"Наконец-то мы столкнулись, и я давно хотела сказать тебе правду, хотя глаза твои пусты, как и прежде, - ты само ничтожество. Я настолько презираю тебя, что даже выразить невозможно. Сколько раз я начинала писать о тебе, и каждый раз выходило по-разному. За каждую страницу ненависть росла, а теперь я тебя не считаю достойным уважения, ибо уважение не являлось твоим коньком. Никогда!"

Последняя страница маленькой газетки "кишела" странными, порою пошлыми объявлениями, но этот текст, несмотря на мелкий кегель и убогость выделений, привлекал внимание стороннего читателя, далекого от логики и понимания высказанной наглости в адрес неясного оппонента. Однако именного его почему-то отмечали и с усмешками читали находящимся рядом людям, желая выразить невоспитанность перед бурей чьих-то чувств. Нет, заурядность, естественно, не вылезала за пределы смешков, не накликала беды, зато подняла массе народа настроение.

"Вот, - сказали бы обыватели, - какая-то дамочка в пух разорвала отношения со своим любовником". И они, конечно, ошибались, все было абсолютно иначе. И начиналось не со знакомства на улице или в грязном закоулке, а так, что после трудно припомнить и место, и главного героя, и кто с кем столкнулся.

Я заплакал, прочитав эту отчаянную весть об отказе от... от истины, но, увы, ничего не мог поделать. Допустим, что случилось это так:

Рано утром Анна свернула косички в прелестные "рулеты", закрывавшие уши, и отправилась в школу. На ней было голубое короткое платье с пышными рукавами и высоким воротом, синие туфли и, конечно, сумка в руке. Что, казалось, интересного в шестнадцатилетней девчонке, которая живет со своим ветром в голове, не замечая и даже не пытаясь сделать что-либо подобное, если восхищенные взгляды незнакомцев останавливаются на развитой и очень открытой для зрителей фигуре, так естественно невинной. Она на ходу подтягивает белоснежные носочки с кружевами и улыбается каким-то радужным мыслям. Какое глупое начало! В нем есть что-то снобистское и истертое, а мне нужно вникнуть в самую суть, не упуская ни одной детали. Но для этого пришлось бы перевернуть несколько запыленный чердак с воспоминаниями и прибавить немного сказочного, нереального. Поверить трудно, что даже я иногда боюсь ошибиться в правильности слов об Анне, о маленькой и такой прелестной Анне, не похожей ни на одну из любимых мною женщин.

Я увидел впервые эту крохотную лазурно-небесную фигуру в зале, где выставлялись мои работы, которыми от нечего делать я занялся. Хотя в прежние времена, наверное, и не смел бы подумать, что какие-то картинки и бронзовые фигурки привлекут придирчивое самомнение. Нет, я не ошибся: стая птичек, взмывших ввысь, застыла холодным металлом, а рядом, на холсте, распустила лепестки роза, да так, что одна женщина уже тянулась, чтобы вдохнуть аромат нарисованного цветка. Столпился народ и у стены с натюрмортами. Белая обнаженная женщина протягивала зрителям бронзовое яблоко. Все жило, все говорило, впрочем, иначе и быть не могло.

Не думайте, что это обычное бахвальство! Я уже давно лишился радости довольствоваться малым - я погибал от скуки. Но... в самой сути целью моей стало воплощение едниственного творения - из выставки глаз выделял статуэтку, которую Анна сразу избрала для лицезрения - неужели совпадение? - на столике, под колпаком, стояла изящная фантазия многих народов - малахитовый дракон: мощные крылья взмахнули перед тем, как взмыть и снести ветром крыши маленьких людских жилищ под ногами; с птичьими когтями, чешуей, напоминающей пластины диких ящеров, - это чудовище, поддавшееся вперед широкой грудью и хлестнувшее хвостом, смотрело прямо на восторженную и обомлевшую девушку, которая слепою рукой чуть поводила в воздухе, словно поглаживая каждую из трех голов. Первая, сплющенная, со стекающей изо рта слюной и узкими глазами, казалось, шипела на проявление нежности. Вторая, полная внутреннего благородства, чуть отвернулась, выражая пренебрежение. И лишь третья, высоко поднявшая голову, прямо смотрела ввысь, не замечая ничего, кроме того, что ожидало ее впереди.

Я же видел перед собой юное совершенство - человеческую красоту, перешедшую из детства в юность, настолько пленяющую, что даже не мог оценить, какой эпитет подошел бы лучше милому лучезарному образу. Девушка стояла, мысленно погруженная в глубину молчаливого камня, и я видел четкую линию ее замершей фигуры, олицетворявшей собой тот же взмах невидимых крыльев, только крыльев скорее мотылька перед жарким пламенем. Волнистые волосы, убранные в слегка странную прическу, непослушно растрепались и падали редкими завитками на длинную смуглую шею, которую любой художник назвал бы лебединой. И было в том, как они (волосы) змеями исчезают под воротом, нечто душераздирающе знакомое, даже пугающее. Я не видел лица, не рассматривал деталей, но точно знал, что если не подойду, то навсегда потеряю нечто большее.

То являлось не любопытством какого-нибудь старого болвана, не способного ничего, кроме как волочиться за молоденькими девчонками...

Для решения - одна секунда, для шага - упорство действительности собственного желания, иначе, если ошибусь, - боль утраты, да еще и позор! Пред кем? Трудно сказать!

В последнее время я выглядел ужасно: седой, с глубокими черными глазами и бледным лицом. Конечно, красавицы предпочитали во все времена молодых казанов, но ведь я не собирался на ней жениться и крутить роман. "Один взгляд, - твердил я себе. - Всего один взгляд на девушку, и больше ничего, старый болван!"

Я приближался, незаметно оценивая детали своей избранницы, которая так и оставалась на месте в той же трепещущей, слегка восхищенной позе созерцания. Высокую грудь плотно стянула голубая ткань платья, похожего на цветок колокольчика фасоном и оттенком; обнаженные выше колена ноги четким рисунком исчезали в тени нежных складок. А ее лицо! Маленькая лукавая лисичка обернулась на звук моих шагов и открыто улыбнулась, причем, ее удлиненные темные глаза весело прыгнули по моему суровому всезнанию, растопив накопившееся напряжение. Аккуратный прямой носик, тоненькие бровки, изогнутые домиком, влажные розовые губы, чуть заостренный овал лица, ямочки на детских щечках, - все готово было оттолкнуть меня прочь при виде давно исчезнувшего лика женщины, уничтожившей мое спокойствие и мою уверенность в завтрашнем дне. Только тогда это была сама "погибель", а сейчас - просто "невинность". Девушка внутренне сияла мне навстречу. Казалось, она имела представлние обо мне. И я, естественно, не ошибся.

- Здравствуйте, - детский голос окончательно рассеял злобу и успокоил нервы. Всего лишь ребенок - чего же я так испугался?

- Вам нравится? - я улыбнулся, радуясь, что новая знакомая не выглядит испуганной и стесненной, как обычно ведут себя девочки в разговоре с мужчиной.

- Дракон? Не знаю, - она пожала плечами, явно из кокетства искажая ответ. - А вам?

- Я не могу судить не превратно, это моя работа...

- Правда? - глаза моего лисенка стали круглыми и наивными. - Вы и есть этот В. Монс?

- Да, я и есть В. Монс. Позвольте рекомендоваться молодой леди, Вит Монс, скульптор и художник, - комичность и искренность моего представления разрушили последнюю границу перед запретом знакомства. Девушка протянула руку и крепко пожала, хотя я никак не привыкну, что теперь женщина одно и то же, что и мужчина - в силах решать вопросы выбора.

- Анна Шар, приятно с вами познакомиться. - Она замолчала, остановив марафон вопросов, крутившихся на кончике язычка.

Скромность! Однако, скромность у женщин не отняли; все те же румяные щеки и пушок у висков, как у неоперившегося птенца. Они не поменяли кружева и рюши на грубые наряды, подкрашивают глаза, носят украшения и сладко пахнут духами, но что самое главное - они, как и внезапамятные времена, ценят искусство в его сути, в его сердцевине. Сейчас Анна, с ее скромностью, лишь освобождала воображение для счастья увидеть похожесть двух женщин, живших в разных временах, но обладающих одной внешностью и даже привычкой чуть склонять головку набок.

- Этот образ олицетворяет три порока человечества, которые я считаю самыми страшными и губительными, - начал я, указывая на первую из голов, - здесь злоба, невежество, болезни, войны... Посмотри на то, как капает слюна! Он сожрет любую добродетель, разрушит возводимые веками творения, уничтожит мир в народах. Поистине, есть что-то неизбежное перед фатомом и роком.

Анна ближе склонилась к статуэтке и сдвинула брови, получше запоминая сплющенного урода и слова о нем. Я остановился в рассуждениях, но девушка тотчас взглянула на меня с немой просьбой продолжить и тут же спросила, чтобы не казаться невежливой:

- Пожалуйста, скажите, а вторая голова, в середине?

- Самолюбие! - я сказал с особым ударением, с особым чувством, и вгляделся в сказочную морду существа, которое все считают нереальным. - Она олицетворяет власть, богатство, пренебрежение к бедности, отрицание духовности перед материальным, которому потакает в ущерб всему прекрасному... Любовь к себе!

- Однако, какая неприятность, - шепнула под нос девушка, - самолюбие!

Я улыбнулся:

- Пожалуй, именно этот порок более распространенный! Он никого не удивляет, хотя вызывает отвращение... Любя себя, надо любить и весь мир!

- По правде говоря, я бы не смогла...

- Любить мир?

- Весь мир, - замялась Анна, вся покраснев от смущения.

Я даже заметил, как дрожат от напряжения ее длинные изогнутые ресницы. Что же она так испугалась? Впрочем, в этом возрасте дети - максималисты, и мир для них - карта, где рисуют лишь черным и белым, изредка добавляя иные цвета. Они преувеличивают зло чаще, чем добро, а, обобщая, выводят самые невероятные принципы.

- Кажется, я понимаю вас, Анна! - голова моя качнулась в такт хода ускользающих мыслей.

- Понимаете?! - недоверчивость мелькнула в уголках губ лисенка.

- Да, но ведь я же не заставляю любить не мир. Не мир и мир - разные вещи - противоположные стороны.

И тут Анна засмеялась, она хотела сдержаться, но не смогла. Звонкое хихиканье перешло в громкий девичий смех, привлекший внимание посетителей. Я слегка растерянно показал, что все в порядке, и склонился к развеселившейся собеседнице с намерением остудить ее пыл. Девушка же сразу затихла и вновь склонила голову набок, кокетливо извиняясь.

- Простите, вы просто прочитали мои мысли. Это показалось мне забавным. - Поспешно призналась Анна и вновь протянула свою руку. Я не замедлил пожать холодные пальчики.

- Уж больно ваш второй дракон похож на моего друга. Мы очень давно вместе и, поверьте, это один из преотвратительных типов. Чопорный, нахальный и всегда при деньгах... Неужели люди имеют столько пороков одновременно? Когда я поступаю зло, меня мучит совесть, а им и дела нет?

Я попытался отогнать навязчивый образ прошлого. Да, нет сомнений, предо мной точная копия женщнины, все уничтожившей, - совсем юная, тоненькая тростинка на буйном ветру.

Девушка говорила, но я почти не слышал и пытался избавиться от наваждения, утверждавшего, что моя погибель до сих пор жива.

- А третья голова? - Анна заглянула в мои остекленевшие глаза, возвращая к реальности тело и заглушая тоску.

- Третья голова... - задумчиво прошептал я, пытаясь отмахнуться от кошмара. - О леди, это настоящий шедевр: порочные мысли, несбывшиеся мечты, ставшие безразличием, грязные игры в любовь. Третья голова привлекает романтичностью, и от ее сетей трудно уйти даже теперь... Самое удивительное, что, преследуя лучшие цели, она ведет к краху, к уничтожению. Поэты и ученые спиваются, добродетель сменяется предательством и словоблудием...

Я замолчал, наблюдая за расширенными зрачками лисенка, такого беззащитного и доверчивого, что она даже не пыталась скрыть восхищения. Бровки встрепенулись, как две необъезженные лошадки, в быстром танце, и неявный блеск озарил глубину зрачка. Анна не сводила глаз с дракона, который, казалось, вот-вот преклонится перед человеческим существом, а потом внезапно обернулась и улыбнулась мне с явной симпатией не посторонней, а друга, и сказала, чуть поводя плечиком, - жестом почти незаметным, но очаровательным:

- Какие тайны вы вложили в образ волшебного существа!.. Если завтра я принесу листы и порисую, это никому не помешает?

- Вы хотите рисовать дракона? - На этот раз удивился я.

- А разве так странно?

- Нет, но это... - пытаясь подобрать верные слова, я не справился с недоумением. - Вы рисуете? - наконец что-то пришло в голову.

И подумалось о том, что сноровка ухудшилась, о чем и дает знать нынешнее неприятно влияющее дрожание в коленях и путаница в голове. И перед кем? Перед лисенком!..

- Да, рисую немного. Я учусь в школе искусств, готовлю доклад по сказочным персонажам.

- Вот тебе раз! Так мы коллеги? - Моя глупая фраза, сказанная в запале, раздражала рассудок. - И много героев уже есть?

- Не очень! Так, небольшие наброски, - щеки Анны вновь зарделись, и она опустила глаза. - Можно мне вам как-нибудь показать?

От прозвучавшего вопроса сердце застучало быстрее, пространство заволок туман - я уже глотал воздух ртом, как рыба на берегу, и боялся, что девушка сейчас хлопнет в ладоши и, засмеявшись, скажет: "Хлоп! А я пошутила!" Но Анна не шутила...

Она пришла в четверг, в тот день, когда выставка закрыта для посетителей и открыта для арендаторов, то есть для меня. Пришла, потому что считала меня талантом. Она так и сказала: "Я до сих пор не верю, что стою и разговариваю с художником, чье искусство меня всегда поражало. С одним из великих..."

Максималистка! Разве ты могла знать, какое магическое действие произвело твое появление, как я потерялся в пространстве от неожиданности, как еле сдержался и собрал волю в кулак, чтобы дотянуть до конца презентации! Под сердцем зудела стальная игла былого чувства, не позволяя воспоминаниям проникнуть в разум. Я нетерпеливо поглядывал на часы и слишком сильно блокировал доступ к информации, как плохой компьютер. Так, что даже голова стала раскалываться, а ненавистные бело-желтые стены - раздражать и угнетать. Неужели опять Эллина? - спрашивал я себя, но ответ всегда двоился и даже троился на "да", "нет" и "не знаю".

2

Дракон дремал в глубине пещеры после долгого и утомительного полета. Огромные крылья со стальным отблеском были сложены на мощной спине, как два длинных заостренных бруса. Три головы лежали на земле в блаженном забытьи. Три головы на змеиных шеях совсем не походили одна на другую.

Самая старшая из них, расположенная посередине, даже во сне поводила ушами, как бы прислушиваясь к происходящему вокруг. Ее хищная, вытянутая морда напоминала собачью, но была покрыта чешуей, злобный рот открывал ряд белоснежных острых клыков, котрые испугали бы даже кровожадного крокодила. Средняя голова тяжело дышала, выпуская в прохладу воздуха больше белого пара, чем остальные две, и порыкивала так, что могло показаться будто она храпит.

Та, что находилась первой, справа, - сморщенная, почти сплющенная, с коротким носом и вывернутыми ноздрями, спала более спокойно, улегшись для удобства на лапы и таким образом греясь. Она напоминала мыслителя, забывшегося рассуждениями о сущности жизни. Два передних клыка экзотично торчали ниже мощной челюсти и порою казалось, что эта голова изречет нечто невообразимо секретное, взмахнет двумя круглыми ушками и спросит: "Вы мне не верите?"

Третья же голова, совсем юная и не похожая на своих собратьев, лежала, открыв глаз, и смотрела на темнеющее небо, по которому бежала дрожь тихого ветра. Жаркий золотистый студень радужной оболочки то вспыхивал, то гас, и веко сонно подрагивало. На кругловатой мордочке с круглым носом, так похожим на нос рыси, этот удлиненный, с темными обводами глаз смотрелся настоящей бурей страстей. Нет, никто не ведал, как велико искушение перед радостью обретения любви. Младшая и одновременно последняя голова видела, что даже темнота, которая сгущается в пещере, не полная.

Луна смутным сиянием загоралась отблесками на ледяных пластинах дракона, отбрасывала от предметов тени и умножала их полутенями. Внизу, на равнине, пылали огни крохотных домиков, принадлежащих людям, а им в сравнение противостояло звездное небо, посылающее холодный, но завораживающий привет. И это был реальный мир из двух цветов - мир Дракона.

- Тит, твои шашни с луной не дают мне заснуть! - раздраженный голос первой головы вывел последнюю из забытья. Она приподнялась и теперь двумя глазами воззрилась на своего обидчика.

- Прости, Ван. Как ты всегда догадываешься?

- Никак! По стуку сердца! Замечу, что оно у нас одно на троих. - Ехидно отозвалась первая голова, даже не шевельнувшись. - Иногда я думаю, от этих переживаний у нас будет несварение желудка.

Младший Тит сжал челюсти, уподабливаясь лисице, и рассерженно взмахинул большими ушами. В темноте зрачки засветились зеленым.

- Спасибо за разъяснения! - со сдержанной яростью поблагодарил он и вновь лег на свое место. В сущности, младшая голова дракона являлась обыкновенным ребенком (ну, конечно, не человеческим, а драконьим) и нуждалась в постоянной опеке. Тит жил помыслами, далекими от чаяний своих старших братьев, Вана и Тарана, которые хотя и не выражали неудовольствия, но пытались любыми путями заставить брата пойти им навстречу ради, собственно, общих интересов. "Мы - целостное существо, которое не должно противоречить само себе, потому что, если одна его часть противостоит другой, происходит конфликт, а конфликт несет, в свою очередь, большие неприятности", - говорили они Титу, что в это время любовался облачками на небе; и так повторялось каждый день. Младшая голова, впрочем, не сопротивлялась решениям общего совета, витая где-то в мечтах. Она мало обращала внимания на разговоры и еще меньше искала причины своего одиночества. Весь этот мир принадлежал студню желтых драконьих глаз.

Старший Таран поднялся на заре и осмотрел окрестности с видом хозяина, а после, не долго думая, разбудил и остальные головы и заявил, мигая маленькими черными глазками:

- Летим на море!

Ван спросонья взмотнул головой, вытянул шею, как бы потягиваясь, и спросил:

- Почему на море?

- Мы так хотим! - решительно ответил Таран и с предубеждением покосился на зевающего Тита, который приоткрыл глаза и щурился на яркое солнце, быстро плывущее вверх. - Так мы хотим! - вновь повторила старшая голова.

- У меня другие планы... - начал робко Ван, но недоговорил под презрительный рык Тарана.

- Я старший, я и решаю, куда нам лететь! Потом еще скажешь "спасибо".

- Ладно, не скалься, - голубые глаза среднего брата сожмурились. - Летим!

И дракон, расправив крылья, казалось внезапно занявшие все небо, взмыл над пропастью, как грозовая туча. Если для людей огромное чудовище неповоротливо и омерзительно, то для себя - верх совершенства. Крохотные фигурки внизу разбегались при виде настигающей их тени, словно упавшей ниоткуда на грешную и одновременно невинно прекрасную Землю. Так серебро сливается с голубизной, и в ушах свистит ветер, набегающий от приближающегося моря.

Море!

Головы дракона любили цвета воды, которая жила необъяснимой жизнью, становясь то прозрачно-голубой, то бирюзовой, то бурляще черной, - всегда разная, но всегда прекрасная. Сюда дракон прилетал, чтобы нырнуть в глубину, неподвластную человеку, испытывая небывалую легкость, схожую со свободой полета, ибо само существо всех голов едино влекла черная непреодолимая глубина морской пропасти. И сливаясь с природой, живя с ней в мире, никогда не идя на раздор, дракон жил подобно всякому живому существу... Он мог мыслить, мог говорить, но всякая попытка прийти к человечеству кончалась крахом. Еще давно, когда маленькое трехглавое чудовище встретило людей, оно потеряло единственного родителя. Давно, очень давно все ушло...

А сейчас огромной ладьей дракон плыл по теплым волнам, и пугливые судишки убегали прочь, как мухи, боящиеся паука. Таран правил своей вооброжаемой ладьей, и редкая улыбка умиляла его хищную морду, по которой стекала морская вода.

- Мы довольны, нам тепло и самое важное - нам хорошо! - старшая и одновременно расположенная посередине голова покосилась сначала направо, на Вана, а потом налево, на Тита, - оба разглядывали местность.

Тит сделал попытку улыбнуться и печально обмяк, желтые глаза остекленело уставились в темную муть дна, где метались рыбы и развевались пышные волосы водорослей.

- Например, если позволите, последнее время одному из нас очень плохо. - Деловито заметил Ван, оторвавшийся от поглощения завтрака и высунувший голову из воды. - Для нас, как одной из частей нас, ясно, что любить себя это, во-первых, жизненно важно, во-вторых, просто эстетично. Я бы сказал так: "Люби себя всегда, остальное - приложится". Подумайте над этим, дорогая часть нас! - И Ван с намеком посмотрел на Тита, зардевшегося и ущемленного резкостью по отношению к своей персоне.

- Ты просто бездушный, - выдохнул младший брат и отвернулся.

- Отнюдь, моя душа, как и мое сердце одно с твоим. - Парировал Ван, огибая шею старшей головы и приближаясь мордой к Титу.

- Поверь, если бы ты был хоть чуточку мной и если бы мы думали и чувствовали одинаково, то все наши помыслы кончились бы на смерти несчастных созданий, которых ты убиваешь! - Тит оскалился.

- Неплохо было бы узнать у нашей части - она предпочитает питаться листвой? - ехидно-злобно спросила первая голова, вся краснея от раздражения - так, что голубые глаза превратились в льдышки.

- Молчать!

Рев Тарана заставил шарахнуться Вана на свое законное место и поджать шею. Младший брат побледенел.

- Мы слушаем и поражаемся, - начала старшая голова с расстановкой и спокойствием, - как из непонимания рождается конфликт. Вы ведете себя аморально! Более того, вы не учитываете факта, что мы не только одно целое, мы - братья, мы - личность! И мы не можем не ценить наших интересов в пределах их разумности. Нам должно быть стыдно...

- Таран... - Тит умоляюще шептал, но оклик не остановил старшую голову.

- Ночью мы слышали наш разговор, мы были отвратительны и неподобающе придирчивы, а теперь что же мы получили?

- Конфликт, - вздрогнул Ван и подобострастно взглянул на Тарана. - Но ведь это всего лишь спор... - оправдался он как бы вдобавок.

- А помните, чем подобные споры кончаются? Мы едва не погибли, когда поссорились в прошлый раз и на нас напалала толпа диких людей! - зарычал старший брат.

- Боже мой! - Тит закачал головой, закрывая глаза.

- Вот! Вот! - поддакнул Таран, его черные глаза сверкнули. - Люди нам не дают покоя. И мы считаем их присутствие рядом опасным...

- Нет! - Тит задохнулся от распирающей мозг злобы. - "Мы" - это, во всяком случае, не я! У меня есть свое личное мнение по всем поводам...

Старшие головы испуганно взглянули на младшую. У Вана даже пасть приоткрылась.

- Ты что, спятил? - Наклонившись поближе, средний брат начал капать слюной в море.

- Я не спятил, но я решительно требую, чтобы меня выслушали. - Молоденькая голова воинственно осмотрела две остальные, которые не знали, что ответить.

Однако Таран наконец решился:

- Мы слушаем тебя, - исповеднически разрешил он, - расскажи все, так как это, сам понимаешь, в наших интересах... - Взгляд и тон привели Тита в оцепенение и ужас. Сердце в груди дракона учащенно забилось, да так, что все трое почувствовали - последует жаркое известие. Их общее тело просто вспыхнуло от напряжения, мышцы напряглись.

- Итак! - Нетерпеливо икнул Ван...

- Да, да... - Младший брат сдвинул брови, пытаясь придумать, как выйти из ужасного положения, но он понимал, что слишком долго молчит, что правда когда-то выйдет на свет и тогда станет необратимой. Две пары глаз, светящихся в глубине, не давали покоя, а сердце подло предавало чувства.

Тит закрыл глаза и выпалил:

- Я влюблен!

Тишина, последовавшая за этим, не просто наполнилась электричеством. Она искрилась, как грозовая туча перед первой молнией и громом. Сквозь ресницы молодая голова видела, что Ван и Таран окаменело торчат из воды, словно две змеи, перед прыжком.

- Позволь узнать, в кого? - Таран проглотил ком сказанной фразы, все еще удерживая спокойный тон.

- В девушку, которая живет у моря, на берегу.

Все посмотрели на синюю полоску далекого берега, и Тит продолжил:

- Она похожа на тонкую тростинку, и всегда так нежно напевает песенку про невернувшиеся корабли. - Младшая голова засвистела в такт музыке, где-то уже слышанной всем драконом.

- Она так прекрасна и так недосягаема, что я навсегда потерял покой. Все в одном лишь имени внушает мне трепет...

- Так она человек? - Выдавил Ван. - На что же ты рассчитываешь? Что красотка кинется в объятия чудовища из-за его богатства и власти страха над людьми? Она же, как и они, ненавидит злобного дракона...

- Я понимаю... - Тит уронил голову. - Я все понимаю...

- Постойте, а мы что-то не слишком понимаем, - остановил Таран взглядом уже взрывавшегося среднего брата. - Ты любишь ее? И давно?

- Несколько месяцев... Я не знаю! - младшая голова отвела глаза.

- Господи, нам пришел конец! - Истерично взвизгнул Ван. -Таран, это же конец всему! Что делать?!

- Подожди! - Зарычал старший брат. Его вытянутая морда окунулась в воду и вновь вернулась к беседе. - Милый Тит, - начал он мягко, - мы не знаем, что произошло, но мы хотим тебе помочь, ты веришь?

Тит кивнул и потупился.

- Любовь - прекрасное чувство, не спорю, но она невозможна, если предмет страсти не такой, как ты сам. Мы не смеем тебя оговаривать, но мы знаем, что бывало с драконами, любившими людей... Они погибали, так и не добившись взаимности. Женщина... - Он таинственно возвел глаза к небу. - Женщина подобна облаку. Она - дымка, быстро исчезающая выдумка. Пройдет мгновение, а ты еще будешь жить и плакать об ее утрате... - Таран прижался щекой к щеке Тита. - Милый и возлюбленный брат мой, мы посмотрим на нее, но потом улетим навсегда... Ты согласен?

- Навсегда? - С тоской переспросил младший брат.

- И только так! Мы не должны рисковать!

Чем ближе был берег, тем сильнее кружилась голова Тита. Навсегда проститься с ней и никогда больше не увидеть, никогда не пролететь над задумчивой фигурой, не ловить секундные вихри музыки слабого голоска...

- Где приземлимся? - Все еще недовольный, Ван оглядел бухточку и пустынный пляж. - Да здесь и спрятаться негде!

- Она живет не здесь, - промямлил Тит, - а чуть дальше, на север.

Дракон, сильно взмахивая крыльями, стремительно ринулся вдоль желто-серой гряды пологого берега с редкими, нависающими над бурной водой склонами, покрытыми яркой зеленью.

Потоки воздуха сделали громоздкое тело невесомым, умеющим подчинять себе непослушную стихию, недоступную всем, кто остался внизу. Дракон летел, а земля пугалась его тени, дракон пел, и эхо убегало и вновь возвращалось - это было свободой. Сейчас в движении крыльев таилась особая страсть - впереди ждала встреча с чем-то иным, с существом слабым и пугливым, и большая часть - две головы - верила, что любовь всего лишь блажь и скука, а более ничего.

Огромное чудовище приземлилось на берег как раз в тот миг, когда происходило нечто странное. Еще минуту назад небольшая кучка людей пищала внизу, прыгала в клубах пыли, поднимаемой до пояса, словно пытаясь что-то вогнать в землю ногами. Теперь с дикими воплями и махая руками, люди кинулись врассыпную, взбираясь по откосу вверх и кидаясь в открытое море. Эти дикари, по правде говоря, выглядели жалко и несколько раздражали, но дракон сделал вид, что ничего не замечает, а смотрит на то, что валяетя на берегу, оставленное паникующими беглецами. Лежащее на песке, оказалось живым существом, при виде которого младшая голова передернулась и отпрянула.

- Она! - Только и смог пробормотать Тит и побледнел.

Девушка, что пыталась подняться, внезапно замерла, остекленело уставившись на дракона, который так по-разному разглядывал ее.

Мокрые волосы падали на спину, чуть прикрывая лопатки и обрамляли лицо, побелевшее от первобытного ужаса, с широкими глазами, с неестетственно передернутым ртом, не сумевшим выдавит крика; ее руки, опирающиеся на землю, дрожали, да и все тело, казалось, сломлено напряжением. Яркие подтеки от ударов красовались везде: на скулах, на шее и плечах, на полуобнаженной груди. Ветхое платье, порванное в нескольких местах, открывало изуродованные колени. Девушка пыталась приподняться, но тщетно, и дракон, не шевелясь, продолжал смотреть на жалкие попытки к бегству - это существо внезапно прекратило ползти и закричало:

- Ну, что смотришь? Сожри меня, если тебе так хочется! - отчаяние и борьба были в жестком голосе, заставившем сойти с места чудовище. При первом его шаге земля содрогнулась.

3

Я ждал ее с нетерпением, граничащим с легкой истерией, прохаживаясь на воздухе у парадного крыльца здания и раздумывая над тем, что моя затея кончится полным провалом. Конечно, она не придет и, конечно, я расстроюсь. Если бы я вообще мог знать, зачем соглашался на ненужную и опасную встречу, то решил бы нелегкую проблему о понимании многих, теперь неясных вещей. Но самое страшное, что Анна пришла! Она действительно появилась на дорожке аллеи, ведущей от шоссе, и еще издали помахала мне рукой. В этот солнечный день девушка выглядела великолепно. Я не мог не заметить тонкий подбор цветов, от светло-зеленого до изумрудного, и ее распущенных волос, оттеняющих бледность невысказанности или неудовлетворенности собой.

Мы вошли в здание и скоро оказались среди экспонатов, абсолютно одни, за большим столом в прохладной, но не холодной канцелярии. Анна раскрыла клетчатую папку и стала подавать мне наброски зданий, животных, а потом фигурок людей в замысловатых и порой действительно волшебных нарядах, рассказывая историю каждого из набросков краткими фразами: "Это летом", "Золушка", "Купание"...

Щеки ее то вспыхивали, то гасли от возбуждения, подобно отблескам вечернего солнца, а руки все протягивали листы, на которых сияла прекрасная, может быть, немного детская фантазия. Я был в восторге. Удивительно, как в одном человеке может умещаться столько чудных мыслей, целей, стремлений, возможно, и неосуществимых?.. А здесь я видел истинную красоту, не прикрытую рамками стандартов.

- Вам, правда, нравится? - с надеждой спрашивала Анна каждый раз, когда я задерживал какой-нибудь рисунок в руках.

Труд художника, пусть даже такого юного, всегда кропотлив. Он длится часами, а рассматривается несколько секунд. Здесь отмечалось особое старание, не похвалить которое грешно. И я хвалил, иногда давая маленькие советы, которые не задевали самолюбие. Беседа наша текла легко, а потом мы пошли в зал, где Анна села рисовать дракона; я расположился чуть дальше, у окна. Именно тогда и начался настоящий разговор, в котором прозвучала история, несколько обеспокоившая меня.

Девушка рассказала о себе ни с чего, отреагировав на краткое замечание о странностях людей, которых я встречал на своем пути, об их предательствах и суетности, и о прощении.

- Знаете, вы действительно правы, - Анна что-то чертила карандашом на бумаге. - Есть вещи, которые не хочешь поощрять, но сердце, вопреки уму, прощает. Если хотите, я вам расскажу.

- Будет интересно услышать, - я любовался лисичкой, осторожно вглядываясь во все более знакомые черты.

- Очень давно, может быть, года два назад я познакомилась с человеком, который резко изменил мое мнение об окружающем мире. - Начала малышка с затаенной горечью. - Тогда я не понимала, что наивность часто граничит с глупостью: несмотря на твои духовные познания, незнание обычных жизненных ситуаций влечет боль утрат и поражений. С самого начала, когда Он появился, я почувствовала незащищенность, открытость для холодных ветров. Можно подумать, что действительность явила мне одну из голов дракона, которую вы мне описали и которая готова была меня испытать. И испытание оказалось на славу сильным - оно покоробило отношение к людям, даже чуть не толкнуло к полному безразличию. Ни любовь, ни какое-нибудь другое чувство не могли меня спасти, и поверьте, это чудо - я свободна!.. А началось все довольно банально. Он вышел мне навстречу, затянулись ничем непримечательные разговоры о пустяках. Казалось, что могут делать двое подростков на берегу моря в каникулы? Развлекаться! Играть в дружбу... Мне льстила его заинтересованность рисованием, моими увлечениями, невинными фантазиями... Так продолжалось довольно долго, пока я не поняла, что происходит нечто необычное, странное и пугающее меня...

***

Он стоял в тени давно возмужавшего дерева и провожал взглядом удаляющуюся фигуру девушки на велосипеде. Два противоречивых чувства боролись внутри: одно говорило, что это судьба, а другое - берегись и скорее отведи свой взор от гибели. Конечно, не стоит даже сомневаться, ты сошел с ума, и навязчивая идея бередит воспламененный на жарком солнце мозг, обманывающий каждым появлением реальности. Худые обнаженные плечи юноши склонились, голова опустилась: "Ты спрятался, как мальчишка, от нее! Она же не знает тебя! Не знает, понимаешь?" - повторил он фразу, которую произнес несколько минут назад при ее появлении на повороте. - "Но как глубоко воспоминание, как соблазнителен сам помысел о чуде... Лицо, явившееся ко мне из небытия, чтобы вырвать из цепких лап скуки, чтобы наконец освободить от обузы и свершить правосудие. Лицо, способное изменить мир!" - почти сумасшедшая уверенность возникла в голове. Да изменит она существование, совершит чудо и освободит. Даже ее лицо не заставит убежать Тари Миа: Тари, которого бояться, которого избегают. Тари, который умеет быть ласковым и который может стать безжалостным.

Юноша преодолевал тень, чтобы вырваться на горячую улицу итальянского городка. Его огненные черно-медные волосы светились подобно тысячам мирриадов огней осенней ночью (кудрявая шевелюра, которую он так редко стриг, уже превратилась в длиннющий хвост), очаровательные веселые голубые глаза осмотрелись вокруг. Многие местные говорили, что Тари обликом напоминает портреты ренесанса, лица на которых божественно красивы, а тела полны грации... Но под совершенной оболочкой, замечаемой просточками, бурлил океан страстей. "Мальчик ненавидит весь мир, - с испугом шептала мать отцу после очередного скандала за столом, едва вспыльчивый подросток выходил за порог, - я боюсь его и знаю, что он убьет меня когда-нибудь..." Мужчина смеялся: "У тебя больное воображение, дорогая. Тари просто растет и мужает". - "Ну, если его припадки злости, его выходки кажутся тебе шалостями, что же тогда мне говорить соседям, которые видят, какой герой живет у нас в доме и как веселиться он со своей компанией по ночам..."

Юноша закрыл глаза, вспомнив этот разговор, и хищно улыбнулся. "Она тоже будет дрожать от страха, будет ползать передо мной на коленях, чтобы искупить грехи, клянусь!" - прошептали сухие губы Тари, придающегося блаженству перед окончательным словом "да" и началом битвы. Только превосходство - вот истинная суть безнаказанности.

Он ждал ее час, когда тьма внезапно погружает окружающий мир в мрак и тишину, но еще жив горячий призрак солнца. Тысячи мыслей кружили в воздухе, а сердце неистово стучало от переполнившего голову напряжения и скорого долгожданного знакомства. Вспоминались те минуты, когда незнакомка мелькала где-нибудь в толпе, не замечая его настойчивого преследования, его терпеливого ожидания, его ненависти и всепоглощающей страсти, доходящей почти до неистовства в минуты шальных ночей в толпе с развлекающимися подростками. Тари уже слышал легкие шаги жерты, но выжидал, чтобы девушка подошла ближе. Вот тогда он окажется у нее за спиной. Тогда... Звук ног замолк - юноша насторожился.

- Кто здесь? - Тихо спросил нежный голос. - Ты желаешь мне зла, если стоишь вот там, в тени деревьев?

- Нет! - Незадачливый мститель вышел на гаснущий вечерний свет. - Прости, что я напугал тебя! - голос его вздрогнул при виде той, которую избегала каждая клеточка души. Длинная фигура почти девочки, почти женщины стояла в недоумении, не шевелясь. Щеки покрывал румянец смущения... Желтый прямой сарафан достигал тонких щиколоток и вздрагивал от тревоги ветра. Босые ноги... Сандалии в руке... Мокрые волосы ниспадали на спину, сплетаясь по влажным плечам причудливым черным рисунком, так оттенявшим золотистый загар.

Но Тари смотрел на лицо, на мерцающий свет в пропастях этих глаз, на пересохшие в усмешке губы и острый лисий подбородок.

- Я, конечно, выгляжу глупо, понимаешь ли, - юноша замялся, пытаясь найти нужные слова, но незнакомка перебила его робкую попытку.

- Ты ведь Тари? Я видела тебя на спектакле этим летом. Кажется, ты играл злодея Антонио?

Подросток проглотил ком волнения - она его знает, даже имя...

- Я тоже не раз видел, как ты ездишь на базар на велосипеде.

- Правда? А почему ты сразу не подошел? Ты еще тогда на сцене мне сразу запомнился.

Наивная речь девушки смущала извращенный разум маленького изгоя, который смотрел с изумлением на проявление подобной искренности.

- Ой, я забыла совсем! - вдруг спохватилась она. - Тари, ты прости меня, я сейчас должна идти... Хочешь, мы пойдем завтра к морю?

Юноша кивнул.

- Так заходи утром, в десять...

Она сорвалась с места и побежала по узкой улочке к своему домику, а несчастный Тари так и остался на месте, не зная, радоваться ему исходу дела или беситься за то, что маленькая девочка провела настоящего волка вокруг носа.

Бессонная ночь, тянувшаяся бесконечность, всполошила все чувства, спрятанные внутри. Прозрачный образ девушки, сотканный из золота и света, будоражил нервы, заставляя задумываться над тем, кто же наконец это создание: ведьма, способная соблазнить каждую клеточку бренного тела, или нереальная дымка, мираж мечты? Тари передернуло от одного лишь ее взгляда. Почему? Почему запрятанные далеко воспоминания вновь захватили воспаленное воображение, откинув настоящее?.. Завтра... Увидеть ее вновь и успокоиться!

Все чувства всколыхнулись в груди, когда она появилась утром на дорожке. Летящая походка - почти невесомое видение! Взмах рукой, и Тари прибавил ходу, готовый кинуться тотчас прочь, чтобы избавиться от наваждения - конечно, он не ошибся! "Ты - моя боль, моя погибель, но как ты прекрасна! Как легка!" - Шепнул мозг.

- Здравствуй, Тари, - девушка протянула руку и улыбнулась застенчиво и робко, - я не была уверена, что увижу тебя сегодня. Хорошо, что ты пришел...

- Привет, - буркнул юноша, беря из ее рук плетеную сумку. - Пойдем на пляж или на утесы?

- На утесы, там почти никогда не бывает народу, и мы сможем поболтать. Кстати, меня зовут Анн... Я вчера..

Тари останавливающе махнул, и они молча побрели вниз по пыльной улочке, петляя между домиками, бросающими темные утренние тени. Юноша не видел выражения лица спутницы, которая теперь держалась рядом, из-за широкополой соломенной шляпы, но неуверенность ее шага и движений открывали чувствам то, что Тари давно не замечал в девушках, - истинную женственность. Разве есть что-то прекраснее слегка склоненной головы и молчаливого ожидания? Встречающиеся на пути дружки знаками показывали, что девчонка что надо, а Тари усмехался в ответ. Анн же не поднимала головы, словно ушла в свои мысли. Так они и выбрались к утесам и уже вскоре были окружены пологими склонами. Лазоревый берег был пуст и чист, как девственная древняя земля, собравшая самые ослепительные краски. Сейчас Тари тронула не столько красота одинокой природы, а сочетание ее с невинностью новой подруги, которая опустилась на белый песок и, поджав ноги под себя, сщурилась от яркого солнца, от чего изогнутые веером ресницы стали казаться длиннее, а черные щелочки глаз - горячей тьмой итальянской ночи. Создавалось такое ощущение, будто именно она избранница природы, ее хочет запечатлеть зрение среди всех достоинств естества: плавная линия фигуры, желтый сарафан, клетчатая тень соломенной шляпы на лице. Юноша сел почти рядом, отводя взгляд к морю, накатывающему неровной линией к разогретому песку и рисующему его волнистую рябь. Осталась лишь тишина утра и неописуемое ощущение близости, желание узнать незнакомку Анн. Говорят, девочки скорее взрослеют, больше понимают в столь юном возрасте. Их интеллект и чувственность создают незабываемое сочетание для влюбленных воздыхателей (но все-таки мальчишек, а не мужчин). Тари и сейчас мог сказать, что готов сдаться во власть своей мечты ради единственного страстного объятия, за которое не жаль отдать жизнь. Что видел он хорошего до настоящего момента? Все это один мрак, одно безумие жестокости! Прежние привычные плотские стремления доставить себе удовольствие потеряли манящий смысл. Сейчас существовала иная реальность, наполненная ароматом желанного, но недоступного предмета помыслов. Много дней назад она не замечала его, не знала о его существовании, когда уже владела израненным и покоренным сердцем. Юноша еще помнил, как украл фотографию у подруги матери, на которой ему улыбалось неземное существо и даже, пожалуй, колдовское, с длинными косами и лучезарными бездонными глазами. Кто она такая, откуда, Тари не интересовало. Незнакомка казалась мечтой, открыткой старинного портрета, но никак не реальной, осязаемой девушкой. Долгими часами глаза запоминали эти черты, излучающие радость, вопреки всему ужасному из жизни юноши. Они стали иконой куда более ценной, чем Божья Матерь. Безмолвной фотокарточке лились слова и горя, и радости, и досады, и побед. Но случилось самое ужасное - Тари никак не ожидал увидеть фантом наяву. Сказка стала правдой. Днем, когда он жарился на солнцепеке, из автобуса, в джинсах и клетчатой рубашке, сошла ОНА... И громом ударило по голове... Юноша вспомнил! Вспомнил главное - кто он такой на самом деле... Что же, жизнь перевернулась с ног на голову!

- Ты не разговорчив, - тихий голос Анн привел Тари к реальности.

Он повернулся, обнимая небесным взглядом каждую мелочь будущей "жертвы", ибо иначе ее называть не мог.

- Прости, я слишком груб и заставляю тебя скучать. Здесь жарко, может, нам искупаться? - Он коснулся плеча девушки. Та встревоженно выпрямилась и напряглась, словно пальцы Тари были электрическим скатом. - Что-то не так? - Мягко спросил он, проведя по коже ее руки и впитывая ладонями тепло.

- Просто я заглядываю в твои глаза и там... там... - не закончили бледные губы Анн, выражая особую муку, схожую с раздвоенностью самого юноши.

- А там лишь неуверенность и боль. - Закончил он. - Поразительно, я знаю тебя несколько часов и уже легко могу говорить и разрешаю вести себя естественно безо всякой оглядки и опасения. Право, странно. - Пальцы Тари продолжали свое путешествие по складкам сарафана, плавно обрисовывая изгиб бедра и коленки, как бы вспоминая их форму. "Она - всего лишь девочка, которая смущена, - с ухмылкой трепенулось сознание. - Посмотри, как полыхают ее щеки, как замирает дыхание, как кристально напряжены зрачки!.. Она даже не подозревает, что ты видишь ту, которая уничтожила твой, пусть и несоврешенный мир. Сейчас можно напугать или обрести ее. Зачем? А зачем вообще все вокруг? Пусть недолгое удовлетворение одиночества и злобы, невостребованная энергия уничтожения... Избавить ее от стены чистоты, открыть ветрам, сомнениям, истребить поганое первородное доверие ко всем и вся, выйти через нее к освобождению, к СВОБОДЕ!"

- Ты всегда такой таинственный? - Анн улыбнулась.

- Наверное, это самое правильное, что ты могла у меня спросить, юная и прекрасная леди. Отвечаю, не всегда... Обычно такое случается, если я вижу нечто необыкновенное, а ты... - И он сладостно вздохнул, начиная стягивать рубашку через голову, словно забыв о начатом комплименте. Девушка тоже сбросила свое одеяние, хоть и не столь уверенно, но свободно, и поднялась, предоставляя Тари получше разглядеть еще робкие линии девичьего тела, оттенком и притягательностью похожего на бутон чайной розы.

- Ты хорошо плаваешь? - поинтересовался юноша, стаскивая шорты и кидая их в сторону.

- Могу поплескаться у берега, не больше.

Глаза ее сощурились, а от слегка натянутой улыбки на щеках появились прелестные ямочки.

- Ты здесь мой первый знакомый, я редко езжу к тете на море, хочу, чтобы... чтобы мы стали друзьями... - Продолжила она сентиментально.

- Буду безумно рад, - и Тари, чтобы не продолжать бессмысленный разговор, раздражающий каждую клеточку мозга, бросился в теплые волны, не заботясь о девушке, оставшейся на берегу.

Вода привела его в чувство, избавив от наваждения собственной ненависти и огнедашащего желания раздавить проклятое прошлое в железных объятиях. Теперь эти руки служили ему одному, унося в самую глубину нежности и минутного забвения. Юноша плыл прочь от берега, и Анн смотрела, как быстро исчезает и появляется его голова над бирюзовой поверхностью моря. Потом девушка неуверенно ступила в пену и нырнула на мелководье. Тари казался ей странным, даже более чем странным. Его хриплый голос, его сильная фигура с бронзовым отливом, сверкающие сапфиры глаз, казалось, должны излучать уверенность и мощь, а Анн находила лишь робость да замкнутость. Однако неоспоримое влечение тянуло ее навстречу закрытой "раковине", из которой то и дело проглядывала душа... Там, под сенью силы, можно было спрятать одиночество...

Девушка выскользнула на поверхность, утирая глаза кулачками - руки обхватили талию и притянули к себе.

- Боже мой, - только и смогла ахнуть она, когда оказалась на руках Тари, который увлекал ее в глубь моря. Его мокрые кудри щекотали щеку Анн. "Это ничего, - сказала девушка себе - это ничего не значит".

- Ты такая красивая, - ласково пробормотал юноша.

4

Дракон был удивлен, поражен, ошеломлен, в возбуждении! Впервые человек смело и злобно бросил ему вызов, впервые он онемел всеми тремя головами. Три брата, не моргая, уставились на девушку, на воплощение чистоты, так и не переглянувшись, как делали обычно, если бы хотели узнать общее мнение. На этот раз их мнение отличалось всеобщей единодушностью, которую не воссоздать никаким чудом.

- Я поел! - прогремело чудовище, да так, что стаи птиц, невидимые до сих пор, взвили со скал стайками, испуганно крича.

Незнакомка зажала уши и закрыла глаза. С рук и предплечий на землю заструился песок, который пристал к человеческому телу. Дракон прислушивался к своему сердцу и находил, что глаза, слух и обоняние говорят одно с душой - страстным желанием обладания, согласие на которое практически невозможно.

- Позвольте спросить, - страшая голова решительно отрезала звуки, слетавшие с глоток братьев, и взяла инициативу на себя. - Что, собственно, здесь происходило и почему эти малыши разбежались и прячутся по утесам, наблюдая за вами, милое создание? - Dежливый тон Тарана заставил девушку изумленно взглянуть на старшего брата и как-то странно, угнетенно улыбнуться:

- Они надеяться, что ты меня сожрешь!

- Что?! - Ван возмущенно огляделся, - чтобы я тронул разумное существо, которое даже не может защититься! Да лучше я с голоду сдохну.

- Ну, уж поверьте нам, слишком строго сказано! - старшая голоа хмыкнула. - Одно дело, если мы имеем дело с настоящим интеллектом, совсем другое, когда эти существа начинают кидаться в нас камнями и зажигать всякий хлам у жилища...

- Но позволь, причем здесь общее состояние дел? - Cпросил Ван с иронией, полной легкой злобы, которой он явно и хотел добиться. - Перед нами единичный субъект и подходить к нему следует индивидуально.

Девушка, сидящая на песке, перевела взгляд с головы на голову и быстро-быстро заморгала.

- Ты не прав. Кому, как не нам знать, что человечество в первую очередь является стадом и в единице своей ничтожно. - Cовершенно спокойно рыкнул старший брат. - Они даже нападают группой, что мы теперь и наблюдали.

- А личностные стремления?

- Ван, мы и не думали, что мы... - И Таран приподнял брови, предупреждая о том, как бы не сесть милейшему спорщику в лужу, на что средний брат потупился и попытался отвернуться, спрятавшись от черного пронзительного взгляда, но тут же забыл и остекленело уставился вниз с возгласом:

- Взгляни-ка!

Тит, склоненный к земле, положил голову рядом с незнакомкой, и она почти с радостью гладила нахала, обрисовывая пальцем линии бровей, морды, ушей и всех возможных выпуклостей. А потом склонилась к самому носу и что-то сказала.

- Что ты там делаешь?! - Таран ошарашенно приоткрыл пасть.

- Познакомьтесь, это Эллина! - вскринула восторженная младшая голова. - А это Ван и Таран, мои братья... Представляете, она слышала наше пение!

Большая часть дракона вздрогнула, как от заряда молнии.

- И я беру ее с собой! - Добавил после короткой паузы Тит, да так, что почувствовал жар в теле, бур бушующего непонимания.

- А девушка согласна? - Таран сщурился на наглую девчонку, соблазняющую любимого брата, с тайным намеком, говорившим "ты пожалеешь!"

Ван оскалился.

- Согласна! - Эллина вновь странно улыбнулась. - Какая разница!

- То есть как так? - Возмутился старший барт, наклоняясь поближе - Вы нас за идиотов что ли принимаете? Это вам не прогулка просто так!

- Ее убьют, если бедняга останется! - Возопил Тит нервно. - Вы понимаете, варвары растерзают!

- А мы что, лучший вариант? - Хмыкнул Ван. - Хорошенькое дело ты нам подсовываешь! Потом получится, что принцессу похитили!

- Я не принцесса! - Эллина шагнула навстречу дракону и отчаянно заломила руки. - Убейте меня и кончим с этим... Лучше вы, чем они!

- О Господи! - Таран закатил глаза. - У нас уже головы раскалываются от противоречий. Мы здесь все обыкновенные сумасшедшие.

-Умоляю вас, я вижу, вы поймете, - темные глаза девушки вознеслись к старшему брату. - Помогите мне, если можете помочь!

Таран вздохнул и на мгновенье задумался над судьбой далекого маленького существа. Что, собственно, опасаться? Она бедна и никому не нужна, люди готовы ее убить...

- Ну хорошо! Тит, бери свою избранницу и - в дорогу, а то мы слишком разыгрались, - почти недовольно рыкнул Таран, понимая, что его интерес к жизни человека возрос благодаря Эллине, как следствие пробела настоящей его сути при виде силы и интеллекта. Но самым странным было то, что Ван на этот раз не сопротивлялся. Эллина, человеческий ребенок, дитя из другого мира - она освобождала место воображению и, конечно, сулила фантастические приключения в свете непостижимых ощущений. Теперь незнакомка сидела на шее Тита и смотрела на взвывающую ветром и волнами землю, отдаляющуюся с каждым взмахом серебристых крыльев. Ветхое платье лохмотьями развевалось, пытаясь уподобиться смоли волос, и смелые порывы хлестали лицо: дракон пролетал над рассыпающимися в стороны кучками людей, а потом вдруг круто развернул к югу, к тем темным скалам, куда не ступала нога двуногих варваров и где был его дом.

Огромные золотистые облака, казалось теперь можно достать рукой, нежа и перебирая пушистые завитки пальцами. Небо, подобное перевернутому морю, целовало волны и скалы, путаясь в таинственном горизонте. Ход времени, минутно-вечный, влек в бесконечность летящего дракона с красавицей на спине, которая сидела, как вавилонская блудница, скрестив ноги и крепко вцепившись в шкуру шеи Тита. Не эта ли сцена очаровывала сознание трех братьев? Не слишком ли громко стучало сердце? Они не знали. Но каждый думал о ней свое.

Таран, что не мигая смотрел вперед, вспоминал умоляющий голос, почему-то задевший за живое нотку желания помочь, анализировал то, насколько серьезна сложившаяся ситуация. С одной стороны, Эллина радовала непринужденностью, с другой - неизвестно, как обходиться со столь хрупким созданием, если, конечно, оно очень привередливо и капризно.

Ван, изредка косящийся на худенькую фигурку, сердито фыркал, чуя беду: "Это плохо закончится!" - говорил он себе и ощущуал, как теплое чувство отрады заполняет кровь, что средний брат сваливал ложно на Тита.

Младший же Тит улыбался, потому что пообещал бы своей красавице весь мир, только бы она полетела за ним, а сейчас появился шанс просто помочь... Помочь той, которая подарила светлое чувство - не так ли всегда твердил разум, поглощенный любовью?

Эллина внезапно поднялась на ноги, продолжая держаться за шею младшего брата, и Ван, что искоса смотрел на нее, увидел нечто поражающее рассудок - восхищение! Человек, не умеющий летать, полностью отдавался мгновениям призрачной свободы и брал все от ветра, солнца и бесконечности.

- Быстрее! Быстрее! - вырвалось из возбужденных губ, призывающих к неистовству. Дракон на мгновение повис в воздухе, не веря услышанному, а потом ринулся вперед, заставляя облака, текущие на север, остановить свое божественное движение.

- Мы слышим клич настоящей птицы, - таинственно заявил Таран. Братья посмотрели на него недоуменно.

- Когда постигаешь истинное желание женщины, всегда хочется его выполнить, - добавила старшая голова. - О женщина - таинственный сосуд, отрава в нем иль терпкое вино?

- Тебя потянуло на философию? - Хмыкнул Ван. - Ну, и что будем делать с этим "сосудом"?

- Она не посуда! Она моя возлюб... - Недоговорил смущенный Тит, но Таран шикнул на него и покосился на девушку, которая стояла с закрытыми глазами, блаженно улыбаясь. Ее словно слило с огромной шеей младшего брата.

- Думаю, мы оставим ее на то время, пока не поймем сути человека. - Заявил старший брат. - А кто против, то глубоко пожалеет!

- Вы решительно рехнулись! - Поджад губы Ван. - Такое опасное занятие надо присечь в зародыше...

- Но кажется, ясно предупреждали! - Рыкнул Таран. - Молчать!

В наступившей тишине, которую вряд ли назовешь таковой, когда день находится в зените, скользили тень досады среднего брата, оставшегося в меньшинстве, и радость выпущенной на волю бескрылой странницы, чья улыбка плыла навстречу яркому пятну солнца, занявшему все небо своими лучами. Девушка летела на спине самого сильного и разумного существа этого мира, даже не сознавая, какой подарок приподнесла судьба несчастной... Или это было наказание?

5

- Что же случилось потом? - я не мог удержаться, чтобы не задать вопрос, когда моя собеседница внезапно прервала свой рассказ и низко склонилась к листу, точно забывшись.

Анна подняла глаза и чуть свела брови, видимо, желая выразить незначительность произошедшего потом, но все же досказала:

- С того времени мне вдруг стало легче быть лживой, насмехающейся над людьми. Я почти отвергла бескорстную дружбу, пользуясь благами других. Я смеялась над проявлениями нежности и милосердия, и за всей моей вежливостью спряталась глумливая злоба. Словом, я одела голову дракона, чтобы идти путем унижения, интриг и невоспитанности во имя удовлетворения эгоизма, теперь походившего на эгоцентризм. Господи, если бы я видела себя со стороны, то, конечно, избежала бы бы и слез от внезапной холодности тех, кто искренне меня любил, и от обидных потерь. - Анна отложила рисование, бессильно опустила руки на колени. - Тари лишил меня чистоты чувств, непредвзятости отношения к новым людям, в которых только и ищещь дурного. - Сказала она со вздохом. - Если я освобожусь от оков ненависти и отречения, то от подозрительности - нет! Мир в душе глупо потерян. Вы себе не представляете, как одиноко жить, зная, что истина далека, когда метаешься в бесконечной пустоте в поисках нового лица, нового смысла жизни и ничего не находишь. Каждый день я просыпаюсь, чтобы первым делом спросить: для чего живу? Нет, я не обвиняю Тари. Он даже не подозревал о моей внутренней борьбе. Я всегда делала так, как ему того хотелось, сначала по-глупому ненавидя, а потом - испытывая равнодушие. Я слишком много потеряла, слишком хотела верить в идеал, созданный для него. Когда милый мальчик говорил мне, что я любима и нужна, я лишь могла улыбаться, но понимала, что за этим скрывается мое поражение... И лишь сейчас легко выйти в свет, не боясь, что мое лицо - камень.

Анна, говорившая на одном дыхании, вновь склонилась, а я посмотрел на улицу в надежде скрыть судорогу восхищения от искренности слов и их беззащитности. Глубоко раненная, она внушала мне отеческое чувство заботы и создавала в голове самые красивые образы женщины, ушедшей в прошлое - в вечность. Да, исповедь не открывала и малой толики неизвестности, как-то сразу смущала душу, выдавала эмоциональность собеседницы и муки врожденной милосердности перед грубостью людского племени. В сущности, Анна не вписывалась в рамки, созданные для тех, кто никогда не задумывался о высокой цене за данное им зрение. Обладая тонким восприятием, добрым сердцем и поэтической натурой, девушка первый раз, как я понял, получила удар от реальности, и удар этот глубоко ранил самые дорогие частицы души. В ее понимании Тари действительно был драконом, когда мне он показался (если можно вообще судить) неоперившимся птенцом.

Метод его отличался грубостью, попасться на который могла лишь девочка. Я тоже кичился бы раньше подобной победой, но сегодня испытывал смущение и не находил слов утешения, тем более казавшихся неуместными, чем дольше я молчал.

Но Анна заговорила сама, когда позвала меня посмотреть рисунок, уже получивший реальную форму. Я остановился за спиной.

- Как живой! - Девушка сравнила бумажный набросок и малахитовый оригинал. - Пугающее существо.

- Откровенно говоря я тоже его побаиваюсь. - Я улыбнулся. - На рисунке оно выглядит более человечным.

- Неплохое сравнение! Получается, что один дракон тоже может быть разным. - Сострила юная рисовальщица.

Меня слегка передернуло от вырвавшихся невинных слов.

- О мистер Вит Монс, вы именно это и имели в виду, - пальчик погрозил мне. - Такой древний, он бы многому научился и многое постиг. Как сказано? В одну реку не войти дважды? Ваш дракон еще в прошлом, но головы его в настоящем, и они по-новому толкают людей в пропасть... Пропасть злобы, богатства и распущенности.

Папка захлопнулась, и милая Анна почти по-взрослому посмотрела на меня. Я не колебаясь от души рассмеялся, точно слова ее были шуткой.

- Право, какая забавная мысль, не часто услышишь подобное. - Голос мой звучал естественно, и я знал, что даже тень сомнения не заронится в этой маленькой головке; мысль о том, насколько она права и насколько больше стало голов у сказочного чудовища, которое безмолвно красуется на подставке.

Я и Анна знали правду: она - по велению юного сердца, я - по опыту и знанию. Лишь второе способно жить, бороться, достигать, но девушка не подозревает и, возможно, никогда не узнает истины... Хотя, кто подскажет, что лучше: жить "вне" или "в"?

Когда мы выходили из дверей музея, меня вдруг охватило непонятное беспокойство. Я почти сразу понял, откуда оно исходит. На лестнице, облокотившись на каменные перила, стоял юноша, бесцельно уставившийся на свет, играющий в прозрачно-голубоватой листве деревьев. Неподвижный, в белых брюках и легкой рубашке, он излучал силу и вдохновенное равнодушие. Черные волосы с червонным золотом напоминали гриву необъезженного мустанга. Тонкие длинные пальцы выбивали дробь на холодном мраморе.

Анна вздрогнула. Взгляд ее резко изменился из добродушного в стеклянный.

- Тари, что ты здесь делаешь? - Выдох на вопросе выразил всю мощь безысходности. Ноги сделали шаг назад.

Навстречу нам повернулось хищное и невообразимо красивое лицо молодого человека. И тут уже мои ноги стали врастать в камни, а тело пронзила невидимая молния боли.

У него были прозрачные глаза самого чистого ледяного оттенка, сверкающие, как два бриллианта из мрачных ресниц, короткий, с горбинкой нос, скорее похожий на нос птицы, бледные губы и острый подбородок викинга. Свои слишком широкие скулы и высокий лоб юноша попытался скрасить волосами, но тем не менее не скрыл густых теней злобы, исказившей лицо.

Бедная Анна, тщетно пытаясь сохранить спокойствие, протянула юноше руку и крепко пожала.

- Позвольте представить моего друга Тари, - обратилась она ко мне. - Мы вместе ходим на курсы.

- Очень приятно, - я снисходительно улыбнулся. - Вит Монс к вашим услугам. Но прошу простить меня, милая Анна, я очень спешу и вынужден вас оставить. До свидания.

- О, конечно! Спасибо вам за помощь, я была так рада! - девушка с нежностью улыбнулась.

- Я тоже очень рад! - добавил Тари мягко и с легкой досадой потупился.

- Если пожелаете, приходите рисовать, я предупрежу... - хотел предложить я, но Анна печально покачала головой, выражая скорбь и невозможность ответа "да".

-Наверное, я не смогу, - шепнула она уже совсем как-то вяло, и я не посмел дальше настаивать, пожелав молодым людям приятного дня. Но пока продолжался спуск по лестнице спину мою словно жгло невидимое пламя. Казалось, что ткань вот-вот воспламенится. Необходимо было что-то предпринять, так что пришлось обернуться. Что же, взгляд Тари объяснил многое. Мы улыбнулись друг другу, шофер распахнул дверцу моего автомобиля, и милая парочка стала таять среди деревьев, как обыкновенная картинка. Конечно, сомнения рассеялись, а приметы встали на свои места.

Произошедшее позже достойно не меньшего внимания. Откуда я знаю об этом? Много позже Тари сам рассказал обо всем в эмоциональных и ярких красках.

Анна, чистейшее и нежное создание, бледнее утреннего тумана, стояла рядом с юношей, криво улыбаясь, едва не падая от страха, и молчала, провожая взглядом машину, из которой, как она воспринимала, я улыбался ей на прощание, и не могла повернуться лицом к громаде, возвышающейся за спиной.

- Ты боишься меня? - этот вопрос задается всякий раз, когда хочется ущемить или уничтожить.

Девушка на каблуках повернулась и смело взглянула на своего пугающего "дракона", что скорее по-ребячески, чем злобно, склонил голову набок и одновременно сунул руки в карманы.

- Тари, я лишь хочу, чтобы мы больше никогда не виделись. Я устала от твоего наблюдения за мной, от мерзких сцен. - Голос Анны дрожал, но глаза сверкали тоской.

- Пожалеешь! - рыкнул юноша. - Я уничтожу самое твое имя! - брови его яростно встрепенулись.

- Лучше скажи мне "до свидания", - Анна хотела пойти прочь, но крепкие руки обхватили ее сзади и вернули на прежнее место. Тари склонился к лицу подруги, заглянул в ее глаза, и немой вопрос застыл между минутой, когда прозвучат слова и когда последует ответ. Она - просто хотела уйти. Он - ненавидел ее всем своим разумом за свободу, за чистоту помыслов. Господи, если бы они только уступили друг другу, объяснив до конца, чего жаждут и к чему стремятся. Но цветы счастья завяли, а минута понимания испарилась...

Анна устала уступать в пытке дней. Этот человек лишил ее жизни, выжав до полного обнищания те тайники души, которые отдавались даром. Он играл и бил, бил и играл людьми, уничтожая и вновь уничтожая. Застигнутая врасплох, Анна не сумела преодолеть коварства ситуации и...

Анна и теперь видела перед собой лишь скелет, покрытй мясом и мышцами, обернутый кожей и наделенный выбором.Тот, идеальный Тари, остался в прошлом, почти лишенный воздуха для жизни. Этот, живой и опасный, стоял, готовый разорвать путы благоразумия и уничтожить слабую жертву ненависти. И внезапно, сам не понимая силы слов, девушка закричала:

- Ну, что смотришь? Сожри меня, если тебе так хочется! - Рот Анны искривился в звериной усмешке отчаяния, глаза возбужденно вспыхнули. - Ты - самое настоящее ничтожество, которое я когда-либо встречала! Слышишь, я презираю тебя! Презираю!

Тари, точно пронзенный в самое сердце, отступил, схватился за ограду и, не моргая, уставился на подругу, точно перед ним явился сам дьявол. Ком застрял в его горле, а руки почти онемели.

- Ты... ты... - Лепетали уста. - Ты стала другой... Ты стала такой же, как и он!

- Ты просто спятил! - девушка сдвинула брови. - Идиот!

Она смущенно огляделась и внезапно бросилась бежать, как перепуганный заяц, почуявший опасность. Лишь зеленая юбочка металась из стороны в сторону.

Тари издевательски расхохотался вслед и, сунув два пальца в рот, оглушительно громко свистнул.

- Катись ко вссем чертям! - Заорал он, бессильно опускаясь на ступени и закидывая голову, так как из носа его хлестала кровь.

6

Пещера дракона - это иной мир, совсем не похожий на города, деревни, храмы и монастыри. Пещера дракона - совершенство воображения, на которое способны лишь чудовища, если у них, конечно, есть гений искусства и способности воплощать в реальность самые смелые задумки. Среди хаоса людских построек, дом в глубине горы напоминал бесконечный лабиринт огромных залов с потолками, уходящими во мрак и преходами сплошь выложенными драгоценными камнями. Могло почудиться, что здесь никто не обитал по крайней мере несколько столетий; блеклый свет колебался на гладких стенах, иногда из темноты вылетали стаи летучих мышей, иногда печать вечности выплывала из небытия линиями рисунков, оставленных когтями дракона.

Сюда, в полной тишине холода - сюда ступила нога девушки, не ведающей об истинном смысле похищения. Черные глаза не смотрели - впитывали, тонкие руки не дотрагивались - осязали, нос не вдыхал - запоминал.

Дракон застыл позади, у самого входа, вслушиваясь в движения природы, и его огромные крылья, сложенные на спине, не вздрагивали, заставляя ветер зябкостью вонзаться в беззащитную фигуру гостьи, отвернувшейся и забывшей, какую опасность таит громадная тень, что уже почти заслонила свет солнца. Дракон видел перед собой жалкое существо в плохой одежде. Существо не ведало страха, не испытывало жажды удовольствий. Существо запрокинуло голову во мрак и покачивалось, как тростинка на краю бездны.

Таран склонился к девушке, которая сразу коснулась его щеки пальцами, и спросил:

- Ты видела что-нибудь подобное в этом мире?

- Нет, но это кажется миражом. - Глаза гостьи восхищенно сщурились, рот приоткрылся. - Теперь я знаю, что есть дракон... Дракон...

- Мы слушаем... - Улыбнулся старший брат, обнажая острые зубы, каждый из которых был пальцем Эллины. - Что по-твоему мы?

Девушка вздрогнула и потупилась, словно вспомнив, с кем разговаривает. Казалось, страх и любопытство разделили надвое чуткую к переменам натуру. В этот миг с ней вряд ли могла добиться толка любая из голов. Сжатая в тиски безысходности, Эллина заговорила вновь, внезапно осознав близость смерти и возможность поведать о все судьбе чудовищу, пусть даже и проклятому людьми, но способному понимать язык человека.

- Я родилась двадцать три года назад, в конце зимы, - начала она, закрыв глаза от ужаса. - Рождение - начало всех несчастий.

Тит и Ван навострили уши.

- Есть деревушка близ большого города, родина... моя никчемная родина. В ней длится ночь моего безумия перед человеческим варварством. Там претворяются законы подлости, законы разбоя... Знаете, я уже родилась несвободной... - Эллина вздрогнула от прикосновнеия Тарана и обернулась к сказочному чудовищу: черные пронзительные глаза смотрели на нее, подобные двум пропастям, в которых отражения - это бесконечные коридоры, удаляющиеся в небытие.

- Мы знаем слишком много о власти, которая позволяет иным владеть телами слабых. - Повелительный тон старшего брата настораживал, и заметивший гипнотическое воздействие произнесенного Тит кинулся к любимой на помощь, но был остановлен головой Вана, который обвил гибкую шею и потянул прочь со словами:

- Это не наше дело! Молчи! Ты что, не видишь, Таран вошел в раж! Считай, что девчонка на краю... Да и нам может не поздоровиться, если вмешаемся.

-Нет, нет! Он же уничтожит ее! - Младший брат метался из стороны в сторону, пытаясь вырваться из петли брата. Глаза его наполнились слезами, как наполняются водой горные ложбины весной.

Немыслимо, невероятно, что понимающий все земные печали, Таран не уразумел его чувства к Эллине, захотел сделать ее подвластной своей воле. Как же он мог? Страстное желание остановить зло под усмиряющий шепот Вана сменилось опатией, в голове кружилось лишь одно: "Потерял! Навсегда потерял! Раба дракона и больше никто. Вот кем он ее сделает!"

Таран же смотрел в глубь девушки, слой за слоем снимались преграды, разделяя истинное и ложное. Эллина отступила от проклятого чудовища, не отводя взгляда и через силу прошептала:

-Насколько надо быть близким к варварству, чтобы также использовать чужую слабость. С вышины роста ты не имеешь лада с братьями, ты можешь только презирать и лгать... Лживая сила в личине убийцы.

- Как мало ты о нас знаешь! - Таран усмехнулся. - Да, мы ценим силу, но сила эта близка к природе, а не к хаосу людей! - Он замолчал, задетый пониманием разлаженности меж братьями, как единым существом. - Дракон - есть высшая точка природы!

- Всего лишь точка?! - иронично заметила собеседница. - А я-то думала, что ты предложишь другой вариант, более уместный. Что есть высшее без низшего? Лишь хаос! Хаос, который считает этот мир собственностью и забывает о том, что будь он даже Богом, ему не обозреть...

- Ты говоришь о людях и судишь обо всем, как о людях. - Глаза Тарана, темные колодцы, чуть сверкнули и улыбнулись, поддавшись какому-то воспоминанию. - Когда-то один из нас, драконов, сошел в ваш хаос. Скажу яснее, он был решительно убежден в разумности людей и хотел помочь им в понимании природы, ведь человек тщедушен и мал. Встреча с непознанным щекочет нервы, заставляет учащенно биться сердце, как перед свиданием с возлюбленной. Но, увы, надежды часто не оправдывают радужных красок. Дракон увидел хаос, да и как назовешь то, чем живете вы, люди? Редкое качество любви и то мизерно, если его не питают деньги, а уж о сострадании мне нечего говорить... - Прорычала старшая голова.

Эллина вздрогнула, словно тонкая плеть ударила ее по ногам; Тит ощутил, как туман заволакивает глаза жертвы брата, продолжавшего свою речь:

- Ты сказала, что существует и то, и другое среди вас, а веришь ли ты сама в подобную глупость?

Девушка опустила голову, сжала руки в кулачки, словно пыталась удержать внутри тайфун возмущения и страха - вдруг дракон говорит правду.

- Если бы вы дали мне шанс доказать... Если бы я могла победить злобу, власть и глупость... - тяжелое дыхание и прерывистость речи выражали готовность защитить духовность, и Таран оценил юношеский максимализм, как ценит старик дитя, вдруг начавшее шалить.

-Н-да! - протянула старшая голова. - И что бы ты взяла себе в подруку для победы?

-Любовь, знание и... - Эллина запнулась, не находя противоядие на власть, а жестокая голова собеседника потянулась ближе и иронично шепнула в самое ухо:

- Анархию, не так ли?

- Нет... я не знаю, - призналась девушка с отчаянием. - Власть нигде и никогда не истребить. Безумие то, что мы сами породили подобное чудовище.

Таран восхищенно и одновременно злорадно усмехнулся:

- Меня преследует мысль, что ты не просто бедная крестьянка. Нет, ты не крестьянка. Ты лгала о своем происхождении. А люди на берегу, которые гнались за тобой и хотели убить, кто они? Уж не вассалы ли твоих родителей, заподозривших неладное или увидевших порок в нежной дочери?

- Вы перстом указали в небо!

- Небо велико и многое ведает о деяниях своих творений... - Старший брат наставительно выдержал паузу. - Мы дадим тебе шанс выиграть, но бороться ты будешь иначе. У тебя будет власть, злоба, глупость... Тебе придется убивать их в двойной оболочке.

-Таран, я умоляю тебя! - Прошептал Тит. - Почему ты?..

- Заткинись! - Ван поморщился от омерзения. - Мы лучше тебя знаем, как поступать.

-Не соглашайся, Эллина! - Уже закричал младший брат. - Ни за что не соглашайся!

- Я готова бороться... - Вздрогула девушка. - Готова, потому что нет ничего лучше истины, а она мне сейчас неизвестна.

- Спасибо, мы испытываем особое удовольствие от твоего согласия. - Таран гордо поднял голову. - Итак, битва началась.

7

Я перелистывал книгу, останавливаясь на тех или иных моментах, которые, по моему мнению, могли заинтересовать Анну, что склонилась поближе и нависала над моими коленями, как гибкая змейка перед прыжком. До сих пор я не мог поверить, что девушка здесь, у меня дома, сидит на диване в гостиной и совершенно спокойно терпит близость человека, ей незнакомого. Черные ресницы гостьи изредка вздрагивали, скрывая глаза, бегающие по строчкам следом за моим чтением (издание 17 века). И в этой идиллии я боялся упустить какой-то жест или взгляд, выдавший бы ее волнение. Сегодня Анна позвонила мне! Знаете, какой удар молнии поражает, если внезапно существо, казалось, тебе недоступно, появляется из ниоткуда и предлагает вновь увидеться и поболтать. Невидимое притяжение, непонятное даже мне, соединило два разума.

- Что-нибудь случилось? - Спросил я, слыша ее дрожащий голос в такой поздний час.

- О нет, но мне нужна ваша поддержка, - тихий шепот срывался и дребезжал, точно от слез.

- Где ты сейчас? - я прислушалсяк завыванию ветра в трубке. Острое чувство отеческой тревоги захлестнуло меня до глубины души.

- В автомате, на набережной... - Гул проехавшей машины почти заглушил хриплый голос.

- Тебя забрать оттуда?

- Пожалуйста, - это единственное слово решило все: Анна действительно плакала.

Когда я подъехал к мосту и увидел свою лисичку, стоящую на мостовой в темноте, сжатую в комок, то подумал, что самая простая боль незаслуженно обременяет Анну своими печалями.

- Садись же! - я распахнул дверцу, и на мгновенье огонек в салоне осветил одинокую фигуру: в бежевых брюках и льняной кофточке навыпуск, с распущенными волосами, малышка скорее походила на потерявшегося зверька, чем на взрослую леди, до того ее наряд обнаруживал беззащитность к жизни. Девушка забралась на заднее сиденье. Она дрожала, и было непонятно - от холода ли это или от нервного перевозбуждения? Так или иначе, я не посмел спросить, и машина медленно тронулась с места, освещая практически пустую дорогу далеко впереди себя. Тогда не возникало желания расспрашивать, советовать - Анна мучила мое сознание невыразимой тоской по прошлому, по тому, что затерялось и, наверное, никогда не возродится. Глупо и бессмыслено лелеять иссохшую надежду - все равно, что вынашиать в чреве мертвого ребенка.

Да, моя гостья сидела на диване, напившись чая и съев тоненький кусочек хлеба. Она задержала рукой одну из литографий, на которой изображался красный крест в тяжелом убранстве и распростертое внизу тело убитого дракона, и прервала мое чтение.

- Неужели и вправду люди, которые жили тогда, не изменились настолько, что?.. - Глаза Анны заблестели слезами.

Я непонимающе посмотрел на девушку, даже не пытаясь вникнуть в значение слов. Если захочет, сама скажет.

- Меня охватывает жудкая зависть перед хорошо одетыми девушками, перед идеальными чертами лица. Я сознаю, что несовершенна, что не могу купить понравившуюся вещь, и эти низкие побуждения вылезают внезапно из-за самых прекрасных духовных качеств.

Анна облокотилась на мягкую спинку дивана, запрокинув голову.

- Признаться вам честно? Знаете, что со мной произошло? - последовала короткая пауза, за которую сотня вариантов пронеслась у меня в голвое. - Я провалила экзамен, с треском провалила... И еще куча неприятностей! Просто черная полоса невезения!

- Как же... - Я оборвался и взял руку гостьи в свою. Глаза наши встретились на короткое мгновенье, подарив искренность, способную оживить. Но чувства так и остались взглядом.

- Придется ехать домой, - Анна поднялась и вновь присела на край дивана. Щеки ее полыхали, как в огне, и лихорадочные движенья выдавали нечто большее, чем обычную огорченность или волнение. Я сидел не шелохнувшись.

- Ты действительно сказала мне правду?

- Да, то есть нет! Разве это важно?

- Пожалуй, важно! - Серьезно кивнул я, относительно понимая бессмысленность нашего диалога. Черные, вытянутые глаза Анны изучали меня как-то по-новому. Она рассматривала каждую четрочку, чем пугала и одновременно влекла бессознательную часть ума. И комната, которая служила для дорогих вещей, теперь стала лишь декорацией сцене молчания, которое, пожалуй, и стало мне одновременно приговором и оправданием.

- Моя мама пригласила вас на ужин завтра, - девушка сглотнула, и комок пробежал вниз по ее шее, как пузырек на поверхности воды.

- Позволь поинтересоваться зачем? - Я встал и подошел к окну, чтобы скрыть от гостьи странное волненье.

- Вы мой отец.

Сердце мое учащенно забилось. Казалось, эхо откликнулось шепоту Анны. Я обернулся:

- Отец?! Почему ты решила, что я твой отец? - Возмущение и одновременно ликование душили меня. Большей сумасшедшей фантазии я не слышал давно. Конечно, Анна похожа на меня, и я беспорно мог бы согласиться с этой выдумкой, будь у меня на то основания. Да, я мог согласиться ради смешной развязки, ради щекотания нервишек... Но я одновременно желал иметь хоть малейшую власть над ее жизнью, но не таким же легким и дурацким образом, как будто я нахожусь в роли убежавшего от своих обязанностей мерзавца, теперь внезапно переменившегося и готового на все ради прощения повзрослевшего чада.

Анна протянула мне карточку на раскрытой ладони, которую я не замедлил взять. Фигура мужчины на фоне католической церкви, в сером пиджаке и брюках, уже седеющего, не спорю, принадлежала мне. Но, право, тот, кто имел к снимку отношение, не был женщиной. Сильная грусть захлестнула меня, выталкивая наружу непосильный груз ушедшего. О сколько мне еще придется испытать?

- Откуда она у тебя? - Я не надеялся, что услышу ответ хоть сколько-нибудь вразумительный и объясняющий. Анна потупилась, дергая пуговку на блузке и глотая слезы, отчего мне становилось совсем неловко.

- Ну хорошо, - вновь начал я уже совсем мягко. - Я твой отец...

Анна разрыдалась, сотрясаясь всем телом, скорчившись, как высохшая ветвь, что ранит саму себя. Голова ее почти касалась колен, несколько крупных капель упали на брюки, оставляя расплывчатые пятна. Если честно, то я не знал, что теперь делать: броситься ли ее успокаивать, молча наблюдать за сценой горя и шока, бежать прочь подальше от самого себя? Ничего существенного не умоляло меня, даже казалось - ведь в действительности все это сон, глубокий сон, из которого никак не вырваться.

Я сходил на кухню, принес воды и две таблетки успокоительного: Анна оставалась в той же позе, но плечи ее не сотрясались, и что-то от статуи появилось в отчужденном замирании еще детской, но одновременно взрослой фигурки.

- Вы не сказали мне сразу. - Хриплый упрек вырвался вместе со вздохом, едва я протянул стакан и таблетки. - Как вы могли?..

- По-твоему я должен был при первой встрече упасть на колени, молить прощения? - Сердце мое билось ровно и уверенно. - В третий раз я вижу тебя, и этот третий раз все портит. Анна, что толку спорить через столько лет. Ты лучше ответь, хочешь быть мне дочерью или тешишь свое ущемленное самолюбие?

Моя гостья выпрямилась и подняла опухшие глаза:

- Хочу! - Сказала она с отчаянной решимостью. Я улыбнулся в ответ и громко захохотал про себя в предверии пророческого будущего.

8

Увидеть Тари здесь, в Москве, вдали от того солнечного образа в красках золотого берега и бесконечного голубого неба, среди грязных улиц, сугробов и серых зданий было выше сил Анн. Она смотрела в сощуренные глаза юноши, не осознавая до конца произошедшее, глубоко пронзенная своими чувствами от его невероятного появления. Каждый день после чудесного лета, после теплых и безмятежных дней, которые заполнились любовью и пониманием, два месяца в Москве выжали девушку, как лимон, ввергнув в круговорот привычных забот. Она боялась каждого дня, каждого часа, проведенного на земле вдали от поднебесного мечтанья о нереальных и наивных фантазиях.

Все было плохо. Мать выбивалась из сил, пытаясь свести концы с концами. В доме стояла постоянная ругань. Школа опостылела нудностью и скудостью общения, домашние заботы съедали время, которое хотелось потратить на рисование, и Анн только и делала, что учила, стирала, готовила, убиралась... День за днем! Каждый день - мрачный и скудный... Порою, прошлое воспаление легких, повлекшее эту чудесную поездку по вызову тети в Италию и посоветованное врачами, казалось ей лишь безмятежным сном, навеянным одиночеством жизни, и потому вспоминать его было сладко приятно...

В памяти возникал Тари, вокруг плескалась пеной вода океана. Его сладкие губы касались соленых губ Анн. Что же было после того утра в радуге объятий? Наваждение... Она вспомнила шоколадные плечи с неистово бьющейся жилкой, по которой стекала вода, сапфировые льдинки глаз, полуоткрытые губы самого сочного оттенка. А после ничего не происходило. Они были рядом, словно связанные невидимой нитью проскользнувшего безумия...

Конечно, Анн не смела послать Тари письмо, хоть и знала адрес, да и он не писал, видимо, считая любовь обычным приключением, милым, ни к чему не обязывающим приключением.

И вот теперь, стоя посреди двора в темном искуственном полушубке и в пушистой шерстяной шапке с бумбонами, с выбившейся челкой, в коротких дешевых сапожках и рейтузах, Анн чувствовала, как медленно врастает в холодную зимнюю жижу дороги. Она смотрела в глаза знакомому незнакомцу, кутающемуся в дубленку и застенчиво улыбающемуся.

- Привет! - Сказали его губы мягко.

- О Тари! - Девушка отступила в нерешительности и тотчас бросилась в объятия. - Неужели ты? Но как? Как ты оказался здесь, у нас? Боже мой! - Громкие восклицанья, казалось, не имели конца и волнами отдавались по всему двору громким эхом.

- Я поступил в институт... Но самое главное, что я здесь, и я приехал к тебе.

Тари еще крепче обнял девушку, как драгоценность прижимая к груди и испытывая райское наслаждение от обретения той, что заставила его пойти на самый необдуманный поступок.

- Помнишь, я говорил, что мы еще увидимся. Мы предназначены друг для друга, и не в моих силах было отказаться от наивысшего дара, которым наделила нас, смертных, природа... - Голубые озера глаз потемнели от страсти, - Там, на берегу, в солнце, когда ты плакала, разбросав свои рисунки, и рассказывала о матери, которой не нужна, и про ее мужчин, что ты практически одна... Я сначала подумал, что такое открывают лишь человеку, мало знакомому и неспособному причинить боль. Но твоя боль, твое страдание в моей южной стране, где все так просто и где я получаю то, что захочу, стала чем-то непостижимым. Твое лицо, твои волосы, губы, глаза... Анн, я был глуп, что не спросил у твоей тетки. Плещущая здоровьем девушка оказывается тяжело болела, жила на содержании у сердобольной родственницы.

- Зачем ты мне это говоришь?

- Чтобы ты поняла - я нуждаюсь в тебе больше, чем ожидал, и не могу предоставить судьбе искалечить мою Анн...

- О Боже! - Внезапно девушка потянула Тари за рукав. - Пойдем в дом, не следует стоять здесь, на ветру, мы должны поговорить обо всем, я объясню... Все преувеличено, милый мой. Я вовсе не жертва.

Они поднимались на четвертый этаж в неловком молчании. Юноша улавливал невольную дрожь подруги, не понимавшей, почему Тари приехал. "О если бы ты знала, как тяжело принимать решение и ждать последствий, даже не надеясь на успех. Что случилось бы со мной без пресловутого дара, который я задушил на столько лет. Но ты появилась. Ты расплатишься передо мной тем, что я так и не узнал тогда", - Тари встал за спиной Анн, которая искала ключи во внутреннем кармане.

- Ты живешь здесь? - Юноша с презрением оглядывался, изучая убогость облупившихся и исписанных стен, желтоватые подтеки на потолке, мутные окна, выходившие на грязный двор.

- Я привыкла, - мягко отмахнулась смущенная девушка, жестом предлагая гостю войти в квартиру.

- В таком случае ты могла привыкнуть и к худшему, - юноша повесил дубленку на замысловатый крючок и помог Анн избавиться от шубы. - Ты не сердишься за мою, скажем, слишком резкую откровенность?

- Нет, что ты! Будешь пить кофе или чай?

Она внезапно замерла, уставившись в глубину комнаты с тоской и разочарованием. А Тари тотчас увидел женщину, что облокотилась на косяк. Что же мать не была похожа на Анн ни внешностью, ни грубоватыми движениями - маленькая блондинка с круглым лицом, иссушенным бесконечными страданиями. Хозяйка дома плотно запахнулась в старый махровый халат и сунула руки в глубокие карманы, словно только что застала нечто выходящее за рамки приличия. Глаза ее превратились в злобных тварей.

- День добрый, - сразу поздоровался юноша и широко улыбнулся, обнажая свой восхитительный оскал. Анн же поднялась из согбенной позы, так и оставив неснятым сапог.

- Привет, ма! Познакомься, это мой друг Тимур! - Произнося явную ложь, девушка покраснела и покосилась на юношу в немой просьбе не выдавать ее.

Разъяренная дама в дверях коридора ступила вперед и внезапно прорычала почти глухим мужским баритоном:

- Значит вот чем ты занимаешься, когда я вкалываю на работе - ты сюда друзей водишь! Хороша, нечего сказать! Вместо того, чтобы помогать мне, она развлекается... Да вы посмотрите на них! Что уставились, глаза выкатили? Пошел вон отсюда! Я тебе говорю, мальчишка! Не слышишь?

Тари изогнул бровь в восторге от темперамента незнакомки и ухмыльнулся с присущей ему пошлостью. Но Анн явно было не до смеха.

- Мама, это же мой гость! - Возмущенно вскрикнула бедняжка, вся покраснев от глубокого потрясения.

- Да мне хоть сам президент, бестыжая твоя морда!

- Прошу тебя...

- Я уже сказала! Ничего не хочу слышать!

То, что произошло в следующие секунды, показалось непонятным даже Тари. Анн развернулась и, схватив полушубок, вылетела за дверь, не удосужившись даже вспомнить о госте, как минуту назад она окрестила юношу.

- Весьма эксцентрично, - протянул итальянец. - Прошу прощения за беспокойство, - он натянул куртку, бросил пронзительный взгляд напоследок и вышел.

Девушка сидела на ступеньках этажом ниже, склонив голову и беззвучно рыдая. "Жалкое зрелище, отвратительное," - первым побуждением Тари было пройти мимо, но он, вопреки разуму, опустился рядом и обнял Анн за плечи. Маленькая головка в ауре черных волос склонилась на грудь юноши.

- Что теперь? - тихо спросил он.

- Немного посижу, она отойдет, ты уйдешь. Все останется,как прежде, - иссохшим голосом вздохнула изгнанница. - Ты ни в чем не виноват.

- Вставай, пойдем со мной, - подняв рывком Анн на ноги, несостоявшийся гость повел ее вниз, через двор к шоссе, поддерживая крепкой надежной рукой, как раненую. "Тебе везет, дружок! - усмехнулся разум. - Разве не этого ты хотел? - Ты прав, но почему же мне тогда так тошно? Я испытываю искреннюю жалость, и мне действительно хочется помочь. Выбирай - то ли страсть, то ли месть...!"

Тари еще крепче прижал добычу к себе и проголосовал, надеясь остановить какую-нибудь машину. Голова его шла кругом от противоречий, но сердце настойчиво отвечало душе. На берегу моря все казалось проще. Но как он мог подпустить ее так близко, выбрав, вопреки злости, поцелуй, сладостный краткий миг которого пугал яркостью воспоминания?

И вот такси помчалось по холодным улицам. Юноша задумчиво следил за дорогой, а мысли его, подобно мельканию, гонимые воспоминаниями, пагубными, но неимоверно сладостными, крутили по спирали вверх-вниз. Заключался ли миг блаженства в физическом влечении или хотелось немного больше? Что крылось в черпной корбке, так прелестно склоненной? Анн плакала, опатично вжавшись в сидение, не замечая ничего вокруг. Она даже не сопротивлялась, когда Тари внес ее в широкий подъезд нового дома, когда закрыл дверь, поставив на пол огромного холла, совсем не схожего с узенькими коридорами многоэтажек.

Непослушными руками девушка пыталась расстегнуть шубку, но пальцы не слушались.

- Позволь мне, - Тари быстро избавился от верхней одежды, а потом опустился на колени и снял сапоги. - Проходи, теперь здесь моя обитель.

Если бы незванная гостья сразу осмотрела эту "обитель", то непременно удивилась бы. Большая уютная гостиная напоминала средневековье, невоздержанное и претензиозное - преобладали бордовые и золотые оттенки, бархат и шелк, дерево и бронза. Но неопытность Анн, ее доверчивость сразу откинули прочь сомнения. Видимо потому, девушка не задалась вопросом - кто же такой Тари? А просто расположилась на диване под чутким руководством хозяина и закрыла глаза, стыдясь недавней истерики.

- Может, задернуть шторы? Свет мешает, - шаги послышались близко-близко, и через мгновение Тари присел рядом. - Ты, наверное, голодна. У меня есть салат и курица. Подожди, - он погладил подругу по руке и вышел из комнаты. Только тогда Анн решилась оглядеться. В полутьме поблескивал хрусталь и серебрянные кубки, аккуратные ряды книг занимали большу часть странного, какой-то готической формы, шкафа. В углу царственно поблескивал новенький телевизор, в другом - стоял письменный стол, заваленный бумагами, из под которых выглядывал музыкальный центр, по полу разбросаны восточные подушки...

- Ты, я вижу, потихоньку осваиваешься, - юноша вошел с подносом. - Прошу, леди! Все должно быть съедено.

- Ты так быстро! - Анн рассеянно взглянула на угощение у себя на коленях и ощутила, как от голода сосет под ложечкой. - Спасибо!

- Я поставил чайник. Ты будешь чай или кофе? - Услужливо и в то же время по-деловому поинтересовался Тари.

- Я чувствую себя ужасно глупо, - промямлила девушка под нос.

- Иногда так случается. Не вижу ничего необычного, что должно тебя беспокоить. Воспринимай мир, как тебе того хочется, а не как хочется другим.

- Почему у меня всегда все шиворот-навыворот? - Анн взмахнула головой, словно пыталась избавиться от прошлого и посмотрела в голубые кристаллы глаз своего спасителя.

- Потому что ты слишком слаба и нуждаешься в поддержке.

Его улыбка пролилась бальзамом на сердце. "Вот человек, способный понимать слабости, - подумала девушка. - Яркий, как огонь, нежный, как солнце. Он воплощает в себе силу и опору. Не сним ли можно достичь умиротворения и покоя?" Да, несомненно, лишь ему Анн доверяла теперь свою жизнь.

9

Дракон наблюдал за Эллиной со стороны. Видел ли кто настолько близко, как внутренние качества выползают на поверхность, нахлебавшись вдоволь разврата? Как внешне привлекательные бабочки кладут яйца на лучшие листья? Так старшая голова подвергла крестьянку тяжелому испытанию пороками.

Сегодня девушка получила все. Один лишь знак дракона на гербе внушал страх и уважение вельможам. "Посланница дракона", - шептался народ. У нее - золото и власть, она под покровительством дракона. Пусть карает и милует, пусть берет с нас налоги, мы не перестанем лизать ее ноги, даже если она пнет нас ногой.

Сам король влюблен в прекрасную Эллину Верн, и она удостоена чести сидеть в его пристутствии. Нет конца и края достоинствам молодой леди... леди... леди... Это эхо неслось над землей! Славься, славься, леди, раздающая деньги и милующая бедняков. Да прибудет с тобой Господь, леди, берущая под крыло ученых, поэтов, праздных писак и просто бездельников... Сыпьтесь, лейтесь золотые монеты на головы голодной и бесконечной толпы. Пустьвоздвигаются храмы, жилища, цивилизация хлещет через край. Но что же ты можешь сама, Эллина?

Тит взирал на ухищрения братьев с упреком, и печаль его росла тем больше, чем меньше походила на прежний образ его любовь. Девушка старалась, видит Бог, помочь страждущим, но тем более множилось их число. Она боролась с бедностью, но тем упорнее надвигались на людей разварт и разбой. Она поднимала науку, но тем неохотнее трудились умы, получившие достаток. Она миловала, а спасались преступники.

Лежа на теплом солнце, тело дракона искрилось и переливалось, вбирая драгоценные лучи, но даже эта благодать не трогала младшую голову, что лежала на песке, вытянув шею и закрыв желтые, полные слез глаза, вслушиваясь в шум прибоя и ни о чем не думая. Мохнатые уши изредка взрагивали, как от неприятного звука, и тогда левый глаз приоткрывался на короткое мгновение. "Они сделали из любви фарс, лишили жизнь всякого смысла, - думал Тит с отчаянием. - Поистине братья мои мне не нужны, я не могу с ними, не желаю слышать их голосов. Меня тошнит от вечных ни к чему не ведущих споров, от нелепых пари, от идиотских полетов, скуки, жалости к самому себе за безграничное бессилие..."

Таран и Ван смотрели на далекий город и, хотя делали вид, что не замечают состояния брата, изнутри ощущали неприятный холодок. Старшая голова морщилась, сдвигала брови, криво ухмылялась и повторяла движения так быстро, что мимику нельзя было разгадать обычному человеку, но Ван находил ясным волнение Тарана.

- Он заболел! - Прогнусавил средний брат. - Во всем ты виноват! Надо думать о последствиях дурацких экспериментов!

Страший брат холодно воззрился на сразу присмиревшего Вана, глаза его метнули молнии.

- Заткнись, ублюдок. Мы думаем над положением.

- О, как мне все нравится! - С иронией процедила голова в ответ, верхняя челюсть обнажила ряд сверкающих белоснежных зубов, напоминающих острые ножи. - Что бы мы, как ты изволил выразиться, не делали, разум покинул нашу обитель. Мы просто все свихнулись на маленьком человеческом существе и торчим тут, как опьяневшие от страсти идиоты, ожидая появления королевы - вшивой девчонки, даже хуже... Теперь я понял, мои братья слишком эмоциональны!

- Что мы сказали? - Гордая голова Тарана вскинулась, нахохлилась, как петух перед боем.

- Я и теперь скажу, стоит этой маленькой стервочке здесь появиться, и я за себя не ручаюсь, понял?

Глаза старшей головы налились пугающей пустотой, в глубине которых сгущался мрак и ненависть. Он смотрел на Вана не отрываясь и издавая горловой звук, похожий на бульканье в кратере вулкана.

- На этот раз мы простим тебя, - прошипел Таран через минуту, - Но после пощады не жди. Ты понял?!

- Не сомневайся, я заткнусь, ты ведь у нас на правах старшего шута...

Разъяренный Таран кинулся на брата, но тот ловко увернулся и впился зубами в царственную шею старшей головы, совершенно не заботясь о последствиях. Импульс боли заставил дернуться все тело дракона, даже Тит слегка приподнял голову, но тотчас безвольно упал, даже не обратив внимания на клыбы пыли на дороге.

Около десяти всадников остановились вдали, и от них отделилась хрупкая фигура, которая побежала вниз по холму с жалкими вскриками.

- Что вы делаете? Боже, что же вы делаете?

- А! Пожаловала разбойница на место преступления, - громовой вопль Вана заставил дрожать землю. Его окровавленная пасть ненавистно сжалась. - Что тебе еще надо? Убить нас? Для этого ты притащила сюда столько народа?

Эллина, явившаяся на свидание в темном бархатном платье, отрицательно закаяала головой. Руки ее безвольно опустились, полные невысказанного отчаяния, кричали и молили только глаза.

- У него идет кровь, ты сошел с ума, Ван! - пробормотала девушка. - Я здесь для того, чтобы признать поражение, а не для убийства. - брови крестьянки сдвинулись. - Или ты мне не веришь?

- Варварка, - зашипел средний брат со злобой.

- Не слушай его, - Таран до этого времени находившийся в оцепенении, пришел в себя. - Он не в себе!

- Неправда! Он единственный честно выражает чувства ко мне, - замотала головой Эллина, не решаясь приблизиться, так как Ван уставился на нее. - Почему, почему каждый раз приходя к вам, я понимаю, что причина вашего расположения ко мне не в моем испытании, а в чем-то ином. Почему вы дарили богатство? Зачем разрешили попытатьсяя что-то изменить, заранее сознавая, у меня не полчится?

- В этом и была суть, - виновато улыбнулся ослабевший Таран. Кровь струйкой текла по шее. - Такова жизнь!

- Лучше не придумаешь, пытка на четверых! - Выдал Ван. - Жили бы эти люди сами по себе, а мы - сами по себе, и ничего не случилось бы...

- Вы хотите сказать, я виновата? - задохнулась Эллина. - Да я ночами теперь не сплю, когда думаю, чем закончится дурацкое пари?

- Велика потеря, - усмехнулся Ван. - Ты посмотри, на что мои братья похожи. Только идиотка не поймет причины.

- Ты заткнешься наконец! - Заорал Таран, распугивая всех прибрежных чаек.

- Да ну вас всех на самом деле, - сплюнул средний брат и отвернулся, явно не желая дальше продолжать разговор. Таран же склонился к девушке:

- Не бойся, мы забудем о нашем споре. Теперь тебя ничто не связывает?

- Но почему вы все эти годы молчали? Почему не сказали мне сразу? - черные глаза красавицы наполнились слезами счастья и облегчения. - О Таран, - и она обняла его за шею. - Сколько сомнений покинуло мои плечи! Я такая глупая. Теперь ясно, за что вы злились в прошлый раз.

- Наверное, - успокоительно подтвердил старший брат и с тревогой покосился на лежащего неподвижного Тита. Взгляд Эллины последовал за ним.

- Что с ним?

- Спит. Тит устал, - как можно спокойнее прошептал Таран. - Не будем ему мешать.

- Да, пожалуй, ты прав, - нерешительно теребя полы платья, девушка продолжила: - Понимаешь, случилось так... Ну, понимаешь, это так неожиданно, - глаза ее опустились, а щеки заалели. - В общем, король сделал мне предложение, и я в следующее воскресенье выхожу замуж. Мы больше не увидимся.

- Замуж? - Эхом отозвался страший брат, вздрогунл, потому что сознавал, как сейча плохо Титу. - Ты любишь короля?

Эллина заколебалась.

- Я не могу ответить, слишком тяжело. Впрочем, тебе можно. Понимаешь, Таран, я, наверное, такая же, как и все люди, - глупая, жадная, безнадежно безмозглая... Я должная выйти за него.

- Что же, выбор есть выбор. Надеюсь, ты не пожалеешь! - страшая голова качнулась в сторону, улыбнулась и подняла глаза к ясному безоблачному небу, чтобы спросить у него, почему...

- Пожалуй, мне пора, - вздохнула Эллина. - До свидания, Таран. Ван, прости меня и прощай.

- Не говори необдуманных фраз, еще все впереди. - Не поворачивая головы, средний брат выразил одной энтонацией презрение и ненависть. Его когда-то веселые голубые глаза заледенели и предвещали самое неприятное. На пасти выступила слюна.

- Нам дествительно необходимо задуматься, - мягко подтвердила Эллина, шагнув к Титу навстречу.

Девушка опустилась на песок перед головой младшего брата, провела тоненькой рукой по изгибу лба, потеребила за пушистым ушком спящего.

- Что ты знаешь обо мне, Ван? Ничего не знаешь... - шепнула она, боясь разбудить юного Тита, - ни обо мне, ни о чувстве вины, ни о страданиях.

- В твоих устах все просто и доходчиво. Ты, конечно же, жертва, а мы жестокие и бесспринципные...

- Я имела в виду иное, - возмущенно взмахнула руками Эллина. - Ты, Ван, никогда не скрывал негодования, что я длизка с твоими братьями, но сейчас, когда вы останетесь одни, когда и мне плохо, зачем делать еще больнее? - слезы выступили заволокли окружающий берег. - Я очень привязалась к Титу и Тарану.

- Да замолчишь ты наконец? - Зарычал средний брат, вплотную приближаясь к многоговорливой нахалке. - Я ненавижу тебя, слышишь! И я обязательно отомщу.

Эллина внезапно разрыдалась, не в силах ответить с такой же страстью. Плечи ее сотрясались, подобно тому, как дрожит огонь на ветру. Склоненная голова с прижатыми к лицу ладонями отвечала такту беззащитной боли и неизбежности - теперь она вновь была прежней крестьянкой, встретившей чудовище на своем пути. Той, которой никто не поможет в беде, никто не прижмет к израненному сердцу. и все трое братьев чувствовали, что происходит не просто миг расставанья, а магическое действо, которое давным-давно погубило белого дракона, который столкнулся с человеческим существом.

10

Я видел в жизни много: страхи людей, их суету, их таланты, недостатки, убожество. Я касался руками невероятного, воздвигал стены и строил мосты, соединяющие прошлое и будущее, хранил воспоминания и предсказывал будущее. Я мог абсолютно все, что не умеют и не могут придумать люди, и испробовал и яды, и нектраы, чтобы до конца познать постичь человеческое существо, но так и не почувствовал себя им. Что делать? В толпе ли, в одиночестве ли, никто не лишил меня гнетущего равнодушия и тоски, когда взгляд поднимается к небу. Огромный мир казался маленьким и убогим в ханжестве, в вечном хаосе людей.

Сегодня я стал отцом Анны, но вряд ли испытывал удовлетворение, хоть сколько радующее сердце. Сегодня я все еще ждал чуда, которое, вероятнее, никогда не произойдет и леелял себя пустыми надеждами.

Мы поднимались по лестнице, преодолевая пролеты, в напряженном молчании перед предстоящей встречей и последующим разоблачением: ведь Анна ошиблась в выводах о родстве. Но пусть несколько счастливых минут потешится милой и такой наивной надеждой. Даже самое желанное может оказаться отвратительным и утратить былую красоту и привлекательность.

Но о чем это я собственно? Jтвечу честно: мне стало жалко девушку настолько, что хотелось на время подарить надежду, пусть даже после последуют слезы и обвинения в моей нечестности.

- Пришли, - Анна взглянула на меня, будто спрашивая, готов ли я к встрече с неизвестностью и, приняв утвердительный кивок, нажала на звонок, отразившийся в голове гулом колоколов. во время пожара.

Голова пылала от напряжения, сердце заколотилось. Увидеть мать... Женщину, о которой раньше не слышал. Настоящее сумасшествие!

- Не волнуйся! - ее рука крепко сжала мою, и в этот миг дверь распахнулась.

На пороге в черных брюках и рубашке с коротким рукавом стоял... Тари, весело и гостеприимно улыбаясь. Хитрые глаза его скользнули с Анны на меня, весело сощурились и таинственно потемнели на одно короткое мгновение. "Здравствуй, - сказал я про себя, - давно не виделись, дружище!"

- Привет, Анн, да ты, я вижу, с гостем. Вечер добрый, мистер Монс. Давно в Москве? - Тари отступил, пропуская нас в кваритру и закрывая дверь. - Твоя мама побежала за вином, ждала вас немного позже. Она пригласила и меня на праздник. Надеюсь, ты не возражаешь? - насмешливо спросил юноша и вновь посмотрел на меня с затаенной злобой. - Или гость не хочет?

- Почему ты всегда поясничаешь? - устало вздохнула девушка, дергая меня за рукав пиджака. - Делай, как знаешь. Но я думала, ты понял, что мы слишком разные.

- Я хочу исправить отшибки, - приподнял брови Тари, идя следом. Он уселся за накрытый стол, а я расположился на диване, раскинул руки в стороны и огляделся: выцветшие занавески, старый шкаф с книгами, пожелтевший потолок. Давно ремонта не делали.

Ох уж мне эти разборки и бури в стакане, расставания на век, чувства и прочие глупости! Но Анна смутилась, примостилась рядышком - совсем как маленькая птичка, что боится кота. Смотрела и моргала... Моргала... Безумие!

- Насколько я понимаю, ты намереваешься испортить нам вечер, вот и все твои замыслы, Тари, - шепнула Анна скованно.

- Давайте отложим выяснения отношений, - попросил я и улыбнулся юноше. - Ты согласен, Тари?

- Вполне.

-Ну и чудесно.Позволь поинтересоваться, у тебя действительно такое имя? Не припомню подобного, хотя бывал и в Италии, и в других странах Европы. Имя твое - жаркое и бушующее, - страясь не обращать внимания на напряжение, повисшее в воздухе, я старательно проявлял интерес к тому, что меня, в сущности, не волновало. - Или Анна зовет тебя так исключительно из-за исключительных свойств характера?

- К моей радости, имя настоящее, но мать Анн до сих пор считает меня Тимуром, и я не возражаю, - юноша вольготно развалился в кресле, положил сильные руки расслабленно на подлоктоники, одну ногу закинул на другую. - Анн - чудесная девочка, - продолжил он, - только очень эмоциональная. Она злится на меня за что-то, а говорить не желает. Вот я и не знаю,как поступить.

- Не смеши, хватит врать! - Анна вскочила и вышла из комнаты, на ходу небрежно бросив: - Пойду, посмотрю, что приготовлено, чайник поставлю, а то я сейчас взорвусь.

Тари засмеялся:

- Смешная она! Не находишь?

- Какая разница, - я пожал плечами.

- Стены что бумага, - отозвался юноша и подмигнул мне. - Чудесный вечер, словно придуман для того, чтобы придаться воспоминаниям.

- Слишком рано, - мягко, но твердо отозвался я.

Намного позже, воссоздавая короткий диалог, я не мог отделаться от недосказанности и горечи наших жестов, нашей муки и нашей похожести. Новый Тари понимал и движение моих бровей, и кривоватую ухмылку уставшего одинокого волка. Может быть, время многое изменило, но оно не отдалило воспоминания, не лишило нас связи. Анна, бедняжка, зачем ты соеденила несоединяемое?

Следующие несколько часов как-то стердись из тайников мозга, утратив всякий смысл. Помню немногое. Как пришла мать девушки, как кинулась ко мне на шею, как говорила какие-то глупости о любви, жизни и о рождении дочери. Слезы все время текли из глаз стареющей незнакомки. Она гладила мои волосы, прижималась близко и повторяла: "Как хорошо, что ты нашел меня и Анну. Как хорошо, что я вновь увидела тебя".

Никогда раньше я не ощущал себя настолкьо дешевым мошенником и не стыдился содеянного, но нынешнее состояние превосходило все мыслимые ожидания. Даже холодные глаза Тари говорили: "Испробуй! Теперь ты отец той, которую когда-то безумно любил и из-за которой все разрушилось". Я подавлял дрожь. Желтоватый потолок кружился, и вновь приходили проклятые картинки прошлого, наполненные скитаниями и жаждой найти выход из кошмара. Какое я имел право винить Анну? Она не отвечает за судьбу, а случайность, толкающая разум и душу в ад отчаяния.

Сегодня малодушная, пропитанная фальшью пьеса еще имела смысл, но завтра... Завтра я снова цинично посмотрю на вещи, потому что желание получить свободу выше справедливости и мелочей людских разочарований. Мне ничего не стоило сыграть роль, научиться воссоздавать несуществующее прошлое и плакать о мистическом вальсе непроисходившей любви. Женщина, с седыми прядями в золоте волос, положила мне голову на плечо и закрыла глаза. А мир, созданный воображением, ожил, приобретая реальные краски - я стал частью жизни Анны.

Не помню, когда Тари и новоявленная дочь вышли в кухню. Их разговор не долетал до слуха очень долго, но окончание его не сулило роз. Анна что-то прокричала и выбежала в коридор. Она тяжело дышала и шмыгала носом, пытаясь успокоиться под разгенванный монолог гостя:

- Это твой последний шанс сохранить отношения... Надеюсь твои слова - лишь гордость, а не убежденность.

- Послушай, мне безумно жаль тебя, - тихо, но достаточно внятно выговорила Анна, - ты не ведаешь, что творишь...

- Наверное, нам действительно не о чем говорить, - рыкнул юноша.

- Думаю, да! Ну а как любовь? - молящие интонации заставили меня насторожиться и прислушаться к происходившему.

-???

Через мгновенье дверь хлопнула и наступила тишина, плачущая тишина, в которую ринулись я и мать. Женщина первая опустилась к склонившей голову девушке, что сидела на тумбе. Ни вздоха, ни рыдания - напряженное, сжатое в комок тело. Руки Анны непроизвольно сцепились в побелевший цветок, волосы черной волной закрывали лицо. Но я и без того представлял лишенное смысла мертвенно бледное, испуганное и неуверенное его выражение.

- Я здесь, я с тобой, - седеющая блондинка с тревогой коснулась дочери. - Пойдем в комнату. Пойдем, мое солнышко! - она подняла Анну и провела мимо в гостиную, сделав знак не оставлять их в эту минуту. Я не возражал. Что может быть тяжелее, когда кто-то, кого ты любишь, теряет прекрасную ауру и становится чудовищем? Небо - свидетель, каждый из мужчин в чем-то чудовище, и не потому, что он это понимает. Просто природа позаботилась нас стремиться к желаемому, не замечая, на чьей стороне истина. Лишь немногие способны признаться в недостатке да и то лишь при ркайней необходимости, желая получить выгоды или избежать неприятностей.

Я видел горечь разочарования в глазах Анны, казалось, уже успокоившейся и вернувшейся в нормальное расположение духа. Попытка помочь и утешить не привела бы ни к чему хорошему; девушка совершила одну из главных ошибок для женщины - выбрала! Не даром жестокий и беспокойный мир забирает лучшие побуждения, выстилая ими дорогу в ад. Увы, наивность близка к лупости. Увы, розовые очки юности - прекрасная добыча для лжи и всех тех мерзостей, что лишают нас радости существования. Милое, славное дитя Анна, почему так лучезарны твои глаза. Как жаль, что нельзя помочь. Я не могу вмешиваться.

С черным осадком покидал я гостеприимный дом тем поздним вечером. В темноте обшарпанные стены не казались уже такими ужасными, а лунное сияние придало лестнице видимость средневековой башни. Небо бездонным колодцем влекло в полет, где я мог наконец переделать печаль в холодный скрежет разума. Жизнь, насколько прекрасной ни казалась, не имела ни смысла, ни значения. Что есть осознание и желание вознестись ввысь, расправив крылья, так схожие с призрачной дымкой тумана? Свобода во всем: в мысли, в движении, в выборе. То, чего лишена Анна. А ведь она, верно, сама не понимает, как безумно любит Тари... Конечно, не следует судить состояние женщины, какой бы маленькой она ни была. Я бессилен - настолько слаб и опустошен, настолько уничтожен, что полон лишь жестокости и разочарования.

Выходя на улицу, я остановился, вглядываясь в ночь и чувствуя трепетную дрожь вокруг - то неуловимое колебание , перед которым содрагаются разумные существа и которое необъяснимо. Тари ждал у подъезда на лестнице. Он не смотрел в мою сторону, а преспокойно курил, наверное, десятую сигарету, от огонька которой вился сизо-голубой дымок. Но вот светлый профиль и волнистая грива волос заколебались, и ко мне повернулся знакомый дьяволенок.

- Чудесный вечер, - с хрипотцой подобострастия заметил Тари.

Я пожал плечами и начал спускаться вниз, сунув руки в краманы и слыша шаги за спиной.

- Глупо себя ведешь. Она - всего лишь ребенок. - Ключ щелкнул в замке машины, я распахнул дверцу перед юношей, и тот беспрекословно скользнул внутрь, издав вздох облегчения.

- Поверишь ли, я чуть не выдал себя у Выставочного зала, - улыбнулся он.

- Знаю, - коротко кивнул я, пристегивая ремень безопасности. - Значит все эти годы ты провел в Италии?

- Не толкьо... Последние годы, скажем так. С моей внешностью не слишком потянешь на взрослого мужчину. Я нахожусь как бы под опекой. - С насмешливой интонацией сообщил мой попутчик, глубоко откидываясь на сидении и вытягивая ноги.

Сейчас, глядя на Тари, мне думалось о многом, в частности, о самом страшном. Прошло столько времени, и сегодня, сейчас, что мы можем сказать друг другу? Одно - жажда быть вместе, другое - суметь быть вместе!

- Ты бледен, сильно изменился, - услышал я голос юноши. Он глубоко вздохнул: - Бред... Я не в своей тарелке, ищу слова, а сказать нечего. Больно...

- Не то слово, - подтвердил я.

Дорога дрожала и сверкала, гоня нас вперед.

- С чего бы тогда нам начать? - натянуто спросил Тари.

- Смотря что ты хочешь получить от нашего внезапного "свидания" и какую цель преследуешь.

- Резонно, братец! Вот именно, что цель, - он криво усмехнулся, лицо исказилось непроизвольной злобой. - Какую цель поставил, то и получил... Я вижу тебя, - он сцепил пальцы рук вокруг колен и задрожал, как в лихорадке.

Можно было подумать о слабых нервах, но мне-то знакома каждая черточка, каждое изменение настроений. Он боялся - боялся, что я изменился, что уже забыл прежнее и люблю новую жизнь, так же как свободу. А это значит, что мы действительно нашли друг друга. как хотелось верить в фееричную мечту - соединение.

- Тогда я действительно рад тебя видеть, - отозвался я эхом.

Когда мы добрались до дома и сидели с затаенной мыслью в сердцах в темной гостиной, пошел уже одиннадцатый час. Тари напряженно выпрямился в кресле, впившись глазами в мое холодное надменное лицо. Да, с тех пор, как мы расстались, он не изменился внешне, но чем-то новым веяло от лица, жестов, интонаций - неизвестно, что наросло на прежний стержень характера. Что сейчас читал Тари в моих глазах? Пустоту и страх, радость или равнодушие? Его бледное лицо со звездами глаз, плотно сжатые губы, упрямый подбородок, - все говорило о внутренней раздраженности, и вряд ли это ощущение сочеталось с моим.

Наконец юноша не выдержал и улыбнулся.

- Как считаешь, уже настало время повспоминать? - спросил он с легкой иронией и одновременно надеждой.

- Думаю, да, - я не смог задать больше ни одного вопроса не потому, что не знал, как выразить мысли, а от боли в сердце, нарастающей, пульсирующей, уничтожающей. То приближалось проклятье.

- Тебе нехорошо... - Тари вскочил, заметался по комнате в поисках лекарства. - Где валидол?

- В тумбоче, в коридоре, - протянул я, захваченный очередным спазмом. Через мгновенье во рту появился холодящий привкус, темнота отступила, а надо мной склонилось до боли знакомое лицо:

- Ничего, бывает хуже, братец. В первый раз, у выставки, я чуть не истек кровью. За подобные встречи приходится расплачиваться, - голубые хрусталики глаз улыбнулись. - Но ведь нам это не помешает? Не помешает?! - еще более настойчиво спрашивал Тари. Я закрыл глаза и утвердительно кивнул, уловив чуть слышимый вздох облегчения.

Юноша теперь ходил по комнате и нервно теребил в руках какую-то книгу.

- Еще вчера я не верил в судьбу, в сотую долю случая. Наверное, одна из оплошностей - это безверие, отсутствие надежды. Когда отчаянно пытаешься воссоздать самое важное. Поверишь ли, я прошел все муки ада. Сначала старался забыть, а потом - вспомнить. - Рассказывал несчастный. - Время уже не имело значения. Жизнь... жизнь опустела, - он задохнулся от горечи и отчаяния. - Боже мой, и вот я вижу тебя в этой стране! Что тому причина? конечно, причина - ОНА, ЕЕ повторение. Какой-то порочный круг.

- Все давно забыто, любовь перегорела. Сегодня произошел чудовищный виток сдьбы, попытка оживить наше прошлое через обманчивые образы.

- Значит ты врешь сам себе, что равнодушен к Анн. Анн для тебя больше, чем воспоминание.

- А для тебя?

- Для меня? - Тари вздрогнул и уронил книгу на пол. Та раскрылась посередине и сама перевернула страницы. - Это не так просто. Я живу иначе, чем раньше. - Глазки забегали в смятении с предмета на предмет. - Ты хочешь услышать все сначала до конца?

- Если скажу "да", ты расскажешь? - жестко спросил я, приподнимая бровь. - Милый мой, представляешь ли ты вообще, что с ней происходит?

- Смутно, - признался Тари и передернул плечами. - Я виноват перед Анн, но сделанного не вернуть, и теперь остается лишь ждать. Ты не можешь меня судить, не имеешь никакого права, - голос и руки гостя задрожали. - Я не могу без Анн. Она - моя болезнь, моя стихия, мой хаос.

- А Эллина?

- Прошу тебя, - голова юноши склонилась. - Я уже наказан!

- Не сомневаюсь, - я поманил его, и Тари сел рядом, преданный, как собака, ожидающий моего решения. Теперь нам многое было понятно без разговоров.

Что сердиться на судьбу, если главное - сохранение и восстановление утраченного совершенства, которое утеряно из-за глупых размолвок.

- Расскажи мне все, - попросил я мягко. Глаза наши встретились: его - сапфиры, мои - черные пропасти.

- Ты прав, незачем держать тайфун в груди, но остается ведь еще одно...

- Что же?

- Тит, - сквозь зубы процедил юноша.

11

Иногда Анне казалось, что на самом деле вина происходящего полностью лежит вовсе не на ней - все дело в Тари. Она закрывала глаза, когда юноша внезапно менялся в своих суждениях и поступках, когда давил на зависимость девушки и на ее любовь. Разум повторял, что любимый не тот, за кого себя выдает, что даже подмасленные сладким встречи и разговоры больше отталкивают и пугают, а неведомая нить принуждает поклоняться первому чувству, шататься былинкой на ветру, вспоминая все самое ужасное и не в силах выкинуть Тари за пределы видимости - уже навсегда.

Последняя грязная сцена доконала девушку, которая теперь сидела у окна и смотрела на темнеющие улицы с желтыми глазницами окон соседних домов. Она дрожала - не от холода, нет, - ее трясла нервная лихорадка, что отдавалась в каждой клеточке, но умирало, конечно, не тело.

Черные озера глаз потускнели, затопленные слезами. Губы плотно сжались, сдерживая стоны. И темнота... темнота выползала отовсюду, обхватывая каждый изгиб, каждую мелочь, так схожая с пустотой в глубине сердца. Анна боялась Тари, но боялась и пустоты без него. Почему он так жестоко обошелся с ней и почему не желает отпускать?

Вот в стекле возникает тень лица, рыжий локон падает на белоснежные лоб. Глаза смеются. И девушка знает, что безумно любит, что готова погнаться за призраком, даже сознавая, что никогда не поймает его. Ни мать, ни Вит Монс не разрешат спора внутри. Вит Монс. Отец? Что значит это слово? Долгая разлука, боль, тайна. Целую ночь она не спала после его признания, и еще ночь, увидев фотографию.

- Анна, - раздался вдруг в темноте голос, на который девушка неловко обернулась и сщурилась от света из приотурытой двери. - С тобой все в порядке? Мне позвонила Светлана... О Боже, на тебе лица нет, - темная фигура шагнула в темноту. - Солнышко мое, неужели опять ОН?

- Мама позвонила? Тебе? - всхлипнула девушка, руки ее судорожно ухватились за подоконник. - И Антон здесь? Он тоже приехал? - выдохнула она с затенным блеском в глазах. - Дядя Валера, почему же он не заходит? Мне очень нужно его видеть... Я...

- Он не был уверен. Вы ведь повздорили, - мужчина пытался говорить ласково, но не смог скрыть странного раздражения. - Я вообще не слишком понимаю, что может быть у вас общего? Вытащить меня из кровати, тащиться сюда!.. - Он на мгновенье замолчал.

В наступившей тишине громче затикали часы, а огромная громоздкая фигура стала зловещим продолжением коридора, в котором мелькала мать.

- Так ему войти? - спросил, точно дворецкий дядя Валера, и, не дожидаясь ответа, громко крикнул через плечо: - Антон, иди сюда. Дама соизволила тебя принять.

Анна качнулась и вновь бессильно упала на стул.

- Спасибо, - шепнули почти беззвучно губы.

И вот они сидят в темноте вдвоем. Грубоватые черты лица юноши сглажены лунным светом, золотистые глаза полны счастья. Он опустился на колени, обнял Анну и всматривался в наполненные слезами черные колодцы печали. Слов не требовалось. Зачем много слов, когда понимаешь все, что тревожит юное сердце, когда ты болен, если она больна. Счастлив, если она счастлива; ты - это она и ты одновременно.

Руки юноши начали гладить покатые плечи, а затем притянули Анну к свое груди, и та дала волю боли и разочарованию потоком рыданий на дружеской груди, потому что нет ничего лучше, если чье-то сердце звучит в унисон твоему собственному, если вы оба стали единым телом.

- Я так несчастлива, - шепнула Анна.

- Милая моя, жизнь ведь и не состоит в том, чтобы искать счастье. Все время приходится идти через туман и тьму, видеть зло и предательство, терять на первый взгляд все, но самом деле находить самое дорогое, - Антон взял лицо девушки в широкие большие ладони. - Самое дорогое - достойная жизнь, пришедшая с божьей улыбкой, - и он сам ласково улыбнулся. - Сейчас я вдвойне чувствую себя виноватым, я так и не сумел сберечь твой хрупкий покой, не предостерег, направил собственной рукой в кромешный мрак. Прости меня...

- Нет, ты здесь ни при чем. - Анна схватили юношу за плечи. - Слышишь меня, я одна хотела знать правду, когда нашла фотографию отца. Ты лишь ответил на мои вопросы. Ты не виноват. Это я - взбалмошная девица. Вспылила на тебя, хотя ты не отвечаешь за чужие ошибки. Ты у меня один. Только тебе я доверяю... Я испугалась, я видела Вита Монса, этого художника! О Господи!

- Ничего не понимаю. Какого художника?

- Отца! Он сегодня приходил, когда Тари... Тари... - И девушка вновь разрыдлась, прекратив скороговорку.

Антон с недоумением смотрел на нее, но в глазах его читалось уже не только сожаление, но и настороженность, даже легкий испуг. "Неужели все это происходит не во сне, - спрашивал взгляд юноши. - Какая глупость! Какая ужасная новость!"

- Ты сказала, что отец нашелся? Позволь, но как же так? Этого не может быть, - Антон непроизвольно вздрогнул. - Какое чудовищное совпадение! Наверное, ты обескуражена, не знаешь, что думать...

- Мы познакомились неделю назад, - застонала Анна, сжимая голову руками, и начала ладонями тереть виски. - Иногда кажется, что голова вот-вот взорвется.

- Позволь мне, - короткие пальцы провели ото лба к затылку. - Так лучше?

Девушка согласно кивнула, затихла, как попавшая в силки птичка.

- Раньше я не верила, что ты все можешь, - пробормотала она. - Мой брат - экстрасенс, - и пожала плечами, больше не пряча заплаканного лица за черной пеленой волос.

- Это лишь благословение, которым наделил меня Господь, чтобы помогать. Увы, лишь немногие способны излечить боль души, осветить путь к любви и радости. - Антон склонился и коснулся губами лба сестры в порыве отобрать ее заботы. - Расскажи мне все, - попросил он ласково; горячие золотистые отблески отразили мир в медовых зрачках. - Что с тобой происходит в последнее время?

- Не представляю, с чего начать. Несправедливо сваливать на чужие плечи личные ошибки.

- Послушай, Анюта, - юноша сжал ладонь упрямицы в руке. - Я очень сильно переживаю и хочу помочь тебе, несмотря ни на какие разлады в семье. Пусть между родителями не слишком хорошие отношения, но мы-то брат и сестра, мы друзья в конце концов. Пожалуйста, разреши помочь тебе.

- Хорошо, ты прав, - несколько вяло согласилась девушка, впадая в необъяснимую опатию. - Здесь дело даже не в моем отце, так внезапно появившемся на горизонте. - Она встревоженно вздохнула. - Тари приходил, чтобы выяснить отношения, опять вспоминал про деньги. Он что-то говорил про старые должки. Я плохо понимала, но кажется, он ставил мне в упрек, что я все разрушила и не захотела воспринимать реальность такой, какая она есть, а жила и до сих пор живу в выдуманном мире, который никому не нужен. - Анна утерла скатившуюся слезу. - Он достаточно запутал мои отношения с матерью, лишил друзей. Боже, да они меня все ненавидят. А сегодня посмел заявить, что я без него - ничто. И этот эгоист, фанфарон, нахал, презирающий весь мир, утвержает, что любит меня. Любовь... Любовь зверя, - сжав руки в кулаки, девушка отвела глаза к окну, - Я хотела признаться ему во всем, забыть прошлое. Я люблю его! Но он не хотел слушать, упивался жестокостью, бросал обвинения в моей несостоятельности и сбежал, как последний трус, не дослушав до конца. Но дело даже не в том. Понимаешь, Антон, я жду ребенка! - Последние слова, брошенные с истерической ноткой, заставили задрожать даже тишину. Анна с немым вопросом пыталась прочесть на лице брата ответ, но Антон словно окаменел. Он переваривал чужую тайну, как собственную.

- Анюта, и что же теперь будет? Что нам делать?

- Я знаю лишь то, что не могу больше смиренно ждать.

12

Эхо голосов рождало зрительные образы, заветные воспоминания. В них Тит слышал звонкий смех любимой, в них ее глаза лучились счастьем, и прошлое отдалялось, превращаясь во всеобъемлющую нежность. Вот девушка с белоснежным венком на голове протянула навстречу руки с букетом полевых ромашек и подбросила те вверх. Вот ее шепот коснулся четкого слуха, повторяя слова неги: "Агнец мой", "Мой крылатый змий", "золотое солнышко". Вот она в вихре сбегает по холму, и ветер развевает легкое платье в лучах захода. Боже мой, Тит так ее любил, что не мог ничего сказать, и лишь сердце, неистово стучащее, выдавало несчастного под подозрительными взглядами братьев, не смирившимися со страстью крылатого тела, тела дракона...

Младший брат слышал ругань, но не открывал глаз, обессилевший от страданий, не среагировал он и когда полилась кровь и острая боль пронзила мозг горячей молнией. Жизнь потеряла, а значит всякое сопротивление судьбе не имеет смысла, - повторял он в шуме голосов, как спасительное заклинание, ни одной клеточкой не сознавая собственной вины. Да, Эллина исчезнет навсегда, аромат ее растворится во влаге океана, умрет во мраке сомкнутых век неуловимое видение, крик поглотит волна забвения, - именно так уходит самое дорогое - внезапно и навсегда! А он останется, чтобы не переставать надеяться и глядеть в синюю дымку горизонта и искать ее тень где-то на земле, среди разбегающихся человеческих существ. Боги, ну за что такое наказание? Ее рука легла на морду младшего брата, заставляя дрожать от радости и страха. Выйдет замуж... замуж... Уйдет навсегда. НАВСЕГДА! Круги разноцветной радугой побежали перед глазами, веки поползли вверх с огромным усилием, словно их сковывали морозы, и ослепительный свет залил окружающий мир, когда в облаке реальности, тревожное лицо Эллины появилось перед ним.

- Тит, - растерянно пробормотала девушка, заливаясь краской стыда. - Ты все слышал? Я... даже не смею объяснить, - руки бедняжки дрожали. И Тит верил ей.

- Тит, - Эллина приподняла голову младшего брата, не обращая внимания на рычание Вана, утонув в мерцании золотистых глаз. - Лишь одно слово - слово на прощание. Скажи, что не причиняю тебе боль?

Молчание. Девушка вздрогнула, ища поддержки у Тарана, но тот зализывал рану.

- Прошу тебя, Тит... - Взмолилась Эллина, когда поняла, что разговор ускользает в бездну равнодушия. - Прошу тебя, - повторила она со слезами. - Поверь, для меня это важно! Я упускаю нечто важное, бесценное. Я виновата перед тобой! Пожалуйста!

- Ну хорошо, - младший брат внезапно приподнялся. - Ты права, я должен выслушать тебя. И нам следует попытаться сделать из сложного простое. Я могу успокоить тебя. Вины нет, ступай с миром к королю.

- О Тит, - пораженная, девушка широко раскрыла глаза и оступила.

- Да? - тот обезоруживающе улыбнулся и приблизился к любимой. - Что еще, дорогая? Говори...

- Я не знаю.

- А надо бы, милая. Надо бы давно знать, - со скрытой тоской прошептал Тит. - Понимание и искренность дороже всего на свете, только мы их почему-то не ценим. - Сильная шея змеей обвила Эллину, зубы растрепали строгую прическу будущей королевы. - Я помню девушку, которая могла играть с ветром и была невинна, как цветок, выросший на уступе горы.

- Она развратилась, - вздрогнула та.

- Я помню ее доверчивость, - продолжил младший брат, - ее бескорысттность...

- Она любит золото и хитра с врагами, - склонилась голова Эллины.

- И она так чудесно улыбалась и пела.

- Ничего не осталось от прошлого. Тит, не мучь меня.

- Знаешь, Эллина, я до сих пор вижу ту же девушку перед собой. И самое ужасное, что я безумно, до самозабвения люблю тебя и ничего не могу изменить, не могу обнять и прижать к сердцу, не могу дать тебе мужской человеческой страсти, не могу разделить с тобой жизни. Видишь, как все просто. - Золотые глаза внимательно всматривались в меняющееся лицо женщины, которая с недоверием искала ответа на услышанное, не в состоянии докопаться до сути. Тонкие пальцы вцепились в косматую гриву младшего брата, который любовался красавицей, не ожидая ничего, кроме поражения. какими красками можно запомнить это мгновение? Ее губы, полуоткрыте и похожие на нежные лепестки, ее черные озера глаз, полные слез, ее мраморные плечи под прозрачным плтком, ее быстро и судорожно вздымающаяся грудь. И разверзшаяся почва под ногами. Все смешалось в хаос.

- Поверь, Эллина, я ничего не требую, я не жду ответа. Я верю, что ты заслуживаешь... - бормотал Тит медленно и нежно.

- Ты любишь меня? - прервала его девушка, не отпуская сияющую счастье морду.

- Люблю, и теряю тебя.

- Тит, зачем ты сказал это, Тит? Что ты наделал, Тит? - рыдания вырвались потоком, погрузив настоящее в пучину понимания. - Почему же ты до сих пор молчал? Почему так жестоко мучил меня?

- О чем ты? - не поняла голова.

- Я? - Эллина пристально всматривалась в глаза младшего брата. - Да о том, что у меня нет никого, кто был бы мне дорог, как ты. Что я не смыслю существования без тебя. Встаю, думая о тебе. Засыпаю с мыслью о тебе. Тит, почему же ты молчал?

Совсем недавно небеса отказывали страждущему, и он не был самим собой, принадлежа лишь телу, которое далось с природой на троих. И неволей влачил существование рядом с братьями, но не понимал всей радости индивидуальности. Дышать воздухом, принадлежащим единому чувству, дарить радость себе, страдать, не боясь, что кто-то заглянет в глубину мыслей и не потянет в дебри запретов. Ты сам себе хозяин. Ты можешь свободно любить, решать, жить - вот что значили для Тит слова Эллина. Они вылились глотком свежего воздуха, одаривая бесконечной надеждой.

Она любит меня, она живет теми же страданиями. Младший брат воспрял духом, простирая навстречу девушке самого себя и не замечая, как за его спиной большая часть дракона встрепенулась, чуть не потеряв равновесие.

Таран побледнел. Его глубокая рана раскрылась, а по шее потекла темная кровь. Старший брат тяжело вздохнул. Он видел - будущее готовит ад, из которого им не выбраться, даже если очень стараться, но именно сейчас следует достойно встретить фатум и спасти братьев любой ценой. Пусть даже если придется погибнуть старшей голове.

Прекрасное творение - любовь! Ради нее боролись веками драконы и люди, и дракаон вновь должен защитить драгоценное чувство, доставшееся Титу. Иначе наступит мрак. Мрак навсегда.

- Смотри, Таран! - Голос Вана вывел царственную голову из оцепенения. - Людишки разделились и окружают нас... Я уже давно за ними наблюдаю.

- Ты уверен? - Черные глаза всмотрелись в холмы, где происходили какие-то движения.

- На все сто. Что мне остается, раз все здесь потеряли рассудок? Яведь сам себе не враг.

- Минуту назад ты утверждал обратное, - хмыкнул Таран и, уловив движение средней головы в сторону Тита, рыкнул: - Оставь их в покое на время. Нас и так ждут неприятности.

- Будем защищаться?

- Да! Мы потеряли слишком много крови, чтобы взлететь сейчас.

- О черт! Прости, брат!

- Оставь сожаления! - Старшая голова встретилась глазами с Ваном. - Скажи лишь, что теперь понимаешь, как прекрасно любить.

- Боюсь мне не дано, но я готов на время забыть...

12

Эхо голосов рождало зрительные образы, заветные воспоминания. В них Тит слышал звонкий смех любимой, в них ее глаза лучились счастьем, и прошлое отдалялось, превращаясь во всеобъемлющую нежность. Вот девушка с белоснежным венком на голове протянула навстречу руки с букетом полевых ромашек и подбросила те вверх. Вот ее шепот коснулся четкого слуха, повторяя слова неги: "Агнец мой", "Мой крылатый змий", "золотое солнышко". Вот она в вихре сбегает по холму, и ветер развевает легкое платье в лучах захода. Боже мой, Тит так ее любил, что не мог ничего сказать, и лишь сердце, неистово стучащее, выдавало несчастного под подозрительными взглядами братьев, не смирившимися со страстью крылатого тела, тела дракона...

Младший брат слышал ругань, но не открывал глаз, обессилевший от страданий, не среагировал он и когда полилась кровь и острая боль пронзила мозг горячей молнией. Жизнь потеряла, а значит всякое сопротивление судьбе не имеет смысла, - повторял он в шуме голосов, как спасительное заклинание, ни одной клеточкой не сознавая собственной вины. Да, Эллина исчезнет навсегда, аромат ее растворится во влаге океана, умрет во мраке сомкнутых век неуловимое видение, крик поглотит волна забвения, - именно так уходит самое дорогое - внезапно и навсегда! А он останется, чтобы не переставать надеяться и глядеть в синюю дымку горизонта и искать ее тень где-то на земле, среди разбегающихся человеческих существ. Боги, ну за что такое наказание? Ее рука легла на морду младшего брата, заставляя дрожать от радости и страха. Выйдет замуж... замуж... Уйдет навсегда. НАВСЕГДА! Круги разноцветной радугой побежали перед глазами, веки поползли вверх с огромным усилием, словно их сковывали морозы, и ослепительный свет залил окружающий мир, когда в облаке реальности, тревожное лицо Эллины появилось перед ним.

- Тит, - растерянно пробормотала девушка, заливаясь краской стыда. - Ты все слышал? Я... даже не смею объяснить, - руки бедняжки дрожали. И Тит верил ей.

- Тит, - Эллина приподняла голову младшего брата, не обращая внимания на рычание Вана, утонув в мерцании золотистых глаз. - Лишь одно слово - слово на прощание. Скажи, что не причиняю тебе боль?

Молчание. Девушка вздрогнула, ища поддержки у Тарана, но тот зализывал рану.

- Прошу тебя, Тит... - Взмолилась Эллина, когда поняла, что разговор ускользает в бездну равнодушия. - Прошу тебя, - повторила она со слезами. - Поверь, для меня это важно! Я упускаю нечто важное, бесценное. Я виновата перед тобой! Пожалуйста!

- Ну хорошо, - младший брат внезапно приподнялся. - Ты права, я должен выслушать тебя. И нам следует попытаться сделать из сложного простое. Я могу успокоить тебя. Вины нет, ступай с миром к королю.

- О Тит, - пораженная, девушка широко раскрыла глаза и оступила.

- Да? - тот обезоруживающе улыбнулся и приблизился к любимой. - Что еще, дорогая? Говори...

- Я не знаю.

- А надо бы, милая. Надо бы давно знать, - со скрытой тоской прошептал Тит. - Понимание и искренность дороже всего на свете, только мы их почему-то не ценим. - Сильная шея змеей обвила Эллину, зубы растрепали строгую прическу будущей королевы. - Я помню девушку, которая могла играть с ветром и была невинна, как цветок, выросший на уступе горы.

- Она развратилась, - вздрогнула та.

- Я помню ее доверчивость, - продолжил младший брат, - ее бескорысттность...

- Она любит золото и хитра с врагами, - склонилась голова Эллины.

- И она так чудесно улыбалась и пела.

- Ничего не осталось от прошлого. Тит, не мучь меня.

- Знаешь, Эллина, я до сих пор вижу ту же девушку перед собой. И самое ужасное, что я безумно, до самозабвения люблю тебя и ничего не могу изменить, не могу обнять и прижать к сердцу, не могу дать тебе мужской человеческой страсти, не могу разделить с тобой жизни. Видишь, как все просто. - Золотые глаза внимательно всматривались в меняющееся лицо женщины, которая с недоверием искала ответа на услышанное, не в состоянии докопаться до сути. Тонкие пальцы вцепились в косматую гриву младшего брата, который любовался красавицей, не ожидая ничего, кроме поражения. какими красками можно запомнить это мгновение? Ее губы, полуоткрыте и похожие на нежные лепестки, ее черные озера глаз, полные слез, ее мраморные плечи под прозрачным плтком, ее быстро и судорожно вздымающаяся грудь. И разверзшаяся почва под ногами. Все смешалось в хаос.

- Поверь, Эллина, я ничего не требую, я не жду ответа. Я верю, что ты заслуживаешь... - бормотал Тит медленно и нежно.

- Ты любишь меня? - прервала его девушка, не отпуская сияющую счастье морду.

- Люблю, и теряю тебя.

- Тит, зачем ты сказал это, Тит? Что ты наделал, Тит? - рыдания вырвались потоком, погрузив настоящее в пучину понимания. - Почему же ты до сих пор молчал? Почему так жестоко мучил меня?

- О чем ты? - не поняла голова.

- Я? - Эллина пристально всматривалась в глаза младшего брата. - Да о том, что у меня нет никого, кто был бы мне дорог, как ты. Что я не смыслю существования без тебя. Встаю, думая о тебе. Засыпаю с мыслью о тебе. Тит, почему же ты молчал?

Совсем недавно небеса отказывали страждущему, и он не был самим собой, принадлежа лишь телу, которое далось с природой на троих. И неволей влачил существование рядом с братьями, но не понимал всей радости индивидуальности. Дышать воздухом, принадлежащим единому чувству, дарить радость себе, страдать, не боясь, что кто-то заглянет в глубину мыслей и не потянет в дебри запретов. Ты сам себе хозяин. Ты можешь свободно любить, решать, жить - вот что значили для Тит слова Эллина. Они вылились глотком свежего воздуха, одаривая бесконечной надеждой.

Она любит меня, она живет теми же страданиями. Младший брат воспрял духом, простирая навстречу девушке самого себя и не замечая, как за его спиной большая часть дракона встрепенулась, чуть не потеряв равновесие.

Таран побледнел. Его глубокая рана раскрылась, а по шее потекла темная кровь. Старший брат тяжело вздохнул. Он видел - будущее готовит ад, из которого им не выбраться, даже если очень стараться, но именно сейчас следует достойно встретить фатум и спасти братьев любой ценой. Пусть даже если придется погибнуть старшей голове.

Прекрасное творение - любовь! Ради нее боролись веками драконы и люди, и дракаон вновь должен защитить драгоценное чувство, доставшееся Титу. Иначе наступит мрак. Мрак навсегда.

- Смотри, Таран! - Голос Вана вывел царственную голову из оцепенения. - Людишки разделились и окружают нас... Я уже давно за ними наблюдаю.

- Ты уверен? - Черные глаза всмотрелись в холмы, где происходили какие-то движения.

- На все сто. Что мне остается, раз все здесь потеряли рассудок? Яведь сам себе не враг.

- Минуту назад ты утверждал обратное, - хмыкнул Таран и, уловив движение средней головы в сторону Тита, рыкнул: - Оставь их в покое на время. Нас и так ждут неприятности.

- Будем защищаться?

- Да! Мы потеряли слишком много крови, чтобы взлететь сейчас.

- О черт! Прости, брат!

- Оставь сожаления! - Старшая голова встретилась глазами с Ваном. - Скажи лишь, что теперь понимаешь, как прекрасно любить.

- Боюсь мне не дано, но я готов на время забыть...

- Да, забудь.

13

Мир Тари - удивительный мир чудовища, открывающийся внезапно и срывающий с глаз розовую завесу, за которой пребываешь всей душой. Он знал, что поступает так лишь потому, что не способен забыть прошлого, что Анн - дитя, а дитя не может отвечать за страдания. Ее сознание не воспримет ничего из оправдания действий не самых лучших, его страсти слишком животной для юной и доверчивой души. Все, что юноша мог сказать: "Я люблю и ненавижу одновременно, не внедряясь в подробности. жизнь, которой ты окружила себя, эфимерна, непостоянна и далека для меня, а наши пути даже не параллельны, а ведут в разные стороны. Но, увы, ничто не способно так глубоко проникнуть в сознание, как память. И я привязан к тебе железными оковами, опутан цепями желания находиться рядом, слышать тебя, видеть тебя, вдыхать твой аромат...Месть превратилась в наваждение, зло - в светящуюся бесконечность, когда душа и тело сливаются в быстрый поток, в бурю без конца и края. Чем дольше ты находишься рядом, тем сильнее я хочу, чтобы ты ушла, растворилась в небытие".

Тари знал, что сейчас многое изменится, но не спешил предугадать конца. Анн - девочка впечатлительная, хрупкая, романтичная. Невозможно предугадать, выдержат ли ее моральные принципы еще одного нападения? Скольким бедняжка поступилась, скольким пожертвовала, бросая в огонь и прежних друзей, и прежние привязанности лишь для одного Тари.

Она сломилась под натиском силы, забросив рисование и покинув мать. Она пожертвовала всем тем, что ценила, лишь за одно слово ласки, не ведая, какое предугатовано будущее и стоит ли доверять своему рыцарю. Тари ценил это, хоть и скрывал под маской безразличия стыд за раздвоенность внутри. Что есть общего у него с наивностью, если более всего на свете юноша ценить деньги и власть, если привязанности заканчиваются на понятии "нужный" человек.

А Анн - чудесная, неприхотливая игрушка, лишь плакала из-за грубости и холодности Тари не в состоянии сбросить с себя влияние обаяния и красноречия такого порою неповторимого садиста. лишь сознание вины мучило юношу, тщетно пытавшегося сохранить огонь в крови возлюбленной и не понимавшего, что не все в этом мире покупается.

Судьба тогда сыграла злую шутку с Тари.

Анн сидела посреди все той же комнаты, что и полтора года назад, когда их выгнала мать, и бессмысленно смотрела в пол. Вокруг валялись беспорядочно бумаги, так знакомые юноше: его записки от любвниц, хранимые по причине мужчкой гордости, фотографии не самого честного содержания и, самое ужасное, его счетная книга. Чудесная картина - нечего сказать! А если прибавить ко всему воинственность милой, то вообще положения опасней не бывает! Обычно за подобными находками следует скандал, и прощай, дорогая! Ну нет, глупость! В конце концов столько сделано, столько пережито вместе.Она не поступит скверно, не оставит его одного, когда возникла такая искренняя и настоящая привязаннсоть.

Анн молчала. Тари видел, что лицо ее бледно и исполнено невыразимого разочарования перед низостью и позором. Немыслимо, но придется рассердиться на честность:

- Зачем ты залезла в мои бумаги? - как можно более грозно спросил юноша и бросил на стол кючи. - Кто тебе позволил рыться в моих вещах?

- Нам надо поговорить, - тихо отозвалась девушка. В глазах ее появились слезы, заставляющие раскаиваться в любых грехах, но уловка не подействовала на разъяренного монстра.

- Что ты, собственно, добилась? - продолжил он с рыком. - Ты хочешь поговорить? Изволь! Я слушаю...

- Ты... - чуть слышно забормотала Анн и покраснела.

- Да, я спал с другими женщинами! Что дальше?

- Ничего, - покачала девушка в ответ голвоой и быстро поднялась, не смотря в сторону Тари, что загородил дверной проем. - Я, пожалуй, пойду.

- Куда? На дворе ночь!

- И все-таки мне лучше уйти, дрожа повторила Анн. - Не хочу больше здесь оставаться. Мне противно, понимаешь?

Девушка попыталась проскользнуть мимо в коридор, но руки Тари поймали птицу и толкнули ту обратно. Голубые глаза недобро засверкали, пригвождая к месту и лишая уверенности. Широко расставив ноги и уперев кулаки в бока, Тари являл собой воплощение животной силы, разбуженной в момент опасности. И Анн невольно стала отступать к стене, вжалась в выступ, чтобы хоть как-то обезопасить тыл и тем самым загоняя себя в ловушку, так как юноша моментально навис над глупышкой.

- Значит тебе протвно? А то, что я тратил деньги на тебя, содержал, не имеет значения? Послушай, милая, не думаешь же ты, что тебе все сойдет с рук?

- Мне? - Анн ошарашенно подняла глаза на юношу. - Как ты можешь так говорить? Ты, который купил меня у собственной матери... Ты - настоящее чудовище!

- Ты и это вычитала? - удивление вперемешку с паникой охватило Тари, но он не собирался сдаваться и искал варианты обмана, все крепче прижимая пленницу к стене. - Интересно, почему люди всегда переворачивают самые лучшие побуждения, - театрально-печально прошептал он. - Анн, я лишь помогал, чтобы никто не вмешивался в наши отношения.

- Неправда! - вскрикнула девушка, пытаясь оттолкнуть Тари. - Ты лжешь. Там ясно написано - КУПИЛ! Вы вдвоем обманывали меня почти два года... два года, - в бесполезных попытках освободиться Анн внезапно обвисла на руках обидчика, всхлипывая и утирая нос. Растрепавшиеся волосы несчастной намокли, а плечи сотрясались. - Я так тебя любила, я верила тебе, а ты смеялся, играл со мной, как с игрушкой, не интересуясь ни моей жизнью, ни мыслями. Я-то думала, вот тот, который готов отдать мне самое себя.

- Но ведь так оно и есть! - попытался оправдаться Тари, склоняясь ближе. Губы его покрывали лицо Анн жаркими поцелуями. - Поверь мне, поверь, пожалуйста.

- Ты даже не применул найти себе шлюх.

- Умоляю тебя! - юноша упал на колени, крепко обвив ноги жертвы руками, словно потерял надежду. - Выслушай меня хотя бы в последний раз!

- Не хочу, дай мне уйти.

- Нет! Нет, ни за что! - голос Тари задрожал. - Нет! - пальцы крепко вцепились в юбку. - Нет! - лицо исказилось до неузнаваемости. - Ты ведь ничего не знаешь.

- Достаточно для того, чтобы послать к черту. Я устала казаться, а не быть, не хочу больше лгать себе. Мне все ясно! - холодное отрешенное лицо любимой приводило юношу в бешенство. Где та девочка, которая могла бескорыстно забыть мир ради них двоих и ставшая утешением в минуты скорби? Эта ледяная незнакомка пугала и отталкивала, решительно не понимая Тари. Прошло столько времени: он изменился, он любит ее всей душой и забыл о злобе, о мести, о договорах и изменах. Анн нужна ему.

- Ты хочешь сказать, что я подлец? - голубые искры вспыхнули болью, шепча: "Ну посмотри на меня! Увидь, как бесконечно чувство..."

Тари злобно сощурился, разом потеряв всю прежнюю беззащитность. Даже слезы высохли в чистых озерах глаз, превратившись в черные мерцающие звезды.

- О, знакомое безразличие! Вся любовь разбилась об ложь, которую ты сочинила...

-Мама тоже лгала?! - Анн пыталась вырваться из цепких рук, почти перейдя на крик: - Приятно узнать что кто-то за спиной делает грязные делишки, играет, выставляя себя благодетелем? Злая мама выкинула девочку на улицу, и благородный рыцарь сразу тут как тут. Чудесная сказка! Ненавижу! А сами на кухне чаек пили и считали кругленькую сумму за меня? Да?

- И ты могла поверить?

- А твоя книга? Что ты на него скажешь? Происки врагов? Тари, глупо оправдываться. У тебя есть только один враг - ты сам! - губы девушки дрожали, и юноша видел - пришел конец. Знал, что проиграл в схватке с самим собой. Впервые в жизни чувство огромное, как небо, наполнило душу, крича и плескаясь чрез край. Он признавался в бессилии перед любовью, перед невинностью и чистотой гнева любимой, преклонялся ее свету, не в силах остановить время, не в состоянии повернуть назад...

...И вот наступила тьма с приглушенным запахом духов Анн. Она ушла. Даже ночь направилась следом, даже тоска побрела прочь. Слезы полились за ней.

Тари казалось - перед ним стоит смерть. А пустота всегда вела вникуда. Юноша не находил себе места, вспоминая дни и ночи, проведенные рядом с Анн. Ее всепонимающие, верящие глаза пугали и мучили душу, наполненную скверной, как жаркое солнце, касается грязи и та начинает гнить, так скверна душила, испаряясь из сердца, причиняя невыразимые страдания, повергая в сомнения и не давая свободно дышать.

Разве была когда-нибудь физическая близость? Тари воспринимал жизнь именно физически, а эта новая связь с внутренними переживаниями открыла тайну, заставившую взглянуть иначе на собственное существование.

Лишенная всякой фальши Анн влекла к себе людей добротой и чистосердечием. Она благоговела перед миром, находила оправдание дурным поступкам и стремилась исправить чужие ошибки, не заботясь о себе. Это была вселенская любовь, радость несмышленого щенка, которого все вокруг гладят и ласкают, но Тари знал и другую сторону медали. Ему казалось удивительными бескорыстность иных людей, что отвечали добром на добро. Он ревновал. Мир отнимал девушку... Почему же Тари исчерпал бесконечный источник до дна? Дошел до того, чтобы не узнавать своих поступков - нелепых. Смешных. Юноша убегали и гнал Анн прочь, одновременно не позволяя общаться с друзьми. Ревниво оберегал от людей да и от самого себя.

И вот Анн принадлежит никому. О Господи, как велико страдание и солены слезы! Нет, он не станет плакать, а сделает иначе...

Тенью последует по пути любимой, тихо войдет следом в комнату, сядет рядом на диван, невидимый взору... невидимый сердцу... Он умеет делать это так легко. Нужно просто лечь на мягкую софу, удобно устроиться на подушках, еще сохранивших аромат волос Анн, закрыть тяжелеющие веки и, расслабившись, отправиться в путешествие.

Легкий ветерок шелестит в кронах темных деревьев, а огни города напоминают жаркие поцелуи губ. Почти ночь! Остановка пуста, и Анн стоит на ней с опущенной головой, не глядя по сторонам, в какой-то опатии. Она прислонилась к углу навеса и закрыла глаза. Тари видит безжизненную усталость на лице, завершенность линий и цепкую упрямость рук, сцепившихся с друг другом.

Неужели еще недавно он страстно касался этих скрюченных белых пальцев губами и шептал о любви? Как мог он поверить? Как мог верить, что женщина способна дарить ласку вечно и дышать с ним одним воздухом? Она - подозрительная мученица, она сыграла в игру по его же правилам, поступив нечестно и раскрыв секрет о том, как оказалась рядом. Но видит Бог, он купил ее жизнь честно, дорого заплатив матери за ссору и считая, что Анн по праву принадлежит ему... А теперь неблагодарная стоит на остановке, не замечая, как близок его взгляд из ниоткуда и каких усилий стоит быть бесплотной душой. Он так любит ее! Любит? Да, конечно, так оно и есть. Так сказать значит не сказать ничего. Сколько сил вложено в Анн: денег, страданий и изменений. Он дал ей жизнь без проблем, научил любить, вышвырнул из круг друзей радостных идиотов, подслащенных сказками о доброте, перестал быть собой, позволяя гладить себя как беспомощного котенка... И теперь, из-за предательства одной старой дуры, должен потерять долгожданное счастье? Ну уж нет!

Правда не следовало хранить дома письма бывших взлюбленных - это ошибка. Сейчас Тари не ошибется. Он вернет Анн любым способом.

Мысленный взор юноши двигался по улице вслед за трамвайчиком, в котором ехала Анн. Поразительно, но даже испытывая раздражение, можно следить за благополучием наглой девчонки? И вот двери распахнулись у темного здания, чуть освещая рельеф блеклым светом. Анн медленно сошла вниз. Неприступная! Холодная! Безучастная! Тари готов был отдать голову на отсечение, что она огляделась, словно чувствуя его присутствие. Да и вышла беглянка не в том месте, где жила. Что за ерунда? Юноша напряженно смотрел сквозь пространство на неуверенно переминающуюся с ноги на ногу подругу, поднялся выше над деревьями голубоватой дымкой. Почему она здесь? Что можно делать в таком захолустье, рядом с церковью? Ночью! Юноша бесился, наблюдая за Анн. И тут в деревьях мелькнул силуэт. Мужской силуэт! Девушка повернулась и подбежала к незнакомцу, обняла, обвив руками шею, а он столь же нежно принял отступницу в свои объятия.

- Боже мой, Анна, что ты здесь делаешь? - Молодой голос безумно удивился и испугал воображение Тари.

- Я ушла от него, - девушка плакала. - Ушла... ушла... ушла... - Руки ее сжали голову собеседника, прошлись по волосам с любовнй негой, от которой Тари передернуло. Две сблизившиеся фигуры стали увеличиваться, приобретая законченность. Он уже отчетливо видел черные глаза девушки, передернутые черной пеленой горя, но и другие - янтарные, сверкающие ласковыми звездами, - глаза брата.

Тари в холодном поту вскочил на диване и стал тереть виски со стучащей безмно кровью. Как это произошло?

14

Я знал, что Анна никому не доверяет, а тем более не откроет душу человеку, который якобы когда-то не стал натоящим отцом. Искренность всегда рождается при взаимном уважении, сознании того, что не грозит опасность со стороны. Эту простую видимость отношений назвать привязанностью невозможно, а в сложившихся обстоятельствах - девушка естественно никому не верит, живет в панике... Но тем не менее неведомая сила тянула меня вновь увидеть Анну, несмотря на излияния Тари, который превратно относился к собственным оплошностям. Я хотел быть судией новоявленной дочери, жаждал вывести разговор в нужное русло, использовать тайные связи, чтобы наконец встретиться с братом, скрывавшимся от нас с Тари. Почему он прячется? Какие произошли перемены в голове безалаберного мальчишки? Память выстраданно воссоздала образы Анны и юноши, стоящих на холме. Эти двое и теперь держились за руки. Картинка настолько ярко пылала в голове, что меня кольнула острая ревность, которую недавно живописал мой долгожданный брат.

"Время для меня словно остановилась, - быстро рассказывал Тари тогда, - я дрожал, но не от страха - от бессилия. Словно пробираешься короткими перебежками, как вор, по закоулкам. Тит обнял Анн за плечи, она его - за талию. Склонила голову на предплечье. И вот холм. Боги мои, я дышать не смел, когда услышал знакомый голос вновь - эти мягкий переливы ранили и внушали надежду. Они начали восхождение, и вдруг совершенно безоблачное небо вздрогнуло, как от удара, пронзительный ветер чуть не сшиб меня с ног. Я готов был поклясться, что даже расслышал смех. Этакий густой мужской смех. А они стояли на вершине, взявшись за руки и смотрели в небо, где густой массой, как тесто, чернели облака, и группируясь в два лагеря, начинали свой поход друг на друга. Кроваво-черные, пугающие, знаешь, что они мне напоминали? Мою собственную смерть. Казалось, в просвете между ними исчезает последняя надежда, последний отблеск солнца. - глаза Тари погасли, точно две свечи. - И солнце проиграло в схватке. Холодный дождь лился, орашая меня своей печалью, а я плакал, впервые искренне плакал, раскаиваясь, мучаясь, винясь. Я сознавал, что Тит никогда не захочет встретиться со мной, что моя судьба ему глубоко безразлична, и он желает лишь спасти Анн. Да, не удивляйся.Спектакль с тучами братец устроил исключительно для нее. Для того, чтобы она больше никогда не поверила мне".

Я остановил машину у киоска, озаренный внезапной догадкой. Место это, словно черно-белая фотографи, всплыло в памяти по описаниям Тари. Старая церковь у дороги с бегущими рельсами трамвая, витой забор, за которым раскачивали ветвями деревья большого сада - все напоминало ту страшную ночь, которую довелось пережить бедняжке. Я перешел улицу и и посмотрел вверх, на золотой крест, а потом утонул в бесконечном небе. Меня не интересовала ни архитектура Москвы, ни люди - лишь облака, изменчивые видения настоящей жизни. Впал ли я в задумчивость, потерялся ли среди потока прохожих, но внезапно на боковой дорожке показались знакомые фигуры. Девушка в длинном бежевом платье-балахоне с распущенными волосами и... Мы увидели друг друга одновременно. И юноша сразу остановился, как перед пропастью. Глаза его, две равнодушные раковины, смотрели на меня, но все равно сквозь. Боги, как изменило тебя время! Ты совсем другой, ты изменился... Ты стал послушником?

- Мистер Монс? - удивление Анны привело меня в чувство. Девушка помахала рукой и ускорила шаг. - Как вы здесь оказались?

- Хотел купить сигарет, - я поцеловал мой драгоценный цветок в бархатную щечку. - Здравствуй, девочка.

Юноша же сначала не шевельнулся, а потом резко развернулся и зашел в ворота храма, даже не оглянувшись, но я заметил, как ссутулились широкие плечи под гордой серой одеждой и помрачнело лицо.

Анна улыбалась мне:

- Я гуляла с братом. Вдруг вы идете, - девушка обернулась на дорогу и недоуменно огляделась: - Куда же он подевался?

- Видимо, ты не заметила, как попрощалась с братом, - ласково предположил я.

- Честно говоря, я действительно сегодня какая-то рассеянная, - пробормотала Анна, рисуя кончиком туфли на влажном асфальте причудливые разводы. - Вчера не слишком хорошо все вышло, - неуверенно начала она.

- Дорогая, я настолько стар, что перестал обижаться на мелочи. Забудь, пустяки. - и отмахнулся рукой, уловив тихий вздох облегчения.

- Тари очень настойчивый. Очень импульсивный. Он не должен был приходить.

- Так поступают влюбленные...

- Да, - задумчиво подтвердила Анна, и руки ее нервно сцепились. - Может, нам поехать погулять? - робко предложила она и подтолкнула меня к переходу. Странной, но я ощутил, что девушка не хочет, чтобы я встретился с братом. Уводит меня подальше, хитрит. Я прищурился на стены церкви. Прячешься, дружок? А что бы ты сказал, когда столкнулся бы лицом к лицу с неизбежностью?

- С большим удовольствием, - ряд белоснежных зубов обнажился в очаровательной улыбке. - Только ради моей девочки я готов свернуь горы.

Анна рассмеялась, но что стоит мнимая радость неразжатых губ, покрасневших от слез глаз, встревоженных движений? Нет, она боялась не меня, она страшилась того, к чему я долго шел через вечность. Боялась тени моего спасения.

Когда машина отъехала довольно далеко от места несостоявшейся встречи, любопытсво все-таки взяло верх:

- Анна, неужели у твоей матери есть и сын?

Девушка странно взглянула на меня и вдруг стала совсем серьезной:

- Это мой двоюродный брат, Антон.

- Что-то не так? Ты обеспокоена?

- Все в полном порядке, - тягучее удивление вкупе с хитростью вызывали дрожь. - А вы, однако, лжец, - пробормотала попутчица. - Я пока не совсем верю происходящему...

- Не понимаю.

- Вы с Антоном знаете друг друга... У него в шкатулке снимок - там вы и он.

- Неужели? - Я усмехнулся и притормозил у обочины. - Что за глупость? Дурацкая игра?

- Это не игра. Просто Антон просил передать, чтобы вы не искали его. Что он не станет разговаривать.

- Любопытно! Анна, ты не заболела? Не следует гулять при горячке. Отвезу-ка я тебя лучше домой... Иначе ты еще что-нибудь придумаешь. - Голос мой не повысился ни на ноту, хотя дрожь достигла коленок и белыми всполохами мороза бежала по спине. - Послушай старика, ты что-то себе выдумала, но клянусь, я не понял ни слова.

- Тем лучше, мистер Монс, - теплая ладошка успокоительно коснулась моей руки. - Когда я родилась, брату исполнилось два. Недавно он подарил мне вашу фотографию и утверждал, что вы мой отец. Но у него есть и другие - странные - вы там вместе... Спрашивается, сколько же Антону лет?

- Что за чепуха?

- Не чепуха, а нонсонс.

- Стоп, замолчи и молчи, пока не окажешься дома.

15

Дракон не боялся людей. Люди - крошечные животные, лишенные понимания красоты Вселенной, не умеющие скользить в темноте неба среди звезд и наслаждаться бесконечностью. Их грязный мир был и останется пустым, даже если теперь в сердце живет любвь к женщине.

Отбиваясь от воинствующих созданий, Таран улыбался. Ему открылась истина, которую он не променял бы ни на одно счастье: пока грудь полна чувствами, в душу не вкрадется тщеславие, не разрушится обитель, под сенью которой растут лучшие мысли и меняется душа. Страдания - путь, через который гениальное светит всем с небес ярким солнцем, значит и их невзгоды либо низвергнуть в пропасть, либо вознесут над бренным.

- Прочь, мерзавцы! - грому подобный голос Вана откидывал варваров от дракона, что хлестал чешуйчатым хвостом из стороны в сторону. Люди отскакивали и вновь бросались в бой. Вот один из варваров замахнулся на Вана мечом, средний брат яростно прищурился.

- И чего вам неймется? - зашипел голова. - Прочь пошел, червь!

Варвар отлетел, ужаленный шипом хвоста.

- Ах, какая смелость! Не наш ли это достославный король? - засмеялся Ван. - Как мы махаем руками! Восхитительно.

- Люди в таких ситуациях не слишком разговорчивы, - отозвался Таран, нанося очередной удар малявкам и ограждая тем самым влюбленную парочку - Тита и Эллину, которые словно не замечали ничего вокруг. Девушка прижалась лбом к носу Тита, закрыла глаза, губы ее приоткрылись, а грудь вздымалась под тесным платьем.

- Никогда, никогда я больше тебя не увижу. Почему же я должна выбирать?

- Не знаю, - тихо отозвался младший брат. - Это выше меня. Кто мог подумать, что мы себе не принадлежим. Ты - дитя людей. А я... я всего лишь голова, третья часть единого целого.

Теплые руки обхватили шею Тита. Длинные пальчики перебирали жесткую шерсть:

- Я не сдамся судьбе, я останусь с тобой... или умру. Пожалуйста!

Младший брат поднял глаза на Тарана и Вана, что удерживали людей на расстоянии, сглотнул безумие и осознал, что вынужден сейчас безжалостно отказать от Эллины. Не потому, что так желают братья, а потому что борьба с высшим - тщетный труд. Никто и никогда еще не докричался до Бога, не получил ответа и не изменил судьбы. И значит борьба проиграна.

Таран смутно понимал волнение брата. Решиться на любовь к человеку равно самоубийству, не для этого драконы появляются на свет. Они должны доказать, что существует материя более высокая, чем просто земное существование. Все есть мысль! Мысль, стремящаяся через века, через тысячелетия. А младшая голова избрала любовь... Выбор! Выбор требовал от Тарана сделать шаг, освободить Тита... Заставить Вана принять чувство как данность и забыть о прошлом, вкотором они вместе познавали совершенство, общались со Вселенной, паря между планетами. Сейчас любовь превратиться в молчание, которое замкнет уста дракона, и человечество двинется по новому пути, избежать коего невозможно.

Сильная воинственная голова среднего брата, конечно, не вникнет в смысл, отвергнет любое предложение, но процесс не остановить. Пытаясь подняться над землей, дракон широко раскрыл крылья. Порывы ветра сметали агрессивных существ. Главное - спасти шкуру. Сейчас же, пока есть силы. Преодолеть боль... Прощай, Эллина!

Но девушка сопротивлялась. Она повисла на шее Тита, испуганно заглядывая в медовые глаза. Черные волосы бились в потоках воздуха, платье металось огнем.

- Тит! Что происходит? Что случилось?

Младший брат не отвечал.

- Тит, останови их! Не исчезай! Нет! - Эллина наконец разжала руки и кубарем покатилась по берегу, воя и стоня, а затем попыталась догнать ускользающую тень. - Это несправедливо! Остановитесь!

- Эллина, - несчастный младший брат последним усилием потянулся к любимой, но дракон тянул его в небо. - Я вернусь, я обещаю. Верь мне!

Высокий берег удалялся, скалы и травы уже напоминали кляксы, а перед глазами у Тита была лишь Эллина. Решение принято, осталось лишь сказать. Сказать большей части самого себя:

- Нам надо расстаться...

- Растаться? - злобный вопрос.

- Растаться... - недоуменное подтверждение.

16

"Мы связаны тайной нитью... Я чувствую вину перед тобой. Использую тебя. И не могу объяснить, потому что все слишком сложно. Если бы ты знала, как опасны они - эти люди! Люди? О, ты подумаешь, что я безумен, что у меня плохо с головой. Возможно! Но прошу выслушать меня. Я не хочу подвергать тебя опасности, не хочу боли и унижения... Ты - не виновата. Если бы ты заглянула внутрь, то увидела ужасное несоответствие. Оно есть в нас троих. Боже, зачем я оставил фотографии? Зачем ты увидела нас вместе?

Знаешь, сперва я эгоистично тешил себя мыслью, что просто буду рядом. Что взлелею тебя, как цветок, что так останется до конца твоей жизни, но проклятие давит на меня, нависает смертью и пьет все соки. И тогда я спрашиваю у себя, почему сразу не убежал? Просто ты так похожа на Эллину. И Эллина - все для меня. И она умерла, оставив мне лишь единственную надежду - веру. Одно время я даже нашел смысл в Боге, я понимал, что многое могу подарить людям, могу научить их свету, указать верный путь, но внезапно осознал, что не заслуживаю и этой малости. Река жизни обмелела слишком скоро, и мне остались лишь воспоминания о женщине, которую я любил. В ней, как в отражении зеркал, мелкали сотни лиц на Земле, но повторения всех черт, движений, голоса досталось лишь тебе. Как объяснить тебе мою боль и страх? Я не хочу вернуться в прошлое. Я - другой, не такой, каким чувствовал себя раньше. Я отвечаю за случившееся..."

Анна взмахнула головой, пытаясь избавиться от навязчивого голоса, звучавшего в голове, но он так и не умолк. Почему Антон открылся ей и какую опасность представляют Тари и Вит Монс? О да, Тари опасен без сомнений! Опасен жгучей страстью, темпераментом, но Монс - безобидный человек.

Анна ведь видела, как реагировал несчастный художник на ее бредовые обвинения! Чепуха... Старые фотографии не предлог, чтобы утверждать очевидную фантастику. Да, Антон обладает некоторыми способностями, он необычен и уникален, но не инопланетянин.

Девушка брела по улице, заходя во все магазины и ничего не выбирая, снова шла, останавливалсь и почему-то поварачивала в обратном направлении - по кругу.

Сначала выяснилось, что Монс - мой отец, потом Антон утверждал, что это опасная шутка, просил не выдавать его и показывал странные карточки. Махал руками при упоминании Тари и напрочь отказывался общаться с обоими. Нет, Антон явно не в себе. Его задушили фантазии и мистификации, задурили мозги книжки. Мальчишка придумал историю про трех колдунов и девушку и переложил ее на реальность. Но на самом деле все гораздо проще - никто брата не преследовал, никакое проклятье не висит над его глупой головой. А вот над моей - точно.

Девушка остановилась перед витриной, утерла лицо от слез и решительно обратилась к своему отражению: "Я оставлю ребенка! Даже если Тари все равно! Даже если все вокруг рухнет. Потому что нужно отвечать перед небом, а любовь - это прошлое!"

- Анюта, - голос брата был громким, пугающим колоколом среди разговоров прохожих. Девушка подняла глаза от асфальта и вдруг увидела, что стоит перед подъездом собственного дома, а на скамейке сидит Антон, нервный, какой-то растрепанный и совершенно потярянный.

- Что ты здесь делаешь? - девушка сразу бросилась к юноше и взяла его за руки, села тихонечко рядом. - Что случилось? Ты расстроен?

- Да, расстроен, - медовые глаза проникали в самое сердце. - Я уезжаю сегодня, по делам... Я пришел попращаться... И еще прощения попросить. Я вчера такие глупости говорил. Все это фантазии... Не бывает никаких драконов.

- Ничего, - девушка вздохнула. - Но ведь ты позвонишь?

- Непременно! - он обнял сестру и начал целовать разрумяневшееся лицо. - Прости меня... Прости. Я так переживаю за тебя?

- Я знаю!

- Обязательно скажи матери про ребенка. Она поймет, верь. Дети - самое лучшее, что дарит нам Господь.

- Да, - Анна еле сдерживала слезы, она прижалась к Антону крепко-крепко и захлюпала носом. - Мне страшно, мне так страшно!

- Все наладится, - руки брата начали утешительно гладить спутанные волосы. - Скоро ты поймешь, что получила лучший в мире подарок.

- Правда?

- Я никогда не солгу тебе, - глаза их встретились и улыбнулись.

- Когда я тебя увижу?

- Скоро, очень скоро, - Антон помолчал. - Мне пора. Поезд через час, - и развел руками.Но девушка не хотела отпускать юношу, сердилась на себя за то, что тревожится, за то, что предчувствие расставания сулит вечную разлуку. Антошка, какой же ты беззащитный, худенький, какие печальные, словно солнечные зайчики, твои глаза! Настоящие маленькие стеклышки!

- Я провожу? - девушка решительно встала - Ты ведь не бросишь меня... Ты вернешься...

Брат не ответил. Молчал он и весь путь до вокзала, и когда садился в поезд, и когда в последний раз целовал Анну, что дрожала и умоляюще цеплялась за ткань, пытаясь удержать Антона на перроне.

- Хоть слово, - губы прижались к груди юноши. - Сейчас поезд тронется... Антон, - она протянула руки, когда тот вспрыгнул в вагон и побежала за набирающим скорость поездом. - Скажи...

- Анюта, девочка моя, скажи им, что я не вернусь! Скажи им, что им не удастся. Милая моя, я не могу...

И очередной гудок заглушил последние фразы.

17

- Он очень сильно изменился, стал не зависящим от нашего мнения. Тит живет теперь вне нашего общего сердца, - Тари нервно затянулся и выпустил струйку дыма в окно машины, стоявшей возле подъезда Анны в опустившейся вечерней мгле. - Когда я вел беспутную жизнь, пытался развеять скуку, а ты выживал в мире искусства после стольких лет разбоя, наш братец, не мучимый никакими сомнениями, забрал у нас самое ценное. Как же несправедливо поделились качества: Титу - дорога к звездам, а нам - пустота! Потрясающе! Я обделен, а дураку везет... Он нашел счастье без нас. - Тари гневно запустил окурок в полет и посмотрел на меня с затаенной болью. - Идти через мрак, чтобы узнать о бессмысленности борьбы. Оказаться без дома, без судьбы, зависимым от капризов одного идиота! А я - болван!

- Не такой уж болван, - я сбросил пепел и откинулся на сидении. - Ты отхватил немало. Ты получил власть и деньги, не следует обвинять Тита за его свободу. Относись философски. Единственное, чего не понимаю, почему оказался втянут в эту дурацкую историю. Проще оставить все, как есть. Я - отец, ты - любовник, Тит - брат. И никаких перестановок на поле, без ходов конем и шахов.

- Как? Ты перестал говорить "мы"? - издевательски-иронично спросил Тари и беззвучно засмеялся. - Интересно!

- Да перестал, - огрызнулся я. - В отличие от некоторых сосунков у меня есть мое личное "я".

- В таком случае ты должен понимать, что любое "я" может желать счастья без всякого Тита. Уверен, он спутал мне карты! Заставил проговориться мамашу Анн, подсунул порнографические картинки, - истерично заскрежетал Тари. - Он еще хорошо помнит, что когда-то мы были единым целым. Играет с нами, как с мальчишками.

- Замолчи, достал уже. У тебя личные неприятности? Так стань мужчиной, не действуй, как мужлан. Обмани Анну лаской, замани, завлеки, околдуй, утопи в роскоши... Мне ли учить тебя?

- Она не доверяет мне, - юноша замахал руками, иначе не умея выразить мысли. - Я в тупике! Хочу невозможного.

- Се ля ви! - отозвался я.

- Скажи, - внезапно Тари повернулся и посмотрел мне прямо в глаза. - А ты почему рядом с ней? Ты независим, осторожен, устроен, без моральных проблем.

- Я стар, - глубокий вздох раззадоривал тишину. - И Анна для меня - глоток свежего воздуха, возможность что-то исправить. Ностальгия... Раньше я жил властью над человеческим существом, а теперь хочу его оберегать. И думаю, что если бы не проклятие, я был бы счастлив общаться с вами обоими.

- Ты опасаешься новых приступов... Ты думаешь о воссоединении как о спасительном круге.

- Иначе и быть не могло, - признался я совершенно спокойно. - Но... Кстати, наша красавица решила вернуться домой и идет по дороге.

Анна не шла, а качалась, словно пьяная лодка. Она притормаживала, присаживалась на кажду лавочку и прислоняла ладони к лицу.

- Что-то случилось, - констатировал Тари.

- Если вспомнить утро, то я готов ожидать чего угодно. - Я распахнул дверцу и бросился к девушке, которая внезапно опустилась прямо посреди дороги и прижалась лбом к асфальту.

- Вы пришли, - девушка посмотрела вверх, когда я начал поднимать ее из молитвенной позы. - Добрый вечер, мистер Монс. - Теперь она заметила нерешительно мнущегося с ноги на ногу Тари. - И ты здесь! Тем лучше. - покрасневшие веки хранили следы недавно иссякших слез, глаза лихорадочно блестели. - Как хорошо, что я вас нашла! - обратилась она к обоим.

- Мать волновалась. Мы искали тебя. - я начал отряхивать испачканное платье и попытался повести девушку к подъезду. - Нужно поспать, нужно забыться.

- Иногда я удивляюсь, за что меня наказывают, за что страдания?.. Счастье - мимолетно. Взаимность - обманчива. Предательство - бесконечно. - Анна вырвала руку и сама продолжила путь, обогнув оцепеневшего Тари, который дрожал и держал руки в карманах.

- А потом появился мой отец... Где он был все эти годы? О чем думал? Он думал, что любовь можно купить, что ее легко обмануть и использовать...

- У нее бред, - пробормотал Тари и хотел поймать качающуюся девушку, но она отшатнулась прочь.

- Я теперь вижу гораздо лучше! Взгляни, разве я похожа на сумасшедшую? Нет? Тогда объясни, как мне избавиться от тебя?

- Анн, ты несправедлива...

- Я забыла это слово, когда узнала, что осталась одна. - Девушка развела руками и закружилась, вскинув подбородок к поддернутому облаками низкому небу. - Я свободна и не связана никакими обязательствами, а то, что мне навязывают, - ложь, вампиризм. Уйдите прочь.

Мы оба продолжали наблюдать и не собирались сдвинуться с места.

- Сожалею, - я еще секунду подождал, а затем направился к машине. - Тари, ты со мной?

Юноша исподлобья в последний раз взглянул на любимую.

- Да, я иду.

И тут Анна вновь села на землю:

- Он покинул меня, ушел навсегда. А я так и не сумела стать лучше, не выдержала испытания. Уезжайте, слышите. Он сказал, что не вернется. Слышите! - Девушка вскочила резко и махнула вслед уезжавшей машине. - Слышите! - Закричала она истошно. - Он сказал вам, что никогда не вернется! Он обманул вас. Он будет жить.

Но они не слышали.

Поздней ночью Анну увезла скорая с опасностью выкидыша. Тогда же трое мужчин вдруг потеряли сознание - это кричал и неистововал испуганный зародыш.

18

Они стояли дрожа, еще не веря в происходящее, и холодный морской воздух впервые проникал под одежду. Они видели друг друга, но никогда раньше не видели себя.

Первый - высокий и статный мужчина с орлиными чертами, грозно сдвинутыми бровями, с глазами, похожими на черные звезды, в доспехах из тьмы.

Второй - огненно-рыжий, бледноокий и прекрасный, как ангел, сошедший с неба, полуюноша-полумальчик, в красном камзоле, подобном огню и лаве.

Третий - румяный, улыбчивый юноша с волосами серой мыши и лбом гладким, как раковина, в белом завернут плаще, ярком, как первый снег.

Они молчали. Они неотрывно сплелись с разговором природы, как будто забыли имена. И только ветер повторял, что видимое еще не истина, что трое еще так близки, что одно слово оборвет миг одиночества. Миг братьев, а не единого сердца, покажется удивительным и страшным сном.

Увы, разъединение случилось. Увы, эти мужчины не ведали, чем расплатятся за страшное колдовство. Никогда им невернуть радости полета над огромным разговорчивым океаном и не испытать единого счастья. Они лишены возможности находиться рядом, потому что тогда умрут, если вновь не соединятся в дракона. А встреча двоих принесет лишь боль и страдания.

Чужие, навеки чужие друг другу. Уже вошедшие в мир, но не обредшие его. Отец-дракон говорил: "Если ты един, если стремления твои не расходятся по разным дорогам реалий, то ты есть сила, выше которой одно небо..." Сколько раз придется еще встретиться на дорогах судьбы, прежде чем придет понимание, что вы единое существо. Сколько придется скитаться и слышать отголоски несчастий друг друга! Сколько! Вы изганники отныне. Вы истечете кровью от сомнений и одиночества.

Белый рыцарь на белом коне ворвался в город людей. Он мчался по улицам, как морской ветер, а толпа простолюдинов разбегалась в стороны в смятении. Грязные улицы удивлялись, удивлялись их темные окна и распахнутые двери. Куда ты спешишь, безумец? Может, на казнь? Может, господина забавит смерть, и он желает купить голову красавицы? Может?

Площадь, на что ты глазеешь, не ведая стыда? Ведь девушка стоит, покачиваясь, на деревянных досках с завязанными глазами и безропотно ждет своей участи.

"Пусть дьявол поцелует ее, - шепчет толпа, - пусть смерть заберет ее..."

Конь незнакомца встал на дыбы, всколыхнул мостовую. Не смыслите вы, не ведаете, не чувствуете и не обретете.

- Живи! - всадник выхватил жертву из адских рук, крепко прижал к сердцу, высоко взвился над людьми и полетел над крышами домов.

Сегодня они нашли друг друга. Сегодня ее имя стало заклятием верности, за которое несчастному придется расплатиться вечностью.

- Эллина, - улыбнулись губы юноши.

- Ты вернулся, - завороженно прошептала она в ответ, так и не снимая повязки, и головка ее прижала к широкой мужской груди.

***

Она несет листок объявления и улыбается, чтобы поставить точку и забыть. Она счастлива. Мягкие складки платья обтягивают округлый живот, выдающий ее надежды. И нет ничего прекрасней, чем любовь к маленькому, беззащитному существу, что еще не появилось на свет. Ему молодая мать отдаст всю себя, дабы радоваться его улыбкам, его победам и его радости. ОНА СВОБОДНА!