Было холодно. Холодно так, что кровь в жилах стыла. Ветер со свистом проникал через щели в хижину, пронизывал его, сковывал ледяным дыханием. Больше всего на свете он ненавидел холод, снег, лёд, ветер и метель. И по иронии судьбы он оказался именно здесь - в самом эпицентре того, что называют "Крайний Север".
До этого он бывал здесь только в раннем детстве, но до сих пор помнил. Его мать родилась здесь и ей, похоже, всё это нравилось. Она всегда называла его "летнее дитя", не то по-доброму, не то издевательски. Он слушал её рассказы о жуткой зиме, о суровом ветре, о жгучем морозе, о вечных сумерках, о голоде, о смерти. Как дети в хижинах жались друг к другу и к свои матерям, лишь бы сохранить капельку тепла, но всё равно замерзали насмерть. Все вместе. О том, как люди не могли прокормить себя в столь диких условиях и ели себе подобных. Как слёзы замерзали прямо на лицах.
Он надеялся, он знал точно, что никогда не вернётся в эти края. И вот он здесь. Работает... Разве это работа? Ничтожный сельский врач. Окончив медицинский с отличием, только этого и ждёшь - сидеть в холодной дыре и констатировать очередное уменьшение популяции поселения. Что-то пошло не так. Деньги кончились, мать умерла, оставив в наследство только дырявый дом в угрюмой деревушке, ни друзей, ни родственников не осталось.
Когда она умерла, испытал ли он облегчение? Совсем напротив. Он любил её, по-своему, не смотря на её суровый нрав. Горе тронуло его, и очень сильно, почти уничтожило его. Он помнил её. И сразу узнал на смертном одре. Она была черноволосой строгой женщиной с острыми чертами лица, угрюмая и печальная. Только такие, как она, были в состоянии выжить в этих краях. Он был совсем на неё не похож. Мягкие черты лица, высокий рост, непропорционально длинные руки, всегда как будто вопросительный взгляд. И серебристые волосы. В отца, наверное.
Его он, напротив, совсем не знал. И матери явно не по душе было разговаривать о нём. Она или отмалчивалась, или придумывала очередную абсурдную историю, лишь бы малыш Генри отстал от неё. То он известный предприниматель, избравший своё дело выше семьи. То граф вымышленной земли, ушедший от них править. То путешественник, то историк, то музыкант, то поэт. Может это своего рода забавляло её, вводить каждый раз в заблуждения малыша Генри по поводу его происхождения. Хотя говорила она это, со всей серьёзностью на лице, быстро и не принимая возражений. Как будто сама верила в это? Может она не могла вспомнить точно?..
Он поднялся со своего рабочего места. Продолжало холодать. Его трясло, даже не смотря на то, сколько было на него надето. Он поднял ещё меха со скамейки и накинул на себя. Добавил дрова в печь и снова принялся за работу. Вой вьюги за окном и слабое освещение сводили его с ума и не давали сосредоточиться. Оставалось совсем немного - заполнить последние записи о больных в селе.
Помимо дома ему в наследство досталась дурная репутация его матери, которую считали здесь ведьмой. Сам Генри в подобное не верил, конечно, и искренне не понимал, откуда у жителей вообще могли возникнуть такие мысли по поводу его матери. Однако они быстро оттаяли и привыкли к нему. После того, как предыдущий врач слёг с воспалением лёгких, им только и оставалось, что дохнуть за неимением нового. Но потом, к ним всё-таки приехал новый и оказался толковым парнем - скромным, тихим и говорящим только по делу. И лечить вроде умел.
- Точно говорят, сын ведьмы и знахарки! - Заявляли они. - Жаль только, что руки постоянно холодные. Больно неприятно, когда прикасается. Так-то!
Однако часто у него просили невозможного. Воскресить мёртвого. Или излечить полу-мёртвого. Но всегда всё заканчивалось одним - необходимостью в констатации смерти родным их сына, мужа, сестры или матери. Или животного, будь то лошадь или другой скот. Оставалось только надеется, что хозяин дома не обвинит молодого врача в случившемся и не схватится за топор. Но пока обходилось.
Смертей было много. Можно подумать, что в холоде, и микроб и вирус будет развиваться хуже. Но это было не так. Селяне умирали и от болезней, и от ран, и от малокровия, и от голода, и от пьянки, и, кончено, от холода. Он, безусловно, тоже подхватит воспаление. И тоже умрёт. И добрым селянам снова придётся привыкать к новому сыну какой-нибудь ведьмы. Так он тогда думал.
Одна из пациенток, пожилая женщина, явно любящая рассказывать истории и былины, как-то сказала ему, что Генри ей нравится гораздо больше предыдущего врача. Его это смутило. Он не был знаком с предыдущим врачом и точно не собирался в чём-то превосходить его. Но от неё так веяло доброжелательностью и добротой, так не свойственных этим краям, что он искренне поблагодарил её.
- Жалко только, что руки у вас холодные. - Сказала она.
Она ему рассказала немного про прошлое их поселения, про предков. Про его мать, которую она, в отличии от многих, не то что не боялась, но даже не связывала ни с какими сверхъестественными силами.
Каким бы убеждённым атеистом или агностиком ты не был, в таких краях всегда встретишься с разного рода суевериями и верованиями. И должен будешь с этим считаться. Вот и тогда, после приёма, старушка настаивала принять у неё в качестве вознаграждения серебряное распятие, которое, как она утверждала, должно было защитить его от дурного глаза и злых духов. Платы с посетителей он, конечно, не брал, не смотря на чрезвычайно скромное жалование. Еду и алкоголь ему также было неловко принимать. Но сейчас нечто заставило его превозмочь все собственные принципы и взять религиозный подарок у доброй старушки. Та, обрадовавшись, торжественно заявила: "Да хранит вас Господь!" и, неспешно развернувшись, удалилась в ледяную пасть дверного проёма. Удивительно, как здешние жители легко переносят холод! Внезапно Генри остался совсем один, наедине со своими мыслями и серебряным распятием в руке.
Снова похолодало. Казалось, сами мысли о холоде усиливали его действие на Генри. Он посмотрел в окно, где ему сквозь белый свет уже подмигивало солнце. Опять он засиделся за работой, что уже слишком поздно было ложится спать. Или рано? Однако, работа закончена и спать всё-таки необходимо. Не раздеваясь, он залез на печь. Сон и спокойствие, на удивление пришли быстро, несмотря на то, что он был раздражён недосыпом и навалившейся на него бумажной работой. Только сейчас он осознал, как сильно устал. Блаженство от желанного отдыха расползалось по его телу и медленно уносило в царство Морфея. И в этот самый момент, когда Генри уже начал грезить о лете, о тепле, о зелени, о природе, о запахе цветов... В этот самый момент, нерешительная рука постучала в его дверь три коротких раза. Потом ещё два немного более уверенно, но скорее вопросительно. Затем послышались звуки шагов по снегу и неизвестный, развернувшись было уже направился прочь. Генри поднялся.