Наткнулся в своём "архиве" на статью некого Владимира Гандельсмана с интригующим заголовком:
"Диалог с участием Ибрагима."
И с подзаголовском: "К семидесятилетию ноябрьских стихов Мандельштама 1933 года".
Статья в начавшей умирать хорошей газете "Новое Русское Слово", о которой "пророк всея Руси" А.И.Солженицын как-то выразился: "ИХ газета на русском языке..."
Чья "ИХ" понятно любому бывшему советскому и не очень советскому человеку.
Мол, "Слово" это вовсе и НЕ РУССКОЕ, а "Ихнее" и лишь на русском языке напечатанное.
Понимающий, да поймёт...
Возвращаюсь к содержанию статьи Гандельсмана.
В первую очередь, хочу выразить свою, сугубо личную, благодарность автору за то, что в буквальном смысле слова "Открыл" для меня Осипа Мандельштама, поскольку до прочтения ЭТОЙ статьи, моё отношение к Мандельштаму было резко отрицательное.
А после прочтения всего ДВУХ стихов в статье - стало резко положительным.
Стихи:
"Мы живём, под собою не чуя страны..."
И "Квартира".
Они, на мой взгляд, обеспечили Мандельштаму бессмертие духовное.
Мыслительная цепочка, которую протягивает Гандельсман в этой статье начинается дворником Ибрагимом, от которого в детстве автор услышал две строчки из стихотворения Н.Некрасова. Затем - само стихотворение пьяницы и картёжника, "певца тяжёлой женской доли", затем -- переход-ассоциация от Некрасова к Мандельштаму с цитированием двух упомянутых стихотворений и финал: "Квартира".
В этой интересной (для меня, по крайней мере) статье чувствуется неуклонная воля автора к раболепию.
"Перед гробницею святой смиренно преклоним колени".
Кто такой, настоящий Некрасов?
Альфонс, пройдоха и ничтожество.
Хотелось пить да играть (в карты), но денег не было, поскольку работать не хотелось. Что делать молодому самцу, нежелающему работать, но любящему деньги (тратить)?
Ну, конечно, найти дуру, которая будет его содержать на свои денежки!
Нашёл, замужную женщину Панаеву. Приволокнулся. Но дура оказалась вроде бы чересчур высоконравственной и в постель с Колей не рвалась.
А Коля наш совсем не был дураком, и начал её, катаясь с ней на лодке, уговаривать: "Пойдём, лягим!"
Панаева - ни в какую. А река-то, Волга-матушка, широкая дa глыбокая!
"Выдь на Волгу, чей стон раздаётся
Над великою русской рекой?"
Тогда Коля (без стонов) к шантажу прибегнул:
"Мол, не отдашься, порешу сам себя и ни чуточку не пощажу жизнь свою молодую...!"
Панаева всё никак не сдаётся..
Тогда Коленка, не раздевшись даже до пляжного убранства, прямо во всём наряде в реку сиганул...
Предусмотрительно ухватившись рукой за борт, чем вызывал некую поперечную (бортовую) качку лодки вместе с Панаевой.
Чьё сердце уже озаботилось и собственной участью.
Не выдержало это сердце доброй женщины такого "самоубийственного" величия коленькиной "страсти" и уступила она...
В общем, зажил наш Коленька Некрасов именно той жизнью, о которой мечтал.
Пил дорогие вина, проигрывал в карты немалые деньги, а Панаева за всё исправно платила.
Но те из читателей, которые хоть немного знают психологию этих типов, знают, что при опеределённой концентрации этилового спирта в крови, у пьющего вдруг начинаются пьяные "угрызения совести":
Вот, мол, пью я, наслаждаюсь жизнью, а МУЖИКАМ ДА БАБАМ КАКОВО???
"Назови мне такую обитель.
Я такого угла не видал,
Где бы сеятель твой и хранитель,
Где бы русский мужик не стонал..."
А, посмотрев в дно пустого стакана увидел и свою красноносую физию, отчего ещё горше стало Коле и он выдал критику СЕБЕ под число, да под первое:
"Я за то глубоко презираю себя,
Что живу -- день за днём бесполезно губя..."
В общем, довольно справедливое стихотворение о себе сочинил Некрасов, (да спьяну ещё не то напишешь!), что вызывало у Гандельсмана почтительное внимание к такой, чисто советской самокритике
"Ой не мучь меня, народ,
Ой, не спрашивай!
Вот, стою я перед вами, словно голенький!
Ну, гулял я с племянницей ТётеПашиной..."
А.Галич, "Красный треугольник"
И так завязался первый узелок его ассоциативной ниточки.
Господи, ну, ЧЕГО не наговорит на себя ЛЮБОЙ пьяница в состоянии экстатического пьяного самобичевания...
Думаю, читатели, а особенно, читательницы, которым "повезло" близко познакомится с такими личностями, слышали эти пьяные слезливо-сопливые стенания не раз. До протрезвления, за которым следовала полная амнезия наплаканного...
Но Гандельсман растрогался... Опыта ЭТОГО он, видно, не имел...
И следующую мысль свою соединил с Мандельштамом."
"И сколько мучительной злости
Таит в себе каждый намёк.
Как будто вколачивал гвозди
Некрасова здесь молоток."
Отсюда следует, что и Мандельштам проникся искренней верой в пьяный бред картёжника.
А дальше, вообще, некий межзвёздный прыжок Гандельсмана в паре с Мандельштамом (Парное фигурное катание двух фигуристов-одиночек).
Процитировав прекрасный стих "Мы живём, под собою..." перешёл автор к "Квартире".
А там - снова ЗАГАДКА!
"Давай же с тобой, как на плахе
За семьдесят лет, начинать,
Тебе, старику и неряхе
Пора сапогами стучать."
Задумался Гандельсман, как истолковать ЭТО четверостишие. Ведь на плахе обычно ничего "за семьдесят лет" не начинают, а обычно кончают... Может, начинают "умирать", но тогда не семьдесят лет же! Там завсегда дело быстрое: Шмяк топором и ... "Будь здоров! Не кашляй"
И ЧТО это за старик-неряха, сапогами стучащий?
Тут-то и протянулась ассоциация к дворнику Ибрагиму. Вот оно что! Мандельштам именно дворника Ибрагима из Гандельсманова детства как-то телепатически уловил и ввёл в стих.
Но, пифагорейская загадка всё равно, не разрешилась.
Спросил Гандельсман у друга поэта, де, ЧТО он думает? Поэт подумал и сказал, что Мандельштам имел в виду не "НАЧИНАТЬ". А "Отвечать"! Это, мол, для плахи больше подходит.
А семьдесят лет?
Так Некрасов же на семьдесят лет старше Мандельштама!
Вот всё и объяснилось.
Такое раболепие автора статьи напомнило мне известный анекдот про Чапаева:
"Василий Иванович, а почему у тебя носки грязнее моих?
Ну, Петька, так, я ж и СТАРШЕ ТЕБЯ!"
Предположить следует просто, что Мандельштам писал тоже в сильном подпитии и плохо соображал ЧТО С ЧЕМ связать? У поэтов, особливо любящих жить, значит пить, это случается и нередко. Написал заурядную бормотуху Мандельштам рядом с гениальными строками в том же стихотворении, ну и всё! Это видно и у Пушкина и у практически любого поэта.
Упорхнуло ВДОХНОВЕНИЕ, остался лишь пьяный угар, вот и написалась бессмыслица и нечего раболепствовать и искать в словесном навозе зёрна ГЛУБОКОГО ПОЭТИЧЕСКОГО СМЫСЛА!
Мандельштам был только человеком. А ВДОХНОВЕНИЕ - оно НЕ человек, а детка капризная, появилось, направило мозги на что-то гениальное и растаяло. А память, хоть и спьяну, всё же хранит этот божественный миг лёгкости и таланта, вот и продолжает тужится поэт чего-то там ДОПИСАТЬ.
А дописывать уже НЕЧЕГО!
Точку надо ставить!
МЕРУ ЗНАТЬ!
Как раз такого умения МЕРУ ЗНАТЬ нет ни у хмельного поэта, ни у треззвого, но полного добровольного холопства литературоведа!.