1

Бескрайны степи, покрытые первыми весенними цветами. Красное солнце встает над плоской тарелкой земли, на которой каждому народу дана свобода, ведущая от пастбища к пастбищу. Не скоро еще горячим маревом разольется лето, иссушающее траву и кожу. Но кочевникам не страшны горячие пески и жажда. Они пьют от своих лошадей, они закрывают лица длинными платками и не смотрят на мир, а глядят в самую суть.

Скачет первый охотник до стоянки уже третий день, без устали, без сна. Но не везет он добычи, а лишь маленький сверток, который приносит только неприятности. Сверток требует много внимания. Сверток с жадностью пьет из под молодой кобылы и потом отяжеляет руку, которая должна целиться в очередную добычу.

Не следовало жалеть. Не следовало отнимать у судьбы сверток, который лежал на камне абсолютно один и так жалобно пищал. Какая нерадивая волчица могла оставить дитя смерти? Какая мерзкая тварь поступит так с ребенком, который вместе с кровью и водой вышел из раздувшегося тела, чтобы увидеть мир?

Поднимает охотник тряпку и вздыхает. Не похож отбросыш ни на одно знакомое племя. Его глаза голубые, словно васильки. Его волосы черны, словно перо ворона. Его кожа светла, как молоко, которое течет из кисельных берегов.

- Эй, Алатыр, почему вернулся так рано? Время охоты только началось, а ты уже пристал к родному гнезду, словно жена веревкой ногу обвязала да тянет обратно к аулу. - крикнул старик-шаман, который только и делает, что ест да раскидывает волшебные кости будущего. - Что же такое ты нашел в каменных кругах? Какую зверушку приволок молодой Масале?

Махнул свободной рукой в ответ, опечалился. Зачем действительно взял сверток? Что скажут старейшины? Как посмотрит глава на то, что лучший охотник посмел распоряжаться отторгнутой жизнью.

-Алатыр! - Масала бросила разбирать длинные камни для стрел и покинула круг других женщин, чтобы оказаться в объятиях мужа. - Я ждала тебя через пять лун, - темные раскосые глаза с восторгом заглянули в зрачки охотника, в которых темнели сомнения. Руки молодой красавицы непроизвольно приняли неожиданный дар, и сверток зашевелился в новых объятиях, обеспокоенный изменениями. - Что это? - Прочь откинула жена в сторону запачканную тряпку, напряглась, нахмурилась: - Где ты нашел его?

А тут уж и другие женщины налетели, словно любопытные птицы, запричитали, заговорили, оглушая потоком неудовольствия и недоумения. Вот ведь дурачок! Поднял с круга камней ребеночка! Спас жертву камней. Поднял и приволок в стойбище... Может, то боги потешались, оставив в мертвой земле своего отпрыска, который потом превратился бы в оборотня да и убежал в степи. Может, наказанная душа появилась вновь, чтобы, не познав радости, умереть от страдания? Зачем ты его приволок, Алатыр? Зачем ты его?..

Масала схватила мужа за расшитый змеями рукав и потащила к шатру. Резко запахнула полог, чтобы погрузить на мгновение мир в кромешную тьму.

- Жалко ребеночка, - тихо прошептала она. - Жалко, потому что не верю я в духов, а вот в глупость людскую... Смотри, и глазки у него умненькие, и сердечко быстрое. Смотри, как он хватается за меня своими пухлыми пальчиками. Оставим его себе. Отстоим у совета старейшин.

Выдохнул Алатыр пониманию любимой, краска отлила от широкого лица, заструилась по душе радость. Не зря выбрал ее. За волосы густые, за нрав кроткий, но упорный, за душу чистую, за разум огненный, за сердце милостивое. А сам на сверток глядит и понимает, что не откажется от найденыша - никогда.

Вроде, своих детей бы ждать, но как не обмануться, если вот оно - судьбоносное творение, которое ждало его у мертвых камней.

Велика степь и бесконечна. Велика тишина и безмятежность. Длинен путь от одного стойбища до другого. Год за годом путешествуют кочевники, чтобы найти сочные луга и большие озера на бескрайней равнине, которая дарит им свободу и самое великое из небес над головой. Ночью ярки звезды. Днем тепло солнце. Дожди омывают темные лица. Ветра сужают до полумесяцев пронзительные глаза. Остановился народ в эту весну у большого озера. Расположился на возвышенности, покрытой низким молодым лесом. И ждет повеления шамана, чтобы до первых холодов вернуться в низину. А пока впереди жаркое лето, сытная жизнь, большая охота.

- Зачем ребенок камней пожаловал к старому Руу? Зачем просит рассказать ему сказку? - Поднял темные глаза старик и посмотрел на голубоглазого мальчишку, что пришел к нему из дальнего шатра. Богатая вышивка на длинной рубахе. Босые ноги мокры от утренней росы. Непокорной стрелой взлетают брови.

-Расскажи! - Сел мальчишка настойчиво к очагу из круглых камней, руки протянул навстречу всполохам, а сам глаз не отводит, и горит в них много воды, небес и жгучей страсти.

- Знаю я вопрос, который задашь мне, сын Алатыра, главы нашего народа...

- Значит, ответ получу? - Пальцами тонкими поломал принесенную зеленую палку. - Также близок я к вашему роду, как поломанная ветвь к земле.

- Каждый из нас принадлежит луне, солнцу и степи. Разве в тебе не течет красная кровь? Зачем задаешься беспутными вопросами?

- Не скажут ни мать, ни отец, откуда пришел я. Кто мои родные? Как зовут мой народ?

- Иногда знание мешает нам жить... - Старик закурил, и темный дым начал подниматься от его рта к светлому небу. - Что проку знать, что ты пришел из царства мертвых...

- Из царства мертвых? - Мальчишка открыл рот и огляделся.

- Да, не всякий способен пересечь черту. - Морщинки у глаз старика стали отчетливее от хитрой улыбки. - А ты, сын камней, разве не чувствуешь, что не имеешь сердца? Любой другой дрожал бы лишь от одной мысли, что не похож ни на мать, ни на отца, ни на братьев, ни на сестер, ни на зверей, а лишь на...

- На кого?

- На прежних... О них я слышал от деда. Они ушли давно... Очень давно, и канули среди бескрайних степей. Остались камни. Высокие, с сотнями лиц. Всякий, кто смотрит долго на камни, однажды оказывается по ту сторону. Наш народ приходит к камням принести своих мертвецов, самых высокочтимых охотников. И матерей, чья ветвь плодовита, как степь.

- Значит ли это, что я появился в камнях?

- Двенадцать лет я ждал твоего вопроса...

- Двенадцать лет я не заглядывал в темную воду и не видел своего лица. - Мальчик нарисовал на земле круг и указал на него. - Все мне внушали, что я с вами одной крови и судьбы, но никто не сказал мне, что я чужак.

- Боли нет и теперь в твоих словах, сын Алатыра. - Опустил голову шаман и вздохнул, ниже опуская на лоб теплую острую шапку. - Наш народ принял тебя и вырастил до часа взросления. Несколько недель осталось тебе до посвящающего в охотники костра. Думай, как поступить... Думай о своей участи сам. Степь свободна. Дорог много. Одна из них принадлежит нашему племени.

- Ты указываешь мне на распутье, шаман? - Мальчик поднялся на одно колено, а костер вместе с ним заплясал от набежавшего ветра.

- Бегал ты с другими ребятишками между шатров, не спрашивал, и никто тебя не гнал. И теперь не гонит. Когда старейшины разрешали Алатыру взять тебя в дом, знали, что захочешь уйти ты сам искать камни и свое племя... Сегодня час не настал. Сегодня ты не способен выжить один. Но если солнце или луна позовут в дорогу, не уклоняйся от их настойчивых просьб.

- Хорошо, послушаюсь тебя, шаман. - Встал мальчик и ровным шагом отправился к родному шатру.

Дойти не успел, как отец из-за полога вынырнул, за ухо схватил, потянул к себе. Ругаться собирается. Глядит грозно сверху. Сапоги на нем из оленьей кожи, все покрыты замысловатым рисунком. Длинная рубашка раскрашена красными зигзагами и ромбами -письменами смелых сражений и походов. Волосы черные заплетены в длинные косы, что перевязаны сзади в хвост. Парадный пояс с вышивкой из зубьев рыбьих опоясывает отца. Наверное, следует бояться наказания... Но ведь ничего не натворил, ничем не провинился мальчишка.

- Зачем ходил к шаману? - Алатын толкнул сына в круглую полутьму, где родной очаг вдруг стал маленьким, а гнев большого мужчины огромным.

Мальчик споткнулся и сел на длинные, выпотрошенные неделю назад шкуры двух волков. Удивляется преображению. Никогда не поднимал руки Алатыр, никогда голоса не повышал.

- Разве не тебя я просил избегать шамана? Разве не тебе давал запретов?

- Не сердись на него, мой смелый вождь. - Выплыла из синевы мать, качнулась к мужчине, погладила его по щеке щетинистой, наклонилась к мальчику. - Вставай, не бойся. Алатыр лишь хочет защитить тебя, но разве можно гневить богов и держать от тебя все в секрете... Пришло время узнать! Пойдем... - потянула мальчика за собой, как легкое перышко. Шагнула к заднему выходу - откуда полог взялся? А за ним открылась долина бескрайняя: на янтарном небе разливался белый свет, сочные травы тянулись к ногам и волнами уходили в бирюзу бескрайности. Мать алыми губами поцеловала белый лоб сына, и такая ласка мелькнула в ее черных узких глазах, что захотелось прижаться к мягкой груди крепко-крепко, чтобы ощутить всю близость, всю силу, исходящую изнутри женского чрева. И запомнить каждый витиеватый цветок на узком платье, подпоясанном красной широкой лентой.

-Смотри, как степь прекрасна, как много в ней свободы. Чисты помыслы живущих здесь. Сладки воды, которые пьем мы. Но есть и другая реальность, мой мальчик.

- Другая? - В синих глазах зажегся испуг, потому что мать закивала и вдруг взяла руки сына и вытянула их вперед, чтобы ребенок увидел, как они изменились.

- Только я и Алатыр знают правду. Никому не сказали мы, боялись тебя потерять, боялись, что люди убьют тебя или прогонит, а это равносильно смерти. Если шаман учует в тебе существо из высокогорных тварей, если прознает о крови, что подарила тебе жизнь, то не дышать тебе ни секунды.

- Мама, но почему вы не сказали, что я не ваш сын? Почему не признались? Разве меньше бы я любил вас?

- Не боялись мы твоей обиды. Ты не всегда умел себя удержать, ты становился таким, как теперь, когда сильно волнуешься, когда не способен управлять чувствами.

Мать Масала присела и поманила мальчика, а он подошел робко и плечом обтерся об ее юбку. Минуту назад ходил на двух ногах, а теперь вдруг - на четырех. Шерсть мягкая, пятнистая, хвост длинный, уши прижаты к голове. В желтых глазах ребенка загорелась любовь и игривость. Еще немного ласки, и вдруг мальчишка повалил женщину в траву и уже поставил той лапы на грудь:

- Попалась! Я выиграл! Я тебя поймал... - засмеялся он, а Алатыр, что молча до сих пор стоял у шатра, вздрогнул - еще немного, и этот зверь загрызет с легкостью любого, кто встретится ему на пути. Да, пока мальчик не ощущает силы, не жаждет насытиться, не стремиться разорвать на куски горячую плоть жертвы, но он обязательно превратиться из пушистого котенка в ужасного зверя. Через пол-луны новых воинов посвятят в охотников. Среди прочих сыновей мальчик - приемный сын вождя.

***

Господин мой красив и весел. Он никогда не повысит голоса, никогда не выскажет неудовольствия, и рада я служить его целям, потому что своей не умею. Учит он простых смертных собирать правильные ягоды, идти правильными тропками, плести правильные узоры, а мне достается лишь слушать и вникать. Я не учусь у моего господина, потому что ничего не умею. Я сирота, которую господин подобрал в зимнем лесу и привел в свой большой и холодный дом, за которым по холмам и дальше, по долине, построено много селений и идет много путей.

Дом - три высоких деревянных башни, соединенных мостами, имеет всего лишь один вход, который лежит глубоко под землей. Лишь хозяин знает, как выйти наружу и не подниматься или спускаться по веревочной лестнице: так хозяин пускает гостей, которым особо надобно попасть внутрь.

- Зачем пришла, молодая сорока, - хмурится черный глаз на новую гостью, что спустилась по винтовым лестницам в подземный зал под башнями и теперь склонилась перед сидящим в огромном кресле господином. Красивая девка: густа темная коса, бела кожа, гибка фигура, в лице ни одного изъяна.

Я прижалась к руке господина - холоден. Непреклонен. Сегодня не время просить.

Зачем пришла? Не знаешь, что и ему бывает недосуг исполнять чужие прихоти. Не спал всю ночь мой господин. Не мог ни разу сомкнуть глаз. Улыбался печально и наконец укачал меня на руках, потому что следила я за ним, как собачонка брошенная. Ждал он сороку из земных чертогов в подземное свое царство и маялся. Пока я дремала, только и слышала что стук сердца - то колокольчиком зальется, то ветром, то шепотом, отголоском. И каждую-то нотку запомнила. И каждую-то минуту, проведенную в горячих объятиях, которые подарил мне мой господин. Ах, зачем его заставляет Великое Небо служить людям? Ах, зачем позволяет мучиться от их глупости и жестокости? Пришла сорока просить, но не знает, что получиться из помощи сильной руки - куда повернет упрямая мельница времени.

- Черный Ведун, помоги! - зеленые глаза гостьи искрились, а красные факелы дрожали вокруг от каждого слова. - Никогда из народа нашего никто не приходил к тебе за советом, никто не умолял о поддержке.

- Знаю, - кивнул господин и погладил меня по головке, разрешая сидеть рядом дальше. - Только просьба твоя опасна. Только ответ мой зависит от твоего ума.

- Я не пришла без разрешения Совета общины, не нарушила родительского повиновения. Я пришла с благословением...

- Догадываешься, чем обернется любовь твоя, сорока северная? - равнодушно поинтересовался мой названый отец. - Истину говорю, обернешь против себя неведомые силы. Заплатишь не мне, а добьешься ли взаимности?

- Высокий и статный мой любимый, степи ему родные, дальние походы ему - жизнь. Если сведет нас Небо, то и войне конец, и мне счастье...

- Есть среди степняков такой воин - синеокий, высокий, с волосами как у непокорного жеребца, с мыслями яркими, словно звездопад, с рукой сильной, глазом метким. Ты зря выбрала его, сорока. Не полюбит наследник степей приросшую к земле иву, которая думает, что вода несет ее к незнакомым берегам. Обречешь ты себя на опасную игру. Обречешь свой народ на страдания и принесешь смерть во все обители и заповедные углы. Опасна твоя любовь. Не откажешься?

- Нет, Ведун, не пугай меня опасностями. Не остановить меня красотой и силой моего возлюбленного. Не остановить меня запретами и намеками.

- Глупа ты, сорока! Да будет так... получи, что хотела. - Господин встал и взял меня за руку: - Идем, птенец, подальше от проклятой птицы, которая добьется сердца степняка Калараганаса-Кульпарага-Картога.

Ах, почему была я всего лишь птенцом? Почему оставалась младенцем рядом со льдом непробиваемым, имя которому Черный Ведун.

Следом шла и молчала, все ждала, что изменится господин, улыбнется, скажет что-нибудь приветное. А он ни на мгновенье не отпускал мою руку из пальцев.

По темной лестнице поднялись мы на башню и сели у окна. Я смотрела в голубые небеса и радовалась тому, что быстрые птички кружат в вышине и кричат о настоящем непреходящем счастье. В мыслях моих ни на одно мгновение не возникало сомнения, что счастье - сидеть рядом с господином и знать, что он твоя единственная защита, твой отец, брат и любимый в одном лице.

- Что примолкла, желторотая кукушка? Испугалась? - синие глаза оторвались от изучения пола и отразили бесконечную даль и мое озабоченное сомнениями лицо. - Не наступит мира в этих краях никогда. Придут кочевники и разорят земли, которым суждено цвести до следующей весны. А мы с тобой травы станем собирать да мед пить, пока в путь не отправимся. Как наступят первые холода, схороню тебя от глаз людских, не бойся. Война не тронет, человек не коснется... - сказал и замолчал.

А я сидела, думала, что такое война, коли так ее даже господин мой страшится? Неужто хуже болезней, смерти и голода? Неужто моему чародею тоже боязно? Прижалась к широкой груди, прислушалась к сердцу и успокоилась: ровно бьется, холодное оно.

- Господин, скажи... - не успела закончить, а господин уж пальчик указательный к устам моим приложил, прислушивается. Как не осерчать. Слезки на глазках выступили, соскочила на пол, по лестнице к веревочной лестнице побежала, быстрехонько спустилась на луг и в поле помчалась, чтобы солнце и трава излечили от тоски и невысказанного страдания. В пряный запах цветов окунулась я, забылась тяжелыми раздумьями. Лежу. Мысли в охапку собираю, веночек из ромашек сплетаю, а сама на башни смотрю, все ищу тень господина. Все его волшебные уменья повторяю. Вчера еще ведь учил: как из темной болотной водицы сладкий нектар сделать, как от раны излечить быстро: надрезал себе запястье, потекла кровь, закапала, посочилась... Алая такая! А он шепчет да приговаривает: - Не теки вода, не беги ручей, кровь твоя холодна, кровь замолчи...

Глупости! Глупости! Я выдернула из венка белую ромашку, стала лепестки обрывать, гадать на любовь. Сколько лет вместе? Уж четырнадцатый годок мне, а он смотрит на меня, как на ребенка... Другим рад помочь, а до меня все одно - учить да ошибки исправлять. Вот ведь, даже одеваться по-своему заставляет. Никогда не позволяет одеть красного цвета, никогда золотом раскрасить платье В синем длинном балахоне хожу, с ленточкой белой в косе. Местные и не местные знают, трогать меня нельзя. А может, я, наоборот, приключений жду? Может, надеюсь, что спасет меня господин еще раз, как в ту зиму, когда оказалась я на лесной дороге в последний земной час. На заходящем в густоту ветвей солнце.

В голове ясно возникали картины с голодными волками, безжалостными лесными оборотнями и стаями птиц-чернокровок, о которых так много рассказывают в деревнях. Помню, я шла, потому что боялась останавливаться, боялась жгущего ноги, руки и лицо холода, глубже куталась в огромный шерстяной платок, доставшийся мне после смерти от матери, которая осталась лежать в канаве, в том большом поселении - городке Свиристелок. Она умерла под копытами лошадей и колесами огромной железной повозки, потому что не успела отскочить в сторону. Несколько часов страданий, и вот глаза закрылись, а я навсегда осталась одна. До самой зимы. Я питалась отбросами, воровала еду у свиней в деревнях, спала на сеновалах или на больших деревьях, ела ягоду в лесу. Но потом наступила осень, и с ней пришли мои первые несчастья. Ребенок, которому предстоит пережить длинную зиму, вряд ли понимает, что такое остаться без крыши над головой. Но мне и раньше приходилось скитаться, правда, всегда с единственной любящей душой, которая теперь сгнила и превратилась в землю. Так объяснил мне лекарь, который направлялся в дальний город, на теплое побережье, вместе с торговым обозом, к которому я приклеилась, словно еловая смола.

Многие нищие и бездомные сбиваются в кучи, чтобы прожить еще один год до весны. Иногда они пристраиваются в бродячие театры, иногда проникают в обозы, чтобы добраться до больших селений, чтобы там найти хоть какое-то пропитание и кров на холодное время года. Я не слишком-то раздумывала, когда увидела десятки повозок. И уже не надеялась, что останусь жива. Но судьба распорядилась иначе. Иначе бы мы никогда не встретились. Иначе бы я не сидела теперь на его коленях и не слышала стука его сердца и дыхания, спокойного и ровного.

Помню, я свалилась во сне с повозки, когда та подпрыгнула на ухабе, и упала в пушистый сугроб. Дуновение смерти пришло не сразу. Сначала я бежала за обозом, нопыталась схватиться за деревянный край, но потом споткнулась и упала. Вот тогда холод игриво ущипнул меня за нос, а деревья вокруг угрожающе зашевелились, как живые.

Как живые... Вот ведь дурацкое сравнение! Бывала и раньше в лесу, но теплой порой: здесь земляника сладкая, здесь малина душистая, здесь грибы растут сами по себе...

Ветер ледяным дыханием стал тогда мне союзником, одиночество - единственным родственником... Зима - неминучей погибелью.

Но ОН пришел. Он уже летел сквозь судьбу, прямо ко мне.

Поднялись на дороге снежные бураны, засеребрились светом зеркала сугробов, шумом лихим засмеялся топот копыт под огромным конем. И девочка, которая пыталась уснуть навеки, с трудом подняла ресницы. Я подняла ресницы...

Глаза его - синь! Васильки на летнем лугу. Вот и все, что я помню. Потонуть в нем, как в единственном тепле, растаять в его широкой шубе, уснуть бы навеки... И скакать, скакать по дороге, вьющейся в никуда.

- Калка, Калка, - зов от башни звучал тревожно и разгневанно. - Калка, прекращай дуться, ворочайся! Уж и обед остыл, и ужин позабыт. Темнота не за далью...

- Не пойду, - губы я поджала, вспоминая северную красавицу, что настроение господину испортила. Вдруг влюбился. Вдруг бросит все и учудит глупость? А ведь и может... Кочевникам наперекор решил девку полонить мой чародей... и украсть ее среди ночи. И тогда не я хозяйка, а свиристель-скороспелка.

- Коли не воротишься, останешься снаружи и назад не пущу.

Вот ведь, угрожает. Наверняка, на мосту стоит между башнями, в стекло увеличительное глядит. Поднялась, резко траву с колен сбросила. Узнаешь, как, господин, обернется! Упряма и умна я! Никому не отдам тебя... Ни женщине, ни воину, ни смерти... Подумала, и побежала, что есть сил. Вдруг башни исчезнут, растают в воздухе, как случалось для нежеланных путников, что пытались прошлым годом проникнуть внутрь и получить совет, как ведьмаку из болотищ изничтожить, а болота высушить и пустить под посевы. Глупые! Те болота, каждый кулик знает, заповедные, тайные. Лесовичными их прозвали. Вот я дура кака: чуть пальчики все не ободрала, чтобы по веревкам быстрее на стену взобраться. А господин стоял и смеялся:

- Чудна ты, Калка! Чудна и упряма... - махнул рукой, чтобы побыстрее исчезнуть в деревянном своде. Заставил-таки покраснеть, потому что, наверняка, догадался, что я ревную. Делать нечего, пришлось следовать за упрямцем. Жаль, что не видел, бесстыдник, как язык показала.

- Ты прогнал меня, - в юбках путаюсь, но свое гну. Молчит господин: то ли кивает, то ли наоборот. - Ты зачем позволил сороке замуж выходить. Коли велика опасность?

- От судьбы не уйдешь, - запалил огонь в светильнике и на меня обернулся: в белых волосах искры играют, черные тени под любимыми очами.

Екнуло любящее сердечко - неминучая беда пришла с северной красавицей. Лишила покоя господина, испортила все. А шаманы-то, шаманы! Как могли позволить шептунье прийти к Ведуну. Как умудрилась уговорить старейшин на такую глупость?

- Увидела сорока его чеканку, - словно прочитал мысли господин неожиданным ответом. - высокий, статный кочевник - быстр и смел и до войны жаден. Ни золото, ни серебро ему не нужны, лишь ветер да кровь, лишь огонь да пепелище - вот и все братья его. Девка думает, что оседлает жеребца, а сама себя в плен отдаст и на земли глаз черный повернет...

- Зачем же ты потворствуешь глупой бабе? - ухватилась я за длинный рукав и сразу отскочила - словно молния по руке прокатилась. - Чего злишься на меня? Не я виноватая!

- Нос суешь в дела неподвластные! Гляди, Калка! Кабы тебя не впутало веретено судьбы по самую шейку. - сказал тихо господин и сел за высокий стол в черном-причерном зале, куда ни один лучик не проникал, лишь огонь факелов. - Последний годок остался у нас на обучение. Прежде чем отпущу тебя на свободу...

- А может, я свободы не хочу.

- Тут судьбе решать. Человеком быть тебе рановато, придется прятать от страшного водоворота... А уж после, коли сама пожелаешь, будешь мне на подмогу.

2

Настал день посвящения. Красна долина от цветов. Верхушки дальних холмов пожелтели. Клонится к закату солнце все раньше и раньше. Тоскливо кричат пролетающие в высоких небесах клинья птиц. Пора новым охотникам вступать во взрослую жизнь. Испытывать себя на выносливость, создавать новые братства, что отправляются в дальние путешествия вместе с более старшими охотниками, пока кочует народ на более удобное место стоянки.

Уже готовы кострища к вечернему празднеству. Уже собрались около них девушки, которым неделю назад надели венки и разрешили стать невестами и выбирать себе женихов. Смеются они звонко, песни поют нежные и тягучие, и воздух от сладостных этих звуков дрожит до самых облаков. Все рады: воины и матери, старики и дети, лишь сыну Алатыра страшно.

Сколько не думал он над словами шамана, так и не пришел к истине. Но знает старик о мальчишке больше, чем говорит. Знает и молчит. Тайну бережет под печатью губ сморщенных и сухих. Потому ли что прежние еще наблюдают за людьми или потому что подозревает шаман, что течет в приемыше иная кровь, чем у остальных.

Нахмурился. В воду черную, озерную, заглянул с крутого берега. Целый день один. Готовиться бы надо к поединкам, а нет сил. Память тревожно забурлила, воспоминания оглушительно ударили по натянутой, словно струна, душе. Не знал лица - не ведал боли. Не смотрел в отражение - не спрашивал почему. Но выдала вода секрет. Но вошел в воду и познал мальчишка несовершенство - у всех родичей лица темней и шире, глаза их узки, как месяцы, а фигуры коренасты и близки к земле. А он? Он разве такой? Он рожден белым, как весенний день. Тонок, как тростник. И глаза - глаза голубы, словно васильки, на летнем поле. Думал тогда расплескать гладь, разозлился, потому что молчат в шатре о правде, а в ауле ровесники сторонятся и избегают фривольных игр...

Но потом склонился ближе к черноте и обомлел: не увидел там русалок и многоногих водных духов, что утаскивают ослушников и шалунов на дно. А узрел отражение девчонки со светлыми волосами в одеждах странных, на много узелков спереди завязанных, очами зелеными, как трава, и крыльями бело-коричневыми вместо рук. Улыбнулась она из глубины мальчику и вроде как подмигнула. А потом - потом засмеялась звонко так, будто тысячами колокольчиков залилась. Задрожала от смеха вода, кругами пошла, размыла неясный лик, да и затихла вдруг.

Мальчишка головой взмахнул, отгоняя мысли. К кругу камней пойдет он после посвящающего костра. Узнает у прежних правду. Найдет их и спросит, за что оставили на погибель? Почему заставили жить среди людей и быть человеком? Почему внушили любовь приемным родителям, хотя знают, что, повзрослев, превратится он в хищного зверя и тогда уже не будет разбирать своих и чужих?

Ах, Масала, ах милая мама! Закрыл холодными ладонями лицо. Заплакал горько - первая слезинка за прошлое, вторая - за настоящее, а последняя - последняя за неизвестное будущее. Вот и все мальчишечьи слезы. Холодное сердце. Быстро остывает, быстро забывает - так утверждал старик. Не ведомы прежним ни страх, ни боль, не привязываются они ни к родным, ни к дому. Не уважают ни обычаев, ни правил. Лишь свобода вольна, лишь дух прав.

Мальчишка поднялся медленно, покосился на задымившиеся костры и синью заполнившееся небо. Пора. Он человек. Он не подчиниться внутреннему ощущению. Не позволит себе навсегда стать хищником. Не обернется при роде в пятнистого зверя на потеху охотникам. Охотникам. Страх на мгновение заполнил сердце, а руки покрылись волнами мурашек. Прежние, живы ли вы? Или были пойманы в ловушки искусных воинов? Может быть, отправили вы беспомощного зверька как жертву двуногим? Может...

- Картог, - темнокожая дочка второго в ауле охотника после Алалтыра подбежала к мальчишке, что направлялся к трем кострам, и остановила, внезапно надев на его кудрявую голову алый венок. - Сегодня тебя выбираю. Сегодня тебе желаю победы. - улыбнулась открыто. На круглых щечках заиграли веселые ямочки. - Где ты был, Картог? Искала тебя весь день.

- У озера, - мальчишка голову наклонил, посмотрел исподлобья. Куражится что ли? Да нет, смотрит прямо, ручки ладошками вверх навстречу протянула. Взять - не взять? Согласиться - не согласиться? У всех молодых воинов, наверняка, невеста найдется. А Арара самая красивая среди них. Косы у нее ниже талии, стан тонкий, грудь полная, лицо широкое, как луна Почему выбрала чужака? Почему венок отдала ему?

- Ты вроде и не рад, что я тебя выбрала, Картог. Всякому другому ростку венок подарила бы, до небес прыгал, а ты... - голову Арара набок склонила, в лисьи щелочки глазки сузила, но не сдержалась и засмеялась. - Как на тебя злиться? Такой ты смешной, - неожиданно потянулась к мальчишке и поцеловала его в щеку.

Словно огнем обожгла. Так сладко. Картог руку к щеке прижал, густо покраснел, отступил на шаг, оступился, огляделся - не видел ли кто. Нельзя так по обычаям.

- Придешь после праздника к большому холму, - девушка, колыхая бедрами, пошла прочь. - Ждать тебя там буду, дурачок. Расскажу одну сказку.

Не обратить бы внимания на глупости, но вдруг закипело в крови что-то жуткое и потребовало, приказало, загорелось. Не отказаться, не справиться... Дыханием жарким вдруг стала вся фигурка Арары, синим всполохом кипящей смолы. И потянулась тень Каргара к девушке жадными когтями, а мальчишка глаза закрыл, чтобы ничего не видеть, чтобы не желать, чтобы тень свою утихомирить - уходи поскорее, уходи. Не справиться.

Ох, горят костры! Ох, бьют по кожаным барабанам резвые руки. Ах, отплясывают танец ночи новые невесты, раздавшие свои венки, что теперь украшают головы молодых воинов, готовых стать настоящими мужчинами. Много лун и солнцестояний прошло прежде чем старейшины решили признать их равными роду и позволить носить мужскую одежду, и вот сегодня впервые надели мальчишки простые штаны и подвязали их кожаными поясами. И не ходят с распущенными волосами, а заплетены их волосы в мелкие косы с бусинами по числу великих воинов рода.

- Подойди ты ко мне, сын Алалтыра, светлоокий Картог. - шаман крючковатым пальцем поманил к себе мальчишку, готового к испытаниям и неожиданностям. - Подойди ближе к старейшинам рода, чтобы увидели они в тебе все, что скрывалось под кожей, и рассудили, готов ли ты защищать наше племя от врагов и приносить радость богатой охоты в наши дома в бедные на жертвы годы.

- Иди, - рядом стоявшие мальчики подтолкнули Картога к костру. Шаман же высоко над головой поднял большую глиняную чашу и вдруг пронес ее прямо сквозь огонь:

- Бери, пей, не бойся жала жара. - языки пламени рисовали странные рисунки на морщинистом лице, но ни следа не оставляли на рукавах, обтекая их, как подвластная стихия.

Картог сомневался: опалит ли кожу костер? Не окажется ли раскалена чаша и что сокрыто в ее зеленоватой мути?

- Страшись не напитка испытаний, страшись воды мертвой. Да людей лихих, да зависти и ненависти... Пей!

Мальчишка заглянул в отблески огня, чашу одним движением схватил, к губам поднес. Потекла теплая влага по рту волнами, горечью трав и соцветий пролилась во чрево роем жалящих пчел. Захватила руки и ноги в сети паучьи, перекрасила вечер синий в зеленое марево. Отразилась весельем в каждом движении.

Никогда Картог не испытывал такой легкости. Никогда ноги его сами не пускались в пляс, никогда не видел он богов многоликих, что явились возложить на голову не невестин венок, а шлем большого воина. Поднесли те боги мальчишке длинный охотничий нож и повели от родового кострища к толстому столбу, к которому привязан был молодой барашек.

- Надрежь ему живот так, чтобы жизнь продолжалась теплиться, а кровь капала на землю, - сказал самый страшный из богов.

И Картог наклонился и надрезал.

- Возьми барашка к себе на плечи и отнеси обратно к огню, - приказал второй.

И Картог взял животное и понес.

- Привяжи барашка к большой палке и положи ему во чрево плоды земные, - приказал под ошеломляющий вопль мучащегося от боли животного третий бог.

И Картог наполнил живот барашка кореньями и травами.

Зажарь барашка заживо, - приказал четвертый.

И исполнил волю его Картог.

- Быть тебе могучим человеком, - возвестили боги тогда, - великую жертву твою принимаем. Покорять тебе народы человеческие и колдовские. Править тебе чужими судьбами и пространствами. Но знай, Картог, никогда не держать тебе в силках любви. Не пить из ее источника. Захочешь, но не сможешь. Полонишь, но не получишь.

- Укажите мне лишь дорогу. - мальчишка потянулся к таящим в пространстве образам. - Не уходите без ответов. Укажите дорогу к прежним.

Обернулся тогда один из богов. Обернулся и пальцем указательным показал на север - туда, где горы высокие и вершины белые, туда, где леса бескрайние и зимы бесконечные. Огненными рисунками воздух расчертил, усмехнулся понимающе и растворился в кромешной мгле.

***

Господин мой красив и умен. Господин мой знает будущее. Господин мой к войне готовится. Ждет, когда загудит земля, когда потопчут ее несметные войска Картога. Собирает меня в дорогу и шепчет о смерти. Слова страшные. Слова, что в голове оседают.

- Недоучил. Не успел. Ах, Калка! Глупая ты моя! Знал бы раньше, отправил бы тебя к дракону.

-К дракону? - я ручками отмахиваюсь, картинки страшные из книжек вспоминаючи. - Не хочу ни к дракону, ни к лешему. Что за глупости придумал? Я тебе о чем говорила? С тобой останусь, и точка. Или как там знак волшебный называется?

- К дракону схоронишься, в чреве его посидишь... - господин над водой темной котла пальцем водит. Злится. Потому что ничего не видно. Туман какой-то! - Дорогу никак не рассмотрю безопасную. Видать, нет ее вовсе.

- А почему решил, что сейчас они нападут? Вроде как свадьба опасная, а не ее преддверие?

- Глупая ты невеличка, они ж послов послали, место обитания указали, - у виска моего покрутил. - Вот и нашлют сами на себя саранчу.

- А нам чего боятся? Скажи, скажи, не хоронись, - за рукав господина дергаю, сержусь. - Ты меня дракону на съедение отдать решил, превратить в пищу собрался, а отвечать не желаешь. Я протестую! Я выражаю тебя недоверие! А-а-а-а! - заверещала, ножками затопала, по лестнице крутой из зала темного побежала, да не ушла далеко, потому как от чародея вообще уйти невозможно. Возник он на самом верху лестницы в дверях, руки на груди скрестил. Смотрит глазами голубыми с негодованием, улыбается криво.

- Хватит, Калка, капризничать, - говорит. - Не заставляй меня серчать, - говорит. - Накажу тебя. - говорит. Ан нет, не боюсь. Со всей дури кинулась на него, словно бычок, - вперед голову, назад- попу. - Получишь прямо в живот. Но, видимо, господин исхода такого ожидал. Как даст мне електричеством по макушке. Ой! Волосы дыбом, в теле слабость. - Предупреждал, вот и получила! Чего боишься? Не брошу тебя! - Склонился ко мне близехонько, в глазки заглянул, в лобик поцеловал, поднял на ноги ватные, а потом на ручки взял и понес к собранным вещичкам, чтобы поверх положить. - нашел путь дорожку к адскому порожку. Прощай, Калка! До весны СВОБОДЫ не жди.

Я ручками всплеснуть не успела, как оказалась в лесу незнакомом, темном, страшном. Сижу на ветке, пошевелиться боюсь. А дерево, на котором сижу высокое- превысокое - ель, наверное.

- Помогите, Помогите! - от страха челюсти свело. Ну попадись господин! Ох, и отплачу я тебе за ссылку! Засунул меня в края неведомые, забросил прямо на макушку дерева! У-у-бью! Я оторваться пытаюсь, ножками шевелю, ручками махаю... Махаю... Махаю... А потом беру и взлетаю. Что за чудо? Лес надо мной без конца без края. Горы белые невдалеке, речка синяя туманом морозным клубится. Где же я?

- Калка! Калка! - голос господина доносится от земли, наполняя сердце невысказанным счастьем. Летать научил! Не оставил. Я бросаюсь навстречу потокам, рву их на части, тараню ветки и вижу господина, что сидит прямо в седле огромного черного коня, подняв руку и изогнув ее в локте. - Калка!

Сейчас, я только прошу, не уезжай! Я махаю руками изо всех сил, подлетаю и начинаю кружить над головой.

-Калка, садись на руку! Не бойся!

На руку? Сдурел что ли? Но делать нечего, приходится подчиниться. Ногами вцепляюсь в толстую кожу рукава, когти входят в нее с негодованием - превратил. Я такая маленькая! Я такая малюсенькая птичка.

- Прости, милая ученица моя! Обманул тебя. Но как иначе тебя подчинить. Ведь время - колесо быстрое. Вот и пришлось тебя на время памяти человеческой лишить. А теперь знаешь - пророчество мое сбылось. Год уж миновал... Птичка ты моя быстрая! Понимаешь?

Ответить хочу, а выходит, что курлыкаю али еще каку песню пою.

- Пойдем, здесь недалече, - господин ветви зеленые раздвигает, сыплет снегом себе на плечи, а меня вообще сугробами заваливает. - Избушка здесь была... Давно это было.

Вот чертяга! Заволок в леса непроходимые, а теперь куражится. Я клювом ткань на локте рву да, видимо, не добраться до кожи, не ущипнуть. А господин дальше рассказывает, хоть бы на секундочку остановился:

- Когда заревом потаенным тебя опутал, знал я тайну великую о судьбе селений деревянных и городищ больших и малых. Каждому ведуну известно, что молодая красавица, девица незамужняя с лихим нравом возжелает кочевника, что бредит завоеванием северных краев и укажет ему дорогу простую на свободные земли. Не знали только, к кому из семи волшебников придет эта черная дева и кому весть принесет. Постовые крепости поставили мы по границам. Ждали мы знака. Я вот у южных врат осел. Думал, заживу тихо да смирно, выращу птичку свою и на волю ее отпущу счастливицей, но не поспел.

Хотела я заругаться, обвинить господина в трусости, но язычок колючий связан, крылышками особо не подерешься. Прячется мой великий ведун в чащах лесных неспроста. Наверняка, причина есть, а я... все равно правду выведаю. Дай только от глаз твоих ускользнуть да в родную сторонку полететь. Я тоже, может, селенье наше любила и хороводы с девчонками у речки водила. Ничего, что ученица ведуна. Так даже больше уважали. Но устала, хватит размышлять. Есть охота. А это что за заброшенная развалюшка. Половины крыши нет, стены наклонились. Замерзнем, ой, замерзнем ночью.

Господин ничего, пересадил меня на краешек крылечка. На лесенку ступил с потаенным ожиданием чего-то ужасного, дверь скрипучую приоткрыл - чуть с петель не снял. Внутрь заглянул, а я тож поближе подлетела, через плечо смотрю и удивляюсь: вот ведь снаружи как все запущено, а внутри дом как новенький, светлый такой - в печке огонь горит, и вроде как обжито. Ой, а на столе каравай, хоть сейчас ешь. Ринулась к угощению, а господин вдруг как закричит.

-Стой, Калка, вернись немедля! Но как крыльями управлять, коль скорость набрала... Ай-я-я-й, огонь полыхает! Огонь прямо языками навстречу. Вспыхнуло пространство жарким пламенем, вскинуло меня вверх и поглотило... Вот тогда-то я с хозяином последний раз виделась, потому как очнулась... очнулась вроде как за решеткой.

Глазки открыла, задохнулась от незнакомых запахов и полутьмы. Что это? Где я? Ринулась в неизвестность, но стукнулась о деревянные прутья. Больно стукнулась, заплакала. Затем клювом начала рвать жесткую решетку - тщетно. Что за дела? Сколько хватало глаз, вокруг странные тюки и хлам, а над головой вроде как ткань натянута. Повозка, конечно же! Как ты сразу не догадалась Калка? Но куда девался господин? Жалобно завыла я, вынося наружу зычный клекот, а мне вдруг отозвался тихий голос, сходный с журчанием ручья или мурлыканьем кошки:

- Не бойся, птичка! Не беспокойся, я тебя вылечу, - огромные голубые глаза появились перед клеткой, заставляя меня попятиться. - Не бойся! Бедняжка! Какая ты красавица. Птичка ты моя кружевная... Вот, попей водицы. - Тонкий палец подвинул внутрь крохотное корытце с питьем. - Крылья поранила...

Господя, да не поранила, а обожгла адским огнем. Чего пристал? Пусти! Я забилась, пытаясь вскрыть самодельную дверцу, но мой пленитель не собирался освобождать несчастную Калку. У, варвар! Ты только посмотри на себя, ты же... Тут я запнулась и внимательнее разглядела незнакомца. Кочевник: и шапка острая, и меховая оторочка на рубахе, и вышивка знатная с красными и золотыми ромбами и зигзагами, только лицо не степное.

- Великий Картог, два дня пути осталось, - кто-то распахнул полог незнакомого жилища, а я от одного имени упала в обморок, даром, что птица.

3

Горное плато, что лежит над остальными скалами, ровнее любой плоскости. Горное плато раскачивается на вершине высочайшей из гор, как чародейские качели времени, что отправляют смельчаков в иные реальности и за дальние дали. Сюда приходят семь ведунов, чтобы свершать важный разговор или разрешать споры.

Они садятся полумесяцем, дабы не видеть выражения лиц друг друга и опускают глаза. Все, с седыми длинными волосами, все с длинными до пояса бородами, в белых одеждах, подвязанных простым поясом. Ведают чародеи стихиями, на которых стоит твердь. Младшие четверо стихиями реальности - землей, водой, огнем и воздухом. Старшие недоступными человеку силами - временем, духами и знанием. Но никто из Совета ведать не ведает о ведах другого, ибо связаны они незримыми нитями и зависят от друг друга.

Молчаливы сегодня старцы. Ветер треплет их запорошенные снегом волосы. Читается в тишине неспокойствие и страх. Красным глазком горит масляный светильник, принесенный кем-то из дальних стран. На боках его непонятные руны да страшные рожицы... Нехорошая вещица, колдовская, старинная. Не надобно объяснять, что сослужила она недавно недобрую службу. Не следует гадать, что один из чародеев принес ее в избушку посреди леса и зажег, чтобы исполнить свои намерения.

- Ответ держать по очереди будем, - первый в ряду старец бороду оглаживает задумчиво. - Вещими оказались послания мертвых камней. Ожидает нас буря великая, кровь алая и черная земля для прежнего мира. Коли выбрали мы твердь для племен северных и основать им городища дозволили, то дОлжно постоять за порядок... А вещицу волшебную затушить и в окиян забросить подальше.

- Болью отозвалась вещица в сердце одного из нас. Но разве не знает чародей, что привязанность к человеку мешает ему во взгляде ясном и сердце холодном? Оставил чародей крепость опорную, ушел в леса дремучие ради девчонки. Поздно дошли вести до нас о сороке, что замуж попросилась. Принесла она разрешение старейшинам родов и путь указали те Картогу в северные земли.

- Видели жители Белуницы большую зарницу на юге. Не солнце вставало, а шли кочевые племена, и огни их стоянок заполняли небо светом и тьмой. Где был чародей, что должен был созвать Совет? Слезинка одна - вот сколько стоит пропажа ученицы, а наша оплошность обернулась великой смертью. Чернее ночи мысли Картога. Страшнее нет его жажды. Всякой тверди опасность угрожает, но есть предел, за которым наступает полный хаос. Рвется не зря кочевник в северные горы. - Сказал третий старец и поднял глаза к небу, где загорелась созвездие черного демона. Демон тот протыкал дыру в пространстве и смеялся, обнажая острые зубы, вонзавшиеся в нити судьбы. - Красотою прельстилась девица городища Белуницы, но кто видел настоящим кочевника? -Вскинул рукавами, и предстала перед Советом тень огромная, до небес восходящая. Склонилась она к старцам, очами огненными загорелась. Пасть отомкнула, попыталась схватить, но не смогла, рассыпавшись в пыль.

- Подивиться только на странное чудовище. Каменные прежние тем притягательнее, чем духи их ближе к земному пространству. Обернутся и в крылатого спасителя, коли понадобится, но сегодня, на вершине мира, зачем им скрывать истинное лицо.

- Когда пронесется буря над Белуницей, достигнет гор и заглянет за них, наступит иное время. Предвидение ничто в сравнении с судьбой. Как поступить нам с тайной, запрятанной в самые глубокие пещеры? Как уничтожить великого зверя? Если знаем мы, что один из нас дал ему возможность выжить? А еще, что ревность заставила принести на твердь волшебный светильник.

- Молчанием своим позволяем мы пространству меняться. Впускаем в нашу жизнь ветки человеческие. Изгнанников привечаем, в Совет берем седьмым ученика Серкуль. Все знают, что прибежище лесное - ее чертог. Даже малое ведовство в пределах Белуницких лесов запрещено. Тропинки здесь все до единой ведут к пещерам.

- Серкуль никогда не покидала нашего круга. Кто из нас Серкуль? Чаша ее пролилась на Мертвые Камни. Чаша ее оживила младенца. Теперь стоит эта чаша пред нами. Здесь Серкуль. Не уходила. Кто признает в Себе Ведунью? Никто не признает. А по сему нет у нас мира в Совете и доверия. И учеников никому не дозволено иметь. Так ведь, Серкуль? Молчание настало меж старцами. Скрывают волосы и бороды их лица. Никто не знает подлинного. Последнему старцу бы надо сказать, но молчит он и грустит страшно, а под волосами прячутся глаза - синие васильки. Как пустил Калку в лесной дом? Как мог? Зачем ты, Серкуль, отправила ее к Картогу? Зачем?

4

Синим вспыхивают языки костра. Льются ввысь фонтанами и затуманивают разум. Смотришь - не наглядишься. Выпьешь огненной воды шамана, и как сдержать сущность внутри? Каждому налил хитрый старик по глотку, но больше всех плеснул в плошку Картога, и знает мальчишка, что потеряй он рассудок, то уже не сдержится и превратится в монстра, что жаждет крови, как единственной радости. Или нет? Или дремлет в мальчишке иное предназначение, а родительские страхи лишь отговорки?

Вот один из сверстников вскинулся и всплеснул руками в первобытном танце, а за ним, словно по приказу, зашевелились тени остальных посвящаемых. Правда, до чего же звук барабанов тревожит разум. Не слушаются руки и ноги, не подчиняется голова. Но он, Картог, сидит без движения и терпит кошку, скребущуюся наружу. Держит ее за горло, хоть в самой глубине зрачков горит жаркое желание кинуться через пламя и схватить названную невесту, чтобы уволочь ее в темноту, а там с наслаждением перегрызть горло.

- Не похож ты на детей племени, - шепот доходит лишь до слуха мальчика. Старик даже губами не шевелит, не шелохнется, а словно рядом, наклонился к уху. - Как поступить с тобой? Какую плату взять за молчание, кто ты на самом деле.

- Ты так и не сказал мне, кто я такой. Не сказал. - острым лезвием ножа выводит Картог на ладони алый узор, чтобы не поддаваться напитку. Не смотрит в сторону богов, с которыми только что говорил.

- Камни за тебя говорят. Прежние тебе ответят. Так принял ли ты решение: остаться и пойти по дороге племени или вернуться в царство без имени?

- Какую участь предназначил ты мне, Руу? Что хочешь от мальчишки? - давит на грудь шаман, мешает мальчику спрашивать дальше.

- Участь... Правильно думаешь. Участь твоя близка. Когда отпущу тебя в рассвет мужчиной, придешь ты ко мне в шатер и отдашь мне свою волю. Хищнику подарю я власть, лишив его воли. Тебе выбирать... а теперь танцуй! Танцуй, пока не заметили главы родов, что не поддаешься ты моему волшебству и не обнаружили в тебе прежнего Каменного.

Картог чувствовал, что должен подчиниться шаману. Прочитать разумом недоступные знаки, что рисовал старик в воздухе, мальчишке никак не удавалось, но он понимал, что ни отец - глава кочевников, ни мать - женщина, вскормившая льва, - не помогут открыть запретную дверь и войти в мир, который так необходим чужаку в чужой стороне.

Когда глядел Картог на празднество силы и воли молодых охотников, в груди просыпалось негодование. Наверное, такое испытывает любой убийца, которому довелось оказаться в стане врага. Людишки - с презрением прозвучало слово для Картога. Людишки, спасшие и подарившие жизнь. Людишки! Сладкая кровь...

Вот его братья стреляют из луков в воображаемых волков, которых изображают набитые песком шкуры. Вот они прыгают через костер и опаляют себе полы длинных рубах, показывая удаль. Вот стремительно вскакивают на лошадей и, встав на покатую спину животного, пытаются на ходу сорвать с высокой палки алый платок. Картог - охотник? Нет, Картог - убийца. Его посвящение будет иным. Его ждет лучшее в мире мясо. Сладкая девичья плоть. Мальчик с жаждой посмотрел на девчонку, подарившую у лагеря венок. Жертва сама выбирает убийцу. Повенчанность со смертью жарким зовом вздымает вены синие и манит приблизиться к хищнику все ближе - шаг за шагом.

- Так ты придешь? - Арара плечом задела молодого охотника, стрела которого совсем недавно попала в дальнюю цель. А Картог про себя усмехнулся:

- Приду! - и к тебе, и к шаману.

Людишки, считаете вы себя неотразимыми. Недосягаемыми, на все способными, но лишь хищникам ведомо, что такое настоящая жажда к жизни и к власти. Маленькому, глупому зверьку проще найти понимание и заставить полюбить смертную женщину. Она вскормит прежнего человеческим молоком, но вот холодного сердца не воспламенит.

- Хватай, Картог, - бросил сверстник Гаан мальчишке копье. Промчался на коне мимо северным ветром. Арара рядом стоит, не уходит. Ждет, когда побежит молодой охотник наперерез лошади, схватит за узду, вскочит на седло сзади всадника, запустит вверх копье и наконец собьет с высокой палки красный платок.

Быстрее бегут лишь ноги кошки. Сильнее отталкиваются лишь ноги кошки. Краснее платка лишь кровь. Сорвался Картог с места, подпрыгнул высоко, в два прыжка оказался у лошади, а потом - словно крылья выросли за его спиной, - вознесся вверх к трепещущему лоскутку. Победить - не значит получить. Но ты, Арара, получишь подарок именно от победителя, от охотника и от убийцы одновременно.

Сегодня им позволили надеть штаны. Сегодня пояса украсили рубахи. Сегодня... мальчишка перестал быть маленьким котенком.

Картог с вожделением ожидал наступления утренней зари. Едва угомонились последние семьи родов, он пошел к большому холму, оглядываясь и ожидая подвоха. Конечно, девица пригласила приемыша не из сладких мыслей. Много раз видел Картог Арару со своим первым соперником - чернооким Киулом, что умел сочинять волшебные звуки и сочетать слова в чудесные песни. Киул с детских лет не принимал Картога в игры и уводил мальчишек подальше. Киул пах, как ягненок. Мясо его, конечно, сладкое, с терпким отзвуком его песен. Если проглотить мерзавца целиком, его душа станет частью самого Картога.

Синим горбом холм выпирал из земли, макушка его поросла густой травой наподобие коротко остриженных волос. В золотистых солнцах луж играло то ли золото, то ли отражение будущего. Дышала долина, вздымала высокую грудь. Сердце ее стучало быстро. Быстрее лошадиной скачки. Быстрее буйной мысли. Или нет?

Мальчик остановился и закрыл глаза. Конечно, пришла Арара, привела своего дружка и других охотников молодых да резвых: всех тех, кто не любит Картога, всех тех, кто смеется над ним. Но сегодня другой день и другая судьба. Насмешкам и расправам настал конец. Потянул из-за спины хищник палку, присел для прыжка, и тотчас прямо на него из-за кустарников ринулось двое подростков, а из-за холма показались еще трое. И Арара... Остановилась она вдалеке, изогнув спину, косу за плечо забросила, улыбчивая такая, ласковая.

Ни одного отрезка времени не дал Картог врагам. Пусть и молоко еще пьют из сосца кобылы, а ведь вместе не оцарапают, убьют. Вот ведь как охота начинается - хищника с детства почуяли, но не учли, что сегодня упустили возможность и сами станут жертвами.

Мальчишка взлетел в воздух, первым ударом сбил с ног крупного и ловкого Затара, а затем ударил ему концом в самую грудь. Едва уловимый треск выдал ломающуюся кость. Последовал жалобный писк.

Второй удар пришелся полубоком по белозубому Гаану - а ведь совсем недавно он играл с тобой в одной команде. Косым лезвием на конце прошлась палка по щеке, брызнула кровь. Такое уродство остается навсегда, сородич.

Третьими прыжком Картог руками вцепился в свое орудие, а ногами с силой двинул по подоспевшим двум близнецам Батару и А-Арону. Резко спрыгнул на землю, практически распластался по ней и уже больше не был человеком, а лишь помнил, как сначала разорвал грудь Затара, который, несмотря на боль, пытался защищаться. В клочья порвал руки Гаана, опустошил вену на шее Батара и снял скальп с его брата А-Арона. Последним, кажется, был сладкоголосый Киул. Киул, который, наверняка, не предполагал, чем закончится недетская игра в охоту на соплеменника.

- Ты хотел мне что-то сказать ранним утром? - Картог прижал противника к мягкой земле. Никогда человек не будет близок к миру так, как близок к матушке сырой, с прожорливыми червями. Смертный! Желтые зрачки недобро вспыхнули: - Ты Арару подговорил меня дразнить? Что ты доказать хотел? Что не твоего я рода? Что нечестно ношу имя главы?

- Это она! Она хотела... - задыхаясь под тяжелой лапой, забормотал Киул, и глаза его раскосые закрылись от страха. - Она нас уговорила тебя побить, чтобы изгнать.

- Нехорошо на девчонку злословить, Киул! Красивые песни ты поешь, услаждаешь ты слух, но вот ума не подарил тебе большой небесный. Разве может простая птица управлять охотником?

- Нет... Но, умоляю! - заплакал певец, - Оставь меня в живых! Умоляю.

- Великие охотники получились бы из вас, молодые мужчины! - Картог внезапно отступил всеми четырьмя лапами, освобождая Киула и внезапно превращаясь в человека, подал тому руку, чтобы поднять на ноги. - Арара - ребенок! Зря на нее ты клевещешь. Посмотри, вон. Плачет. В траву упала, - указал на свернувшийся вздрагивающий комочек с холодом. - Поклянись же мне сегодня в верности, Киул! Поклянись жизнью и смертью своей, что будешь принадлежать мне! Что душа твоя и тело твое отдашь мне во власть. Иначе и тебе, и Араре, и дружкам твоим полумертвым никогда не вернуться в аул. А так, хоть и потеряли они душу, так поживут, как герои.

Киул кивнул в ответ, голову опустил, продолжая бояться смотреть на Картога. А мальчишка сам не зная почему руки к небу воздел и в тот миг, когда всходило солнце над сине-зеленым пламенем долины, затянулись нанесенные им раны у мальчишек, и девочка, что ревела у холма, перестала плакать и заулыбалась, и побежала к своим друзьям, и обняла Картога, как сестра. А молодые охотники с преданностью взирали на своего нового господина, все еще не решаясь встать с сырой земли, надеявшейся накормиться плотью и кровью.

- Что встали? - Картог взял палку в руку. - Пошли. Разговор у меня с шаманом. Поможете его усмирить... Сигнал вам подам, мои молодые охотники.

Он спокойно зашагал в направлении жилья. И впервые настоящая улыбка появилсь на равнодушном лице. Сегодня утром он получил в распоряжение пять тел и пять великолепных молодых душ. Но все еще впереди.

***

Я очнулась от ласкового прикосновения, хотела потянуться, потому что была уверена, что это господин пришел позвать меня к завтраку. И внезапно услышала незнакомый голос:

- Птичка ты красивая! Очень красивая... Не бойся меня, моя славная. Мое оперение шелковистое, мои рисунки цвета золотистого песка и темной земли. Мой изогнутый клювик.

Что это? Кто посмел нарушить девичий покой?! Ой, щас вмажу, развратник! Рукой размахнулась, хотела оплеуху-то залепить, но словно по воздуху дала. Глаза распахнула да как заору что есть мочи! Черти! Черти-что! Опять, опять лицо незнакомое, глаза голубые, весенние. Шапка покроя степного с куполком острым. Вскинулась, вспрыгнула, полетела. Хоть в небо бесконечное, хоть куда - лишь бы подальше от страшного человека. Да так сильно махала, что чуть сердце из груди не вырвалось. Вот уж и лес вдалеке виден вот и лошадей цельные табуны, и не счесть скоко кочевников внизу: орда - не меньше.

Господин, это же они! Враги, о которых ты говорил! Я их всех пересчитать могу, а потом тебе сообщу. Сейчас: один, два, три... сотня. Нет, тридцать три сотни! И еще у них сотни повозок и ... Рывок, торможение, отдача назад, Что это? Что за невидимая сила тянет меня к земле? Я внезапно ощутила жгучую боль и посмотрела на веревочку на правой лапке. Отчаянным движением крутанулась в воздухе, пытаясь освободиться, но сила человека больше, чем сопротивление заколдованной девчонки. Как же так получилось? Господин, кто подстроил для тебя ловушку? Ловушку, в которую попала я...

Крылья трепыхались, а сильная рука прижимала их к бокам. И вновь на меня смотрел человек:

- Знаешь ли ты, кто поймал тебя, птичка? - спросил он ласково. - Тебя поймал я, великий Картог! Я буду любить и холить тебя. Я дам тебе имя! Я научу тебя великим тайнам. И ты станешь моим верным другом... А свобода? Что такое свобода без меня, моя любимая? Потерпи немного... Потерпи, пока я приучу тебя пить и есть из моей руки. Потерпи и узнай, что кроме неба и бесконечности, существует еще и темнота.

Черная ночь внезапно опустилась на мои глаза, принося ужас и в тело и в сердце. Остался лишь его голос. Голос, который подтверждал мне, что я жива.

Несколько раз в день он давал мне напиться из своей ладони и поклевать свежего мяса и зерен. Несколько раз в день он разговаривал со мной и успокаивал меня нежным прикосновением. Каждое мгновение я чувствовала его запах и ощущала его присутствие. В первое время я дико ненавидела это чудовище. Я хотела освободиться из его плена, ограниченного стенами клети. Я пыталась клюнуть его побольнее... А он смеялся! И вновь гладил меня по оперению и по голове. Так продолжалось очень долго. Я уже не знала, когда встает солнце, а когда луна. Я уже не представляла, где нахожусь и куда движется бесконечная орда. Но привыкла к однообразию дней.

- Сегодня ты особенно тиха, моя Каргара. Ты позволишь так называть тебя? Была ты свободна... Была ты одинока, как и я. Но сегодня нас двое. Хочешь я сниму с тебя ночь? Будешь ли ты ласкова и не проявишь ли нрав? - голос помолчал. Теплая рука потянула повязку и даже полумгла ослепила меня и принесла недовольство, что прорвалось клокотанием в груди.

Как ты красив! Я внезапно увидела Картога сидящим перед моей клеткой и положившим руки на поверхность деревянной бочки. Вьющиеся черные волосы до плеч, на загорелом вытянутом лице - глаза-бриллианты, широкие плечи украшены непонятными знаками.

- Что замерла, Каргара. Разве не знаешь, что живешь в землях, которые так и называются? Или ты впервые увидела собеседника без испуга? Да, я твой хозяин. Я твой и ты - моя. Моя птичка! - он аккуратно протянул мне руку, предлагая взобраться на запястье. Отвергнуть предложение я почему-то не смогла. - Разрешишь погладить твою шею. Я буду осторожен. - кочевник потянулся ко мне другой рукой, коснулся оперения, принося в тело невыразимое блаженство. Я была загипнотизирована и голосом, и лаской, и красотой. Я вообще забыла, что здесь делаю. Вот такая дура!

Господин! Нет, у меня есть господин... Не ты, грязный обманщик! Не ты... Острый клюв с силой рванул кожу, когти царапнули руку Картога, который дернулся и теперь смотрел, как я метаюсь по закрытому помещению, под самым куполом, в поисках выхода.

- Глупышка! Какая глупышка... Поранишься, иди ко мне. - Он поднял вверх пораненную руку, предлагая мне вернуться, и обезоруживающе улыбнулся. - Клянусь, я не сержусь на тебя! Я не буду тебя наказывать.

Ага, как же! Дождешься! Где здесь хоть одна дырочка? Щас вылечу, дорогу к северу найду, до домика долечу в лесу. Господин, помоги! Разве ты не слышишь? Я у кочевников! Они идут на приграничные земли... Или уже на них?

- Ну, хватит! Должен был я догадаться, что моя птичка упряма! - спокойно заметил Картог внизу и потянул меня вниз.

Ах, мерзавец! Не снял веревки с ноги! А еще что-то про доверие говаривал!

- Похоже, темнота тебе еще понадобится для добрых мыслей. - голубые глаза лучисто вспыхнули. - Коль не поддастся птичка на уговоры, то кошка всегда готова съесть тебя!

Когда кажный день - ночь, когда связана и беспомощна, думаешь лишь о любимом. Как он там, в заснеженном лесу? Ведь плохая избушка, волшебная. Ловушку кто-то подстроил господину... И теперь не может он помочь, и потому не пришел... Не забыл! Не мог забыть Калку! Калка знает... Калка умная. Она не птица без мозгов, которую запросто приручить кочевнику. Пусть не надеется... Вот от веревки и клети освобожусь - задам тебе трепку.

Заплакать бы, но ведь не умею плакать птицы. Думай, думай, Калка.

5

Солнце всходит над долиной яркое, огромное. Изысканным убранством одевает, цветами яркими раскрашивает. Но черны помыслы Каргара и хладно сердце его, ставшее взрослым.

Нужно бы остановиться, но ведет вперед пламя древних богов. И есть смысл в убийстве шамана Руу, призвавшего в мальчишку из глубины времен сильнейшего зверя.

Сапоги Картога приминали непослушную траву. Неслышно шли за ним молодые охотники мимо черных кострищ, мимо шатров, поглотивших сны степных охотников. Неслышно остановились они позади мальчишки перед кругом камней, окружавшим жилище шамана, и сделали шаг назад, как будто в испуге. Почувствовал жар и убийца, и зрачки его вспыхнули золотом.

Боишься, значит, Руу, ты моей мощи. Защищаешься доступными способами. Хочешь воспользоваться мной и обрести почет и уважение среди народа. Хочешь стать великим чародеем. Прежними управлять, судьбой вертеть... Знаешь ты, что с недобрыми намерениями посещу я твой шатер. И верно, не спишь вовсе.

- Заходи же, Картог, - голос старика позвал мальчишку войти внутрь спокойно, почти по-отцовски. - Оставь друзей ждать, поверь Руу... В последний раз.

Молодой хищник в ответ улыбнулся одним уголком рта, сквозь плотную ткань увидел, что сидит шаман перед древним камнем, взятым из долины прежних. Что смотрит, не моргая перед собой... Что окружают Руу человеческие духи-защитники.

Прости, мать Масала, не научила зверя любить людей. Не виновата, что когти остры, а жажда ярким цветком зовет войти под покров колдовства, настолько мощного, что искры бегут по невидимой обычному взгляду шерсти.

Картог отодвинул цветной полог, покосился на верных своих слуг, сделал шаг вперед, остановился в тайном ожидании.

Руу в круге огней поднял на мальчишку пустые глазницы, зашевелились в его пальцах связки рыбьих костей и медвежьих зубов. На широких рукавах халата заплясали желто-черные письмена.

Темное, сморщенное лицо у шамана, жесткое мясо, невкусное... Картог продолжал стоять на месте, вглядываясь в голубоватую стену, через которую должен сейчас переступить.

- Я пришел, старик... Но, вижу, не готов ты отвечать, а готов набросить на меня веревку, - холодно начал хищник. - Ловушка приготовлена для зверя и жарок так очаг. Дух очага пришел тебе помочь пугать меня...

- Прежние избегали огня. И ты не избежишь... - кивнул Руу согласно.

- Выставил ты чаши с живой водой, маня меня ее мощью. Люди пьют ее, чтобы продлить жизнь... И служит вам вода для приготовления пищи. А звери часто тонут в потоках наводнения...

-Проницателен ты, Картог. Вода чаще служит человеку... А водопои временны и непостоянны...

- Ты убитыми животными обложил себя... Духи их бояться тебя и ненавидят меня за свободу. - зарычал мальчишка. - Чувствую кровь на руках охотников. Жадны вы, люди, до добычи и жертв. Все леса хотите покорить. Все долины захватить...

- И ты подчинишься власти человеческой. - подтвердил Руу, продолжая перебирать кости. - Каждому хищнику нужна направляющая рука. Прежних не осталось. Как собираешься понять свою суть, как научишься силой владеть и волшебством управлять? Юн ты, Картог. Слишком юн и самонадеян.

- Потому ли ты демоном прежних прикрылся, старик? - острыми зубами прикусил мальчишка губу, и капелька крови покатилась по его острому подбородку.

Столько защиты, и все без толку... Ах, шаман Руу. Не сбежать тебе от смерти и от участи уготовленной. Поглощу душу твою. Узнаю тайны. Не прельщай напрасно. Ведь есть сила уничтожать и сила брать.

Картог продолжал не шевелиться, тогда как его охотники уже придвинулись ближе и смогли пересечь круг защитных камней. Слабее синее сияние окружало старого шамана. Тянулся навстречу золоту глаз веселый огонь, приветствуя нового прежнего, а вода плескалась в чашах, пытаясь освободиться, а мертвые животные дергались в попытке подняться и вновь ожить.

Не надо ответов, отдай свою душу, Руу. Плачь, Руу, о людях, потому что племя твое и народы степные - все теперь будут принадлежать зверю.

Остро полоснули ожившие бусы костей по коже шамана и от неожиданности выпали и человеческих рук. Вскочили с горящими глазами два мертвых волка, две лисицы, вепрь и двинулись на старика. Вылилась вода на землю и проникла в почву, чтобы вызвать ядовитые пары.

Прямо в глаза Руу смотрели провалы каменного идола. Смерть ожидала шамана. Смерть вытягивала его душу навстречу Картогу. А Картог равнодушно улыбался, смотря, как старик начинает задыхаться и навзничь падает на землю, наконец получившую новую жертву.

Будь же ласкова со мной, земля, еще много зверь принесет тебе добычи. Еще насытит тебя человечиной. Охота только начинается.

Губы мальчишки сами по себе начали шевелиться, произнося непонятные слова. Наверное, тогда и вошли в шатер молодые воины. И духи убиенных животных вылились в их тела черным дымом.

- Растерзайте Руу. - зарычал Картог и жестом приказал слугам исполнить немедля приказ.

Смотрел ли он, как люди превращаются в зверей и рвут на части старика? Ведь он сам сделал это - открыл запретное и ринулся туда отчаянно, как может сделать только ребенок. Картога манили северные горы и леса. Его звала в путь дорога, на которой находились людские племена и богатство степи, которое могло принадлежать лишь ему одному. Однажды рожденная ярость клокотала безо всякой причины.

Но причина, конечно, же была. Только не было на нее ответа в духе Руу. Пустые заклинания по врачеванию, вызыванию помогающих ветров и дождей, знание трав и духов домашних, много-много бесполезных тайн.

Картог копался в тысячах мелочей в поисках полога, запрятавшего правду об иных, но находил лишь общие легенды.

Иные оставили каменные круги посреди долины. Прежние ушли навсегда. Прежние были жестоки и опасны...

Голова мальчишки загудела от яркой вспышки. Конечно же, получить духа человека не так безболезненно, как он ожидал. Расплачиваться придется. Как, как же он должен пользоваться силой, мерзкий Руу? Ты знал, как? Нет, ты ничего не знал.

- Нам пора возвращаться домой. Слышите? - сказал и улыбнулся окровавленным, сытым лицам Гаана, Затара, Батара, А-Арона и Киула. - первая кровь и первое посвящение. Пора.

Они вышли в свет, прикрылись руками от яркого солнца. Взглянули на сидящую на коленях перед шатром шамана молчаливую Арару и неспешно двинулись к аулу, а Картог остановился перед девчонкой и долго смотрел на нее сверху вниз. Сегодня красоты не осталось, лишь страх. Страх заставит невесту молчать. Страх заставит ее подчиняться и покорствовать.

-Поднимайся, дура, - ни капли сострадания не послышалось в ледяном ветре голоса. - Не навлекай подозрений... Утри лицо, улыбайся, молчи... Через две луны ты познаешь, что такое твоя шутка... с венком и выбором жениха. Назад пути нет.