Первая бусинка рассыпалась в пыль почти сразу - Айла даже не заметила, как и когда. Но раз это случилось, значит, было. Айла насторожилась, и второй раз не пропустила.
Это оказалось больно - когда тебя насквозь прошивает пуля, ломая ребра и разрывая легкие в клочья.
Проваливаясь во тьму, она думала только об одном - хоть бы вышло.
Вышло.
Была ночь, когда она очнулась от холода и боли. Пошевелилась, раскрыла глаза, с удивлением отмечая, что боль почти тут же исчезла. Хватанула себя за шею - и под пальцами раскрошилась вторая бусинка.
Айла села, стряхнув с себя снег. Оглядела себя. Одежда была в крови, на груди в ткани - дыра. Но когда пощупала, сунув пальцы в эту дыру, поняла - раны нет.
Значит, тот самаай не обманул.
"Столько раз, сколько бусин в этом ожерелье, ты будешь возвращаться снова и снова. Распорядись с умом, последняя бусина - и ты не вернешься".
Вот только Айла совсем не помнила, чем именно она заплатила за такую дивную вещицу. Зачем платила - помнила. Да и не забудешь.
Она пошарила в поясном кошеле, достала маленький клочок бересты, в который был завернут обломок стила. Развернула и с мрачным удовлетворением вычеркнула острым концом стила первое имя. Прошлась взглядом по списку. Осталось четыре. Пробежалась пальцами по ожерелью и насчитала десять бусин. Отлично, даже с запасом.
Третью бусину она потеряла напрасно - немного перестаралась: начиняя стеклянную бомбу, неосторожно вдохнула споры черной бавры. После пробуждения легкие, конечно, восстановились, но в груди болело очень долго. Зато бомба получилась отличная, Айла успела оценить ее действие, прежде чем облако ядовитых спор догнало и ее.
Вычеркивая второе имя, Айла поставила напротив него две точки - по числу затраченных бусин. Подумав, поставила и против первого две - не помнила, не могла вспомнить, как же она все-таки потеряла первую.
Но добраться до этих двоих было легче всего. Остальные осторожны, могущественны и сильны. А она одна, и может мало. Разве что какое-то количество раз умереть и вернуться. У нее только немного шаманства, волшебные бусы, горькая память и ненависть.
Третий жил в поместье, больше похожем на крепость. Пришлось долго наблюдать, терпеливо выискивать малейшую возможность проникнуть внутрь. Айла месяц провела в засадах - то в большом дупле старого-старого вяза, наблюдая за воротами в дальноглядные самаайские стекла, то в стогу сена на заливном лугу, высматривая, нельзя ли пробраться в поместье от реки, куда иной раз выходили под охраной купаться девушки в белых платьях и золотых обручах - дочери хозяина. Прекрасные и нежные девы могли бы вызвать восхищение у кого угодно - но не у Айлы. Слишком хорошо она помнила, каким наслаждением горели их красивые лица, когда они расстреливали распятых на изгороди детей из своих инкрустированных перламутром и золотом ружей. Айла бы убила и их тоже, присовокупив к своему списку. Вот только как? Если потратить на них бусины, то оставшиеся уйдут от наказания. Айла не могла этого допустить. Последняя в роду, последняя в племени - она была обязана совершить справедливость любой ценой, но окончательно и бесповоротно.
Ей повезло. Третий и его жестокие дочери отправились к своим богам всего за одну бусину. Айла выследила обоз, привозивший в поместье вино, и сумела спрятаться в одной из бочек, пока возница справлял в кустах малую нужду. Так она попала в поместье, а там уже выбраться из винного погреба ночью было нетрудно. Ее никто не заметил, и она забралась на верхнюю площадку башни, откуда, видимо, хозяин поместья иной раз любил обозреть свои владения. А утром хозяин с дочерьми вышел во двор, где уже переступали нетерпеливо кони, взнузданные и оседланные. Собирались на очередную кровавую забаву, не иначе - Айла заметила, что за спинами красавиц висят их золочено-перламутровые ружья.
Она подняла лук с наложенной призрачной стрелой. Еще четыре лежали на парапете площадки перед ней. Надо успеть, прежде чем ее увидят и убьют.
Лук бесшумен, и никто сразу не понял, почему сначала одна юная госпожа вдруг упала бездыханной, а за ней и вторая повалилась навзничь с разорванным горлом. Пока призрачная стрела летит, ее древко и оперение истаивают от сопротивления воздуха, взамен придавая ускорение, и когда кристальный наконечник поражает цель, от них ничего не остается, а наконечник взрывается в теле жертвы.
Третья стрела, четвертая нашли свою цель. Но теперь Айлу заметили, и охрана уже направила на нее свои ружья. Но за миг до того, как в голову Айлы попало сразу пять пуль, она уже успела отпустить тетиву. И кристалл вошел в глаз третьего врага.
Снова она очнулась там же, где и до того - посреди разрушенного общинного дома в родном поселении.
Болела голова, ломило тело. Каждое новое возвращение было болезненней предыдущего, а времени от смерти до пробуждения проходило больше. И теперь Айла понимала, чем платит за эти чудесные возвращения. Но ей было все равно - лишь бы успеть довершить свою месть.
С того дня, как враги уничтожили ее род, разрушили ее дом, минул уже год. На захваченных землях уже выросли хижины переселенцев, данников тех, кто убивал сородичей Айлы ради плодородных земель в излучине реки, ради густого леса и богатых покосов. Но само разрушенное поселение люди обходили стороной. На мысу над рекой стояло оно, чернея обгоревшими бревенчатыми стенами и остовами домов. Удобное место - но люди не хотели селиться здесь, боялись проклятия или мести духов... Люди знали, как вероломно их повелители поступили с жившими здесь. Пришли с миром, с предложением торговли - а ночью убили всех... кроме Айлы. В ту ночь она проходила посвящение в лесном святилище, её тело застыло в молитвенном трансе, а дух странствовал окрест... и так она увидела всё. А когда действие священного напитка кончилось и она очнулась, на выходе из святилища ее встретил тот самаай со своей тележкой, набитой товарами. Откуда-то он уже знал, что случилось, и сразу предложил ей свой особый товар. Не даром, конечно, но и не за монеты. Но месть того стоила, как решила Айла.
Осталось еще трое врагов. И пять бусин.
Четвертого убить было непросто. Этот нигде не появлялся один, всегда рядом была охрана. Зато он не сидел в поместье безвылазно, а постоянно объезжал свои новые владения, собирая с переселенцев дань.
Айла ушла в лесное святилище, которое люди тоже побоялись тронуть - чужая сила, чужие боги и духи пугали их. И это было хорошо. Айла три ночи после большой грозы собирала синие громовые грибы, с превеликой осторожностью измельчала их на дубовой колоде деревянной колотушкой, сушила и опять растирала в порошок. Потом сшила костяной иглой полотняный мешочек, сгребла в него порошок и туго завязала.
Оставалось теперь дождаться приезда четвертого врага за данью в ближайшее село. Айла заранее прокралась туда ночью и спряталась в овине. По этому времени овины стояли без дела, и несколько дней там можно было просидеть, оставшись незамеченной. Айла не хотела появляться в поселке до приезда господина. Ночью она обошла село, воруя сушившуюся одежду то тут, то там, и просто присматриваясь к тому, как живут эти люди. Собаки во дворах не обращали на нее внимания. Для них она была как ветерок, пахнущий лесными и луговыми травами.
Обереги на воротах и порогах не мешали ей. Она могла зайти в любой дом, перерезать их всех во сне, если бы хотела. Не то что поместье третьего врага, стены в котором действительно были препятствием для нее. Но Айла не чувствовала к этим людям ненависти. Только к их вождям. Она успела уже понять: они боялись своих повелителей, их силы и власти. Да и видно было - поселяне и их повелители принадлежат к разным народам... Но над этим Айла не стала уже раздумывать, не хотелось.
Когда настал день сбора дани, Айла надела украденную одежду, умылась отваром пяти листьев, шести трав и семи цветов, и вышла на улицы поселения. Пока на ее коже остается запах отвара, ее будут принимать за свою все встречные люди. Этого надолго не хватит, но она надеялась успеть раньше, прежде чем в ней увидят чужачку.
Четвертый враг прибыл утром, его принесли в большом роскошном паланкине, и с ним было двадцать всадников с ружьями и пять самодвижных повозок с огненными копьями. Паланкин несли восемь железных големов. Эти человекоподобные, но в полтора роста, создания были целиком из металла, их приводила в движение странная магия чужаков, и они не знали усталости. Поставив его на площади, они подняли завесу, открыв взорам высокое красное кресло, в котором и сидел повелитель - одетый в золотые одежды толстяк. Охрана расположилась рядом, герольд протрубил в рог, и на площадь стали стекаться люди, неся в руках дань. Зерно, плоды и мясо повелителя не интересовали. Только меха, каменья, золото и серебро. Чтобы добыть их, поселенцы целый месяц перед тем возили товар плотами вниз по течению, к большому городу самааев, где и меняли зерно, мясо и плоды на то, что было мило их повелителю. Айла среди других не привлекала внимания: ее полотняный мешочек ничем не отличался от таких же в руках многих женщин поселения. Люди подходили к расстеленному на земле красному ковру и высыпали монеты и камни, складывали шкурки, боязливо, украдкой поглядывая на повелителя. Айла плохо понимала язык этих людей, но зато хорошо понимала их страх. Они боялись не угодить повелителю, боялись вызвать его гнев недостаточно богатой данью.
Айла подошла поближе, протолкнулась вперед и достала из-за пояса полотняный мешочек. Заметила недовольство во взглядах стоявших у ковра подсчетчиков дани - маловат мешочек. Она склонилась над ковром, развязывая мешочек, ее губы прошептали всего одно слово. Из мешочка хлынул синий порошок, разделился тут же на струи, которые мгновенно притянулись к металлу и каменьям - и к тому, что лежало на ковре, и к доспехам стражи, и к големам, и к украшениям одежд повелителя.
Никто не успел ничего понять, кроме Айлы. Она крикнула:
‒ Бегите!
А сама швырнула мешочек с остатками порошка прямо в повелителя. Стража выстрелила в нее, но было слишком поздно. Громовой порошок прикипел к металлу и камням, разогрел мгновенно, и всё полыхнуло с ужасающим воем и грохотом.
Когда она очнулась в развалинах общинного дома после этой попытки, была уже зима. Айла вдруг поняла, что не чувствует холода, хоть и лежит на снегу. Разгребла в углу промерзшую солому, спустилась в уцелевший погреб. Там все затянула паутина, зеркало на стене припало пылью. Она стерла пыль и посмотрелась в него.
Бледное лицо, выцветшие глаза. Словно призрак. Айла коснулась отражения, провела пальцем по стеклу. Плоть ее была плотью - во всяком случае, она могла воздействовать на предметы вещного мира. Но теперь Айла чувствовала - она уже больше дух, чем живое существо. Тогда, первый раз, она умерла - а возвращалась уже не совсем живой. Вспомнила, что от раза к разу ей все меньше требовалось пищи и отдыха. И все лучше удавалось ночное колдовство, а дневное - все хуже. Вот чем она заплатила за возможность уничтожить врагов - жизнью, долголетием, свойственным ее народу. И посмертием. Она никогда не прорастет травою, цветами и деревьями, возвращаясь в мир живых, никогда не пробежит по лесу в лисьей или волчьей шкуре в одном из звеньев цепи перерождений. Никогда не родится к новой жизни от плоти и крови своего народа. Она станет неприкаянным духом, существующим на границе двух миров. Не только потому, что некому совершить тризну по ней, но и потому, что отдала посмертие за возможность отомстить. Мудрость ее народа говорила, что сделка с самаай - всегда с подвохом. Поэтому ее соплеменники никогда не торговали с горным народом напрямую.
Айла поднялась наверх, взобралась на уцелевшую, хоть и обгоревшую, дозорную башню.
Поселение, в котором она совершила четвертую месть, было мертво. Из снега торчали лишь обгоревшие остовы домов. Громовой порошок уничтожил все.
Она не должна была бы испытывать сожаление. В конце концов, ее род был истреблен ради того, чтоб эти люди поселились здесь и платили повелителям дань. Но ей было жаль их.
Стоя на верхушке башенки, на леденящем ветру, Айла вычеркнула четвертое имя с уже отрухлявевшей бересты. Осталось одно. Последний - и самый страшный враг. Могучий шаман чужого племени, сумевший победить колдунов ее народа, сломать обереги ее поселения... как одолеть его? Четыре бусины осталось. Сумеет ли она довершить месть за четыре бусины?
Вернувшись в лесное святилище, совсем уже заросшее мхом, плющом и корнями деревьев, Айла с трудом разожгла живое пламя в каменном очаге, немного прибрала паутину и нанесенные ветром листья. Сколько же времени прошло с ее последней гибели? Судя по тому, каким заброшенным выглядело святилище, ничья нога не ступала сюда самое меньшее с того дня, как она покинула его с мешочком громового порошка. Вон и ступка стоит на дубовой колоде, там, где Айла оставила ее. Припала пылью, обросла паутиной... С каждым разом между смертью и воскрешением проходило всё больше времени. А значит, тянуть нельзя. И Айла не знала, какой станет, когда останется последняя бусина. Уже сейчас она не ощущала ни холода, ни тепла. И огонь смогла разжечь только обычным способом - кресалом и трутом, дневное колдовство ей не удалось... может быть потому, что сейчас была ночь. Но раньше ведь удавалось.
Айла вышла из святилища, застыла на пороге, под низко опущенными еловыми ветвями. Святилище пряталось под корнями древней ели, на склоне оврага. Внизу, на дне оврага, струился ручей, не замерзающий даже в лютые морозы. Айла видела его струи, пар, идущий от них, кружево инея на травах и ветках по берегам ручья. Видела - хотя не должна была бы видеть так отчетливо, ведь ночь была темна и беззвездна.
А еще она видела серебристые легкие тени лесных духов, невидимые даже шаманам, если только те не входят в молитвенный транс или не пьют отвар из тайных трав.
И совсем легко, почти без труда у нее получилось войти в транс и покинуть собственное тело. Она зависла над ним, такая же серебристая легкая тень, как и другие духи. С любопытством разглядывала свое тело, удивляясь тому, каким хрупким оно теперь выглядело - тонкие руки и ноги, белесые волосы, бледная кожа... недолго ему осталось.
Айла вернулась, поднялась на ноги. Потрогала остаток ожерелья и усмехнулась. Кажется, в четырех бусинах не будет нужды.
Убийцы ее народа пришли из-за гор, с морского побережья, а туда они приплыли из-за моря на больших железных лодках, пышущих дымом. Они владели магией, незнакомой ни народу Айлы, ни самааям, ни другим окрестным племенам. Эта магия не созидала, а разрушала. Оружие пришельцев плевалось огнем или стреляло кусочками металла, пробивавшими любые доспехи. Это оружие заряжалось чем-то вроде громового порошка, знакомого народу Айлы, но в отличие от него, огненный порошок пришельцев был безразличен к металлу и камню, но легко воспламенял дерево, ткань и вообще все, созданное из живой природы. Казалось, вся магия чужаков была враждебна живой природе, может быть, поэтому колдуны племени Айлы не смогли ничего сделать. Но мудрость древних говорит, что в великой силе кроется и великая слабость. Неуязвимых нет, даже среди богов и духов.
Так думала Айла, серебряной тенью летя над заснеженной равниной к предгорьям. На ее шее горела одна-единственная, последняя бусина. Три других она разбила на алтарном камне своего лесного святилища. Теперь ее тело стало почти призрачным, и при следующей смерти просто рассыплется в пыль. Но Айле было уже всё равно. Главное - довершить дело.
У подножия гор, у самого перевала, через который пришли враги, теперь стояла крепость, а в крепости жил вождь-колдун. Здесь повсюду были металл и камень, пылало пламя плавилен и гремели кузни. А у самой скалы, на отшибе от остальных строений, немилосердно воняли мастерские, где делались огневые зелья пришельцев. Айла пристально следила за всем, что происходило там. Ее же никто не замечал - даже колдуны. В их глазах она была снежным вихрем, поземкой или клубом дыма из трубы, пятном снега на скале... А она ждала.
Наконец, повелитель этой крепости решил проверить, как идут работы в огневых мастерских. Судьба его сподвижников не могла его не обеспокоить, и видно было, что в крепости готовятся к новому походу, ждут из-за моря новых кораблей с переселенцами. Айла догадалась, что пришельцы в своих бедах винили уцелевших жителей здешних мест, и намеревались пройтись по этой земле огнем, уничтожить всех, кто не принадлежит к их народу, поставить везде алтари своих богов, вырубить леса, перепахать луга... чтобы и памяти не осталось о тех, кто жил тут прежде.
Что ж, раз так - то и терять ей было уже нечего. И едва колдун показался на тропе к мастерским, Айла легко выскользнула из своего и без того призрачного тела, подлетела к нему. Да, на то, во что она теперь превратилась, его магия не действовала. Чужаки не видели духов, не чувствовали их и не могли им навредить. Духи, как существа бесплотные, на плоть воздействовать тоже не могли. Но Айла атаковала не плоть, а дух. Вошла в чужое тело, заполнила его, вгнездилась в его разум. И ударила там.
Колдун заорал, схватился за голову и повалился наземь.
"Ты... что такое?" - сквозь боль выл его разум, а Айла мстительно заставляла его тело биться в ужасных судорогах. Она так легко захватила над ним власть! И с горечью подумала: ведь если бы шаманы ее племени сразу поняли, что чужаки уязвимы духом, они бы сумели защитить свой народ, одолеть врагов и изгнать их!!! Но для соплеменников Айлы немыслимым было предположение, будто дух так легко одолеть! Они сами всегда существовали в двух формах, одинаково сильных, и подумать не могли, что у других дух может быть так слаб!
"Я твоя смерть, чужак. Лучше бы твое племя сидело за морем!"
"Нам... нужно было место для жизни!!!" - сопротивление колдуна утихало, он не мог устоять под ее натиском.
"Если бы вы пришли как мирные соседи, мы могли бы жить рядом и торговать. Но вы отняли у нас землю и жизнь".
И Айла стерла его разум.
Все случилось очень быстро, и со стороны показалось, будто колдун пришел в себя. Айла, управляя этим уже бездушным телом, сумела ловко встать, небрежным жестом успокоить подбежавших было стражников, и пошла в мастерскую, где в уголке, незамечаемое никем, едва видимой паутинкой, лежало ее тело. Странно было видеть его чужими глазами. Вообще странно было смотреть чужими глазами, оказалось, чужаки и видят мир не так, как ее народ - половины красок не замечают, движения сил не видят... Айла прикоснулась к нити сил и призвала огонь.
Грохот и пламя вознеслись над горами, и перевал обрушился, перекрыв путь с побережья.
Огонь сожрал всю крепость, прогорели даже камни. Осталась среди пепла только одна, крохотная каменная бусинка.
И все, кто жил окрест, поняли: возмездие настигло чужаков. И откуда-то знали, от чьей руки оно пришло. И века спустя Айла, витая неприкаянным духом по здешним землям, слышала песни и сказания о собственной мести.