Вера Львовна Форш, урождённая Ковельская, в своей жизни следовала трём правилам - порядок, размеренность и точность. По крайней мере, старалась следовать, прикладывая порой к тому немало усилий. Родитель её - Лев Платонович, шесть лет как вдовец - посчитал приверженность дочери этим достойным качествам, вкупе с её тонкой красотой, приличным воспитанием и щедрым приданым, более чем достаточным капиталом для счастливого супружества. С тем и отбыл в мир иной, препоручив единственную дочь дальнейшим заботам фабриканту средней руки Сергею Александровичу Форшу. К тому времени их браку было ровно девятнадцать дней.
Проплакав, сколько моглось, Вера Львовна с головой окунулась в семейную жизнь с её рутиной и хлопотами, обнаружив в себе со временем большую склонность к разумному ведению домашнего очага, бережливость, хороший вкус и умение беречь дом от внешних неурядиц.
Как-то незаметно прошли годы. Двадцать восемь лет, день за днём, пролетели без особых происшествий и потрясений, вероятно отчасти и по причине непрерывных стараний Веры Львовны во всём придерживаться заведённого в доме строгого порядка, устоявшейся размеренности и обязательной для всех точности. Справедливости ради надо признать, что только лишь её силами и усердием вряд ли оказалось бы возможным за столь немалый срок удержать семейную ладью в тихой и спокойной гавани обоюдного счастья. Вера Львовна понимала это, и не раз в молитвах благодарила всевышнего за дарованную ей судьбу, за щедрую благосклонность провидения, за ниспосланного ей любимого супруга.
Сергей Александрович, ныне крупный текстильный заводчик, гурман, острослов, меценат, заядлый любитель шахмат и преферанса, к пятидесяти семи годам весьма раздавшийся в теле, оставался всё таким же любящим и внимательным мужем.
Вера Львовна, ничуть не утратившая в сорок шесть лет тонкой красоты, по-прежнему вела дом с истовой любовью к своим трём правилам, к которым приучила и Сергея Александровича. Двое детей их союза - Надежда и Леонид - уже вполне зрелые, давно отделились от родителей, отдалились каждый в свою жизнь.
Любимая дочь Надежда пребывала в удачном замужестве, частенько наезжая в гости. В такие дни тихий дом семейства Форш наполнялся болтовнёй, беготнёй и заливистым смехом восьмилетней внучки Любочки, развитой не по годам. Вера Львовна с умилением слушала внучку, любовалась ею, едва сдерживая частые возгласы восторга от того или иного слова, сказанного внучкой с самым серьёзным, и от того уморительным, видом. Недетская рассудительность Любочки, её редкая наблюдательность, неожиданные и точные суждения безмерно всех удивляли и радовали.
О Леониде, уже с десяток лет, в семье говорить было не принято. Студент-недоучка, исключённый из Петербургского университета за анархическую деятельность, клеймом пал на добропорядочную семью и честное родительское имя. Сей прискорбный факт заставлял родителей немало страдать и терзаться своим бессилием что-то исправить. Время увещеваний и взываний к благоразумию прошло безвозвратно. Слёзы Веры Львовны высохли, её уговоры отзвучали втуне. Ничего не изменилось.
Дома Леонид появлялся не более трёх-четырёх раз в году, и, после трудного разговора с отцом, исчезал, унося очередное пожертвование на благое дело. Вера Львовна потом молча сидела всю ночь у окна. Сергей Александрович мрачно ходил из угла в угол, тяжело вздыхая.
Один из таких не столь давних визитов завершился долгим, неприятным разговором Леонида с отцом, переросшим в громкую ссору со взаимными обвинениями. В этот раз Сергей Александрович оставил благое дело без средств. Леонид ушёл в бешенстве, громко хлопнув дверью.
Ночь Вера Львовна провела в глубоких раздумьях, пытаясь постигнуть меру своей вины за сына, пытаясь определить, где и когда прошла та грань, за которой они потеряли Леонида. Раздумья оказались трудными и незавершёнными.
Спустя два дня Леонид вернулся вновь - благое дело без своевременной поддержки капиталом существовать отказывалось. Но Сергей Александрович остался непреклонен. Это было одним из твёрдых свойств его натуры - постоянство в принятых решениях и неукоснительность в последующих делах. Другое свойство было менее привлекательным, и тяготило как Веру Львовну, так порой и самого Сергея Александровича - его беспричинные вспышки безудержного гнева, способность моментально впасть в ярость. К счастью, происходило такое достаточно редко. А если и случалось, то стоило лишь Вере Львовне спокойно положить руку на плечо супруга, как гнев его тут же угасал и Сергей Александрович начинал терзаться раскаянием за свою несдержанность.
Через три дня супруги Форш, взяв с собой Любочку, уехали в Биарриц. Мягкий климат Франции, море и минеральные ванны оказывали на самочувствие и здоровье Веры Львовны и Сергея Александровича весьма благотворное действие.
Стрелки настенных часов показывали четверть шестого. Сергей Александрович, отправившийся с послеобеденным моционом к морю, запаздывал на вечерний чай. Все десять дней пребывания в Биаррице он, как и в прошлые разы, исправно ходил после обеда на прогулку, предпочитая в основном гулять в одиночестве.
Вера Львовна вздохнула, отложила книгу и вышла на террасу. Пряный морской воздух был пропитан усилившимся после короткого тёплого дождя терпким благоуханием розмарина и мелиссы. Среди прямых аллей кипарисов и туи по аккуратным дорожкам, посыпанным галькой и песком, прохаживались немногочисленные отдыхающие - в парах и поодиночке. Сергея Александровича среди них заметно не было.
- Любочка, деточка, просыпайся, - начала будить внучку Вера Львовна, - сейчас дедушка придёт, и будем пить чай.
- А если не придёт, то не будем? - с шаловливой улыбкой спросила проснувшаяся Любочка.
- Ну что ты такое говоришь? - укоризненно покачала головой Вера Львовна. - Дедушка знает, что мы его ждём. Он, верно, уже нагулялся у моря и идёт обратно.
К шести часам волнение переросло в беспокойство. Подобной необязательности за супругом не водилось. Уж если и случалось ему задерживаться, то не более чем на четверть часа. Нервы Веры Львовны были на последнем пределе, когда Сергей Александрович поднялся на террасу, громко постукивая своей тяжёлой тростью о перила.
- Серёжа, ты задержался на целый час! Ты не находишь, что это довольно возмутительно - относиться к нам подобным образом? Я себе места не находила! Разве так можно?
- Да, дедушка, мы себе места не находили! Я так хотела попить с тобой чаю!
- Каюсь, каюсь, виноват-с! Представляете, познакомился с одним французом - такой презабавный старик, такая оригинальнейшая личность - совершенно невозможно было от него отделаться. Утверждает, что лично знавал Бонапарта. А, знаете, ведь пришлось поверить, только бы отпустил.
- Мне нет дела, Серёжа, кого он знавал, даже если и Цезаря, но я прошу тебя - больше не заставляй меня так волноваться.
Запоздалое чаепитие прошло в несколько мрачном настроении. Вера Львовна была крайне раздосадована нарушением заведённого порядка.
Душная, влажная ночь с тихим шелестом листвы, несмолкаемым стрёкотом цикад и едва слышным вдалеке мерным рокотом прибоя сгустила всё вокруг до непроницаемого мрака. Вера Львовна, мучимая в последние годы частой бессонницей, тихо поднялась с постели и ощупью добралась до террасы. Она постояла так несколько минут, стараясь привыкнуть к темноте, опустив руки на перила и подставив лицо слабому ветерку. Ночные звуки, запахи моря и всевозможной растительности окружали её, наполняя ощущением покоя. Глаза начали немного различать размытые очертания кипарисов и еле видимый абрис небольшой ротонды в конце аллеи. Рядом на столике стояла приготовленная с вечера чашка с остывшим уже чаем, накрытая блюдцем. Вера Львовна сняла блюдце и хотела сделать глоток прохладного чая, как ей внезапно показалось, будто из густого сумрака аллеи в ротонду тихо скользнула едва заметная серая тень. Аккуратно поставив чашку на стол, Вера Львовна напрягла глаза, и для лучшей видимости стараясь смотреть поверху, начала вглядываться в смутные контуры аллеи, но, как ни пыталась, больше ничего разглядеть не смогла - никакого движения. Скорее всего - привиделось, подумала она рассеянно.
Вера Львовна села в плетёное кресло, откинулась на спинку и прикрыла глаза. Держа чашку с чаем, она принялась вспоминать все известные ей стихи, пытаясь хоть таким способом привлечь если уж не сон, то дремоту. Но все её старания были безуспешны - ни дремота, ни сон являться положительно не хотели.
Еле слышно скрипнула дверь. На террасу вышел Сергей Александрович, зябко кутаясь в ночной халат. Обменявшись с супругой парой малозначащих фраз, он постоял некоторое время молча, облокотившись на перила, затем вернулся в спальню. На отсутствие сна Сергей Александрович не жаловался никогда. В тщетных попытках забыться Вера Львовна провела оставшиеся предрассветные часы.
Острые кроны кипарисов уже выделялись на блеклом небе, чуть окрашенном на востоке бледно-розовым окоёмом медленно восходящего солнца. Устало встав с кресла, Вера Львовна вернулась в номер. На полу, рядом с кроваткой безмятежно сопевшей в своей комнате Любочки, валялся выпавший ночью плюшевый заяц. В полумраке спальни тихо спал Сергей Александрович. На часах была половина пятого утра.
Понимая, что уснуть уже не удастся, Вера Львовна решила пройтись по аллее, подышать свежим утренним воздухом. Переодевшись, она вышла через террасу в парк. Покрытые росой дорожки аллей были пустынны. Всю ночь стрекотавшие цикады умолкли, и только доносившийся с моря шум прибоя добавлял в застывший пейзаж безветренного утра некоторое ощущение жизни.
Неторопливо идя по аллее, Вера Львовна с удовольствием вдыхала тягучий воздух, напоённый едва уловимыми теперь мелиссой и розмарином, острым привкусом йода и тонким смолистым ароматом туи с кипарисом. Букет бискайского взморья, запоминающийся необыкновенным сочетанием обычных запахов, всегда нравился Вере Львовне, притягивал к себе, заставляя каждое лето проводить здесь - в Биаррице - непременно два, а то и три месяца вот уже в течение пятнадцати лет.
Белая мраморная ротонда, увитая плющом, одиноко возвышалась вдали. Вера Львовна вспомнила тень, скользнувшую ночью в ротонду. Нерешительно остановившись, она собралась было повернуть обратно, но пересилившее любопытство повлекло её дальше. Ротонда оказалась пустой - безлюдной в столь ранний час. Другого было трудно и ожидать.
Начавшийся день обещал быть таким же прохладным с утра, жарким к полудню и душным после ужина. Завтрак прошёл более спокойно и дружественнее, чем вчерашнее чаепитие. Рассказывать о своём ночном видении Вера Львовна не стала, сочтя это излишним, и списав всё на крайнее утомление после двух бессонных ночей. После завтрака Любочка вместе с дедушкой, по настоянию Веры Львовны, отправились гулять к морю. Вера Львовна, сославшись на усталость, пожелала остаться в номере и позволила себе ненадолго прилечь. К счастью, Морфей, по-видимому, свободный в это время от других забот, не заставил себя долго ждать.
В полусне Вера Львовна услышала лёгкий топот Любочки, вбежавшей в номер с террасы. Сон мгновенно улетучился. С некоторой досадой Вера Львовна поднялась, посмотрела на часы - отдых длился два часа с небольшим.
- Любочка, а где дедушка?
- Дедушка пошёл играть в шахматы с дяденькой.
- С каким дяденькой, Любочка?
- Ну, который видел Бонапарта. Но я не верю. Он не мог видеть Бонапарта, потому что все, кто его видел, давно умерли. Значит, он обманул дедушку. А обманывать - нехорошо!
- Деточка, не бери в голову. Обманывать, конечно, нехорошо, но нас с тобой это не касается.
- Бабушка, что ты! Как не касается? Обманывать никому нельзя, и нам с тобой тоже.
- Прости, пожалуйста! Я неправильно выразилась. Нас с тобой не касается - правду или неправду сказал тот дяденька дедушке. Если он солгал, то это дело только его совести, а никак не нашей.
- Всё равно, обманывать - нехорошо.
- Да, да, ты права. Давай мы с тобой лучше прогуляемся по городу.
Они отправились гулять по извилистым и узким улочкам Биаррица. Любочка болтала без умолку, убегая вперёд, возвращаясь к бабушке, обращая внимание на всё, что попадало в поле зрения её детского любопытства. Вера Львовна с улыбкой слушала внучку, согласно кивая и умоляя не убегать слишком далеко. У минерального источника утолили жажду, посидели на лавочке, затем продолжили прогулку. В книжной лавке они купили, понравившуюся Любочке, большую книгу сказок с картинками.
Возвратившись незадолго до обеда, утомлённые прогулкой Вера Львовна и Любочка нашли Сергея Александровича в номере, читающим свежую газету. Вера Львовна незамедлительно вполголоса выразила супругу недовольство тем, что он утром избавился от Любочки ради игры в шахматы с "этим французом". Сергей Александрович рассеянно оправдывался, думая о чём-то своём.
Остаток дня - от обеда и до отхода ко сну - прошёл без изменений в привычной последовательности событий. Сергей Александрович опять ходил к морю. Вечером пили чай. После чая бродили по парку. Вера Львовна с неудовольствием думала о близящейся ночи, обещавшей снова быть бессонной. Любочка вспоминала во всех подробностях прогулку в город. Сергей Александрович всё больше молчал, погружённый в свои размышления о "вчистую проигранной этому французу шахматной партии".
Усилившийся стрёкот цикад возвестил о наступлении ночи, похожей на вчерашнюю, как и она в точности на все предшествующие. Уложив спать Любочку, пожелав спокойной ночи супругу, Вера Львовна вновь ушла на террасу, приготовившись нести своё ночное бдение. Обязательный чай, обступившие звуки и ароматы, чувство полного уединения располагали порой к неизбежным и длительным раздумьям, предаваться которым Вера Львовна всё же любила. Она даже находила в этом особое удовольствие, не думая в эти часы о неотвратимой расплате тяжкими головными болями и крайне болезненным утомлением. Дома подобное состояние после приступов бессонницы истязало Веру Львовну продолжительное время, но здесь всё обходилось двумя-тремя днями вполне терпимого недомогания, излечиваемого регулярными прогулками у моря и курсом минеральных ванн.
Каждым глотком ещё не успевшего остыть чая, Вера Львовна отмечала одну мысль за другой. Думалось о разном и многом - о детях, об идущих годах жизни, о собственном здоровье, о предстоящем возвращении домой и череде последующих дел, о необходимости заблаговременно вместе с Любочкой собрать травы и цветы. Вера Львовна увезёт их с собой, высохшие на морском ветру под жарким солнцем Биаррица, заботливо уложенные между листами тонкой папирусной бумаги, и русской зимой упоительный букет этот будет напоминать о французском лете.
Вскоре Вера Львовна ощутила лёгкое покалывание в висках и тяжесть в веках, что было верным признаком приближающегося сна. Она встала с кресла, аккуратно свернула плед и тихо вошла в спальню. Спустя некоторое время Вера Львовна действительно уснула.
Её разбудил не дождь. Едва слышный за окном ровный шорох ночного дождя скорее убаюкивал, чем беспокоил. Беспокоило другое, и первое время Вера Львовна не могла понять - что же именно? Чуть приподнявшись, она хотела дотянуться до плеча Сергея Александровича и разбудить его, но супруг на своей половине постели отсутствовал. Простынь и одеяло были холодны. Ночной халат, в коем Сергей Александрович имел обыкновение пребывать перед сном и после пробуждения, висел на спинке стула. На стуле свёрнутой лежала пижама.
Вера Львовна накинула халат и быстро вышла на террасу. Сергея Александровича там не оказалось. Не было его видно и в парке. Она вошла в комнату Любочки. Внучка спала, свернувшись калачиком, прижав к себе плюшевого зайца.
Вернувшись в спальню, Вера Львовна в замешательстве подошла к окну, потом села на постель. Ей стало не по себе. Сергей Александрович никогда не страдал бессонницей. Он никогда не ходил гулять по ночам. За все годы их брака он не сделал ничего такого, о чём Вере Львовне рано или поздно не стало бы известно.
Вновь выйдя на террасу, Вера Львовна села в кресло и стала всматриваться в сумрачные аллеи парка, надеясь увидеть Сергея Александровича бродящим поблизости. Парк был пустынен. Густой предутренний туман, понизу окутавший стволы кипарисов, укрывший зеленоватыми волнами ровные ряды туи, едва заметно глазу зыбко и причудливо колыхался под сиянием полной луны.
Возрастающий страх перед неизвестным и непонятным приводил Веру Львовну во всё более скверное расположение духа, усиливая головную боль. Что заставило Сергея Александровича среди ночи покинуть постель и отправиться неведомо куда, не предупредив, ничего не сказав? Вера Львовна старалась найти более или менее разумное объяснение ночному отсутствию супруга - ни одно из возможных предположений не казалось правдоподобным. Вспомнилось позавчерашнее опоздание Сергея Александровича к чаю. Вспомнился незнакомый ей старик-француз. Вспомнилась вчерашняя рассеянность супруга после проигранной партии в шахматы и его углублённость в какие-то свои мысли.
Первоначальный страх понемногу оборачивался раздражением, спустя время перешедшим в какое-то подобие спокойствия и холодной рассудительности. Вера Львовна сочла более благоразумным вернуться в спальню и там дожидаться возвращения Сергея Александровича.
Он вернулся менее чем через час. Вера Львовна решила не откладывать разговор на утро, и незамедлительно потребовала от супруга объяснений. Сергей Александрович выглядел утомлённым, крайне смущённым, и, как показалось Вере Львовне, даже раздосадованным тем, что его отсутствие не прошло незамеченным. Вместе с тем в виноватом взгляде Сергея Александровича, да и во всём его облике, сквозила некая непонятная ожесточённость.
По мере того, как уверенные и успокаивающие слова супруга расставляли всё на свои привычные места, отводя каждому обстоятельству свою здравую причину и своё законное последствие, Вера Львовна всё с большей теплотой и пониманием проникалась настроением Сергея Александровича. Она понимала его усталость от долгого безделья, разделяла его меланхолию и тоску по дому. С благодарностью она приняла в объяснение нежелание тревожить её сон, попусту волновать своим мимолётным расстройством духа и преходящими сантиментами, самым лучшим средством от которых, как известно, является неспешная прогулка на свежем воздухе. И не столь уж важно, когда требуемый моцион имеет место быть - ночью или днём.
Недавние страхи, смятение и метания улетучились, словно их и не было. Однако голова болела невыносимо. Сна в ту ночь Вере Львовне уже не было. Беспокойно ворочался и Сергей Александрович.
Неуловимо бежавшее время, час за часом, приближало день отбытия, оставалось до которого чуть больше недели. По каким-то неведомым причинам в последние дни душевное равновесие Веры Львовны вдруг стало шатким. Малейшее досадное нарушение привычного уклада, сторонняя мысль, пугающие своей внезапностью страхи - всё раздражало и вносило неуместное беспокойство. Однажды Вера Львовна поймала себя на мысли, что ей очень хочется домой.
В один из последующих дней она решила прогуляться у моря. Опираясь на сложенный зонтик, Вера Львовна неторопливо шла изгибами песчаной тропинки. Солнце палило нещадно. На лазурном куполе неба, от края до края, не было ни единого облачка. Ласковый влажный ветерок нёс морскую прохладу. Добравшись до уединённого места, куда вряд ли мог забрести случайный путник, Вера Львовна села на большой камень. Она очень любила это место, нашла которое давно и случайно. Много раз она сидела здесь в одиночестве, отрешившись от суетных дел, волнений, досужих разговоров. Ей нравилось здесь отдыхать душой, не думая ни о чём, находясь в покое мыслей и чувств, тихо радуя взор бескрайней гладью моря, вбирая в себя уносящиеся секунды блаженного спокойствия. Время тогда словно бы останавливалось, замедляло свой ход, и песчинки в неведомых песочных часах не сыпались, а медленно-медленно опускались, одна за другой, как снежинки...
По возвращении с моря, Вера Львовна вместе с Любочкой, пользуясь ясной погодой, прошлись по парку и собрали самые привлекательные и душистые образцы местной флоры. За оставшиеся дни собранные цветы и листья высохнут на террасе, сохранив свой великолепный аромат, а с ним и память о летних днях, проведённых в Биаррице.
К вечеру того же дня, перед ужином, отдыхающие на курорте были взбудоражены страшным известием, облетевшим тихий приморский городок до того, как о нём напечатали газеты: на берегу залива, неподалёку от пирса, обнаружен утопленник мужеского полу, по предположению полиции убиенный, прежде чем быть сброшенным в море. Комиссар, назначенный к расследованию, на страницах газет заявил о "несомненно, русском происхождении утопленника". Более о нём полиции ничего не было известно.
В Биаррице отдыхало немало подданных Российской Империи, и эта весть никого не оставила безразличным. Весь вечер повсюду слышались разговоры об этом жутком происшествии. Разговоры обрастали новыми подробностями, невозможными деталями, дополнялись нелепыми слухами. Многие незамедлительно решили покинуть курорт. Спокойствие, порядок и размеренность, столь любимые Верой Львовной, улетучились безвозвратно, и супругам Форш не оставалось ничего другого, как последовать примеру соотечественников. Отъезд был назначен на следующее утро.
Последнюю ночь перед отъездом Вера Львовна провела без сна. Желания сидеть на террасе всю ночь, а уж тем более гулять по парку, у неё не было и в помине. Мирно спала только одна Любочка. Сергей Александрович вполголоса излагал свои версии события. Вера Львовна назвала домыслы супруга пустыми и невыносимыми, посоветовав ему получше выспаться перед дорогой.
На перроне оживлённо звучала русская речь. Отъезжающие покидали курорт. Кто покидал с сожалением, а кто и без него. Вера Львовна относила себя к числу последних. Не столь уж и долгое пребывание вдали от дома показалось ей бесконечно утомительным, и скорое возвращение воспринималось неким избавлением от неприятных переживаний последних дней в Биаррице. Дома всё будет привычнее, всё будет спокойнее. Сергей Александрович выглядел усталым и безучастным ко всему. Только Любочка, сидя у окна и болтая ногами, шумно выражала своё несогласие с преждевременным отбытием.
Над перроном раздался пронзительный свист паровозного гудка. Состав дёрнулся, громко лязгнув всеми своими стальными суставами. Цепь пульмановских вагонов, набирая ход и постукивая на стыках рельс, покатила на восток. За поворотом скрылся вокзал, остались позади жаркие дни и душные ночи бискайского взморья.
Вера Львовна решила заняться своим гербарием. Но, достав его, укоризненно покачала головой - прекрасные образцы местной флоры, по-видимому, не высохнут до дома как должно, а испортятся в дороге.
Любочка, до того внимательно смотревшая в окно, вдруг спросила Сергея Александровича:
- Дедушка, а где твоя тросточка?
Действительно, при Сергее Александровиче не было его тяжёлой трости базальтового дерева с чугунным набалдашником, изготовленной для него на заказ много лет назад.
- Э-э-э... Правда, а где же она? - растерянно проговорил Сергей Александрович, откладывая свежую газету. - Наверное, я её забыл. Вот ведь какая досада!
- Неправда твоя, дедушка. Ты уже три дня без неё ходишь. Ты её потерял, наверное.
Сергей Александрович усмехнулся и, заговорщицки подмигнув внучке, прошептал:
- Ты угадала! Сдаюсь, детка. Потерял я её. Но ты уж об этом молчок, не выдавай меня. Будем считать, что забыл.
Любочка заулыбалась, понимающе закивала головой, соглашаясь, и жестом закрыла рот на замок, а ключ выбросила.
Занятая перебиранием увядших цветов и листьев, Вера Львовна не вслушивалась в их разговор. После некоторого колебания, она всё же посчитала за лучшее выбросить весь собранный букет.