. Кричат с ненавистью, злобой, решимостью. Любовь давно прошла, и всё что напоминает о былых чувствах - это несчастный шестилетний мальчик. Крики становятся слышны особенно отчётливо, и мальчик плотнее закутывается в папину военную шинель, сдернутую с вешалки.
Этого ребёнка мучает ещё одна проблема, помимо перепалки родителей. Голос. Как бы сильно мальчик не кутался в наградную одежду отца, даже когда крики родителей вязнут в плотной ткани, он слышит этот Голос. Голос не внушает взять нож и пойти зарезать кого-нибудь, как это бывает обычно. Фантом в голове мальчишки тихо шепчет слова, имеющие поразительный волшебный эффект, даже когда ситуация патовая. Голос повторяют эту фразу вновь и вновь своим тихим, дребезжащим шепотом, что успокаивает, даёт надежду, хотя зачастую и ложную.
- 'Всё будет хорошо...Не плач, малыш. Сейчас не время.' - по детскому личику перестают течь слёзы, дыхание становится ровнее. Мальчик успокаивается. Он верит Голосу. Фантом ещё никогда не обманывал своего патрона.
Крики постепенно стихают, но через несколько минут кто-то делает ещё один 'выстрел', и семейная 'война' продолжается с новой силой. Ребёнок выбирается из шкафа и, путаясь в длинных полах шинели, заходит в комнату. Родители стоят друг напротив друга и буравят оппонента ненавидящим взглядом. На языках практически сорвавшиеся, но оборванные на полуслове мерзкие слова и ругательства, полные яда. В комнатке очень жарко. Оба переводят взгляд на мальчишку. Они кажутся смущёнными, что ребёнок застал ссору, но это не так. Каждый из них знал, что малыш дома, играет в солдатиков, что выточил из дерева старикан-рукодельник, живущий по соседству.
Отец подходит к мальчику и резким движением срывает защитный артефакт с плеч ребёнка.
- Я тебе говорил, чтобы ты больше никогда не трогал мою шинель?!?! - ядовитым шёпотом сквозь зубы выдавливает он. Ребёнок весь сжимается, вытирая кулачком набухающие слёзы. Голос продолжает гипнотическим тоном проговаривать древнее заклинание и становиться немного полегче. Звонкая затрещина, обжёгшая щёку, возвращает обильную влагу глазам. Малыш всхлипывает, но не плачет. Слёзы текут не от боли, а от обиды. От боли он плакать давно разучился. Он не заходится слезами и не убегает. Мальчик смотрит на мать, но та тихо курит в стороне и не особо переживает из-за оплеухи, предназначавшейся ей, но резко сменившей адресата. Мама улыбается, делая глубокую затяжку. В её взгляде нет сочувствия. Ей уже давно на всё плевать. Лет, этак пять, как её ничего не волнует.
-Пшёл вон! - тем же змеиным языком шипит отец. Да, у этого человека были принципы, он никогда не кричал на ребёнка.
Мальчуган вытирает лицо рукавом грязной рубахи и направляется к выходу. В спину ему с чудовищной силой запускается чашка, набитая окурками и пеплом. Голос вовремя командует 'Вспышка сзади' и мальчик пригибается, закрыв затылок ладошками. Это далеко не первая его ссора. Впрочем, и не последняя. Чашка влетает в косяк и разбивается на мириады мельчайших осколков. Но крупная стеклянная шрапнель все, же на излёте достаёт ребёнка. Два крупных осколка несильно ранят маленького бойца семейного фронта. На нижней губе появляется прямой порез, окрашивая красным и без того грязную рубаху. В предплечье торчит осколок побольше. Малыш выбегает из дома, на ходу выдёргивая стеклянный осколок из руки, закусывая от боли нижнюю губу.
Ноги сами несут его к речке, удивительно чистой. Она не отравлена радиацией, не кишит бактериями. Это простая деревенская речка с низким крутым бережком, покрытым сочной зелёной травкой. Сюда Мальчик когда-то приходил c родителями, в те далёкие времена ссоры были по пустякам и быстро забывались, стоило родителям уединиться в своей комнате.
Мальчик свесил ноги с бережка и поболтал ими в воде. Прохладная вода ласково окутывает ступни ребёнка. Солнце, по-детски яркое и жёлтое, играет с водой, ныряя лучами на глубину, преломляясь, отсвечивая яркими солнечными зайчиками на лице мальчишки. Тот скидывает рубаху и отрывает у неё рукав, который немедленно идёт на импровизированную повязку, скрывая глубокую рану на руке. И вот так, греясь в солнечных лучах, выводя круги пальцами ног на воде, мальчишка проводит уже не первый и не последний вечер. Единственное отличие от остальных таких вечеров в том, что отца мальчик больше не увидит. Лишь через двадцать девять лет, будучи уже матёрым, опытным бойцом, идущим на север, к Мурманску, в захолустном городишке он встретиться взглядом с иссохшим, несчастным стариком с клеймом 'раб', выжженном прямо на лбу у старца, но так и не поймёт, что видел человека, далёких тридцать пять лет назад давшего жизнь этому могучему воину.
* * *
Четырнадцать долгих и не лёгких лет минуло с тех пор, как маленький мальчуган сидел на этом бережке и покусывал порезанную губу, пробуя кровь на вкус. Он вырос, переродившись в нечто новое. Время лечит - постоянно напоминал Голос, но душевные раны были не подвластны даже Вечным Пескам. Я горько смотрел на мутную воду, в которой сновали бычки. Тусклое солнце давало не особо много света, чтобы как следует разглядеть дно, но это было неважно. Я смотрел на дно, чтобы вернуться в детство, где солнце было задорно-яркое, трава была весёло-зелёная, а вода прохладно-голубая. Но видения и обрывочные образы из прошлого сменились постной, без вкуса и запаха ностальгией.
-'Я вот знаешь, о чём думаю' - задумчиво протянул Харон, тот самый Голос, который я слышал ещё с детства. - 'Вот у Герберта Уэллса в 'Машине времени' был персонаж. Главный у этих морлоков. Ну так вот он говорил, что у человека есть машина времени. Та, что переносит в будущее зовётся грёзы, а та, что возвращает в прошлое, зовётся воспоминаниями. На твоём месте я бы разломал к чёртовой матери эти воспоминания.'
- Нужно помнить, кто ты и откуда - Я зачерпнул воды и брызнул себе на лицо. - Прошлое делает тебя тобой.
-'Ты прямо философ. Не хочешь податься в странствующие философы, да сеять мудрость по миру'
- А ты прямо мастер нести пустопорожний трёп. Не хочешь вылезти из моей башки и податься в странствующие мастера пустопорожнего трепа.
Водя влажными пальцами по лицу, я чувствовал шрамы и ссадины. Большинство из них было нанесено матерью, хотя дворовая шпана тоже не стремилась облегчить мне жизнь. Я всегда держался особняком, и не разделять с ублюдками такие миленькие хобби, как вешание собак, сжигание кошек и кулачные бои. Хотя последнее мне с успехом навязывали при первой же встрече. Премудростям кулачного боя научить меня было некому, зато запас терпения в семейных перепалках я сумел выработать огромный.
-Вот ответь мне, кто ты? Всё что я о тебе знаю, так это имя. Или ты думаешь, что я до старости буду верить, что ты - плод моего воображения?
-'А ты думаешь, что доживёшь до старости?' - Голос усмехнулся
-Вот что у тебя за еврейская привычка, вопросом на вопрос отвечать?
-'Мальчик, ты хотя бы знаешь, кто такие евреи? Читал книжки там умные? Не повторяй ни за кем, своей головой живи и думай!' - я не нашёлся что ответить на эту инсинуацию. На языке вертелось только одно.
- Завали еба...
Чьи-то руки нежно обнимают меня за плечи, обрывая на полуслове, а к щеке прижались мягкие губки. Я кладу ладонь на руки, обвившие мою шею, и поднимаю голову. Ярко-зелёные глаза, ну точь-в-точь как цвет травы из детства. Тонкий, чуть вздёрнутый носик, и самые прекрасные губки, которые мне доводилось...видеть. Её тёмные волосы спадают мне на лицо, полностью скрывая обзор, но наполняя мир божественным ароматом. Я растягиваюсь в улыбке, за которую мне когда-то очень давно дали смешное прозвище. Нет, не Гуинплен.
- Как дела, Сераф? Опять сам с собой разговариваешь? - её голос ласкает слух. Влюблённость так прекрасна. Она смотрит на моё лицо и тихонько охает. Проводит пальчиком по свежему красному шраму, идущему через бровь. Приближается и нежно касается своими прекрасными губками. Боль утихает, сменяясь эйфорией.
- Да я не с собой. Ну то есть с собой, но...- Мысли разбегались, подобно тараканам.
- Такой забавный! - Она смешно морщит носик и улыбается - не хочешь искупаться?
От этих слов у меня внутри всё съёживается. Я сглатываю комок и мотаю головой.
- Я простыл немножко. - пальцы касаются горла, и я продолжаю севшим голосом. - Давай без меня.
Она пожимает плечиками и начинает раздеваться. Я зачарованно наблюдаю за этой картиной, пока не слышу озорной голосок.
- Отвернись, дурак! Я стесняюсь. - Я послушно отворачиваюсь, замечая её улыбку и немного возбуждённый взгляд.
-'Угу. Знаю я, какая она стеснительная. Тогда с Серёгой стеснительной не была' - в голове проносятся больно щиплющие сердце слова. Я складываю руку лодочкой и с силой бью себя по уху.
- 'Ты что, охуе....' - второй удар затыкает излишне разговорчивый Голос, скрывая его за завесой боли и звона.
-'Ничё, я те это ещё припомню, ублюдок ты малолетний' - Голос мерзко смеётся. Он чувствует мою боль. Как физическую, так и моральную.
Алиска уже заплыла на середину и махала мне рукой. Я сдержанно кивнул и помахал в ответ. Не стоит думать о ней плохо, она не дворовая блядь. Просто она уже влюблялась и познала близость. Он был на год или два старше её, но...Я сжал кулаки так, что костяшки побелели, а ногти больно вонзились в кожу. Не надо об этом думать.
Когда водные процедуры были закончены, Алиса прилегла рядом со мной, погреться на солнышке. Её стройное, безусловно, красивое тело скрывала длинная, до колен, рубаха, которая от воды стала полупрозрачной. Я старался не смотреть. Не стоит лишний раз тешить себя несбыточными надеждами. Порой мне казалось, что я единственный, кто не мечтает залезть к ней в трусы.
Прикрыв глаза, я на несколько секунд ушёл из реальности, но мгновенно распахнул их, когда к груди прижалось что-то мягкое. Голая по пояс, она лежала на моей груди, сложив руки, как первоклассница и оперевшись на них подбородком. По её мокрой округлой груди стекали капли влаги, оставляя на моей майке влажные следы. Она приблизилась вплотную к моему лицу и нежно поцеловала в губы. Поцелуй был достаточно долгий, что бы ВСТАЛ вопрос, что делать дальше. Ответ мне принёс фантом:
-'Если ты её сейчас оттолкнёшь - считай себя гомосекту...гомосот...пидарасом короче!!! А я лично устрою тебе маленький инсульт!'
Инсульт я не хотел так же сильно, как быть пидарасом...
Полтора восхитительных часа спустя я, самый счастливый из людей, выживших после ядерной бомбёжки, шёл по главной улице нашего маленького сельского городка. Солнце казалось особенно ярким, и к светилу даже вернулась та самая желтизна, которой я так восхищался в детстве. Воздух был свеж, пахло скошенной травой и цветами. Словом, ничто не предвещало беды.
Пиздец, согласно старой русской поговорке - искусный ниндзя, тихо крадущийся во тьме, способный очень долго и кропотливо выслеживать свою жертву. Ему нет равных в искусстве маскировки. Жертва до последнего не предполагает, что пиздецовый меч уже занесён над головой. Так и я, прокручивая в голове самые приятные моменты последнего часа, начисто потерял бдительность.
Местный хулиган сидел в тени невысокой берёзки и жевал ягоды черноплодной рябины, сплевывая шкурки на землю. Двое его подельников дремали, утомлённые августовским солнцем. Я прошёл мимо лежанки тихо и медленно. Возможно, что меня даже и не заметили, если бы чёрт не дёрнул меня засвистеть весёленький мотивчик. Хулиган открыл глаза и сразу приметил меня.
Я не спеша двигался к дому, до которого осталось двести метров, когда со спины услышал чей-то оклик. Кулаки рефлекторно сжались, а из головы сразу выветрились остатки сладкого сна, медленно превращающегося в кошмар.
- Вы гляньте, да это же наш терпила-пацифист. - протянул Серп, разминая кулаки. 'Шестёрки' поддержали его нестройным, поддельным гоготом. - Не убегаешь? Неужели смелости набрался. Ну, мы это сейчас отредактируем.
Я снисходительно глянул на оппонента и задумчиво проговорил
-У тебя мозг не перегрелся, такие слова запоминать? - улыбка росчерком легла на моё лицо, вызывая раздражение у противников.
Серп нахмурился:
-Ух, какой смелый? Ты что, девственности лишился? Небось, эта проблядь Алиска сжалилась. - на его лице появилось некое подобие моей улыбки.
-'Молись, тварь!' - Харон и я синхронно гаркнули эту фразу, и кинулся в драку. Серп ответил тем же. Мы были примерно одной комплекции, так что силы были равны. Но на стороне противника был опыт...а на моей?
Кулаки Серпа легко пробивали мою нехитрую защиту, а мои удары отражались с лёгкостью. Поединок был предрешён с самого начала. Шестёрки кинулись мне в ноги, пытаясь повалить. В челюсть прилетело несколько ударов, а переносица коротко хрустнула. Из носа заструилась кровь, нижняя губы так же кровоточила. Я оказался на земле, и единственное, что успел сделать - это закрыть руками голову. И очень вовремя. На голову сразу посыпались удары жестких сапог. Иногда подошва врезалась в пальцы, сцепленные на затылке, и я тихо шипел от боли и злости. Шавки Серпа били по рёбрам, спине и почкам. Один удар пришёлся точно по затылку и сознание, смилостивившись, отключилось.
Когда я очнулся, солнце опускалось за горизонт. Кровь успела застыть на лице, шее руках, а остатки уже впитались в песок. Голову полным ходом штурмовала мигрень. Взгляд отказывался фокусироваться, а во рту, помимо кровавого был ещё и рвотный привкус. Сквозь шум в голове послышался голос Харона.
-'Это сотрясение, малыш. Не вставай пока.' - услышав последние слова я осел на песок и обхватил пальцами затылок, массируя виски ладонями. Через несколько минут стало полегче и я медленно поднялся.
К тому моменту, когда я прошёл эти несчастные двести метров до калитки родного дома, у меня болела каждая косточка. Попытка перегнуться через забор и открыть щеколду стала невыносимой пыткой, но, услышав сухой щелчок, я с облегчением повис на медленно открывающейся калитке. В доме горел свет, а из форточки на кухне тянулся сизый дымок. Нет, это не сытный ужин готовит моя матушка, а высасывает уже чёрти какую сигарету. По узкой тропинке, идущей через разросшийся...кхм...ну назовём это недоразумение газоном, я приблизился к двери.
В прихожей я скинул ботинки и двинул на кухню, но по пути решил заглянуть в ванную. Огромный осколок зеркала, облепленный изолентой по краям, висел на стене, будто огромное лезвие гильотины. Я окинул своё отражение в зеркале взглядом патологоанатома. Ужас. Кровь покрывала большую часть лица, ссадины и раны уже перестали кровоточить, забившись свернувшейся красной жижей. Я достал из-под ванной таз, наполнил его горячей водой. Губка обнаружилась на раковине. Обильно увлажнив её горячей влагой и поднеся к щеке, я секунду помедлил и приступил к омовению. Кровь поддавалась тяжело, будто впиталась глубоко в поры. Приходилось с силой тереть горячую, неприятно хлюпающую губку прямо по краям ран. Всё это действо было крайне болезненным, неприятным, но необходимым.
Когда лицо потеряло вид кровавого фарша, и стало более-менее чистым, я придирчиво осмотрел себя. Несколько глубоких ранок на скуле, несколько кровавых полумесяцев на губах. В волосах ещё осталась слипшаяся кровь, но это будет вымываться уже вечером. Сейчас надо проверить мать. Особого желания не было, но долг обязывал.
Она дремала в кресле, напротив печки. В пальцах тлела зажатая сигарета, а на столе стояла чашка, полная окурков. Меня терзали смутные догадки, что дед оставил нам несколько ящиков сигарет. На этот предмет надо будет проверить сарай. В раздумьях я не заметил осколков, разбросанных по полу, и громко зашипел, когда осколок вошёл в незащищённую тапком ступню. Мать шевельнулась и посмотрела на меня.
-Ты что с собой сделал?!?!? Опять с Серпом куда-то ходил?!?! Щенок несчастный, что я тебе сделала? - резкие перепады настроения, вкупе с истеричными выкриками говорили лишь об одном - глубоком психическом расстройстве.
Моя мать никогда не показывала на людях, что у неё не всё в порядке с нервами, прячась под маской приветливости и фальшивого счастья. Никто из соседей и не подозревал, какие концерты разворачивались в доме по вечерам. Изба, к сожалению, была со звукоизоляцией.
-Где ты шлялся?! Вся рожа в дерьме! Ты глянь!- ни к кому конкретно не обращаясь она строила рожи, гримасничала и всячески старалась задеть за живое. - Неудачник чёртов! Со шпаной якшаться - удел последних людей!!! Да что ты вообще можешь?!?! Мразь какая, а?!?!
Я стоял и молча выслушивал тираду. Если она не выговориться, то потом всю ночь будет что-то выкрикивать из-за своей двери. Я уже даже не злился на неё. Мне было жаль мать. В свои почти пятьдесят она жила одна, не в силах ужиться даже с собственным сыном. Я бы такого никому не пожелал.
Когда с криками, высказываниями и угрозами было покончено, я двинулся к ней на встречу и обнял. Она вся сжалась, утихла.
- Доброй ночи, мам...- тихо проговорил я и двинулся в свою комнату.
Открыв дверь в своё маленькое убежище, я не смог не отметить, что часть кипучей деструктивной энергии матери досталась и помещению. Всё бельё было вывален на пол, большинство книг порвано или валяется в раскрытом виде на полу. Если заразить стаю обезьян бешенством, запустить в комнату и запереть в ней, то даже это не даст такого эффекта, который производила моя мать. Похоже, она металась по комнате, не зная, за что взяться первым...и взялась за всё.
Однако беспорядок - это ещё не всё. Когда я подошёл к своему столу и открыл ящик, сердце у меня споткнулось, а организм впал в шок. Отсутствовала самая важная деталь - свёрток. В белую тряпицу был туго завёрнут отцовский наградной нож. Плоский широкий тесак, выкованный из сверхпрочной стали с гардой, резной рукояткой из кости какого-то животного, давно переставшего существовать. Такими ножами награждались ветераны Тёмной Войны. Отец воевал на фронте, много раз отмечался начальством и был тяжело ранен в голову, но выжил. Нож был предметом его личной гордости, и единственным напоминанием о былой славе...не считая постоянной мигрени и ужасных ночных кошмаров, мучавших его в течение десяти лет.
Я влетел в комнату матери и, едва не срываясь на крик, спросил:
-Где свёрток???
-Я весь твой хлам из стола выбросила на помойку.
-Да что с тобой такое?!?!
- Пропади отсюда, а? Заткнись и пропади пропадом! - вяло проговорила она, морщась, будто ей по лицу мазнули дерьмом.
Я медленно выдохнул, сосчитал до десяти и рванулся на городскую помойку.
Огромная свалка мусора была свалена на окраине города. На фоне закатного солнца она смотрелась очень даже эпично. Разнокалиберный мусор, хитросплетения которого пугали своей остротой, возвышался на добрых пять метров над землёй. Постоянные оползни мелкого хлама грозили защемить ноги, но я, забыв про опасность, смело штурмовал мусорную цитадель. В голове мелькнула мысль о кожаных перчатках, но быстро развоплотилась, ввиду своей неосуществимости. Мои кожаные беспалые перчатки лежали в столе, рядом со свёртком.
Что-то неприятное, мохнатое выскочило недалеко от руки и снова скрылось в куче тряпья. Крысы уже давно считали свалку своим домом и трепетно охраняли свою вотчину от нападок лысых обезьян.
- А пацан, ты чего вытворяешь??? - старческий голос прозвучал за спиной неожиданно, но подал надежду на то, что добро ещё можно найти. Я в три прыжка преодолел разделявшее меня с дворником расстояние и, отряхнув руку, поприветствовал старика.
- Здрасте, дядь Миш.
-Фимка, ты что ли?- я очень не любил, когда меня так называют, но Серафом дед меня звать наотрез отказывался. Тем не менее, только ему я прощал всё. Дело в том, что дядя Миша был тем самым стариком-рукодельником, чьи умелые пальцы вырезали для меня из дерева солдатиков, кортики, пистолеты и прочие приятные для ребёнка вещи. Его жена давно умерла, а детей завести они не успели, так что я был чем-то вроде троюродного внука.
- Дядь Миш, у меня мать выбросила мешок случайно, а в нём вещи мне ценные были. Ну перепутала она. Вы не находили?
На лице деда появилась помесь испуга и растерянности, и он, с далеко не стариковской прытью, побежал к маленькому домику с закопченной трубой - крематорию. В голове молнией пронеслись стада очень нехороших предположений, так что я сразу кинулся в след старику.
Крематорий - тесное помещение с огромной дверью-люком, за которой начиналась топка. Дядя Миша рывком распахнул её и, обжигая руки, выволок полусгоревший мешок на пол. Затем лопатой выгреб весь непрогоревший мусор, и так же разложил на полу.
- Фим, ты пойми, я ж не знал, что тут шмотьё твоё. Мать мне твоя вручила и сказала сразу сжечь. Даже пачку папирос дала заморских. Ну я и... - дед досадливо махнул рукой.
Я нашёл на полу обожжённый свёрток и бережно взял его в руки. Тряпка рассыпалась прямо в руках, обнажая калёную, не отражающую света, сталь. Облегчение, которое я испытал сравнимо, разве что, с новостью: 'Ой, вы знаете, у вас не рак глаз, а просто соринка попала.'
Дома я в тот вечер не появился. Время было уже к одиннадцати, и я направился к Алисе. Она жила с отцом, но ко мне этот человек относился хорошо, так что шанс нарваться на грубость был минимален. Мужик он был понятливый, контактный и вообще производил впечатление хорошего хозяина. Лишь спустя четыре года я узнал, что отец её был психологом.
Без лишних вопросов Сергей Владимирович впустил меня в дом, дал умыться и пригласил к столу. Малиновый чай с мятой, пирожки и овощи - стол был довольно богатый.
- Ты кушать хочешь? У меня мясо с картошкой есть. Тёплые ещё. - голос у него был приятный, слегка рокочущий. Очень похож на голос Харона.
- О, спасибо большое, но я не...- желудок заурчал и сдал меня с потрохами улыбающемуся хозяину дома.
- Я положу тебе немного. Захочешь ещё, говори. - донеслось с кухни и вскоре я уже ужинал.
Сергей Владимирович с какой-то отцовской заботой смотрел на меня. Я какое-то время стеснялся этого взгляда, но голод брал верх.
- А что у тебя с лицом?
- Я упал...- картошка комом встала в горле, так что я закашлялся, полностью теряя своё прикрытие - невозмутимый вид.
- Если хочешь, я обработаю раны? Вообще, я даже не спрашиваю. Если начнётся сепсис, то лицо на тыкву будет похоже. Так что доедай и пройди в мой кабинет. - Сергей Владимирович взял со стола свою чашку и направился к лестнице на второй этаж.
-Можно мне у вас переночевать? - выпалил я, озвучивая мысль, которая последние десять минут грызла мой мозг.
Сергей Владимирович обернулся и глянул на меня с улыбкой, проговорил:
- Я постелил тебе на кушетке ещё вовремя ужина.
-Спасибо большое...а...а где ваша дочь? - я, окруженный такой отеческой заботой, немного забылся и не сразу заметил, что девушки нет дома.
- Она сегодня домой не придет. - тихо сказал он, словно жалея о чём-то. В моей голове завертелась целая гамма чувств. Ревность, злость, обида, отчаяние. Но следующая фраза полностью их усмирила. - Она к матери поехала. Завтра утром вернется. Пошли в кабинет, простерилизую.
В голове раздался гадкий задорный смех.
-'Сейчас он тебя простерилизует. Никакая Алиса не поможет' - сквозь смех проговорил Харон. Я сглотнул, и полный нехороших мыслей двинулся за хозяином. Но ничего плохого не произошло. Раны были промыты спиртом, от чего эмаль на зубах чуть покрошилась из-за плотно сжатых челюстей. Я лёг спать, утром проснулся и двинулся в душ. Пока я мылся, Сергей Владимирович ушёл на работу, и не мог увидеть, как в дверь ванной проскочила полураздетая девушка.
Спустя неделю, когда тело отошло после побоев, я навестил Серпа, предварительно посетив его шестёрок. После этих визитов костяшки ещё неделю не давали покоя, ноя по ночам и пощипывая на ветру. Но моё посещение Серп запомнит надолго.
В тот вечер шёл дождь. Свинцовые тучи заволокли небо серым саваном. Дом хулигана стоял на отшибе, так что случайные гости мне бы не помешали. Отцовский тесак, висевший на поясе, создавал приятную тяжесть, вселял уверенность. Отцовская шинель, самый настоящий артефакт, хотя и была немного великовата, но сидела хорошо, не причиняя никакого дискомфорта. Под шинелью был поддет балахон, который я надел только из-за капюшона.
Наконец Серп, жестокий хулиган и мучитель слабых мира сего, объявился возле своего дома. Дождь, казалось, усилился, но пьяному быдлу на это было явно плевать. Он шаткой походкой ковылял вдоль забора, сокращая между нами расстояния. Я достал из ножен клинок и вышел из-за поворота. Моё лицо скрывал капюшон, но как только Серп вошёл в зону прямой видимости, я сдёрнул его и метнулся к нему чёрной тенью. Хулиган немного опешил, но быстро подобрался и сделал попытку достать меня кулаком по лицу. Я хмыкнул, выставляя навстречу его руке лезвие ножа. Сталь вошла между костяшками, разрезая сухожилия, мышцы и хрящи. Глаза Серпа округлились, в глотке уже начал зарождаться крик боли, когда я, со злорадным оскалом, провернул вокруг оси лезвие, расщепляя несчастному кулак надвое. Болевой шок парализовал противника, заставив в момент протрезветь и потерять всякий интерес к сопротивлению. Серп начал падать, но я схватил его твёрдой рукой за горло и с силой припечатал к стене, попутно саданув затылком по кирпичной кладке. Лезвие приблизилось к шее Серпа, и я чудом удерживался, чтобы не нарисовать ему 'афганскую' улыбку от уха до уха.
Внезапно, как удар молнии, ко мне пришло осознание. Я не контролирую свои действия. Абсолютно. Во мне бурлила первобытная ярость. Я действовал на автомате, не задумываясь. Догадка пришла ко мне через несколько секунд. Харон...
Я скосил глаза на изуродованную конечность своего врага, и меня прошиб озноб. Я изуродовал человека. И это не синяки, которые скоро сойдут. Это увечье на всю жизнь. Я просто не мог такого совершить, а вот фантом мог запросто.
Как добрался до дома, не помню. Разум плыл в киселе из очень топких и страшных мыслей. Моим телом может управлять кто-то ещё. Разум, естественно, не мог осмыслить этот факт и впал в ступор.
Очнулся я, стоя возле порога своего дома, крепко сжимая нож в руке. Тот вернулся в ножны, а ноги понесли меня в дом.
-Иди жрать... - раздалось с кухни. Я, не раздеваясь, прошёл на кухню. Мать увидела на моих плечах отцовскую шинель и её глаза округлились, и она со всей силы хлопнула сервантом, от чего стекло не выдержало и окрасилось трещинами.
-Ах ты мразь такая! Сволочуга! Ты чего вырядился-то?!? Урод неблагодарный, да ты...- пламенная речь была пресечена в зародыше мощным, командирским выкриком 'заткнись!!!', который мы с Хароном испустили синхронно. Я никогда не позволял себе лишний раз провоцировать её на действия, ни разу не возразил и не огрызнулся в ответ. Наверное, именно поэтому мать замолчала.
Я молча прошёл в свою комнату, взял вещмешок и вернулся на кухню. На столе лежал хлеб, колбаса и погретое в печи мясо. Я молча завернул колбасу с хлебом в тряпицу, и уложил свой будущий завтрак на дно мешка. Следом полетели яблоко, спички, фляга со спиртом, вилка и ложка, несколько свечей и штопор. Из отцовской военной аптечки я забрал йод, бинты, болеутоляющие и антисептики. Я хотел было уже завязать горловину, но остановился, и, распахнув люк, нырнул в подпол. Моя догадка на счёт дедовский сигарет подтвердилась.
Огромный железный ящик таил в себе сотни блоков с сигаретами ещё довоенного, американского производства. Я взял три блока, которые планировал сменять на деньги и мелочёвку, и вылез из подпола, прихватив по пути тройку консервов.
Мать стояла перед столом и молча наблюдала за моими действиями. Её взгляд был исполнен злости, но озвучить свои мысли она не стала. Я вернулся в свою комнату и достал из-под кровати ещё один артефакт - отцовские берцы. 'На века тапочки выдали' - шутил он иногда. Берцы были ни разу не надёванные, и я уже начал впихивать ступню в сапог, когда в голове зазвучал Голос.
- 'Портянки намотай на ноги. Берцы ведь новые, все ноги по уши сотрёшь' - я разорвал простыню и под чутким руководством фантома намотал портянки на ступни.
Когда со шнурками было покончено, я вышел в коридор и бросил прощальный взгляд на мать. Та сидела за столом, докуривая третью сигарету. Капюшон закрыл голову, и я вышел в дождь.
В голове было пусто, никаких лишних мыслей. Единственное решение, которое твёрдо укрепилось, 'нужно валить из этого болота'. Решение было импульсивным, но ни чего другого больше не хотелось. Я срочно нуждался в совете старшего.
Разумеется, идти мне было некуда, так что я решил посоветоваться с Сергеем Владимировичем. Его дом стоял на другом конце городка, так что мне предстоял получасовой переход.
Дождь всё лил и лил, ни на секунду не ослабляя натиск. Дорогу развезло, превратив в глиняное, труднопроходимое месиво. Я плюнул на всё и рванул по лужам, грязным кочкам и оврагам, выкинув из головы такие вещи, как влага, грязь и усталость. Слякоть под берцами разлеталась в разные стороны, капли больно били по лицу.
Промокший, запыхавшийся я, наконец, постучался в дверь радушного психолога и моей любимой девушки. Однако, меня настораживало отсутствие света в доме. Дверь была приоткрыта. Сердце забилось в бешеном темпе, а адреналин в кровь поступал в баснословных количествах. Я вытащил тесак из ножен и медленно прошёл в дом.
Глаза очень быстро привыкли к темноте, а слух обострился до предела. На кухне горела свечка, и в тусклом свете на полу блестело что-то красное. К горлу подступил комок, кровь похолодела, а в голове завертелись очень нехорошие догадки.
Резко вспыхнувший свет дезориентировал меня, и я, слепо щурясь и зажав в руке нож, быстро переместился к стене.
- С Днём рождения! - в унисон прокричали мужской и женский голос. Я обернулся и увидел Лиску с большим тортом в руках, за спиной которой стоял отец, растянувшийся в добродушной улыбке. От сердца отлегло, уровень адреналина упал и дыхание стало спокойнее.
- Что?...- глупо проговорил я, пялясь на поздравителей слегка ошалелым взглядом.
- У тебя же сегодня день рождения, глупый! - Алиса задорно засмеялась и поставила торт на стол. - Ты что, забыл?
- Нет, конечно. - соврал я, чувствуя, как лицо заливает багрянец. Врать я не умел.
-Давайте за стол садиться.- Хозяин дома крепко пожал мне руку и...приобнял. Я не знал, что делать и неловко мялся, вытянув руки по швам. - Иди умойся, помой руки...- Сергей Владимирович замолчал на секунду, и , дабы как-то прервать неловкую ситуацию, проговорил: - Извини, что-то я...неважно, иди, приведи себя в порядок.
Через двадцать минут мы поглощали лакомство, приготовленное моей любимой, и говорили о самых разных вещах. Словом, шёл типичный семейный ужин. Беседы, шутки, байки - неотъемлемая часть подобных посиделок, и традиция была соблюдена со всей строгостью.
Вечер пролетел быстро и очень хорошо. Всегда приятно, когда не родные люди помнят о твоих важных датах. Алиса ушла спать, перед уходом чмокнув меня в щеку, а Сергей Владимирович остался. На секунду удалившись на кухню, он вернулся с бутылкой прозрачно-рыжей жидкости и продолговатой коробкой, обёрнутой в красное полотно.
- Серафим - мягко проговорил он - Ты очень важен для Алисы. Она тебя - он помолчал - очень ценит. За эти несколько недель ты стал очень близок нам. Я уважаю тебя за твою стойкость. Ты достойный человек, и я хочу сделать тебе подарок. Мужской подарок.
Харон мерзко хохотнул. Вот вечно он видит скрытый смысл. Хотя это наверное плюс. Я слишком...доверчив.
Сергей Владимирович разлил приятно пахнущую жидкость по рюмкам и поставил те на красную коробку.
-'Правильный ход. Сначала надо напоить.' - рассуждал Харон. - 'Главное - самому не перепить, а то всё зря'
-О чём ты? - тихо прошипел я в кулак, пока хозяин дома снова отлучился на кухню.
-'Ни о чём, забей'- фантом усмехнулся и затих.
Сергей Владимирович принёс с кухни ножницы и протянул мне. Привычное спокойствие на его лице сменилось азартом и заинтересованностью. В глазах загорелся озорной огонёк, который редко увидишь у людей старше сорока лет.
Ну давай, открывай уже.- проговорил он, будто сам не знал, что в коробке. Я принял режущий предмет и приступил к открытию. Коробка была внушительной. Не для безделушек. И необычно тяжёлой. Где-то полметра в длину и сорок сантиметров в ширину, высотой коробка была сантиметров двадцать. Когда я коснулся ножницами красной тряпицы, Сергей Владимирович остановил меня и указал на узел бечёвки, показывая, что именно его нужно резать, а полотно является неприкосновенной частью. Я послушно полоснул ножницами по узелку и тот распался, освобождая ткань. Красное полотно было бережно размотано и продемонстрировало мне конного витязя, протыкающего копьём голову змееподобному дракону. Но мой немой вопрос Сергей Владимирович ответил, что это символ нашей мёртвой столицы, который вдохновлял на битву людей ещё вовремя Первой Тёмной Войны, а может быть и много раньше. Деревянная коробка была быстро вскрыта, а содержимое разложено на столе.
Ну, начни вот с этого - выдохнул Сергей Владимирович, протягивая мне продолговатый промасленный свёрток.
Я начал разматывать тряпку, с каждым новым оборотом всё явственнее ощущая, что внутри что-то красивое, мощное и...смертельное. Наконец последний виток был сделан и в руки мне вывалился тяжелый двуствольный агрегат. Деревянная резная рукоять изгибалась под углом тридцать градусов, плавно переходя в два толстых, немного потертых ствола. У основания ствола, снизу, сразу за курками обнаружился круглый магазин с экстрактором на боковине. Очень странное оружие. Окончательно добила 'скоба генри'. Я читал про неё в какой-то сильно затёртой книжке, что принёс отец. Сергей Владимирович пояснил процесс стрельбы. В круглый короб вставляются восемь гильз, взводится скоба и диковинный ствол готов превратить в мелкий фарш все на расстоянии двадцати метров по направлению ствола. После выстрела 'затвор' вновь передёргивался и агрегат был готов к новым свершениям.
На стволе затейливым узором шла гравировка, которая при более детальном осмотре оказалась очень тонкими надписями, спиралью опоясывающими ствол. Щёчки рукояти были выполнены из странного материала, похожего на кость.
- Это наградное оружие. Такие выдавались ветеранам Первой Тёмной. Тогда сложно было воевать. Радиация ещё не везде спала, горячие пятна попадались чаще, а зверьё, так и вообще с ума сходило. И всем, кто этот ужас пережил, выдали вот такие стволы. Автоматы раздавать не стали. Жалко.
- Сергей Владимирович...
- Просто Сергей.
- Хорошо, Сергей, неужели вам не нужен этот ствол?
Хозяин дома пожал плечами.
- Военное время далеко позади. Двадцать с лишним лет уже прошло. Мне не нужны напоминания. Знаешь...Мы воевали за Корпус. И проиграли. И я не хочу вспоминать эту войну.
-'Что значит - проиграть войну?
Это значит - стыдиться наград!
Это значит - вернуться в родную страну,
Где тебя сторонятся, точно ты конокрад' - тихо и грустно пропел голос. -'Это Летов сказал'
Я взял со стола объёмистый мешочек и развязал горловину. Внутри латунью отливали гильзы. Следом появился набор для чистки, специальная смазка и ветошь для протирки.
- Там на дне коробки очень подробная инструкция, как изготовить всякие взрывчатые вещества кустарными путями. Вещь незаменимая для выживания.
-Но откуда она у вас? Неужели вы прошли войну?
- Так и есть, Серафим. От и до. На передовой бился. Знаешь, видимо, человек неисправим. Война заложена у него на уровне подсознания. Сто с лишним лет назад два могучих племени ударили друг по другу самым деструктивным оружием - ядерным. Досталось всем и сполна. Единственное место, куда не били - это снежные шапки на полюсах. Даже по Австралии ударили несколько боеголовок. Непонятно, зачем? Но особенно досталось Европе и России. Но и мы дали достойный отпор. Наша ядерная мощь сровняла с землёй практически всё западное и восточное побережье САА. Это Североамериканский Альянс, если ты не знаешь. И прошло всего лишь семьдесят лет - срок ничтожно-малый для того, чтобы человечество оправилось от ядерной контузии, как остатки прошлой власти восстали против собственного народа в борьбе за территорию. Народ не мог стерпеть такого предательства и начал собирать армию. К две тысячи восьмидесятому в подмосковье, недалеко от Грибков, что к северу от Москвы, сошлись два могучих войска. Со стороны обезглавленной власти выступил НРК - Новый Российский Корпус. Народ же
назвал себя РОД, то есть Русское Освободительное Движение.
Сергей Владимирович так же поведал, не забывая подливать в рюмки алкоголь, который я в основном опорожнял в рукав, что Война растянулась на пять долгих лет.
На выжженной солнцем и радиацией пустошью никто не желал сдавать ни пяди земли. Строились форты, крепости, бастионы. Взаимные диверсии, разграбление караванов и прочего добра были неотъемлемой частью военных действий. В РОД попало несколько бывших военных, которые с огромной радостью и мальчишеским задором разрабатывали стратегии и планы по уничтожению противника.
На третьем году войны, когда фантазия полководцев иссякли, НРК предпринял попытку занять Хлебниковский мост, превращённый РОДом в неприступную цитадель. Колонны моста были полностью восстановлены, а дорожное полотно и стены укреплялись шпалами, коих в достатке было изъято из соседней железной дороги. Огромные, и очень высокие стены, перекрывали мост поперёк. Единственным местом, где можно было проехать сквозь мост, были метровой толщины деревянные ворота, приводящиеся в движение очень сложной системой грузов и цепей. Форсировать Хлебниковское водохранилище не представлялось возможным ввиду наличия хорошо вооружённых расконсервированных катеров, обшитых листами железа, с закреплёнными пулемётами на носовой части. Катера и водные скутеры, приведённые в рабочее состояние и вооруженные местными 'Кулибиными', ловко лавировали меж затонувших кораблей, бетонных причалов и полусгнивших буев, быстро уничтожая любого, кто без спроса осмелиться подойти к набережной.
Хлебниковская Твердыня, как её называли, перекрывала весь мост по всей длине, которая составляла почти километр. РОД развернул там свой главный штаб, где разместились пятнадцать сотен хорошо обученных, закалённых в боях бойцов. Мирного населения же, в Хлебниковской Твердыне насчитывалось от силы пять сотен.
Однако, за бастионом, к северу от Москвы, начала потихоньку разрастаться деревня Капустино, переименованная в Родную. В основном там селились, и строили домики и лачуги, беженцы с севера. Защищённые мощными стенами крепости и отделённые почти километровым естественным препятствием - водой, люди потихоньку начали восстанавливать прежний быт. В деревне появились коровы, куры. У караванов, что стягивались, словно магнитом, покупались свиньи, семена овощей и даже фруктов. Популярней продуктов и бытовой мелочёвки у караванщиков охотней скупали только оружие.
Крупнокалиберные пулемёты, системы 'Утёс' и 'Корд', скупались по грабительским расценкам у каждого каравана, что входил в городские стены. Такие мелочи, как автоматы, пистолеты и мелкие боеприпасы, старейшины даже не брали в расчёт. Так же очень хорошо шли расходные материалы и запасные детали к оружию. Оплата же производилась, как правило, мясом и продуктами, но вскоре, с появлением самопального чеканного аппарата, собранного теми же умельцами, толстые кошельки караванщиков стали позвякивать серебряными монетами с хлебниковским гербом - Руноподобной фигурой с подписью 'РОДЪ' на обратной стороне. Где добывался драгоценный металл, знали лишь три человека, стоящих во главе бастиона, которые даже под пытками бы не выдали этой тайны. Рабочим же, просто напросто, надевали мешки из плотной ткани на головы и везли к месту работы.
Как известно: Деньги - первый признак цивилизованного государства, и Хлебниковская цитадель, так же в последствие переименованная в Родную, набирала мощь, силу и влияние, ощетинившись пушками к югу, в сторону неприятеля.
Товарищам из Нового Российского Корпуса не так везло на амуницию. Однако, остатки бывшей власти всё же умудрялись доставать пушки и без помощи караванов. Наследие былой мощи - старые бункеры, чьи координаты имелись в документах, и до которых ещё не дотянулись разведгруппы РОДа и загребущие руки сорвиголов, работавших на караванщиков, разыскивались и разорялись, даря государственным рейдерам автоматы в заводской смазке, гранаты и РПГ, а главное - грозные ПКМы с огромным запасом 'ленточек' к ним. Гораздо больше РНКашникам повезло с личным составом, в котором числились в основном бойцы из ведомств и структур. Почти четыре тысячи человек были расквартированы по домам в чудом уцелевшем военном городке. За восемьдесят лет, проведённых в правительственных убежищах, люди отвыкли от яркого света и открытого неба.
Однако, не всем государственным военным так повезло. РОД частенько брал в плен офицеров, которые, после очень тщательного допроса, который проводил сам Комиссар, с радостью и почти в стихотворной форме излагали, где находиться очередная уцелевшая военная база, бункер или продовольственный склад. Комиссар посылал разведотряды по полученным координатам и, в зависимости от результатов, лишал моливших о смерти пленников жизни, или продолжал аргументировано их допрашивать.
Комиссар был личностью известной, практически легендарной в Родном бастионе. Высокий, среднего телосложения, он сочетал в себе, казалось, несочетаемые черты. После его допросов камеры напоминали скотобойню в разгар мясного сезона, а жертва была похожа на сблёванный кровавый фарш, но при этом оставалась жива. Жестокости и хладнокровия Комиссарe было не занимать.
Но у любой медали две стороны. У Комиссара была красавица-жена и двое прекрасных детей, мальчик и девочка. Они явно росли в любви и не знали, что такое рукоприкладство. Комиссар умел разговаривать. Его голос, тихий и сипловатый, казалось, никогда не превышал положенный порог громкости. Никто не помнил, даже, наверное, он сам, настоящего имени. К нему обращались Комиссар или Товарищ Комиссар. Он был сдержан, вежлив. Иногда даже улыбался, вопреки своей хмурой, молчаливой натуре. Его часто видели прогуливающимся по бастиону или деревне, закутанного в черный шарф, кожаный плащ, который оставался вечно расстёгнутым и покуривающего длинную, изогнутую трубку.
Его жена говорила, что погрузившись в семейный быт, он забывал о своей кошмарной работе, полностью отдаваясь семейному очагу, любимым детям и верной жене.
В годы Тёмной войны Комиссар командовал отрядом специального назначения 'Гадюка'. 'Гадюка ' добывала секретные сведенья противника, доставала редкие предметы и разведывала неизвестную территорию. Комиссар с отрядом этих сорвиголов лично взял два десятка вражеских поселений, несколько военных баз и три забитых оружием по самый люк бункера, за что был награждён Железной Руной Рода и зачислен в городской Совет, как Начальник Городской Обороны. Спецотряд 'Гадюка' был вписан в историю города, как личная гвардия Комиссара, принимавшая приказа исключительно от своего командующего.
И вот, на третий год войны лидеры НРК решились нанести последний удар. Совет крепости знал о приближении противника задолго до его укрепления на позиции. К тому моменту, когда оголодавшие, потерявшие всякую надежду НРК рванулись на штурм, все пулемёты были готовы к обороне. 'Корды', 'Утёсы' и даже редкие ГШГ были готовы перемалывать в мелкий дымящийся фарш живую силу противника.
Однако, цитадель ожидал очень неприятный сюрприз. Вместе с будущем фаршем, на полном ходу, лязгая траками и натужно пыхтя, с холма спускался танк. Выглядела древняя военная машина кошмарно. Ободранный, исцарапанный танк, за восемьдесят лет превратившийся в ржавую, гремящую болтами, консервную банку. И только огромное, трёхметровое дуло угрожающе смотрело на форт. Видимо ствол, это единственная деталь, которую сумели заменить потомки военных инженеров, взявшие танковые чертежи в руки только месяц назад. Так же на корпус было наварено много металлических листов. Причина этого оставалась тайной, наверное, даже для самих танковых ремонтников.
Испуская из выхлопной трубы чёрную гарь, пыхтя, лязгая полусгнившими траками и ужасно скрипя танк вырулил на пригорок и стал наводиться на цель - Дубовые ворота. Ключ к Хлебниковской цитадели. Прогремел первый выстрел, и смертоносной снаряд врезался в единственную уязвимую точку южной стены. Бой начался.
На стенах циклопической фортификации началась суматоха. Имелся всего один ящик выстрелов к РПГ, но опыт обращения с ручными ракетомётами у бойцов отсутствовал абсолютно. На выручку пришёл Комиссар со своей персональной армией из десяти человек. Вся команда, под личным руководством Комиссара, вооружившись РПГ и выстрелами к ним, выбралась за пределы города.
Танковый обстрел продолжался. После пяти выстрелов кошмарная пародия на грозную бронированную машину растеряла больше половины наваренных листов брони. Оба трака лопнули, обнажая зубастые колёса, которые с каждым выстрелом всё больше вгрызались в грунт. После шестого выстрела в корму танка с оглушительным грохотом и неприятным шипением вошли два кумулятивных снаряда, после чего башня начала ходить ходуном и замолчала на веки, уткнувшись стволом в землю. Но штурм не был закончен. Те бойцы НРК, которых ещё не изрешетили из 'Кордов', неслись к стенам бастиона. Ворота, разбитые в щепки, манили отчаявшихся воинов. Однако, когда остатки Нового Российского Корпуса приблизились на расстояние менее пятидесяти метров, оставшаяся часть ворот распахнулась, являя миру специальный заградотряд. Десять ПКМов, расставленных линией в воротах полностью перекрыли вход. НРКашники даже замедлили бег, и только хотели кинуться врассыпную, как весь ряд пулемётов разом открыл огонь. В чудовищном грохоте залпа потонули крики оставшихся бойцов, разрываемых на части свинцом. Штурм провалился, и НРК в спешном порядке начали отступать, по крайней мере те, кого генералы и офицеры не посылали на верную смерть.
Комиссар не стал медлить и, собрав со всего города ополченцев, двинулся догонять быстро отступающих бойцов НРК. Через полгода скоротечных боёв Новый Российский Корпус перестал существовать. Последних Комиссар настиг к западу от Москвы и казнил на месте, взяв в плен несколько высших чинов.
Но кто-то посчитал, что этого не достаточно. Через год в радиоэфире, прозвучало требование покинуть крепость, или в противном случае 'кара неминуема'. Комиссар зверски запытал насмерть троих офицеров и одного генерала, в попытках получить ответ на вопрос 'Что это, чёрт вас дери, значит?!?!'. Но ответа не была. Все до одного гаденько ухмылялись разбитыми, изрезанными и обожженными лицами.
Через полгода в эфире прозвучала фраза:
- 'Мы предупреждали, милосердно давая вам шанс, несмотря на то, что вы творили с нашими братьями. Новый Российский Корпус мёртв, но идеи его живы! Мы не страшимся замарать руки. За павших собратьев! Слава Двуглавому Орлу!'
Комиссар собрал верных себе людей, свою команду, и тех из них, кто успел обзавестись семьёй и вывел из цитадели в сторону севера.
Большинство людей отказалось уйти, расценивая послание, как провокацию, и решил показать волю и характер. Показали. На следующее утро, оставляя за собой в небе инверсионные следы, пять ракет класса 'земля-земля' врезались в Родную Крепость, обрушивая мост, уничтожая циклопические стены, снося ударной волной лачуги, ровняя с землёй деревню Родную, полностью стирая с карты крупнейший город, выросший на пропитанной кровью и радиацией земле, перерубая торговый узел, и навсегда разделяя два берега водохранилища.
Единственное здание, уцелевшее при бомбёжке, это Хлебниковский Оружейный Завод с огромной руной, выплавленной когда-то и установленной на воротах здания. Одиноким памятником человеческой стойкости и выживаемости он стоит на берегу разлившегося водохранилища, глазея пустыми окнами на набережную.
- Ходят слухи - продолжил Сергей Владимирович, что Комиссар основал общину там неподалёку и потихоньку копит силы. Вот так вот. Двадцать лет с тех пор прошло, а монеты с руной до сих пор встречаются. Причём новёхонькие, с датой чеканки этого года. Вот. - он запустил руку в объемистый мешок, лежащий на столе и извлёк оттуда монету, отливающую серебром. На монетке была отчеканена десятка, под которой была выбита ромбовидная руна с двумя хвостиками внизу, как продолжение двух сторон, а на обратной стороне было написано 'РОДЪ'.
- И ещё кое-что - Сергей взял револьвер в руку и продемонстрировал мне надпись под стволом: 'Хлебниковский Оружейный Завод 'РУНА''.
Я округлил глаза. Вот где стоило бы побывать. Но туда неделя ходу, да и то лучше с караваном, а тот ещё неделю здесь не появится.
Надо было идти спать. Уже изрядно захмелевший Сергей Владимирович, по сбивчивой траектории поднимался к себе в комнату. Я ещё подождал, когда он уйдёт, затем прошмыгнул в комнату Алисы. Она уже спала, так что я тихо разделся и лёг на самом краю, стараясь не разбудить свою любимую. Однако, стоило мне улечься, как горячие губы коснулись шеи, а её рука скользнула по бедру в область живота. Я даже сказать ничего не успел, как Алискино тело обвилось вокруг меня, придавив спиной к кровати. Света не было, так что во тьме я успел лишь брякнуть:
- Лис, я сегодня уже...
-А как же мой подарок? - озорной голосок пропел эту фразу и я услышал щелчок зубов над ухом. Сон обиженно покинул сознание, вернувшись лишь под утро, даря уставшему телу и возбуждённому сознанию тёплый плед Морфея. Но прежде, чем сон возымел власть, я услышал в голове тихий, но серьёзный Голос.
- 'Родной мой мальчик, так тебе скоро придётся познать, что такое узы Гименея.' - после этих слов сознание погрузилось в честный, заработанный долгим, но приятным трудом сон.
Дождь лил всю ночь, но охотника это остановить не могло. Он шёл сюда шесть дней, превозмогая усталость, боль, голод и жажду. Его лицо, скрытое за гладкой, чёрной матовой маской с одними лишь прямоугольными прорезями для глаз, уже покрывали многочисленные шрамы, хотя он был ещё молод. Одетый в черный камуфляж, тёплые берцы, придерживая на бедре кобуру с Маузером, он пробирался через лес к заветной деревне, где находилась цель. Холодный ветер пробирал до костей, но охотник не чувствовал холода. Его руки покрывали защитные татуировки-заветы, помогающие, спасающие и оберегающие. Орден, где сектант обучался убивать с рождения, нарёк его Заветом. Двадцати трёх летний воин, идущий из самого Мурманска, привычный к морозам и ненастьям, неустанно приближался к своей жертве. Деревенька уже погрузилась в сон, и охотник, не таясь, вошёл во владения людей. Найти нужный дом было просто. Дело шло к рассвету, так что необходимо было торопиться. Аккуратно разбив окно, Завет пролез в дом. Поднявшись на второй этаж, он, приподняв на лоб маску, заглянул в первую комнату, в которой спал мужчина лет пятидесяти. Не закрывая дверь, охотник подошёл к кровати, достал нож, и одним ударом в горло прервал жизнь Бывшего Ветерана Тёмной Войны. Кровь брызнула на лицо охотника, и тот утёрся ладонью. Ни один мускул не дрогнул на его молодом, чем-то даже красивом лице. За второй дверью обнаружилась пара обнявшихся молодых людей. Они лежали, соприкасаясь переносицами, и улыбались. Завет чувствовал, что его цель в этой комнате. Он проследовал к кровати и всмотрелся в лица. Темнота, казалось, ничуть не обескураживала охотника. Он поднёс остриё клинка к девичьему горлу и резко надавил на рукоятку. Кровь брызнула фонтанчиком, окропляя сразу три лица красными, быстро стынущими каплями. Девушка даже не проснулась. Тем лучше. И тут Завет почувствовал, как будто что-то касается его разума мягкими ментальными щупальцами. Ощущение цели потерялось, и охотник подумал, что миссия выполнена. Стоило, конечно, убрать и парня, но Завет поморщился. Он не получал удовольствия от проделанной работы. Он вообще не испытывал никаких чувств. Дело было сделано, и он быстро удалился из дома, а затем и из деревни. Если бы он только знал, что настоящей его целью являлся как раз двадцатилетний парень, лежащий в кровати возле любимой, а не девушка, то ужаснулся бы, узнав, к каким последствиям приведёт его оплошность. Но Завет не знал, и поэтому двигался в сторону Хлебниковского Оружейного Завода, не подозревая, что уже утром ему сядет на хвост одержимый местью парень, со сломанной судьбой.
Утро. Такое приятное. Я потянулся всем телом, щёлкая затёкшими суставами и не открывая глаз. Голова с треском оторвалась от подушки. Видимо за ночь так пропотели, что приклеились к ней. Я запустил руку под одеяло и коснулся тела своей любимой. Оно было холодным.
- Лис, ты чего, замёрзла? - Я разлепил один глаз и посмотрел на свою любимую. Её кожа на лице была бледной.
- Лис? Алиска? - я попытался разлепить второй глаз, но он будто склеился.
- 'Только не ори.' - процедил Харон - 'Собирай манатки, и вали из деревни. А то на тебе повесят!'
- Что повесят? - начал говорить я вслух, пока осознание холодной костлявой рукой не сжало сердце. Я полностью отлепил голову от подушки и пальцами раскрыл второй глаз. Увиденное заставило сердце ещё раз споткнуться, а в груди заныло. К горлу подступил комок, сглотнуть который не удавалось при всех усилиях. Рана на её шее запеклась по краям кровью, растёкшейся по всей подушке. Я поднёс руку к щеке и почувствовал корку, крошащуюся под пальцами.
- Да как же это?... - дар речи покинул меня, а из спины будто выдернули стержень. Я рухнул на колени и закрыл лицо руками.
-'Всё будет хорошо, малыш' - проговорил фантом - 'Не плач, сейчас не время'
- Да я и не собирался! - я рывком поднялся с колен и нащупал под кроватью вещмешок. Отчаяние сменилось яростью, безысходность сменилась одержимостью. В руках появился подаренный револьвер.
- Харон, где эта сука сейчас?- я говорил в полный голос. Стесняться своего фантома было уже не перед кем.
-'Если сейчас выдвинемся, то дней через пять-шесть должны догнать. Я почувствовал его ещё ночью. Пришлось тебя покинуть, а то ты бы тоже лежал здесь с пробитым кадыком. Поверь, малыш, ты бы даже сделать ничего не успел'
Я проверил комнату Сергея Владимировича, чтобы убедиться в очевидном. Вернувшись в комнату, я завернул свою любовь в простыню и отнёс на кухню. Хозяина дома я просто укрыл с головой одеялом. В подвале обнаружилась бочка с бензином. Я вскрыл её ножом и опрыскал почти весь первый этаж. Потом набрал горючей жидкости в большой кувшин и разлил дорожку от порога до забора. В руке был зажат коробок охотничьих спичек со специальным напылением. Я зажёг одну и швырнул на бензиновую дорожку. Язычок чёрно-оранжевого пламени забежал в дом и в одно мгновение охватил первый этаж. Труп своей любимой я положил на стол, но облить её бензином рука не поднялась, и сейчас пламя нехотя, только пробуя на вкус саван, начало поглощать простынь. Я отвернулся от дома и зашагал прочь.
Я был уже далеко от своего родного посёлка, когда услышал приглушённый взрыв. На фоне уже светлеющего неба полыхнуло зарево, и чёрные струи дыма возвестили о полноценном пожаре. Меня мало волновал тот факт, что пламя может запросто перекинуться на соседние дома.
Харон знает всё. Ему известно многое, что скрыто от меня глухой стеной непонимания, или неведения. Мой отец воевал, мои дед и прадед сгинули во времена атомного геноцида. Я так надеялся, что у меня будет шанс на спокойную жизнь. И он был, пока билось сердце моей возлюбленной.
Я найду этого ублюдка, кто бы он ни был. Я заставлю его заплатить за совершённое зло. Но сначала нужно узнать причину. Я бы ни в жизнь не поверил, что моих самых близких друзей убили просто так. Впрочем, у меня будет много времени подумать, пока я буду идти. По словам Харона, мне нужно было двигаться к Хлебниковскому Оружейному. Пять-Шесть дней пути. Ничего, припасов должно хватить. Я вступил на разбитую, но преимущественно сохранившую асфальтовое покрытие дороги, даже не подозревая, куда заведёт меня этот долгий и тернистый путь.
Дорога.
Холод. Неприятный, пробирающий до костей холод, он, казалось, заполнил весь мир. Отцовская шинель, конечно, согревала, а капюшон, тоже на удивление тёплый, не давал мёрзнуть затылку, но холод находил дорогу и под неё.
Последние двенадцать часов я топал по дороге армированными отцовскими берцами, и иногда поглядывал на поле, что простиралось по правую руку. С левой же стороны тянулись редкие деревца, стоящие на самом краю обрыва.
Разумеется, за это время мой гнев немного стих, но бросать начатое было поздно. Я собственной рукой сжёг все мосты в свою прошлую жизнь. Меня больше не тяготила мать со своим психозом, мерзкий ублюдок Андрей Серпин, он же Серп, поджидавший меня по всей деревне. Больше не было любимой Алисы, желавшей провести со мной оставшуюся жизнь. Хотя в двадцать лет об этом думать, наверное, рановато. Больше не было Сергея Владимировича, радушного хозяина, Почётного Ветерана Первой Тёмной Войны, почти заменившего мне ушедшего когда-то отца. Только сейчас, отдалившись от своего 'гнезда' на порядочное расстояние я понял, что больше не прикован к месту.
У меня не было ни карты, ни компаса. Только мой ментальный спутник - Харон, который безошибочно направлял меня в нужном направлении, пуская в обход радиоактивных пятен, опасных мест, излишне агрессивной мутировавшей фауны и непрошенных гостей. Хотя последнего избегать становилось всё труднее.
Последние три часа я только и делал, что оборачивался, держа руки на двух рукоятках - ножа и револьвера. Тяжелый вещмешок, идущий по диагонали через всю спину, мешался, натирал плечо и не давал оглянуться за спину. Приходилось проворачиваться всем телом на сто восемьдесят градусов и напряжённо вглядываться вдаль, пытаясь увидеть своих новых спутников. Однако, на дороге, убегавшей в перспективу в обе стороны, я никого увидеть не мог. Но в голове яркой моргала 'красная лампочка', сигнализируя, что попутчики всё-таки есть.
Я в очередной раз обернулся и посмотрел за спину. Никого. Может быть, паранойя конечно, но... Лучше быть настороже. Я скинул с головы капюшон, подставляя лицо прохладному ветру, и снова двинулся прежним направлением.
Начинало понемногу теплеть. Солнце вылезло из-за туч, являя выжженному ядерной злостью миру свой лик. На обочине показался покорёженный знак, с давно стёршейся надписью.
-'Эх, сколько ж лет прошло...давненько я тут не был...' - Харон звучал задумчиво. И немного расстроено. До меня туго доходил смысл этой фразы.
-Как был??? Что значит был??? - я уже был готов высказать фантому всё, что думаю о его тайнах, многозначительных фразах, как вдруг...
Торговец.
- Эй - *щелчок затвора* - а ну-ка грабли на затылок!
От окрика, заставшего меня врасплох, я вздрогнул и завертел головой, в поисках источника звука.
- Я не повторяюсь! - из оврага вылез мужик, крепко державший в руках АК-74у - оружие, которое я видел впервые. Только на картинках. На вид мужику лет сорок пять, может быть пятьдесят. Одет он был в болотного цвета камуфляж, туго шнурованные берцы и разгрузку с большим количеством карманов. На голове была повязана бандана. Карие глаза очень внимательно следили за каждым моим движением, в зубах была зажата мятая папироса.
- Ты чьих будешь? Корпуса? Точно, Корпус. Вон и шеврон на шинели пришит. Что нужно? - последняя фраза прозвучала предельно враждебно.
- Я..я...я с деревни иду. - я неловко указал себе за спину, чем спровоцировал напряжение пальца на спусковом крючке. - Иду к ХОЗу.
Морщины, разметившие лицо мужчины, чуть разгладились, а палец на крючке расслабился.
- Ты точно не из Корпуса? - мужик опять прищурился, но уже практически не целясь.
- Честно говоря, я даже не знаю, что это ещё за корпус...- я медленно опустил руки и сделал шаг к человеку, полминуты назад готовому меня убить.
Мой новый знакомый протянул мне руку и наконец-то представился:
- Меня Дмитрием звать. Можно просто Дима.
- Сераф. - Я ответил на рукопожатие.
Возникла неприятная пауза.
- Ты извини, если обидел. В нашем мире лучше, как говориться, перебдить. - Дима растянулся в улыбке.