Этьен Экзольт : другие произведения.

Metanoia

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  
   ETIENNE EXOLT
  
   METANOIA.
  
   1.ЖЕЛАНЬЯ ТЕНИ ПРЕДВАРЯЮТ БЕГ.
  
   И тут я сумел освободиться.
   Тонкие серебристые шнуры, жалобные палачи, неуверенно ласкавшие мои запястья, с самого начала казались мне недостаточно способными. Едва ли они смогли бы сдержать существо и вдвое менее изворотливое, чем я. Первой лишилась пут левая рука и я выдернул ее из ненадежной петли, вращая затекшей кистью и понимая, что мое бегство становится неизбежным. Ноги мои не допустили на себя оков и, как только к пальцам вернулись обычные их ловкость и чувствительность, я развязал узел на правом запястье, потирая его, сделал шаг от стены, отдирая от нее прилипшую кожу спины и выдохнул, стараясь делать то как можно тише.
   Сгибая и выпрямляя почти негнущиеся пальцы, терпя жадную боль лишь в надежде на скорое ее исчезновение, я подошел к одной из стен, что была левой для меня, прикованного, и всмотрелся в нее. Черные кирпичи, надежно отгороженные друг от друга неровными полосами скрепляющего раствора, тускло блестели под светом электрической лампы и я мог различить прискорбные выбоинки, недостойные трещинки, отвратительные царапины на них, привлекательные только в полночь. Кончиками левых пальцев я прикоснулся к ним, к их гладкому теплу, к их растворенной в безразличии нежности. Они напоминали мне женщину, прежнюю любовницу, равнодушно смотрящую, как умирает бросивший ее мужчина, они едва ощутимо покусывали подушечки пальцев электрическими жвалами, они наскучили бы мне слишком быстро, если бы я позволил себе сблизиться с ними.
   Подняв голову, я сощурил глаза, пытаясь рассмотреть форму горящей в лампе спирали. Она казалась мне то ящерицей, то бескрылой птицей и я не мог решить, какое из воплощений ее должен ненавидеть больше. Морщась от красных всполохов, я протер глаза, сметая оскорбительные слезы. Здесь больше не было ничего, достойного страха и мне предстояло покинуть это место.
   Теперь я могу представиться. Я считаю себя одним из самых уродливых живых организмов, когда-либо обретавших существование. При том, что у меня нет горба, чешуи, хвоста да и всем остальным я не отличаюсь от прочих людей, любой из них без сомнения признает мое уродство, если приходится ему встретиться со мной. Некая странная дисгармония черт лица, хрупкое и слабое тело, полные происходящей из этого тревожной злобы глаза в совокупности своей превращают меня в того, кто едва ли может быть назван не то что красивым, но хотя бы уместным для взора. При этом я никогда не испытывал недостатка в женщинах и мужчинах, добровольно и бесплатно выражавших желание разделить со мной ложе, причиной чему я видел тщательно выдрессированные слова, способность к утвердительной игре, тайному многоженству лицедейства и то, что многие другие называли моей таинственной внутренней чистотой, если избегать более печалящих выражений. Я соглашался с ними но только для того, чтобы заполучить свое удовольствие. Все остальное едва ли интересовало меня. В чем-либо другом не могло быть необходимости и я думаю, что именно мое прозрачное уродство и ненависть тех, с кем мне довелось соплестись в близости привели меня сюда, в этот блистательный и непорочный застенок, где именно чистота и была тем, что пугало меня.
   Дверной проем был пустым и полным манящего света. Я видел за ним желтую стену и черный пол, я надеялся, что по пересечении его предела окажусь в чертогах чудес настолько поразительных, что не найдется во мне достойного их переживания.
   Всего три шага понадобилось мне для того, чтобы схватиться рукой за его край и осторожно выглянуть наружу. Коридор был пустым, на высоте моего роста превращая цвет в серовато-белый. Высокий потолок, приболевший цветочной лепниной, тяжелым сводом нависал надо мной, но я не боялся его, как бывало то в детстве. Если на нем и обитали какие-либо чудовища, то я не видел их и, соответственно, смерть моя будет мгновенной или же они были слишком малы размерами и малочисленны, чтобы представлять угрозу для меня.
   Я выступил в этот яркий свет, почувствовал под босыми ногами теплое дерево, вдвойне приятное после холодного камня. В этом месте я неожиданно ощутил в себе силу и испугался тому, что не увидел причины для того. Свет или воздух, в котором я ощутил едва заметные, приторно-сладкие доброжелательные ароматы ничего не изменили в моем теле. Руки мои оставались такими же тонкими, как и прежде, мягкий живот был все таким же уязвимым. Я не должен был позволить чему-либо обмануть себя. Ложное предположение о собственной силе было бы выгодно моим врагам, а я не сомневался в том, что где-то поблизости, быть может, за одной из дверей, притаились те, кого я с уверенностью смогу причислить к таковым. Разноцветные, различную имеющие форму, овальные, прямоугольные, круглые, украшенные золотыми, черными, стальными узорами, силуэтами животных и людей, геометрическими фигурами и цветами, все двери были равноценны для меня и я подошел к первой из них, деревянной и красной, со сглаженными углами и золотистой ручкой. Ближайшая ко мне и расположенная с левой стороны, она всем устраивала меня. Дотронувшись до нее, ощутив ее гладкую прохладу, не почувствовав в том прикосновении ничего угрожающего, я опустил ее золото, поворачивая и открывая.
   Подняв голову, отвлекшись от письма, девушка улыбнулась мне и призывно махнула рукой, не выпуская из нее черной перьевой ручки.
   Переступив порог и закрыв нас в комнате, я стоял, всматриваясь в показавшееся мне странным улыбчивое существо.
   Одежда ее была униформой, на погонах и стоячем вороте серой рубашки я различал золотистые символы, несомненно означавшие ее звание и положение. Шелковистая ткань, составившая ее одежду, была поражена узором, что казался существующим в глубине ее, пробирающимся в ней черным извилистым потоком. Коротко стриженые светлые волосы распадались прямым пробором, не прикрывая ушей, тяжелые золотые кольца пронизывали их крошечные мочки. В моей памяти не было армии или службы носившей такую форму. Я стоял перед ней, обнаженный, но она не выказывала ни малейшего смущения, глядя на меня. Неподвижный взгляд ее пристальных алмазных глаз, улыбка добродушной ведьмы, убеждали меня в том, что ей принадлежит опыт, позволяющий не считать мужчину поводом для смущения или же она относится к тем созданиям, которые не уделяют внимание подобным мелочным различиям. Она могла иметь только обличие человека, мне не стоило заблуждаться,
   Изящным жестом левой руки, блеснувшей множеством тонких серебристых колец на запястьях, она указала мне на пустующий стул и я последовал ее направлению, наслаждаясь своей покорностью, чувствуя лакированное дерево под своими ягодицами и радуясь тому, что сиденье не было мягким.
   -Вы знаете, почему оказались здесь? - ее золотые губы двигались с удивительной живостью, артикуляция была слишком четкой, чтобы я усомнился в тщательной подготовке.
   -Не имею ни малейшего представления. - я мог бы назвать причиной жажду, но едва ли она приняла бы такой ответ.
   -Вы находитесь здесь в связи с повреждением вашего внешнего мозга.
   Я усмехнулся.
   -Это заставляет предположить о наличии внутреннего.
   -Я уполномочена раскрыть вам следующую информацию. - она выдвинула ящик стола, достала из него коробку охотничьих спичек с замершим в охотничьей стойке черной собакой на этикетке, положила ее на стол и подтолкнула ко мне наконечником ручки.
   Мои глаза сощурились в недоумевающем подозрении, но я все же протянул руку, отметив, как сильно выделяются на ней в свете яркой электрической лампы белые полосы шрамов. Коробка была почти невесомой и, осторожно выдвинув ее внутреннюю часть, я обнаружил в ней черного червя, призывно изгибавшего свое маслянисто блестящее тело. Его рот пиявки не оставлял сомнений в назначении. Подняв взор на девушку, я увидел ее ободряющую улыбку. Надеясь на неведомое, я сжал червя между правыми указательным и большим пальцами и приложил его к сгибу левого локтя. В то же мгновение он впился в мою плоть, я ощутил жгучий укус, старательное пламя ослепляющим гневом вонзилось в мою руку и я, схватившись за нее, застонал, глядя как раздувающееся тело червя пульсирует вместе с биением моего сердца.
   Но я увидел другое. В огромном зале, пол и стены которого выложены были светло-зеленой плиткой стояли черные кубы, высоко поднимавшиеся надо мной и я пребывал перед одним из них, глядя на круглый экран перед собой, на котором сменяли друг друга слои обнаженного в горизонтальном сечении мозга, отличавшегося от того человеческого, который я помнил, разделением на три почти одинаковых в размере части, из которых средняя мне все же показалась чуть больше прочих. Некоторые области его были окрашены красным, иные же и вовсе представляли из себя черную пустоту. Гудящие черные трубы, прижатые стальными скобами к полу исчезали в массивных гнездах на стенах кубов, покрытые незнакомыми мне красными символами кабели тянулись к ним, далекие голоса говорили на непонятном языке и невидимые люди смеялись удачным шуткам.
   Высохший червь лежал на плитках паркета, с которых почти сошла уже черная краска.
   -Что это?...-я сглотнул собравшуюся во рту горькую слюну и откашлялся. - Что это было?
   -Один из центров внешнего мозга. Четыре месяца назад по вине мятежников, атаковавших его, несколько образцов пострадали, включая и ваш.
   Мои руки дрожали, над венами левой остался круглый красный след с небольшим утолщением в нижней части кольца, напомнившим мне змеиную голову.
   -И вы допустили это?
   -Мятежники набирают силу. У них все больше последователей. - она тяжело вздохнула и я вообразил приятное для себя, позволил себе считать, что и ей хотелось бы присоединиться к ним и она сделала бы то, если бы не боялась потерять выгодное и надежное положение. - Но нам с вами предстоит выяснить следующее. Поскольку ваш внешний мозг поврежден, вы не можете использовать его в полной мере и потому не способны считаться полноценно разумным существом.
   -Что? - я вскочил со стула, руки мои сжались в кулаки. - Вы считаете меня неполноценным?
   Несомненно, из-за моего уродства.
   -Я говорила...- но в глазах ее возникла признающая ошибку робость, разозлившая меня еще больше.
   Я чувствовал себя таким же разумным, как и прежде. Сознание мое не казалось мне ущербным, я не мог вспомнить, чтобы когда-либо отдавал больший отчет в собственных действиях. Знания и память мои также не претерпели изменений, насколько я мог судить и потому я чувствовал себя оскорбленным.
   -Ты думаешь...- я обошел вокруг стола, приблизился к ней с правой стороны .- Я неразумен?
   Схватив девушку за предплечье, я заставил ее подняться. Она была лишь немного ниже ростом и стояла так близко ко мне, что едва не касалась меня грудью. Разомкнув губы, она облизнула их и хотела что-то сказать, но, схватившись за ворот ее рубашки, я рванул тонкую ткань и слова стали неуместными. Черные пуговицы разлетелись во все стороны, одна ударилась о стол и откатилась к двери, другая попала в стену и упала на бумаги, закружившись на них в бешеной короткой пляске.
   Она не двинулась с места, взгляд ее оставался таким же спокойным, как и прежде, а улыбка стала еще более нежной. Черные кружева бюстгальтера взволновали меня не меньше, чем вспышка на солнце. Развернув девушку спиной к себе, я вывернул ее левую руку за спину и толкнул ее на стол. Выгнув свою свободную руку, я расстегнул пуговицу на ее брюках и сдернул их вниз, обнажая маленькие ягодицы, тонкие белые трусики, забившиеся между ними.
   -Это только доказывает мою правоту...- повернув голову направо, она пыталась посмотреть на меня поверх своего плеча.
   -Что? - пальцы мои уже схватились за резинку ее трусиков.
   -Разумное существо не совершит подобного. - голос ее оставался рассудительным и спокойным.
   Я втянул в себя приторно-терпкий воздух, разгневанный правотой ее слов, но не знающий, как выразить свою неисправимую злость. Отпустив ее руку, я отступил прочь, позволяя ей выпрямиться и подтянуть брюки. Повернувшись ко мне, она присела на край стола, согнув левую ногу.
   -Теперь вы видите, насколько серьезен ваш случай. - вцепившись руками в край стола, она взирала на меня с сочувственной жалостью.
   Обессиленный, я кивнул, в силах смотреть только на ее сжатую кружевами грудь.
   -Вернитесь на свое место.- глаза ее следили за мной, когда я проходил мимо нее и только когда я опустился на стул, она совершила то же самое.
   -Все усугубляется вашим прошлым, сэр рыцарь.
   Об этом я не любил вспоминать, но само ее знание о моем титуле означало и осведомленность о прошлых свершениях, каждое из которых мне хотелось бы скрыть.
   -Внешний мозг, подобный вашему, сложно восстановить. Слишком старая модель. Уже не осталось специалистов, которые могли бы заняться им. Вы не помните, кто занимался установкой и обслуживанием?
   -Простите?
   -По нашим данным...- она перевернула несколько листов. - Десять лет назад была сделана замена по вашей просьбе. Но в документах не значится имя мастера.
   Я закрыл глаза, отдавая себя на растерзание воспоминаниям. Черные шлемы с высокими красными плюмажами, полноватая девушка с огромной грудью и рыжевато-желтыми волосами, смеющаяся надо мной, сломанный шестиногий робот, забавно ковыляющий по окруженной яркой травой дорожке из красных каменных плиток.
   Мне пришлось покачать головой.
   -Это очень плохо. - она казалась искренне расстроенной. - Его Величество будет недоволен.
   Страх безбрежный, ибо тень его сжигает небеса.
   -Король? - мои глаза хотели слез, но не могли и приблизиться к ним.
   -Есть касающийся вас приказ, подписанный Королевским Советом.
   В прошлый раз, когда Его Величество оказался недоволен мной, я лишился правой руки и возможности воспринимать музыку. Если первое не представлялось существенной утратой, ибо не прошло и двух недель, как новая рука отросла еще более сильной и ловкой, чем прежде, то второе превращало процесс выздоровления в мучительный и кажущийся бесконечным. Его Величество умел поощрять и наказывать, неизменно отыскивая самые изощренные способы для того.
   -Что я должен сделать?
   -Вы должны прибыть в ближайший Дворец Космонавтов.
   -Но это же...-мне показалось, что стул покачнулся подо мной.
   Она кивнула, глядя на меня со странным, пугающим восхищением.
   -Вам предстоит нелегкий путь.
   У меня не было никакого намерения совершать его и вместе с тем, отказавшись выполнить волю Короля, я стал бы мятежником, одним из тех, кому был обязан своим настоящим плачевным положением. Стоит мне сделать неверный шаг, что не приблизит меня к тому Дворцу и я стану одним из них, ибо Королю известно все, Он немедля узнает обо всем, что происходит с Его рыцарями. Он не следит за нами, мы вольны в своих действиях, но долг перед Ним превыше всего и мы знали об этом, когда были призваны на службу при Его дворе. В любое мгновение, будь мы с женщиной или мужчиной, в болезни или праздности, обязаны мы, услышав Его зов или будучи обнаруженными гонцами, следовать Его воле и многие, кто противились тому, встречали отвратительную гибель. Он сам выбирает нас, приходит к нам самолично или при помощи ужасающих видений осведомляя о своей воле. Я знал пытавшихся бежать, сопротивляться и сражаться. Все они были уничтожены самыми жестокими способами, некоторые казнены публично, дабы никому не было позволено противиться воле Короля. Во всем остальном был Он мудр и справедлив. Те из нас, кто верил Его пророчествам обретали удивительные судьбы, умирали в чужих странах от нищеты и голода, становились могущественными правителями, страдали от неизлечимых болезней, совершали невозможные подвиги, погибали в невероятных происшествиях, становились персонажами сказаний, исчезали в зловонных болотах, имели множество женщин, теряли конечности в битвах, владели прекрасным оружием, страдали от ядов и лучевой болезни, полученных во время многолетних походов. Мы не знали целей и желаний нашего Короля, сотни карт Королевства видели мы и все они противоречили друг другу. Тысячелетние города исчезали навсегда после того, как мы покидали их, другие появлялись, когда трехногие старцы сообщали нам, что желаемое нами находится в тех местах. Те из нас, кто видел Короля, различные предлагали его описания и все это лишь улыбку вызывало у меня. В нас не было всемогущества, находились люди сильнее и хитрее, но только мы встречали смертоносных непобедимых чудовищ и соблазнительных бессмертных девственниц.
   Я почти не помню уже, как было то со мной. Случилось это многие сотни лет назад. Будучи злонамеренно пробужденным, я увидел над собой огромного призрачного паука, медленно шевелящего полупрозрачными красноватыми лапками. Волоски на них шевелились от пробиравшегося в крошечное, подобное бойнице, окно, ветра, жвала опускались к моему лицу в то время как я, парализованный, загипнотизированный, завороженный, приподнявшийся на локтях, не способен был ни кричать, ни бежать, ни протянуть руку за ножом, спрятанным под подушкой.
   -Отныне ты служишь Королю...- прошептал паук хриплым голосом престарелой развратницы. - С этого мгновения ты рыцарь при дворе его и должен явиться чтобы первое получить приказание. Утром же отправляйся в путь.
   Он исчез, а я упал на подушки, поражаясь тому, что сердце мое не билось чаще и я не чувствовал никакого волнения. Мне кажется, что именно это и убедило меня в истинности всего произошедшего и в необходимости следовать указаниям. Путешествие это было слишком долгим и унылым для того, чтобы рассказывать о нем и закончилось вдали от любого из Королевских Дворцов. Меня встретил в маленькой грязной деревне один из Его многочисленных колдунов, ожидавший моего прихода более двадцати лет, снабдивший меня оружием и доспехами и отправившийся со мной в первый из моих походов. Помнится, я убил его, когда он попытался отравить меня во сне.
   Вздохнув, я посмотрел на левую руку свою, извилистые шрамы на ней, напоминавшие о прежних неуместных битвах и великолепных предательствах. Воспоминания становились равноценными, нечто странное происходило с ними и я не был уверен, имелись ли они до того, как я решал, что помню нечто, я подозревал в них самовлюбленную конфабуляцию и не было никого, кто мог бы подтвердить мне что-либо из того, что я считал свершившимся когда-то.
   -Какой он, наш Король? - только сейчас обратил я внимание на то, что украшением для ее ногтей было изображение герба. На серебряном поле под кровоточащим мечом спаривались красный дракон и черный единорог, причем оба были мужского пола.
   -О! - ее улыбка напомнила мне о расцветающей радуге. - Он великолепен! Я происхожу из крестьян, мне труднее сопротивляться великолепию его. Я стояла однажды в зале, куда он вошел, возле самой стены. Передо мной были тысячи людей, я не видела и не слышала его, но все же почувствовала, когда он появился и не смогла сдержаться. От великолепия его оргазмы один за другим приходили ко мне, я опустилась на пол, прижалась к стене и плакала, наслаждаясь.
   Я покачал головой, не в силах поверить ее истории. Улыбка ее была чиста, слова скользили друг за другом так, как будто много раз совершали то. Возможно, ни один из рассказов не заслуживала моего доверия.
   -Герцог Териак находится неподалеку. Вы можете попросить помощи у него.
   Это имя показалось мне знакомым, нечто во мне ответило на него, возгорелось и затрепетало и могло это означать лишь некую близость нашу, совместную память. Мы могли быть любовниками или врагами, он мог быть братом мне или же отнять у меня женщину. Связь между нами могла быть установлена моим сиюминутным восхищением титулом, прозвучавшим удивительно красиво в сочетании со странным именем или же древним ненавидящим родством.
   -Где именно?
   Она вздохнула, выдвинула левый ящик стола, достала из него еще одну спичечную коробку, на сей раз намного меньших размеров и без этикетки вовсе и протянула мне. Принимая у нее сие подношение, я случайно прикоснулся к кончикам ее пальцев, оказавшихся прохладными и поразительно мягкими.
   Подозревая наличие в хранилище том еще одного червя, я открыл его с ухмылкой привычного к чудесам.
   Но увидел я золотую серьгу в виде морского конька, означавшую, что в этом облике были проколоты уши мои.
   Я уже взял ее в левую руку и поднял почти до виска, когда девушка вскочила и бросилась ко мне.
   -Простите, я ошиблась! - она выхватила у меня серьгу, бросила ее обратно в коробку. Вернулась к столу, достала из него маленькую черную шкатулку и отдала ее мне. Проведя по мочкам ушей, я убедился в том, что не были они приспособлены для ношения серег. Смущенная и взволнованная, с покрасневшими щеками, она выглядела еще более соблазнительной, чем ранее. Разорванная рубашка соскользнула с ее плеча и левая грудь, лишь наполовину прикрытая священным кружевом, предстала перед взором моим, вынудив напрячься плоть. На мгновение я задумался о том, чтобы превратить себя в существо неразумное, ведь многое я мог бы позднее отнести на счет поврежденного внешнего мозга, но если она была права и Король лично обратил внимание на меня, то все мои поступки подлежали отныне строгому суду с Его стороны и могли быть наказаны с немыслимой непоследовательностью. Непредсказуемость Короля была также одной из причин, по которой следовало тщательно рассматривать все условия происходящего. Быть может, он и желал бы, чтобы я совершил насилие над этой девой, ибо великий воин или мудрец мог родиться от этого. Не имея ни одного знака, лишенный обычных своих последователей, неспособный выйти на связь со спутником-советником, я не мог определить Его волю и намерения. Зная, что разум почитается Им превыше всего и имея определение Его от сидевшей напротив меня, я все же предпочел удержаться от насилия.
   Пластиковая шкатулка, исцарапанная, со сбитыми уголками, казалась недостойным хранилищем для великих тайн и когда я открыл ее, то обнаружил лежащую на черном бархате, скованную и безмолвную по вине кляпа во рту девушку ростом не больше моего члена в напряженном состоянии. Как только крышка поднялась, она попыталась вырваться, вспорхнула, взмахнув прозрачными крыльями, но поднялась лишь до моих глаз, остановленная тонкой цепью.
   -Это одна из сотен единокровных сестер герцога. Она всегда знает, где он находится и с удовольствием отведет вас к нему.
   Мерзкое существо металось перед моим лицом, мерцая радужно переливающимися крыльями. Руки ее были скованы, широкий черный ошейник сжимал шею, короткая светлая коса болталась на правом плече. С ненавистью смотрела она на меня, как будто бы я был пленившим ее.
   Я протянул к ней руку, но она отпрянула от меня, сдвинув шкатулку.
   -Не бойся. - это жалкое создание вызывало у меня лишь отвращение.- Когда я встречусь с герцогом, то отпущу тебя.
   -Этого делать нельзя. Она осуждена на вечное служение. Отдайте ее герцогу, пусть он решает, как быть с ней дальше.
   Я кивнул, отсоединяя серебряное кольцо от стенки шкатулки и помещая его на указательный палец.
   -В соседней комнате вы найдете одежду и оружие. - она выпрямилась на стуле, стараясь сделать улыбку ободряющей, что еще больше разозлило меня. - Желаю вам удачи, рыцарь!
   Я дернул цепочку, вынуждая летунью следовать за собой и вышел из комнаты, громко захлопнув дверь. Вторая в том ряду была круглой и светло-голубой, с квадратной стальной ручкой. Летунья дергалась, пыталась вырваться, натягивала цепочку и я поражался ее глупому упорству.
   Возле черных стен той комнаты я обнаружил множество шкафчиков из красного металла, в которых хранилась самая разнообразная одежда. Отвергнув оранжевый комбинезон и темно-серую униформу, черный костюм и куртку из кожи демона, я открыл очередную покрытую выбоинами мятую дверцу с полки за ней на меня воззрился черный череп. Лишенный нижней челюсти, зелеными, остро заточенными кривыми зубами цеплявшийся за край полки, он смотрел на меня пустыми глазницами, из которых левая была вдвое больше правой. Приподняв крышку черепа, легко повернувшуюся на золотых петлях, я обнаружил в нем упаковку сигарет с изображением гильотины на ней и крошечную ампулу, заполненную вязкой прозрачной жидкостью. Стоило мне взять ее в руки, как скованная летунья натянула цепочку и зашипела сквозь кляп. Улыбнувшись, я приблизил к ней ампулу и она заметалась, резко меняя высоту, совершая рывки из стороны в сторону. Все, что причиняло ей страдание, было приятным для меня. Рано или поздно я приходил к такому выводу относительно всех женщин, с которыми вступал в близкие отношения, она же, вдобавок ко всему, была еще и преступницей, чьи неведомые и совершенно неинтересные мне прегрешения могли угрожать сущему, посему я чувствовал себя вправе подвергнуть ее любым сияющим пыткам.
   Я надел черные брюки и сорочку, красную кожаную куртку и высокие сапоги, я повесил на широкий ремень короткий меч и мелкокалиберный пистолет, я остался доволен собой. Все было простым и приятным, я мог считать себя достойным и готовым к путешествию. Летунья настойчиво тянула меня к выходу из комнаты, тряся головой в отрицании неведомого.
   Но меч был легким, лишенным узора, черная рукоять его не имела украшений и внутри нее едва ли имелись защищающие письмена. Крошечные выбоинки и царапины обживали лезвие, ножны и ремни их чешуйками исходили потертой желтоватой кожи, это оружие должно было знать и помнить правомочную смерть.
   Пистолет, принадлежавший к неизвестному мне виду, хранил в обойме не больше десяти пуль, как смог я представить, исходя из размеров верхней. Черное гладкое тело извергало приторный аромат маслянистых цветов, боек был немного сбит, что-то тихо звенело в механизме и я сомневался, что он пригоден для боя, но не решался произвести пробный выстрел, опасаясь рикошета или иного неприятного происшествия.
   Я помнил великолепное оружие принадлежащим мне, многослойные мечи, на которых сама собой появлялась гравировка, живописующая мои победы и неудачи, больше последних, чем первых, удивительные огнестрельные механизмы, созданные аутичными мастерами, сложнейшие гибельные устройства, представление о принципах работы которых, сколько бы колдуны ни объясняли его, вызывало у меня только тошноту и головокружение. Все это было утеряно в зловонных надрывных пустынях, разрушено враждебной магией, разбито на полях сражений, но я не сожалел и не горевал о самовольных утратах. Я знал, что больше ничего не будет и это успокаивало меня, придавало мне расслабленную уверенность.
   Время чудес закончилось, Король объявил об этом на прошлой неделе. Быть может, теперь и я лишусь определенности.
   Я вернулся в коридор и поразился ему. Под потолком его теперь бредили цветами-паразитами яркие жгуты лиан, перепутавшиеся с толстыми черными кабелями, с потемневших стен сползали мокрые плакаты, призывавшие меня быть заедино с плоскогрудой блондинкой, вооруженной штурмовой винтовкой, тонкие синие змеи с желтыми полосами на маслянистой чешуе скользили в углах между стенами и полом, все устремляясь прочь от комнаты, где я освободился.
   Надломленные провода давали пищу стальным цветам, в стенной нише совершал свое неутомимое движение поршень, вращая поскрипывавшее колесо, все хотело быть машиной, все мечтало хотя бы притвориться ею, дабы обрести покой и могущество.
   Осторожно ступая, чтобы не встать в радужные лужи, мертвыми медузами растекшиеся по полу, я заглянул в соседнюю комнату. Девушки уже не было здесь, а покосившийся стол выглядел так, как будто не один десяток лет простоял в этом улыбчивом запустении. Из возникшего за это время напротив двери окна, загрязненного тысячью порочных воспоминаний, пробирался в комнату тусклый свет, осторожный развратник, которого возбуждали непристойные надписи и рисунки, вырезанные ножом на столешнице.
   Усмехнувшись, я отвернулся. Летунья ногами и руками вцепилась в одну из лиан, полагая, должно быть, что сможет удержаться на ней и я, устав от ее сопротивления или восхитившись им, дарую ей свободу. Но мне было достаточно один раз дернуть рукой, чтобы она сорвалась и едва не упала. Только у самого пола смогла она остановить падение и вспорхнула к моему лицу, где и попыталась ударить меня ногой в глаз.
   Я клацнул зубами и она отпрянула. Угроза успокоила ее и мы двинулись прочь, преодолевая электрические заросли, вдыхая прилипчивые ароматы. Один поворот налево в конце коридора и мы оказались возле выхода, за которым, после четырех черных ступеней со сбитыми углами, простирался производящий кошмары лес.
   Мне было легко узнать его. Несмотря на то, что местоположение его постоянно менялось, суть оставалась неизменной и ощущение искрящейся пустоты, одолевающее каждого, оказывающегося в нем, невозможно забыть или подделать, как и любую другую ошибку. Много раз я направлялся в его мерцающую чащобу для того, чтобы уничтожить неожиданных чудовищ, но почти всегда поиски мои заканчивались неудачей.
   Его деревья, покрытые чешуей, перьями, мехом или корой, исходящие щупальцами, выбрасывающие к случайному путнику стрекала или остающиеся совершенно безобидными, являли собой удивительные образования, в большинстве своем непригодные для огня. Внутри них, если удавалось при помощи каких-либо механизмов свергнуть эту оскорбляющую сознание высоту, можно было обнаружить провода и трубки с обжигающими и ядовитыми жидкостями, мышцы и вены, пульсирующие органы, подобных которым мне не доводилось встречать ни в одном анатомическом кодексе.
   Именно здесь возникали, если верить некоторым колдунам, все враги Короля. Ужасающие твари, разрушавшие города и убивавшие лучших рыцарей, великолепные чудовища, сиятельные мятежники, болезненные еретики происходили от вызванного легчайшим ветерком движения этих деревьев. Простолюдины опасались и приближаться к ним. Только те, кто защищен был эксплицитной броней и лучшим колдовством вступали в его неподвижную тень, ведомые чужой волей, не представляющие, каким должен быть результат.
   Мне нечего было бояться, ведь я оказался здесь случайно, не имея к тому никакого желания или побуждения. Для меня не создано чудовища, которое я был бы послан убит, не приготовлено ведьмы, что могла бы меня совратить. Путь мой ведет прочь из этих неудобных мест и одним уже только своим намерением покинуть их я защищен более надежно, чем любым скафандром.
   Летунья же не испытывала страха. Мне показалось, что, оказавшись в лесу, она обрадовалась его свободному пространству. Поднявшись над моей головой, она кружилась, треща крыльями и подергивая цепочку. Я отмечал неоднократно, что женщины всегда чувствовали себя в этом лесу лучше, чем мужчины.
   Над нами пролетело нечто огромное, размахом крыльев сравнимое с кошмаром, мелькнуло тенью увядающего желания. Я успел заметить только острые окончания крыльев, схватиться за кобуру и усмехнуться тому. Как будто бы здесь могло оказаться полезным подобное оружие.
   Призраки перепрыгивали с ветки на ветку, пушистые метафоры выглядывали из своих уютных гнезд, лемуры пели хвалебные песни забвению, силлогизмы подвывали вдали, колючие рифмы перебегали из норы в нору. В другое время я позабавился бы, охотясь на них, стреляя в них уже только ради развлечения, но сейчас это было недостойно по отношению к Герцогу и потому я лишь ускорял шаг, следуя за своей пленницей.
   Она, как это часто случается со всеми поводырями, вела меня к шуму.
   Я слышал его уже долгое время, тягучее стаккато металлического прозрения. Сперва я подумал даже, что то один из моих собратьев рыцарей ведет бой с очередным символическим чудовищем и обрадовался возможности встретиться с равным себе и, быть может, помочь ему в подвиге его. Но, увы, надежды мои угасли как только я различил в том звуке ритмичное увещевание проповеди, настойчивую вибрацию вожделения и вскоре, вместе с тем, как поредел лес, мы оказались рядом с удивительными машинами, всегда вызывавшими у меня жгучее презрение.
   Говорили, что сам Король изобрел их, собственноручно создал чертежи и запустил производство их на фабрике в каком-то далеком восточном городе. Я же мог утверждать только то, что Он беспокоился о них, требовал доклады о том, как продвигается работа их и жестоко карал каждого, кто осмеливался мешать ей. Мне самому доводилось участвовать в карательных рейдах, когда полоумные крестьяне пытались разрушить какую-либо из этих машин.
   А они всего лишь сажали деревья.
   Длинные темные тела, покрытые знаками и письменами, инструкциями и предостережениями, угрожающе поднимавшиеся надо мной, медленно перебиравшие черными траками гусениц высотой в половину самого длинного дерева, исходившие тягостным грохотом, радостным скрежетом, возбуждающим треском, выливающие из себя мутные жидкости, извергающие белые, серые, желтые пары, гигантским ковшом они взрывали землю, после чего опускали в нее извлеченное из контейнеров в задней части, сжатое металлической четырехпалой клешней зеленое, покрытое белесыми жилками яйцо и осторожно разравнивали над ним почву, чтобы вскоре взошел, а иначе и быть не могло, росток нового невероятного.
   Ведущая меня, казалось, не обращала никакого внимания на рокочущие машины. Их словно бы и не существовало для нее, что вынудило меня задуматься и усомниться в том, могут ли существовать кошмары для женщин. Я не мог вспомнить, чтобы кто-нибудь из них когда-либо признался мне в том, что пережил кошмар или хотя бы дурное сновидение, я не мог быть уверен в том, что они способны на такое переживание. Если же возможность эта отсутствовала для них, тогда я должен был подозревать ложь и в любых других рассказах о сновидениях, исходящих от женщин, ведь для меня и многих других мужчин, с которыми мне доводилось общаться, они неизменно были или становились кошмарами.
   Маленькие машины сновали вокруг большой. Злобные и ревнивые, они подкатывали ко мне на своих визжащих колесах, подпрыгивали на тонких лапах, пытались ткнуть в меня странными выступами на их телах, что должны были быть антеннами или датчиками, но после того, как я пнул пару из них и третья упала во влажную грязь, завизжав и безуспешно пытаясь подняться, скребя по месиву вокруг себя короткими ногами, другие стали держаться поодаль, лишь резкими звуками выражая свою унизительную ненависть. Ухмыльнувшись, я расстегнул кобуру и количество недоброжелателей уменьшилось еще немного.
   Быстро пройдя мимо них, выбравшись на землю сухую и ровную, я огляделся, стараясь понять, в каком из состояний королевства я оказался.
   Передо мной сияла степь, яды в чьей крови старательно обращали ее в пустыню, преуспевая в этом и не позволяя ей стать той венценосной блудницей, какой она мечтала себя еще в бытность молчаливым океаном. Потрескавшаяся блеклая земля разрешала пробиться лишь немногим высохшим растениям, крошечные ящерки метались между ними, поблескивая радужной чешуей, насекомые перескакивали из трещины в трещину, издавая испуганный треск. Слепящее солнце угрюмым моллюском ползло по голодному небу, оставляя за собой след из маслянистой мерцающей слизи. Одинокий самолет медленно брел по направлению к единственному облаку, в котором, несмотря на все мои усилия, я не смог рассмотреть ни одной укрепленной формы и, если справедливы были мои воспоминания и точным видимое, то была та машина одним из бомбардировщиков, выпущенных Королем, дабы следили они за лишенными раковин и потому склонными к агрессии гигантами.
   Высокие холмы поднимались вдалеке и к ним тянула меня летунья, которую не трогали ни внезапный, сжигающий все улыбки жар, ни вероятные жажда и смерть. Впрочем, о последних следовало беспокоиться лишь как о том, что может приблизиться, но не стать нами. Господин наш не допустил бы того. Я не сомневался, что если даже и будет продолжаться много дней путь наш, то именно в то мгновение, когда иссякнут силы и желание продолжать движение, когда дыхание станет деянием немыслимым, а глаза закроются, чтобы не видеть больше миражей, что-то произойдет - и мы будем спасены. Так случалось уже много раз и я уже привык наслаждаться этим ожиданием последнего мгновения, этого чудесного, неизбежного спасения, вбирая его как выгоду от служения, принимая как компенсацию за шрамы и проведенные в дороге недели, за пытки и мучения, за пиявок и паразитов, пробирающихся под доспехи в потоках горячечного ливня.
   Мне очень быстро стало жарко. Расстегнув куртку, я повесил ее на левое плечо, ослабил шнуровку ботинок и пожалел о том, что не прихватил солнцезашитные очки.
   Скорбная тишина затопляла собой эту часть мироздания. Те мелкие твари, что умудрялись существовать здесь старались быть бесшумными и это убедило меня в наличии более крупных и опасных. Я помнил странные встречи и следы в пустыне, не достигающие крайностей, но все же способные немалое породить возмущение. Проводники из таинственных племен исчезали, превращались в туман от одного взгляда на те отпечатки, у девственниц разрывалась плева, драгоценные камни превращались в живых существ. Моего оружия было недостаточно и я понимал это. Случайная гибель, если и входила она в неведомые мне планы, была более чем уместна здесь. Исключать ее возможность я не стал бы, ведь если бы мы были бессмертными, наш Король не получал бы такого удовольствия от наших страданий и злоключений. Мы были Его великими шутами, его доверенными друзьями и двуличие это так восхищало нас, что ничего, кроме бескровной преданности не могло породить.
   Ничто не могло быть предсказуемым и не поддавалось больше расчетам. Я слышал истории о тех временах, когда причина и следствие были так прочно взаимосвязаны, что разделить их было бы невозможно без того, чтобы не умерла хотя бы одна из них. Король любил такие рассказы, в каждой Его книге присутствовали они, но никто из нас не мог даже смеяться над ними, настолько нелепыми они казались нам. Он знал это и снисходительно, с увещевающим добродушием указывал на нашу недоверчивую простоту, на недостаток в нас мудрости и прозорливости, что могли бы подсказать наличие и иных возможностей кроме тех, что мы могли ощутить.
   Пройдя между холмов, на склоне одного из которых лежал скелет хищного, если судить по сохранившимся изогнутым зубам существа, мы вышли на дорогу. Старая, потрескавшаяся, засыпанная сонным песком, она, почти не искривляясь, уходила в обе стороны, ограниченная покосившимися столбами, с которых мертвыми червями свисали обрывки проводов.
   Полупрозрачные небесные стержни кружились над дорогой, трепеща множеством крошечных крылышек. У них наступил сезон спаривания и мне следовало быть осторожнее, чтобы не вдохнуть их парящие в воздухе искристые икринки, которые, забавляясь, пинала ногами моя летунья.
   Встав посреди дороги, отмахиваясь от мечущихся вокруг меня стержней, я посмотрел налево и увидел только зловонное марево пустоты. В другой же стороне, далеко в неверном мерцании воздуха я заметил яркое сияние, устаревшую звезду стального почтения и новая цель моего путешествия оказалась столь легко определимой, что я ни на мгновение не усомнился в губительности ее.
   То была старая, но пребывающая в великолепном состоянии машина, сверкающий автомобиль, в плавно извивающихся поверхностях которого десятками ярких послесловий искажало смыслы солнце. Зеркальная сталь огромного корпуса, капота, на котором я мог бы вытянуться в полный рост и лишь немного уступающего ему багажника, высокие задние крылья с завораживающими пурпурными фасетами заострявшихся к верху стоп сигналов, высокое, почти вертикальное лобовое стекло со множеством прилипших к нему расплющенных скоростью насекомых все служили приманкой для солнца и от сияния, коим она заполняла все вокруг у меня уже через минуту начала болеть голова.
   К счастью, на лежавшем рядом с ней трупе были солнцезащитные очки, только одев которые я ощутил себя в покое и безопасности.
   Существо, очертаниями тела схожее с человеком, возникло все же в большем соответствии с рептилией. Голова его казалась мне крупнее привычных человеческих пропорций и неглубокие, чуть более темные, чем чешуя вокруг них, впадины, обозначали на ней уши. Оранжевые, с вертикальными красными зрачками глаза смотрели на злокозненное небо, что только мертвецу и может открыть всю свою красоту, короткие челюсти разошлись, являя желтоватые зубы, белесое небо и свернутый в расслабленную спираль черный язык. Светло-серый костюм его силуэтом и фасоном своим напоминал те, что я носил в свою бытность маршалом славного города Фрабурга, красный галстук был бы неуместен на нем, если бы не являл собой приятный глазу контраст с темно-зеленой чешуей на четырехпалых когтистых руках, в левой из которых оно сжимало опасную бритву, с чьей помощью и вскрыло себе горло. Кровь уже высохла и только едва различимое темное пятно напоминало о том месте, где когда-то разлилась она. Дверь машины, единственная с левой стороны, была закрыта, стекло поднято и неразборчивыми переливами до меня доносились звуки работающего в ней радио, сообщение, услышанное в чьей передаче могло быть причиной этого высокородного поступка. Присев, я всмотрелся в чешую на его руках, по которой уже ползали невесть откуда взявшиеся крупные мухи с красными полосками на брюшке и яркими изумрудными глазами, в его черные, с желтыми пятнами затупленные когти, в серебристые пуговицы с головой мангуста на них. Автомобиль едва заметно дрожал за моей спиной, летунья опустилась на гладкую ткань пиджака, тряхнула крыльями, брезгливо повела плечиками. Подобравшись к его пасти, ухватилась за нижний клык, натянув цепочку так, что мне пришлось приподнять руку, она заглянула внутрь, наклонившись для этого так, что тело ее приобрело вид весьма соблазнительный. Тело мое ответило на него так, как если бы она была соответствующих мне размеров и я пожалел об этом нелепом несоответствии.
   Поднявшись, ощутив искривляющую ревность от ее заинтересованности этим существом, я повернулся к машине, вглядываясь в ее затемненные стекла. Металл ее должен был раскалиться от долго пребывания под солнцем и было опасно прикасаться к нему. Стянув с плеча куртку, я прихватил сквозь нее длинную ручку, чувствуя жар даже через толстую кожу и с ошеломляюще громким щелчком распахнул дверцу, выпуская из салона демонов пьянящей прохлады.
   Опустившись на водительское сиденье, на его малокровно красную кожу, я втянул за собой летунью и захлопнул за ней дверь, едва не прижав ее левое крыло, так мне хотелось скрыться от чахоточной жары.
   Радиоприемник говорил на неизвестном мне языке. Шкала его, черная, с красными делениями и белой стрелкой не имела каких-либо обозначений, левая круглая ручка, блестящая и зубастая позволяла менять станции, правая регулировала громкость, но как я ни старался, мне не удалось поймать ничего иного. Вслушавшись в мужской голос я на протяжении минуты не смог заметить в нем повторов и навязчивых интонаций и успокоился. Поскольку он не был экстренным оповещением, мне не угрожало ничего, с чем нельзя было справиться и я продолжил изучение автомобиля. В глубине приборной панели, под козырьком черного пластика, скрывались круглые циферблаты спидометра и указателя оборотов. Зеленые на черном, витиеватые цифры, красная узорчатая стрелка, подобная той, какие используют на индикаторах напряжения для электрических стульев, но я не обнаружил никакого указания на тип используемого топлива. Не было шкалы полноты бака, емкости аккумулятора, целостности донора, была только та из них, что отвечала за неведомую температуру и другая справа от счетчика оборотов, имевшая непонятные мне обозначения. Покрытое томным лаком красное дерево заполняло собой все плоскости здесь, стальными тонкими пороками разделяя себя. Летунья опустилась на него, на приборную панель, поскользнулась и едва не упала. Я успел подхватить ее, почувствовав на своих пальцах ее нежное и хрупкое тело и отбросить его брезгливым щелчком. Мне было негоже прикасаться к преступнице, а быть может, и предательнице.
   Ключ был вставлен в замок зажигания, брелок в виде морского конька лениво покачивался, сияя тем безжизненным светом, которому только и позволено было пробраться через затемненное стекло. Машина едва ощутимо трепетала, взволнованная собственной мощью, готовая к любому движению, высокий стальной рычаг переключения скоростей, завершавшийся черной сферой набалдашника, вибрировал от возбуждения. Удобно устроившись в кресле, я осмотрелся. На заднем сиденье, узком и едва ли пригодном для комфортного на нем пребывания лежал глянцевый журнал с фотографией золотой рыбки на нем, окруженной иероглифами неизвестного мне языка. В перчаточном отделении я обнаружил упаковку спрятавшихся под синим пластиком презервативов и ничего больше. Возможно, в карманах пиджака самоубийцы имелось нечто способное быть полезным или приятным, но меньше всего мне хотелось возвращаться в омертвелую жару. Не прикасаясь к рулю, я поставил ноги на педали, положил правую руку на теплый черный шар, что вынудило летунью перебраться на пассажирское сиденье.
   Осторожно и плавно я надавил на правую педаль и, чуть усилив свою дрожь, машина тронулась с места, оставляя позади своего прежнего владельца.
   Положив руки на руль, но не смыкая на нем пальцев, я повел его влево и она оказалась легкой и покорной, с радостью отвечающей на малейшее мое движение.
   Осмелев, я вцепился в руль, поудобнее устроился в кресле, прижавшись к его спинке и чуть сильнее надавил на педаль, глядя как медленно поднимается, подобно набирающему силу члену, стрелка спидометра. Дорога была почти прямой, лишь изредка совершая бессмысленные легкие повороты, машина приятной в управлении и даже я, всегда чувствовавший себя чужим для таких механизмов, легко справлялся с ней, получая удовольствие от езды. Я еще раз попытался настроиться на другую радиостанцию, но вся остальная шкала была пустым смешением шумов. Вернув монотонный голос, я счел его лучшим фоном для поездки, чем гудящая тишина и потрескивание бьющегося о корпус машины песка.
   Ни одного другого автомобиля не было на этой дороге и потому я, почувствовав себя в безопасности, все увеличивал скорость, не зная, в каких единицах она измеряется на заканчивавшемся сотней спидометре. Я развлекался, совершая плавные перемещения от одного края дороги к другому, рассматривая поднятую мной пыль в круглых зеркалах и едва не проехал мимо того удивительного камня. Я заметил его слишком поздно и машина остановилась вдалеке от него, так что мне пришлось немало помучиться, прежде чем удалось найти верное положение для переключения на задний ход. Вернувшись, я остановился возле остроконечного валуна и мне потребовалось несколько минут для того, чтобы решиться и покинуть прохладный салон.
   Девушка была прикована к тому камню.
   Ее тонкие запястья и щиколотки прижаты были к его белесой поверхности скобами из черного металла, сама же она, стройная и малогрудая, темноволосая и неприметная, смотрела на меня спокойным, испытующим взглядом серовато-голубых глаз, сопровождая его скрывающийся в снисходительности страх улыбкой бледных и тонких губ.
   Я обошел вокруг камня, внимательно рассматривая его и все вокруг. Женщина всегда ловушка для мужчины и я должен был быть осторожным.
   Не обнаружив ничего опасного для себя, я снова встал перед ней. Приподнятая над землей, она оказалась одного со мной роста.
   Наклонившись к ней, я прошептал.
   -У тебя бывают кошмары?
   Вздрогнув, она тряхнула головой, в глазах ее воцарилось недоумение. Маленькие соски казались слишком темными на загорелой коже. Молча я смотрела на нее, ничего не говорила и она и я понял, что она не собирается отвечать на мой вопрос, что в тот момент показалось мне наиболее подобающим.
   -Как давно ты здесь? - я опустил взор на густые волосы ее лобка и заметил, как дернулись от того ее ноги.
   -Пятьсот лет. - чуть наклонив голову, она сощурила глаза. Беспомощная злоба ее доставляла мне удовольствие подобное тому, когда успеваешь съесть мороженое раньше, чем он успеет растаять.
   -И никто не проезжал здесь? - черный лак на ее ногтях выглядел так, как будто его нанесли только вчера, но я и не думал верить ей.
   -Это старая дорога. - она повернула голову налево и печально улыбнулась. - Когда-то она вела к кладбищу парадоксов, здесь было очень сильное движение.
   Я пожал плечами.
   -Почему ты оказалась здесь? - ее остренький нос выглядел бы лучше, будь он прямым, не имей он этой неприятной горбинки.
   -Меня несправедливо обвинили.- летунья дернулась, натянула цепочку, тоненько фыркнула, что я счел усмешкой.
   -В чем?
   -Они решили, что я не человек.
   -Какая глупость! - я воззрился на ее маленькие груди, явное доказательство того, что она принадлежала к человеческому виду.
   Обрадованная, она кивнула, и речь ее стала чуть более оживленной.
   -В тебе есть что-то странное. Кто ты? - она сделала странное движение телом, шевельнула бедрами, в чем я увидел намек на заигрывание.
   -Я рыцарь его величества. - летунья совершила облет моего запястья, обвивая его цепочкой.
   -Ты солдат?
   Я усмехнулся, вспомнив подземные казармы, прилипчивую грязь, доверчивых насекомых, самоуверенно-ловких крыс и учебные тревоги, во время одной из которых погиб мой близнец, после чего я и поменял свое имя.
   -Можно сказать и так. -я дернул рукой, высвобождая запястье из петли, летунья попыталась снова обвить меня цепью, но я отогнал ее.
   -Значит, ты спасешь меня?
   Но мы были созданы для целей полностью противоположных. Некогда Король вообразил первого рыцаря для того, чтобы тот помог Ему справиться с ведьмой по имени Кальвина, уничтожил ее демоническое войско и убил ее саму, совершил то, что самому Королю казалось недостойным и мерзким деянием. С тех пор мы множество раз помогали Его Величеству избавиться от надоевших, слишком многое требовавших от Него, осмелившихся угрожать Ему женщин. До сих пор подобный приказ миновал меня, но я не мог сказать, что он был бы неприятен мне. Я бы исполнил его, как и любой другой и нередко, когда я узнавал о неприятностях, которые очередная любовница создавала для Короля, мне хотелось, чтобы Он прогнал и объявил ее вне закона, чтобы отправил меня вслед за ней, ведь я видел, каких почестей и подарков удостаивались выполнявшие подобные задания братья мои.
   С сомнением я смотрел на нее. Коль скоро она провела здесь пятьсот лет и пребывала в весьма приподнятом расположении духа, то и все остальное время могло показаться ей не таким уж и обременительным. Мне не было необходимости в ней. Я знал, что некоторые из моих братьев имели неосторожность вступать в отношения с женщинами даже видя пример нашего Господина, но сам, ввиду своего уродства и некоторой связанной с низкой самооценкой нерешительности, как правило, оказывался вне женского общества. Я чувствовал себя намного лучше задыхаясь от ядовитых испарений в тропических лесах, выполняя очередную странную прихоть Короля, чем в те редкие минуты, когда оставался один на один с представительницей другого пола. Не было ничего, что она могла предложить мне, кроме своего тела, а эту мелочь не следовало даже и принимать во внимание. Завороженный удовольствиями, я подразумевал их больше как то, что я могу увидеть, чем нечто ощутимое. До тех пор, пока они оставались невозможными, они существовали и оставались наслаждениями. Мне неоднократно представлялась возможность познать женщину, но каждый раз я избегал того. Наивные девушки, оказавшиеся в обществе окровавленного рыцаря, устоявшиеся женщины, теряющие привлекательность и не желающие своих обрюхатившихся мужей, слабенькие крестьянские девочки, впадающие в прострацию при одном виде оружия - все они были легкой добычей, но самое большее, чего они могли добиться - моего тревожного взгляда на их наготу.
   -Ты освободишь меня? - она сощурила глаза, глядя на меня с лукавым подозрением.
   Ужаснувшись тому, что она видела в свободе спасение, я отступил на шаг от нее и сложил на груди руки.
   Ее сложно было бы назвать красивой, но она не была лишена определенной привлекательности. Растворимая плоть, единая и неделимая, присутствовала в ней и для нее в большей мере, чем для меня и причиной того было не только ее существование в качестве женщины. Некое странное напряжение присутствовало в ней, как будто она была настолько неуверенна в самой себе, настолько полна непреодолимых страхов и прискорбных ограничений, что действительность предпочитала согласиться в этом с ней и не противоречить ее ощущениям, обеспечить ее всей их полнотой и ничем другим никогда не беспокоить. Но именно это и превращало ее в существо более материальное, привязанное к плоти больше, чем это казалось допустимым и посему едва ли нуждавшееся в каких бы то ни было спасении или свободе. Мне следовало также учитывать и то, что неведомый проступок, приведший ее к этим оковам, мог оказать влияние и на меня, я мог оказаться соучастником, нарушителем, освободившим обреченную на медленную смерть во второй день ее мучения, предвестником ее разрушительной мести, пособником бунтовщиков, сочувствующим мятежникам, соратником революционеров. В эти дни, лишенные желания, всего можно было ожидать. Я должен был только догадаться, чего мой Господин желает от меня здесь, есть ли польза Ему от того, что я освобожу эту девушку, будет ли приятно Его Величеству, если я оставлю ее здесь. В своих путешествиях я оказывался и в более странных ситуациях и много раз ошибался, за что и нес справедливое наказание. Нередко ошибки приводили к весьма приятным последствиям, но никогда ими не сопровождалась та, что была бы связана с женщиной.
   Отвернувшись к машине, я воззрился на тонкие спицы в ее колесах, едва заметно подрагивающие от восхищения перед двигателем, каждая приняла на себя отблеск солнца, каждая пылала наивнейшими чувствами и мечтала о раскаленных сомнениях. Дверца осталась приоткрытой и я слышал все такой же непонятный голос, монотонный и бесчувственный, уговаривающий и увещевающий. Вслушиваясь в него, я надеялся, что мне удастся разобрать в нем совет, намек, подозрение, что позволило бы мне решиться и оставить ее прикованной или же освободить и принять все последствия того.
   И тут я заметил, что рядом с этой девушкой, в пространстве вокруг нее нет ни одного небесного стержня. Эти омерзительные существа, от прикосновений которых на моей коже оставались следы в виде пятиконечных звезд, всегда внушали мне безмерное отвращение. Вытянув меч из лежащих на водительском кресле ножен, я подошел к прикованной.
   Летунья тянула меня прочь и я счел это проявлением ревности. Встав перед девушкой, держа меч в левой руке, я еще раз осмотрел ее, уделив особое внимание плоскому животу и пышным волосам на лобке. Рыцарь, связавшийся с женщиной, может погибнуть, но может и обрести новые силы. С моими братьями случалось и то и другое. Мне оставалось только гадать, что произойдет со мной. Почувствовав нужду в том, чтобы взглянуть на нее без помех, я приподнял солнечные очки, но немедля вернул их обратно. Слепящее естество мироздания показалось мне неприятным.
   С искристым металлическом смехом я разбил цепи ее, сперва на ногах, затем на руках и она ловко спрыгнула на землю. Улыбаясь и приплясывая, она направилась к машине, черные оковы оставались на ее запястьях и щиколотках, обрывки цепей волочились по земле, раскачивались в тягостном воздухе, распространяя вокруг себя ощутимое напряжение, подобное тому, какое остается в том месте, где был висельник после того, как его снимут каннибалы.
   Я забрался в салон и закрыл за собой дверь. На мгновение мысль о том, чтобы резко нажать на педаль газа показалась мне привлекательной. Но мы старались уважительно относиться ко всем нашим врагам, даже таким предсказуемым. И потому, когда она осторожно постучала в стекло, я открыл ей дверь, потянув за стальную ручку. Изящно изогнувшись, так, что я пожалел о том, что не было у нее груди большего размера, она проникла в машину и опустилась на кресло, презрительно фыркнув и поморщившись при том - должно быть, от прикосновения нагревшегося сиденья к ее бледной коже. Тем не менее, закрыв за собой дверь и устроившись поудобнее, она воззрилась на меня с видом существа вполне довольного происходящим и взгляд ее был нетерпеливым подозрением, как если бы в любое мгновение ожидала она от меня насилия или обмана.
   Моя правая рука лежала на ручке переключения скоростей и летунья, вспорхнув, оказалась возле самого лица девушки. Мгновение они смотрели друг на друга.
   -Это твоя подружка? - девица протянула к ней указательный палец, но крылатая дернулась прочь от него. - Подходит под размер твоего члена?
   Усмехнувшись столь неумелому оскорблению, чувствуя жар в груди от того, что оно достигло своей цели, я надавил на педаль газа и машина медленно двинулась вперед.
   Мы не проехали и нескольких минут, как голодающий горизонт вспыхнул лихорадочным сиянием, по вине которого на миг стали видны черные и красные звезды, а затем, через мгновение после того, как оно угасло, мерцающий зеленый луч устремился к небу.
   -Что это? - она подалась вперед, вцепилась руками в деревянную панель. Остановив автомобиль, я выскочил из него, поднял глаза к небу, благодаря неведомых шаманов за великолепные стекла в очках ящера, позволявшие мне безболезненно смотреть на губительное в любом другом случае сияние.
   Не прошло и нескольких секунд, как в бездушной высоте надо мной возник огонь, собравшийся в синевато-оранжевые всполохи, разбрасывающий вокруг себя раскаленные капли растворяющегося в переливах неба пламени. Устрашающе бесшумно, увеличиваясь и все меньше оставляя в себе жизни, он скользнул с правой в левую сторону неба, оставляя за собой медленно затягивающийся черный след, к которому немедля бросились небесные конструкторы, дабы не допустить появления еще одного шрама и где-то вдали упал, позволив облакам на мгновение обрести зеленоватый оттенок.
   Закрыв глаза, я покачал головой в сожалении. Вокруг меня бредил немыслимый жар, цвета обретали в нем бОльшую насыщенность, звуки становились приглушенными, дыхание превращалось в процесс таинственный и завораживающий и вместе с тем чувствовал я, что, облегая меня подобно смертельному грибку, погружаясь в мои поры, выжигая пот раньше, чем мог он выползти из них, зной сей наделял меня странной, успокаивающей силой, для которой я не мог вообразить применения.
   Вобрав в себя этот его вдохновляющее опустошение, я вернулся в машину, встречаемый ухмыляющейся девушкой, изогнувшейся, вытянувшейся, упершейся левой рукой в мое сиденье.
   -Что это было? - машина тронулась вперед и смотреть я желал только на дорогу .-Космонавт? Наш? Мятежник? Инопланетянин?
   Я пожал плечами.
   -Что его сбило? Лазер, шаман, наногейзер, крот-дергун? - в правых пальцах она теребила поблескивающее нежными искрами стальное кольцо черного ремня безопасности, расшитого золотыми бабочками, напоминая мне ребенка, пытающегося догадаться, что за сюрприз приготовили ей родители и не подозревающая, что это будет еще один учебник.
   Я не удостоил ее ответом, ибо и сам не знал его. Мне много раз доводилось видеть подобное, с разным цветом огня. Некоторое время я обеспечивал охрану наблюдательной станции в почтительных джунглях, пытавшейся следить за некоторыми космическими объектами и знал, сколь многое из происходящего над нами не подлежит каким-либо объяснениям.
   Обидевшись на мое молчание, она сложила руки на своей неприметной груди и воззрилась на дорогу.
   В этой пустыне было меньше смерти, чем я полагал. Никакого движения не было замечено мной, только пронеслись мимо обломки реактивного воздушного судна. Потрескавшиеся турбины, разбросав вокруг себя погнувшиеся лопатки, погрузились в песок рядом с обгоревшим, некогда белым фюзеляжем, в иллюминаторах которого до сих пор распутничали осколки стекол. Огромные крылья сгнили, оставив после себя только костяной желтый остов. На высоком киле я рассмотрел незнакомый мне герб - на черном фоне барсук, толкающий солнце, и решил позднее навести справки о том, кому принадлежал тот самолет. И на мгновение, сразу же после того, как я совершил первый на этой дороге резкий поворот, уводивший в левую сторону, вдали показалась составленная из желтовато-зеленого камня полуразрушенная ступенчатая пирамида, окруженная равными ей в высоте статуями обнаженных женщин, но я предпочел назвать ее миражом.
   Дорога уходила вниз, стены из гнилого камня поднимались по обе ее стороны, пурпурно-желтые, стыдливо прикрытые кустиками сухих растений. Мне пришлось уменьшить скорость и стать более аккуратным. Полотно сузилось, в темных провалах посреди каменных пластов вспыхивали иногда хищные глаза, распахивая перепонки между лапами над нами пролетали покрытые желтым мехом создания с крошечными головами и длинными сплющенными хвостами. Очки уже не требовались мне теперь и я поднял их на лоб. Девушка положила голову на спинку сиденья и закрыла глаза, летунья устроилась над спидометром, глядя вперед, машина с настораживающей легкостью проходила повороты, лишь чуть накреняясь при этом и смущенно взвизгивая шинами и за одним из них нас встретила застава, перегородившая дорогу двумя опирающимися на массивные колеса серовато-зелеными бронемашинами.
   Ровные плиты их корпусов, покрытые сложной мозаикой темных пятен, сочетающиеся друг с другом без швов и заклепок, как если бы одним целым появились они на свет, их широкие и высокие колеса, одним видом своим позволявшие понять тяжесть, украшенные по периметру своему шипастыми башнями, узкие щели стекол, едва заметно выступающие полусферы дымовых и связующих устройств, все было знакомо мне по сотне городских сражений, все было одинаково и неприятно привычно.
   Я осторожно затормозил, оставив между ними и моим автомобилем длину его корпуса, но прошло немало времени, прежде чем из-за броневика появился солдат в мятой серой униформе, небрежно державший в руках штурмовую винтовку неизвестной мне модели. Гладкое, не имеющее ни одной выступающей части или отверстия на корпусе оружие с округлым магазином и коротким дулом привлекло мой взор, очаровывая лукавыми очертаниями своими, вынуждая думать о нем как о самом совершенном, что существует во всех мирах. Состояние это было знакомо мне, оно нередко посещало меня в обществе какого-либо механизма, будь то дворцовая вычислительная машина, способная рассчитать движение всех звезд во вселенной или детская заводная игрушка, забавная синяя мышка, сломанная и потому прыгающая задом наперед. Любое созданное искусственно сочетание частей движущихся или неподвижных, удерживаемых совместно при помощи стальных зубцов, печатной платы, магнитного поля или органических соединений, восхищало меня, казалось удивительным и невероятным. Сама возможность того, что некие образования, воображенные и облаченные в существование разумом и умелыми конечностями, могут существовать в соответствии с предполагаемой их функциональностью, создающей в угоду вселенскому чувству гармонии формы безукоризненно совершенные, восхищала меня. Удивительная красота сочетания, измышленного и присутствующего в представлении, немыслимая сложность, заключающаяся во взаимодействии уже двух шестерней, представляющих собой начало всех механизмов, являющая собой торжество безумного превосходства, приводящее к устройствам, состоящим из миллиардов микроскопических составляющих - сверхпроводящих, существующих одновременно в нескольких состояниях, являющих собой сложноорганизованных существ, к гигантским машинам, чья мощь разрывает подножную твердь, к невероятным устройствам способным подниматься над поверхностью планеты и татуировать небо, к невероятным творениям других машин из материалов, не поддающихся разрушению. Способные восстанавливаться и размножаться даже в тех случаях, когда их считали производимыми исключительно на заводах и фабриках, в сборочных цехах и лабораториях, они пребывали в мире независимо от нас даже когда мы полагали их служащими нам. Не обладая разумом, а иногда и не имея в себе сложной электроники или синтетической биологии, они владели слишком большой частью наших представлений для того, чтобы мы могли игнорировать их и относиться к ним так, как они того заслуживали, будучи всего лишь неодушевленными порождениями разума.
   Походкой расслабленной и небрежной солдат приблизился к машине с моей стороны, проведя пальцем по ее крылу и башня левого броневика натужно взвизгнула, поворачивая к нам свое длинное дуло.
   К тому времени, как он оказался возле моей двери, я уже опустил стекло и он, присев, положил руки на дверь, оставив винтовку на коленях. Его узкое лицо, загорелое и казавшееся странно омертвелым, как если бы травма или метафизика отняли у него часть мимических возможностей, показалось мне приятным. Морщины на лбу были слишком глубокими для его молодого возраста, а сощуренные глаза знали, какими словами лучше всего прогонять жизнь.
   -Кто вы? - он всмотрелся поверх меня в девушку, по прежнему дремавшую или притворявшуюся таковой.
   -Я - рыцарь Его Величества, солдат. - и я задумался, пытаясь представить, чем мог бы доказать это, но летунья, спрыгнув с приборной панели на колени, взлетела на дверцу, оказавшись перед лицом солдата.
   -Гниль небесная! - он скривил губы в презрительной усмешке. - Сестра герцога! Откуда она у вас?
   -Я направляюсь к нему по срочному делу.
   Вскочив, солдат приложил ладонь к правому виску.
   -Простите, господин рыцарь. - он махнул в сторону броневиков и правый из них, вознеся к каменным стенам черный дым и зловонный рев, двинулся в сторону, освобождая место.
   Глядя на бедра девушки, солдат объяснил мне, как проехать к лагерю герцога. Я понимал его, ибо смотреть на ее грудь было совершенно неинтересно. Улыбнувшись ему на прощание, я направил автомобиль дальше, следуя по лабиринту поворотов между осыпающихся каменных стен, приведшему нас вскоре к лагерю, окруженному тяжелой техникой, автоматическими турелями, вонзившими в землю черные треножия, жертвенными столбами, украшенными черепами кошек и шиншилл и фигурными урнами с прахом колдунов.
   Огромные танки, именовавшиеся Гранизедами, поднимавшиеся на четыре моих роста и позволившие бы мне без труда расположиться в дуле их центрального орудия, привлекали к себе полчища механиков в зеленых комбинезонах, коих требовалось четверо только для того, чтобы поднять массивный трак гусеницы шириной в мой рост стояли через каждую сотню метров. На длинных цепях, прикованные к скобам на матовой броне, сидели возле гусениц или под бумажными расписными зонтами девственницы, одним только которым позволено было прикасаться к некоторым деталям двигателей и орудий. Изнывая от жары, некоторые из них оставили на себе только черное форменное нижнее белье, иные же и вовсе предпочитали быть обнаженными, выставляя на показ прелести свои, кои я безжалостно рассматривал как старший по званию.
   Мелкие твари карраны, которые, как известно, возникают возле каждого скопления металлических машин сновали между танками, подкармливаемые девушками или же просто выхватывающие у них еду.
   Следуя за летуньей, провожаемые удивленными взглядами, мы прошли мимо танкиста, сидевшего в стальном кресле и подключенного к заряжающей его организм аппаратуре. Возле него, положив руки на свои плечи стоял рыжеволосый молодой колдун в потертом черном костюме, обвешанный костяными, стальными, пластиковыми, деревянными браслетами, амулетами и оберегами, из которых я узнал только лапу золотого варана, пригодную для отпугивания ночных увлечений и помещенный в заполненную спиртом стеклянную сферу фиолетовый цветок автохрома, рядом с которым ни одна фотография никогда не познает сепию. Две черные трубки соединялись с белыми гнездами на шее танкиста, тонкое тело его подергивалось, толстые пальцы сильных рук дрожали. Правый глаз его был чуть больше левого, но не так сильно изменен, как у снайперов, светлые волосы, выгоревшие на солнце, несмотря на молодость, сохранились только на висках, что я счел следствием долгого пребывания рядом со смертоносными машинами. Колдун смотрел на танкиста задумчиво, как будто сомневаясь в его существовании или своем собственном, но не находя возможным выбрать какое из состояний будет более приятным. Третий глаз танкиста, превосходящий размерами прочие, окруженный складками твердой и темной кожи, закрыт. Пригодный только для приборов наведения, он бесполезен там, где существуют возбуждающие видимости.
   Мы шли и девушки провожали нас взглядами настолько любопытными, что я мог предположить в них заинтересованность того рода, какой навсегда избавил бы их от тяжкой обязанности ухода за танками. Те из них, которые, разложив на столах или досках стальные детали, чистили или смазывали их, соединяли их друг с другом или же проводили обратное действие, удостаивали нас лишь кратким, немного испуганным и настороженным взором, любопытство чье, тем не менее, не способно было возвыситься до диалектики. Другие, пожиравшие студенистую пищу из мятых железных мисок, не обращали на нас внимание, что больше устраивало меня. Мне было достаточно и той, которая шла позади меня.
   -Я - такая же. - и мне понадобилось несколько шагов, чтобы понять, что она имеет в виду.
   -Тогда поступай на службу к герцогу. - усмехнувшись, я повернул вслед за летуньей, чтобы пройти между двумя серыми палатками, из которых доносилось механическое гудение и оказаться возле огромного шатра, более всего напоминающего цирковой как формой, так и размерами.
   Возле входа в него несли стражу двое солдат в тяжелой серой броне. Плечи правого огибал широкий черный ремень, на котором висело незнакомое мне оружие, тяжелое, с коротким толстым дулом, украшенное жидкокристаллическим экраном, на котором извивался непокорный график. Шлем полностью закрывал его лицо, едва заметные темные точки на нем должны были быть видеокамерами, тусклый материал, из которого был изготовлен костюм, несомненно, был малозаметен для радиолокаторов, обладал низкой степенью светоотражения, не пропускал вовне электрических и электромагнитных импульсов, по которым можно было бы обнаружить солдата, эманаций его убеждений, запаха его мечтаний, зловония его вожделений, чтобы ни одна ведьма не могла обнаружить его, ни один шаман не смог наслать на него проклятье, ни один демон не познал способа совратить его.
   Соратник его, вооруженный штурмовой винтовкой и коротким мечом, повернул ко мне голову и голос его, искаженный расположенными на горле динамиками, прозвучал для меня отзвуком миллиона битв.
   -Герцог ожидает вас, рыцарь.
   Я кивнул и отодвинул тяжелый, сотканный из защищающей от радиации ткани полог шатра.
   -Она должна остаться. - он махнул дулом в сторону девушки, та фыркнула, пожала плечами, отошла на шаг назад и встала, сложив на груди руки и презрительно взирая на солдат.
   Герцог стоял возле круглого стола, глядя в сияющий хрустальный шар. Услышав шаги, он повернулся ко мне, сохраняя трепетную отрешенность, исчезнувшую, как только взор его заметил летунью.
   -Мой мерзкая сестра! - скривив губы, он развел руки в притворном объятии.
   Он был прекрасен. На три головы превосходя меня ростом, имея силу в могучих руках, достаточную для того, чтобы разорвать меня на составные части, ширину спины такую, что мне нечасто случалось спать на больших кроватях, он все же сохранял в себе ощущение изящества и стройности. Владея дарованными Королем пространствами, на пересечение которых пешему путнику понадобился бы не один год, он сохранял легкость в общении со своими солдатами и подчиненными и говорили, что он даже был весьма милосерден с рабами, в том числе и с бунтующими. Мне случалось сражаться рядом с ним, я имел честь убедиться в храбрости и доблести его, я видел его тело нагим и воззавидовал его чреслам, втрое превосходящим размерами мои. Его серая кожа, гладкая между шрамами и следами от ожогов поблескивала в свете ядовитых медуз, сферические аквариумы покачивались на крюках в поддерживающих шатер столбах, глаза его, круглые и занимавшие большую часть плоского лица не имели зрачков и в золотистых переливах их завораживающе мерцало неувядающее волшебство. Светлые волосы выбивались из-под мятой и грязной белой фуражки с золотой кокардой в виде черепа мамонта, острые уши проткнуты золотыми серьгами, расшитый золотыми и черными цветами и птицами мундир весь в пустынной пыли, он улыбается и желтые острые зубы напоминают мне о тех обрядах, которые он совершал когда-то, принося в жертву Королю яйца, снесенные его собственными женами.
   -Подойди ко мне, рыцарь...-он наклоняется, чтобы поднять из-под стола небольшую клетку. - Ты подоспел как нельзя вовремя.
   Чувствуя обиду от того, что он не узнал меня, я приблизился к нему, а он открыл дверцу клетки и птица вспорхнула, вцепилась длинными черными когтями в его левое запястье.
   У нее были темные серые перья и человеческая голова, в оригинале своем принадлежавшая пышноволосому старику.
   -Говори! - Герцог поднял птицу к своим глазам и та молвила голосом тихим и чуть дрожащим.
   -Ваше Высочество, обращаемся к вам, узнав о том, что оказались вы в наших краях и памятуя о милосердии и отзывчивости ваших. - птица дергала головой в паузах между словами, резко поворачивала и наклоняла ее. - Края эти вот уже два года одолевает чудовище, уничтожающее посевы наши, убивающее детей и скот. Покорнейше просим вас снизойти к нам, помочь нам справиться с чудовищем сим, за что предлагаем пять половозрелых девственниц, всех, какие имеются у нас.
   Сказав все это, птица возопила и попыталась вцепиться зубами в палец Герцога, но он схватил ее и швырнул обратно в клетку.
   -Чудовища, это ведь по вашей части, господин рыцарь?
   Я смущенно кивнул.
   -Нас учили расправляться с ними. - я вспомнил книги, написанные лично Королем еще в те времена, когда он не покидал своего Дворца. В них было с достоверной точностью описано множество существ, созданий, механизмов и явлений, что могли угрожать нам в странствиях, указаны их обычаи, повадки и слабые места. Сотнями покидали в те дни рыцари благословенную Твердыню, лишь немногие из них возвращались, чтобы поведать о подвигах своих, но прошло пять лет и на многие недели пути пространство стало спокойным и безопасным. Только тогда Король впервые покинул стены Оплота своего.
   -Вы должны помочь этим бедным крестьянам. - Герцог поднял клетку к глазам, всматриваясь в беснующуюся, теряющую перья птицу. - Девственницы нужны Королю. За прошлый месяц он совершил дефлорацию чуть меньше десяти тысячи раз. Если так пойдет и дальше, у него не хватит сил, чтобы поддерживать наше существование. Говорят, есть приказы о том, чтобы направлять к нему наших механиков, но тогда останется лишь забыть о боеспособности.
   -Я привел с собой одну.
   -Одну? - Герцог усмехнулся, как всегда делал, прощая своих врагов. - Нам нужны тысячи!
   -Что мне делать с этой?
   -Для начала помогите крестьянам и заберите тех, которые предложат они. Здесь неподалеку есть город, который мы и пришли охранять. Мои посланники ищут девиц и там. Мы соберем караван и направим его Королю.
   -Мне надлежит вернуть вам сестру. - я поднял руку с сидящей на ней летуньей, стянул с пальца кольцо и протянул его герцогу.
   -Еще одна...-он поморщился. - Королю следовало казнить их всех.
   Схватив свою сестру, Герцог втолкнул ее к птицу, после чего швырнул клетку под стол.
   -Что вы слышали о падении, Герцог? - я с удовольствием вслушался в вопли и визг, доносившиеся из клетки.
   -Простите?
   -Я видел, как что-то упало с неба.
   -Вы смогли определить, что это было?- мне показалось, что разговор наш заставляет его скучать.
   -Я надеялся, что это удалось сделать вашим радарам.
   -Мы ничего не наблюдали. - он произнес это со странным довольством, как будто лишние происшествия были не нужны ему и он довольствовался неподвижностью и предсказуемостью вселенной.
   -Мой оружейник даст вам доспехи и оружие, у него же возьмете компас. Вернитесь ко мне с победой, господин рыцарь.
   -Я не думаю, что смогу справиться со всем этим, ваше высочество.
   -Почему же, господин рыцарь? - в насмешливости его я вспомнил все те высокомерные, полные желчного пренебрежения слова.
   -Мой внешний мозг не так давно пострадал.
   -Что?
   -Мой внешний мозг...
   -Вы полагаете, подобная глупость может помешать вам выполнить ваше предназначение? - он смотрел на меня с тем презрением, каким бесхвостые одаряют полосатых.
   -Но Его Величество потребовал, чтобы я немедля направлялся к нему...
   -Он только возблагодарит вас за избавление его подданных от чудовища.
   Улыбнувшись беспрекословному могуществу тех слов, я отдал ему честь и вышел из шатра.
   Один из солдат, снявший шлем, сидел на трехногом табурете, положив на колени освобожденную мной девицу, одной рукой держа ее запястья, другую занеся над уже покрасневшими ягодицами. Лицо ее было такого же цвета, слезы текли по щекам, губы выгнулись над зубами и, увидев меня, она дернулась в сильных руках, взор ее отчаянной стал мольбой.
   -Господин рыцарь! - солдат вскочил, выпуская девушку и она, упав сперва на землю, немедля вскочила и, прежде чем он схватил ее руки, успел все же неумело и слабо ударить его кулаком по лицу. Он только усмехнулся, но она увидела в его глазах то, что осталось незамеченным мной и метнулась в мою сторону, ошибочно полагая, что у меня может быть намерение защитить ее.
   -Что она натворила? - я чувствовал, как губы мои превращаются в жестокую и унылую гримасу, я опознавал причиной того скользкую ревность, злобное бессилие, для которого было недостаточно случившегося, чтобы стать чем-то иным. Все это удивляло меня, ведь время, проведенное рядом с этой девушкой не могло бы создать и насекомое, не говоря уже о какой-либо привязанности. Сам факт того, что теперь, когда я лишился летуньи, она была единственным существом, связанным со мной, мог привести ко многим ошибкам, включая и эту. Задумавшись, я определил, что пока еще не воспринимаю ее как возможную для совокупления особь, но все же прикосновение к ней другого мужчины казалось мне одновременно оскорбляющим и возбуждающим.
   -Она взяла мой автомат, господин рыцарь.
   Я повернулся к ней, скрывавшейся за моей спиной, сжимая кулаки от гнева.
   -Как ты посмела?! - ярость моя была нестерпима, только наставления монахов, которыми успокаивал я себя не позволяли мне ударить ее.
   -Я хотела...-она отступила на шаг от меня, меняя надежду на страх, что было приятно мне.
   -Твои желания не волнуют меня. Наш Король дал этим воинам оружие, дабы реальность пребывала в изменении, а ты попыталась препятствовать ему. Теперь это оружие будет давать осечки. - я сощурил глаза, всматриваясь в нее притворной яростью, которую она принимала за истинную. - Ты предательница? Мятежница?
   Она прекратила плакать и в ужасе замотала головой, догадываясь, воображая, предполагая, каким пыткам и наказаниям могу я подвергнуть ее, если сочту ответ на те вопросы утвердительным.
   -Вы желаете получить ее...-я присмотрелся к его нашивкам, но так и не смог определить звание. - Господин офицер?
   Предположение о том, что он может овладеть ею показалось мне волнующим. Легкое тепло сжалось в моей груди, как если бы находился я в присутствии чего-то нарушающего изначально предполагаемый ход событий и связи между ними, преобразующего действительность, создающего невозможность возвращения, но способного удивить и восхитить кого-либо другого и тем самым превосходящего мыслимое. Я представил ее в его объятиях, обхватившую ногами его бедра и улыбка возникла на моих губах.
   -Благодарю вас, господин рыцарь, - он почтительно склонил голову. - Но все мы дали обет воздержания до конца похода.
   Усмехнувшись, уловив то, что показалось мне намеком и предложением, я приподнял левую бровь.
   -Тогда, возможно, мы встретимся после.
   Он кивнул мне еще раз и направился прочь, сопровождаемый смеющимся товарищем, я же повернулся к девушке.
   -Ты девственница?
   -Он ничего не успел...- она замотала головой, отрицая бессмысленное.
   -Ответь на вопрос.
   -Да.- и она отвела взор, как будто признавалась в преступлении настолько отвратительном, что в прежние времена только уделом вымышленных персонажей считалось оно.
   -Ты хотела бы встретиться с нашим Королем?
   -Разве это возможно? - она провела ладонью по правой щеке, стирая слезы.
   -Пока ты будешь невинной - да. - карран пробежал между ее ступней, задев левую красным пушистым хвостом.
   -Ты предлагаешь мне...- я оставался неподвижным, но и без моих уточнений она точно поняла сказанное мной. Глаза ее заметались, губы сжались, пока она осмысливала и представляла возможности. Выплаты за дефлорацию, совершаемую Его Величеством позволяли некоторым девушкам долгую безбедную жизнь, а в некоторых удаленных районах Королевства, особенно же на землях варварских, медальон королевской девственницы считался едва ли не символом власти. Мне доводилось встречать матриархов племен, ставших таковыми лишь потому, что на шее их висело надкушенное сердце.
   -Мне говорили, что у меня другая судьба.
   -Какая? - мне показалось, что она сообщит мне о своем невероятном будущем, высказанным, скорее всего, дешевым гадальным автоматом и заключавшемся с том, что ей суждено было выйти замуж за рыцаря.
   -Я стану рыцарем.
   Мне оставалось только рассмеяться. За все миллионы лет ни одна женщина не сблизилась с Королем настолько. Зная Его так хорошо, как я, любой мог бы сказать, что он никогда не позволит особи иного пола обрести подобное могущество, получить такие знания.
   -Кто сказал тебе об этом?
   -Пока я была прикована, ко мне явилась золотая змея. Она сказала, что я буду служить королю с мечом в руках.
   -Это была всего лишь галлюцинация, вызванная тепловым ударом или обезвоживанием, - я не мог вспомнить иных причин для того, сомневаясь в том, что эти могли быть существенными для нее.
   Она покачала головой с разозлившей меня уверенностью.
   -Нет. Здесь что-то другое.
   -Когда-то мне предсказали, что я стану придворным шутом.
   Она ухмыльнулась и я понял, какую остроту собирались произнести ее губы. Но слишком близки были мгновения страха и потому она промолчала.
   -Я отправляюсь уничтожать чудовище. - я ждал, что она захочет последовать за мной, но она только кивнула и взор ее устремился мимо меня, в ту сторону, где смеялись солдаты.
   Чувствуя дрожащее раздражение, способное только помешать мне в моем грядущем предприятии, я отвернулся от нее и опустил на глаза очки. Действительность могла бы и пошевелиться.
   Мне стоило немалого труда найти оружейника. Встреченные мной солдаты указывали разные направления, обратиться к девушкам я не находил возможным и мне пришлось блуждать между палатками, шатрами и куполами, несколько раз наступив на мертвых карранов, вспугнув летающих лемуров, разогнав совокупляющихся пажей, прежде чем я обнаружил белый куб, покрытый узором из наслаивающихся друг на друга цветов и условных обозначений, пиктограмм и эмблем. Пятнистые лепестки мозаичных лилий обвивали знаки радиоактивной опасности, рассудительные гекконы ползли по заросшему фракталами гербу Двенадцатой Дивизии Истребителей Сущего, гнуттаны грызли черными зубами знаки, отпугивающие самовоспроизводящиеся машины. Углы его, сбитые и лишившиеся остроты привлекали мой взор наравне с насекомыми. Я прикоснулся к стене и опознал материал. Машины, создавшие это строение были запрограммированы еще в те времена, когда на службе Короля состояли Анизотропные Шаманы, что могло означать и столь же древнее мастерство оружейника. Учитывая, что мне предстояло столкнуться с неизвестным чудовищем, я хотел получить наилучшее из возможных вооружение. Понимая, что мне придется довольствоваться тем, что может функционировать в таком удалении от Твердыни, с сожалением вспоминая о восхитительных образцах вооружения, какими некогда снабжали меня, я прикоснулся к круглой панели на одной из стен и овальная дверь открылась передо мной. Войдя в тускло освещенную множеством крошечных ламп камеру, я, как только дверь вернулась в прежнее положение, привычно закрыл глаза, чтобы очищающий газ не повредил их и только после тихого гудка поднял веки и ступил в оружейную.
   Поглощенный своим занятием, мастер не сразу почувствовал мое присутствие, все внимание уделив экрану перед собой, на котором механическое существо насиловало светловолосого мальчика, держа его руки за спиной. Белая шерсть встала дыбом на позвоночнике оружейника, проплешины в ней открывали бледно-розовую кожу, по которой ползали крошечные черные паразиты, узкие и длинные, украшенные черными кисточками уши прижались к круглой голове, тонкие пальцы обхватили завершавшуюся массивной круглой головкой мужскую плоть, вдвое превосходившую в длине и толщине принадлежавшую мне.
   Я терпеливо дождался, пока оружейник зарычал и выпустил струю зеленоватого густого семени, запачкав свой и без того не самый чистый, покрытый всевозможными пятнами, украшенный струпьями, язвами и проплешинами мех и только тогда осмелился подать голос.
   -Мастер...
   Вздохнув, он медленно повернулся ко мне, нехотя отрывая взор от круглого экрана, действие на котором представлялось бесконечным, несмотря на то, что мальчик, судя по всему, уже давно находился вне сознания.
   -Кто?...-блеклые глаза его, матовые шары с узкими зелеными зрачками моргнули, всматриваясь в меня, он медленно приподнялся, опираясь на свой шаткий, скрипучий табурет. - Сэр рыцарь?..
   -Герцог направил меня к вам. В эти дни я несчастный рыцарь, без оружия и доспехов.
   Оружейник улыбнулся, приподняв бледные губы над острыми желтыми зубами, почесал за правым ухом. Взор его скользнул по стенам, на которых развешаны были щиты и автоматы, мечи и лазерные излучатели.
   -Вы же понимаете, что я немногое могу предложить вам? - он прикоснулся к кольцу на своем безымянном правом пальце и круглый люк открылся в полу, являя мне узкую винтовую лестницу. Вслед за оружейником я спустился по ней, оказавшись в царстве металла и керамики, непробиваемых сплавов и плазменных оболочек, наномеханических гелей и гигантских бактерий. Все это было великолепно само по себе, но принадлежало к устаревшим моделям и вариациям, многие из которых были неизвестны мне уже потому, что возникли задолго до моего превращения в существование. Я выбрал для себя черные пластинчатые доспехи, подобные тем, какие носили когда-то рыцари, отправлявшиеся на охоту за силлогизмами, оружейник подогнал ремни и броня стала приятна мне, плотно прилегая к телу и одной уже близостью этой вселяя уверенность в надежности. Я оставил при себе пистолет, но взял другой меч. Его красное лезвие, составленное из множества чешуек, самозатачивающееся и восстанавливающееся в том случае, если будет сломано оно, способно было перерубить десятилетнюю связь между мужем и женой и я был доволен им, пусть и ничем не мог он напомнить мой прекрасный Магрибаль, излучением своим лишавший девственности любую, приблизившуюся к нему меньше чем на десять метров. Не найдя ничего лучшего, за спину свою я повесил автомат, точно такой же, каким пользовался когда-то в магнитных джунглях, что само по себе уже говорило о том, насколько он устарел. Резервуары доспеха полны были искусственных микрорганизмов как биологической так и механической природы, батареи полностью заряжены, проклятья выучены и царапают язык. Я был готов.
   Мне было позволено взять с собой троих солдат и первым я выбрал того, кто наказал освобожденную мной. Уже одним этим он был приятен мне, но выяснилось также, что был он и великолепным стрелком, что только усилило мое желание увидеть, как он совокупится с той девицей. После Короля, конечно же, если она решит отдаться Его Величеству.
   Последовал за мной и длинноухий карлик, о котором говорили, что огнестрельное оружие никогда не дает осечки в его руках. Третим же стало высокое и тонкое существо с зеленой кожей и огромными черными глазами без зрачков. О нем говорили как о любовнике самого взрыва, говорили, что он родился в то мгновение, когда королева его улья покончила с собой при помощи осколочной гранаты и я не мог не улыбнуться и не возрадоваться такому спутнику.
   На самой окраине лагеря, там, где небо казалось ниже и все цвета - темнее даже без солнцезащитных очков, где медленно и нехотя вращались сетчатые, кружевные, возбуждающие лилиями и розами, пульсирующими, сжимающими излучениями своими антенны локаторов, на площадке, между квадратных, обгорелых плит которой росла черная трава, нас ожидала воздушная машина.
   Толстые трубы и кабели тянулись к ее белесо-матовому корпусу, в котором не было сияния, не было пустоты. Темные недра изогнутых воздухозаборников казались мне норами неведомых металлических тварей, несмотря на то, что самолет был изготовлен из материалов более прочных и долговечных. Неуязвимый, как сновидение, он вытянул тонкий носовой обтекатель и солнце блестело на поднятом колпаке двухместной кабины. Раскаленная действительность миражными испарениями, миотоническими миазмами своими роскошествовала вокруг нас, блудила на коротких рулях высоты, смеялась на трех низких вертикальных плоскостях, ласкала закрылки, соскальзывала с черных лопаток повернутых к земле сопел. Гладкое тело небесной машины, лишенное стыков между деталями и нарушающих геометрию выступающих частей, источало непоколебимую, жестокую страсть, чистую и всемогущую, способную превзойти все, что нежность могла бросить против нее, а ведь это был не самый совершенный из подобных аппаратов. Она была самой плотностью, внутри ее тела механизмы, устройства, приборы, трубы и провода соединились в бесстрастной раздражающей близости, чтобы выдержать форму и не позволить ей нарушить предназначений. В этом машина превосходила многих живых существ, как возникших самостоятельно, так и появившихся согласно воле Короля. У некоторых из нас имелись лишние органы, зловещие атавизмы, в которых не было нужды и которые, нередко, причиняли нам страдания. Я слышал, что имелись конструкторы, для придания машинам большего сходства с живым наделявшие их подобными частями и находил это очаровательно глупым. Но даже будучи столь плотной и гладкой, она не становилась недоступной для грязи. Присмотревшись, можно было обнаружить едва различимые неровности на ее бортах и в то мгновение, когда она рухнет с неба, существа, управляющие и переносимые ею покроют ее кровью и фекалиями, превратят в мерцающее зловоние отвращения, чем в конце концов становится и все прочее и только в этом видел я печальную, но успокаивающую справедливость.
   Летчик сидел возле самолета на ящике из-под боеприпасов и увидев его я убедился в том, что армия Герцога далеко не самое лучшее получала снабжение. Некогда Король находил странное удовольствие в том, чтобы придавать пилотам внешнее сходство с птицами, что я находил несколько странным и довольно безвкусным. Ныне существа того времени считались устаревшими и не могли соперничать в воздухе с современными моделями, оставаясь все же на службе там, где не требовались запредельные скорость реакции и выносливость, выполняя транспортные или поисковые задания.
   Гревшийся на солнце с закрытыми глазами, он не сразу заметил нас и только когда мы приблизились настолько, что стало слышным его свистящее дыхание, он поднял оранжевые веки без ресниц, являя нам ярко-зеленые, с узкими зрачками глаза и тревожно возопил, приоткрыв желтый татуированный бессмысленными черными узорами клюв и трепеща зеленым пятнистым языком.
   Я протянул ему бумаги и он вскочил, бросился ко мне так, что карлик отпрянул, а рука его метнулась к кобуре.
   Язык пилотов был почти уже забыт мной. Мне было ясно лишь то, что он не желает лететь. Он твердил что-то о древних запретных зонах воздушного пространства, великих колдунах и могущественных бесплотных стражах, но я с улыбкой держал перед ним приказ, исходящий от самого Герцога. Пилоты всегда были суеверными существами.
   Ему пришлось смириться, как и каждому из нас. Имелась вероятность того, что он вернется после этого полета, невыполнение же приказа означало бы расстрел на месте. Таким, как он, Король не пожелал бы заниматься. Его Величество интересовали только те, кого он создал или выбрал самолично для неких определимых целей или же чем-либо отличившиеся существа. Прочих он отдавал во власть причинно-следственных связей.
   Я обошел вокруг машины, прикоснулся кончиками пальцев к обтекателю радара, ощутив от того в себе призрачную дрожь. Модификация истребителя, она имела три двигателя с управляемым вектором тяги и была способна на многое.
   Когда она приземлилась на окраине деревни, на крошечной круглой площадке старого бетона, предназначенной, вероятнее всего, для призыва демонов и окруженной вертикально стоящими камнями, многие из которых упали, а другие раскрошились до такой степени, что стали непонятными надписи и символы на них, старейшина уже ждал нас.
   Пилот поднял фонарь кабины, неловко выпрыгнул из самолета, подвернув при этом ногу и затрещав клювом. Прикоснувшись к уплотнению на фюзеляже, он выдвинул из него черный округлый футляр, в котором обнаружились тонкие длинные сигареты. Первой он взял ту, у которой был черный мундштук. Присев возле стойки переднего шасси, он закурил ее от зажигалки в форме русалки и красноватый дым потек сквозь воздух, полный ароматов пропавшего урожая. В этом дыме, из праздных его искр и возникла темная фигура, что стала мной, держащимся за виски. После подобных путешествий у меня всегда кружится голова.
   Старик, чье лицо я уже видел на птичьем теле, бросился ко мне, схватил меня за правую руку.
   -Сэр рыцарь!
   Моргая, я осмотрелся вокруг, заметив возле границы площадки девушку в голубом комбинезоне, стоявшую, сцепив руки над промежностью и круглые крыши белесых домов невдалеке.
   -Где то, что вы обещали? - мои губы дрожали, я не мог оторвать руки от головы, боясь, что это позволит тошноте стать заметной.
   -Что? - моргая сощуренными подслеповатыми глазами он воззрился на меня и ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять.
   -Ах...- он повернулся к девушке и указал на нее широким жестом правой руки. -Вот она.
   Чувствуя возрастающее раздражение, я приблизился к ней. Мне было неуютно в чужой броне, натиравшей мне правый бок, системы кондиционирования работали не так, как мне хотелось бы и я начинал чувствовать себя слабым из-за множества мелких неприятностей.
   -Сколько тебе лет? - мне не понравился ее горделивый взгляд, мне показалась маленькой ее грудь.
   -Шестнадцать, господин.
   Это было приемлемо, хотя я слышал, что особое удовольствие Его Величеству доставляли девственницы старше сорока.
   Ее косая челка, опускавшаяся до губ с правой стороны, мерно покачивалась в потоках воздуха из вентиляторов моих доспехов. Светлые волосы всегда были предпочтением нашего Короля и я знал, что это добавит мне несколько очков, приближая меня к долгожданной свободе. Но другое беспокоило меня.
   -Вы обещали пятерых. - я не сводил с нее равнодушного взора, но она продолжала улыбаться мне, приветливо и заискивающе.
   -Видите ли, господин рыцарь, это было давно. С тех пор трое умерли, а еще одна сошлась с мужчиной...
   В ее ушах тонкие кольца из сверхпроводящего металла, я чувствовал его также, как изменение потоков сознания, его близость вызывала у меня зуд под ногтями. Ее волосы коротко подстрижены, должно быть, только недавно здесь смогли увидеть столичные журналы пятилетней давности, когда была такой мода. Когда-то я мог определить девственницу не прикасаясь к ней, теперь же способность эта покинула меня. Виной тому могло быть как повреждение мозга, так и множество отвлекающих событий и шумов вокруг меня. Я сомневался, что этот несчастный старик, испуганно смотрящий на воздушную машину, посмел бы обмануть меня, видя во мне представителя королевской власти, но мне не однажды доводилось попадать в ловушки и западни, выглядевшие схожим образом.
   -Его Величество будет недоволен. - я покачал головой в притворной досаде.
   -Господин рыцарь...-голос девушки, немного вкрадчивый и дрожащий, наполненный той сладостной робостью, которая делает день сварливым а ночь дружелюбной. - Я одна стою многих.
   -И почему же это?- горький дым добрался до меня и я понял, что снайпер присоединился к нам.
   -Моим отцом был инопланетянин, а мать - ведьмой. - она едва ли не гордилась тем, опасная близость к мятежу таилась в ней.
   -Это так, воистину так, господин рыцарь, - старик подбежал ко мне, размахивая длинными рукавами своего балахона. - Я сам возжигал костер, на котором она сгорела!
   -Что насчет отца?
   -Мы много раз видели странные огни над ее домом.
   -Он сохранился или вы сожгли и его? - снайпер встал слева от меня, задумчиво глядя на девицу.
   -Сожгли, господин солдат. - извиняясь, старейшина склонился, исподлобья глядя на моего спутника.
   Я услышал кашель и обернулся. Мы едва не лишились гренадера. Нельзя было доверяться пилоту со слабыми легкими. К счастью, он успел вернуть золотистый мундштук своим белым губам раньше, чем зеленый дым рассеялся.
   Крупное насекомое, с брюшком в красную и желтую полоску подлетело к девушке и она махнула рукой, отчего зазвенели тонкие кольца, во множестве обитавшие на ее правом запястье. Наделив еще большим кокетством свою унылую улыбку, она перевела взор на подошедшее к нам существо, бормотавшее удивительные сквернословия и я почувствовал трепет ревности от того. Старейшина приложил все усилия для того, чтобы она выглядела привлекательно, как если бы она предназначалась для одного из нас. Они обвели ее полные первобытных сновидений глаза черным, наложили на них заклятье фиолетовых искрящихся теней, погребли ее маленькие губы под розовым блеском, опорочили щеки скоропортящимися румянами. Даже оставив ее без прикрас, они не смогли бы ничего изменить. Его Величество был существом слишком изысканным для того, чтобы придавать значение столь простодушной красоте, она могла быть уместной только для таких, как я, в силу многих причин, большинство из которых не покидало физиологии. Уже согласно своему происхождению мы были слишком плотскими и потому слишком примитивными. Многое было недоступно для нас, что я познал, став рыцарем. Согласно Великому Плану, должны были присутствовать в реальности и такие, как мы, дабы приземленностью своей утверждать низшие ее участки. Причины, по которым Король называл что-либо привлекательным или отвратительным в большинстве случаев оставались неведомыми. Ученые мужи философских факультетов и их занимающиеся богословием коллеги потратили множество лет в попытках объяснить некоторые из поступков и слов Его, не достигнув ничего большего, чем множество впустую потраченных листов бумаги. Его Величество обещал, что тот, кто верно истолкует суть, смысл и назначение какого-либо Его действия или изречения, станет одним из приближенных, кому Он дарует звание барона и множество удивительных возможностей, но до сих пор награда сия осталась невостребованной.
   Девушка была приятна мне. Ее тонкая талия и узкие бедра, ее небольшая, но заметная грудь, намного больше, чем у освобожденной мной, привлекали меня и я не мог почувствовать в ней ничего колдовского или инопланетного. Если слова ее были правдой, тогда я мог надеяться получить намного больше, чем в обычном случае, пусть и меньше, чем за пятерых.
   -Где то чудовище, о котором вы говорили? - повернувшись к солдату, я заметил взгляд, которым он смотрел на девушку, несмотря на то, что было известно ему ее предназначение и возмущение воспылало во мне. Он должен был желать только наказанную, столь явное проявление похоти к другой показалось мне возмутительным, скучным и обыденным предательством. Наказание означает собой связь намного более прочную, чем чувства или какое бы то ни было родство. Справедливость или то, что считает себя ею неизменно таится за ним, ощущение истины следует за нею и вместе они порождают в творящем наказание и терпящем его столь непреодолимое распределение ролей, что порождаемая взаимосвязь сочетает их подобно актерам, играющим пятисотый спектакль. Все движения их предопределены в совокуплении вспотевших слов и что бы ни предприняли они, нарушение невозможно, все находится в единении со множеством зрителей и сочувствующих. Палач может и не помнить все своих жертв, но все они навсегда запомнят его. Даже не зная лица, они будут помнить складки черной ткани на маске, запах кожаных перчаток, волоски на шее и скрип сапог. Сами не зная, по ночам они будут выкрикивать то имя, которое придумают для него.
   Мне казалось странным существование этой деревни. Во времена, когда многие опасались покидать города, чтобы не быть растерзанными созданиями, нередко присутствовавшими в действительности в единственном числе и не имевшими иных желаний, кроме чужой смерти, когда торговые караваны покидали высокие стены окруженные сотней тяжеловооруженных наемников а иногда и соблазненных наживой рыцарей, а военные части пропадали без вести, чтобы быть обнаруженными в виде искореженной техники и разорванных тел, эти крестьяне нашли способ выживать без какой-либо защиты. Они даже сжигали своих ведьм, вместо того, чтобы использовать их силу. Единственным предположением моим было то, что деревня располагалась в месте настолько устойчивой реальности, что многих опасностей вовсе не существовало для нее. Такие места были чрезвычайной редкостью, именно их обнаружение служило основанием для возникновения нового города, но большое количество жителей, их мечтания и похоть, сновидения и корысть, пристрастия и вожделения истощали ту устойчивость и вскоре стены становились все выше и прочнее, новыми кольцами сжимая города, орудийные башни отягощали их и волшебные огни возгорались, дабы отгонять пытающихся пробиться сквозь них зверей и варваров.
   Он показал нам в сторону высоких каменистых холмов.
   Наш очаровательный снайпер поднимался на один из них за другим, осматривая окрестности в прицел своей длинноствольной винтовки. Мне бы хотелось, чтобы вместо него у нас был королевский стрелок, способный и без оптических приспособлений увидеть цель на расстоянии километра, специально созданный для того и улучшенный миллионами лет евгенической точности. Солдат шел справа от меня, небрежно держа в руках винтовку и я был бы безмерно счастлив, если бы на месте его оказался один из воинов Королевской Гвардии, на две головы выше меня, быстрый и ловкий, каждый свой орган прикрывший костяными щитками. Только наш сапер устраивал меня, ибо на службе короля ими обычно были те, кто мало беспокоился о прошлом.
   -Я вижу его. - услышал я шипящий шепот в наушнике и бросил взгляд на снайпера, отметив направление, указываемое им не отрываясь от прицела. Солдат вскинул винтовку, гренадер обхватил пальцами черную гладкую гранату, я же извлек из ножен меч. Мы осторожно двигались между холмами, усеявшими свои склоны костьми и черепами, лишь немногие из которых я мог бы назвать человеческими. Я видел искореженную сталь, брошенное огнестрельное и лазерное оружие, использованные гильзы и батареи, ржавевшие в желтоватой траве, служившие теперь досадными препятствиями для насекомых, для черных жуков с зелеными полосами, угрюмо забиравшимися на мятые золотистые цилиндры, поскальзывавшимися на них, поднимающихся снова и настойчиво скребущих лапками по израненному металлу. Зеленая гусеница, покрытая черными редкими волосками ползла по старому аккумулятору в мятом желтом корпусе, по его золотистым, все еще блестящим контактам, перебрасывая свое длинное тело с одного из них на другой и пурпурная стрекоза размером с мою ладонь кружила над рукоятью воткнутого в землю гнутого меча, раздумывая о том, следует ли ей садиться на ее круглый стальной набалдашник.
   Холмы становились все ниже, пока мы не оказались на ровной поверхности, перед еще одной площадкой, подобной той, на которую приземлился доставивший нас самолет. Вдалеке поднимались над ленивым горизонтом черные горы с красными вершинами, в другой стороне я видел темное небо, исходившее множеством мерцающих от молний смерчей, а далеко надо мной нечто сияло в гневливой высоте, высотный разведчик или спутник, быть может, посланный Герцогом для того, чтобы проследить за мной.
   Он сидел на краю площадки, прислонившись спиной к одному из камней. На нем не было одежды, но и гениталии отсутствовали, лишь короткий остаток полового члена, окруженный татуировкой изгибающего лучи солнца. На гладком черепе, над висками, я видел шишки странных наростов, сжатые красными шестернями. Тонкое, мускулистое тело, покрытое шрамами, избавленное от сосков, безволосое и бледное, несмотря на пылающее солнце, тонкие пальцы скрыты под множеством колец, разноцветные камни и самоцветы блистают на них и он не кажется мне чудовищем, я опознаю его и приближаюсь к краю круглой площадки.
   -Проснись, колдун. - я поставил ногу на один из окружавших ее камней. - Они приняли тебя за чудовище.
   -Я и есть. - открыв оказавшиеся голубыми глаза, он посмотрел на меня с тоскливым признанием. - Ты слишком уродлив для рыцаря.
   Замечание это, пусть и соответствовало оно истине, было неприятно мне и я едва смог сдержать холодную дрожь.
   -Они хотят, чтобы я убил тебя. Но я позволю тебе уйти.
   Он усмехнулся, оттолкнулся локтями от камня и встал.
   -Это мое место. Я родился в этой деревне, но они забыли меня. Я ушел отсюда и много странствовал, я учился у мудрецов Фаргада и волшебников небесных пустынь, я вернулся к ним, чтобы принести мудрость и процветание, а они прогнали меня. Я потерял свое тело для того, чтобы сделать их жизни лучше, а они уличили меня в скверне.
   -Их можно понять. В некоторых других условиях они уже уничтожили бы тебя.
   Он кивнул, довольно улыбаясь, сложил на груди руки.
   -Я не уйду. Рано или поздно им придется признать меня и мою власть.
   -Только власть Короля существует для всех нас. - сказал солдат и сплюнул. Я порадовался вере его.
   - Именем Его я приказываю тебе покинуть эти земли и искать себе счастья в других. - я развел руками, предлагая ему то, что можно было бы счесть волей выбора.
   -Я не знаю его имени и не признаю его власти. - он произнес это спокойно, без ненависти или неприязни, что понравилось мне. Источающие яростную ненависть мятежники встречались мне так часто, что успели порядком надоесть.
   -Тогда нам придется тебя убить.
   Он пожал плечами, взмахнул руками и между ладоней его появился серовато-белый куб.
   -Мы можем разойтись мирно, колдун. - но системы моих доспехов уже реагировали на угрозу, открылись форсунки и серебристый поток наномеханизмов растекся по пластинам, загудели расположенные на спине генераторы и облако плазмы, безвредное лишь для меня и облаченных подобно мне мерцающим туманом обволокло мою фигуру, мощи древних героев задрожали в спрятанных на плечах контейнерах.
   Голубое свечение возникло вокруг куба, распространилось на все тело колдуна, создало на коже его матовые чешуйки брони. Электрический треск и аромат горьких цветов сопровождали деяния его. Он вскинул руки, произнес первое слово и тут же пуля снайпера ударила в его голову. К несчастью, она сгорела в трепетном сиянии, вспыхнула огненным зверем, рассыпалась легчайшим пеплом, а он продолжал свои речи и вот уже затряслась земля, предвещая неведомое. Я не подозревал в нем такой власти и надеялся, что Герцог не был более осведомлен, иначе это означало бы, что он намеренно бросил меня в бой неподготовленным.
   Поверхность треснула и разошлась в нескольких местах возле площадки, не затрагивая ее саму и древние механизмы, темные и натужно шипящие, появились из разломов тех. Я насчитал их шесть, я счел себя погибшим.
   Великая цивилизация машин, одна из многих, над которыми Его Величество одержал верх, скрывшаяся под землей, где им милостиво позволено было существовать, время от времени посылала своих разведчиков и добытчиков ближе к поверхности. Говорили, что король этих машин до сих пор мечтает о том, чтобы вернуться наверх. Но, поднявшись так близко к солнцу, они становились легкой добычей для колдунов и шаманов, подчинявших их своей воле и использовавших для обогащения и устрашения.
   Возвышаясь надо мной, выпрямляясь, выдвигая из себя то, что становилось подобием конечностей, состоящих из множества сочленений, сбрасывая с себя комья земли, источая грохот и свист, они производили должное впечатление и я возрадовался тому, что солдат не дрогнул рядом со мной и улыбнулся, увидев летящую к одной из машин гранату. То, что спутникам моим достало смелости не дрогнуть перед лицом врага, подобного которому им, вероятнее всего, не доводилось встречать, придало уверенности и мне. Стянув со спины автомат, я снял его с предохранителя и обрушил пули на ближайший ко мне механизм, но они ничем не смогли повредить его, отскакивая от черных пластин, позволяя колдуну смеяться. Граната взорвалась, но машина прошла сквозь поднявшиеся дым и пыль неповрежденной. Пуля снайпера ударила в круглый глаз камеры на ее приплюснутой голове и ничем не повредила ей.
   Я бросил взгляд на колдуна. Три машины направлялись к нам, остальные заняли позиции возле него, не смея ступить в каменный круг. Мне следовало уничтожить его и тогда они отступили бы, скрылись бы снова под землей, избавившись от чужой воли. Мой меч был единственным, что оставалось у нас и могло повредить ему. Я метнулся к ближайшей из машин, пробежал возле самых ее ног, коих у нее имелось три, проскользнул под вытянувшейся ко мне из корпуса конечностью, едва не упав при этом и, оказавшись позади, бросился к другому механизму, направлявшемуся к снайперу, принявшего его как бОльшую угрозу, отвернувшемуся от меня. У этой было четыре опоры и я ударил по одной из них, надеясь на мастерство оружейника и чудотворный замысел Короля. Несмотря на все ухищрения доспехов удар тяжелой болью отозвался в моих руке и плече, на мгновение я потерял возможность мыслить и только зрение и память остались у меня.
   Чешуйки во все стороны разлетелись от меча, вращаясь и блистая в безупречном солнечном свете, только половину сохранил он длины своей, но механическая нога была почти перерублена и машина покосилась, медленно поворачиваясь ко мне, меняя представления об опасности моей. Должно быть, она передала сигнал другим, ибо та из них, что пыталась поймать солдата, развернулась и направилась ко мне на своих больших колесах, взрывая землю, выдвигая из своего продолговатого тела нечто, вытянутыми очертаниями своими напоминающее оружие.
   Я прошептал одно из вспомнившихся проклятий, но оно имело действие только на полупроводники, машины же те оказались более совершенными. Отбросив в сторону автомат, я взглянул на меч, медленно отращивавший новую чешую, на смеющего шамана. Еще один взрыв раздался справа от меня, на сей раз более мощный и я услышал скорбный скрип, надеясь, что высокому существу все же удалось повредить одну из машин.
   Поврежденная мной часть ноги отвалилась и машина накренилась, лишившись былой скорости и маневренности, но оставаясь смертоносной. Громкий выстрел раздался со стороны холмов и панель брони упала с корпуса механизма. Снайпер сменил тип боеприпаса, но даже это не могло причинить нашим противникам существенного ущерба. Отдав мысленную команду, я выпустил из резервуаров брони питающиеся металлом и пластиком бактерии, не оказавшие на машины никакого воздействия. Должно быть, проведенное под землей время позволило им создать новые материалы, о чем должен был узнать Королевский Совет и что давало мне повод для возможного отступления. Впрочем, Советники могли знать все это, способы, какими они получали информацию нередко превосходили мое понимание.
   Осколки моего меча рассыпались по земле и, глядя на то, как тоскливо мерцают они, я вообразил способ повергнуть колдуна. Я заметил то, что было когда-то острием лезвия, лежащим теперь в рассыпчатой грязи и cхватил его пальцами под жесткой перчаткой, развернул между ними и метнул во врага, ни на что не надеясь. Cперва он летел, вращаясь, подобно метательному лезвию и я обрел надежду. Он пересек границу круга и я убедился, что она не означала ничего большего и не предоставляла противнику дополнительной защиты, но в метре перед моим сиюминутным врагом мой нелепый метательный снаряд развернулся и ударился о него плашмя, рассыпавшись на множество чешуек, налипших на бледную кожу.
   Раздавшийся поблизости взрыв бросил меня на землю, сместил все видимое в синюю сторону спектра и машины замедлились, мне показалось, что я почувствовал их недоумение, их сопротивляющееся сомнение И в это мгновение снайпер выстрелил снова, меткость его была восхитительна, он попал в чешуйку, прилипшую к левому плечу шамана и она взорвалась, обволокла его красным свечением. Возопив, он воздел руки и метнулся прочь из круга, как будто это могло помочь ему. Прозвучал еще один выстрел, на сей раз снайпер промахнулся, не попал в чешуйку, но все же пуля настигла шамана, добравшись до его тела, пройдя насквозь и выбросив в воздух синюю кровь. Вскрикнув, несчастный рухнул на землю, ноги его остались в бетонном кругу, но машины продолжали угрожать нам и я восхитился противником своим, воля которого не ослабла и после столь серьезного ранения. Я бросился к нему, сжимая в правой руке все еще не восстановившийся меч, левой извлекая из ножен на бедрах короткий клинок. Еще один взрыв содрогнул почву подо мной, я услышал свистящий треск и, обернувшись, увидел, как раненая мной машина наклонилась еще больше, протягивая длинную конечность к смеющемуся гренадеру. Презирая механизмы, я пробежал в метре от одного из охранявших круг, сапоги мои ударили по бетону и через мгновение я уже упал на колени рядом с тяжело хрипящим врагом.
   Взор его широко раскрытых глаз вонзился в клинок, тонкое золотистое лезвие, нависшее над ним.
   -Отзови свои машины.
   -Не могу...- он хрипел и плевался кровью, что казалось мне странным. Рана была не такой уж серьезной, пуля прошла навылет, если только не было у нее незамеченных мною особенностей, повредивших ему больше, чем я мог предположить.
   -Ты умрешь, колдун. Не усугубляй своей вины.
   -Не...могу...
   Я знал, что подобные ему способны перед смертью узреть будущее и это интересовало меня более всего.
   -Что ты видишь? - и по тому, как изменился блеск его глаз стало ясно, что он понял мой вопрос.
   -Женщина...- он хрипло усмехнулся. -...станет рыцарем...таково мое пророчество.
   Я перерезал ему горло.
   Кровь сперва брызнула на меня, попала на лицо, но затем превратилась в поток, заливающий бетон. Я медленно поднялся, чувствуя себя усталым и почти безразличным ко всему происходящему вокруг. Ко мне приближалась одна из машин, я слышал вдали крики карлика, пуля взвизгнула, попав в камень, но я оставался неподвижен, глядя, как течет синяя кровь колдуна.
   Я убивал бесчисленное количество раз. Чудовища и люди, существа невероятные и обыденные преступники бывали повержены мной. Задолго до того, как стать рыцарем Его Величества я познал сражение, не будучи ни храбрецом, ни трусом. Я не поднимался в бой первым, но и не отставал от своих соратников, я устал от битв раньше, чем от сомнений и к тому времени, как посланник Короля пришел ко мне, мечтал только о покое и тишине. Мне казалось, что я познал всю непредсказуемую подвижность мира и он больше не может предложить мне ничего, что могло бы убедить меня в естественности существования. Любая мысль виделась мне искусственной и чужеродной окружавшей меня действительности, которая, казалось мне, создает все условия для того, чтобы сознание и разум не могли существовать ни при каких обстоятельствах. Читая в газетах о деяниях Короля, я не мог не думать о том, что все это является лишь воображением редакторов и владельцев, пытавшихся убедить нас в присутствии высшей власти. Да простит меня Его Величество, я едва не стал мятежником.
   Cмерть колдуна оказала воздействие на меня и я понимал это. Сущность его, выпущенная последним выдохом, парализовала меня, мне следовало предусмотреть это. Машина приближалась ко мне, выдвинув тонкие и длинные черные шипы и мне едва хватило силы сосредоточиться и отдать еще один приказ, выпустивший из резервуаров микроорганизмы, поедающие волшебную плоть. За несколько секунд тело шамана обратилось в черную пыль и только тогда наваждение покинуло меня. Нелепое отчаяние, сознание, отказывающееся повелевать действительностью, гнетущая прелесть миловидного будущего, собачья надежда на мягкую луну.
   Даже покинув увлечения плоти, колдун являл собой величие воли, сохраняя контроль над машинами. Мне доводилось слышать о подобном, но я никогда не сталкивался с таким явлением лично и не мог вспомнить, как надлежало действовать. Я увидел гренадера, вопрошающе смотрящего на меня, услышал еще один выстрел снайпера, но не видел солдата, не смог заметить его. Увернувшись от машины, попытавшейся дотянуться до меня конечностью с вращающимся на ее конце острием, я побежал к саперу, бросившему взорвавшуюся позади меня гранату, выпустившую мерцающий серебристыми искрами дым.
   -Где солдат?
   Тонкие пальцы махнули в сторону холмов.
   Он лежал между ними, раздавленный, превращенный в кровавое месиво тяжелой ногой машины, осколки брони пронзили тело, внутренности превратились в единую неразличимую массу, череп расколот и мозг лишен формы, конечности оторваны от тела и раздроблены.
   Злобное раздражение почувствовал я в себе. Если бы спасенная мной отказалась от чести быть королевской наложницей, этот воин должен был стать ее первым мужчиной. Таков был замысел мой, такой должна была стать реальность. Я подумал о том, что совершил ошибку, взяв его с собой, но, оставь я его в лагере, все могло совершиться без меня да и слишком он был приятен мне, чтобы мог я держать его вдали от себя.
   Мне случалось видеть гибель соратников и братьев, они погибали рядом со мной мгновенно, от пули, лазерного луча, пламени огнемета, разрубленные мечом, они страдали многие часы, сжигаемые колдовством, поглощаемые болезнями, паразитами или микромеханизмами, остановить которые не было возможности. Разные чувства приходили тогда ко мне. Иногда я оставался спокойным, глядя на то, как течет из воспаленных язв кровь моих драгоценных друзей, которых я знал десятки лет, в другой раз простой порез на руке брата моего мог вызвать у меня обращенную к несправедливости ярость. Но я не мог вспомнить, чтобы чья-нибудь смерть воспрепятствовал страстным планам моим, игривым моим мечтаниями, скромным моим попыткам превзойти надменную монотонность, скупую на удивительное действительность. Каждый из нас стремится уподобиться Королю. Я слышал, что некоторые даже хотят быть Им. Я не могу притворяться настолько глупым или самонадеянным, тщеславие мое заключается всего лишь в желании как можно больше увидеть и узнать, превзойти в этом всех прочих, быть уверенным в том, что все самое невероятное произошло со мной или возле меня.
   -Мы должны отступить. - горькая слюна заполняла мой рот, я с трудом сглатывал ее, надеясь, что ничем больше колдовство и близость подземных машин не повредили мне.
   -Как же машины?
   -Мы выполнили условия договора и убили чудовище. - я вернул не успевший восстановиться меч в ножны и быстрым шагом направился прочь от бетонной площадки, подозревая из своего прошлого опыта, что машины не последуют за нами далеко от нее.
   Герцог оставался невозмутимым, выслушивая мой рассказ и все потребовавшееся на то время рассматривал стоявшую перед ним девственницу.
   -Король будет недоволен. - прошептал он, как только я замолчал, продолжая смотреть на нее.
   В этом я сомневался. Его Величество не мог бы выказать недовольство тем, что стало Его прибылью, ведь в нашем случае у Него стало одной девственницей больше. Но я промолчал, предоставляя Герцогу единственное возможное здесь мнение. Мне случалось противоречить тем, кто обладал властью, но в данных обстоятельствах это было бы в высшей степени неразумно.
   -Она полна желания служить Его Величеству. -я подошел к девушке, снял перчатку и сжал ее подбородок пальцами. - Не так ли, дорогая?
   -Я не хочу иного. - она опустила глаза и это понравилось мне, возбудило меня.
   -Ты делаешь это по своей воле? - Герцог сощурил глаза и вопрос его смутил мое вожделение. Мне было сложно поверить, что он подозревает в ней мятежницу.
   -Совершенно сознательно.
   Ей не следовало говорить этого, но она происходила из народа далекого от знаний. Герцог, как и сам я, разделял мнение нашего Короля о том, что не существует сознания как такового, в том виде, в каком его принято представлять. Мнение о том, что возможны сознательные поступки представлялось ошибочным, ибо даже точное определение сознания оказывалось недоступным. Будучи объектом языка, находясь в неистребимом сочетании с ним, взаимовыгодном симбиозе, оно, тем не менее, относилось к нему с некоторым пренебрежением, как недотрога к домогательствам самого красивого юноши, не позволяя полностью обследовать себя. Только самые заметные, самые явные черты и особенности его оказываются подвластны мысленным ласкам. Действительность становилась сознанием независимо от того, могла ли быть подтверждена, тем самым обесценивая его. Ускользающее очарование сознательного, нарекание оным того, что представляло собой лишь определенные формы взаимоотношений или реакций сводило все к набору инструкций, превращая увеличение их количества в достоинство. Наступил тот печальный момент, когда сознательным стал именоваться каждый, способный к связной речи и было достаточно проявить минимальные способности в том, чтобы с гордостью причислить себя к сознающим. Инфляция сознания достигла невероятных масштабов, расширение его границ привело к тому, что слишком многие стали пересекать их, причем в обе стороны. Обесценившись, оно превратилось в нелепый придаток, дарованный многим уже только в угоду их существованию, нечто настолько привычное и бессмысленное, что они проводили многие годы, не задумываясь о нем. Для меня же было привычным считать его величайшим сокровищем, волшебным излучателем, проектором чудесных картин, без которого все прочее становилось невозможным, ибо обращалось в немыслимое, волшебным фонарем, свет которого выявлял прячущиеся в темноте чудеса. Я был наказан однажды за то, что ослушался приказов вождей своего ордена и познал, что означает обладать лишь частицей сознания, быть неспособным описать что-либо или понять незнакомую концепцию. Недостаток сознания привел к недостатку воображения, мироздание неожиданно стало настолько прочным, что я ощутил необходимость в том, что пошатнуло бы его, затмило собой его непоколебимую плотность. Существование, поглотившее свое объяснение, устранившее нужду в нем и сохранившее только непосредственные реакции, кратковременные арифметические планы, делало размышление и познание невозможными. Реальность стала неотличима от грязи, только в ней, в ее бесприютной телесности я видел сущее и ужас, объявший меня от того мог сравниться только с тем, какой испытывает обреченный на гибель после спаривания самец, обнаруживающий в себе похоть. Но еще большее отчаяние ощутил я тогда, когда услышал речи Его Величества о том, что ни одно действие, ни одно слово нельзя назвать в полной мере исходящим от сознания, ибо сколько бы мы ни старались, никогда не постигнем мы истинной, начальной причины возникновения их. Непоколебимая невозмутимость более всего приличествовала сознанию, так учили меня и братьев моих и, как мог, прилагая все мыслимые усилия, старался я соответствовать тому. Всем, чего я добился, была видимость, но и ее мне было достаточно. Ее в великой гордыне своей считал я первым шагом на пути к истинному сознанию, коим осветилось бы каждое биение сердца моего, каждая моя мысль, каждое мое движение, среди которых не было бы больше тех, какие называл я случайными, не было бы лишенных необходимости. Количество моделей неизбежно было бы сокращено, непрерывное чередование оставшихся оказало бы гипнотизирующее воздействие и последствия пребывания в этом трансе, остававшиеся совершенно не предсказуемыми для меня, обещали быть удивительными. До тех пор, пока было во мне что-либо не имеющее объяснимых причин, пока мог я испытывать затруднение в объяснении некоторых своих поступков или же заключалось оно в удовольствии, следовании правилам или нарушении их, почтении перед другими или поклонении перед самим собой, у меня не было никаких оснований называть себя сознающим.
   Только наш Король был таким и все мы были сознанием Его, внешним Его мозгом.
   Когда девушку увели, Герцог устало склонился над столом и подозвал меня.
   Стоило мне приблизиться, как одна из медуз умерла и света оставшихся было едва достаточно теперь, чтобы рассмотреть документы.
   -Ты знаешь, что я делаю здесь, рыцарь? - он выглядел недовольным своей судьбой и это при том, что миллионы подданных восхваляли его.
   -Нет, ваше Высочество.
   -Я думал ты послан на помощь нам.
   -Его Величество призвал меня. Я должен прибыть в ближайший Дворец Космонавтов.
   Герцог усмехнулся.
   -Это слишком далеко отсюда чтобы тебе удалось добраться без моей помощи, но даже я ничего не могу предложить тебе. - он посмотрел на бумаги, разбросанные на столе и я ощутил в нем обреченность. - Мы ждем Мубразара.
   На мгновение мне показалось, что Герцог знает больше, чем я считал возможным для него. Мое происхождение должно было оставаться тайной для всех, кроме моих братьев, да и они узнали о нем из уст королевских астрологов, от которых не может скрыться ни одна судьба во всем мире, даже самая ядовитая.
   Время оказалось совсем не тем, каким я его предполагал. Свернувшись вокруг действительности, оно уснуло, оберегая ее от нападок безумия, готовое вонзить гнилые зубы в любого, кто осмелится потревожить ее увлекательную неподвижность.
   -Я не знал, что он возвращается.
   -Он прошел полный круг. - Герцог выпрямился и мстительное пламя в его глазах заставило меня подозревать прошлые неудачи. - Идем со мной.
   Мы вышли из его шатра и бронемобиль с жесткими сиденьями, на низком потолке которого светили тусклые круглые лампы, а узкие бойницы ослепляли внешним сиянием доставил нас на вершину высокого холма, с которого открылся мне вид поражающий и восхищающий.
   Твердая пустыня простиралась до далеких гор с зелеными вершинами и вся она была изрыта карьерами, оценить размеры которых мне удалось только после того, как Герцог предложил мне свой электронный бинокль. Приложив к глазам его тонкую пластину, прикоснувшись к кнопке увеличения, я увидел экскаваторы с ковшами, в которых с легкостью поместился бы десяток Гранизед, роторные собратья их с колесами, поднимавшимися на сотни метров, соответствующие им самосвалы и тысячи людей, занятых суетливой работой. Некоторые из карьеров были пусты, другие только обретали себя или были заполнены дисками из тусклого, выглядящего металлом серовато-серебристого материала, по периметру и в центре которых поднимались блистающие полусферы. Сотни машин воздвигали надо всем этим разноцветные, черные, красные, синие темные дымы.
   -Мы готовимся к его приходу. - Герцог уперся локтями в капот машины, взирая на все с недоверчивым легкомыслием. Он не был уверен в успехе, он был почти равнодушен к нему, что показалось мне неприятным. Меня учили, что только страсть способна одолеть препятствия, только вожделение превосходит фантазию, в этом заключались величие и слабость их.
   Я отошел в сторону, поднес к глазам бинокль и посмотрел в самую блеклую сторону горизонта. За белесыми стенами прятался от неизвестности город золотого коралла, в котором я никогда не бывал. Я не мог вспомнить, чтобы мне доводилось дважды побывать в каком-либо из городов. Покидая любой, я мог быть уверен, что больше никогда не окажусь на его улицах. Только королевские Дворцы и академии, обиталища служащих Его Величеству орденов и обществ обладали способностью принимать меня многократно, только они сохраняли свои места и я мог вернуться к ним.
   Округлые орудийные башни злокачественными наростами вырастали на отвесных стенах. Подобия им имелись и на середине высоты, закрытые люки, способные выпустить дополнительные жерла или стволы, раскаленные масло и металл, мерцающие силуэты ажурных полупрозрачных строений, защищающих от проникновения нематериальных существ и способных низвергнуть на врагов небесную гниль, позолоченные чешуйчатые купола, красные дирижабли, парящие над городом, надежно привязанные к высоким строениями, темные всполохи в небе над ними, что делали бесполезным колдовство, вращающиеся раковины радаров, все было таким же, как и в любом другом городе Королевства.
   -Траектория Мубразара проходит прямо через этот город. - Герцог достал из нагрудного кармана черную сигарету и закурил ее от стальной головы единорога. - У меня есть даже они...-он махнул рукой и я перевел взор на фигуры в серебристых балахонах, бережно несущие черный короб, опознав по истощенному виду, белесым глазам, синеватой коже на впалых щеках и татуировке лучевой опасности на щеках атомных колдунов Его Величества.- Но не думаю, что это поможет. Я просил что-нибудь помощнее, но получил только их.
   Всего имевшегося было недостаточно для того, чтобы остановить великого зверя. Атомное оружие едва ли могло повредить ему, только причинить боль и разозлить.
   -Я отправляюсь в город. Местные ученые и чиновники по-своему видят эту проблему. - он отбросил прочь сигарету, отвращение его было заметно лучше, чем женский труп в солнечный день.
   -Здесь есть университет? - я был удивлен, ведь в эти дни немногие города заботились о чем-либо, кроме торговли.
   -Не самый лучший, но весьма забавный.
   -Я хотел бы отправиться с вами.
   -Присутствие рыцаря будет весьма уместно. Быть может, вы сможете убедить их в необходимости эвакуировать город. Бестиологи говорят, что осталось чуть меньше двух месяцев. Мубразар уже пересек наш горизонт событий, мои разведчики видели его силуэт.
   Если он становится видимым, то времени действительно осталось не так уже и много. Мне казалось, что во всем это может таиться некое странное знамение для меня. Мне предстояло решить, что именно я предприму, а для этого я нуждался в спокойном и длительном размышлении.
   Я нашел спасенную мной возле одного из шатров. Черные чулки и длинные перчатки были на ней, правой рукой она ласкала красный кожаный гульфик над гениталиями одного из солдат, длинноволосого, растерянно улыбающегося. Заметив мое приближение, он вздрогнул и вытянулся, девушка же продолжила свое занятие. Взмахом руки я прогнал солдата и она, повернувшись ко мне, сощурив глаза и сжав кулаки явила собой самое злобное недовольство.
   -Я убил колдуна.
   Это заставило ее отвлечься от прерванных удовольствий.
   -Что он сказал перед смертью? - она даже приблизилась ко мне на один шаг.
   -Что вскоре женщина станет рыцарем.
   -Я же говорила тебе! - от радости даже расслабились и выпрямились ее пальцы.
   -Это совсем необязательно будешь ты. - я улыбнулся ее самонадеянности.
   -А кто же еще?
   Я не слышал ни от одной другой желания стать подобным мне.
   -Я уже написала прошение Королю.
   Ее грамотность была неожиданностью для меня.
   -В городе неподалеку есть университет. Я хочу, чтобы ты посетила его со мной. Это будет полезно тебе.
   Она задумалась, сложила на груди руки, заставив меня посмотреть на ее маленькие соски.
   -Ты получил образование?
   -Меня сочли достаточно просвещенным. - наставники ордена обнаружили во мне достаточно проницательности и любопытства, чтобы сосредоточиться на воинской подготовке. С их точки зрения мои знания присутствовали в избытке для того предназначения, которое Его Величество выделил мне, они не возражали бы и против того, чтобы я позабыл о некоторых ставших моей памятью фактах и идеях, отказался и отрекся от них. Такова была непрошеная гордость моя, тоскливое мое тщеславие.
   -Тогда я пойду с тобой, чтобы превзойти тебя.
   Мне казалось, что она становится одержимой этим. Возможно, сам факт того, что я был спасителем ее, вынуждал к тому.
   -Солдат погиб.
   -Солдаты всегда погибают. - она презрительно скривила губы, оскорбив меня.
   -Тот, который наказывал тебя.
   Ее глаза расширились, она задумалась, вспоминая и я замер в улыбчивом недоумении, убеждаемый ею, что и прежде солдатам доводилось обрушить на нее наказание.
   -Я довольна. Он очень неумело делал это.
   Гренадер подошел к нам и она подняла голову, чтобы посмотреть в его глаза. Взгляд ее показался мне вызывающим, как будто она имела основания ненавидеть это существо, но предпочитала вместо вражды издеваться и насмехаться над ним.
   -Это твоя самка? - он проводил взглядом ее, уходящую в ту же сторону, где скрылся подвергшийся ее ласкам солдат. - Она слишком красива для тебя.
   Я счел его слова последствием недавних воинственных переживаний и оставил без ответа.
   Оружейник недовольно смотрел на меня в то время как двое его странных помощников, маленьких и нагих, с членами намного больше моего и обрезанными ушами помогали мне избавиться от брони. Взглянув на индикаторы пустых резервуаров, он печально покачал головой.
   -Это было так необходимо?
   -И даже не помогло.
   Мне показалось, что он удивился. Должно быть, он полагал свое оружие совершенным. Но Его Величество предостерегал нас против совершенства так же, как от естественности. Он находил его естественным. Рано или поздно, говорилось в Его книге "Мрачное естество", все становится совершенным Этого нужно было избегать любой ценой, ибо результат представлялся разрушительным, оглушительным, слишком близким к абсолютному завершению. Совершенство, будучи этим зловещим абсолютом, являлось величиной, за которой существование представлялось невозможным или, во всяком случае, неподвижным. Его Величество собственноручно оберегал нас от совершенства. Он рассказывал нам о мудрецах, увидевших стены города, к которому стремились и повернувших обратно, ибо таким приятным, неожиданным, опасным, удивительным оказался сам путь. Он останавливал нас, если мы приближались к тому, что могло стать завершением нашим, направлял нас по иному, более длинному и увлекательному пути. Братья рассказывали мне, что некогда у них было оружие, способное посредством мысленного усилия уничтожить длинношерстного коррелята, воздушные аппараты без крыльев, не нуждавшиеся в ином топливе, кроме мечтаний. Но все это было отнято у них Королем, посчитавших те машины слишком близкими к совершенству и заменившим их иными, менее способными и могущественными. Я находил это справедливым, ведь те, кто пытался обвинять Его Величество в насилии забывали о том, что таким же было и Его отношение к себе самому. Именно поэтому, вместо того, чтобы при помощи могущества своего уничтожить тех, кто оказывался ему неудобен или неприятен, выказывал неповиновение или открытую вражду, он создал братьев моих и поручил это им, несмотря на то, что далеко не всегда удавалось им выполнить поручение и немало имелось случаев, когда сотни лет вершили свои темные дела ведьмы, справиться с которыми не удавалось никому из нас.
   С неодобрением смотрел оружейник на вмятины, покрывшие пластины доспехов и мне пришлось преодолевать желание извиниться перед ним и просить прощения. Каждый из нас выполнял свой долг перед Королем, иные мысли должны были отойти на второй план. Мы всего лишь печальные странники из состояния в состояние и до тех пор, пока нам не удастся остаться навечно в том, которое наиболее приятно нам, Его Величество вынужден будет оказывать содействие и помощь нам уже только для того, чтобы могли мы существовать.
   Мы въехали в город на роскошном автомобиле Герцога, длинной и тяжелой черной машине, украшенной только его гербом, окруженной маленькими летающими аппаратами, что остановили бы любой снаряд. Перед нами были два солдата на вороных жеребцах и бронемобиль, по боками следовали мотоциклисты, легкий танк двигался сзади. В салоне было прохладно и тихо. Рассчитанный на крупное тело Герцога, он казался мне неприятно просторным. Владелец машины сидел спиной к отделявшей нас от водителя зеркальной стенке и я видел в ней девушку справа от меня, все те же чулки и перчатки были на ней, она добавила только золотистые зажимы, вцепившиеся в соски и вытянутые жемчужины покачивались теперь на цепочках из четырех звеньев.
   Герцог смотрел на нее со спокойным недоумением. Узнав, что она девственна, он удивился, услышав, что она все еще размышляет, следует ли ей отдать себя Королю.
   -Моя дорогая. - он наклонился к ней в то время, как машина притормозила, ожидая, пока откроются огромные ворота.- Преимущества неоспоримы. Всего одна ночь...
   -Страданий. - она бросила это слово и я почувствовал на правой щеке капли ее слюны.
   -Не для всех. Некоторые говорят, что получили невероятное наслаждение. - Герцог оставался спокойным и терпеливым, как учитель в присутствии склонных к жестокости учеников. - После этого ты получишь вознаграждение. У тебя есть желания?
   -Только одно. - и я не успел предостеречь Герцога от следующего вопроса.
   -Какое именно?
   -Я хочу стать рыцарем.
   Он только усмехнулся.
   -Боюсь, что это невозможно в действительности, установленной Его Величеством.
   -Он...- она небрежно махнула рукой в мою сторону, я почувствовал движение воздуха, ногти ее едва не коснулись моего виска. - Сказал, что колдун предсказал это.
   -Некоторые из них, зная распространенное и ошибочное мнение об их предсмертной силе, намеренно лгут.
   -Ошибочное?
   -Я убил множество всевозможных колдунов и они произносили самые разнообразные пророчества, из которых не сбылось ни одно.
   Она испуганно посмотрела на меня, но у меня не было намерения опровергать слова Герцога и я только улыбнулся ей, пытаясь примирить девушку с его словами. У меня не было подтверждения им. Я слышал множество раз из чужих уст о пророчествах умирающих колдунов, но те, кого ранее доводилось убивать мне, погибали слишком быстро, чтобы я успевал о чем-либо спросить их. Впервые мне представилась возможность убедиться в истинности мнения о провидческом даре их смерти или ошибочности его и до тех пор я не желал что-либо говорить.
   Посмотрев сквозь затемненное окно, я увидел на стенах города огромных насекомых, спаривающихся жуков, на чьем зеленом хитине блестели золотистые точки, черных вертлявых гусениц, бабочек с крыльями больше моей ладони, узором на которых были случайно перехваченные кадры телевизионных передач, в большинстве своем позаимствованные у рекламных роликов.
   -Для чего же им лгать? - мне показалось неприятным, что они так смеются надо мной и я отвернулся от них.
   -Чтобы посмеяться над убийцами, посмеяться над нашим Королем. Он никогда не предсказывает будущее, пусть даже и считают многие, что он видит всю обширность времени. Мы не должны знать ничего, кроме наших действий и предположений об их последствиях, только таким образом мы сможем оставаться сознательными и разумными, такими, какими он желает видеть нас.
   Опечалившись, девушка опустила голову, спрятала ладони между бедрами. Мне стало жаль ее, как и каждого, чьи надежды отмирают по вине неуклонности, но прикосновение к ней, пусть даже и утешительное, виделось мне оскверняющим. Ее устремления, пытающиеся противиться воле Короля, были ни чем иным как волнующей грязью, которой я, не смотря на всю привлекательность ее, не имел права поддаться.
   Быть может, она и заплакала бы, если бы не нанесла косметику. Тушь потекла бы от ее слез и расстроились искристые голубые тени, это не понравилось бы румянам и возмутило бы блестящую помаду. Она хотела предстать как можно более красивой перед мудрецами университета, возможно, она надеялась совратить кого-либо из них. Я услышал от нее странные речи о том, что мудрецы должны быть богатыми и могущественными. Мои попытки разубедить ее оказались безуспешными и мне оставалось только наблюдать за тем, как она наносит макияж.
   Она стояла перед круглым зеркалом, мутным и потрескавшимся, в полутьме маленькой комнаты, освещенной одной только тусклой лампой под низким потолком, закрыв левый глаз, к правому поднеся пушистую кисточку туши, она чуть наклонилась вперед, всматриваясь в свое отражение так, как будто оно было мишенью.
   -Ты создаешь образ слишком примитивной привлекательности. - я постарался, чтобы голос мой казался как менее равнодушным. В силу моей извращенной природы примитивность более всего возбуждала меня.
   -Что это значит? - она выпрямилась и повернулась ко мне, стоя в дверном проеме, отставив в сторону держащую кисточку руку.
   -Ты надеешься совратить мудреца?- я положил руки на подлокотники кресла. - Но забываешь о том, что истинного мудреца невозможно совратить, а тот, кто поддастся твоим чарам, будет заведомо далек от мудрости.
   Мгновение она стояла, глядя на меня с вызывающим безразличием, но по напряженному молчанию ее понял я, что вынуждена она признать правоту моих слов. Ничего иного не оставалось ей, ничего другого не могла она вообразить и предложить себе и потому вернулась к занятию своему.
   Мы ехали по узким городским улочкам и дома с двускатными крышами поднимались над ними. В самом высоком из них я насчитал четыре этажа, за маленькими окнами их соблазнительные притаились тайны. Я видел горожанок в облегающих комбинезонах, полноватых и обрюзгших женщин, чьи похотливые усталые взгляды лениво провожали кортеж, солдат из городской гвардии, облаченных в красные доспехи, прикрывших темными пластиковыми забралами лица, дерущихся кошек, толстого торговца сомнениями, беззвучно для нас расхваливавшего свой товар. Судя по его помятому костюму, торговля шла не очень успешно, что не могло обрадовать меня. Когда перестают покупать сомнения, это означает, что достаточно и возникающих естественным путем, а они более опасны и жизнерадостны, они заставляют подозревать в действительности обман и подлог, указывают на несоответствия и недочеты в ней, приводят к мятежу и разрушению. Существа с покрытыми фиолетовой чешуей головами и маленькими фасеточными глазами, облаченные в длинные, расшитые геометрическими узорами мантии, были наравне с людьми обитателями этого города, сидели на скамейках возле зданий, показывая на нас жестами, которые, исходи они от человека, я счел бы непристойными. Тень дирижабля скрыла от нас небо , красная ящерица выглянула из ржавой водосточной трубы, солнце блеснуло в серьге юного красавца-блондина, совершавшего атлетические упражнения в полном обнажении и я счел город сей приятным для себя.
   Когда мы выехали на круглую городскую площадь, я увидел вдали высокие трубы, облепленные чудовищами скульптурными и живыми, я заметил над собой золотистый блеск и ощутил мягкое тепло, окутавшее сердце, как всегда случалось со мной, когда чувствовал я себя надежно защищенным от колдовства. Я мог бы жить в таком месте, если бы избавился от высокого звания своего, мне хотелось бы разрушить такой город, будь я варваром или волшебником с соответствующими склонностями.
   Университет являл собой круглое здание из желтовато-серого камня с одним большим куполом в центре и десятью меньшими вокруг него. Каждый из них принадлежал определенному факультету, но два пустовали, ибо никто здесь не занимался более изучением алхимии и небесной механики.
   Мы прошли через те пустовавшие залы, где пыль тревожили только крысы и карраны, миновали колонны, к которым до сих приклеены были плакаты, приглашавшие на выступления знаменитых ученых, с любопытством посмотрели на город через пролом в стене, оставшийся, как сообщил нам не сводивший глаз с девушки проводник, после одного неудачного эксперимента, совершенного в древние времена.
   Этот юноша, сутулый и тонкий, одетый в черный потертый костюм, встретил нас на высоких ступенях факультета бестиологии, взволнованно потирая пальцы. Длинные, гладко зачесанные назад редкие рыжеватые волосы блестели под темным безоблачным небом, маленькие глаза взирали сквозь круглые очки на Герцога-с благоговением, с недоумением на меня, с испуганным вожделением на девушку.
   -Ваше Высочество, - он унизил себя поклоном. - Научный совет ожидает вас.
   Выпрямляясь, он бросил взгляд на промежность освобожденной мной. Должно быть, она заметила то, ибо усмешка донеслась с ее стороны.
   Она стояла в проломе, держась за выступающую из стены изогнутую балку, цепляясь за ее сероватый металл тонкими пальчиками, а он замер позади нее, сцепив руки за спиной и я был уверен, что смотрит он не на золотистый город и миражные его башни. Герцог был больше заинтересован старыми объявлениями, извещавшими студентов о необходимости срочных выплат, предоставления крови, посещения королевского евгеника, точного времени проведения экзаменов и лекций. Особенную радость вызывали у него списки отчисленных. Подозвав меня, он с восхищением читал имена тех, причинами чьего удаления из университета значились участие в беспорядках, связь с мятежниками, непристойное поведение, гедонистический образ жизни. В то время, как он забавлялся подобным образом, я наблюдал за девушкой. Мне показалось, что она перебросилась несколькими словами со студентом, что было мне неприятно. Не такого мужчину я хотел бы видеть совокупляющимся с ней. В нем не было ничего, что могло бы привлечь меня.
   Он представлялся мне отпрыском небогатых родителей, отца его я видел заводским рабочим а мать кем-нибудь наподобие прачки или ткачихи. Впрочем, я допускал и возможность того, что она была учительницей и именно от нее болезненный мальчик перенял интерес к наукам. Полагаю, он оказался достаточно способным для того, чтобы самостоятельно поступить в университет, едва ли у них были знакомства и деньги для того, чтобы как-нибудь помочь ему. Быть может, он даже проявлял должное усердие в обучении, но особым умением его было, несомненно, льстивое угождение. По моей одежде и внешнему виду он не смог определить мою принадлежность и потому, должно быть, счел меня телохранителем герцога или его адъютантом. Таким образом, я не представлял для него интереса, будучи всего лишь слугой и потому немногие обращенные ко мне слова его полны были едва сдерживаемого пренебрежения. Единственный из всех посетителей, я ничего не мог предложить ему. Герцог, несомненно, мог отметить очаровательного и вежливого юношу, подающего, к тому же, большие надежды в науке и оказать ему поддержку, стать его покровителем и защитником, а девушка, как и всегда, служила обещанием недоверчивого удовольствия.
   Он был странно некрасив и это было единственным сходством между нами. Ничего не было нарушено в чертах его узкого лица, был тонким, узким и коротким его нос, маленьким подбородок, внимательными искристые голубые глаза, но все вместе, искажаемые его чересчур подвижной мимикой, они становились пугающей маской увлекательного двуличия, скрытной надменности, вечных приготовлений к предательству. Глаза его казались пустыми и даже когда они встречались с моим взором, у меня возникало ощущение, что он не смотрит на меня, не видит, не желает меня видеть, что в то же время, когда он разговаривает со мной, иные планы о том, как использовать меня, извлечь выгоду из общения со мной занимают его мысли. Я не был настолько наивным, чтобы полагать отсутствие подобных замыслов в сознании любого другого, но считал признаком дурного тона делать их столь заметными.
   Его тело представлялось мне щуплым и слабым, я вообразил его обнаженным, замершим над освобожденной мной, его тонкие руки, узкие плечи, впалая безволосая грудь, покрытая родимыми пятнами, выпирающий рахитичный живот, нависший над ее плоским и мускулистым, маленький член, готовый спрятаться под пышными волосами на ее лобке показались мне настолько далекими от гармоничного сочетания с ней, что я позволил себе недовольно поморщиться.
   Она кивнула и я вздрогнул, ибо то мог быть ответ на слова, которые он произнес. Я не видел его губ и не мог быть уверенным. Быть может, она совершила то движение в ответ на собственные мысли или подозрения. Повернувшись, она смотрела на меня и в улыбке ее были неожиданные доброжелательность и участие, взор ее был ласковым, как будто готова была она поддержать меня в любых моих начинаниях и утешить, если я потерплю сокрушающую неудачу. Это смутило и насторожило меня, вынудило к еще большему недоверию. Не сомневаясь в том, что истина о моей сущности испугала бы юношу и заставила его иначе относиться ко мне, следовать любым моим наставлениям и просьбам, я предпочел все же ничего не предпринимать и выждать, надеясь увидеть результат того, что фантазии мои с легкостью подставляли мне для ненавидящего обозрения.
   Мы продолжили путь по коридорам, под высокими потолками которых обвисли на пути от одной тусклой лампы к другой толстые кабели, мимо пустых аудиторий, где в беспорядке были свалены столы и стулья а доски до сих пор хранили остатки давних лекций.
   Я не сомневался в его блестящей научной карьере. Если не Герцог, то кто-либо иной, имеющий власть и богатство рано или поздно станет опекать его и с этой помощью он быстро поднимется по длинной лестнице университетских чинов, званий и наград. Работы его, научная ценность которых будет сомнительной, встретят неизменное восхищение, ибо подобных ему всегда будет большинство.
   Мы вошли на территорию иного факультета и здесь встретили нас белые стены с портретами ученых мужей, колонны, потерявшие капители среди золотых листьев, приветливые студенты в костюмах и красных мантиях, милые девушки в зеленых платьях, прижимающие к груди книги и тетради. Зрелище это умилило меня. Вид молодых людей, стремящихся к знаниям всегда воодушевлял меня, пробуждал во мне наивную надежду на будущее. Возможно, таковым было влияние Его Величества, утверждавшего, что знание-единственное, что спасает нас от поглощения беспорядком. Когда ему указывали на переменчивость создаваемой им действительности, он всего лишь отмечал, что система далеко не всегда определяется видимым взаимодействием частей.
   Мне показалось, что Герцог известен здесь. Некоторые из преподавателей и студентов кивали и улыбались ему, но, идя позади него, я не мог видеть его реакцию на то. Я знал, что он был произведен в рамках программы изготовления благородных существ, одним из первых в считающейся довольно удачной восьмисот третьей серии, был воспитан и выращен в одном из королевских Дворцов, вдали от этого города. Жизнь его была занята служением и едва ли он мог найти время и возможность для того, чтобы сблизиться с кем-либо. Единственной причиной столь спокойного узнавания могло быть то, что уже долгое время воинство Герцога находится возле города. Это удивило меня. То, что я увидел в пустыне было делом нескольких дней, за которые он, всегда высокомерно относившийся к ученым, едва ли нашел бы время для посещения университета.
   Поднявшись по широкой лестнице с перилами из белого камня, пройдя под высокими окнами с грязными синеватыми стеклами, мы вошли в аметистовые двери и оказались в аудитории, лишь первые два из множества рядов которой были заняты спорящими мужчинами.
   Увидев Герцога, они смолкли, кивками приветствуя его и только один продолжал говорить,рассудительно и спокойно, с холодным, раздражительным превосходством в голосе, опершись руками на столешницу перед собой, пристально глядя на стоявшего за кафедрой.
   -Мы не можем быть уверены, что произошли какие-либо изменения. Насколько нам известно, все ориентиры возле города остались прежними, равно как и расстояние до них. Я склонен полагать, что Мубразар либо самостоятельно изменил свою траекторию, либо совершил это под чьим-либо влиянием.
   -Кто же мог оказать его? - седовласый мужчина, одной рукой касавшийся боковой панели кафедры, смотрел на своего оппонента с презрительной ухмылкой.
   Ударяя каблуками о побледневшие от старости, рассохшиеся доски пола, девушка прошла мимо нас, поднялась на одну ступеньку и протиснулась за один из столов, сопровождаемая полными ужаса взглядами ученых. Только несколько из них, должно быть, наиболее именитые и потому имеющие большее самомнение или же самые похотливые, пристально смотрели на нее и размышляли, вероятнее всего, о том, как сделать ее своей студенткой, ибо мне доводилось слышать о том, что ни в каком другом случае их члены не способны обрести твердость. Она села рядом с одним из них, справа от него и я подумал о том, что прикосновение гладкой скамьи должно быть неприятно ее обнаженным ягодицам. Ученый, полноватый молодой мужчина с короткой рыжеватой бородкой, до тех пор рассеянно смотревший по сторонам, немедля сделал вид, что все внимание его сосредоточено на стоящем за кафедрой.
   -Если говорить о личности, то только Король. Ни у кого другого в настоящее время нет силы достаточной, чтобы изменить движение Мубразара.
   -Вряд ли его Величество стал бы делать это. Мы ничем не прогневали его.
   -Именно. Поэтому остается второе предположение. Его привлекают наши апельсиновые сады.
   -Простите?
   -Вас следовало повнимательнее читать мою работу. - высокомерная гордыня существа, уверенного в своей величественной правоте восхищала меня. -Я изучил сведения о пяти последних появлениях Мубразара и могу утверждать, что на него оказывают влияние апельсины нашего города.
   -Он появлялся и тогда, когда апельсиновых садов еще не было.
   -Но только последние пять раз его траектория проходила вблизи от города.
   -Это пустой разговор, Микаэль, - мужчина повернулся к Герцогу. - Его Высочество, несомненно, хочет рассказать нам, как идут приготовления.
   -Почти закончены. - Герцог встал возле двери, прислонившись к стене и сложил на груди руки.- Но все это бесполезно. В лучшем случае мы замедлим его пришествие на несколько часов. Если я решусь использовать атомных колдунов.
   -Но полковник уверял нас, что Мубразара можно остановить.
   -Полковник? - я обратил на Герцога изумленный взгляд.
   -Ветеран нескольких войн, полагающий себя военным экспертом.
   -Он действительно имеет это звание?
   Герцог кивнул, насмешливо приподняв бровь, напоминая мне тем самым, что я нахожусь вне военной иерархии.
   Это никогда не беспокоило меня. Намного забавнее было видеть тех, кто провел многие годы, стараясь получить генеральские погоны и неожиданно оказывался вынужден подчиняться воле братьев моих, среди которых были и те, кто служил некогда в королевских войсках, но не поднялся выше рядового. Когда оказывается затронутой суть и возможности, форма обретает склонность к отторжению самой себя.
   -Оружие полковника до сих пор не прошло испытания, - Герцог тоскливо осмотрел аудиторию, ее светло-голубые облезшие стены, рассыпающийся потолок, весь в увлекательно-темных расплывчатых пятнах. Слишком легко было заподозрить, что помещены они здесь намеренно, дабы способствовать задумчивости в студентах. - Он так и не предоставил нам доказательства его работоспособности.
   -Он намеревается сделать это сегодня, мы ждали только вас. - один из ученых, лысеющий и носящий из-за того пышные усы приподнялся, с вызовом глядя на Герцога, но тот лишь кивнул.
   -Я никогда не отказывался от новых технологий и с удовольствием буду присутствовать на испытаниях.
   Юноша, указавший нам путь сюда, сел рядом с девушкой, положил руки на стол, соединил их пальцы и, наклонив голову, повернулся к ней, что совсем не понравилось мне.
   За левым из высоких окон с тяжелыми деревянными рамами появился дирижабль, медленно погрузивший аудиторию в полутьму.
   -Пока у нас нет действенного оружия, мы должны рассматривать и другие способы борьбы. - не унимался Микаэль.
   -Что именно вы предлагаете?
   -Вырубить апельсиновые сады. - горделиво молвил он.
   В ответ на его слова поднялся возмущенный ропот.
   -Только так нам удастся спасти город. - с видом довольным и едва ли не радостным он опустился, никак не отвечая на вопросы и выкрики своих коллег.
   -Сады дают нам треть дохода. - мужчина постучал карандашом по кафедре, призывая к тишине. - Мы уничтожим их только в том случае, если будем иметь неопровержимые, - он посмотрел на Микаэля спокойным, но не допускающим возражений взором, - Доказательства того, что они привлекают Мубразара. Если испытания оружия, созданного полковником пройдут успешно, мы дадим ему требуемую сумму для изготовления полноценного образца.
   Дирижабль закрыл уже второе окно упругой своей плотью.
   -Сколько он просит? - прошептал я так, чтобы только Герцог слышал меня.
   -Миллион корденов.
   Этой суммы было достаточно для того, чтобы приобрести небольшое имение возле одного из Дворцов. Я не был уверен, что даже Его Высочество обладал такими накоплениями.
   -Сколько ему уже заплатили?
   -Семьдесят тысяч.
   Стоимость большого особняка в любом из развитых городов Королевства.
   Юноша и девушка переговаривались, при этом она застенчиво, немного смущенно улыбалась, а ученый, искоса взиравший на нее, источал очаровательные миазмы ревности. Я же смотрел на них так, как потративший немало времени на дрессировку хозяин взирает на расшалившееся домашнее животное, уверенный, что будет достаточно одной команды, чтобы оно вновь стало приятным ему. Так Король взирает на всех нас и в особенности на тех, кто считает возможным обозначить себя в противостоянии Ему.
   Чуть позже мы оказались на стрельбище, расположенном возле самой стены и полковник лично приветствовал нас. Он был ниже меня на голову, его тонкое тело, покрытое белесой, зеленоватой шерстью, заметно пульсировало, что-то дергалось под кожей там, где у человека при тех же пропорциях я разместил бы живот, левая мускулистая рука время от времени содрогалась в жестокой судороге. Голова казалась слишком маленькой для двух голубых глаз, над которыми не было ни век, ни бровей. Все видимое обретало в них оскорбительную четкость, небо отражалось без облаков, цвета темнели, а красный становился черным. Маленький нос и выступающие челюсти с крохотными черными зубами, белый язык и прижатые к затылку треугольные уши, все убеждало в его слабости, я никогда не заподозрил бы в нем воина и, возможно, именно это позволило ему выжить в сотне битв. Я допускал, что Герцог мог ошибиться, поддаться уловке или гипнозу и в действительности полковник был все же мошенником.
   -Когда он приготовится к испытанию своей машины, будь ближе ко мне. - сказал я девушке.
   -Почему? - ее вездесущее подозрение навевало на меня скуку. Должно быть, ей было страшно существовать.
   -Она взорвется, все вокруг заволочет дымом, мы найдем только разорванную плоть, которую сочтем останками полковника и семьдесят тысяч корденов пропадут бесследно.
   Задумавшись над моими словами, она приложила правые пальцы к виску, потерла его и сощурила глаза, но все же сделала шаг ко мне, оказавшись чуть позади и левее меня.
   Герцог был невозмутим, со спокойным интересом он осматривал машину, беседуя с суетящимся возле него полковником. Установленная на трехногой стальной подставке, она представляла собой гладкий, составленный из сфер и эллипсоидов корпус желтого пластика, некое подобие ветвистой, шипастой антенны направлено было к тому, что выглядело подобием неровной пластины черного камня со множеством поблескивающих краями слоев и серебристых прожилок. Толстые кабели тянулись к гудящим стальным устройствам, к которым прижимались стальные решетки радиаторов, чей липкий жар я чувствовал за сотню шагов. Двое помощников в черных комбинезонах сновали возле них, рассматривая циферблаты и шкалы, прикасаясь к верньерам и ручкам, переключателям и рычажкам. Видимость деятельности была совершенной. Удовлетворенный осмотром, Герцог вернулся к нам.
   -Все выглядит весьма многообещающе. -он встал рядом с профессором. Микаэль держался чуть в стороне от них, уделяя больше внимания дирижаблю над сторожевой башней, чем испытаниям.
   Полковник повернулся к Герцогу, тот кивнул, команда была отдана помощникам и те отбежали прочь. Взяв в правую руку коробку управления, размотав тонкий провод, полковник отошел на несколько шагов от машины. Мгновение неподвижность владела всеми нами, а затем нечто темное метнулось к мишени, после чего и произошел взрыв.
   Только обиду чувствую я, когда все происходит согласно моим рассчетливым предсказаниям. Реальность оказывается несколько проще, чем я надеюсь и поддается моим прогнозам, существа, претендующие на разумность демонстрируют столь очевидную глупость, что поступки их становятся заметны раньше, чем будут совершены.
   Поднимаясь и отряхиваясь от сухой грязи, помогая встать кашляющей девушке, я улыбался.
   Со злостью вырвала она у меня свою руку.
   -Оно действовало! Это была всего лишь неудача!
   Отряхивая руки, я улыбался, чувствуя злорадное довольство. Синеватый дым поднимался над тем местом, где стояло некогда экспериментальное оружие, но огня не было и
   -Мы должны вырубить апельсиновые сады. - Микаэль встал перед профессором. Торжество блудило в его сощуренных подслеповатых глазах.
   -Мы должны начать эвакуацию города немедленно. - было ответом ему.
   -Ваше Высочество!- один из следовавших за нами в бронемашине солдат подбежал, держа в руках черный прямоугольник переговорного устройства. Герцог поднес его к левому уху, кивнул и вернул солдату.
   -Разведчики увидели Мубразара. - я услышал нетерпеливую радость. - Я нахожусь здесь по собственной инициативе и не могу приказывать вам, но если вы немедленно не приступите к эвакуации города, он будет разрушен.
   -У нас два миллиона жителей! - профессор всплеснул руками в отчаянии, показавшемся мне слегка наигранным.
   -Я предупреждал вас.
   -Но мы ничего не говорили им...- великий бестиолог казался не столько растерянным, сколько испуганным. Я не сомневался, что у каждого из них есть возможность в любое мгновение покинуть город, припасенная должность в нескольких других университетах или сбережения, на которые можно было прожить в любом состоянии.
   -Ваше Высочество, -я подозревал, что каким бы спокойным ни старался я сделать свой голос, он ощутит мое волнение независимо от того, - Позвольте мне взглянуть на чудовище. У меня есть опыт взаимодействия с подобными тварями. Быть может, я смогу заметить то, что не увидели ваши разведчики.
   Пожарные в красных с черными полосами вдоль спины комбинезонах стояли, посмеиваясь. Брандспойты спокойными червями обвисли на их плечах. Помощники полковника курили, переговариваясь, невдалеке от них. Безмятежность их смутила и восхитила меня, так как могла означать и сговор с обманщиком и весьма похвальное отношение к действительности, принятие происходящего как болезненного и неустранимого процесса.
   Мерзкий школяр снова оказался рядом с нами, поддерживая девушку под локоть, когда в этом не было уже никакой необходимости. Я бросил на него злобный взгляд, но он или не заметил его или предпочел не обратить внимание, одурманенный похотью.
   -Вы видите? - Микаэль обвел рукой все небо. - У нас нет иного выхода. Уничтожив сады, мы спасем город. Потом, когда Мубразар уйдет, мы сможем все восстановить.
   -Мы должны попробовать, - почти извинясь обратился профессор к Герцогу, - Быть может, это отведет угрозу.
   Его Высочество сокрушенно покачал головой.
   -Вы совершаете ошибку, - приобняв меня за плечи, он склонился так, чтобы слова его мог слышать только я, - Ты хочешь, чтобы я сберег эту девушку для тебя, рыцарь? Я приставлю к ней своих евнухов...
   -Нет. - я покачал головой, чувствуя, как от страха возможной потери сжалось сердце. Он мог бы запереть ее и сохранить нетронутой, но тогда я лишился бы тех непредсказуемых историй и переживаний, которыми могли бы стать ее поступки, совершенные во время моего отсутствия. Я хотел бы узнать о ее связях с мужчинами и женщинами, разумными существами и животными, волшебными созданиями и неопределимыми сущностями, о ее заурядных приключениях и сладких неудачах, я хотел услышать то, что не мог предсказать, о чем мог только подозревать и воображать в улыбчивых мечтаниях перед отчаянным сном.
   Он выделил мне истребитель, машину еще более древнюю, чем доставивший меня к шаману транспорт. Для взлета ему требовался пилот третьего поколения, у которого не было ни рта ни носа, только две короткие трубки на месте ноздрей, подключавшиеся к аппаратам питания и дыхания. Приземленные, пилоты лежали в своих черных коконах, подключенные к тем машинам, пребывая в блаженном бессмертном полусне, наслаждаясь сочными галлюцинациями. Мне предложили выбрать того, с которым я полечу и я прошел мимо источающих жар гладких пластиковых корпусов, украшенных красными и золотыми птицами сотен различных видов, из которых я узнал лишь нескольких. В темноте под тусклыми, в пятнах и грязных потеках, матовыми шарами ламп они отсутствовали и наслаждались. Бледные лица под прозрачными шлемами в отблесках склонившихся над ними светильников, они безумствовали в гнетущих грезах и я вспомнил, что когда-то мечтал стать одним из них. Небо казалось мне тогда прекрасным, в воспоминаниях моих я лишь несколько раз видел тогда воздушные машины и только по фотографиям знал летчиков. Особенный восторг вызывала у меня эскадрилья Мертвых Драконов, чьи Каденции казались мне самыми совершенными машинами во всем мироздании. Позднее, когда они перешли на сторону мятежников, я, рыдая, сжег альбом с их черно-белыми фотографиями и навсегда отказался от мысли о том, чтобы стать одним из них. Огромные, как у полковника, глаза летчиков двигались под синеватыми веками, вены пульсировали под бледной кожей неровного черепа, дрожали трубки, гудели скрытые под зеленым полом машины, несшие летчикам воздушную смесь и питательную жидкость, адъютант терпеливо ждал меня. В руке у меня была бутылка местного апельсинового вина. Карбитант, называли они тот сорт и должен признаться, что было оно весьма приятным, хотя и слишком сладким на мой вкус. Красное стекло, холодное как тишина, узкое короткое горлышко, тонкая бутылка, этикетка с улыбающейся рыжеволосой девочкой, придерживающей рукой белую кружевную шляпку, я слишком быстро пьянел, позабыв уже о том, сколь болезненным может то быть.
   Блудливые сновидения пилотов кружились вокруг меня, прячась за горькими испарениями, притворяясь сбивчивым шумом машин, царапали мои щеки, цеплялись за волосы своими наивными тайнами. Источенная мечтаниями, действительность растекалась вокруг меня, я чувствовал сияющие провалы в ней, способные затянуть и самое подвижное сознание.
   Я выбрал того, над которым менее всего чувствовалось то зловещее покалывание, указал на него и адъютант ввел код на панели возле кокона, изменив тем самым звук насосов и ставшую чуть темнее жидкость.
   В черных квадратных плитках стены унылым бесцветием скользил призрачный отблеск, я терпеливо ждал, пока сквозь хрипы и затихающий вой машин пилот поднимется из своей усыпальницы.
   Он был на голову ниже меня, тонкое тело, скрытое под черным, расшитым синими крылатыми существами комбинезоном имело овальный вырез на спине для естественного парашюта, скрывавшегося в невысоком, тянувшемся от шеи до основания позвоночника морщинистом наросте. Адъютант протянул ему бумагу с приказом, указанием координат и описанием задания. Не посмотрев на меня и не совершив ни единого жеста, пилот направился к выходу.
   Рядом с предоставленным мне самолетом покоились обгоревшие, ржавые, лишенные двигателей и приборов, выбросившие наружу оборванные провода и трубки остовы иных, чьи модели я не мог различить. Пока мы шли мимо них, я всматривался в эмблемы и надписи, по особенностям конструкции, круглым и треугольным крыльям, расположенным в один и два ряда, вытянутым соплам донорских двигателей, приплюснутым кабинам для прототипов современных летчиков опознавая машины самых разных времен. Я был уверен, что длинный, с крошечными овальными крыльями истребитель, лежавший без шасси на желтой высокой траве, на носу которого все еще было заметно оскалившееся сердце, участвовал в осаде мятежного города Экдизона, я полагал, что лишившийся крыльев бомбардировщик, прижимавший к своему толстому черному телу двенадцать двигателей, сбрасывал свой груз, инстинктивные бомбы, на чудовищ и ведьмовские войска в те эпохи, когда сладострастие еще не было земноводным.
   Машина уже доедала донора. Кровь и ошметки плоти, осколки костей, падавшие в мятый железный короб под ней привлекали к себе крупных рубиновых мух. Удерживаемое ремнями тело, из которого торчали матовые ребра, запрокинувшее обритую голову с закатившимися глазами и открытым ртом, несло на себе круглую, составленную из кроликов, ящериц и роз печать Королевского Суда и я опечалился от того, ведь надежнее всего машины работают тогда, когда донор является добровольцем.
   Прикоснувшись к черному, изменяемой стреловидности крылу, я почувствовал его внутреннее тепло, никак не отвечавшее на солнечный жар, всегда сохранявшее себя неизменным, я улыбнулся его величавому покою.
   Двое существ второго народа помогли мне забраться в утяжеленный жидкостью черный комбинезон, одеть и пристегнуть к вороту шлем. Поднявшись по шаткой стальной лестнице, я скользнул в узкое черное кресло, пристегнул себя сжавшими грудь широкими ремнями. Два синеватых круглых экрана передо мной, черный раструб с мягкими краями поднимался между ними, черные кнопки окружали их. Два черных изогнутых рычага, воспалившихся красными кнопками оказались под руками моими, ноги опустились на стальные педали.
   Я не имел представления о том, как управлять подобной машиной, я ничего не знал о работе оператора вооружения, я не смог бы выдержать таких перегрузок, каким обычно подвергают себя пилоты и реакция моя была намного хуже. Вынужденный бездействовать, я был близок к скуке и развлечением для меня вновь стало воображение о том, что услышу я, вернувшись.
   Пилот запрыгнул в кабину, не посмотрев на меня, поднявшийся на пару ступенек техник передал ему черную пластиковую коробку, содержащую полетные данные и, пристегнувшись, он коснулся нескольких кнопок и переключателей. Фонарь медленно опустился на нас, с легким щелчком занял свое место. Служители оттащили прочь короб с останками донора, пронзительный свист, едва возникнув, за несколько мгновений превратился в рокочущий, трескучий гул двигателей. На правом экране возник крошечный силуэт самолета, левый покрылся оранжевыми цифрами, правый мигнул и концентрические круги возникли на нем, перечеркнутые ломаными линиями.
   Покачнувшись, усилив гремящий вой, машина поднялась в воздух, повернув сопла всех четырех двигателей к земле. Медленно поднималась она, подрагивая и меняя цифры на экранах. Посадочная площадка удалялась, я уже видел широкую стену, по которой бродили солдаты, техники смотрели на нас, подняв головы, приложив ладони к глазам, солнце слепило меня, пробиваясь сквозь царапины на фонаре кабины, борт дирижабля, покрытый крупной чешуей, промелькнул мимо нас и, поднявшись выше него, мы развернулись, отворачиваясь от заводских дымов.
   Нам все же пришлось пролететь сквозь один из них, когда ветер неожиданно сменил направление и на то мгновение мне показалось, что действительность сбросила с себя старую кожу, под которой оказался меняющий пол карнавальный костюм неудачливого иллюзиониста. Так приятно это было, что я задержал дыхание и глаза мои широко раскрылись, брови поднялись и слезы восхищения пробились к глазам, принося видения ложных воспоминаний.
   Мы пробирались над опутанными проводами башнями и слепящими куполами, минуя искрящиеся области над генераторами помех и защиты от колдовства. Лучники в серых доспехах махали нам руками, астрономы и бестиологи провожали тоскливыми взглядами, отрываясь от своих приборов и подзорных труб, любовники смеялись вслед нам со своих опутанных красноцветным плющом узких балконов, голые дети кидались камнями, прятались в темных слуховых окнах поскальзывающиеся на белой черепице пугливые кошки. Я прощался с городом, не будучи уверенным, что смогу вернуться. В следующий раз, даже если окажутся прежними системы координат, если сохранят свое присутствие горы, реки, Герцог и все прочие, кого я оставляю здесь, города может и не быть или же совершенно иное представление о себе создаст он. Повернувшись, глядя на него поверх уходящего назад в предверии высокой скорости крыла, я возблагодарил безумие Его Величества за то, что оно сотворило нечто столь удивительное.
   Мы поднимались все выше, горы почти лишились объема, я увидел механизмы облаков, отметил те, вращение чьих ремней замедлялось, знаменуя близкое растворение, видел и другие, неловким мерцанием окружившие свои реакторы, готовые обрушить на землю молнии и ливни.
   Не было смысла в том, чтобы смотреть на экраны. Мубразар был незаметен для радиолокаторов и лазерных радаров, не излучал тепла, радиации, электрических сигналов или электромагнитных, не был доступен для ищущих разум приборов. Некогда из частичек кожи подобных ему чудовищ изготавливались корпуса боевых машин, невидимых и почти неуязвимых. Я слышал, что некоторые из них еще сохранились в дворцовых ангарах, но никогда не видел ни одной. Только следуя указанным разведчиками координатам могли мы надеяться на встречу с великолепным чудовищем.
   Скорость все увеличивалась. Шум двигателей превратился в свистящий, пульсирующий гул. Машина незаметно перешла скорость звука, пилот включил плазменные генераторы, но я не видел в том никакой необходимости. Несколько меток на экране принадлежали королевским воздушным силам, о чем свидетельствовали обозначения возле них и, если только не был то обман мятежников, разбойников или инопланетян, ничем не могли угрожать нам.
   Легкие учебно-тренировочные машины, на которых нас учили летать имели мало общего с этим удивительным самолетом, а предназначенные для пилотов четвертого поколения и вовсе были невозможны для управления человеком.
   Подняв правую руку, пилот махнул ею и я посмотрел в указанном им направлении.
   Мы были чисты и Мубразар явил нам себя.
   Огромное бесформенное тело, во внешности своей сочетавшее камень и плоть, сталь и материалы темные и мерцающие, возникло на горизонте. В известные мне времена он достигал пятисот километров в длину и почти столько имел в самом широком месте. Множество огромных ног высотой в километр держало его на себе, они медленно поднимались и опускались, производя сотрясение не большее, чем заводной слон в натуральную величину, которыми любили развлекать себя королевские гвардейцы. Пустыня оставалась тихой вокруг него, беззвучно осыпались дюны, продавливаясь под ступнями, плоскими или исходящими черными когтями, подбитыми древними копытами, что могли бы служить стенами для небольшого поселения, украшенными темными мозолями и красноватыми влажными язвами. Некоторые конечности имели явно механическое происхождение, металл блестел под окаменевшим покрытием, пробиваясь сквозь него в сочленениях и суставах. Иные были гладкими и черными, отличаясь тонкостью и едва заметно подергивались, что выдавало несовершенство технологии.
   У чудовища не было головы, не было рук или щупалец, не было известной цели, противников и историй. Находились утверждавшие, что он был некогда верховым животным Его Величества, но я находил это досужими вымыслами. Возраст Мубразара по разным данным составлял от трех до пяти миллиардов лет и только сотню тысяч назад была рассчитана траектория его движения в действительности и выведены формулы, по которым возможно было рассчитать вероятность его возникновения рядом с определенным объектом.
   Дотронувшись до кнопки на шлеме, я включил внутреннюю связь.
   -Видите самую высокую гору на нем? Летите к ней и дальше на королевский маяк Золотой Колонны. Запрос доступа передайте мне.
   -Вас понял. - созданный машиной скрипучий голос прозвучал в моих наушникам, громче в левом, чем в правом. Я подключился однажды к устройству, передавшему мне мысли и сновидения пилота и мне явились серебристо-кровавые тучи, деревья с зеленой корой, черные черви, забравшиеся в тело мертвой птицы, плачущий безглазый младенец, весь в крови и грязи, темные тонкие существа ростом выше гор и падающие оранжевые звезды, оставляющие за собой черный узорчатый след татуировки на янтарном небе.
   Мы снизились, приближаясь к Мубразару, пикируя на него и на мгновение правый экран вспыхнул круглыми знаками, волнистыми иероглифами, непристойной иконографией предостережения. Я так давно не видел букв этого языка, этих отдающихся тугой упругостью в черепе символов, что невольно улыбнулся им. Прикоснувшись к нескольким из ним, я позволил нам пересечь условную границу воздушного пространства вокруг великого чудовища, в крови моей бредили существа, проникшие в нее согласно условностям моего рождения. Каждый, кто возникал на великом Мубразаре содержал в себе формулы и сведения, позволявшие приближаться к этому немыслимому чудовищу, вычислить цифры и знаки, необходимые для того, чтобы позволил он пересечь воображаемую границу его. Те же микроорганизмы не позволили бы мне никак выдать заветную комбинацию, если бы известно было мне, что с враждебными целями желают проникнуть к чудесному Мубразару чужаки.
   Город выглядел таким же, как и прежде, разве что стало меньше в нем высоких домов и черная стена была уже совсем разрушена. Он не соблюдал формы, не беспокоился о гармонии, улицы его заросли деревьями и плющом. Мы снизились настолько, что я видел спаривающихся обезъян - оракулов, удивленно смотрящих на нас изумрудными глазами и умирающих лемуров, бережно сжимающих в лапах листья с завернутыми в них, тщательно отобранными червями. Здесь было мало людей. Я заметил старика с книгой, не обратившего на скользнувший над ним самолет никакого внимания, на маленькой круглой площади я увидел черноволосую девушку в коротком белом платье, разговаривающую по таксофону и смеющуюся так, что мне захотелось оказаться рядом с ней. Солнце выбелило камни узких улочек, золотые ящерицы сновали в провалах между ними, ржавый остов автомобиля служил убежищем для нескольких тощих кошек.
   Самолет опустился на квадратную, составленную из четырех серых плит площадку, качнулся, утверждаясь на новом месте, фонарь, дрогнув, направился вверх.
   -Дождитесь меня. - выбравшись на крыло, я аккуратно снял и положил на сиденье шлем, стянул летный костюм, оставшись в тонком черном комбинезоне с узором из серебристых девственниц. Короткий клинок и десятизарядный пистолет с двумя запасными обоймами стали спутниками моими, я спрыгнул вниз, приземлившись неловко и едва не упав. Отряхнув руки, я опустил на глаза очки, превратив мир в затемненную сладость и направился в сторону видневшейся невдалеке полуразрушенной башни из красного камня.
   Я шел, касаясь раскаленных камней, что были стенами вокруг меня, заглядывая в пустые заросшие дворики покинутых домов, но где-то вдалеке слышался детский смех, девичьи крики и собачий лай, на стенах были расклеены свежие афиши с изображениями неизвестных мне людей и существ, монетки блестели под ногами, черный котенок с размозженным черепом лежал посреди дороги, мухи кружились над потускневшим мозгом.
   Остановившись возле приоткрытых решетчатых ворот, я осмотрелся, но вокруг меня были только сверчки и камни и я, отодвинув заскрипевшую створку, вошел во двор, посреди которого высохший круглый фонтан служил местом встречи всех ящериц округи, стиравших лапками его золотистые камни. Мое приближение вспугнуло лишь нескольких, оставшиеся же сотни их, самых различных в размере и цвете сочли меня недостойным их беспокойства. Блистая чешуей, поднимая и опуская радужные гребни, почесывая рога о стенки фонтана, они возлежали на его зеленой плитке, не желая отвлекаться даже на пролетающих мимо насекомых.
   Усмехнувшись, я продолжил свой путь. Сквозь высокие сухие травы я добрался до здания, поднялся по крошащейся под ногами лестнице, провел рукой по осыпающейся колонне, в чьих капителях замерли одноглазые демоны. Сквозь темную арку, поросшую мхом и теми желтыми цветами, в чьих бутонах вырастают жемчужины, я вышел к огромному бассейну, выложенному белой плиткой, окруженному высокой стеной из зеленовато-белых кирпичей.
   Она лежала на черном шезлонге, закрыв глаза золотыми тенями, ее нагое тело, загорелое, влажное, длинноногое, ни единого движения не принимало в себя и даже дыхание не было заметным. Светлые волосы опускались на мраморную плоскость, руки покоились на бедрах, левая почти закрывала промежность - длинные черные ногти поверх коротких желтоватых волосков. Волнующее марево чужеродности распространяла она вокруг себя, как будто была она не врагом, но завистницей действительности, единственной, к кому та могла бы ревновать. Сущее становилось скользким рядом с ней, ее устремившиеся в небо соски вспарывали полости его отречений, под кожей больших грудей таились расщепляющие разум устройства.
   Я подошел к ней и опустился возле ее правой руки, глядя на ее чуть приоткрытые черные губы.
   -Здравствуй, мама.
   Она открыла глаза, приподняла голову и улыбнулась мне так, как будто не было всех тех тысячелетий спокойной вражды.
   -Ты немного опоздал. - она села, положив руки на колени, опустила подбородок на ладонь, в ее озорной улыбке я почувствовал недоброе для себя и слишком поспешно обернулся на стук каблуков, раздавшийся за моей спиной, слишком явно показал свой страх, что всегда было мне неприятно.
   Высокое существо с телом восхитительной женщины, мускулистым и полногрудым, стояло передо мной, положив руки на бедра. Между ног его покачивался мужской член, слегка напряженный, с вытянутой покрасневшей головкой.
   Поднявшись, я кивнул, приветствуя Королевского Стража.
   -Мы давно уже ждем тебя. - моя Золотая Мать положила руки на мои плечи и прижалась к моей спине упругой грудью. - Королевский Совет прислал нам подробные инструкции касательно тебя. Ты заинтересовал их, у них особые планы на твой счет.
   -Какие именно? - я не находил силы повернуться или оттолкнуть ее, назойливую согласно обыкновению.
   Страж приблизилась ко мне, тряхнула головой, от чего метнулся по широким плечам длинный хвост черных волос.
   -Тебе это не позволено знать, рыцарь. - в ее темных глазах я увидел превосходную ненависть и метнулся прочь, но сильные руки матери удержали меня. Схватив меня за правую, она развернулась, оказавшись передо мной и в следующее мгновение я потерял опору, споткнувшись о ее правую ногу и упал, больно ударившись головой и левой рукой.
   Страж уже стояла надо мной, тонкий шприц в ее руке вскрывал воздух красной иглой.
   Я попытался ударить ее ногой, но онп легко отбил неудачный удар, а мать прижала и обездвижила мою вторую руку.
   -Ты противишься воле Короля? - Страж насмешливо сощурил глаза.
   -Покажи мне приказ...- но слова его отняли у меня силу, ибо я устыдился поступков своих и сам счел их недостойно мятежными, умоляя Его Величество простить мое невольное маленькое предательство, вызванное естественной враждой между матерью и ребенком.
   -Все в свое время, дорогой, - мать склонилась надо мной, мать всегда сильнее своего ребенка и я обмяк, не чувствуя возможным вырваться из их власти.
   Одновременно с тем, как ее сухие губы опустились на мои, вместе с тем, как гниющий поцелуй коснулся меня, я почувствовал иглу, вторгающуюся в мое предплечье и небо стало слишком ярким, чтобы я мог далее терпеть его.
  
   2. НЕ БОЙСЯ КОШЕК, ТЫ, НОСЯЩАЯ ДИТЯ.
  
   Мне было четыре года, когда я вспомнил свою сущность. Случилось то посреди пустой игры, без причины, неожиданно и случайно. Пораженный, я замер в темном ароматном коридоре, беловолосая кукла едва не выпала из моих рук.
   Я встал спиной к стене, улыбаясь, в задумчивости поглаживая щеку. Прошлое открылось мне вместе со множеством гремучих знаний и тайн, реальность обрела новое естество, словно впервые заметил я отличие одного существа от другого.
   Покрытые красными велюровыми обоями стены поднимались к черному потолку, золотистое дерево дверей исцарапали мои неистовые игры, старый паркет помнил множество моих падений,
   Приоткрыв дверь, я заглянул в спальню моей матери. Сквозь коричневые жалюзи на единственном широком окне врывался в маленькую комнату яркий свет, неловко путаясь в неровных пыльных тенях.
   Она сидела на мужчине, которого я не один раз видел в нашем доме. Насколько мне было известно, он был когда-то солдатом, чей десантный корабль сбили в воздушном пространстве Мубразара. Если верить татуировке разорванного на две части единорога, кровоточившей на его правом предплечье, было то во времена Симметричных Войн, то есть несколько миллионов лет назад. Приходя к нам, он всегда что-нибудь дарил мне, иногда то был даже редкие куклы, но мне не нравилось, когда они с матерью закрывались в какой-либо из спален, я часто оставался под дверью, вслушиваясь в извергаемые ими непристойности и ругательства, смешливое рычание и пугающие стоны. Возможно, дверь всегда оставалась открытой, но то был первый раз, когда я решился открыть ее.
   Водрузив свое тяжелое тело на его бедра, мать медленно, сонно, тягуче покачивалась, приподнималась и опускалась, вращала широкими бедрами, сжимала гладкие ягодицы, приподнимая ладонями груди, пытая язычком пурпурные соски. И все это происходило почти бесшумно, только умоляя о страдании поскрипывала кровать и тяжелое размеренное дыхание растворялось в душном от благовоний воздухе. С обеих сторон изголовья имелись высокие тумбы, пухлые разноцветные свечи обжигали их черное дерево, тонкие дымящиеся палочки благовоний поднимались из крошечных, расписанных цветами и кроликами ваз, в стеклянной колбе с дырчатым пластиковым горлом гнил красный мускусный лемур.
   -Я все вспомнил. - я отбросил прочь куклу и та, ударившись о стену, лишилась одноглазой головы.
   -Великолепно...-не оборачиваясь ко мне прошептала моя Золотая Мать, опуская ладони на грудь закрывшего глаза мужчины, сжимая в пальцах его окруженные густыми короткими волосками соски.
   -Почему ты сделала это?
   -Я всегда хотела девочку. - она приподнялась так, что его гладкий толстый член едва не вывалился из нее, совершила пару оборотов бедрами и только потом вновь опустилась на него.
   -Ты могла завести другого ребенка.
   Она рассмеялась, как будто бы я произнес самую старую шутку во всем мироздании, причиной смеха над которой служит именно древность ее.
   -Тогда бы я перестала быть Золотой Матерью.
   Я не полагала, что это так много значит для нее.
   -Что мне делать теперь? - я смотрела на ее спину, на то, как выгибается она, проявляя под собой позвоночник, из которого я всегда мечтала выточить себе нож для разрезания бумаг.
   -Мы начнем твое обучение, мы подготовим тебя. - всматриваясь в лицо мужчины, едва касаясь его груди сосками, она казалась мне рыбой, пытающейся увидеть что-либо над поверхностью воды.
   -Для чего?
   -Нам запрещено говорить до того, как тебе исполнится шестнадцать лет. Приказ исходит непосредственно от Королевского Совета.
   Шаман был прав и теперь я убедился в том, что были верны слухи о предсмертных способностях их. Надлежало убивать как можно больше шаманов, быть может, именно это и было причиной, по которой Его Величество так безжалостно уничтожал их, с каждым годом количество убитых моими братьями неизменно возрастало, единственно возможный для нас способ приоткрыть будущее, сделать его чуть более явным, присоединить к нему надежду второй, искусственной головой, чужеродной и не способной прожить долго, но все же удивительной и многообещающей. Я помнила все, чему учили меня наставники мои и все же была женщиной, я оставалась рыцарем, ибо никто не отнимал у меня звания того, я все еще чувствовала присущее ему отношение к действительности как к липкому, утяжеляющему образованию, доброкачественность которого зависела от столь многих факторов, что учесть их всех мог бы только тот, кто никогда не видел насекомых.
   Я вышла и закрыла за собой дверь, а в коридоре меня уже ждала Страж. Двух шагов ей было достаточно для того, чтобы приблизиться ко мне. Присев, она положила тяжелую руку на мое плечо и наклонила голову, глядя на меня с лукавым превосходством.
   -Это случилось раньше, чем мы думали. - я чувствовала ласковые пальцы на своей шее, поднявшиеся к скуле, прикоснувшиеся к губам. - Но все это к лучшему. У нас будет больше времени.
   Ее нагое тело казалось мне красивым, ибо мне было приятно смотреть на него. Мускулистое и загорелое, пропитавшее кожу благоуханными маслами, чопорными капельками знойного пота украсившее себя, любое свое движение оно превращало в нечто, выглядящее неостановимо опасным. В своем будущем я хотела иметь такие же огненные груди, в своем прошлом я хотел бы видеть такой же мясистый член. Ее плоть исходила жестоким вожделением, не было сомнения в том, что простые удовольствия не вызывают в ней интереса. Я видел ее в обществе мужчин и женщин, существ неопределимого пола или же лишенных подобных особенностей, но со всеми она была одинаково холодна. Самоудовлетворение не могло бы возместить всех потерь и она должна была страдать, но я подозревал, что никто, кроме сестер ее, не казался ей достаточно привлекательным.
   -Чему вы будете учить меня? - против воли, как и всегда бывает с ней, чувствовал я гордыню. - Не забывай, что я был рыцарем.
   -Ты находишься в женском теле. - презрительно ухмыляясь она осмотрела меня с ног до головы и слова ее звучали так, словно в них смещенным центром тяжести хранилась ложь. - Я научу тебя, как использовать преимущества и недостатки его.
   Я кивнула, признавая это возможным, хотя и сомнительным. Боевые искусства, как правило, не содержали в себе половых различий.
   -За то время, которое ты была вдали от дворцов, появились новые оружие и системы единоборств. Я научу тебя всему, чтобы ты не так сильно отставал от тех, кто может стать твоими врагами.
   -Для этого тебе пришлось покинуть Дворец?
   -Мне был дан приказ. - только почтением звучал ее голос. Ей пришлось потерять так много, что я едва ли могла вообразить ее печаль. Она лишилась близости к Королю, ощущения постоянного присутствия Его, возможности того, что Он появится перед ней и может возникнуть необходимость защитить Его, которую так милостиво дарил им Он, Всемогущий. Вместе с тем, как вышла она за стены Дворца, выполняя высшее повеление, было покинуто ею место, предназначенное для нее самими причинами возникновения и условностями существования. Королевские Стражи редко оставляли Дворцы. Существуя в угоду Его Величеству, в отличие от многого другого созданные им не по необходимости, но исключительно для услады. Регулярно лучшие из Королевских Стражей танцевали перед ним в Тронном Зале, становясь после того почти что непобедимыми. Я видел сражающихся Стражей, когда мятежники штурмовали Бастион Подозрений и должен отметить, что даже лучшие из моих братьев во многом уступали их воинскому мастерству. Именно танцы их были более всего приятны Королю, особенности их двуполого тела создавали движения, неповторимые в их жестоком изяществе и даже мне, презиравшему подобные искусства и считавшему их слишком примитивными, полагавшему, что Его Величество находит в них лишь извращенное удовольствие, они казались приятным и я редко когда отказывался от приглашения посетить репетиции или представление танцующих Стражей.
   Их требования были спокойными и разумными. От меня требовалось лишь совершать небольшие пробежки вокруг бассейна и простые физические упражнения, призванные укрепить тело. Каждый день я потребляла немало таблеток, различных цветов и форм, не спрашивая о назначении их и побочных действиях. Раз в два дня я лежал под капельницей, рассматривая расписанный цветами и собаками потолок, жмурясь от яркого солнца, каждый вечер подставлял ягодицы для болезненных уколов.
   Я была красивой маленькой девочкой. Мне нравилось рассматривать себя в большое, мутное, покрытое пятнами и отпечатками пальцев зеркало с подводной омертвевшей амальгамой, во многих местах проеденной жуками - пинцетниками. Занимавшее всю среднюю дверцу огромного шкафа, стоявшего в считавшейся моей комнате, оно когда-то видело меня другим. Все было таким же туманным и пыльным здесь в те времена, но я стояла, рассматривая свое ломкое и бледное юное тело, гладкую грудь и хрупкую шею, узкие плечи и безволосые бедра, возвышая одной рукой напряженный член, кончиком указательного пальца другой вдавливая сосок. Мне казалось тогда, что у меня был кокетливо-соблазнительный вид и только теперь, глядя на свое девичье состояние я понимала, что ошибалась.
   Мои развязные светлые волосы, вьющиеся так, как будто сотни невидимых гусениц запутались в них, опускавшиеся ниже крошечных сосков, чья обаятельная бледность, как надеялась я, должна была смениться с возрастом на волнующую краску, моя грозная тонкость, что сменится обжигающей стройностью, мои маленькие остроконечные губки, которым множество можно было найти применений, сильные прямые ноги, уже сейчас, несмотря на детские пропорции, достаточно длинные, все уверяло меня, что я буду привлекательной и желанной. Мысли о том были приятны мне. Я понимала, что многое может измениться и внешность ребенка не означает даже красивого подростка, но глядя на мою мать и зная о великосердии Его Величества, я могла надеяться на то, что в этом своем воплощении хотя бы не буду так уродлива, как в прежнем. Не зная планов, я не могла быть уверенной, что для воплощения их не потребуется существо еще более отвратительное, но позволяла себе надеяться на иное. Впрочем, и в абсолютном уродстве, противостоящем всем предпочтениям, какие когда-либо будут высказаны относительно приятных глазу пропорций и очертаний, я видела нечто привлекательное для себя, ибо почитание в этом случае было бы не меньшим, а возможности превзошли бы любую иную метаморфозу.
   Я сжала руками свою шею и серебристая пыль недовольно зашевелилась в спертом воздухе, вобравшем кристальный аромат доверчивости, древесную сладость уныния, тоскливое благовоние похоти. Приподнявшись на носках, я положила руки на противоположные плечи и медленно опустила их к бедрам, прижимая к коже, проведя по соскам, закрыв на мгновение перекрестившими ладонями жемчужину, расцветшую в моем пупке, находя себя великолепной.
   В этой первозданной искристой полутьме, в нерушимой мечтательной тишине я тряхнула волосами так, что они закрыли левую половину лица, улыбнулась сквозь густые пряди и дала себе слово следовать всем возможным играм, какие будут предложены мне.
   Будет несложно найти их для меня. Реальность всегда предлагает много игр миленьким маленьким девочкам.
   В городе было немало детей. Еще около года после моего пробуждения мне не позволялось выходить за ворота, но я и не испытывала в том нужды. Каждое солнечное утро, в то время как моя мать, обнаженная и закрывшая глаза большими зеркальными очками лежала на шезлонге, я совершала пробежку вокруг нее, каждый день на один круг больше. После этого, вспотевшая и недовольная недостатком координации в маленьком теле, поднималась для того, чтобы позавтракать фруктами и свежими ящерицами, коим мне приходилось самой отрывать головы.
   Мне доставляли их в деревянной клетке, не меньше трех, но и не больше десяти и, независимо от голода, я должна была умертвить всех.
   Это были отнюдь не те скучающие твари, что обитали в бассейне дворика. Длинные вертлявые создания с золотистой чешуей, пристальный хищный взгляд чьих темных глаз отличался от безразличного и ленивого, коим взирали на меня их обитавшие во дворе собратья. Они не отбрасывали хвосты, они пытались укусить меня при первой же возможности, зубы их были острыми и нередко оставались в долго заживающих болезненных ранах. Они оставляли на мое усмотрение способ, каким должны были умереть пресмыкающиеся, я могла использовать все, что сочту нужным.
   Золотые ящерицы умирали в моих сворачивавших им шеи, ломавших позвоночник руках, погибали от газа, хранившегося в белом, с красными буквами баллончике, тяжелом для моих детских рук, электрического тока и отравленных кусочков пищи. Некоторым удавалось сбежать и тогда они прятались под шкафами и кроватью, забирались на занавески, пытались выпрыгнуть в окно, распахивая переливчатые перепонки между лапами и туловищем. Но после того, как двоим удалось скрыться от меня и я была жестоко наказана, стекло всегда было опущено.
   Тогда одновременно выбрались через окно две ящерицы, в то время как я ловила забравшуюся под шкаф. Я успела заметить вторую из них, бросившую на меня прощальный злорадный взгляд. В следующее мгновение после того, как она, заверещав, раскрыла перепонки и выпрыгнула из окна, Страж вошла в мою комнату. Я всегда подозревала, что они следят за мной, записывают каждое мгновение моей жизни и тот случай послужил лишь еще одним доказательством. Войдя, она молча схватила и подняла меня одной рукой, села на кровать и задрала короткое белое платье, под которым не было трусиков. Тяжелая ладонь опустилась на мои ягодицы и я сжала зубы от неожиданной унизительной боли, впервые ощущая ее женской. После второго удара я почувствовала, как начал твердеть ее член, упираясь мне в живот и засмеялась от того. На мгновение ее ладонь зависла в воздухе, я почувствовал ее недоумение и мне стало еще веселее от того. Странная, радостная ярость, охватившая меня, сделала боль бессмысленной и Страж сама поняла это. Сняв левую руку с моей спины, она отпустила меня и я соскользнула с ее коленей. Сев на колени на прохладном полу, я смеялась, несмотря на ноющую боль. Одного удара ее было достаточно для того, чтобы я пять дней ощущала последствия каждый раз, когда садилась. Она сидела, опираясь на кровать, сощурив глаза и глядя на меня с недоверчивым любопытством. Мне показалось, что мой смех обрадовал ее, но она настороженно отнеслась к нему, как мать, обнаружившая в своем ребенке удивительные способности, но опасающиеся, что они могут быть свидетельством повреждения головного мозга. Встав, поправив платье, разгладив оборки, я, улыбаясь, посмотрела на нее.
   -Вы закончили?
   Она кивнула, но на следующий день принесла мне десять ящериц и едва ли не осуждающе смотрела, как я одной за другой сворачиваю голову.
   Иногда мне казалось, что в истреблении их имелся некий неизвестный мне смысл. Я стала считать их, но числа ни о чем не говорили мне. Я попробовала на вкус их кровь и она оказалась сладкой. Сырое мясо было жестким и горьковатым, поджаренное становилось мягким, но сохраняло неприятный вкус.
   Но однажды, когда Страж поднялась ко мне, в руках ее не было клетки.
   -Мы позволяем тебе выйти в город.
   Подготавливая себя к этому дню я прочитала немало книг и журналов, в которых описывались игры и занятия девочек, посмотрела множество записанных телевизионных передач и теперь считала себя пригодной для общения с подобными себе, способной притвориться одной из них, ничем не выдавая своего неуловимого прошлого, своего безжалостного естества. Моя Золотая Мать особенно настаивала на этом, уверяя меня, что так было указано Королевским Советом.
   -Для любого стороннего наблюдателя ты должна выглядеть обычным растущим ребенком. Ничем не выдавай своих знаний и возможностей. Если будешь драться, проигрывай в драках. Плачь, расстраивайся по пустякам, капризничай. Чем большей девочкой ты будешь выглядеть, тем лучше будет для нас. Время прочности еще придет. Мы не можем знать, кто и когда обратит внимание, будет следить за тобой. Мы думаем, что они уже делают это, но дом закрыт для наблюдения. Если мы будем держать тебя здесь все время, возникнут подозрения.
   Она сидела на краю бассейна, опустив ноги в прозрачную воду, длинные черные рыбы проплывали мимо ее ступней, блистая безупречной чешуей, в которой отражения всех виделись мне зловещих побед. Для меня оставалось загадкой, чем они питались, ибо я никогда не видела, чтобы кто-либо кормил их и они отказывались от всего, что я им предлагала, у меня не было даже подозрений о том, куда они исчезали и почему иногда на смену им приходили их красные или золотистые подобия. Я видела, как моя Золотая Мать разговаривала с ними, но не знаю, отвечали или нет они ей. На ней были только черные, из лоснящейся ткани трусики, левый сосок пронзен золотым кольцом, волосы заплетены в тугую косу, стекла поднятых надо лбом очков слепят аффектированным солнцем, глаза обведены черным, руки за спиной и улыбка ее росту ядовитых способствует растений.
   Я стояла над ней, сложив на груди руки, жмурясь и чувствуя себя раздраженной. Мне казалось, что все опасное становилось слишком стеснительным рядом с ней, она могла бы защитить меня от любой угрозы кроме способной стать приятной для меня и эта роскошная мудрость пугала меня, вынуждала чувствовать себя ущербной и слишком легкой даже учитывая все прошлые свои состояния.
   Ее великолепная сила имела доказательства в виде записей древних битв, которые я любил рассматривать, наслаждаясь ее телом, нагим под золотистой краской, скользящим сквозь вьющуюся сталь с отстраненной и сосредоточенной яростью, нежнейшей холодной страстью. Она не испытывала ненависти ни к одному из своих врагов, несмотря на то, что бережно хранимые счета за удаление шрамов занимали шкатулку объемом больше ее черепа. Будучи юношей, я немало пролил семени, останавливая запись, подходя к ее замершей фигуре, сжимая в руках грудь, немного более мягкую, чем в действительности, причиной чего я считал нестабильное электрическое напряжение, касаясь ее клитора, слегка увеличенного, что могло быть как следствием износа оборудования, так и доказательством редактуры и монтажа. К сожалению, качества моих кукол было недостаточно для того, чтобы получить абсолютное изображение и я не мог совокупиться с ней, покрытой медленно стекающей на пол кровью врагов. Мне оставалось только заливать ее жизнерадостным семенем, слизывая его с ягодиц и спины.
   Лихорадочная янтарная нега, увлажнявшая собой воздух всех этих неприглядных дней, со временем змеино вьющимся и небом бесвкусно безоблачным, источником своим имела ее обезличивающие страх глаза, видения неизлечимых приятных болезней просачивались из ее сосков, чье молоко было ядовитым для любого, кроме рожденных ею.
   Недоумевая о том, кого Королевский Совет назначал в будущие противники мои, я, навалившись на решетку ворот, с трудом сдвинула их створку, тщедушно скрипящую, обернулся, чтобы посмотреть на дом, но ни в одном из окон не увидел следящих за мной. Не было никого за колоннами, никто не прятался в тени. У них были возможности, позволявшие им всегда знать где я нахожусь и что происходит со мной, но они не стали бы пользоваться ими. Это могло бы выдать их, нарушить естественный ход событий, отвлечь действительность от того, что должно было казаться мной. Даже если бы я случайно погибла, это не могло быть расценено как поражение или неудача, означало бы всего лишь, что было неверно выбрано одно состояние или несколько и все надлежало повторить сначала, только теперь ей, вероятнее всего, пришлось бы привлекать кого-либо другого из своих сыновей или же зачинать нового.
   У нее было множество детей, при том, что она всегда была девственна. Новая плева вырастала в ней раньше, чем заживали мои ссадины. При этом она ничем не противоречила сути Золотой Матери, ибо существовала процедура отречения и в одно время только один из рожденных ею считался ее ребенком. Каждое мгновение вне этого дома я ожидала того, что моя мать отречется и от меня, не имея намерения воспринимать это как катастрофу, будучи подготовленной к тому с раннего возраста, когда мне объяснили, что произойдет это не по вине угасших родительских чувств, но в угоду интересам более значительным и великолепным. Это всегда устраивало меня и казалось мне приятным. Даже в тоскливом страдании своем я мог послужить чему-то прекрасному и эта возможность успокаивала и вдохновляла меня.
   За несколько лет до того, как стать рыцарем, я лишил мою мать девственности.
   Мне не пришлось долго дожидаться подходящей возможности. Самым сложным было найти достаточно сильное снотворное. Мне не были известны особенности метаболизма и биохимии Золотых Матерей и потому я просто воспользовался самым сильным средством из тех, какие смогли мне продать оборванные и горделивые торговцы, имевшие, как я подозревал, связи с мятежниками. Препарат именовался голубым маруццином, но являл собой маленькие белые таблетки. Упав в холодное изумрудное вино, две из них моментально растворились в нем, не выпустив ни единого пузырька и не оставив осадка. Я остался сидеть рядом с высоким бокалом, зная, что скоро она придет к бассейну. В те времена она наслаждалась тщательностью повтора, расписание тщательно соблюдалось, в нарушении его она видела опасность для мироздания. В черном купальнике, закрывшем живот, в золотистых солнцезащитных очках она приблизилась ко мне игристым видением, самкой вымершего мудрого хищника, жрицей веселого и кровавого ритуала, предвещающей гибель волшебной звездой. Опустившись на шезлонг, вытянувшись на нем, она улыбнулась мне и взялась за тонкую и короткую ножку бокала. Сердце мое стало биться медленнее и тяжелее, удары его болезненно отдавались в висках. Она сделала глоток и улыбнулась мне, не сводящему взгляда с ее обтянутой лоснящейся черной тканью груди, с проступающих сквозь нее древними курганами сосков. Через минуту бокал выпал из ее руки, глухо зазвенел на украшенных птицами и улитками плитках, покатился по ним, заливая мерцающим маслянистым вином и с тихим всплеском упал в бассейн, чтобы медленно опуститься на его дно.
   Я потратил немало времени на то, чтобы поднять безвольное тело моей матери и вернуть его в спальню. Сложность эта была очевидна для меня, когда я рассматривал различные возможности осуществления своего плана, но мне казалось удивительно красивым то, что она будет погружена в сонное насилие под ярким солнцем-затворником, возле прозрачной воды, сплетающей волны во фрактальный узор, где драгоценной инкрустацией плавали раскинувшие бледные лапки мертвые ящерицы. Ее тело оказалось тяжелее, чем я предполагал, намного превосходя в этом мое собственное и я был вынужден останавливаться, чтобы перевести дыхание и дать отдых рукам и плечам. К тому времени, когда мне удалось забросить ее на кровать, мои руки дрожали я уже не чувствовал в себе сил для совокупления. Возбуждение покинуло меня, она даже не казалась мне красивой теперь. Тяжело дыша, я стоял, глядя на нее, безмятежную, раскрашенную змеиными полосами прорвавшегося сквозь вертикальные ставни солнца. Очнувшись, она станет более подозрительной и внимательной, мне больше никогда не представится шанса на обладание ее телом. Наказание должно было быть чудовищным, но я был уверен, что оно будет еще более унизительным, если я ничего не совершу, тем самым показав свою слабость и нерешительность. Отвернуться от победы хуже, чем обрести поражение и я, вздохнув, стянул с себя черную футболку. Вместе с наготой, самообладание вернулось ко мне. Быть нагим перед ней казалось мне удивительным, освобождающим и обновляющим. Я почувствовал будущее несомненным и приятным, скользким от удовольствий, сладкий холодный трепет сжал мою грудь и плоть моя затвердела. Склонившись, я опустил лямку с ее правого плеча, на мгновение задержавшись перед тем, как обнажить вскормившую меня грудь. Это радостное замешательство было наслаждением само по себе, мгновение перед тем, как водрузить флаг над вражеской крепостью, взгляд на пылающее, дымящееся, кричащее, но уже затихающее поле боя. Когда ее грудь выскользнула из-под невесомой ткани, я не смог удержаться и шумно втянул в себя воздух, задержав дыхание. Я видел ее грудь и ранее, я видел ее и полностью обнаженной, но все то была бесстрастная случайность. Теперь же, оголенная намеренно, в летаргическом безликом насилии, она показалась мне невероятной, я встретил ее как невиданное прежде чудо, все тело мое сотряслось, мучительный, вопящий стон прорвался сквозь плотно сжатые губы и я едва не задохнулся, неспособный совершить новый вдох. Отвернувшись, я закрыл глаза и опустил голову, стараясь дышать размеренно и глубоко. Для того, чтобы вернуться мне пришлось приложить всю свою волю и только предвкушение новых открытий позволило мне продолжить начатое.
   Воззрившись на ее грудь, на крупный сосок, вознесенный над гладкой кожей, вздымающийся над ней обителью злонравных и страстных богов, я почувствовал себя маленьким и беспомощным. Во мне возникло ощущение, что я не смогу справиться с ней, даже с усыпленной, лишенной сознания. Ее плоть содержала в себе неизбывные силы и если возможности их оказалось достаточно для того, чтобы явить на свет меня, то можно было ожидать и того, что им не составило труда противостоять маруццину. Все это могло быть жестоким притворством и я ожидал, что при первом же моем прикосновение она поднимется и ударит меня. Придавленная силой тяжести, ее грудь лишилась своей изящной формы, обрела некоторую неровность в очертаниях, придавшую ей ощущение большей тяжести, но сделавшую ее более соответствующей тому, что мне казалось реальностью. Забравшись с ногами на кровать, я сел на колени справа от нее, вглядываясь в безмятежный лик. Не отрывая от нее взора, готовый в любое мгновение бежать от достойного гнева, я встал на четвереньки, правая моя рука погрузилась в мягкую перину возле ее левого бока, а левая - над правым плечом и опустил голову так близко к ее груди, что она должна была почувствовать мое дыхание. Не заметив ни одного угрожающего признака, я облизнул губы и медленно приблизил их к соску, закрыв глаза за мгновение до того, как они соприкоснулись с ним.
   В самозванной темноте голова моя закружилась от горьковатого вкуса, в котором, вероятнее всего, повинен был пот, я ощутил между зубами упругую твердость, я прикоснулся к ней языком, я вобрал ее в себя и возникшее во мне удивление казалось беспричинным лишь до тех пор, пока я не признался себе в том, что желал бы течения молока. Но я не мог вспомнить, кормила ли она меня грудью сама или же поручила то другому существу.
   Теперь я был уверен в том, что около часа она будет в полном моем распоряжении.
   Самоуверенно-спокойный, я сел и положил руки на колени, осмотрел комнату. Я столько раз видел ее здесь с другими женщинами, мужчинами или существами почти чудовищными, с животными, механизмами и предназначенными для удовольствия устройствами, что не был способен воспринимать себя иначе как временную замену им. Это не только полностью устраивало меня, но и увеличивало мое возбуждение. Мысль о том, что я становлюсь инструментом удовольствия восхитила меня. В этом видел я величайший, если не единственный смысл, достойный существования. Если бы мне было позволено, если бы я знал способ превратиться в аппарат, которым моя мать пользовалась бы для того, чтобы доставить себе оргазм, я без раздумий согласился бы на то.
   Освободив вторую ее грудь, я воззрился на их совместную наготу. Левая была чуть больше, но обе они одинаково приятными казались мне. Я сжал обе, мои пальцы были слишком маленькими для того, чтобы объять их во всей полноте, нежная плоть сминалась, обретала упругую твердость, просачивалась между пальцами, твердый сосок застревал между ними, в то время как другой ласкал мои зубы, а сам я начинал понимать, почему Его Величество называл реальность самым невероятным, что может существовать. Я спрятал лицо между ними, в их мягком тепле, прижал их к себе, направив друг другу и, закрыв глаза, пребывал в безжалостном, неистовом, яростном забытьи до тех пор, пока не стал задыхаться. Приподнявшись над ними, судорожно впиваясь в них огрубевшими пальцами, я посмотрел на ее острый подбородок, я прислушался к ее тихому дыханию. Встав на колени, я потянул тонкую ткань ниже, высвобождая вялую плоть, старательно отводя от нее взор, приподнимая ее ноги и пропуская их через черные петли. Освободив ее полностью, я сперва бросил купальник в изножье, но затем счел его отвратительным на кремовых простынях. Его густая чернота была слишком липкой для того, чтобы я мог позволить ему оставаться рядом со мной. Он мог испортить мне удовольствие, изменить вкус, уменьшить поток крови, ослабить мою плоть. Встав на кровати, покачнувшись от ее шаткой мягкости, я осторожно столкнул его на пол большим пальцем правой ноги. Так мне было спокойнее, ничто не напоминало мне о том, что когда-то давно она чем-либо прикрывала свою наготу, что существовало некое различие между нами, что когда-либо за все время после моего рождения она что-либо скрывала от меня.
   Положив ладонь на ее странно прохладное бедро, я ощутил тепло с другой стороны, когда солнце опустилось на мои дрожащие пальцы обжигающими полосами случайной и ошибочной пытки. Должно быть, оно приняло меня за ее любовника. Это могло бы польстить мне, но я знал цену солнечным ласкам и остающимся после них следам. Именно потворствуя им моя мать проколола соски, что никогда не нравилось мне. Я помню, как она гордилась стальными звездами, окружившими их, прикрывшими собой ореолы и как это возмущало меня, находившего в том лишенную вкуса и точности вторичную простоту.
   Полагаю, если бы она не была Золотой Матерью, у нее не могло бы быть подобного мне сына, подобной мне дочери. Я осторожно дотронулся кончиками пальцев к ее мягкому члену, опасаясь, что от прикосновения того он исчезнет, скроется в теле ее, лишая меня тех усыпляющих наслаждений, о которых я мечтал в заполненной пеной ванне.
   Сон не может мешать телу, тем более, если оно так подвластно страсти, как то, каким наделяют Золотых Матерей и стоило пальцам моим провести по ее плоти, как она напряглась и затвердела, принуждая меня к дрожащей улыбке. Я немного боялся того, что намеревался совершить, ощущая в том границу, за которой не будет пределов, переход которой означает отказ от прежней чистоты в угоду небрежной легкости новизны. С сердцем полным мертвых птиц я склонился над бедрами моей Золотой Матери, мои длинные волосы упали на ее гладкую кожу, губы мои ощутили горячую упругость и мгновение я держал их в призрачном касании, прислушиваясь к своим ощущениям с воодушевляющей тревогой.
   Я обхватил губами ее сухой клитор и поцеловал его, я стал сосать его, прикусывая зубками и он все возрастал и мне было все труднее целовать его, он уже не помещался между моих губ, а длиной превосходил мой член. Тогда я улыбнулся и, облизнув язычком его головку, встал на колени над бедрами моей Золотой Матери. Набрав полный рот слюны, я растер ее по ее напрягшейся плоти, а затем медленно опустился на нее, чувствуя, как она пробирается в мой расширенный пальцами и фаллоимитаторами опытный анус. Не имея чужого желания, что стремилось бы как можно быстрее и глубже оказаться во мне, я позволил себе терпеливые повторы, приподнимаясь и чуть глубже помещая ее в себя с каждым разом, дабы избежать ненужной боли и ничем не повредить себе. Вскоре на всю глубину уже входила она в меня и я покачивался на широких бедрах ее, чувствуя ее плоть распирающей мое тело, подобно тому, как воспоминание об ускользнувшем сновидении занимает все сознание и не меньше, и улыбаясь тому, что сказала бы она сейчас, если бы оказалась в сознании. Она сочла бы это неуместным. Я просил ее об этом, но она считала, что я должен знать подобное от мужчины, но не от нее, опасаясь, что в этом случае опыт не будет полноценным. Меня это не устраивало. Мной были обнаружены фотографии, голограммы и материальные записи того, что она делала с другими сыновьями и дочерьми своими и я чувствовал себя обделенным. Она намекала на некое особое предназначение, выпавшее мне, но удовольствие занимало меня больше. И потому я двигался в золотистых и пыльных солнечных лучах, ощущая себя отверженным миражом, участником чужого сновидения помимо того, что принадлежало Его Величеству, смутным отблеском, затерявшимся в зеркальном коридоре. Медленно поднимался и опускался я, радуясь тем особенностям физиологии Золотых Матерей, что позволяли органам ее и во сне, даже таком тяжелом и жестоком, действовать подобно тому, как вели она себя в мгновения счастливого бодрствования. Я подозревал, что она могла и не поддаться снотворному. Ее сознание могло сохраняться и все же она позволяла мне делать с ее телом все задуманное мной, дабы продолжать сущее и увидеть все, на что окажется достаточно у меня воображения, чтобы позднее посмеяться надо мной или восхититься. Тяжело дыша, я двигался на ее плоти, голова моя опускалась и поднималась, глаза открывались и закрывались, мне казалось, что каждая ресница моя дрожит на собственной частоте, излучая волнующие сигналы, в которых неведомые радисты обнаружат великие секреты. Наклонившись, я уперся в ее груди, сжал их изо всей силы пальцами, вобрал их твердую полноту, но поза эта мне не понравилась и я вернулся к прежней. Губы мои разомкнулись, я тяжело вбирал в себя сладостный, терпкий, гнилостный, пахнущий чудотворной плесенью воздух, чувствуя, как напрягается во мне плоть моей Золотой Матери и едва не упустил то мгновение, когда напряжение достигло предела и семя ее излилось в меня. Я замер, опустившись на ее бедра, погрузив ее в себя и чувствуя, как горячая нега наполняет меня, запрокинув голову и закрыв глаза, не дыша и наслаждаясь чудотворным потоком, заполнявшем все глубины мои, в которые не могли добраться мысли и сновидения и теперь я знал, что больше никогда не будет во мне раздражения и беспричинной злости. Я осторожно слез с обмякающей плоти, чувствуя, как вытекает из меня густая, маслянистая, матово-белая, с едва заметным зеленоватым оттенком жидкость. Падая на простынь, она сперва замирала на ней желейным подобием медузы, а затем медленно превращалась в никчемное мокрое пятно.
   Но меня уже занимало следующее.
   Член мой все еще был напряжен и требователен и потому я, уделив еще мгновение поцелуя, скорее благодарного, чем страстного, ее губам, каждому из сосков и увядающей плоти, опустился на нее, сжимая себя пальцам и направляя вглубь породившего меня лона. Я видел, как другие сыновья и двуполые ее дети удостаивались того и не считал себя хуже. В ней было сколько, тепло и влажно, но я чувствовал странную, недоверчивую опасность во всем том, тщедушную, лишившуюся былых сил и способную ныне только пугать, но никак не причинять гибель. Мне легко, со второго раза, удалось войти в нее, что несколько расстроило меня. Я полагал, это будет труднее и даже сонное, ее тело будет противодействовать мне. Но оно впустило меня так, как будто в этом не было ничего особенного. Возможно, узнав и сочтя старое знакомство поводом для того.
   Стоило мне натолкнуться на ее девственную плеву, как я немедля осознал все свои ошибки и в испуге осмотрелся, пытаясь понять, как можно устранить все следы произошедшего и обвинить в обмороке солнечный удар, которого, как я полагал, никогда не может быть у подобного Золотой Матери существа. Ощутив силу, с которой мне не справиться, я запаниковал, я выскочил из ее тела, отбросил себя к изножью, прижался к его теплому гладкому дереву и едва не заплакал. Слезы собрались в моих глазах, но, глядя на красоту лежавшей передо мной, на ее ровные линии и гладкие формы, я ощутил недостойным отступить лишь по вине внутреннего чувства. Мой член снова оказался в ней, напряженный больше, чем прежде, но теперь я уже не думал об удовольствии. Оно было лишь заурядным дополнением, невыносимым атрибутом, скучным и нелепым придатком к тому великому подвигу, невероятному деянию, которое я собирался совершить.
   Снова и снова, прилагая все напряжение сил я поднимал и опускал бедра, вонзаясь в неодолимую преграду, чувствуя под собой упругие и скользкие от нашего смешавшегося пота груди, но все было безуспешно и я только причинял боль самому себе. Я начинал подозревать, что существует некий трюк, секретное движение, только с помощью чьей способно преодолеть сопротивление девственности, передающееся в сокровенном шепоте сыну отцом, которого я никогда не знал уже только потому, что одарен был честью иметь в качестве родившей меня Золотую Матерь. Сокрушаясь о потере столь важного знания, недостижимого для меня теперь, ибо я сомневался, что чужой отец поведает мне его, как не отдал бы мне он наследства, я продолжал настаивать, напирать на раздражающую преграду, сжимая зубы, стискивая подушки, снова и снова, не чувствуя в ней ослабления, как будто сила ее была бесконечна, не зная заклинания для того, чтобы обмануть или отвлечь ее.
   Она поддалась неожиданно для меня, возможно, уже только потому, что ей наскучило мое неумелое трепыхание. Я так и не понял, что именно и как я сделал, но мой ноющий член скользнул вглубь, прорвался, освобождаясь от болезненного столкновения и я замер в восторженном оцепенении. А затем некое странное буйство охватило меня, я разъярился и ощутил злость, какой не знал ранее, обращенную на все условности и состояния мироздания, вынудившие меня находиться в мужском теле и переживать все связанные с ним процессы, придавшие ей форму женщины со всеми особенностями ее. Все это виделось мне величайшей несправедливостью и я сражался с нею, погружая свой член в горячее влагалище своей Золотой Матери, понимая всю бессмысленность и тщетность подобной борьбы. Если не победить, то хотя бы продемонстрировать свои намерения, если не одолеть, то проявить себя как противника яростного и открытого, ненавидящего и готового к вечному сопротивлению.
   Мгновение собственного оргазма оказалось неожиданным для меня. Я замер, задыхаясь и выгнувшись, соски Золотой Матери едва касались моей кожи, глаза мои закрылись, а семя мое вырывалось в нее в то время как ее собственное продолжало вытекать из меня. Удовольствие виделось мне плоским и гибким, оно извивалось волшебной мембраной, оно вбирало в себя все мои отвлеченности и опасения, усиливало их от отбрасывало ко мне дурманящим блеском, растягивало их по всей поверхности моих мечтаний, чтобы превратить трепет и волнение, тревогу и неуверенность в единое всемогущее ликование, воспользовавшись непостоянством их для подпитки взрыва, уничтожившего в одно мгновение все мое будущее, отняв его у онирофагов и заоблачных хищников.
   Склонив голову, я тяжело дышал, нависая над грудью моей Золотой Матери. Осторожно я выбрался из нее и покинул ту комнату, спустился и ушел в город, а когда вернулся, она пыталась заставить меня есть фралонги, была приветлива, ласкова и весела и никогда и ничем не напомнила мне о произошедшем.
   Я вышла на узкую улицу между двух стен, почти не изменившихся за пять лет. Все также облеплены были афишами, листовками и объявлениями белесые, раскаленные кирпичи, лежали в угловатой тени облепленные насекомыми мертвые ящерицы, птицы и крысы, тугим обвинением звенели похотливые трели цикад. Но не было слышно лая или смеха, отсутствовали голоса и крики и я заподозрила, что город стал еще более пустынным, что Мубразар ушел слишком далеко от тех мест, где случайные путники могли потерпеть крушение над ним, быть сбитыми его защитными системами, привлечены возможностью скрыться на его беззаконном теле. Мне доводилось встречать здесь мятежников, ставших философами и потому избежавшими кары, ученых, чьи идеи были отвержены, тем самым вынудив их обратиться на путь насилия и разбоя. Говорили, что где-то в его подвижных глубинах, в его постоянно и бесшумно меняющих очертания горах прячутся инопланетяне, отказавшиеся от своих враждебных намерений, что древние могущественные твари скрываются здесь от бывших своих последователей и все это нравилось мне. Еще до того, как я стала рыцарем, меня обучали владению оружием те, о ком я читала в книгах как о сомнительных героях войн, прошедших сотни тысяч лет назад. Именно это и было причиной того, что моя Золотая Мать отказывалась платила им сущие гроши. Убежище для всех обреченных, Мубразар был лучшим местом для того, чтобы незаметно вырастить убийцу, каким я полагал свое будущее назначение.
   Дойдя до перекрестка, я услышала голоса и, прижавшись к стене, осторожно заглянула за угол.
   Толстая девочка, немного старше меня, совершенно обнаженная, сиреневый шелковый шарф повязавшая вокруг необхватной шеи, стояла над опустившимся на колени перед ней мальчиком, мои ровесником, по щекам чьим текли слезы. Другая девочка, в неровно обрезанных, выцветших синих джинсах, возвышалась позади него, тонкая и презрительно ухмыляющаяся, сложившая руки на загорелой груди, немедля восхитившая меня.
   Я не слышала, что они говорили, но голова мальчика опускалась все ниже и я чувствовала его отчаяние, я восторгалась низостью его проступка, позволившей ему столь превосходное унижение.
   Толстуха что-то выкрикнула, но он не ответил ей и тогда она ударила его по лицу. Ее пухлая ладонь обрушилась на левую щеку мальчика и он упал, успев, впрочем, подставить правую руку, он с изумлением воззрился на нее, медленно поднимая пальцы к покрасневшей коже.
   Подруга ее усмехнулась и покачала головой, в движении том изменив видимое и заметив меня, несмотря на то, что я, присев, старалась быть как можно менее заметной. Она бросила слово толстухе и та, резко повернувшись, посмотрела в мою сторону. Мгновение она покачивалась, размышляя, а затем махнула мне той самой рукой, которая только что повергла наземь несчастного преступника.
   Уделив некоторое время нерешительности, понимая, что любая из них была сильнее, а одна и быстрее меня, я все же вышла к ним, держа руки сжатыми в кулаки. Я приближалась к ним и они пристально рассматривали меня, подозревая во мне все, что могло угрожать им, нарушить предполагаемую ими последовательность событий, изменить их результат.
   -Ты живешь в доме ящериц? - голос толстухи был немного хриплым и визгливым одновременно, складки ее живота смущали меня и казались непристойными.
   Кивнув, подозревая в том приятное для меня оскорбление моей матери и Стража, я повернула и опустила голову, посмотрела на мальчика, растерянно потиравшего щеку.
   -Не обращай на него внимание. - стройная девочка подошла ко мне и положила руку на мое левое плечо. - Он такой глупый, что даже не может сделать то, что его просят.
   -О чем ты просила его? - она была чуть выше меня, мне пришлось поднять голову, чтобы увидеть ее искажающие ревность глаза.
   -Просила я. - прорычала толстуха, но я не перевела на нее взор. - Я здесь королева.
   Так оно и должно было быть. Самая крупная и достаточно высокая, в этом возрасте она не имела никого среди своих ровесников, кто мог бы противостоять ей. Никто не смог бы справиться с ее подавляющим весом и, вдобавок ко всему, она была настолько уверена в себе, одурманена такой сияющей наглостью, что уже одно только это делало ее правление несомненным.
   Я присела, глядя на мальчика, но только на одно мгновение встретились наши глаза, после чего он отвел взор. В его темные взъерошенные волосы вползли травинки и грязь, мертвые насекомые и обрывки бумаги. Он был нагим и его крошечный член, безвольным атавизмом лежал на бедре, вызывая у меня только отвращение прискорбным бессилием своим.
   -Он должен был принести нам фралоны! - эти горьковатые фрукты часто бывали на нашем столе, их вяжущий, терпкий вкус казался мне неприятным, но я знала, что они содержат легкое наркотическое вещество и именно поэтому так оберегают их деревья лемуры, отгоняя от них другие семьи собратьев своих, собирая и уничтожая вредоносных гусениц и червей.
   -Я не смог! Дерево слишком скользкое! - в его оправдании мне слышалась брезгливая ложь.
   Толстуха схватила его за волосы и потянула наверх. У нее было так много жира, что он сложился в большие груди, влагалище терялось между волнистых бедер, а ягодицы уже стали неровными и рыхлыми.
   -Раньше у тебя все получалось!..
   -Там лемуры... - он всхлипнул и только тогда я заметила кровоточащие царапины на его руках. Опыт предыдущего существования позволял мне многое, я знала, как следует поступать в определенных ситуациях, обладая преимуществом, которое не должна был проявлять.
   -Я могу достать их. - их жадное сомнение было понятно мне. Я даже не была одета так, чтобы забраться на дерево, но это не смущало меня.
   -Точно? - стройная и более приятная мне, она развернула меня, пытливо всмотрелась в меня.
   -Если ты не сможешь, я тебя накажу. - сощурив глаза, с капризной мечтательностью прошептала толстуха, воображая себе то прекрасное будущее.
   -Покажите мне дерево. - я опустила на глаза солнцезащитные очки и теперь, скрывшись за этим узким черным зеркалом, чувствовала себя чуть более простой и объяснимой.
   -Идем. - стройность взяла меня за руку и мы пошли по горячим улицам, разгоняя спаривающихся кошек и дерущихся черных крыс, мы остановились возле пролома в стене, оставившего разбитыми кирпичи и камни, сваленные друг на друге подобно погибшим в сражении за свободу рабам. Сквозь прореху я видела темные кусты, так плотно переплетшие свои ветви, что солнечные лучи, запутавшись в них, большей частью своей гибли, так и не достигнув земли.
   Толстуха кивнула в сторону той муаровой тьмы. Дрожащими руками я стянула с себя белое платье и теперь, нагая, меньше боялась приставучих ветвей. Мальчик удивленно воззрился на меня, взор его метался между моими лицом и промежностью и по тому, как покраснел он, по его приоткрытым губам, было ясно что он никогда не видел ранее избавленной от одежд женщины или же нечасто доводилось ему наслаждаться тем зрелищем. Удивленная, я посмотрела на толстуху, чтобы убедиться в отсутствии на ней одежд, но еще когда поворачивалась моя голова, улыбка понимания уже подкупила собой желавшие быть неподвижными губы. Различие между нами было только в том, что я была красива и потому его действительно возможно было считать никогда не любовавшимся ранее обнаженной женщиной. Впрочем, в наготе моей и другая была причина и когда я, пробравшись через заросли черных папоротников на крошечную поляну перед фралоновым деревом, выпрямилась в игристом солнце, то улыбнулась и собственной правоте.
   Один за другим лемуры поворачивались и замирали, увидев меня. То была не самая сильная семья и быть может, только это дерево и осталось у них. Красная шерсть их выглядела тусклой, проплешины были видны на ней, мечтательно поблескивавшими язвами инкрустированы были их тощие, изможденные тела. Каждый из них был выше и крупнее меня, но все же осторожно и с опаско й приближались они ко мне, почесываясь, гремя стальными колокольчиками на широких кожаных поясах.
   Принюхиваясь, они рассматривали меня своими большими, янтарно-зелеными глазами, сотни мучительных смертей смердели между их гнилыми желтыми зубами. Выпуская и втягивая черные когти, один из них, сутулившийся пузатый самец, встал передо мной, со свистом втягивая воздух. Когда-то они могли говорить, теперь же только некоторые шаманы и колдуны обладали способностью общаться с ними.
   Он протянул ко мне лапу и я с трудом сдержалась, чтобы не отступить и не отшатнуться. Мягкие горячие подушечки прикоснулись к моей груди, одна из них прижалась к левому соску и я неловко вздохнула. Двое лемуров отпрыгнули прочь, один оскалил клыки, но стоявший передо мной остался неподвижным. Он не был вожаком этой семьи - я видела сидящую под деревом толстую самку, пронзившую свое тело сотней колец, некоторые из которых не под одному приняли на себя колокольчику. Шерсть на ее надутом животе поредела, обнажив бледную кожу и темный огромный пупок. Окруженная молодыми самцами, бережно вычесывавшими ее шерсть, выбиравшими из нее паразитов и в возбуждавшем блаженстве пожиравшими их, она единственная выглядела здоровой и сильной, во взгляде ее чувствовала я злобное, терпеливое превосходство. Безразлично наблюдая за мной, она лениво терла лапкой воспаленные выпирающие, мясистые губы своего влагалища, царапала острым когтем пурпурный сосок.
   Улыбаясь, стараясь двигаться как можно медленнее, я прикоснулась правой ручкой к тонкому, длинному, горячему, прямому и твердому члену лемура, выползавшему из пышных ярких волос, дотронулась до маленькой головки и он приоткрыл пасть, выпустил из нее черный язык. Глаза его сощурились, мутная жидкость выплеснулась в них, затмевая все маслянистое великолепие реальности, сосредоточивая ее в пустобрюхом удовольствии.
   Сжав в кулачке его нетерпеливую плоть, я, наклонив голову, всматриваясь в него и чувствуя все возрастающую, удивительно безразличную злость, совершала скользящие движения, чувствуя все неровности и выступы, наслаждаясь подрагиванием и пульсирующим биением. Я ощущала, как становится она все более напряженной, голова моя от одного плеча обратилась к другому, я расставила ноги пошире, утверждаясь в этом состоянии. Волосы упали на глаза мои и я отбросила их, солнце на мгновение ослепило меня, найдя силы для вспышки, пронзившей ленивое затемнение. Сощурившись, я заметила, как, завороженные, лемуры подбирались все ближе ко мне, не отрывая взглядов от возбужденной плоти своего соплеменника, от моей руки, все быстрее скользящей по ней. Окружая меня, они пританцовывали, колокольчики их звенели трепетным любопытством, я видела уже гниющие раны вокруг вонзившихся в их тела колец или же в тех местах, где когда-то были они. Твердь затрепетала в моей руке, лемур сомкнул челюсти и утробно, угрожающе зарычал. Через мгновение член его дернулся, едва не вырвавшись из моей хватки и горячее семя брызнуло на мое правое бедро. Снова и снова он выплескивалось из него, стекая по моей ноге. Опустив взор, я увидела эту желтую вязкую жидкость, подобную блистающей смоле, тысячи искр вместившую в себя. Крошечные темные существа метались в ней и то не были сперматозоиды. Собираясь в лужу возле моей ступни, залив собой слипшиеся пальцы, она не желала исчезать в сухой земле, растекаясь по ней подобно предвестию смерти.
   Запрокинув голову, извергшийся лемур отступил от меня на несколько шагов, замер, покачиваясь, а затем опустился на землю, взял в лапы облезлый хвост и скрылся за ним.
   Собратья его возопили, затявкали, взвыли вокруг меня, высоко подпрыгивая и размахивая лапами. Я была довольна, я улыбалась, понимая, что понравилась им и уже знала, что вскоре снова вернусь сюда. Даже доминирующая самка потявкивала с видом довольным и одобряющим, они никогда не возражали против того, чтобы вернуться в мир людей.
   Подойдя к тому, чье семя высыхало на моей ноге, я осторожно отодвинула в сторону хвост, из-за которого он испуганно взглянул на меня. Постаравшись, чтобы улыбка моя стала нежной и веселой, я указала ему на дерево, где покачивались темные, вечно спелые плоды.
   Мгновение он смотрел на меня с непониманием и тоской, но затем кивнул и понуро направился к дереву. Вскочив на него, он скрылся в переплетении ветвей, только движение ярких оранжевых листьев выдавало его. Другие лемуры один за другим приближались ко мне, сжимая в одной лапе возбужденные члены, другой указывая на них. Они уже несли мне подарки, сочных гусениц и обломки ржавого металла, но я качала головой. Быть может, но не сегодня.
   Он спустился, держа три сплетенных черенками фрукта и протянул их мне. Приняв плоды, я поклонилась в благодарность и направилась прочь, сопровождаемая разочарованным воем лемуров.
   Саму меня фралоны не интересовали. Будучи рыцарем я познала все возможные опьянения и довольно быстро они наскучили мне. Поглаживая шероховатую, покрытую крошечными волосками переливающуюся кожицу я пробиралась под папоротниками, находя приятное в том, как слиплись пальцы на правой моей ноге.
   Руки толстухи дрожали, когда она забирала у меня фрукты. Немедля вонзилась она зубами в один из них, зеленый сок брызнул во все стороны, попав и на мое платье, которое я в то мгновение возвращала на себя.
   -Как тебе удалось добыть их? - стройная прикоснулась к моему плечу, мне казалось, что ей было приятно чувствовать меня.
   -У светловолосых девочек есть свои секреты.
   Она усмехнулась, повернулась к мальчику.
   -Ты должен быть благодарным ей и учиться у нее.
   Он поднялся и поклонился мне и я была рада, что он не видит моего смущения.
   Толстуха бросила подруге фралон, та ловко поймала его в воздухе и протянула мне.
   Я покачала головой, но тогда она, разомкнув свои яркие губы, маленькими желтоватыми зубками откусила от него, после чего снова приблизила ко мне и теперь взгляд ее полон был безжалостного ожидания, злобного подозрения, с каким смотрит на живот своей беременной жены царь, услышавший предсказание о гибели от рук собственного сына. Подозревая, что все, как и всегда, превращается в некий высокомерный ритуал, я не находила возможности скрыться от него. Приняв фрукт, я надкусила его горячительной сочной мякоти, лишь чуть, меньше, чем ноготь моего большого пальца, но ей было достаточно того. Отобрав у меня плод она бросила его в мальчика, попала в его левое плечо, оставила на нем мутный зеленоватый след. Она уже подошла к толстухе, а он все еще продолжал смотреть на нее и во взгляде его я видела такие предсказуемые блудливую ненависть и скучающее обожание.
   После всего этого они с восторгом приняли меня к себе. Единственное условие вынуждало меня обучить мальчика тому, как добывать фралоны у лемуров. Для этого мне пришлось отдать ему одно из своих платьев, короткое и черное и позаимствовать у матери парик и косметику. Он был недостаточно красив для того, чтобы восхитить эти тоскующие души. Его подбородок был шире, а нос более длинным, чем должно было то быть у симпатичной девочки, но яркая помада и голубые тени позволили сделать эти недостатки менее заметными. Пребывая в том возрасте, когда по фигуре бывает сложно определить пол, он с легкостью натянул на себя мое платье, а тугие желтые локоны приятно оттенили его загорелое лицо.
   Обойдя вокруг него, осмотрев его, я осталась довольна результатом. Толстуха же фыркнула, потирая левую ягодицу.
   -Ты такая миленькая, что тебя хочется поцеловать, -она плюнула и ее густая, пенистая слюна упала рядом с его маленькими ступнями.
   Румянец воспрял на его щеках, он опустил глаза и мне подумалось, что он был бы не против того поцелуя. Возмущение от того было столь велико, что мне стоило немалых сил удержаться и не дать ему пощечину. Он был потомком великого мятежника, чьи статуи по личному указу Короля были установлены в некоторых Дворцах и то, с каким удовольствием он подчинялся этой некрасивой девочке выглядело для меня предательством по отношению к прославленному предку. Подозревая в этом таинственное извращение или же неприглядный бунт, я могла снисходительно отнестись в первому или восхититься вторым, но он ничем не проявлял действительных причин своего поведения, молчаливо перенося все издевательства, которым девочки подвергали его.
   Из тени папоротников я наблюдала за ним. Неуверенно и робко ступая босыми ногами по сочной траве он вышел к лемурам и они собрались вокруг него также, как было то со мной. Существа непритязательные и спокойные, они наслаждались красотой как таковой и были им безразличны происхождение и окаменевшая ложь ее.
   Они окружили его, молодой лемур с телом тонким и гибким выпрямился перед ним, покачивая бедрами, потрясая особой длины членом. Рука мальчика опустилась на него, сжала, двинулась к его основанию и я облизнулась раньше, чем смогла остановить себя. Замерев и закрыв глаза, я прислушалась к себе и, улыбаясь, открывая себе новый аромат действительности, призналась, что мне хотелось быть на его месте, быть им, переодетым и притворяющимся, увлекающим и привлекательным, пленительно обманчивым настолько, что среди наслоений притворства невозможно было уже различить крошечные темные вкрапления истины, какими могли быть его игристые страдания и судорожные сновидения.
   Мое платье было испорчено. Лемур залил его своим семенем, но принес мальчику только один фралон, что обрадовало меня, сделало почти счастливой. К каким бы ухищрениям он не прибегал, я все равно была в три раза лучше, красивее, приятнее.
   Теперь я участвовала во всех их играх, но Страж предостерегала меня.
   -Ты устала? - спрашивала она меня после десяти кругов вокруг бассейна.
   Я кивала, задыхаясь и не в силах ответить.
   -Ты помнишь Королевский Манифест?
   То был известный каждому образованному существу документ, в котором Его Величество официально признавался, что мы являемся Его галлюцинацией. Поскольку доказательства Его власти над реальностью были несомненными, то вопрос вызывал лишь выбор термина. Ученые до сих пор спорили о том, почему он выбрал именно это слово, предпочтя его всем иным определениям иллюзии.
   -Ты помнишь, что он говорил об игре?
   -Что уместно и полезно придаваться любой игре, ибо любая из них способна открыть замысел Его. - тем самым Он выдавал как наличие оного, так и то, что воспринимает нас способом развлечения. Мятежники возмущались этим, мы же гордились.
   -Ты много играешь?
   Я проводила целые дни в играх. Все время, свободное от занятий, от чтения и физических упражнений я участвовала в изобретательных предприятиях толстухи, путешествуя по городу, вновь, как и много лет назад, находя его удивительным, обнаруживая в нем места, коих не было в моей памяти.
   Наша предводительница, неизменно отличавшаяся смелостью, прогонявшая с нашего пути бродячих собак и похотливо облизывавшихся нищих, оставалась таковой лишь до того момента, пока мы не натолкнулись на другую группу детей.
   Все дни здесь были одинаково солнечны. Ночь делала меня всемогущей, я бродила по темному дому, где скрипели доски, стучали ставни, скреблись и пищали мыши, трещали кузнечики и всевозможные жуки, я выходила во двор, поднимала глаза к небу, по которому золотыми звездами проносились спутники и пилотируемые космические корабли, я видела, как они вспыхивали, расходясь падучими искрами, уничтоженные инопланетянами или врагами, которыми, в зависимости от стороны, могли быть и королевские войска и бунтовщики, я наблюдала за странными свечениями, чьи переливающиеся всполохи обнаруживали посреди темноты извивающихся темных тварей. Обнаженная, я распугивала ящериц, спаривавшихся и откладывавших бордовые яйца, я улыбалась и танцевала под жгучими звездами, я смеялась и чувствовала все большую злость.
   Каждый горячий день мы бродили по пустым улицам, иногда наблюдая за незнакомцами, коих имелось немало, таинственные занятия чьи не имели никакого объяснения для меня. Я так и не смогла понять, для чего высокий мужчина в черном потертом комбинезоне, обвешанный черепами различных мелких животных и человеческих эмбрионов оставлял на перекрестках мертвых лягушек, туго набитых стальными шариками. Толстуха нередко останавливалась и мочилась на пересечении дорог и я подозревала, что таким образом она метит территорию, хотя и не сомневалась в ее принадлежности к человеческому виду. Особенно ее забавляло, когда желтая струя падала на тугое бледное пузо лягушки, сквозь кожу которого проступали очертания стали. Широко расставив неровные жирные лодыжки, она утробно смеялась, заливая несчастное земноводное. В этот момент, незамеченный за смехом, высокий юноша появился рядом с ней.
   Она вскочила, продолжая изливать из себя зловонную жидкость, разбрызгивая ее по своим ногам, руки ее сжались в кулаки, со злобным вызовом она смотрела на него, а рядом с ним появлялись один за другим спутники его.
   Он был если не самым старшим, то самым высоким из них. Загорелый и мускулистый, он возвышался над толстухой, положив руки на бедра, довольно ухмыляясь и щуря глаза.
   -Я же говорил тебе не появляться здесь...- он подошел к высыхающей лужице, оставленной ей, присел, принюхался, прикоснулся к мокрым камням пальцами, поднес их к носу и втянул воздух.
   -Ты не можешь...- но он рассмеялся, расстегнул ширинку своих грязных серых брюк и мощная прозрачная струя ударила в брюхо мертвой лягушки, разлетаясь вокруг сияющими брызгами.
   Мальчики, все одинаково беспечные, с движениями тел угрожающе-небрежными, повторяющими во всем вожака своего, окружили ее. Некоторые из них были совершенно обнажены, другие носили рваные или обрезанные и превращенные в шорты брюки. Все они были загорелыми, коротко и неровно стрижеными, отчего выцветшие на солнце волосы торчали в разные стороны. Их запястья сжимали кожаные и стальные браслеты, носы и уши пронзали стальные серьги, извилистые царапины, мрачные ссадины, роскошные синяки и каменные коросты украшали их тела. Стоя вокруг толстухи, они тихо и злобно посмеивались. Один из них толкнул ее в спину, но когда она развернулась к нему, то же самое сделал другой. Она снова повернулась и тут третий схватил ее за левую грудь. Резким ударом она освободилась от его руки, но он лишь рассмеялся, потирая запястье.
   Двое встали напротив стройной и один рядом со мной. Я с любопытством смотрела на него, ведь он так сильно отличался от спутника нашего. Весь в следах недавних битв, с роговыми пластинами засохшей крови на коленях и локтях, издающий сладковатый гневный запах смешавшихся мочи и пота, он стоял, наклонив голову и приоткрыв рот, сощурив глаза и сжав кулаки, выглядя глупым и опасным, что почти всегда является неизбежным сочетанием.
   Спутница моя сложила на груди руки, спокойно и внимательно наблюдая за тем, как вожак их стряхивает последние капли и застегивает пуговицу брюк. Наш мальчик стоял за ее спиной, опустив голову и едва не плача.
   Вожак подошел к нам, посмотрел на стоявшую рядом со мной и приветливо ей кивнул. Между ними было некоторое сходство. Схоже вздернутыми были их носы, имелось подобие в узких скулах и полных губах. Я заподозрила, что они могли быть родственниками, братом и сестрой, но в этом случае между ними непременно должна была существовать кровосмесительная, полная ненависти связь.
   Затем он, ухмыляясь, наклонился и выгнулся, заглядывая за ее спину.
   -Здравствуй, братик, - это оказалось совершенно неожиданно для меня, между этими мужчинами я не могла предположить никакого родства и решила, что слово это было использовано лишь как унизительное определение или же он называл так всех, кто был младше него и имел такие же гениталии. - Тебе все еще нравится, когда девочки издеваются над тобой?
   Усмехнувшись, он посмотрел в глаза стройности, а затем обратил внимание и на меня.
   -Ты симпатичная. - он присел, глядя на меня, его руки обвисли на коленях, пальцы покачивались, подобно безжизненным гектокотилям. В его взгляде я опознала мужское недоверие, обычный для этого пола потаенный страх перед всеми запредельными и потому неприглядными, вменяемыми в вину самому себе удовольствиями.
   Двое мальчиков повисли на руках толстухи, заломили их за ее спину, в то время как другой, высокий и рыжеволосый, схватил руками шею девушки и приник к ее губам яростным, наигранным поцелуем. Еще один, прижавшись к ее правому боку, рукой скользнул между бедер и когда она дернулась, попытавшись пнуть его, двоим пришлось схватить ее ноги.
   Их движения отличались точностью и легкостью, отрепетированные, привычные, они уверяли меня, что все это происходило и раньше, каждый раз, когда она пересекала границу их территории и оказывалась достаточно невнимательной, чтобы попасться в их руки.
   Никто из них не тронул стройную, только нашего мальчика вожак заставил смотреть на то, как, прижатую к стене, ласкали и целовали толстуху. Она уже не сопротивлялась, только тихо плакала. Тело ее содрогалось, но иногда это совпадало с тем, как очередной мальчик впивался губами в ее сосок или грубо хватал за промежность и я не могла решить, были те сотрясения признаком удовольствия или отвращения.
   Подойдя к своим мальчикам, вожак что-то сказал им и некоторые из них засмеялись, парочка фыркнула, трое быстро посмотрели на меня. Один за другим они оставили толстуху и она села, прижимаясь спиной к стене, закрыв лицо руками и рыдая. Теперь они приближались ко мне и были они не столько угрозой, сколько безжалостным любопытством, тем самым, который не позволяет одержимым им ни стыда ни смущения, презирает чопорную условность и наслаждается скандальным завершением всех своих дел.
   -Что ты хочешь? - спросила стройная у вожака мальчиков.
   -Она пойдет с нами. - он кивнул в мою сторону. - Не пытайся нам мешать, иначе мы снова сделаем с тобой это.
   Ироничный намек на некое оскорбительное, унизительное, поразительное прошлое желчной горечью отозвался в моей груди, как будто я по собственной ленивой глупости упустила некое невообразимое пустотелое чудо, навсегда запечатавшее уста всех, кто видел его, запретившее рукам изображать и описывать его.
   -И ты. - теперь он смотрел на меня. - Не пытайся сбежать от нас. Мы все равно поймаем тебя и тогда будет только хуже.
   Я не собиралась бежать, я даже не думала об этом до тех пор, пока он не сказал, зачарованная происходящим, тем, с какой распутной легкостью события и движения перетекали одно в другое, меняя состояния чаще, чем колибри - крылья.
   Опасность их представлялась мне незначительной, я не чувствовала в них потребности к убийству, не думала, что может возникнуть в них желание изуродовать меня, а все прочее едва ли могло меня испугать.
   -Ты не можешь...- стройная сделала шаг вперед, пытаясь встать передо мной, но один из мальчиков подскочил к ней и попытался ударить в живот. Она отвела удар рукой, толкнула его, продолжая то движение и он упал. Другой уже спешил к ней и она встала, чуть отставив правую ногу, выставив перед собой полусогнутые руки, знакомая мне позиция, одна из первых, какой обучают детей.
   Но их было слишком много. Один за другим не меньше десятка направились к ней, только трое остались рядом со мной, не сводя с меня глаз, как будто опасаясь все же, что я убегу, попытаюсь скрыться от них.
   -Нас слишком много. - их вожак облизнул губы. - А тебе не справиться даже со мной одним.
   Она опустила руки, склонила голову в покорном унынии. Подняв взор, она коротко взглянула на меня.
   -Прости. - и, развернувшись, сжав в кулаки руки, она направилась прочь, глядя себе под ноги. Мне было не в чем обвинять ее, любое сопротивление им было бы неразумным. Если бы они убили ее, оно стало бы оправданным, но результатом могло явиться лишь бесстрастное унижение, чего и мне самой не хотелось бы допустить по отношению к той, кто всегда была ко мне столь добра.
   -Идем. - их вожак положил мне на плечо потную руку, от него исходил странный, сладковато-терпкий мускусный запах, молния на его брюках не была застегнута полностью, светлые волосы выбивались из темноты под золотистыми зубьями.
   Он увлек меня прочь от широких улиц, от голодающих карранов, собравшихся вокруг сломанной заводной машинки, от кошек, сидящих на стенах, свесив с них хвосты и не обращающих внимание на проползающих, задевая их вибриссы, ящериц, увел к хриплой темноте под невысокими деревьями, перевившими свои ветви в порочных объятиях. Здесь, в этой мозаичной игре подвижных листьев и самоуверенного солнца, в звездном порывистом блеске и мягкой сырости, он остановился, а его последователи окружили нас. Справа от себя, за изогнутыми, наклонившимися стволами деревьев я видела медленно текущую слюну Мубразара, поток чей здесь называли рекой, я слышала его назойливый, волнующий, шелестящий звук, от которого пересыхало во рту.
   -Я никогда не видел голой девочки.
   -А как же...-я вспомнила толстуху и он догадался о моих воспоминаниях.
   -Ее трудно назвать женщиной...И давай скажем так, я никогда не видел красивой голой девочки.
   Он положил тяжелые горячие руки мне на талию, правой подхватил подол моего платья и потянул его наверх. Покорная, я улыбалась, чувствуя, как дрожит правый уголок губ. Я не чувствовала страха, было только странное подозрение, что для меня предназначался другой план. И все же это была одна их тех игр, в которые играют маленькие светловолосые девочки и я должна была подчиняться всем ее условностям. Я подняла руки, вытянув пальцы к небу и он стянул с меня платье. Ничего больше не было на мне в тот день и, обнаженная перед десятком мужских глаз, я стояла, почти не моргая, ощущая пугающее великолепие происходящего, нарушающего реальность, переводящего меня в иное ее состояние, разрушающего предполагаемый очевидными законами порядок событий, преображающий их причины и следствия. Прошлое тосковало уже без меня, я отсутствовала в нем, мое новое утверждение, мое обновленное бесстрашие, моя нерушимая отстраненность не могли быть связаны с ним, одно мгновение разрушило его. В нем не было ничего, что могло бы привести меня к настоящему, ничто из способного быть моим воспоминанием не могло иметь логической связи с устремленными на меня испуганно-жадными, неуверенно-злобными, подозрительными и любопытными взглядами. Взволнованные, переступающие с ноги на ногу, тихо переговаривающиеся, нервно улыбающиеся мальчики окружали меня. Некоторые из них не могли отвести от меня взор, широко раскрытые глаза их не моргали, тела оставались неподвижными, только дергались и сжимались пальцы и шевелились, шепча древние проклятья, губы. Другие, лишь мгновение уделив моей отлучающей от действительности наготе, обратили взор на предводителя своего, но и он выглядел нерешительным, как будто далее сего мгновения ни фантазии, ни планы его не распространялись. Я улыбнулась его неуверенности, его стеснительной неподвижности и уже задумалась о том, чтобы предпринять что-либо самой, но тут он все же отбросил прочь желтое платье, которое сминал до того в руках, сделал шаг ко мне, присел и наклонился, взял меня за плечи и притянул к себе. Солнце блеснуло, ослепляя меня, мягкий запах речной гнили приник к моим ноздрям, я почувствовала сухие горячие губы, вдавливающиеся в мои и не упала только потому, что он крепко держал меня. Мой первый поцелуй оказался не таким уж и плохим, окружавшее его было интересным и казалось мне необычным, я не слышала ни одной подобной истории, хотя и подозревала, что их должно было быть множество и они всего лишь миновали меня.
   Он поднялся, глядя на меня с пытливым ожиданием, глаза его сощурились, руки обвисли и пальцы едва заметно дрожали, но я оставалась неподвижна, пытаясь ощутить изменения вкуса или цвета, в неизбежности которых не сомневался, но только обрел оранжевый оттенок солнечный свет и запах листьев опалового дерева казался мне теперь чуть более сладким.
   Довольно ухмыльнувшись, он с одобрением осмотрел своих спутников, как мне показалось, ища у них поддержки, собирая с них дань решимостью и силой, а затем, вернув мне взгляд, сощурил глаза и взялся за пряжку ремня. Овальная, увлеченная выщербинками и выбоинами, бешеным крылатым псом оскалившая саблезубую пасть, она блеснула забытыми обидами, когда он расстегнул ее. Рука его двинулась с глумливым треском, опуская молнию джинсов, он приспустил их и из-под резинки черных трусов выскочил длинный тонкий член с болезненно-красной головкой. Но в это мгновение что-то мелькнуло на южной границе сознания, пересекло варолиев мост и он, повернув голову, всмотрелся в новое явление как астроном в небо, на котором не появляется предсказанная его расчетами комета. Повернув голову, я увидела Стража и улыбнулся, чувствуя одновременно и разочарование. Мне хотелось узнать, чем закончилась бы та игра.
   Страж вышла к нам, покачивая черным арбалетом, белье из красного латекса было на ней, волосы собраны в черный длинный хвост, лоснящийся дешевым париком. Посмеиваясь и кривя губы она встала рядом со мной, на ложе арбалета я видела серебрянные бутоны цветов альбиномы. Один за другим мальчики поворачивались спиной к нам и уходили в темноту деревьев, к мерцающей белизне реки. Я видела разочарование в их глазах, как если бы сломалась карусель, на которой они желали прокатиться и только вожак их пристально смотрел на спокойного и расслабленного Стража, с которой никто не смог бы сравниться в этом городе, убить которую можно было только многократным вооруженным преимуществом равного веса и силы или же вдохновенным предательством, хитроумной засадой, что превзошла бы ее колдовскую осторожность и насекомую наблюдательность.
   -Я правильно играла? - спросила я, когда вожак, сплюнув, скрылся за деревьями, на ходу застегивая молнию и ремень.
   Страж кивнула, опуская арбалет. Сквозь ажурный переплет листьев скользили яркие лучи, блуждавшие по ее лицу прекрасными паразитами, она не отводила от меня взгляда и я видела, как поднялась ткань над ее напряженным членом.
   Я не видела стройной до тех пор, пока мне не исполнилось пятнадцать лет и мы не оказались одного возраста. Встретившись случайно, на одной из окаменевших улиц, мы замерли в нескольких шагах друг от друга и только я оказалась вспомнившей. На ней была белая, в синюю полоску футболка и черные шорты, узкий красный ремень обвила петля ножен, скрывавших короткий кинжал, старые кожаные сандалии утвердились на маленьких ступнях и сбивчивый черный лак полз по их ногтям.
   В тот день они привели ко мне генетического шамана, что я посчитала излишним и поздним предприятием. Высокий и полноватый, он перетек в мою комнату вместе с оскорбительным благоуханием гистерезиса, окрашенные в яркий синий цвет волосы его, сохранившиеся только над висками, поблескивали на кончиках своих подобно световодам, которыми, возможно и являлись. Он закрыл лицо черной маской с раздвоенным длинным носом, в маленьких прорезях смешливые спокойные глаза, золотые колибри парят над щеками, разноцветные змеи мертвым узлом переплелись на лбу. Груди его были больше моих, золотые кольца покачивались в окруженных густыми волосами сосках, загорелая красноватая кожа натянулась на круглом животе и мне казалось, что некое движение существует под ним, ведь полости его могли использоваться и для хранения механизмов или искусственных существ, таить в себе резервуары со всевозможными микроорганизмами и микроскопическими аппаратами.
   Они разбудили меня, я поздно уснула и плохо спала, мне снились красные звери и деревянные облака. Недовольная шумом и громкими голосами, вырвавшими меня из трепетного сна, я потянулась, изгибая нагое тело и тонкая простынь сползла с моей груди, я подняла над собой руки и кончики пальцев коснулись холодного дерева изголовья.
   Моя широкая кровать, поперек которой я могла вытянуться в полный рост, стояла посреди пыльной комнаты, закрытые жалюзи окна нехотя позволяли полосам солнечного света мое присутствие, старый балдахин, поднятый высокими резными столбами выцвел и во многих местах порвался, на его зеленоватой мутной ткани едва можно было рассмотреть случайные силуэты, напоминавшие мужчин и чудовищ, но я всегда подозревала, что это могло быть всего лишь воображением моим, порождением скучающей парейдолии.
   Недовольная и раздраженная, я поднялась на локтях, глядя в сторону пустого дверного проема, ожидая, когда появятся те, кому я обязана была столь неприятным пробуждением. Одним из них была Страж, я слышала ее хрипловатый смех, второй же голос был немного вкрадчивым и липким, слова его оставались в сознании намного дольше, чем существовали для слуха, совершая несколько оборотов вокруг гипоталамуса. Они звучали чуть приглушенно и таинственно, намекая на нечто отвлеченно-непотребное и сладко-смертельное. Он вошел в комнату первым, но я не ощутила угрозы. Слишком многое было скрыто в этом доме, чтобы я могла почувствовать страх. Его защитные системы оберегали меня даже от ядовитых насекомых. Я почти не видела его глаз под маской, но чувствовала, что взор направлен на мои груди. Для того возраста они были достаточно большими. Упругие, они привлекали и меня саму, мне нравилась их тяжелая упругость, меня восхищало, как от малейшего прикосновения твердеют маленькие темные соски, я понимала, что уже сейчас они могут привлекать других и в будущем это их свойство только усилится.
   Шаман остановился возле шкафа, я видела в зеркале отражение его затылка, фиолетово-синий бутон татуировки с лепестками в виде обнаженных длинноволосых женщин. Повернувшись к вошедшему Стражу, он сказал ей что-то на незнакомом мне шипящем языке, махнул в мою сторону пухлой рукой и они вместе засмеялись, что показалось мне оскорбительным. Я села на кровати, положила руки между ног и обратила на них взор, который постаралась сделать презрительным и пытливым.
   Мне было несложно определить его. На кольцах, пронзивших его кожу висели перья, черепа мелких животных и птиц, кожаные мешочки с костями вымерших животных и чудовищ, микросхемы и деревянные пластинки с обозначавшими смертельные вирусы иероглифами. Я была удивлена тем, что его привели ко мне, поскольку мое происхождение было великолепным и все изменения происходили исключительно по воле Его Величества и Королевского Совета.
   Страж подошла к кровати, стуча о пол высокими красными каблуками, присела на край в изножье.
   -Ты знаешь, кто он? - она указала на почесывающего толстый член шамана.
   Я кивнула.
   -Ляг на живот. - я сделала так, как она сказала, оставшись прикрытой наполовину, но она сдернула с меня простынь, провела поспешной лаской по ягодицам, отчего я вздрогнула. В те времена чужие руки почти не касались меня и любой подобный инцидент надолго занимал мои мысли.
   Шаман приблизился с правой стороны, тихо напевая песню с мотивом чрезвычайно простым и словами повторяющимися и короткими. От пальцев его поднимался теперь фиолетовый дым, результат действия неизвестной мне технологии. Они неустанно шевелились, вытягиваясь, создавая в себе новые суставы и фаланги, изгибались, переплетались в причудливые фигуры. Повернув к нему лежащую на подушке голову, я наблюдала за ними, подозревая, что у него есть желание загипнотизировать меня и приготовившись сопротивляться тому. Дым протянулся ко мне, я почувствовала покалывание на спине, возле лопаток и, вывернув голову, увидела, как он кружится над моей кожей. Постепенно покалывание собралось на позвоночнике, возле основания шеи, а затем направилось вниз. Мои пальцы сжали простынь от этой неостановимой ласки. Я понимала, что она достигнет самых сокровенных пределов моих и ничто не сможет помешать тому. Шаман же двигался вокруг моей кровати против часовой стрелки, продолжая напевать мотив, который, несомненно, был когда-то популярен в некоей далекой стране или даже в этом самом городе. Холодный трепет добрался до основания моего позвоночника, скользнул к анусу и протек над ним, обдал своим искристым безумием губки влагалища, заставив все во мне сжаться в первобытном страхе а сердце мое - стать горячим и твердым, и исчез.
   -Сядь. - голос Стража был едва ли не радостным.
   -Мы устранили для тебя одну возможность. - с лукавой улыбкой она протягивала мне маленькое зеркало и в порыве гневного предчувствия я схватила его, соскочила с кровати и подбежала к шкафу. Повернувшись к нему спиной, я поднесла к глазам маленький круглый кусок стекла и увидела над своей левой лопаткой золотистую восьмизубчатую шестерню.
   -Как ты могла! - я выпустила из рук зеркало и оно упало на пол, загремев, но оставшись целым.
   -Мы не могли допустить этого. - она пожала плечами, приподняла брови. - И не смогли бы нарушить закон.
   Я знала, что раньше шестнадцати лет не смогу стать наложницей Его Величества, я надеялась, что сохранила в тайне от них те мечтания и сновидения свои, но теперь, с этой меткой, они становились бессмысленными. Бросившись к Стражу, я подпрыгнула и выбросила ногу, намереваясь ударить его и когда она, легким движением руки отвела удар, выбросила левый кулак, совершая обманный маневр, повторяя движение правой ноги, но на сей раз целясь в коленную чашечку. Все было бесполезно. Чуть повернувшись, плавным жестом уведя в сторону руку, она избежала всех моих выпадов. Никто в этом городе, никто на всем Мубразаре не смог бы одолеть ее в честном поединке.
   Тогда я набросилась на шамана. Его мерзкое хихиканье, более подходящее злобной старухе, показалось мне жестоким издевательством. Он ускользнул от меня за изголовье и в то мгновение, когда я, тяжело дыша, вспрыгнула на кровать, чтобы он не мог более убежать от меня, окрик Золотой Матери остановил меня.
   Она стояла в дверном проеме, тонкая золотая цепочка покачивалась между ее сосками. Волосы, высоко поднятые надо лбом, лоснящейся пышностью прикрывали плечи. Серебристые тени блистали на ее веках, черные губы бесчувственно улыбались.
   -На этом настоял Королевский Советник, моя дорогая. - она шевельнула кистью и черная тонкая плеть ударилась о ладонь.
   Я бессильно опустила руки. Правой ногой сминая подушку, я повернула голову к слепящему солнцу, ничего не видя за жалюзи и радуясь тому, восхищаясь безобразностью света.
   -Ложись. - она подошла ко мне и я узнала эту плеть. Еще в прежнем моем детстве она служила развлечением для моей матери со многими ее любовниками.
   Подчинившись ей, я вытянула руки вдоль тела, я смотрела на нее со все нарастающей презрительной злостью. Сняв со стального кольца на своем предплечье черный кожаный мешочек, шаман достал из него крошечный стеклянный сосуд, заполненный жидкостью, сперва показавшейся мне прозрачной и безжизненной. Но когда он поднес его к моим глазам и солнце осветило содержимое, я заметила прозрачное движение в ней, слишком резко меняющее свое направление, чтобы не быть живым.
   -Настало время изменить твои поведение, ценности и цели.
   Когда-то со мной уже совершили подобное. Для того, чтобы стать рыцарем необходимо было сделать глоток горькой мутной жидкости из инкрустированной изумрудами и рубинами золотой чащи с ножкой в виде трех прижимающихся друг к другу морских коньков. Через несколько минут после того, как ее холод растворился в моем желудке я ощутил невероятный, невыносимый подъем. Действительность неожиданно превратилась для меня в сложенную из чудес мозаику и все вместе частички ее создавали невидимый, ускользающий от зрения снотворный лик Короля, доброжелательно взирающего на меня и тем самым дарующего мне вдохновение, пригодное для любого, самого удивительного деяния и подвига. Ощущение это неизменно сохранялось во мне и величайшей печалью моей было то, что я не мог совершить ничего, что в полной мере использовало бы его, словно бы имелся во мне талант, воплотить который оказалось у меня недостаточно сил и решимости, как будто был я слабой машиной, подключенной к хранилищу энергии, достойному намного более мощного устройства. Его Величество стал для меня воплощением мудрости, я готов был исполнить любой приказ ради того, чтобы не покинуло меня ощущение близости Его, чувство, что еще немного усилия, еще чуть-чуть служения Ему и великий замысел, видение реальности, остававшееся смутным лучистым образом, почти неразличимой тенью, подвижным миражом, мимолетной галлюцинацией, откроется мне во всей пугающей безупречности своей и я познаю все, что только может быть знанием, обрету все возможности и навсегда остановлюсь, пребывая одновременно во всех возможных состояниях. Я узнал позднее, что виной тому были искусственные паразиты, содержавшиеся в том питье, пробравшиеся в мой мозг и изменившие его выделениями своими, но перемены те были столь велики, что я только улыбнулся им, понимая, что отсутствие гнева есть также следствие их.
   -Что произойдет со мной?
   -Мы не скажем тебе. - моя Золотая Мать склонилась надо мной, уперлась руками возле моих плеч. - Ты будешь подозревать все, что будет происходить в тебе, каждую мысль, желание, сновидение, порыв в том, что он исходит от твоих новых друзей, но так никогда и не узнаешь, в чем действительно виноваты они. Это заставит тебя размышлять и ускорит твое развитие.
   Я улыбнулась. Они не знали, что у меня есть простой способ борьбы с подобными мыслями. Сосредоточившись на происходящем, уверяя себя в отсутствии взаимосвязей между состояниями, я могла избавиться от подобных мыслей, уводящих в брезгливые отражения и едва ли способных обратить к смешливой мудрости.
   Приоткрыв губы, я приняла несколько несколько горьких капель и проглотила их, я закрыла глаза, прислушиваясь к своим мыслям и ощущениям, не заметив в них ничего необычного, ничего отличающегося от прежних. Возможно, воздействие было слишком тонким, должно было наступить позднее или же его не было вовсе и они лишь хотели убедить меня в том, что производят его. Намеренность, с которой было совершено все это, угрюмая точность ритуала, взрывчатая ясность манифестации восхищали меня. Они могли бы сделать все это незаметно, дать мне впитать новых паразитов во время любого завтрака. Возможно, именно это и происходило неоднократно, но в данном случае они пожелали сделать все видимым. Выпитое мной могло и не содержать никаких микроскопических существ, все могло быть безвкусной шуткой, бессмысленным издевательством, коим они решили сопроводить действо генетического шамана.
   А она осталась такой же стройной, только была теперь чуть-чуть ниже меня.
   -Ты не помнишь...-я приблизилась к ней, она с недоумением смотрела на меня, но я была всей нежностью, всей чистотой, какие только могли допустить нелетающие птицы.
   Протянув руку, я коснулась кончиками пальцев ее щеки и она вздрогнула, глаза ее закрылись и приоткрылись губы. Пошатнувшись, она выбросила руку и схватилась за стену, за один из ее черно-серых пятнистых камней, а я уже спешила к ней, я уже держала ее за тонкую горячую талию, не позволяя ей упасть.
   Ее тело под невесомой тканью, сильное и наполненное беспорядочной жизнью, почти невозможное для того, чтобы быть плотью, едва ли способное состоять из того, что напоминало бы мышцы и кость, гладкое и ловкое, не допускающее к себе ни одного бесстрастного взора, ее хрупкие руки, чья сила осталась несомненной даже тогда, когда они обвисли на моих плечах, редкие на них светлые волоски блестели беззащитным ореолом самозарождающегося бытия, ее мускулистые ноги, для которых любое бегство было всего лишь развлечением, крошечный подбородок и бесславной иронии губы над ним. Я поняла, что всегда была влюблена в нее.
   На мгновение это показалось мне омерзительным, но она была так красива, что любое отвращение, едва оказавшись возле нее, немедля спасалось бегством.
   Отступив на шаг, она отвернулась от меня, прижалась спиной к стене, опустила голову. Я подошла к ней, ободряюще и ласково улыбаясь, но она не поднимала взор и тогда я взяла ее руку, ее горячие, влажные пальцы в свои. Она дрожала, я не находила в ней той исступленной смелости, какую наблюдала ранее, но это еще больше восхищало и волновало меня. Ее волосы, длиннее которых были даже мои ногти, переливались серебряной пылью, маленькие мочки ее ушек лишены были проколов.
   Чувствуя пугающую неуверенность, понимая, что если не будет найдена мной всемогущая решимость, то никогда более подобной возможности не представится мне, я облизнула губы.
   Это было мой третий поцелуй и я нашла его великолепным. Она не шевелилась и не дышала все то время, что мои губы прижимались к ней, она ничем не выказала неудовольствия, равно как и наслаждения. Улица звенела вокруг нас несекомым треском, три черные птицы с обиженным криком пронеслись над нами, облака едва слышно искрились в шероховатой синеве.
   Сердце мое билось часто, я была недовольна собой. Мне показалось, что поцелуй не доставил ей удовольствия, слишком спокойной оставалась она. Отойдя на шаг от нее, я в нетерпении сжала свои предплечья и когда она подняла голову, когда я увидела улыбку, то поняла, что если не взаимность, то приятие испытывает она ко мне и все, что есть я представляет для нее интерес и продолжение обречено на медленно гниение в волнующемся пространстве между наших тел. Хмельной морок раскаленного дня оглушал нас, делал наши движения медлительными и слабыми. Мы щурили глаза, мы не могли посмотреть друг на друга, как будто это неожиданно стало смертоносным запретом, но при этом мы держались за руки и шли в ногу. Мы шли, переступая выпавшие из стен камни и заросшие яркой травой пустые проемы в булыжной мостовой, где ящерицы откладывали яйца, мы обходили ржавые куски неизвестных механизмов, под которыми сражались за мертвых жуков разноцветные муравьи, переступали через мертвых птиц, внутренности наполнивших червями, мы были спокойно радостными и тихо счастливыми.
   Невдалеке от места нашего первого поцелуя она оставила свой мотороллер.
   Машина эта удивила меня. В восхищении я присела, всматриваясь в сияющую сталь, наслаждаясь переливами цвета в ней, любуясь изгибами ее в плавности и равнодушном изяществе способных соперничать с самыми утонченными лепестками. На черной левой рукояти сидел красный, в серебристых точках жук, памятником незаслуженных побед сияла над ним чуть изогнутая, с шариком на конце, ручка тормоза, спицы кружили голову веселой реверберацией, фара забавлялась распутными отражениями в каждой из пластинок ее серебристой полусферы, черные шины, покрытые иероглифами и королевскими клеймами, были почти гладкими, их выцветшая чернота предостерегала, подобно тьме непроходимого из-за чудовищ коридора. Зеленоватая сталь, вобравшая множество вмятин, манила меня подобно щеке возлюбленной, мне хотелось прикоснуться к ней, провести по ее лаковой глади, ощутить все неровности и насладиться ими, как величайшими неудачами вселенной.
   Взявшись за ручки, она перебросила ногу, опустилась на сиденье, выбила подпорку. Он удерживался теперь ее сильными ногами, попеременно сгибая их, она вынуждала его покачиваться, опустив руки, глядя на меня с насмешливым ожиданием. Оглядевшись, собирая все искры пылающего дня, чтобы запомнить их и насладиться в мгновения величайшего ужаса, я забралась на обжигающее сиденье позади нее и обхватила ее тонкое твердое тело, вцепилась в ее талию, прижалась грудью к ее спине, чувствуя, как твердеют мои соски и надеясь, что она тоже ощутит это и возрадуется тому.
   Ударив ногой по педали, она завела трескучий двигатель, повернула ручки и, виляя между камней и мертвых животных, мы устремились к пустоте по улицам бесшумной лихорадки. Повернув голову налево, прижавшись щекой к ее лопатке, я видела, как проносились мимо стены, дома и деревья, падшие колонны и низвергнутые памятники. На мгновение мне показалось, что все это может быть результатом действия нового паразита и сердце мое вспыхнуло, я закрыла глаза от нестерпимого отчаяния, сильнее сцепила пальцы. Но затем движение воздуха, прыжок мотороллера и моя неловкость пришли в согласие и футболка ее выскользнула из-под моих рук, я почувствовала, как вздрогнул, напрягся ее оказавшийся под ними горячий живот. Эта случайная ласка вернула меня и напугала ее. Она прибавила скорости, а я убедила себя в том, что даже если и под влиянием паразитов совершаю я поступки, приводящие к подобному наслаждению, это должно быть всего лишь приятно и не следует мне думать ни о чем другом. Улыбнувшись, поддавшись слабости, признавая свое поражение перед микроскопическими существами, восторгаясь равноценностью возможностей, я крепче сомкнула веки Я не могла сопротивляться всему, во всем подозревая влияние паразитов. Возможно, так оно и было и все они, искусственные или естественные, выведенные, созданные, возникшие по вине необходимости и биологически обусловленных причин специально для того, чтобы направить наши мысли и поступки в определенном направлении, изменять их в угоду неизвестной цели, совместно управляли мной, ведя внутри меня нескончаемую войну за то, чтобы я поступала так, как угодно одной из разновидности, а не другой. Я легко могла представить их, сцепившихся в глубине моего тела, кровеносных сосудах и мышцах, впивающихся друг в друга острыми зубами, разрывающими чужие мембраны, устраняющими еще один вариант воли. Те странные резкие боли, изредка возникавшие во мне вполне могли означать лишь еще одно власоглавое поражение, еще одну недостойную победу, еще одну перемену настроения, отказ от старых беспокойных мечтаний в угоду новых, поворот в другую сторону, близость с тем, о ком никогда не думала с таким отношением, решение о расчленяющем убийстве или откровенном равнодушии. Я могла только выбирать, создавать видимость осознанного, осмысленного выбора, продолжая уверять прочих, избежавших паразитарных откровений, что мысли принадлежат мне, созданы мной, управляемы мной. Мне было забавно смотреть на них, видеть явные признаки действия некоторых известных паразитов и слышать слова о том, что эти великолепные носители являют собой существа исключительного разума и непреклонной воли. Я выбирала удовольствие и красоту, полагая их более свободными или, во всяком случае, более съедобными.
   Она остановила мотороллер и я открыла глаза. Еще мгновение двигатель продолжал работать, а затем она заглушила его, издавшего при этом надсадный хрип. Нехотя, повинуясь ритуальному долгу, я расцепила руки и поднялась.
   Я не знала этого района города, мне казалось, что я никогда и не бывала здесь. Башни из черного камня поднимались над нами, некоторые все еще остроконечные, другие же обрубившие себя. Зловещие фигуры, украшавшие их, восторженные в своей алмазной похоти, нависали над нами, потрясая гневливыми фаллосами, оскалив сломанные клыки на коротких мордах, раскинув оскопленные крылья, обвивая вокруг ног и водосточных ржавых труб купированные временем хвосты. Они выли, совокуплялись с себе подобными и людьми всех полов и возрастов, они угрожали мечами и дальнобойным оружием, они склоняли потрескавшиеся колени в бесчестных молитвах, они казались мне возможными врагами, несмотря на то, что я никогда не видела подобных им ни в этом городе, ни где бы то ни было еще.
   Улыбаясь, аккуратно и точно, как будто это была последняя улыбка в ее обойме, которой она могла бы поразить меня, моя возлюбленная потянула меня к воротам из мятого черного металла.
   Это странное чувство, позволяющее мне считать себя, называть себя влюбленной, никогда ранее не было испытано мной и возникло неожиданно и только для того, чтобы вызвать у меня сомнения в собственных сознательности и разумности. Стараясь не поддаваться нейрогормональной регуляции, прилагая все мыслимые усилия к анализу происходящего, попыткам обнаружить в нем выгоду и расчет, я наталкивалась на непреодолимое сопротивление. Подобно девственной плеве, оно не допускало меня в те пространства, где я смогла бы освободиться от гнетущего неясного томления, определение которому я подобрала с такой ужасающей легкостью. Все было слишком просто, объяснение тому, почему раньше я не испытывала этой тягостной легкости заключалось в том, что прежде я была мужчиной.
   Россказни о всепричастности всегда казались мне вялой, граничащей с бредом наивностью. В бытность свою мужчиной я знала цветочную страсть и железную похоть, я злилась на прекрасных женщин и ненавидела привлекательных мужчин, но овладевшее мной отвратительное чувство, всепоглощающее и требовательное, было незнакомо мне. Быть может, некоторые паразиты могут выжить только в женском теле, приспособленные к особенностям его биохимии.
   Успокаивая себя тем, что нет ни одного мгновения в существовании, лишенного какого-либо воздействия, я последовала за ней, протиснувшись между едва разошедшимися раскаленными створками, слегка оцарапав при этом левую руку. В пустом пространстве старые хранились машины. Те из них, что должны были ездить, лишились колес, винтокрылые потеряли лопасти, реактивные лишились турбин, другим удалось сохранить только свой остов, в черных переплетениях которого таились серебристые баки, черные коробки с проводами, белые сферы со множеством предостерегающих на них надписей. Зеленые, черные, серебристые, белые, эти несчастные машины покоились на желтоватых плитах, между которыми красная пробивалась трава. Ступив в эту страстную тишину, полную воспоминаний о древних битвах, поражениях столь прекрасных, что многие вдохновлялись ими, чтобы пойти в солдаты, я шла за возлюбленной, глядя на эти машины, их опустошенные приборные панели, разорванные, трепещущие от малейшего движения воздуха высохшие мембраны, распоротые кожаные внутренности, открытые черные резервуары, куда залиты должны были быть жидкие пилоты, состоящие из миллиардов микроскопических существ, являющих собой коллективный непогрешимый разум и ожидания мои ничего хорошего не обещали мне. Место это казалось пугающим, неодолимая угроза должна была поджидать нас здесь и едва ли могли с ней справиться короткий клинок и мои помнившие сотни боевых движений руки.
   Мы вошли в здание из того же мрачного камня, служившее основанием для трех башен и мозаичные стены встретили нас ярким калейдоскопом пылающих жертвоприношений, сценами нарушающих магнитные поля сражений и неистовых празднеств, сопровождавшихся отсеченными гениталиями и вырванными из совокупляющихся тел сердцами. Светильниками здесь были странные плоские диски в потолке, излучение чье казалось удивительно приятным, но чуть дальше я увидела один из них, вывалившийся из потолка с тонкой черной трубкой, присосавшейся к нему и поняла, что они всего лишь передавали пойманный где-то на башне солнечный свет.
   Мы прошли мимо высоких дверей лифта, плотно прижавшихся друг к другу, как будто эта близость могла спасти их, мы спустились вниз по узкой черной лестнице, следуя за красной полосой на стене, мы вошли в пыльную комнату, где только один сохранился в дальнем правом углу светильник. Заваленная старой мебелью, взгромоздившимися друг на друга столами и стульями, корпусами от приборов с круглыми и квадратными дырами на тех местах, где были когда-то экраны, посреди себя она хранила маленький круглый люк, крышка которого, несмотря на огромную толщину, оказалась поразительно легкой. Откинув ее, мы спустились по лестнице из стальных скоб и оказались в пустом помещении, где были только темнота и пыль такая густая, что я чихнула сразу же, как только ноги мои коснулись пола. Спутница моя усмехнулась, я услышала робкий свист стали и яркий луч фонарика, скрытого в рукояти ее кинжала ослепил меня.
   Вдвоем мы с трудом сдвинули невысокую дверь, обнаружив за ней длинный коридор, тускло освещенный скрытыми в стенах маленькими зелеными полусферами. Всматриваясь в мозаику, лишенную многих частичек своих, выпавших на пол и трещащих под ногами, я видел картины искушающего величия. Странные существа с приплюснутыми белыми головами стояли над операционными столами, вскрывая человеческие тела, они же маршировали с оружием, состоящим из сочетающихся под нелепыми углами дисков, сидели за длинными столом перед нагромождением книг. Я никогда не видела таких существ и даже их изображений, несмотря на то, что в своем первом детстве, как думалось мне, обошла весь этот город и открыла все тайны его. То могла быть древняя цивилизация, забытая ныне Королевством или же существовавшая исключительно на теле Мубразара, о которой стало известно только в последние годы. Неожиданно проявившаяся, ибо некие состояния и условия позволили ей то, существовавшая ранее в положении ненавидимой невидимости и теперь вновь открывшаяся желающим изучить ее, что и было наивысшим ее наслаждением. Я рассматривала тонкие руки неведомых существ, всматривалась в их сосредоточенные, напряженные, одухотворенные лица. Всецело поглощенные любым своим занятием, они получали от каждого из них равное удовольствие, в чем я могла позавидовать им. Я присела, чтобы рассмотреть зеленых животных, что шли возле ног солдат, саблезубых тварей с широкими грудными клетками, но возлюбленная моя прикоснулась к моему плечу в нетерпении и махнула рукой в даль коридора. Я кивнула и выпрямилась, я последовала за ней мимо пустых и темных дверных проемов в просторный зал, где ровными рядами высились на тонких, кажущихся хрупкими кружевных подпорках черные кубы. Разрисованные красными, золотистыми, серебряными губами, ящерицами, гусеницами, стрекозами, расписанные трафаретными иероглифами и предупредительными знаками, они сохранили их яркость, не позволяя понять, как много времени прошло с тех пор, как пребывали они в действии. У меня не могло быть сомнений в их машинной сути. Провода и трубы тянулись к ним из пола, эфирные приемники блестели на боках костяной сталью и я понимала, что уже видела подобное, но не могла вспомнить, когда, не могла вытянуть из себя знание о том, чем являлось окружавшее меня.
   -Ты узнаешь? - спросила она, когда я прикоснулась кончиками пальцев к холодной грани одного из кубов.
   Я почти вспомнила, воспоминание кружилось возле самых глаз, поблескивая лазурной чешуей, но, послав воздушный поцелуй, ускользнуло и растаяло будоражащим блеском.
   Она выкрутила лампу из рукояти клинка и теперь только зеленое свечение позволяло нам видеть друг друга. Выбив красноватый сгусток батареи, она выдвинула панель из-под куба и скормила ей аккумулятор. Его хватило лишь на краткое мгновение, нижняя правая четверть грани осветилась прорвавшимся сквозь белесый хаос изображением состоящего из нескольких долей головного мозга, лишь наличием извилин схожего с человеческим.
   В этой новой, изувеченной отблесками недавнего прозрения тишине, она подошла ко мне и положила руки на мои плечи, сцепила их на моей шее.
   -Теперь это принадлежит и тебе...-прошептала она, отвернувшись от меня. Перемены, произошедшие в ней поражали меня. Уверенность ее, иногда казавшаяся безрассудной, беспечная смелость, небрежная ловкость, исчезли, оставив после себя хрупкость подвижного, способного быть опасным тела, робость пытливого ума, стеснительность страстного взгляда, застенчивость пылающих губ. Быть может, все имевшееся в ней ранее вытекло с менструальной кровью, но подобное объяснение казалось мне слишком простым и неприятным.
   Обратный путь мы совершали в глупой темноте, спотыкаясь и запинаясь о разбросанный на полу мусор. Я поскользнулась на осколках мозаики, поцарапала правую ногу о торчавший из стены железный штырь.
   Мы выбрались обратно к ненавидящему нас солнцу, отряхиваясь и посмеиваясь, предчувствуя все чудеса грядущего дня в их нескончаемой звонкой череде.
   Она схватила меня за руку и я посмотрела в ту сторону, куда был направлен ее испуганный взор.
   Огромный зверь бродил между увядших машин, опустив голову, принюхиваясь, размахивая пластинчатым хвостом. Тревожные и резкие движения его выдавали не столько голод, сколько страх и это удивило меня, не понимавшую, чего может опасаться это животное, красноватая темная кожа которого, расплывчато-черными подернувшаяся пятнами, скрывала под собой могучие мышцы несравненного хищника, чьим черным когтям любая поддастся жертва, чьи сильные лапы каждого настигнут и разорвут врага, а красные клыки различий не увидят между сознанием и плотью. Витые золотистые рога электрическими шипели искрами, фасеточные глаза разбивали свет на фиолетовые искры.
   Встретить его здесь было удивительно. Средой обитания онирофагов были леса сновидений, коих на Мубразаре не имелось. Я помнила, как возле Обители Братства мы охотились на этих восхитительных тварей во имя Короля, ведь извлекаемое из их мозга вещество служило галлюциногеном для Его Величества. Известный факт, до сих пор вызывавший множество споров на бестиологических факультетах. Возможность извлечь галлюциноген из того, что само по себе является продуктом галлюцинации казалась им сомнительной. Будучи недоверчивыми по природе своей, ученые те мужи не знали о Короле того, что было известно мне и находили некоторый парадокс в существовании и назначении онирофагов. Им следовало бы поучаствовать в охоте, но никто из них не вернулся бы с нее, ведь даже братья мои иногда исчезали во время облав и если много позднее удавалось найти их живыми, то, сломленные действительностью вне иллюзии или образа, уже ничем не напоминали себя прежних и, как правило, вскоре кончали с собой. Но мы видели в том справедливость, ибо только галлюцинацией может быть для одного из нас принадлежащее другому переживание.
   Ее короткий кинжал ничем не мог помочь нам. Дом моей матери немало хранил оружия, но я никогда не брала его с собой, выходя за ворота. В моей игре ему не было места и даже встретившись с опасностью, я никогда не сожалела о том.
   Не двигаясь, задержав дыхание, мы смотрели на порывистого хищника, фыркающего, поводящего мордой из стороны в сторону. Он был молод, влечения его должны быть просты и я задумалась, сумеет ли он обнаружить среди будущих моих сновидений моих те, которые могли бы привлечь или отвратить его. Все, что я знала о онирофагах было получено из книги об их повадках и предпочтительных способах охоты на этих задумчивых тварей. У братьев моих имелись тома с исследованиями известных бестиологов, уверявших, что в разном возрасте онирофаги разного пола предпочитают специфические сновидения и теперь я укоряла себя в том, что не обращала внимания на те работы. Хищник знает и чувствует о жертве больше, чем может она сама, ни одному из сновидений, которые я могла бы забыть не скрыться от его чутких волосатых ноздрей. Он найдет их в самых темных зарослях мечтаний, его рваные острые уши услышат их дыхание под покрывалом фантазий, он выследит их в лабиринтах страданий и вонзит в них гниющие свои клыки и я никогда не узнаю, что именно привлекло его. Быть может, это будет то мгновение, когда я убивал семилетнюю ведьму или же утро, когда мы с братьями случайно встретили в лесу разведывательную группу инопланетян.
   Приподняв голову, зверь втянул воздух и повернул голову к нам. Больше не было сомнения в том, что он почуял нас и наметил в качестве пищи.
   Страх сотряс мое тело. Я вообразил свое будущее лишенным сновидений и ничего ужаснее не смог бы вообразить и самый изощренный кошмар. Существование плоское и безнадежно монотонное, которое немыслимо было и пытаться вообразить в любом состоянии Королевства, будучи окруженным галлюцинациями Его Величества и порождениями их.
   Громкий вопль вынудил хищника подпрыгнуть и развернуться.
   Высокий молодой мужчина стоял возле ворот, в каждой своей руке сжимая рукоять короткого изогнутого меча. Светлые волосы, косой челкой закрывавшие низкий лоб, узкое лицо, изувеченное недугом перворожденной злобы, ничуть не утратившим силы за многие годы, мускулистое тело, покрытое шрамами, все в нем показалось мне привлекательным и когда я опознала в нем того, кто был первым, поцеловавшим меня, чувство это, воспаленное памятью о неловком и незавершенном насилии, стало лишь более приятным ввиду некоей извращенной изысканности своей.
   Должно быть, он следовал за ними или за моей возлюбленной, он мог всегда следовать за нею, оберегая свою сестру, желая сохранить ее для себя.
   Онирофаг набросился на него, двумя прыжками оказался рядом с ним, взмахнул передними лапами, выпустив золотистые когти. Ловко отпрыгнув в сторону, являя движения, достойные умелого воина и опытного охотника, он оказался возле левого бока зверя, взмахнул мечами, но и хищник был быстрым, полным удачных предчувствий и искрометных инстинктов. Друг напротив друга замерли они. Один из клинков его едва не касался древних плит, другой высоко был поднят и направил острие свое на противника. Зеленоватая тусклая их сталь была приятна глазу, едва заметно переливалась, как перо живородящей птицы, в ней чудилось беспорядочное движение, волнующие смертоносные глубины и я заподозрила, что яд или какого-либо происхождения микроорганизмы покрывали лезвия, сам материал которых едва ли был столь прост как слои закаленного железа.
   Схватив меня за руку, она быстро, но удерживаясь от бега метнулась вдоль стен, за спиной того, кого я продолжала считать ее братом, неподвижного и тяжело дышащего. Я с восхищением смотрела на него и она заметила то, дернула меня, упрекнула полным ревнивой злости взглядом.
   Мы вырвались за черные ворота и здесь она успокоилась, как будто наивность ее позволяла верить, что онирофаг не сможет взобраться на стену и перепрыгнуть через нее. Не было слышно звуков сражения, все было привычной солнечной тишиной и я усомнилась в том, что увиденное мной существовало в действительности. Быть может, хищник все же одержал верх и оставил нас в живых, поглотив только воспоминания о том, что последовало после того, как мы выбежали за ворота. Я не наблюдала разрывов в последовательности событий, но онирофаги были известны изобретательностью, только в случае противостояния открытого и непреклонного они позволяли себе такие непростительные грубости, как полное поглощение сновидений, оставляя нескольких для того, чтобы размножились они во имя грядущего пира.
   Если верить рассказам наставников моих, старые самки обладали способностью создавать конфабуляции, что делало их самих более ценной добычей. Я до сих пор помнила, в какой именно части их мозга хранились украденные сновидения. Используя дальнобойное оружие, мы никогда не стреляли онирофагу в голову. Лучше всего было перебить шею в основании позвоночника, что вынуждало нас использовать арбалеты и копья. Соскочив с коня я бросался к хрипящему хищнику, а слуга уже был рядом, держа красную, в золотых русалках, емкость с замораживающим веществом и стальные шипы блестели на его черных перчатках. В удачные дни число убитых хищников приближалось к сотне и это только в нашей Обители, подобных которой во всем Королевстве имелись многие тысячи.
   Только увидев мотороллер она замедлила бег. Подойдя к нему, она отпустила мою руку, встала рядом с ним, посмотрела, недовольно вздохнув, легонько пнула его.
   -Я мечтаю о другом.
   -О чем? - чужие мечтания всегда казались мне запредельно недостижимыми, червями, поедающими труп разочарованного сознания. И в то же время я не могла отказать себе в том, чтобы узнать о них любую, пусть даже малейшую подробность, ибо подобна она была одному случайному взгляду на наготу замочной скважины, непристойный выкидыш потрескавшейся стены, подкосившуюся ножку стула, на который надлежит подняться, чтобы взглянуть в маленькое окошечко ванной комнаты, разрушающую самый благонравный, в течении многих лет тщательно оберегаемый образ. Мечтания, эти неудачливые коммивояжеры страданий, достаточно красноречивые, чтобы все же продавать иногда свой востребованный только в мгновения благополучия товар, всегда кружились вокруг меня, но у меня не было для них ни одной монетки. Я все проигрывала в глупых аттракционах, рассчитанных на удачу.
   Она прошептала мне о своем странном желании и я улыбнулась. Должно быть, она знала кое-что о моей матери и гостях ее дома.
   -Хорошо. - я провела ладонью по ее колючим волосам. - Но тогда и ты подаришь мне что-нибудь.
   Глаза ее сияли и она кивнула, готовая на любые преступления.
   -Ты все еще девственна?
   Она вздрогнула и отвернулась от меня, подошла к мотороллеру, вонзила кончики ногтей в его кожаное сиденье.
   -Я обещала другому.
   Было так легко догадаться, кому. Я могла бы возненавидеть его, несмотря на то, что он виделся мне вторым, кого я могла разлюбить, но мысль о том, что соперником моим становится приятный мне самой мужчина лишь придала мне уверенности и сил.
   -Все мы иногда нарушаем обещания. - чужая истина, выглядевшая дешевой ржавой мудростью, была ложью в моих устах. Я не верила ей, я знала, что имеются существа, для которых гибельно презрение к слову.
   -Ты...и правда сможешь..?
   -Завтра. - то, о чем она просила не составляло для меня никакого труда. Она полагала, что за этим маленьким воровством последует наказание, она не могла увидеть во всем этом мягкотелой игры.
   -Я...подумаю...-мне было достаточно этого, ведь то, о чем я просила было всего лишь прочитанной у похотливых поэтов прихотью.
   На следующий день я ждала ее, забавляясь с маленькими черными жуками. Бескрылые, очаровавшие меня серебристыми узорами, они развлекали меня битвами и совокуплениями. Понаблюдав за ними, научившись различать самок от самцов по отсутствию у последних острых наростов по бокам туловища, я стала их кровожадной богиней. Я собрала всех жуков вокруг себя в провалах между булыжниками и прикрыла их кусками старой афиши, прижав рассыпающуюся бумагу маленькими камнями. Разделив их по признаку пола, я брала двоих самцов и заставляла их сражаться в округлой выбоине, после чего позволяла победителю спариться. Меня не беспокоило количество побед или определение самого сильного из жуков. Я заставляла одного и того же биться много раз подряд, до тех пор, пока его, израненного, не одолевал очередной противник. Я вынуждала самку спариваться снова и снова, я отрывала лапки строптивицам и улыбалась тому, с каким усердием забираются на ее искалеченное тело молчаливые воины.
   Услышав звук мотороллера, я улыбнулась, но не позволила себе отвлечься от очередного боя, наблюдая в то же время и за особо неистовым спариванием, в течение которого самка уже потеряла две лапки и один усик.
   Остановившись передо мной, так, что я видела и колеса ее машины и черную подпорку и белые сандалии, она замерла и я знала, что она смотрит на мое правое запястье, где покачивалось столь желанное ею.
   Ее волосы были теперь такими же длинными, как мои, инсектицидная улыбка извивалась на ее губах, она желала подарок не меньше, чем я желала ее.
   Я протянула ей маленькую красную ампулу с черными на ней иероглифами и она приняла ее, она спрятала ее в кожаном черном мешочке, тонкий шнурок которого ласкал ее шею.
   -Только не забудь кормить их раз в год. - я уже садилась позади нее на сиденье мотороллера.
   -И я никогда не забеременею?
   -Никогда. - улыбнулась и я, положив голову на ее твердое левое плечо.
   В своем женском обличье я впервые покинула город. Мы выехали за его разрушенные, развалившиеся стены, выбрались на старую Лорфианскую дорогу, продолжавшуюся, как утверждалось, от одного края Мубразара до другого. Ни одна карта, конечно же, не могла подтвердить того, как и никто из старожилов, но нам нравилась мысль о том, что, если ехать достаточно долго, то можно достичь края нашего великолепного чудовища. Никто из нас никогда не видел этого. Здесь подобное казалось глупостью, мы были всего лишь еще одной частью Королевства и горизонт закрывали лес и горы, гибнущие стены и пустые дома, бессмертные поцелуи и тоскливые страхи.
   Я не знала, куда мы едем. Мне было достаточно того, что я прижималась к спине своей возлюбленной под солнцем бродячих скопцов и, глядя вниз, видела, как несется под моими ногами, почти касаясь сандалий, черная дорога.
   Когда мы остановились, темные, с зеленоватыми прожилками скалы окружали нас. Оставив мотороллер лежащим на дороге, мы углубились в проход между каменными стенами и вскоре оказались перед входом в пещеру. Ее темнота, подсвеченная мерцающими розовыми мхами показалась мне странно знакомой, а когда мы чуть углубились и, нагнувшись, пробрались в боковой проход, то в воздухе появился запах сладковатой гари, от которого зачесался язык и заныли десны. Тогда я и поняла, где мы находились и удивилась тому, что возлюбленная моя знала столь удивительные места.
   Теперь я шла осторожнее, стараясь смотреть под ноги, а она светила перед собой маленьким фонариком и вскоре мы натолкнулись на старые, но сохранившие блеск и не тронутые ржавчиной рельсы из белесой стали и еще через сотню шагов путь нам преградила огромная вагонетка. На ее пожелтевшем боку я рассмотрела эмблему Королевских Рудокопов - двуглавого крота-гермафродита. Когда-то здесь добывали галлюциноген для Его Величества и вагонетки эти полны были животворной руды. История могла измениться тысячи раз. Возможно, когда-то месторождения истощились, а затем Мубразар ушел слишком далеко и стало невыгодно торговать, после чего обвалы один за другим убили всех лучших жильщиков и это сочли дурным предзнаменованием. Я не знала ничего об этом. Мы целовались в свете фонарика, вдыхая древнюю пыль, внимая падающим с высокого свода каплям.
   Мы вернулись в город и направились в ту его часть, где жили самые многочисленные семьи лемуров и куда по причине этой мы редко решались заходить. Сверх меры похотливые, эти существа считали любое насилие допустимым при успокоении желаний своих, в сезон спаривания небесных стержней полагая все живое пригодным для совокупления. Я видела, как они спаривались с деревьями и не предназначенными для того механизмами, осаждали статуи и ласкали камни. К счастью, в районе, где мы жили было установлено достаточно ловушек и отпугивающих устройств, чтобы мы чувствовали себя в безопасности от вожделения наших предков.
   Мотороллер проносился мимо них, удивленно провожающих его взглядом и от понимая беззащитности своей только еще большее испытывала я возбуждение.
   Она привела меня в маленький одноэтажный дом, одна из дверей которого была новой и тяжелой, со множеством хитроумных замков, вонзавших свои стальные стержни глубоко в стены. Закрытые железными листами окна, вентиляция, включившаяся, как только моя возлюбленная коснулась кнопки на темно-зеленой, недавно покрашенной стене и широкая кровать со старым на ней матрасом. Из покосившейся тумбочки, стоявшей в углу, она достала черный фаллоимитатор, укрепившийся на окруженной заклепками коже, звеневший стальными застежками тонких ремней. Перед тем, как закрылась дверца тумбочки я успела заметить в ней фотографию улыбающейся толстухи. От ревности пальцы мои сжались, едва не превратившись в кулаки.
   Стянув через голову белую, в зеленых полосах майку, она повесила ее на деревянное изголовье кровати и, оставшись только в коротких черных шортах, села на матрас. Ее груди были меньше моих, вся она была загорелой и трепетно-печальной. Она не желала меня и того, что я намеревалась совершить, но позволяла мне то и от понимания этого странного преодоления я вся дрожала, руки мои тряслись, когда я сдирала с себя блузку и шорты.
   Она лежала передо мной, раскинув ноги, прикусив правый указательный палец, глядя на потолок, безвольная и покорная. А я чувствовала себя жестокой и вероломной, ничто не могло отвратить меня и ревность, с каждой секундой становившаяся все более злобной, только придавала сил.
   Кожаные ремни обняли мои бедра. Я улыбалась, затягивая и застегивая их, я провела рукой по длинному и толстому, упругому, покрытому выступами вен черному члену, коснулась его угрожающе массивной головки с темным углублением и парой царапин на ней. Встав на кровати и покачиваясь, приплясывая от злорадного восторга, я растирала по нему липкую, вязкую смазку, выдавливая ее из прозрачного пластикового флакона, я улыбалась и не чувствовала себя способной к мечтанию.
   Все произошло быстро и легко. Я опустилась на колени и приблизила головку члена к губкам ее влагалища и когда они оказались раздвинуты ею, возлюбленная моя глубоко вдохнула со стоном, предвкушающим грядущую боль. Осторожно и медленно я двинула его вперед, облизывая губы, прикусывая кончик языка и когда он натолкнулся на преграду, ощутила радость, какую, должно быть, не знает и самый счастливый старатель, обнаруживший в своих ванадиевых сетях окаменевшего апатофила. Я двинулась раз и другой, напирая со все большей силой и возлюбленная моя застонала, прикусила палец и закрыла глаза. На третий раз ее невинность исчезла. Я совершила еще несколько движений, но теперь они уже были неинтересны мне. Слегка разочарованная тем, что не смогу снова лишить ее девственности, я извлекла из нее член и протерла его рукой. Крови почти не было или же вся она осталась внутри.
   Она помогла мне расстегнуть ремни и стянуть с себя кожаные петли, она аккуратно убрала их обратно и закрыла дверцу тумбочки. Одевшись, мы еще раз, быстро и легко, улыбаясь и смеясь, поцеловались, как две притворяющиеся простушки и она заперла за собой все замки двери. Теперь толстуха могла наслаждаться ею. Сердце мое было разбито, любовь моя была предана, оставшись безответной и я решила посвятить себя всю тренировкам, стараясь забыться в изнуряющих упражнениях.
   Я была вынуждена признать, что они обучают меня тому, чего я не знала раньше. Некоторые приемы и техники были незнакомы мне. Иногда Страж определяла их как те, которым обучали ее саму, происхождение других оставалось для меня неизвестным. Королевство населяли миллионы народов, каждый из них рано или поздно обретал врагов и был вынужден изобретать способы противостояния им. В скрытом под землей тренировочном зале, где всегда было немного прохладно, я обнажалась и, зачерпнув из золотой чаши янтарное масло, растирала его по всему своему телу. Содержавшая искусственные микроорганизмы, жидкость та должна была предотвратить повреждения кожи, не допустить шрамов, разрушивших бы мою красоту. Теплая, сладким ароматом расширяющая ноздри, она растекалась по моему телу, она могла подниматься по нему, противодействуя силе тяжести, она покрывала меня ровным слоем, оставляя нетронутыми только ступни и кисти, не поднимаясь выше подбородка. Рассмотрев под микроскопом ее содержимое, я убедилась в том, что было оно устаревшим, далеким от того, чем оснащали братьев моих королевские колдуны, достаточным только для моих тренировок.
   Словно насмехаясь надо мной, они придали моему учебному мечу форму Магрибаля, но был всего лишь кусок органического материала, великолепно сбалансированный и способный причинить вред незащищенной плоти, но не более того. Он не содержал в себе резервуаров или батарей, не был пригоден для сражений против существ нематериальных или чудовищ и я предпочитала считать его изящной игрушкой.
   Нередко я увлекалась маслянистой лаской. Собственное тело впервые было приятно мне. Опасаясь называть кого-либо красивым, я считала себя привлекательной и этого было для меня достаточно. Растирая по своей гладкой коже защитный состав, проводя по упругим грудям, с трудом помещавшимся в моей ладони, задевая пальцами аметистовые соски, чувствуя, как подвижная влага прикрывает лобок
   Подняв меч с пола, я провернула его в руке, заставляя воздух гудеть. Взмах моего драгоценного клинка когда-то оставлял в небе радуги, принуждал оказавшихся поблизости светловолосых мальчиков в возрасте от двенадцати до пятнадцати лет к семяизвержению. Я ощущала себя низвергнутой, лишенной былого могущества. Мне оставалось только обрести новое.
   Каждый день я проводила здесь несколько часов. Белые колонны, полускрытые в черных стенах, яркие лампы, стерильная пустота этого места были приятны мне. Едва слышное гудение вентиляции стало привычным, а сопровождением моих занятий нередко являлись лекции в самых различных областях знания, читаемые ласковым и нежным, вкрадчивым и томным молодым женским голосом. Но чаще всего сама Страж, направлявшая мои упражнения, вела разговор со мной, с легкостью отражая все удары и выпады мои.
   Глядя на то, как я умасляю себя, она неизменно возбуждалась. Если она была обнаженной, это доставляло мне больше удовольствия. Я видела тогда, как медленно напрягается и увеличивается в размерах ее член, как паразитными лианами набухают темные на нем вены, распухает воспаленная головка. Я вспоминала себя мужчиной, которому всегда было приятно видеть предающихся самоудовлетворению девушек, я развлекала себя тем, что дразнила ее.
   -Что есть ты? - она была в это время за моей спиной, совершая очередной обход зала.
   Я посмотрела на нее поверх левого плеча, приподняв бровь, подозревая в том вопросе насмешку, но она пристально смотрела на меня, ожидая ответа.
   -Сознание.
   -Если забыть о том, что у нас не имеется его четкого определения, то ты должна помнить о том, что не может существовать нечто, не имеющее истоков. Я уверяю тебя, что сознания не существует уже только потому, что мы не можем выделить его ядро, его составляющие, его расположение. Мы подозреваем, что оно располагается в головном мозге, но когда мы распределили его части между теми, что ответственным за память, движение, зрение и слух, для сознания не осталось места. Мы не смогли найти его в нейронах, молекулах, атомах и кварках. Мы не смогли определить его как поле. Мы выяснили, что может существовать без внешних проявлений себя. Мы увидели, что происходит с мозгом при мыслительных процессах и все сложилось в систему биохимических и электрических взаимосвязей. Если твое сознание-всего лишь химическая реакция или электрический импульс, тогда что есть ты сама? Отними я у тебя незначительную часть мозга, подвергни я тебя легкому химическому воздействию - и твое сознание изменится. Ты сочтешь себя мужчиной, ты будешь называть себя другим именем, твои цели и намерения, твои ценности и желания изменятся и ты будешь считать это проявлением своей собственной воли, действием осознанным и разумным. Весьма самонадеянно со стороны кого бы то ни было называть себя существом сознательным, обладающим сознанием.
   -Даже для Короля?
   -Это всегда заблуждение. Бесчисленные влияния, оказываемые на тебя окружающим, неисчислимые внутренние и внешние процессы, устраняют любую возможность воли, а вместе с тем и непосредственно связанное с ней сознание. Никто из нас не может сказать, почему он совершает какой-либо поступок, принимает какое-либо решение. Ты полагаешь себя виновной в своем великодушном поступке, прекрасном самопожертвовании во имя другого, но в действительности это всего лишь червь испражнился в твоем мозгу. Ты будешь укорять себя в странном предательстве, импульсивном убийстве, но виной тому будет лишь изменение магнитного поля в том месте, где ты оказалась. Ты - это плохо предсказуемый и неконтролируемый хаос химических реакций и электрических импульсов и ничто иное. Не позволяй себе надеяться на то, что ты есть большее. Не допускай подобной наивности. Прими, что каждый твой поступок, каждое движение и слово определены невероятной сложности системой взаимосвязей, составляющих воедино то, что производит эффект сознания. Я могла бы назвать сознательным того, кто способен влиять на собственные биохимические и электрические процессы, на все одновременно, но в этом случае он будет подобен машине, созданной для самоуничтожения. Если мы признаем его сознательным изначально, тогда любые изменения, которым он сам подвергнет себя, приведут к тем же результатам, что и воздействие вируса, колония паразитов, вживленные электроды, направленное излучение или умелое проклятье. Сознание, которое мы ищем, должно быть незыблемо, неуязвимо для каких-либо влияний, но тогда, став неподвижным, оно не сможет выполнять свои функции. Мы не можем утверждать, что сознание в его настоящем виде может вообще быть возможно без тех воздействий, которые мы считаем нарушающими его работу.
   -Я нахожу эти речи предательскими.
   -Я знаю о мятеже, единственным требованием участников которого было открытие природы сознания. Они полагали, что Его Величество знает все об этом. Жестокость, с которой тот бунт был подавлен восхищает меня до сих пор.
   Ее слова, опасно приближавшиеся к противоречию с речами Короля, близкие к тому, чтобы усомниться в Нем, казались мне прекрасными в своей безрассудной дерзости.
   -Мы не должны знать?
   -Полагаю, что он не знает и сам.
   Я развернулась к ней, сильнее сжала рукоять. Заметив это, она усмехнулась, но ничуть не изменила своей расслабленной позы.
   -Я надеюсь, ты не настолько самонадеянна, чтобы считать хоть что-либо в своей жизни, хоть одно свое действие сознательным. Это невозможно до тех пор, пока ты не знаешь действительных, истинных причин за пределами поисков выгоды или удовольствия. Имеются тонкие процессы в материи, настолько малозаметные, что некоторые склонны считать их не относящимися ни к ней самой, ни к какой-либо энергии, а другие и вовсе полагают их несуществующими. Но они ответственны за твои мысли, пусть ты не можешь ни ощутить, ни понять их. Ты можешь считать себя мыслящей, поскольку процесс мышления присутствует у всех животных с высокоорганизованной нервной системой, но не позволяй себе глупости называть себя сознательной. Ты можешь только признать, что находишься в неостановимом потоке, не имеющим берегов и, исходя из своих ощущений, прийти к выводу об особенностях его течений. Ты можешь даже немного влиять на направление их движения, обучить их нескольким забавным трюкам, составить их жизнеописание так, что это будет интересно слышать, вскрыть их, изучить их внутреннее строение, но ты никогда и никак не сможешь повлиять на них, не узнаешь, почему они изгибают тела и превращаются в магнитные волны. Все причины, которые ты увидишь, будут лишь твоими домыслами, истина будет навсегда скрыта от тебя в процессах о которых ты, вероятнее всего, никогда не сможешь узнать. Сам же поток скрыт от тебя. Ты не видишь берегов и дна, он чист, в нем нет поворотов и порогов, ты никак не можешь ощутить его скорость и движение. Ты никогда не вспомнишь его истоков и не узнаешь его завершения.
   Моя рука опустилась. Состояние, которое она явила мне представлялось безысходным и полным холодного отчаяния.
   -В этом случае мое положение как безутешного пловца не дает мне права действовать.
   Она кивнула.
   -Кем же является наш Король?
   -Я полагаю, что он является единственным смирившимся наблюдателем, полностью признавшим невозможность сознательного действия и наличие вселенной лишь как чрезмерно усложненной, подробной и устойчивой галлюцинации, в которой, несмотря на все ее попытки выглядеть иначе, имеется сложнейшая, связанная с цикличностью и непрерывным разветвлением структура. Это и дало ему ту власть, которая породила нас всех.
   - Если он не получает от этого удовольствия, то мы пребываем в весьма отвратительном состоянии...- печаль от мысли об этом сделала меня слабой. -Это объясняет многое из того, что мне неприятно...
   В это мгновение, выбросив правую ногу, она ударила по моим щиколоткам и я упала, успев все же выставить руки, ударившись локтями и левым бедром. Я удержала меч, но, подскочив ко мне, Страж выбила его из моей руки, пальцы ее сжали мою шею, лишая меня дыхания, всем своим телом она навалилась на меня, сидя на моих ногах, сжимая между коленями мои бедра. Сама она при этом являла собой такую радостную ненависть, что я ощутила страх. Я попыталась ударить ее, но второй рукой она с легкостью перехватила обе мои, на мгновение избавила меня от удушья, чтобы поднять их над моей головой, прижать к упругому полу. Эта краткая свобода ничем не смогла помочь мне. Я дернулась и выгнулась, пытаясь вырваться, но она только усмехнулась, а затем руки ее вновь заставили меня хрипеть и задыхаться.
   -Никогда не позволяй кому-либо отвлечь тебя. Не забывай, что каждый может быть опасностью для тебя.- кровавая темнота заполнила все видимое, я чувствовала ее тяжелые груди, прижимающиеся к моим и в то мгновение, когда сознание готово было потерять связь со мной и сигнал его уже угасал, превращаясь в некое подобие аварийных позывных, исходящих от наиболее примитивных мечтаний, она отпустила меня. Хрипя и кашляя, я схватилась за горло, непроизвольно и глупо, как если бы это могло помочь мне. Приподнявшись, я смотрела на нее, чувствуя, что готова возненавидеть ее, но понимая ценность того урока, который она преподала мне. В мою бытность рыцарем нас учили, что твой соратник всегда останется таковым, если только не предаст Короля. Я знал многое о предательствах, я был свидетелем того, как совершали их мои подобные мне, но всегда происходило то открыто и мы давали решившим пойти против Его Величества братьям три дня на то, чтобы могли они начать свое бегство. Мы обнимали их на прощание и слезы текли из наших глаз, ибо нередко были они теми, кто ранее спасал наши жизни. Нас учили, что невозможно ожидать предательства в бою кроме тех случаев, когда за нашей спиной оказывались солдаты, не принадлежащие ни к одному из орденов и не созданные лично Его Величеством. Страж принадлежала ко второй категории, но при производила множество причин для того, чтобы я испытывала к ней неприязнь. Она могла ударить меня безо всякой на то причины, она оскорбляла и унижала меня при моей матери и та всегда смеялась над этим так, как будто то была шутка, рассказанная самим Королем. Иногда они требовали, чтобы я ужинала с ними и тогда мы сидели в просторной столовой на первом этаже, где в окнах не было стекол, а в прорехах потолка видны были деревянные перекрытия и черные кабели. Широкий стол, за которым могло бы поместиться два десятка гостей, исцарапанный и обожженный, принимал на себя золотой подсвечник, мать одевала какое-либо из своих сияющих платьев, золотое или серебристое, расшитое узорами самоубийственных совокуплений, не меньше чем на половину обнажающее грудь или вовсе не прикрывающее ее. Она любила корсеты, золотые, черные, красные, с тугими кожаными ремнями и сладостно звеневшими на них стальными застежками, с переливающимися птицами и пауками, цветами и змеями, она ярко красилась и нарочито громко смеялась надо всеми непристойными шуткам Стража. Они заставляли меня отвечать на их вопросы и по несколько раз за вечер вопрошая меня о том, девственница ли я.
   -Вы только что спрашивали.
   -Это было пять минут назад. За это время многое могло измениться.
   И они обе заливисто хохотали.
   Я подозревала, что единственной целью тех ужинов было унижение, обучение меня тому, как следует сопротивляться ему, переносить и создавать его. В моем мужском детстве они вели себя более осмотрительно. Сквозь прорехи в стенах темная комната впускала в себя ящериц и крыс, насекомые скрипели и трещали под вспухшей после дождей поверхностью, падали в вино, привлеченные его мучительной сладостью, но ни Золотая моя Мать, ни Страж не обращали на то внимание и пили напиток вместе с черными в нем телами, перебирающими лапками, трясущими крылышками, лишь иногда со смехом выплевывая их, после чего они лежали, слабо шевелясь, на потускневшем лаке в кровавых лужах слюны и вина.
   В тот вечер Мать протянула мне бокал с вином особенно темным. Фиолетовые течения в его непроницаемой глубине смутили меня. Червивые движения их, стрекательные их изгибы казались наделенными смыслом и целью, они завораживали и гипнотизировали, я понимала, что они хотят усыпить меня. Наблюдая за призрачными полипами, покачивающимися в вине, я чувствовала, что сердце мое начинает биться чаще, как будто в предвкушении великолепного, опасного, но не смертельного, утомляющего, но увлекательного приключения.
   Я перевела взгляд со Стража, увлеченно теребившей свой правый сосок, на мою Золотую Мать, взиравшую на меня с улыбкой наигранно-наивной, слишком неприятной на ее черных губах. Ее груди были обнажены, золотистый корсет сжимал ее тело под ними, пышная юбка из полупрозрачной ткани прикрывала пол возле ее ног.
   Я сделала глоток.
   Очнувшись, я обнаружила себя привязанной к своей собственной кровати. Черные шнуры обвили мои запястья и щиколотки, протянулись к резным столбцам. Обнаженная, но в черных чулках и перчатках, я была облита маслом с незнакомым мне, сладковато-терпким ароматом, соски мои стали черными от помады, а волосы на лобке посыпаны алмазной пылью. Я чувствовала тугую прическу у себя на голове, я слышала двойной смех рядом с моей комнатой.
   Они вошли. Моя Золотая Мать - первой, полуобернувшись, держа за руку Стража.
   -Мы должны отправить тебя заказчику, - она встала в изножье, схватилась руками за столбцы, к которым были привязаны мои приподнятые и вытянутые ноги, наклонилась вперед, покачиваясь. - Твое обучение почти закончено...- она повернула голову к окну, намеренно отвлекаясь, играя в неловкую, смущенную скуку. - Вот только он требует, чтобы ты не была девственницей...Это так нелепо...- она резко оттолкнулась от кровати, выпрямилась, соединила пальцы над промежностью. - Но мы должны выполнить его условие. Мы долго думали, кто мог бы лишить тебя девственности...
   Мне хотелось бы, чтобы это была она сама.
   Страж приблизилась к кровати, покачивая своим неуклюжим членом, сжав между пальцами соски, неистово теребя их.
   Я облизнула губы от волнения. Сопротивление не могло быть оказано мной, любое лишнее напряжение было бессмысленно, являлось пустой тратой энергии и сил. Было разумнее счесть происходящее частью игры, в которую играют светловолосые шестнадцатилетние девушки, непременным условием их существования, специфическим феноменом прилагающегося к ним состояния реальности.
   Распустив волосы, Страж замерла возле моей кровати, сминая пальцами свои великие груди, пританцовывая и переступая с ноги на ногу.
   Она встала правым коленом на кровать и та сладострастно заскрипела под ее воинственной тяжестью. Потирая правой рукой приподнявшийся член, она улыбалась мне с неожиданной нежностью, настолько невероятной в сочетании с ней, что на короткое время мне удалось забыть обо всех ее подвигах и силах. Посмеиваясь, она неловко перебралась через мою левую ногу, чуть не упала и захихикала еще громче, напоминая мне девочку, забравшуюся в спальню родителей и предающуюся самоудовлетворению на их кровати, почти счастливую от одновременного нарушения тысячи запретов. Она была пьяна, но это казалось мне приятным. В ее расслабленном безволии я видел воплощение всесильного, спокойного порока, алчной похоти, всемогущего вожделения. Я не мог ни возразить, ни сопротивляться им. Их воля превзошла мою, их желания оказались определяющими для того состояния, в котором мы оказались совместно и я чувствовала себя способной принять это.
   Спокойно и глубоко дыша, я наблюдала за тем, как Страж опустилась на четвереньки и нависла надо мной. Лучистые волосы ее щекотали мои соски и живот, она наклоняла голову из стороны в сторону, рассматривая меня неморгающим и мертвым лемурьим взглядом и против воли руки мои повернулись в кистях, еще больше натягивая веревки. Выпрямив напряженные, дрожащие пальцы она протянула руку к моей груди, остановилась над ней, едва не касаясь ладонью соска. С убийственной медлительностью она опустилась на мое тело и пока происходило это, я успела несколько раз тяжело вдохнуть. Губы мои приоткрылись, но я ничего не могла совершить с тем, зачарованная неторопливой неотвратимостью, с которой выгорают от электрического тока кристаллы и совокупляются улитки, способная только следить за тем, как сближается с моим соском украшенная крошечными шрамами рука. Она схватила мою грудь резко и сильно, так, что я со стоном втянула в себя воздух, она сжала мою упругую нежность до боли, оскалив зубы и сощурив глаза так, как будто исполняла ритуал долгожданной мести. Ее губы сжали мой левый сосок, а пальцы занялись вторым и я почувствовала тревожное возбуждение, скупую тоску по освобождению, суть и смысл которого оставались непонятны, но заключались, несомненно, по ту сторону оргазма.
   Усмехнувшись, она встала на колени между моими ногами, собрала ладони в чашечку, наполнила их медленно выбиравшейся из ее губ слюной и растерла ее по воспрявшему во всей полноте своей члену. Приблизив его к моему влагалищу, не сводя с него глаз, она лишь на мгновение подняла взор, показавшийся мне слегка неуверенным, но уже в следующее мгновение я почувствовала, как твердая и горячая головка уперлась в меня. Скользкая, мокрая, немного липкая, она прижалась к моим губкам и я не смогла удержаться от болезненной дрожи. Я была спокойна, ожидая лишь немного боли и зная, что невозможно забеременеть от Стража. Понимая, что когда-нибудь мне все же придется избавиться от невинности и не имея на этот счет никаких указаний или предостережений, я все же не искала способа, не желала мужчину. Возможно, причиной того были моя мужская память, окаменелые остатки прежних страстей. В этом городе было немного мужчин, но почти каждый встреченный мной обращал на меня внимание. Только поклонник жаб проходил мимо, лишь изредка презрительно фыркая, быть может, опознавая мое двуликое естество. Мне приходилось отбиваться и спасаться бегством, ни в ком из них не чувствовала я того, что позволило бы отдаться ему, претерпеть то, что казалось мне желанным, извращенным унижением, первым шагом женщины на пути к наслаждению болью.
   От Стража исходил странный запах, едва ощутимый, сладковатый, приторный запах раненого, но все еще опасного животного, великолепного хищника, пораженного скоротечной неизлечимой болезнью. Это удивило меня. В ней не было изъяна, не существовало недуга, что мог бы поразить ее, яды и газы не оказывали воздействия на нее, микроорганизмы, ставшие симбионтами с ней на равных могли сопротивляться тем, которые мои братья использовали против колдунов и чудовищ.
   Пальцы моих ног поджались под черной, показавшейся мне грубой тканью, когда она нависла надо мной, правой рукой направляя свою твердую плоть в мое чрево. Нежные губки раскрылись перед ее гладкой, немного липкой, упрямой и настойчивой плотью, я ощутила в себе ее горячую горечь, ее безнадежную, обреченную страсть. Она резко двинулась, изгибаясь, бросая вперед бедра, натыкаясь на самую увлекательную мою преграду, которой сама я никогда не желала, уродливый барьер, воздвигнутую самонадеянной плотью на пути к удовольствиям. Он виделся мне излишним, несмотря на то, что я могла вообразить и перечислить множество причин его существования, назначения и определения. Все они были не более чем домыслами, но ни разу не усомнился я в том, что мужское принадлежит мне наравне с женским, ни на мгновение не мое бытие мужчиной сновидением или галлюцинацией, вымыслом или бредом. Если поначалу женское казалось мне паразитирующей лианой на моем мужском естестве, распустившейся прекрасными, гнилостными, кровоточащими цветами извращенных мечтаний, соединявших воедино в умерщвляющем насекомых соке своем запретное и недоступное, то ныне я считал их обоих отвратительными червями, прогрызшими пути в моем сознании, добравшимися до тех его глубин, где я хранил самые простые знаки и утопившими их в мерзких своих секрециях, каковыми виделись мне все желания, направленные на какое-либо связанное с другим полом достижение. Если существовали иные.
   Боль была не сильнее многих прежних ранений. Прикусив губу, сощурив глаза, я пристально смотрела на Стража, а она старалась казаться небрежной, привычной к подобным деяниям. Приоткрыв рот, чуть наклонив голову, придерживая рукой мою левую ногу, она смотрела на меня так, как взирают на равную соперницу, унижать которую возможно только словами, как смотрят на любовника, об измене которого известно и которому милостиво позволяют наслаждение телом, не имея на то никаких причин и уговаривая себя совершить это хотя бы в угоду прежним страстям и ошибкам. В ее взгляде была тоска по чему-то настолько древнему, что могло оно существовать еще и до появления Короля и на мгновение мне привиделось, что там, в этом необозримом сияющем пространстве до всего сущего, мы были единой силой, образующей связь определяющих реальность вещей. Одновременно восхитительное и пугающее, пылающе - еретическое, чувство то соотнеслось во мне с новым толчком, покачнувшим мое распятое тело, я застонала, тогда как мне хотелось кричать. Мать смотрела на меня с одобрением. Я не знала, как точно следует мне вести себя, но ее взгляд подтверждал, что, если я и не полностью соответствую игре, то, по крайней мере, не нарушаю ее правил. Успокоившись тем, я вновь застонала, ибо в третий раз она ударила в ворота моего гнева и вновь преграда устояла. Но на сей раз она не остановила напор, осталась в глубине меня, надавливая и пытаясь пробиться ко мне. Запрокинув голову и закрыв глаза, я приникла к этой темноте, чтобы не закричать, умоляя свою плеву разорваться, только бы прекратилось это неизбывное страдание. Я надеялась на будущие удовольствия, я иногда мечтала, сновидела и размышляла о них, но оказалась все же не готовой терпеть столько боли ради их сомнительных преимуществ.
   Внезапно чужая плоть рванулась вперед, в самую глубину мою и само мгновение разрыва оказалось потеряно мной. Я почувствовала, как горячая головка уперлась в мой предел, я поглотила весь ее член, полностью заполненная им. Он распирал меня, как мысль делает то с сознанием, он болезненно пульсировал во мне, расширяя пределы моего тела, вынуждая меня ощутить себя великой мученицей, первой, подвергшейся этой естественной пытке. Широко открыв рот, я вдыхала горячий воздух, натягивая веревки, сгибая и выпрямляя пальцы, пытаясь согнуть ноги. Боль сменилась на менее требовательную, стала жгучей и скучающей, остановилась и забыла о прежних своих мечтаниях. Былые завоевания казались ей теперь ничтожными, равно как и все остальные, все возможные и достижимые, она успокоилась и замерла.
   И в следующее мгновение горячий поток хлынул в меня, сопровождаясь судорожными биениями члена и течение его направлено было в те лакуны мои, о существованиях которых я и не могла подозревать. Я чувствовала, как мое тело впитывает обжигающее семя, c жадностью освобожденного из темницы мудреца, томившегося сотню лет без томов мудрости и получившего в руки рекламный буклет, с ненасытностью вбирающей нектар бабочки однодневки. Я удивилась тому, с какой готовностью все во мне отозвалось этому потоку. Так, услышав первое осеннее биение солнца срываются с места красные киты и черноклювые утки, так тянется к источнику радиации цветок арфидаля. Бедра мои невольно приподнялись, сопровождаемые пугливым изумлением, тепло, пробужденное чужим семенем за одно мгновение превратилось в ядовитый, разъедающий плоть жар и оргазм, прорываясь сквозь боль подобно слабому радиосигналу, преодолевая ее как шумную помеху, все большую силу обретая в себе, сумасбродная дрожь сотрясала мое тело. Глядя на судорожно бьющиеся ноги своей дочери, Золотая Мать усмехнулась.
   -Ты так похожа на меня...-она отвернулась к окну, как если бы ей было неприятно видеть мое удовольствие.
   Оно смутило и меня саму. Я полагала, что причиной его была та извращенная, перекрученная грань, на которой мое мужское сливалось с женским, запреты и тайные вожделения первого превращались в естество и кошмары второго. Именно из возникшего на ее поверхности напряжения и возникало то наслаждение, слишком осмысленное, чтобы я могла гордиться им. Давно уже оно было знакомо мне, ведь я не уставала радовать себя самоудовлетворением, вдвойне приятным благодаря моей мужской памяти, добавлявшей в мои ласки ощущение ломающего бесчувственные пределы нарушения, проникновения в чуждое и незримое.
   Красноватая пелена закрыла мои глаза, голова моя запрокинулась и я застонала, стиснув зубы, теряя власть над своими реакциями, что и стало причиной моего стыда. Я видела презрительную, снисходительную усмешку Стража, какой она могла бы одарить любого поверженного противника. Отныне я буду лишь одной из ее побед, еще одним чудовищем, которое она смогла одолеть. Еще несколько мгновений назад, до того, как суетливая блажь оргазма вонзилась в меня, я могла стать ее спутником и соратником. От мысли о такой потере слезы возникли в глазах моих. Улыбаясь, она покинула мое тело, извлекла свою обмякшую плоть и ее семя потекло из моего влагалища к ягодицам. Я не хотела выпускать его, я желала, чтобы оно навсегда осталось во мне, было полностью впитано мной, растворилось, высохло, исчезло во мне, таким образом надеялась я впитать силу ее, познать ее мудрость, только так и только сейчас было это возможно. Я знала, что больше никогда она не изольется в меня.
   -Теперь для тебя не осталось удовольствий. - она встала на кровати, положив руки на талию, перемещая вес с одной ноги на другую в движении, что могло быть танцем. Пружины вальяжно скрипели, член ее покачивался, поблескивая спермой, сама она казалась такой же счастливой, как тот, кто сумел разрушить все достижения чужой жизни.
   Тяжело ступив с кровати, приняв протянутую моей Золотой Матерью руку, она откинула на спину волосы, бросила на меня тоскливый взгляд, из которого траурные можно было бы вить кружева.
   Черные губы моей матери впились в уста той, кто лишила меня девственности и злобная ревность вынудила меня отвернуться от этого роскошного поцелуя.
   А они смеялись надо мной, хрипло и радостно, ликующе и надрывно. Я же призывала на них Королевский гнев, я проклинала их и мечтала о мучительной для них гибели.
   Они оставили меня привязанной и я чувствовала, как семя высыхает на моей коже, слышала снизу их смех и стоны, сожалея, что не могу подсмотреть за ними. Впервые они были столь неосторожны, чтобы совершать подобное в моем присутствии и намеренность этого была всего лишь увядшей игрой, не способной уже впечатлить наблюдающих за ней.
   Снова и снова они кричали от наслаждения, выбрасывая драгоценнейшие непристойности, редчайшие ломая оскорбления и я потеряла счет их наслаждениям. Я слышала, как они перебегали из комнаты в комнату, дрались друг с другом, возмущаясь чужой ловкости, ускользавшей от опытного насилия, натягивая тонкие веревки я внимала ударам плоти о плоти, свисту плетей, звону стали и тихим возгласам довольства.
   Слезы почти высохли на моих глазах, я почти уснула, внимая чужому визгливому экстазу, когда тяжелая тень опустилась на окно. Испуганно приподняв голову, я собралась было позвать мать, поднять тревогу, ибо существо или механизм, что смогли преодолеть защитные системы дома должны были быть опасными, но тонкая, блестящая черная трубочка протиснулась между полосами жалюзи и пурпурный искрящийся дым хлынул в мою комнату, почти мгновенно заполнив ее всю. Я не успела даже набрать в легкие воздух для крика, все тело мое обмякло и я полностью лишилась воли, способная только воспринимать, вспоминающая, что есть в крови моей способного защитить меня. Будь я рыцарем, искусственные микроорганизмы, объединенные в мыслящий рой заметили бы состояние мое, выбросили бы из себя разрушающие паралич вещества. Некоторые из них могли продолжать бой, управляя телом даже тогда, когда мозг мог быть поврежден. Конечно же, движения в этом случае не были столь же эффективны и выбор возможных действий резко уменьшался, но иногда и их оказывалось достаточно, чтобы одолеть противника.
   Сдвинув в сторону шуршащие жалюзи, черная тварь пробралась в комнату, села на широком подоконнике, почесала впалый живот, осмотрелась вокруг, тщательно и намеренно избегая взгляда на меня. Приплюснутая узкая морда, золотые вертикальные зрачки на зеленых, с красными пятнами глазах, тонкие лапы с длинными золотистыми когтями, высокие крылья, что были костяным желтым остовом, между тонкими изгибами которого мерцало серебристой радугой энергетическое поле.
   Перепрыгнув на кровать бесшумным порывом, оно легким и быстрым движением когтя перерезало веревку, тянувшуюся от моей левой ноги. Его голова постоянно поворачивалась из стороны в сторону, дергалась вверх и вниз, как будто был он поражен некоей странной нервной болезнью или же, в том случае, если являлся машиной, сбой имел в программном обеспечении.
   Электрический удар пронзил мое тело, вернул мне подвижность. Согнув затекшую ногу, морщаясь от болезненного, тягучего наслаждения свободой, мечтая о мести тем, кто вынудил меня ревновать и чувствовать себя преданной, я все же следила за неведомым существом, уже освободившим и вторую мою ногу. Перепрыгнув на изголовье, он перерезал путы левой руки и, плавно перелетев, вцепился всеми шестью лапами в правый столб изножья, предоставив прочее мне самой.
   -Кто послал тебя? - потирая затекшие пальцы, я села на кровати. Темная лужица впитавшегося в простынь семени привлекла мой взор.
   Он рассмеялся, он потер лапкой левый глаз.
   -Ты полагаешь, что это время грязное и шумное? Могу расстроить тебя, но такими же были и будут все остальные. - его хрипловатый тихий голос мог бы принадлежать усталому убийце.
   Во всем Королевстве у меня не было ни одного союзника. Братья мои, даже если кто-либо из них и смог случайно узнать о том, в каком состоянии я нахожусь, едва ли сочли необходимым вмешиваться в мое существование. Королевский Советник, наблюдавший за мной, был, несомненно, осведомлен обо всем, чему желали подвергнуть меня моя Золотая Мать и Страж или же заранее обозначил пределы их воздействия на меня.
   -Его Величество готовит для своих подданных нового врага...-тварь мечтательно облизнулась. - Удивительного...
   Проведя рукой по промежности, я собрала ладонью вытекшее из меня семя. Поднеся пальцы к глазам, я всмотрелась в его окровавленный блеск.
   -Разве недостаточно уже имеющихся? - приблизив ладонь к губам, я высунула язык и самым кончиком его прикоснулась к мутной жидкости. Ее вкус, горькой свежестью напоминавшей о приятной жажде, вынудил меня тряхнуть головой, чтобы отвлечься от видений омертвелых, окаменевших и разбившихся о землю облаков.
   -К ним здесь все уже привыкли. - он вскочил обратно на подоконник.
   -Ты действительно не помнишь меня?
   Я покачала головой.
   -Я предупреждал тебя, что на Мубразаре водится слишком много онирофагов. Должно быть, один из них все же до тебя добрался
   И, раньше чем я успела остановить его, змеиным изгибом он отодвинул в сторону загремевшие жалюзи и упорхнул.
   Я села на край кровати, глубоко дыша и вспоминая его слова. Он был прав в том, что не следовало увлекаться временем как таковым. Подобная дурная привычка могла дорого стоить сознанию, отравляя его надеждами и сожалениями и становясь неизлечимой болезнью, безжалостным разбойником на пути мысли, способным умертвить ее острой безысходностью, совершить над ней отрицающее смерть насилие.
   К тому времени, когда я спустилась, моя Золотая Мать и Страж уже успокоились, уже устали от своих разъедающих плоть страстей и спокойно сидели на диване в гостиной, блаженно улыбаясь, обнимая друг друга за плечи. Мать рассеянно покачивала ногой, а Страж, запрокинув голову, изучала обваливающийся потолок, царапая черным ногтем золотые цветы на кремовой обивке. Я улыбнулась и покой снизошел на меня.
   -Сегодня мы отдадим тебя тому, кому ты предназначена. - сказала мне утром Золотая Мать и когда я спустилась, то увидела через окно кухни стоящий перед воротами экипаж.
   Сидя за старым, зеленовато-белым деревянным столом, пытаясь расслышать слова неизвестного языка механизмов в прерывистом рычании и шипении побитого холодильника, я смотрела в окно, за сиянием которого пропадали все предметы и образы и, нарочито медленно поглощая бутерброд из подсохшего хлеба с зачерствевшим сыром, спокойно создавала одно за другим самые жестокие по отношению к себе предположения.
   Мне представлялось сомнительным, чтобы речь шла о мужчине. Возможно, они говорили о том, кого мне надлежало убить или чьей ученицей я должна была стать.
   Они затянули на мне пурпурный, с черными кружевами корсет, длинная юбка из черного шелка сотнями складок обвила мои ноги, приподнятые острыми каблуками и высокой платформой. Помада низверглась на мои губы вулканической лавой, тени расцвели на моих веках, ногти омертвели от черного лака, румяна затопили щеки.
   Разделив мои волосы пробором, мать заколола их, чтобы сохраняли они состояние то, собственноручно прицепила к соскам золотистые, соединенные цепочкой зажимы и опустила на мои глаза зеркально-черные солнцезащитные очки. Совершенно нагая, она провела меня по двору под пристальным взором ящериц, на чешуе которых истеричными искрами вспыхивало полуденное солнце. Я шла, выпрямившись, подняв подбородок и стараясь выглядеть как можно более красивой. Цепочка покачивалась на моей груди, каблуки оставляли вмятины на пластинах, давили пятнистые, серовато-красные яйца ящеров, солнце ненавидело меня, плюясь жаром с потемневшего безжизненного неба, а экипаж из лакированного черного дерева, запряженный двойкой краснокожих онирофагов казался мне тем, что отвезет меня к гибели. На козлах его сидело тонкое существо, прикрывшее свое тело хитиновым панцирем. Издавая неустанный, лишь меняющийся в тональности треск, оно поводило из стороны в сторону головой с тремя вращавшимися независимо глазами, два длинных уса поднимались над ней, покачиваясь от малейшего движения. Я догадывалась, что он был надсмотрщиком, укротителем онирофагов. У насекомых нет сновидений и только сложнейшая, дарованная Его Величеством система нейрогормональной регуляции позволяет им выглядеть подобно тем, кому даровано величие головного и внешнего мозга, позволяющих нам казаться обладающими сознанием. Сдвинув в сторону решетчатую дверь, они втолкнули меня внутрь, посадили на узкую деревянную скамью у задней стенки, набросили на запястья скрепленные короткой цепью с потолком стальные наручники и оставили меня в этом душном пространстве, где пахло прогретым деревом и горелой пылью. Некоторое время я слышала их голоса. Мать и Страж переговаривались с возницей, хрипло и надсадно смеялись, как будто он рассказывал им великолепные в своей непристойности шутки, а затем все стихло. Через мгновение я услышала свист хлыста и экипаж дернулся, отправляясь в свой неведомый путь.
   В левой стене имелось окно, закрытое горизонтальными ставнями, через которые, все же, удавалось пробраться отблескам и отзвукам окружающего мира. Я слышала, как деревянные колеса грохотали по камням, экипаж подпрыгивал на них, проваливался в ямы между ними, возница трещал и хрипел, что могло означать и ругательства и приказы животным. Вскоре меня укачало и я задремала. Когда я проснулась, все убеждало меня, что мы покинули город. Я не была настолько наивной, чтобы думать, что кто-либо из знакомых мне попытается освободить меня. Это было бы слишком глупо для них. Не думаю, что им удалось бы узнать, что происходит со мной. Полагаю, информация о моем состоянии была бережно изъята в этот момент из реальности. Королевский Советник вполне мог позволить себе подобное. У него, несомненно, оказалось бы достаточно для того энергии и энтропии. Повозка катилась удивительно ровно, я слышала странные звуки, что могли быть производимы только живыми тварями, робкое тяфканье, шум быстрых лап, недовольное рычание, производимые кем угодно, только не онирофагами. Путешествие обещало затянуться и я решила потратить предоставленное мне время неподвижности для размышления.
   Выбрав темой растление цветов, я вскоре погрузилась в мир разрывающихся лепестков, разноцветных в своих нежнейших заблуждениях, потребляя силу их и отдавая взамен великолепие своих оргазменных видений. Цветы были довольны и благодарили меня, выпрямляя стебли и я думаю, что в мгновения те улыбка пророчила страдание моим губам. Действительность была грязным хаосом, нигде в ней не было спасения от мучительного шума. Только на острых окончаниях фиолетовых и оранжевых, в красных и черных пятнах, лепестков, возможно было найти крошечные основания покоя, в которых все становилось равноценным. Я обретала сознание в масляных каплях цветочного яда, я видела его как производное и составляющую приторного черного нектара. Ничто не могло показаться для меня мудростью, ибо любую возможно было оспорить. Ничто не могло стать властью, ибо любую можно было низвергнуть. Заметив тень насекомого на цветке, я задумался о том, возможно ли свергнуть Его Величество и не заключено ли в этом мое новое предназначение. Я все еще полагала себя будущим убийцей, предназначенным для уничтожения единственного живого существа, механизма или феномена. Им мог оказаться и сам Король. Мне доводилось слышать истории о подобных изощренных заговорах, но сама я полагала их слишком примитивными и отвратительными. Мне было бы неприятно участвовать в каком-либо из них, предполагавшем двойную волю, но я последовала бы такому приказу, как и любому другому, ведь ослушаться его мне не позволили бы устройства, вживленные в мой второй мозг, излучения и паразиты, воздействующие на первый.
   Дверца экипажа открылась, вырвав меня из приятных мыслей о безволии и я улыбнулась тому, во что превратились цветы. Мальчик в черном комбинезон пробрался внутрь, быстро открыл наручники и скрылся, старательно избегая при этом любого взгляда на меня.
   Потирая запястья, я некоторое время сидела, успокаиваясь и готовясь к любому противостоянию. Подняв надо лбом солнцезащитные очки, я, склонившись, сделала шаг к двери и выглянула наружу.
   Герцог ждал меня, спрятав за спиной руки.
   Я много раз видела его обнаженную мужскую плоть. Случалось, мы передавали друг другу женщин, мужчин и животных. Я помнила, сколь огромным был его член и понимала, что не смогу полностью принять его в себя, а быть может, ему не удастся даже и проникнуть в меня без того, чтобы не навредить мне. Те, кто становились его любовницами либо принадлежали к неким разновидностям человеческого рода, либо обладали специфическими особенностями, позволявшими им дарить наслаждение королевскому наместнику. Была одна безумная, которую он долгое время желал сделать герцогиней, во время наших оргий неустанно вопившая о том, чтобы он не стеснялся и проник в нее глубже, что злило Герцога, но одновременно и доставляло ему особое удовольствие, ведь он, победитель тысячи ведьм, чувствовал тогда себя маленьким и почти беспомощным перед женщиной.
   Осторожно спустившись по трем деревянным ступенькам, едва не поскользнувшись на последней, я выпрямилась в нескольких шагах от него, щурясь от яркого солнца. В этом состоянии моем или Королевства светило оказалось слегка красноватым, что было сочтено мной признаком грядущего блаженства.
   Я жаждала беспорядка и пустоты. Первый должен был быть малокровным, бледным, вялым, малоподвижным. Вторую же хотелось мне видеть дородной и вечно беременной, смеющейся и самодовольной. Все это он мог дать мне.
   Я склонилась перед ним, встала на колени, как буду стоять еще много раз ради его предвечного удовольствия.
   Он рассмеялся и сделал шаг ко мне, протянул руку.
   -Встань, дитя. - я прикоснулась к белому бархату его перчатки, мои тонкие пальцы передали мне всю его силу. Я помнил, как от намека на его вожделение мое тело отзывалось семяизвержением, от его неприятных, далеких от кошмаров сновидений мое сердце остановилось, когда я имел неосторожность уснуть неподалеку от него. Когда он оцарапался о шип альбиномы, кровавая рана прошла через все мое тело. В бою он носил броню, не позволявшую распространяться его переживаниям, иначе от малейшей раны своего командира многие погибли бы из собственного его войска.
   Вздрогнув, я ощутила себя неподвижной и рухнула на оранжевый песок, рыдая и утончаясь в оргазме. Я вспомнила слова, прочитанные мной некогда в книгах мудрецов и утверждавшие, что женщина и вовсе не должна испытывать удовольствие и в это мгновение унижения готова была согласиться с ними, только бы не предстать перед моим Герцогом в таком отвратительном виде, только бы он не видел меня такой слабой и глупой.
   -Не бойся, дорогая. - он опустился рядом со мной, сминая свои белые брюки, пачкая их о песок. Голос его полон был нежнейшей заботы. - Мы все сделаем вид, что этого не произошло.
   Возможно, он счел это некоторым недостатком подготовки и моя Золотая Мать получит теперь меньше, чем должна была согласно договору. Но это беспокоило меня меньше, чем его снисходительная ласка.
   Я думала о том, что испытывали женщины, пронзаемые его плотью. Если одно прикосновение к нему одарило меня столь несдержанным удовольствием, что же случится, если он пожелает мной насладиться. От мысли об этом все мышцы мои задрожали, судороги впились в ноги и они затряслись, а сама я попыталась сжаться, чтобы как меньше видимого осталось от меня.
   Шероховатая, в грубой коже, рука опустилась на мое плечо и все во мне успокоилось. Исчезло удовольствие, пропал страх, миновало уныние. Я стала спокойной и рассудительной, тело обрело прежние силу и уверенность, только легкую дрожь сохранив в руках. Опершись на чужую силу, я поднялась и посмотрела на своего спасителя.
   Высокое существо, облаченное в облегающий черный мундир, аромат благоухающей травоядной силы распространяющее вокруг себя, одно из тех, кто никогда не нападает, но уже самим присутствием своим создает ощущение опасности, предостерегающее и останавливающее любую мысль о насилии. Его кожа, черная и блестящая, казалась отрадой для страха, его волосы, светлые и пышные, длиной превосходившие мои, выглядели более несносными, чем любые искусственные. Глазами для него Его Величество выбрал узкие, заостренные, золотисто-медные овалы без зрачков, не позволявшие в себе отражений, извращавшие свет и превращавшие его в неясные и мутные маслянистые пятна. Приплюснутый тонкий нос и едва заметные фиолетовые губы великолепным дополнением служили маленькому подбородку. Статная фигура, могучие руки, совершавшие движения непостижимо плавные и быстрые одновременно, широкая грудь и дрожащая тень, все казалось мне приятным в нем и я была вынуждена признаться себе, что вид его возбуждает меня.
   Быть может, я поняла все неправильно, совершила вызванную узнаванием ошибку и предназначение мое в том, чтобы принадлежать этому неведомому существу. Мысль сия стала нескромной надеждой моей, обволокла сердце мое трепетным теплом.
   -Моя дорогая, - Герцог встал передо мной, я сняла исцарапанные песком, поврежденные очки, чтобы неприятное давление их не мешало мне восхищаться им. - Позволь мне приветствовать тебя в моих владениях. Здесь ты станешь моей женой, ибо так повелел наш Король, и проведешь остаток своей жизни.
   Голос его был спокойным и равнодушным. Он смотрел на меня, на мою обнаженную грудь с левого соска которой соскочил золотой зажим, но я не чувствовала в нем волнения. В нем было больше страсти, когда он оказывался на поле боя, он казался более внимательным, когда рассматривал драгоценные камни, извлеченные из тел чудовищ.
   Невысокая стена из светло-желтых кирпичей окружала нас. Я видела над ней деревья со множеством ветвей, пышно украшенных темными листьями, я слышала протяжные вопли животных. Но все это было слишком далеко. Во владениях Герцога ничто не могло потревожить меня.
   Люк раскрылся в песке и мы спустились по стальной лестнице в небольшой лифт, где нас ждали трое облаченных в светло-зеленую броню солдат, скрывавших лица под черными забралами украшенных длинными красными плюмажами и хвостами шлемов. Желтоватая неровная сталь стен задрожала и лифт направился вниз, в покои подземного дворца.
   Путь наш лежал по черным коридорам с низкими потолками, мимо высоких дверей ангаров со знаками биологической и наномеханической опасности, за которыми я слышала металлический лязг и пластиковое бренчание. Нам встречались солдаты, радостно отдававшие честь Герцогу и с испугом смотревшие на чернокожего спутника его, тонкие и высокие белые существа, подобные доставившему меня сюда насекомому, толкавшие перед собой тележки с инструментами и приборами, механические создания, едва успевавшие отскочить с нашей дороги, блестевшие окулярами камер и расписанные красными узорами обозначений и символов.
   В маленькой раздевалке с белыми, высокими и узкими шкафчиками, я осталась наедине с черным существом и он приказал мне снять все с себя.
   -Ты должна понимать, что Герцог не желает тебя отнюдь не потому, что ты не красива или чем-то неприятна ему. Он женится только потому, что так приказал Король. Все, что он совершает имеет причиной указ Его Величества. Он дышит, потребляет пищу и воду, совокупляется и убивает, он существует только потому, что на то имеются соответствующие указы. Говорят, что их несколько миллионов. Вполне возможно.- он усмехнулся. - Его Величество весьма предусмотрителен. Теперь он желает получить потомство от Герцога и ты была специально создана для этого.
   Об этом я никогда не задумывалась. Моя мужская сущность понимала способности и особенности женского тела и связанные с ним удовольствия и недостатки. Я знала о том, что могу выносить и родить ребенка, но это казалось мне столь же отдаленной возможностью, как и смерть, почти не связанной со мной и едва ли способной чем-либо мне угрожать. Я воспринимала беременность как опасность и полагала, что виной тому были остатки мужского восприятия. Теперь же я внезапно ощутила нечто напряженное и упругое, но одновременно пустое и темное внутри себя, такой показалась мне моя злобная матка, мое плодовитое чрево, готовое в любое мгновение впустить в себя семя Герцога и зачать новую странную жизнь как только привидится она Его Величеству. Я вообразила себе это существо, вырывающимся из моего тела и тошнота поднялась к горлу, впервые за всю мою женскую жизнь. Я могла спокойно смотреть на людей и животных, вскрытых битвой или травмами, неосторожностью или врагами, вид их кишок, окруженных лужей зеркальной крови, их мозга, черные переливы на окровавленной бледности которого означали последние попытки микромеханизмов спасти хозяина своего, не смущал и не пугал меня, не вызывал отвращения. Я останавливалась возле мертвых лемуров, которые, опьянев от фралонов, нередко падали с деревьев, разбивая головы об острые камни, я приседала перед ними, всматриваясь в их гниющие глаза и думала только о том, кто теперь сможет назвать их предками своими.
   Я готова была убить миллиарды, только бы не рожать одного. Не испытывая неприязни к Герцогу, воспринимая совокупление как нечто удивительное, невероятное и достойное того, чтобы именоваться одним из величайших и достойнейших удовольствий, я все же не испытывала ни малейшего желания, чтобы оно обрело то свое продолжение, которое полагалось ей природой. Мне казалось, что я догадывалась, для чего понадобились Его Величеству такие феномены как естество и природа. Благодаря им Он обеспечил себя видимой и, конечно же, лживой непредсказуемостью продолжения, наполнял свое бесконечное странствие по галлюцинации Королевства элементом неожиданности, красотой и уродством, которые не предполагались изначально и возникали лишь в качестве случайно возникшего сочетания первичных элементов. Избранные или созданные им для того, чтобы править, сумевшие обратить на себя столько Его внимания, чтобы получить титул и власть должны были иметь потомство уже только в силу своей уникальности и партнеров для этого должно было подбирать соответствующих. Некоторая гордость все же присутствовала во мне от того, что меня сочли достойной. Но я настолько не желала боли, что любые мысли о величии были сжигаемы представлением о ней. Любым способом я вознамерилась избежать совокупления, оплодотворения и рождения ребенка.
   Рассматривая меня, черное существо уделяло равное внимание всем моим частям. Взор его остановился на грудях и промежности не более, чем нужно было то для осмотра, в прикосновения к соскам и ягодицам не содержалось ничего, подобного ласке. Я стояла, подняв над головой согнутые руки, в то время как он осматривал и ощупывал, нюхал меня, подносил ко мне приборы в черных, с золотом, корпусах, пристально всматриваясь в красные их шкалы и оранжевые цифры.
   -Ты именно такая, какой и должна быть.- он позволил мне сесть и сам опустился на скамью напротив меня. - Именно такой и я описывал тебя в заказе.
   Закинув ногу на ногу я смотрела на него с удивлявшим меня спокойствием. Впервые я видела перед собой того, кто должен был знать о назначении моем. Мысль о том, что и он может быть избавлен от знания того испугала меня. Являясь Королевским Советником, он был осведомлен о неисчислимом множестве событий, явлений и тайн, взаимосвязи их и влиянии друг на друга, он должен был видеть суть Королевства так, как только это возможно для порожденного в нем со всей проницательностью и мудростью, какие Его Величество предусмотрел для нас.
   -Я рада, что не содержу изъяна.
   -О, нет...- он уныло рассмеялся и я почувствовала себя униженной. - Ты содержишь их множество. Но только те, которые я указал.
   Мне предоставили просторную комнату, втрое превосходившую принадлежавшую мне в доме моей Золотой Матери. Здесь имелась огромная кровать, от одного края до другого требовавшая три моих шага. Мягкая перина и шелковые простыни, большие подушки, расшитые серебристыми цветами и насекомыми, темно-синие стены, теряющие лепнину в молочной темноте, аромат древней пыли, тихое жужжание вентиляции, все было приятно мне здесь.
   Я спала чутко, мне часто снились здесь сны о преследовании остававшимся в темноте могучим противником, о котором я знала лишь то, что силы наши неравны и у меня нет оружия, способного причинить ему вред. Вздрогнув, я открыла глаза и увидела, как бесшумно открывается высокая, в два моих роста, белая дверь.
   Лежа на животе, повернув голову в сторону двери, я видела белесый свет, пробравшийся из коридора, но не притронулась к кнопке на изголовье, вызывавшей слуг. Любопытство мое превосходило тревогу. Если кто-либо вознамерился совершить насилие надо мной, я должна была знать, в ком и чем породила столь смертоносное, нарушающее клятвы чувство.
   Мягкими, неслышными шагами Королевский Советник приближался к моей кровати. Его тело выглядело упругой бесплотной темнотой в обнищавшем от искушения полумраке. Глаза блестели женственным золотом в свете притворявшихся жуками и прочими насекомыми светильников, расползшихся по стенам. Он приближался ко мне, расстегивая мундир, одну тяжелую пуговицу за другой, а ноги мои уже расходились в стороны, мышцы ягодиц расслаблялись и я поражалась тому, как тело мое принимает решения за меня, готовое отдаться этому всевластному существу.
   Остановившись в одном шаге возле меня, он бросил мундир на пол и я увидела его гладкую матовую кожу, хранившую казавшиеся еще более темными шрамы и бледные следы инъекций, заметила, что не было у него ни сосков, ни пупа. Подложив под себя руки, я согнула их, уперлась локтями в кровать, лбом уткнулась в подушку, продолжая смотреть на него, скосив глаза. Скинув сапоги, он встал правым коленом на кровать, провел по своим волосам, взялся за пряжку ремня с оскалившейся на ней пятиконечной звездой.
   -Мы так похожи... -прошептал он, когда брюки со змеиным шуршанием соскользнули на пол и он остался нагим. -Ты не удивлялась этому?
   Он уже был за моей спиной, он стоял между моих ног, я чувствовала исходящий от него жар, в аромате которого чудились мне и гниющее мясо и удивительные цветы, что дают нектар только после того, как женщины выльют на них собранную влагалищами сперму.
   Советник опустился на меня, я почувствовала его член между своими ягодицами и бедра мои приподнялись к нему. Левая рука его скользнула под меня, сжала мою грудь, скрутила между жесткими пальцами сосок. Когда головка члена его прикоснулась к моим губкам, я вздрогнула и картины пенистых водоворотов мелькнули передо мной. Его член, твердый и скользкий, легко и неторопливо вошел в меня, но мне пришлось все же поморщиться от боли и тогда он приник ко мне, я почувствовала его пышные волосы на своей спине.
   -Не беспокойся, моя дорогая...- его губы коснулись моих плеч. - Все, что делает отец, хорошо для дочери.
   Его член пробился до самой моей матки, я чувствовала, как его горячая головка упирается в меня. Я попыталась развернуться, чтобы увидеть его, но в этот момент открылась дверь и в проеме ее показался Герцог. Вскрикнув, я попыталась извернуться, высвободиться из-под навалившегося на меня тело, вытолкнуть из себя настойчивый член, но все это было бесполезны и стоны мои, вопли и жалкие, оправдывающиеся взгляды лишь улыбку вызвали у Герцога.
   Он приблизился к нам и я замерла, чуть приподнявшись на локтях, с ужасом взирая на него и воображая его скалистый гнев, его незатейливое проклятье, что продолжится даже тогда, когда я умру и стану самым маленьким и слабым, самым зловонным и никчемным лемуром.
   Присев, чтобы лицо его оказалось ближе к моему, чтобы могла я чувствовать его благоуханное сладкое дыхание, он весь покой глаз своих обратил на меня.
   -Негоже оскорблять того, кто страдал, создавая тебя.
   -Не это ли я говорю мятежникам? - усмехнулся Советник и вышел из меня.
   Герцог непонимающе взглянул на него, указал на меня рукой, но Советник покачал головой.
   -Мне уже неинтересно. - он склонился, подбирая одежду. - Кроме того, она слишком узкая. Но это я легко смогу исправить.
   На следующее утро он появился в моей спальне, сопровождаемый небольшим белым зверьком, что принадлежал к народу лануго. Острые маленькие ушки на его круглой голове в неустанном находились движении, кисточки на них забавно тряслись, но в короткой пасти таились золотистые клыки, а мощные передние лапы и широкая грудь выдавали существо, привидевшееся для битв.
   -Это тралонг. - молвил облаченный в красный мундир Советник. - Они примечательны тем, что у взрослых самцов одинаковый размер члена. Мы начнем с самого молодого, а затем, когда ты привыкнешь к нему, пригласим другого, чуть постарше.
   Наклонившись, он снял узкий красный ошейник с лануго и махнул рукой в сторону моей кровати.
   Радостно фыркнув, тварь прыгнула, пытаясь забраться ко мне, но получилось это у нее только со второго раза. Сорвавшись, она больно ударилась головой о черные, с изумрудными зимородками пластины пола и долго поднималась потом, тихо рычала, недовольная произошедшим.Свесившись с кровати, уронив на пол волосы и руки, я с улыбкой наблюдала за ним. Восхитительное равнодушие, которое я испытывала к нему и тому, что он должен был совершить, казалось мне самым естественным и достойным из того, что я могла бы произвести.
   Запрыгнув на постель, он перебрался через меня и обратно, едва не упав снова, задев при этом мои ягодицы твердым и длинным членом, после чего, довольно тявкнув, устроился возле них, вцепившись в их плоть когтистыми пальцами, раздвинул их и прижал к губкам моего влагалища горячую маленькую головку.
   Кивнув, я положила голову на подушку и он вошел в меня.
   Я считала это неким подобием утреннего массажа, коим меня каждое утро одаряли в доме моей Золотой Матери спускавшиеся с гор Мубразара существа с вертикальными зрачками ото лба до маленьких синих губ. Темная, потрескавшаяся кожа покрывала их спины, но на руках она была гладкой и нежной, их сильные пальцы знали, когда может быть лечебной боль и умело растирали меня, иногда опасно приближаясь к интимным местам, но ни разу не доставив удовольствия.
   Я воспринимала деяние лануго как некоторое упражнение, развитие моего тела, пусть и несколько болезненное, но ведущее к совершенству. Так мышцы болят после многочасового бега, так разум отказывается воспринимать простейшее после долгих уроков истории колдовства. Претерпевая чужое действие, я обретала новую возможность. Его член двигался во мне, маленький, не достигающий моей матки, почти не причиняющий боли. Я слышала его сиплое похрипывание. На столике возле изголовья поставлены были стальные круглые часы с цифрами в виде плящущих ящериц, рыб и морских коньков. Не раньше, чем крошечный стальной молоточек ударялся об одну из полусфер на этих часах, лануго имел право выбросить в меня семя. Этого времени было достаточно для меня, чтобы обдумать способ побега и надеяться, что у них нет возможности перехватить излучение моих мыслей и предсказать мои намерения. Мне надлежало сбежать и скрыться раньше, чем они смогут сделать меня беременной. Мысль об этом была настолько явной, что я не сомневалась - только Его Величество мог одарить меня ею. Да и подобная игра должна была показаться Ему интересной. Бывший его рыцарь, помещенный в девичье тело сбегает от того, чтобы быть оплодотвренным огромным членом его собственного герцога. Все это казалось мне достойной частью увлекательной игры и я находил именно в этом причины тех вопросов, которые звучали от моего отца и Королевского Советника. Я намеревалась развлечь собой Его Величество и сделать это так, чтобы, даже в том случае, если бы действия мои оказались противоположными его изначальному плану, он остался больше доволен ими и в милостивом снисхождении своем признал, что моя игра была интереснее.
   Зазвенел будильник и в то же мгновение горячая сперма хлынула в меня, а лануго затряясся и болезненно захрипел, так, что мне даже стало жалко его. В течение десяти дней он будет любовником моим. Затем придет другой, с гениталиями чуть большими. К тому времени первая часть моего плана уже должна быть осуществлена.
   Я лежала в красной ванне, заполненной черной пеной, когда Королевский Советник появился передо мной.
   -Лануго расссказывают о тебе много приятных вещей в своих конурах. - он присел на край ванны. - Им нравится их герцогиня.
   -Что говорит герцог?
   -Он безразличен. Но ты ему кого-то напоминаешь и он этим обеспокоен.
   Всматриваясь в Советника, я пыталась понять, известна ли ему моя прежняя сущность рыцаря. Я полагала, что он осведомлен обо всех подробностях и особенностях неведомого плана.
   Вымыв из себя желтое семя лануго, я поднялась в черной пене, а Советник выпрямился, сложив на груди руки. Стараясь придать себе как можно более горделивый вид, я молвила.
   -Владения Герцога обширны и все увеличиваются с каждым днем. Я хотела бы осмотреть их.
   Он сощурил глаза и я не смогла понять, понимает ли он желания мои, ибо не знала, сколь многое может знать о дочери отец, лишь однажды совокупившись с ней.
   Мне довелось увидеть оставленные на одном из рабочих офицерских столов карты близлежащей местности и я узнала, что неподалеку от владений герцога, на самой границе с ними, имеются области, где некогда потерпели крушение несколько сбитых десантных кораблей инопланетного происхождения. Отмеченные на карте как особо опасные, они имели примечание, указывавшее на то, что большинство механических и электронных устройств могут работать со сбоями на тех землях. Менялось число зубцов на шестернях, логические элементы путали условия и последовательности, клетки переставали делиться, но это неожиданно происходило с изделиями из металла. Искусственные микроорганизмы превращались во всепожирающих тварей, а призванное сжигать колдовство создавало крошечных похотливых женщин. Находились еретики утверждавшие, что Галлюцинации Его Величества не имеет к этому никакого отношения. Как бы то ни было, но в этих районах ничто не соглашалось с назначением своим, случалось, что в пределах тех отказывал нюх у Королевских Гончих и у меня был шанс, что, сумев пересечь эти пространства и все их немыслимые опасности, я смогу удалиться от Герцога настолько, чтобы он счел дальнейшее преследование пустой и малоинтересной забавой. Я не была могущественной ведьмой, за которой следовало охотиться веками, я не была удивительным чудовищем, что надлежало доставить для изучения. Обычная напуганная беглянка, которую может арестовать только случайный патруль или охрана каравана. Возможно, присутствующая в списках розыска, но отнюдь не тех, где за поимку живой беженки назначают привлекающие наемников награды.
   Прошло пять дней и я уже почти не чувствовала тралонга. Мне казалось, это злило его. Со все большей силой он вонзался в меня на всю свою глубину, но я начинала постанывать от удовольствия, Вцепляясь когтями в подушку, я закрывала глаза, зарывалась в нее носом, наслаждаясь биением члена, ощущая, как трется он о стенки моего влагалища, забавляясь тем, что стала сжимать его, а иногда и настолько сильно, что зверьку приходилось приложить немало сил, чтобы освободиться. Он упирался тогда передними лапками в мои ягодицы, а задними - в кровать и тянул из всех сил, что вынуждало меня, неподвижную, смеяться. Иногда я смотрела на него, изогнув голову поверх плеча или подставив овальное зеркало, забавляясь тем, как он, зажмурив глаза и открыв пасть, выбросив из нее фиолетовый язык изо всех сил пытался избавиться от моей хватки. Подозревая в этом злую шутку, он недовольно рычал, но все же моя плоть была слишком приятна ему, чтобы он позволил себе отказаться от нее.
   Мне предоставили аддонарра, причем я подозреваю, что имелся в том некий личный умысле самого Герцога. Существо это, высокую шею свою прикрывшую мягкими, зеленовато-черными перьями, смотрело на меня свысока своими прозрачно-голубыми глазами невинной совратительницы. Могучая грудь его покоилась на двух завершавшихся массивными копытами ногах, в то время как задние угрожали тремя длинными черными когтями каждая. Черный его клюв, изцарапанный и побитый, но сохранивший все же опасную остроту, продетый несколькими стальными кольцами, прикоснулся к моему плечу и, сочтя это поиском ласки, я погладила его, от чего он немедленно возбудился, выдвинув из темного тела светло-фиолетовый, в красных пятнах, заканчивающийся уродливой бесформенной головкой член.
   Когда его удалось успокоить, на спину аддонара поместили красное седло, в форме которого я заподозрила нечто унизительное для себя.
   -Простите...- я приблизилась к одному из конюхов в грязных оранжевых комбинезонах. - Что это?
   -Обычное дамское седло, госпожа. - он был молодым, но усы его отвратительную имели в себе пышность. Я не могла вообразить женщины, которой будет приятно целовать его.
   -Дамское?
   -Герцог запрещает всем женщинам в своих имениях ездить на других. Он говорит, что это доставляет им слишком много удовольствия, госпожа. Неприлично много удовольствия...- при этом он похотливо улыбнулся, как старый развратник, рассказывающий девушке, как приятнее лизать мороженое.
   Внимая слухам о подобных измышлениях, я не могла и подумать, что просвещенный Герцог уделяет внимание им. Если только это не было некоей насмешкой, проверкой, игрой или предостережением.
   Я была полностью готова к верховой прогулке. На мне была облегающая курточка из черной, расшитой красными и синими цветами замши с большими красными пуговицами, темно-синие лосины и полупрозрачная короткая черная юбка. Лакированные красные сапоги поднимались до колен, красные перчатки с золотистыми пластинками над костяшками плотно сидели на руках и хлыст казался самым естественным для них развлечением. В сочетании с дамским седлом все это выглядело недостаточно гармонично, лишалось изящества и смелости, но никакие уговоры мне не помогли, несмотря на то, что самых разнообразных седел на стенах имелось великое множество.
   Получить же удовольствие в этой ситуации действительно представлялось маловероятным. С ногами, свешивающимися на одну сторону я больше беспокоилась о том, как бы не соскользнуть с норовистого зверя. Следовавшие за мной на обычных лошадях солдаты-насекомые издавали странное потрескивание, когда я пыталась пришпорить своего зверя или направить его поверх незначительного препятствия. Я полагала, что они посмеиваются надо мной, но мне это было безразлично. В первый день я совершила поездку вдоль границ охраняемой территории. Изящное устройство, совмещавшее в себе часы, компас, детектор инопланетян и многое другое, подаренное мне Герцогом и золотым браслетом обнимавшее правое запястье, услужливо предупредило меня о том, что через что тысячу кормердов я покину защищенную зону и я остановила своего скакуна. Лес здесь ничем не отличался от прочего и даже мои спутники смотрели на него без страха, ибо не заметил врага ни один из тех хитроумных приборов, что опутывали их тела проводами и трубками. Я знала, что нахожусь вдали от опасных пустынь, я только испытывала моего зверя и спутников. И если первый, будучи норовистым, склонен все же был к послушанию и, как казалось мне, разделял некоторые мое озорство и авантюрные настроения, то телохранители выглядели существами, способными убить меня, лишь бы не дать мне сбежать.
   Об этом и размышляла я, вернувшись после очередной прогулки, стоя, нагая, перед длинным мраморным столом, уставленным закусками и дичью, предназначенными для высших из слуг Герцога, равно как и для него самого. Реальность была такова, что он был неуязвим к яду и это многое упрощало. Темная фигура возникла рядом со мной в то мгновение, когда я подняла к глазам левое запястье, чтобы посмотреть на маленький верхний циферблат, коему давно уже не уделяла внимания. Несчастные наномеханизмы, обитавшие во мне, должно быть проклинали свою нерадивую, заставлявшую их голодать хозяйку. Выбрав из чаши две серо-белых пилюли, я отправила их в свое нутро, чего должно было было достаточно бедным существам для того, чтобы насытиться и восполнить свою популяцию.
   -Всегда прилежно следи за теми машинами, какие дают тебе молодость и силу. -голос моего отца звучал насмешливо в то время, как он накладывал себе салат из мандаринового осьминога на тарелку, разукрашенную ласкающими друг друга трехрукими девами. Он не столько давал совет, сколько пренебрежительно повторял услышанный от кого-то, которому и сам-то далеко не всегда и не очень охотно следовал. И при этом во всем сказанном им следовало подозревать, или, вернее сказать, было возможно подозревать мудрость Королевского Советника.
   -Во мне их более трехсот пятидесяти разновидностей. Это не считая намеренных и случайных, естественных и искусственных паразитов. Форма, видимость и существование моего тело давно уже не зависят от меня самого. Мельчайший сбой, вспышка на солнце, миоклоническая судорога Его Величества - и я становлюсь отвратительным монстром и королевским колдунам приходиться вживлять в меня еще одно устройство, еще один орган, населять меня еще несколькими червями, личинками, механическими народами, успокаивать меня еще десятком заклинаний только для того, чтобы все во мне было по-прежнему, чтобы сохранились прежними память, мыслительные способности и воображение.
   Он попробовал салат, стянув его с кончика вилки острыми зубами.
   -Ты будешь точно такой же, дочь моя.
   Мне хотелось бы покачать головой в отрицании, но так сделал бы почти любой ребенок. Я могла бы кивнуть, но должность Королевского Советника казалась мне слишком пугающей, требующей немыслимых страданий.
   Он любил приходить ко мне и наблюдать за тем, как тралонги спариваются со мной. Совершая витки вокруг кровати, всегда против часовой стрелки, он любил рассуждать о чем-либо, иногда поглаживая мои волосы, спину или ягодицы, а я рассматривала его, делая наблюдения, которые считала моими союзниками в том случае, если мне придется быть противницей его. Нередко он был наполовину, а то и вовсе обнажен и тогда я видела, что его кожа не идеальна. На ней имелись прыщи и вздутия, неровности и легкие впадины, которые мог бы и не рассмотреть менее пристальный взгляд. Но я была дочерью, которую он взял силой, я замечала подобные моменты. Возможно, они были последствием всех тех процедур, которым ему пришлось подвергнуть себя для того, чтобы стать Королевским Советником и удержаться на этой должности. Некоторые говорили, что занимает ее уже несколько миллионов лет. Сам он, улыбаясь, называл эту цифру некоторым преувеличением. Случалось, что за несколько минут до того, как зверек должен был извергнуться в меня, Советник вдруг сообщал мне то, что было больше всего похоже на одну из королевских тайн или нечто, способное быть ею. Название нового галлюциногена, места и способы его добычи, уязвимые места новой экспериментальной модели среднего степного хищника, подробности обсуждаемой смерти придворного поэта, укравшего и вкусившего один из препаратов Его Величества, одну крошечную каплю. Все могло быть и вымыслом, который у меня не было ни возможности, ни желания проверить. Находя в этих рассказах интересное, приятное, полезное или поучительное для себя, чувствуя, как вытекает из меня семя сумчатого, я смотрела на своего отца, иногда возбуждавшегося от вида того, что совершалось с его дочерью и размышляла обо всем приготовленном им для меня.
   -Мы существуем, но не можем даже точно сказать, в каком из состояний, - голосом отрешенным и хриплым говорил он. - Когда нас просят описать наше состояние, нам приходится использовать слишком много слов для того и при этом мы нисколько не приближаемся к истинному положению дел. Независимо от того, чем мы являемся, произошли мы от плоти и крови, породила ли нас вселенская необходимость или чистейшее видение Его Величества, наше существование, ввиду нашего количества, уже превосходит то, что мы можем непосредственно контролировать. Нас так много, мы находимся в таких сложных взаимосвязях друг с другом и со множеством других феноменов действительности, что само наше происхождение, равно как и те положения, в которых мы оказываемся, причинно-следственные связи между ними и цепочки событий, уже не имеют значения. В какой-то момент в любой из этих цепей может обнаружиться разрыв, но от этого не произойдет катастрофы. Она просто обвиснет на множестве остальных, а начальные и конечные ее звенья не сдвинутся с места. Мы не может гарантировать собственного существования. Его определимость одним только физическим состоянием должна ставить нас в тупик. Что далее дыхания? Что мы распространяем вокруг себя, кроме микробов, что оставляем, кроме паразитов и их яиц? Если мы галлюцинация, где наш сияющий след, где ощущение невероятного и чем являемся мы друг для друга, что позволяет нам отличить первородную галлюцинацию от ее детей, следующего, плотского, поколения, не ведущего происхождения от процессов в мозге Его Величества. Кто даст нам гарантию, что мы перестанем существовать, если убьем Короля?
   -О чем ты говоришь? Я слышала, его много раз пытались убить.
   -Я полагаю, что его смерть ничего не изменит. Мы сами создаем уже собственное поле, мы сами стали собственной галлюцинацией. Среди нас находятся те, кто привиделся уже нам и мы воспринимаем их равными себе, не можем отличить от прочих.
   -Ты знаешь хоть одного?
   -Я могу только догадываться. Ведь Его Величество знает о своих галлюцинациях только потому, что изначально намеренно вызвал их. Я открою тебе тайну - я пробовал галлюциногены Его Величества.
   Восхищенная, я смотрела теперь на него как на существо воистину невероятное, воспринимая его как возможный образ самого Короля и понимая, что теперь в моих снах и видениях он иногда будет казаться мне таким же, каким был мой отец. Это показалось мне неприятным. Ранее образ был неопределенным и неясным, более соответствуя установленной действительности.
   -Что ты видел? - я облизнулась, не отдавая себе в том отчета, воображая немыслимое, представляя, что галлюцинации моего отца могли хоть в чем-то сравниться с кем-либо из нас, с чем-либо окружавшего меня. Не думаю, что его видения смогли бы создать существо разумное, но для червя или гусеницы их вполне должно было хватить.
   -Ничего. Все было впустую. Я попробовал более семидесяти различных веществ и все они вызывали только неприятные, отвратительные ощущения. У меня болела голова, меня тошнило, я испражнялся кровью, временно терял зрение и слух, способности к чтению или абстрактному мышлению. Со мной происходило все, что угодно, но я не переживал галлюцинаций.
   -Возможно, различия в физиологии слишком велики...
   -Боюсь, что здесь более важны различия в восприятии действительности. Возможно, перемены во мне и происходили, но я их не заметил или не смог почувствовать. Быть может, я даже оказал влияние на действительность, но не понял этого и не могу это доказать. Едва ли я смог создать что-либо. Он же создает нас каждое мгновение, он воздействует на нас так, что мы никогда и не узнаем этого. Иногда через много лет он вдруг позволяет нам знание. Когда ему понадобилось, чтобы мы стали чуть больше увлекаться метафизикой, он выпустил специального для того созданных мух. Для того, чтобы мы стали чуть более покорными удовольствию, он распространил споры искусственного гриба. Он может создать все в нас и все изменить, используя для этого животных, птиц, насекомых, бактерии, вирусы, заклинания, излучения, энергетические вибрации и многое другое, что мы не сможем понять. Для нас же даже мельчайшие акты созидания и изменения с каждым мгновением становятся все менее возможными. Но и для него есть пределы возможного. У него не может быть детей и он распространяет это на своих ближайших слуг.
   Руки его опустились на мои волосы.
   -Для того, чтобы зачать тебя, докторам пришлось поместить в мое тело еще один дополнительный орган из искусственной плоти, не имеющий никакого отношения к гениталиями. - он замер передо мной с возбужденным членом. - Говоря об органах...кажется, их во мне более двухсот сейчас...
   Но меня, естественно, занимал только тот, что покачивался сейчас передо мной. Наполовину возбужденный, он слегка изогнулся вправо, его розовая пятнистая головка, выскочившая из-под темной полупрозрачной кожи, разделенная надвое глубокой бороздой, вызывала во мне странный интерес. Без особого на то желания взяв в руки его напряженную плоть, окруженную возле основания розовыми фолликулами, из которых торчали не так давно сбритые волоски, я приблизила ее к своему лицу и, сощурившись, всмотрелась в очертания странных сепиозных пятен, в точки и полосы возле них. Мгновение мне понадобилось на то, чтобы убедиться в справедливости первого впечатления.
   -Это карта. - сжимая руками основание его головки, я чуть отстранилась, подняв голову и с недоверием глядя на него. Я не могла понять, для чего ему могла понадобиться вымышленная карта, ведь известно было, что в нашем вечно изменчивом Королевстве только самые безумные математики, самые изощренные машины и самые безумные колдуны способны были иметь представление о том, что и где находится в настоящее время да и с известной толей неточности, вероятности и приближение. Даже Гетероскоп, великая вычислительная машина, названный брат нашего Короля и тот ошибался намного чаще, чем оказывался прав и потому любая рисованная карта могла представлять собой лишь произведение искусства, по неведомой прихоти художника запечатлевшее одно из состояний какой-либо части Королевства в один его неповторимый момент.
   Детали были слишком мелкими и я, высунув язычок, прикоснулась к напряженной плоти, к темной впадине между полушариями, дабы увеличить масштаб. От движения моего языка его член дернулся и напрягся сильнее и теперь мне стало видно, что то был некий одинокий континент с высокими горами в правой части, городами, сосредоточенными в глубоких бухтах на северо-востоке. Глубоко вобрав в себя всю его головку, заполнившую полностью мой рот, я высвободила ее, глядя на увлажненные очертания полуостровов.
   -Что это было? - я разорвала тянувшуюся от моей нижней губы к его члену нить слюны, я всмотрелась в южный растянутый архипелаг.
   -Успокойся. - он положил руки мне на голову. - Как и все остальное, это была всего лишь случайность. Один мой учитель говорил, что так выглядело наше Королевство в первые дни его создания. Другой уверял, что это карта мира из одной древней книги, повествующей о воображенной войне. Третий говорил, чтобы мы меньше позволяли своим глазам видеть то, что им приятно.
   Взяв член в руку, он провел им по глазнице своей дочери, оставляя на ней влажный след, стирая черную тушь и фиолетово-голубые тени, превращая их в безродную амальгаму.
   -Тот Королевский Советник, чье место я унаследовал, часто говорил мне, что любой рассказ, будь он даже подтвержден тысячей других людей следует все же воспринимать как вымысел. И даже то, то ты видишь собственными глазами и позднее описываешь при помощи пера, кисти или слова не следует воспринимать как нечто большее, чем фантазию.
   Они поменяли тралонга. Я уже почти не чувствовала боли от первого, он начинал доставлять мне наслаждение. Второй был чуть меньше, но тяжелее и отличался пятном выцветшей шерсти за правым ухом. Его член был заметно больше. Стоило ему войти в меня, как я напряглась от боли, вновь ощутив себя черной и твердой. Похрипывая, он совершал размеренные фрикции, а я, сжав губы, вцепившись ногтями в кремовую наволочку, старалась сосредоточиться на побеге.
   Более всего занимала меня мысль о том, известно ли Герцогу о моих приготовлениях. Если и было так, то едва ли он стал бы предпринимать что-либо без личного приказа Его Величества или заменяющего здесь королевскую власть Советника.
   Не стоило переоценивать любезность последнего. Несмотря на самое доброе ко мне отношение, продиктованное, как я понимала, сочетанием отцовских чувств и моей привлекательности, он был все же могущественным правителем, единственным назначением которого было сохранение действительности в том виде, в каком она была наиболее всего приятна Королю. В его власти было отправить в поход армии, состоящие из миллиардов воинов, его приказ мог привести в движение подземные крепости и уничтожить даже таких великих и древних чудовищ, как самоцветного Мубразара. Он мог изменить законы, согласно которым кровь текла в моих венах, повлиять на мыслительные процессы всего полагающего себя сознательным населения Королевства. Но я не слышала, чтобы он когда-либо предпринял что-либо подобное. Говорили даже, что он никогда и никого не убивал. Во всяком случае, он с пренебрежением относился к охоте, считал ее весьма недостойным занятием и каждый раз подвергал множеству самых изощренных насмешек возвращающегося с нее Герцога.
   Я же всегда следовала за ним, независимо от того, какую он выбирал для себя дичь. Сохраняя себя внимательной и осторожной, я наблюдала за ним, я изучала окрестности, я отмечала особенности того или иного зверя, его слабости и недочеты. Я узнала, что чернорог почти ничего не видит перед собой, а моховая кошка напрягает хвост перед броском. Возможно, то все были пустые знания, но я собирала их и считала, что они могут пригодиться. Мне было позволено стрелять. Оружием моим был огнестрельный карабин с позолоченным дулом, украшенным листьями и бутонами. Прикладом его изготовили из сравнимого по прочности со сталью янтаря с берегов Амниотического Моря. Два огромных паука замерли в бесконечном сражении, маленькие жучки окружали их и, пока мужчины разводили костер и рассказывали свои нелепые истории, я предпочитала рассматривать этих неподвижных существ. Иногда я стреляла, но никогда не попадала в цель. Впрочем, однажды мне показалось, что пуля моя все же настигла макабра и даже насекомые егеря возликовали, празднуя мою добычу и отправляясь за ней.
   -Не думай, что можешь изменить что-либо. - отец мой, всегда улыбающийся, всегда спокойный, возник справа от меня на серебристом своем скакуне. - Даже гибель Его Величества уже ничего не изменит. Другие приняли его галлюцинации и стали пособниками, передатчиками их, как мы с тобой. - он наклонил ко мне голову, приподнял за блестящую кокарду черную фуражку. - Некоторые, впрочем, говорят, что он давно уже мертв. Причиной называют аллергию на девственниц.
   Пришло время третьего тралонга.
   Леса в имениях Герцога состояли из странных образований, лишь в угоду привычке именовавшихся деревьями. Высокие и темные, они имели ветви, но листья на них больше напоминали перья и дети мастерили из них простые летающие механизмы. Во время одного из праздников самая красивая девочка отдавалась тому, чья машина пролетала самое большее расстояние. На других деревьях росли плоды, которые, если расколоть их в полночь, выпускали из себя именуемых тирруманами существ. При этом синие тирруманы, появившиеся во время нарастания луны, вели нескончаемую войну с красными, получавшимися при обратном ее движении и нередки были случаи, когда какая-либо группа этих существ захватывала девушек или юношей, приводила их к складу плодов и заставляла раскалывать оные в точно определенное время. Деревья тянулись ввысь, служа обиталищем для лемуровых птиц и цифровых обезъян, тяжелые наросты вспухали на них, пугая пульсирующими венами и казалось, будто рано или поздно из-под этой тонкой кожицы очередное появится чудовище. Но, когда она разрывалась, лишь питательная жидкость и миллиарды семян растекались вокруг. Чем ближе приближалась я в своих прогулках к границам запрещенных территорий, тем чаще снимали со спины свое странное округлое оружие насекомые-телохранители, да и сама я чувствовала тревожное волнение в воздухе, вынуждавшее меня сомневаться и полагать существование в качестве матки для детей Герцога отнюдь не самым худшим. В такие моменты я задумывалась о том, что сказала бы моя Золотая Мать, но ее злая, безжалостная, не ведающая компромиссов мудрость вынудила бы меня сначала родить Герцогу великолепных отпрысков, а затем собственноручно обучить их владению оружием и убить, по возможности совершив то изобретательно и красиво. Я добилась хороших результатов в обращении с карабином. И в один из тех моментов, когда я тренировалась с ним в полутьме украшенного статуями изувеченных мужчин и женщин тира, отец преподнес мне в дар броню.
   -Герцог беспокоится за тебя. Говорят, в наших лесах появились мятежники. Остатки тех, которых гонят с запада, гностические еретики.
   Броня состояла из чешуйчатых, золотисто-черных, поблескивающих, отливавших зеленым пластин, плотно прилегавших друг к другу, но все же оставлявших тело подвижным. При помощи двух мускулистых воительниц мне удалось облачиться в новые доспехи, аккумуляторы и резервуары которых уже были полны. На каждой пластине тончайший золотистый узор извивался гравировки, что мог быть одновременно и проводником любой мыслимой энергии. Бутоны и лепестки, листья и когтистые лапы, звезды, кометы, девы, акробаты, онирофаги, тигры и единороги, мухи и скорпионы, тралонги и карраны и я поражалась тонкости и изяществу каждого из них, понимая, что при все этом, они призваны помочь мне одолеть неожиданно возникшего передо мной противника. Слуги поставили передо мной зеркало и я увидела себя великолепной, не менее восхитительной, чем некогда в облачении рыцарской брони. Высокая моя фигура, покрытая изогнутыми пластинами, позволявшими сохранить предположение о стройности и гибкости моей, ве толстых белых косы выбросившая на черный панцирь, черными кругами обведшая глаза, длинными ресницами отгоняющими личинок небесных червей, едва вылупившихся из своих небесных яиц, являла собой нечто пылающее восхитительное и я впервые почувствовала, что могла бы стать великолепной герцогиней.
   Повернувшись к Королевскому Советнику, я склонила голову.
   -Я благодарю его высочество за столь великолепный дар.
   -Это подарок от меня. - он усмехнулся моей ненамеренной ошибке, а я была удивлена. Он мог бы и обманывать меня, но едва ли в том имелась нужда. Хотел ли он показать, что заботится обо мне больше, чем Герцог? Это я могла бы понять, ведь все же он был моим отцом. Желал ли он показать в себе заботливого любовника? Могу уверить, что это мало значения имело для меня. В то время все они казались для меня равными. Я могла бы отдаться любому насекомому, если бы нашла в том нечто новое, неожиданное, обескураживающее для себя и полагала, что причиной того было мое назначение именно к Герцогу, к существу, о чьих поступках, самых разнообразных, имевших последствиях от достойных восхищения до поражавших в своей омерзительности я была осведомлена едва ли не больше, чем кто-либо другой. Он обучил меня дозволенному его Величеством волшебству, он показал мне, как надлежит пользоваться рыцарскими доспехами и посвятил в историю и традицию нашего славного братства. В те времена я, не знавший отца, был готов назвать его таковым. Он произвел несколько операций над моим телом, чтобы сделать его чуть более устойчивым перед реальностью, он лично выковал и преподнес мне Магрибаль, моего друга и соратника в течение столетий, он вел меня в бой и спасал мою жизнь. Я не была достойна понести ребенка от него.
   -Я подвергаюсь опасности? - я повела рукой, чувствуя на ней мягкий поток наномеханизмов.
   -Она возможна всегда. - он поморщился при упоминании о ней, как другой сделал бы то, вспомнив о неприятных насекомых или грызунах.
   -Быть может, тогда мне не следует покидать замок?
   -Герцогине не следует показывает признаки страха перед лицом своего народа.
   До сих пор всем народом, который мне удавалось заметить в этом огромном подземном замке были тралонги, совокуплявшиеся со мной, насекомые, следившие за моей безопасностью, всевозможные обвитые трубками и пульсирующими органами механизмы, обеспечивавшие функционирование замка и немногие принадлежавшие к человеческому роду слуги. Возможно , они и были всеми подданными Великого Герцога. Королевство знало пустыни, на пешие путешествия через которые требовались сотни лет и не было бы ничего удивительного в том, что Великое Герцогство населяло лишь несколько сотен разумных существ. Было возможно полагать, что речь идет о некоем народе метафорическом, невидимом или недоступном моим органам чувств и потому я предпочла не вникать в детали.
   Оставаясь в неведении о том, что случилось за время моего отсутствия вне какого бы то ни было сознания, я имела основания полагать, что Герцог находится в немилости у Его Величества. Не было ни курьеров, ни экстренных сообщений, ни волнующих телеграмм, ничего, что могло бы намекать на высокое положение. Быть может, он покинул свой пост или же оставался на нем исключительно номинально, совершив неведомый, невероятный проступок, за который я была бы даже готова родить ему потомка или же его поколение устарело, новые требования призвали иных существ и он был с почестями препровожден на то, что было названо его родиной. Я не могла найти в себе смелости спросить о том Королевского Советника.
   -Не бывает таланта, - говорил он. - Способности...мне приходится признать их. Наш Герцог был бы способен даже занять место Короля, если бы у него была кровеносная система...Все это слишком просто...
   Он вздыхал и сжимал гладкой рукой мою упругую грудь, но я не могла принять этого также, как и в те минуты, когда моя Золотая, моя безупречная Мать ласкала мой член. Во всем этом имелось нечто противоестественное, в любом влечении, будь оно родственным или чужеродным я чувствовала некое твердое ядро, недоступное для меня в настоящем моем состоянии.
   -Я расскажу тебе историю, которую ты могла слышать от других с иными действующими лицами и даже финалами. Некогда существовала великая ведьма Брибандра. Но еще раньше была она юной, стройной и сильной девушкой, что любила купаться нагой в амниотических морях. У нее были красные дреды. И вот, однажды, когда она скользила между самоцветных кораллов, от одного из них откололась крошечная зеленая икринка и попала в ее ухо. Девушка вынырнула, засмеялась, затрясла головой, но икринка только глубже забилась в ее слуховой проход, слишком маленькая, чтобы помешать чему-либо. Поскольку Брибандра часто купалась, то у икринки было достаточно влаги. А так как была она девушкой подвижной, то многого и не замечала. Так вот. Однажды икринка проснулась и прогрызла свое яйцо и выбралась наружу и обнаружила вокруг себя плоть. Но вместо того, чтобы идти к морю, она направилась туда, где как ей показалось, было сытнее и лучше, в плоть несчастной девушки. Добравшись до гипоталамуса, она обвила его, неплохо устроилась и стала расти. Результатом стало то, что безобидная до того Брибандра обрела характер злобный и склочный, стала вспыльчивой и агрессивной, а вскоре обрела и довольно странные способности, вынудившие местных рыбаков обратиться в королевскую стражу. Те отправили солдат, но ведьма превратила несчастных в своих прислужников. Командир стражи обратился к колдуну, тот внимательно рассмотрел ведьму в телескоп и пришел к выводу, что нуждается во вмешательстве рыцаря. Он и вызвал оного, коим оказался наш Герцог. Тот занял лучшую комнату в башне колдуна, отнял у него подзорную трубу и долго рассматривал девушку, от чего колдун заподозрил уже сексуальный интерес. Затем рыцарь одел простую одежду и отправился расспрашивать о девушке. После чего, вернувшись, немало времени провел над книгами, а после не меньше месяца скрывался в лаборатории колдуна. Все это время ведьма бесчинствовала, оруженосцы роптали, огнеметы оставались без дела. Но он создал крошечного паразита, маленького серого червя, которого однажды, притворившись очередным прислужником ведьмы, сумел поместить в ее ухо, когда она уснула после любовных утех. Маленький червь за ночь добрался до мерзкой каракатицы и уничтожил ее, не причинив почти никакого вреда девушке. Разве что, говорят, что с тех пор она начала читать детективы.
   Каждый новый тралонг причинял мне боль, но я уже привыкла к тому, что на второй или третий день она становилась терпимей, а на пятый или шестой уже приближалась к удовольствию. Теперь у меня была броня и больше шансов выжить в смертельных областях. Двое насекомых следовали за мной и однажды они остановили меня пронзительным криком, выхватывая из-за спины арбалеты. Поняв, что их обнаружили, на дорогу перед нами вышли пятеро мужчин в кожаной одежде, что могла быть и униформой. У них были многозарядные огнестрельные винтовки и сабли, но ничего более. Должно быть, они пришли откуда-то с севера.
   -Что это за места? - спросил один из них, бородатый, со шрамом на лбу.
   -Владения нашего короля, -ответила я, сдерживая готового броситься в бой скакуна и одновременно мысленным приказом освобождая меч, наспинные лезвия и дополнительное наномеханическое покрытие. Пусть микроскопические механизмы сцепят свои лапки для того, чтобы мне было безопаснее.
   Мужчина кивнул, как будто услышал привычное и уже потерявшее силу оскорбление.
   -Которого из его сюзеренов?
   -Великого Герцога. - с гордостью отвечала я, подняв голову. Насекомые держали мужчину на прицеле своих арбалетов, стрелы которых пробивали заполненный чужими окаменевшими воспоминаниями череп самки онирофага с пятисот шагов.
   -Ах этого...- мужчина презрительно сплюнул.
   Словно это было командой, двое из последователей его выстрелили. Как и следовало ожидать, оружие их не смогло причинить вреда броне насекомых. Стрелы расплелись по золотистой броне, как будто были свиты из дешевой веревки, пули вспыхнули радостными фейерверками, не потревожив даже лошадей. В ответ одно из насекомых сделало резкое движение левой рукой, голова одного из мужчин исчезла, превратившись в жидкое месиво плоти и он упал, сотрясаемый глумливыми судорогами.
   Предводитель разбойников выругался и бросился в сторону, но второе насекомое выпустило стрелу и та, пройдя сквозь дерево, попала в правую его ногу. Закричав, он упал. Я выдвинула из ножен меч, но предостерегающий оклик вынудил меня обернуться. Мои спутники качали головами. В преследовании не было нужды, не было чести, и мы оставили их. Спустившись с верховых животных, мы подошли к разбойнику, лежавшему на спине так, как будто место это было выбрано им для отдыха.
   -Ты совершил преступления. - одно из насекомых встало перед ним. - Вероятнее всего, ты дезертир. Ты попытался напасть на Герцогиню и причинить ей вред.
   Я предпочла промолчать о том, что до сих пор официально не вступила в брак и не считалась владелицей этих земель.
   -Я предпочту смерть на месте. - молвил разбойник. Насекомое издало протяжный треск, как будто отдавая должное подобному выбору и выпустило стрелу в его голову.
   Если об этом и было доложено Герцогу, то он никак не проявил внимание ко мне. Тогда как отец подробно расспросил меня и двух моих охранников, немедля удвоив их количество и, проходя вечером через библиотеку, я застала его в одном из кабинетов, просматривающим запись того события. Очевидно, некие разведывательные механизмы находились тогда в лесу и небе, быть может, служа дополнительной охраной мне. Но здесь я могла уже преувеличивать собственное значение.
   Мой отец сидел в кожаном кресле за пустым черным столом, а стена над ним была экраном, на котором я могла видеть себя, горделиво восседающей на спине аддонара. Должна заметить, что понравилась себе. В черной пластинчатой броне, со светлыми развевающимися волосами, окруженная муаровой туманностью защитных микроорганизмов, вознесенная грозным боевым животным, я показалась себе великолепной и почти непобедимой. Едва ли я когда-либо выглядела подобным образом.
   Я помнила свои рыцарские походы, полные грязи, крови, ломающихся мятых доспехов, отказывающих посреди боя систем, перегоревших проводов, благодаря которым ты в полной мере принимаешь на себя удар колдуна и следующие несколько секунд, пока его приспешники и твои братья спорят друг с другом о том, кому из них удастся добраться до тебя раньше, пытаешься выплюнуть всю ту грязь, которая набилась в твой рот.
   Я не могла поверить, что меня готовили для войны. Быть может, они подразумевали некую возможную самозащиту или демонстрацию моих способностей не только как беспомощной и предназначенной для удовольствий спутницы Герцога.
   Уперевшись локтями в край стола, отец соединил пальцы. Волосы закрывали подлокотники, в глазах отражалось изображаемое и он выглядел более спокойным, чем даже во время чтения. Одно неуловимое движение и видимое сменилось множеством линий, окружностей, спиралей и знаков, среди которых я опознала орбиты некоторых известных спутников и великих воинов прочего. И если ранее я стояла, не боясь, что меня обнаружат, то теперь спряталась за полку, притаившись рядом с полногрудой рогатой статуей, бережно прижимавшей к своему многообещающему телу стопку книг. Он рассматривал орбиты и зоны смещения, что означало составление или корректировку планов. Он убеждался в том, что все происходит согласно воле Его Величества или намечал необходимые действия для того, чтобы привести все в соответствие с ней. Если учесть, что до этого он рассматривал запись с моим участием, возможно было предположить, что планы эти включали в себя и мое участие. К несчастью, возможностей моего мозга, способностей моего сознания, моделей устаревших и недостаточно мощных, было недостаточно для того, чтобы из увиденного мной, из того мгновения мозаики символов и знаков, графиков и структур, вывести нечто, способное обрести смысл. Мне оставалось только надеяться, что тайны те будут раскрыты мне или однажды у меня достанет смелости задать вопрос.
   Тем вечером у нас был гость. Он почти не изменился, разве стал чуть более сутулым, что таинственным образом еще больше шло ему, все дольше ему приходилось всматриваться в предметы для того, чтобы с точностью определить их да казались еще более вкрадчивыми блеклые, скрывающиеся за узкими очками глаза. Его спутницей была женщина, одна только чья красота сделала бы ее великолепным кандидатом в Золотые Матери. Под тонкой тканью золотистого платья ее тело блистало наготой. Прорывались сквозь тонкий шелк крупные соски, гладкой пустотой манил выбритый лобок.
   -Профессор Микаэль посетил нас, дорогая, чтобы убедить в бессмысленности космических полетов. - я сидела справа от Герцога, рядом с профессором и тот так внимательно всматривался в меня, что я заподозрила в нем возможность определить мою прошлую бытность, пока все же не убедилась, что то был его обычный, лишь сдобренный близорукостью интерес мужчины к женщине, ограниченный только властью моего так называемого супруга.
   Герцог был одним из руководителей космической программы Его Величества, в его ведении было распределение средств между проектами и контроль качества. Он лично подписывал приказ на каждый запуск и считал себя ответственным за каждую неудачу.
   -Во что же профессор предлагает вкладывать средства? - я выбрала для этого вечера черное платье, расшитое изумрудными колибри и мне казалось, что супруг поощряет этот мой выбор.
   -Космос слишком далек, моя госпожа, чтобы влиять на нас. О, я восхищаюсь спутниками и всеми теми чудесными устройствами, которые позволяют нам общаться через огромные расстояния и облегчают создание научных трудов и ни в коей мере не умаляю очевидные достижения. Но мне кажется, что наши космонавты, совершающие столь короткие полеты и не приносящие никакой информации - это, - он усмехнулся и развел руками. - Нонсенс. Затраты на каждого из них столь велики, что их можно было бы заменить сотней научных приборов.
   -Не горячитесь, ректор. - Герцог провел зубцом вилки по краю белой тарелки. Космонавты приносят нам рассказы и истории.
   Профессор фыркнул.
   -Мой дорогой Герцог, ни один из ваших космонавтов, к сожалению, не обладает какими бы то ни было художественными способностями. То, что делают некоторые из них выглядит невыразимо жалким в сравнении с творениями величайших наших мастеров.
   -Вы предлагаете какой-то особый проект, господин ректор? - не зная, сколько времени прошло с нашей последней встречи, я не была удивлена столь высоким званием моего знакомого, но смотрела теперь на него с улыбкой снисходительной и лукавой, понимая причины и особенности его возвышения. - Вы предлагаете внести такие изменения в космонавтов, чтобы сделать их великолепными художниками? Это будет стоить слишком дорого.
   Он покачал головой и в его глазах я увидел разочарование, которого он и ожидал от женщины.
   -Во всем этом нет совершенно никакой необходимости. Здесь, внизу, были творцы достаточно великие, чтобы мы могли потратить еще тысячи лет на изучение оставленного ими наследия и так и не понять его до конца.
   -Он говорит о Вадолане Симирине. - Герцог склонился ко мне, улыбаясь, и ирония его была столь ощутима, что у меня едва не отнялась левая часть тела. Мне доводилось читать унылые и однообразные творения того автора, я находила их в лучшем случае занимательными. То же самое я могла бы сказать о сотне других произведений иных писателей и только из-за некоторой скандальной зависимости не видела причин придавать одному из них большее значение, чем другому.
   -Видите ли, мне удалось выяснить, что те давние времена, когда господин Вадолан жил и творил, он нередко прогуливался по апельсиновым садам нашего города. - профессор сложил руки на груди, откинулся на спинку высокого кресла из черного дерева. - Собственно, он лично посадил многих из них, и, как мне удалось выяснить, был в целом одним из инициаторов насаждения. Учитывая, что Мубразар покинул нас, как только мы уничтожили сады, это кажется мне сподвигающим на некоторые размышления.
   -Вы хотите сказать, что есть какая-то связь между этим писателем и Мубразаром? -я сделала глоток сладковатого апельсинового вина. В тот год явно было сбито слишком много инопланетян - вкус был слегка вяжущим, как всегда случается от того.
   Он улыбнулся.
   Считая себя благоразумной девочкой, я промолчала.
   -Я полагаю, что где-то в творчестве Симирина скрыты тайны, которые позволят нам узнать намного больше не только о самом Мубразаре, но и о некоторых, скажем так...-профессор замялся, бросил взгляд на свою спутницу.- Его родственниках. Я убежден, что великий Симирин использовал некую систему знаков, чтобы скрыть свои сведения и что ему было известно многое. Имеются сведения, что он покинул провинцию Ранмунь как раз перед тем, как она была захвачена мятежниками...
   -Мой дорогой профессор. Как бы ни были прекрасны творения наших великих писателей, никто из них не расскажет нам о нашем враге столько, сколько десять минут пребывания в космосе. К сожалению, идет война и враг собирает силы. У нас нет надежды на то, что исследование текстов, какими великолепными они ни были бы, позволит нам одержать верх. - Герцог улыбался ему поверх бокала вина, я чувствовала его заинтересованность в этом человеке, но не могла понять причины того.
   Профессор кивнул. Казалось, он не был особенно разочарован, как будто само пребывание во дворце Герцога и его обществе было для него уже достаточной наградой. Возможно, так и было и теперь всем его подчиненным станет известно о столь высокой чести как личная аудиенция.
   Но после того, как завершился обед, на котором подавали только лично убитую Герцогом дичь, отец приблизился ко мне, стоявшей возле колонны и наблюдавшей за тем, как профессор пытается поймать мозаичного карпа в маленьком прудике. Серебристые блики метались по арочному потолку.
   -Он попытался заразить нас грибком. - голос отца был спокойным и едва ли не радостным. - Довольно любопытным, между прочим. С этой разновидностью мы еще не встречались.
   -Чтобы склонить Герцога на свою сторону?
   -Так он хотел подчинить кого-нибудь из нас. Довольно странная попытка, должен признаться. Я, скорее, ожидал вирус. Он больше общается с господами с медицинского факультета.
   -Как мы накажем его?
   -Накажем? - отец рассмеялся, приобнимая меня. - Мы даже выделим ему некоторую сумму на его бессмысленные исследования. Пусть считает, что ему и его простому грибку удалось обмануть нас, что мы можем быть неожиданно и легко уязвимы. Тогда так же могут подумать и другие, истинные наши враги.
   Уже после того, как гости разошлись по своим комнатам, я блуждала, как любила это делать, в темных лабиринтах дворца, где за многие тысячелетия скопилось такое количество мыслей, что иногда они обретали форму, близкую к физической, становясь неким подобием небесных стержней. Некоторые юные солдаты, да и другие невежественные личности полагали, что если найти и поймать такое образование, а затем каким-либо образом поглотить его, то мудрость перейдет к ним. Несмотря на то, что после нескольких отравлений был выпущен специальный указ, в коридорах возле библиотеки и хранилища данных все еще можно было встретить множество солдат, делающих вид, что они обходят дозором владения своего герцога, слуг, спешащих по своим неотложным делам и офицеров, либо проводящих время в рассудительных беседах, либо совершающих вечерний променад. Доводилось мне встречать и нескольких лунатиков и тогда я прижималась к стене и зажимала рот руками, лишь бы не рассмеяться .Я не верила ни во что подобное. Мне нравилось рассматривать барельефы, изображавшие великих ученых прошлого в мгновение совершения ими открытий или ошибок. Те, кто искал в воздухе этих коридоров эфемерной мудрости забывал о том, что могла оказаться она слишком древней, не соотносящейся с настоящим состоянием действительности или даже противоречащим ей и тогда они, поглощенные этими ложными откровениями, оказались бы в положении еретиков или, в лучшем случае, глупцов. На их месте я была бы крайне осторожна и ни в коем случае не сообщала о своих открытиях до тех пор, пока не убедилась бы, что они не являются давно известными истинами и не противоречат последним постановлениям о действительности, опубликованным в Журнале Его Величества.
   В тот момент я, замерев и опустив руки, рассматривала сцену, на которой Гентократ Ардезийский открывал причину изменения фаз луны, держа в семипалой руке механизм, симулирующий действие селенофага. Прежде чем я смогла развернуться, почувствовав приближение, чьи-то цепкие руки схватили меня и сжали мои груди, разрывая тонкую ткань.
   -Профессор! - я могла бы убить его, во мне было достаточно для того умения, но повод неожиданно представился мне недостаточно значительным, что могло все же быть воздействием грибка, а смерть гостя во дворце Герцога едва ли понравилась как ему самому, так и моему отцу. Посему я всего лишь высвободила свою руку и, схватив профессора за запястье, вывернула его так, что несчастный со стоном опустился на черный пол передо мной.
   -Ну же...герцогиня...-шептал он, глядя на меня подслеповатыми глазками. - Я же знаю, что вы не спите с Герцогом...Я смогу доставить вам немало удовольствия...
   -Не сомневаюсь. - я выпустила его руку. - Но мы сделаем так, что никто не узнает об этом происшествии.
   Он поднялся, потирая запястья.
   -Вы пожалеете об этом, герцогиня.
   -Как и о многом другом. - я равнодушно пожала плечами.
   На следующий день наши гончие ласки, каждая весом не меньше меня самой, напали на след онирофага, причем довольно крупной самки. В охране моей было теперь еще два человека из личной охраны герцога и потому я бросилась за своими искателями, которые привели меня к просторной поляне, солнечной и покрытой оранжевой травой.
   Незнакомые нам охотники уже разделывали столь желанную мною дичь. Их было четверо. Трое в легкой броне из красных пластин, с прикрепленными кожаными ремнями к плечам стальными резервуарами и один в броне темно-зеленой, склонившийся над вскрытым черепом хищника и при помощи керамических инструментов, одни только которые не могли повредить воспоминаниям, извлекавший из него драгоценный мнемоталамус. Мои спутники высвободили свое оружие и мы выехали на край поляны.
   -Вы охотитесь во владениях Его Светлейшества, да будет вам это известно,-обратился один из людей, рыжеволосый весельчак. - У вас имеется разрешение на охоту в этих местах?
   В ответ на это один из охотников поднял ко рту расширяющуюся на окончании деревянную резную трубку и прежде, чем кто-либо из нас успел выстрелить, нечто темное выплеснулось из нее в сторону одного из насекомых. Оказавшись возле него, оно обратилось в облако черного пара, чьи составные части смогли проникнуть сквозь защитные фильтры дыхательной маски ибо, издав тонкий свист и схватившись за нее, он затряс конечностями и упал с лошади. Один из солдат выстрелил и противник упал, выбросив из руки резное оружие. Но другие вскочили, готовые к бою и тот, что разделывал онирофага оказался девушкой, невысокой и темноволосой, сжимающей в правой руке меч, изгиб которого говорил о наноусилении и стремлении выглядеть подобающе временам Великого Эйдетизма. Второе из моих насекомых слетело со скакуна, разворачивая в воздухе прозрачные крылья и разливая перед собой зеленоватую жидкость из короткого хоботка. Один из противников попал под нее в то время, как рука его тянулась к стальному резервуару, словно надеялся он, что хранящееся в нем способно защитить. Но кислота залила его и он лишь коротко вскрикнул, прежде чем упасть и громко опорожнить кишечник. Всполох лазера сжег крылья насекомого и оно упало на онирофага, причем так неудачно, что отставленная назад конечность пробила его тело насквозь длинными черными когтями. Мой храбрый защитник лишь дважды дернулся, после чего состояние его не вызывало сомнений. Другой из мужчин, сумевший включить усиление своих доспехов, стоял теперь передо мной, размахивая двумя короткими мечами, уверенный в том, что содержимое резервуаров поможет ему. Но стоило нашим мечам соединиться, как не осталось ни малейшего сомнения в том, что доступная ему технология слишком далеко отстояла от моей. Его мечи оказались перерублены, тогда как от моего отлетело лишь несколько крошечных частичек. Вторым ударом я разрубила его красную броню и отбросила ударом ноги прочь, в высокую, с крупными колосьями траву.
   И неожиданно оказалась неподвижной.
   -Все работает? - услышала я хрипловатый женский голос.
   -Да, госпожа. Она парализована и не может причинить нам вреда.
   Я действительно не могла пошевелиться. Это при том, что были задействовованы все части моей нервной системы, каким бы ни было происхождение их, все паразиты, имплантаты, все наномеханизмы и микроорганизмы моей крови, моего тела и моих доспехов. Не ожидая этого, впервые столкнувшись с подобным на поле боя, я тщательно перебирала все возможные варианты сбоя, до последнего уповая на ошибку в программе или генетическом коде.
   Она появилась передо мной и я немедля узнала ее, ведь возраст ее не изменился. Теперь я понимала, что мне не следовало освобождать ее. Она улыбалась, глаза ее обведены были изумрудно-зеленым.
   -Теперь ты в наших руках, герцогиня...-она провела рукой по волосам, вцепилась в свою тонкую косичку. В поле моего зрения появилось существо, некогда представившееся полковником, несшее в руках золотистую коробку, полную циферблатов, индикаторов, ручек, верньеров, переключателей, соединенную длинным проводом со стоящей в траве решетчатой параболической черной антенной. С нашей последней встречи полковник стал выглядеть намного хуже, в мехе его множество имелось проплешин, являвших бледную грязную кожу, язвочки и нарывы на ней. Он казался еще более худым, прихрамывал на правую ногу и левый глаз его увлекся безответным бельмом.
   Их первая атака была всего лишь ловушкой, но этого не понял, должно быть, даже мой отец, ничего не увидевший в пересечениях орбит и знаков. Им удалось перехватить частоту, на которой сообщались мои внутренний и внешний мозг и теперь я была полностью в их распоряжении. Вероятно, ни Герцог, ни отец не подозревали о подобном и мятежникам удалось обезвредить все механизмы и системы наблюдения, полнившие тот лес. Быть может, в распоряжении их было и другое колдовство, но помощь не приходила ко мне. Воительница стояла передо мной, чуть расставив ноги, опустив меч, наклонив голову и пристально глядя на меня.
   -Это я должна была стать герцогиней...мы с ним столько пережили вместе...-ненависть в ее сощурившихся глазах убедила меня в том, что она не собирается убивать меня в ближайшее время. Повернув голову к полковнику, она вновь позволила мне увидеть свой странный, с горбинкой профиль. Она кивнула и для меня наступила темнота, заполненная зелеными бабочками с золотистым узором на крыльях.
  
  
   3. ЭШАФОТ ПОЛУНОЧНЫХ ТЕРЗАНИЙ.
  
   Живая и прохладная, стена тянулась четыре шага, пять шагов, шесть шагов, четыре шага. Я не удивлялась ни форме, ни зеленоватой мягкости ее, поскольку не могла сказать, в каком состоянии Королевства нахожусь и что представляет здесь основу мироздания. Я была рада уже тому, что мне удалось сохранить форму как таковую, что у меня были тело и сознание, которое, насколько я могла судить, не претерпело каких-либо значительных изменений. Осмотрев себя, я заметила следы от инъекций, но они были слишком видимы для того, чтобы я испугалась именно их. Все возможно сделать незаметно и, вероятнее всего, их поместили на меня именно для того, чтобы я устрашилась возможного их влияния. Они могли заполнить меня микроорганизмами, грибками, нанометрическими устройствами, имплантатами, искусственными органами, энергетическими бесплотными субстанциями и я ничего не почувствовала бы. Только иногда, когда я поворачивала бы голову направо, красная точка мелькала бы на краю зрения. Незначительный просчет.
   Стены, пол и потолок излучали одинаковое матовое свечение. Пол был чуть ярче, одна из стен - чуть зеленее. Света их было достаточно для любого из занятий, но у меня были только потребление пищи, испражнение и размышление. В определенное время из пола вырастала трубка, позволявшая мне высосать некоторое количество сладкой жидкости, оставлявшее меня сытой и не производившее заметных изменений в организме. Испражниться я могла в любом месте, пол впитывал все без остатка, не оставляя даже запаха. Воздух всегда был свежим, с легким ароматом жимолости, что казалось мне напоминанием о какой-то древней шутке, но я никак не могла вспомнить ее и улыбалась самому этому факту. Они остригли мне волосы и теперь мне нравилось проводить рукой по колючей голове. Не сомневаясь, что они записывают все, что я делаю, я все же мастурбировала, когда вожделение становилось невыносимым. Но тогда я старалась делать все так, чтобы ни одна герцогиня после меня не была бы столь великолепна. Я насаживалась на пищевую трубку и проталкивала ее до самой матки, я прыгала на ней, сгибая и выпрямляя ноги, оставляя себя голодной, чувствуя, как вытекает в меня теплая и липкая питательная жидкость. Я запрокидывала голову, сжимая свои увеличившиеся груди, я наслаждалась оргазмом одновременно с тем, как опорожняла мочевой пузырь. Не сомневаюсь, они были довольны.
   Никто не посещал меня. Я не знала, как много времени прошло, я занимала себя физическими упражнениями и размышлениями о природе реальности и сознания, я находила, что не так уж и плохо провожу время. Состояние, в котором я оказалась, отличалось некоторыми весьма выгодными особенностями. Я находилась в безопасности, тепле, сытости, была уверена, что за моим здоровьем следят. Это позволяло мне прилагать все усилия для того, чтобы как можно лучше познать процесс своего мышления, насколько это было возможно для меня самой.
   Иногда я позволяла себе задуматься об их целях. Едва ли речь шла о выкупе, Герцог посмеялся бы над этим и заказал новый проект, который даже моя собственная Золотая Мать с удовольствием осуществила бы для него. Политические требования также были бессмысленны. Казни и освобождения происходили по личному указу Его Величества, повлиять на что ни у кого не было совершенно никакой возможности. Использовать меня в качестве рабыни доставило бы любому из них немало удовольствия в первую очередь из-за того унижения, которому они, по их мнению, подвергали бы меня, не подозревая, что доставляют мне немало удовольствия. Но для этого они не стали бы держать меня в заточении, а непременно воспользовались бы мной.
   Когда в одной из стен открылся проем и он появился в сопровождении двух мужчин, я улыбнулась. В одиночку он побоялся бы теперь приблизиться ко мне.
   -Вы желаете обсудить творчество Симирина, ректор? - я медленно поднялась с пола, опустила руки, чуть перенесла вес назад, на правую ногу, будучи теперь готова к сопротивлению. Его спутники с крупными телами и широкими грудными клетками, головами маленькими и остроконечными, глазами крохотными, зелеными и лишенными зрачков, облаченные в короткие кожаные брюки, позволявшие видеть могучие мышцы их ног могли бы стать достойными соперниками для Королевских Гвардейцев, если учитывать только внешнюю мощь. Мои наномеханизмы давно не получали подпитки, их биологические собратья немногим могли помочь.
   Оттолкнувшись от стены, я бросилась на первого и удар мой попал в его челюсть. Немедля развернувшись и уже падая, я выбросила ногу, целясь в колено второго, но угодила чуть выше. Профессор осторожно отступил назад, сделал шаг к темноте проема, готовясь скрыться, если мне все же удастся одержать верх.
   Я не чувствовала в этих мужчинах той легкости и точности, какие придают микроорганизмы, брошенные в кровь и мускулы. Здесь были только тщательно взращенные тренировками и, возможно, химией, мышцы, каждодневное обучение, слабые заклинания и, вероятно, гипнотическая обработка. Отпрыгнув, я намеренно потеряла мгновение, оценивая свои успехи. Бросившись в сторону правого для меня, я резко поменяла направление и в прыжке согнула ногу, направляя колено к его ребрам. Он стоял опасно близко от стены, а та все же не была совсем мягкой. Мой удар достиг цели и тварь захрипела, ударившись еще и головой, уже поврежденной челюстью. Он пошатнулся, покачал головой и в этот момент я ударила его между ног, обнаружив, как и предполагалось согласно осмотру, отсутствие внешних, а скорее всего, и каких бы то ни было, гениталий. Второй был уже возле меня и мне едва удалось увернуться от его руки, попытавшейся схватить мою. Я ударила пяткой его голень, но это почти не причинило ему боли. В это время второй не столько ударил меня ногой, сколько толкнул, но мне и этого оказалось достаточно. Я упала и уже через мгновение была обездвижена ими.
   Теперь они крепко держали меня за руки и плечи, поставив на колени. Дыхание их было тяжелым, один из них припадал на правую ногу, а из челюсти другого падали на жадно впитывающий их пол густые капли темной крови. Я была довольна.
   Профессор приблизился ко мне и я с улыбкой плюнула в него, попав, к сожалению, не на лицо, а на лацкан его синего пиджака.
   -Какая грубость, герцогиня...-он притворно скривился.
   -Если вы не знаете, я так и не стала ею...
   -Это не имеет значения. Все мы считаем вас таковой. - он достал из внутреннего кармана пиджака маленький приплюснутый шар из золотистого металла и улыбка моя не могла более существовать. Одним нажатием на кнопку он лишил меня воли.
   -Можете отпустить ее, - свет казался тусклым на золотистой оправе его очков. - Она больше не будет сопротивляться.
   Несколько неуверенно твари выполнили его указание, переглянувшись и оставаясь готовыми ко всему. Но я стояла на коленях, опустив руки, глядя на мужчину перед собой.
   Он расстегнул пиджак, с громким звоном освободил ремень, опустил молнию, выпуская свой небольшой, с острой головкой член. Он заставил меня открыть рот и вобрать в себя эту скользкую плоть, он приказал мне сжать его ягодицы и засунуть указательный палец в его анус, он обхватил мою голову руками и, направляя меня, заставлял заглатывать целиком его познавший, должно быть, немало студенток и юных преподавательниц, член. Захлебываясь слюной, чувствуя, как его головка бьется о мое горло, перекрывая мне дыхание, ощущая удары его волосатых теститкул о мой подбородок, я чувствовала мироздание временно исторгшим меня из своих измерений и пространств.
   -Должно быть, теперь вы жалеете о том, что сделали с вами. - он поднял глаза на своих гигантов-спутников. - Конечно, вы не можете жалеть об ощущениях, их вам не узнать, но об эстетической стороне...
   В этот момент его горькая сперма хлынула в мое горло. У нее был прогорклый вкус самого неприятного лекарства из возможных, она казалась чумной гнилью, жгучей плесенью, болезненными нечистотами и все это текло вглубь меня. Твари схватили мои руки и держали тело, не давая освободиться, а сам он аккуратно, кончиками пальцев придерживал мой подбородок, чтобы как можно больше было проглочено мной.
   Когда они отпустили меня, я обессилено упала на четвереньки, захлебываясь, выплевывая из себя эту мерзкую жидкость, смешавшуюся с моими соплями и слезами. Пол с мерзостным безразличием впитывал в себя все.
   -Герцогиня, я думаю, довольна, - я слышала звон застежки ремня, мои руки впивались в невинную и беззащитную мяготь подо мной. - Едва ли Герцог потчевал ее чем-либо подобным.
   Я придумала самое меньше три показавшихся мне остроумными ответа, но раньше, чем смогла прокашляться и произнести их, он покинул место моего заточения. Огромные твари смотрели на меня, уходя, но единственным, что мне удалось рассмотреть в их спокойном взгляде - это сожаление о боли, о той самой, которой им по моей вине пришлось пережить. При этом я не ощутила ни желания отомстить, ни причинить мне страдание из удовольствия, что, признаюсь, слегка заинтриговало меня. Они явно принадлежали к некоему варварскому племени или были выведены для непонятных и странных целей, вообразить которые мне не представлялось возможным. Все еще отплевываясь от налипшей на губах и подбородке, стекшей на грудь и живот спермы, я прислонилась к стене, попав на одно из светлых уплотнений в ней, коих имелось множество различных форм и размером. Ранее я не придавала значение им. Но это заговорило со мной.
   -Я все видел. Ты была прекрасна. - его голос был ласковым и успокаивающим, но я в ужасе отшатнулась. Причиной того, что я слышала его могло быть как последствие перенесенного, так и временное прерывание или воздействие на связь между моими внешним и внутренним мозгами, которые они осуществили. Возможно, содержимое его спермы так повлияло на меня. Он мог быть болен неизвестными мне болезнями или передать мне какие-либо микроорганизмы.
   Выбравшись на середину комнаты, я осмотрелась, но другие пятна молчали и не высказывали мнений, что в данной ситуации меня вполне устраивало.
   На следующий день я начала меняться. Учитывая невероятное количество всевозможных вирусов, бактерий, искусственных микроорганизмов и наносуществ, которые колдуны и ведьмы могли выпустить на рыцарей Его Величества, нас учили определять изменения в наших телах, сколь бы мельчайшими ни казались они. Я чувствовала, что происходят изменения с моими внутренними органами, они перестраиваются и меняют форму. Пока что они выполняли прежние функции, но между ними уже начали выстраиваться новые связи, которых я не могла понять. Это насторожило и испугало меня. Любые изменения подразумевают некую функцию, что касалось как внутренних органов, так и меня самой. Я заметила увеличение жировой прослойки, но вместе с тем росли и мышцы, но пока что я оставалась такой же подвижной, как и раньше, разве что становилась более крупной и менее быстрой. Мне показалось, что и пространство вокруг меня увеличилось. Собрав в собственных ладонях лужицу мочи и посмотревшись в нее, я обнаружила, что лоб мой стал более высоким, брови почти полностью выпали, а носовая перегородка поднялась. Вскоре я заметила изменения в зрении, предметы стали терять объем и посредством все того же смрадного зеркала я убедилась, что глаза мои находятся друг от друга дальше, чем было то прежде. Тогда я и поняла, что происходит со мной.
   Они готовили из меня космонавта.
   Я была очень плохо знакома с космонавтикой, помня только книги, что удалось прочесть в детстве и юношестве и то, что преподавали нам в обители. Космос, являясь пространством более чуждым самому существованию, чем что-либо иное, будучи местом, где только инопланетяне могли чувствовать себя свободно, требовал существ, отличающихся особыми качествами. Потому, генетически спроектированные, усиленные хирургическими операциями, искусственными микроорганизмами, дополнительными органами, Космонавты представляли из себя существ, единственным назначением которых был выход за пределы атмосферы и непродолжительный полет, длившийся самое большее пятьдесят минут. После этого, даже если Космонавту и удавалось выжить, если он был в состоянии продолжать существование после приземления, его, как правило, убивали из милосердия. Сияющая обреченность существования делала их героями. На стенах Дворцов Космонавтов, великолепных, огромных строений, пустующих, но готовых принять любого добронамеренного путника, высечены были лики и имена каждого, кто покинул атмосферу. Каждый был героем, каждый поминался в ежедневных, никогда не повторяющихся восхвалениях специально обученными, служителями, всю свою жизнь посвятившими тому. Лишь несколько выживших Космонавтов удостоились чести стать учителями, Советниками, Великими Военачальниками, но в последний раз это случилось так давно, что даже моя Золотая Мать воспринимала подобное как легенду.
   Наличие у Мятежников собственной космической программы удивило меня. Они имели наземные передвижные батареи, способные сбивать спутники и даже пилотируемые корабли, действуя совместно с инопланетянами, обеспечивая безопасную посадку их кораблям снабжения. Я не видела необходимости в их собственном космонавте. Не было ничего на орбите, что не могли бы, при желании и должных потерях, совершить инопланетяне. Цель моего существования, назначение, которым они намеревались снабдить меня, должно было быть великолепным. Мне было жаль тралонгов, так и не познавших моего тела. Отныне я принадлежала к тем, кто считал себя противостоящими Его Величеству. Так или иначе, но мне удалось совершить побег и, если я была права в намерениях изменений моего тела, никогда больше не смогу понести ребенка. Я слышала о подобных экспериментах с Космонавтами, но все они оказывались неудачей. Я сбежала от Герцога и находилась теперь вне достижимости его. Я стала мятежницей, бунтовщиком, сама реальность взирала теперь на меня негодующе-снисходительно. Улыбаясь себе, я восхищалась своим новым состоянием, несмотря на безысходность его. Не было сомнений в том, что я погибну. Даже если окажется удачным запуск, что даже у специалистов Его Величества случалось один раз из десяти, даже если украденные или переделанные, позаимствованные у инопланетян или разработанные самостоятельно мятежниками части окажутся способными действовать сообща и выведут космический корабль за пределы атмосферы, не существовало гарантии в том, что они точно воспроизвели необходимые изменения во мне самой, что я смогу пережить все опасности и угрозы космического пространства и не буду уничтожена тем состоянием, в котором окажусь. Но страха не было во мне. Какой бы ни была причина, я чувствовала себя спокойной, внимательно наблюдая за происходящими изменениями и сожаления только, что не могу описать их, ибо, насколько мне было известно, никогда ранее существо разумное не переживало подобной трансформации. Космонавты Его Величества создавались в Его собственных лабораториях, с момента пробуждения лишенные обычных сознания и средств к общению. Не имея подобных технологий, мятежники воспользовались иными, быть может, и не менее любопытными и явно имеющими инопланетное происхождение. Я не чувствовала себя предательницей. Все, что случилось со мной неизменно имело превосходящую волю и до недавнего времени являлось волей Короля. Всегда имело право на существование подозрение в том, что самое невероятное из происходящего имеет в основе своей Его Желание, Его немыслимое намерение, вполне возможное и как то, что выглядело бы направленным против себя самого вредом. Долгосрочные тысячелетние планы, тщательно просчитанные и предсказанные последствия, использующие в себе энтропию и хаос как непоколебимые и неподвижные субстанции, измерения и добавления которых могли изменить движение руки или направление мысли, процессы столь тонкие, что по сравнению с ними любое излучение показалось бы вероломным камнепадом. Все могло выглядеть невообразимо сложной схемой, целью которой было бы то, что одна из претендующих на звание королевской наложницы девушка не смахнула со своей руки комара и тот оставил на ее бледной коже крошечное пятнышко, временный очаровательный дефект, благодаря которому она и была бы выбрана. Мысль о том, что мой невольный мятеж мог быть частью подобного замысла восхищала меня, но я не была настолько наивна, чтобы действительно считать себя участницей его. В Королевстве одновременно происходит неисчислимое количество событий и каждое из них несет в себе частичку воли нашего Господина, большую или меньшую. Перемещаясь между состояниями и намерениями существ мыслящих и полагающих себя сознательными, претерпевая от того изменения и создавая изменения в них, я наслаждалась мирозданием таким, каким только оно могло быть, подозревая, что и завершение его является всего лишь случайным измышлением. Действительность оставалась в тех незначительных проемах между мыслями и намерениями, которые казались случайным блеском, неожиданным мгновенным видением, не имеющим отношения ни к чему сущему и мы скользили благодаря ей друг между другом, воплощая и совершая.
   Они пришли ко мне, когда мой язык уже сросся с небом и я не могла говорить. Существовал специальный язык Космонавтов, но его не было в моих генах и никто не обучал меня ему. Пространство моего заточения перестало увеличиваться и я занимала его почти целиком, расположившись, выгнувшись так, чтобы быть как можно ближе к питательной трубке. Мои ноги окончательно срослись, мне казалось, что в них больше не было костей, во всяком случае двигать ими я могла только так, как осьминог делает то со своими щупальцами с той лишь разницей, что мои отростки не были столь гибкими и подвижными. В моей промежности возникли отростки, не имеющие ничего общего с гениталиями и не предназначенные для отвода продуктов жизнедеятельности.
   -Посмотрите на нашу великолепную Герцогиню...-профессор всплеснул руками, этот его темно-серый костюм нравился мне намного больше. - Она заметно похорошела, вам не кажется, господа?
   Полковник, шедший вслед за ним с отслеживающим прибором в руках весь был поглощен показаниями на циферблатах.
   -Я вообще не вижу больше никакого сигнала. Они либо считают ее мертвой, либо предприняли что-то, чего я не понимаю.
   -Или это может быть особенностью космонавта. - девушка была в моей черной броне и я не могла не отметить, что выглядела она великолепно, лишь только грудь могла бы быть немного побольше.
   -Связь в космосе может быть прерывиста. Возможно, они перенастраивают части мозга так, чтобы они замещали друг друга. - в ее распущенных темных волосах серебристая переливалась пыль, на блеск ее черных губ отзывались мелкой дрожью все те маленькие трубчатые наросты, что возникли на местах, прежде бывших моими бедрами. Пышно обведенные черным глаза вспыхивали лаковыми красными веками, напоминая мне о меченосцах времен Войны Сновидений, она шла вдоль моего тела, касаясь его краем ножен из черного дерева, расписанных голубыми змеями и красными кошками.
   -Мы не знаем этого точно, - полковник положил свой прибор на пол и принял из рук облаченного в коричневую униформу служителя красный саквояж, -И потому не можем гарантировать успех всего предприятия.
   Профессор подошел ко мне и я приподнялась, всматриваясь в него. Глазам моим было сложно видеть в такой атмосфере, видимое слегка расплывалось и приобретало золотистые очертания.
   -Расчеты были перепроверены многократно, - я услышала этот трескучий хриплый голос, расходящийся мелкими волнами, звонкими вибрациями по всему сущему и мне не составило труда понять, кому он принадлежал.
   Я находилась в присутствии инопланетянина.
   У них был живой инопланетянин.
   Его массивная фигура ростом едва ли превышала мою Золотую Мать на самых высоких ее каблуках. Ему было ощутимо тяжело передвигаться, но причиной того были не особенности пола и не сила притяжения. Тонкие черные трубки, воткнувшиеся в его щеки, проткнувшие плотную, красновато-синюю кожу, по две с каждой стороны, служили для дыхания или иного питания и тянулись к шумному, с черными цилиндрами и поршнями аппарату, который несли за ним двое приходивших некогда с профессором существ. Глаза инопланетянина, состоявшие из равнобедренных треугольников, переливались и отсвечивали, но именно отражающееся в них я видела ясно и четко. Мускулистые руки почти достигали пола и, должно быть, не имели костей, ибо когда в том возникла необходимость, существо легко и плавно изогнуло левую, чтобы почесать предплечье, для чего мне пришлось бы воспользоваться конечностью противоположной стороны. Должно быть, оно сильно пострадало при посадке, которая должна была быть едва ли не катастрофической. Сильно припадая на правую, заметно искривившуюся внутрь ногу, оно покрыто было множеством шрамов, по деформации левой стороны и соотнося с анатомией человека я могла бы сказать, что у него недоставало нескольких ребер, а чуть ниже и правее того места, которое у человека я определила бы как солнечное сплетение, у него имелся пульсирующий темный выступ, исходящий тремя черными, короткими изгибающимися трубками, сипло выбрасывавшими в воздух красноватый дым. на том же месте с другой стороны был только круглый шрам и пятно бледной, пятнистой кожи.
   -Ошибки быть не может. - он смотрел на меня и я чувствовала в нем вражду, но не ко мне или моему виду, не к Королю или тому способу существования, какой мы вели. Само наше восприятие действительности возмущало его, наше отношение к ней казалось ему оскорбительным, наше потребление ее испражнений - вульгарным, попытки изменить - достойными раздражения, а стремление изучить - унизительным.
   -У нас будет только одна возможность. - сама же я была для него всего лишь странным феноменом, на производимый которым эффект он возлагал надежды. Они ничего не говорили об убийстве, да и оборона любого из Королевских Дворцов, даже если бы им и удалось узнать, в котором именно пребывает Его Величество, уничтожила бы любую угрозу с воздуха раньше, чем она смогла бы причинить какие-либо разрушения.
   Профессор с любопытством осматривал мое изменившиеся тело и было нечто странное во взоре его, убеждавшее меня, что он не возражал бы совокупиться со мной и в таком обличье, но не был уверен, как именно возможно и лучше совершить подобное и к каким последствиям это может привести. Несмотря на немощное состояние инопланетянина, я чувствовала их страх перед ним. Я никогда не сражалась ни с одним из них, случаи их высадки были единичны, воздушно-космические войска Его Величества редко допускали столь непростительные ошибки.
   -В ней есть что-то, чего мы не учли. - и даже я сама могла бы назвать многое. Я не была уверена, что им известно мое прошлое рыцаря, влияние которого на мое поведение и мышление оставалось несомненным и заметным до сих пор. Моя Золотая Мать могла поместить в меня что-либо более тонкое, чем способное быть замеченным ими.
   Осторожно приблизившись к моей левой руке, полковник все же приказал двум стражникам держать ее, как будто опасаясь неожиданной агрессии с моей стороны и вонзил стальной шприц в мою вену. Поместив извлеченное в прибор с золотистым корпусом, он вновь воззрился на экраны и шкалы. Предсказание моего отца сбывалось.
   Космонавт являл собой сложный комплекс микромеханизмов и организмов, искусственных и естественных паразитов, вирусов и бактерий, органов и образований, только совместное действие которых и позволяло пережить все тяжести выхода за пределы атмосферы и действовать в условиях космического пространства. Во мне теперь должны были быть сотни, если не тысячи всевозможных существ, полученных через пищу или воздух. Временами мое сознание начинало функционировать иначе, чем было то привычно, предметы казались отстоящими друг от друга больше, чем то подсказывали зрение и проприорецепция, между ними виделись странные метафорические связи, иногда я замечала цветные потоки, проходящие сквозь место моего заточения и если случайно задевала один из них головой, то долгое время не могла избавиться потом от странных образов, знаков и непонятных мне конструкций, что должны были быть формулами, видений мокнущих под дождем тростниковых, окруженных каменными валунами хижин, возле которых составлены были из гигантских костей неведомые ветряные механизмы, останков стен некогда великих городов посреди красных пустынь, людей с цветком вместо правой руки, слаженно предающихся тренировке на краю горного плато и многого другого, что было состояниями мне неизвестными и не всегда желанными.
   Двое прислужников в черных платьях и плоских шляпах, от которых опускались до талии почти непроницаемые черные мантии поднесли ко мне плавающий в золотисто-стальной кювете оранжевый бледный орган, трубки от которого подсоединили к некоторым из отростков на груди и в том месте, что раньше было промежностью.
   Обретя пульсацию и напрягшись, взволновав прозрачный раствор, тот сгусток плоти выбросил в воздух зеленоватый газ, а я почувствовала, как соки, хранившиеся, должно быть, в нем, потекли по моему телу, наполняя меня предосторожностью. Едва ли я могла совершить теперь необдуманное движение, даже для того, чтобы моргнуть мне приходилось убедить себя в том, что это ничему не причинит вреда, является действием разумным, достойным, оправданным и существующим ради цели. Должно быть, нечто подобное испытывал Герцог, читая новые, обуславливающие его существование, приказы Короля или перечитывая старые.
   Присев, те существа внимательно всмотрелись в оранжевый орган. Один из их взял идущую из него трубку, скрыл ее под мантией, после чего выбросил обратно.
   -Она почти готова. Осталось несколько дней.
   -Великолепно. - девушка встала ногой на мой левый бок, уперлась в него высоким каблуком, полагая, должно быть, что причиняет мне боль. - Корабль тоже готов. Эй! -она ткнула ножнами в мою распухшую левую грудь. - Ты скоро отправишься в космос!
   Я кивнула, пытаясь улыбаться теми плоскими пластинами, которыми стали мои губы. Ей следовало бы завидовать мне, ведь те состояния, которые она сможет пережить в любом положении Королевства были предсказуемы, объяснимы и доступны для многих. Я знал достаточно женщин-воительниц и немало Стражей. Их истории были настолько схожи, что обычно я отказывался слушать их, ссылаясь на более важные занятия даже если таковыми в действительности оказывалась чистка конюшен. То, что предстояло мне являло собой деяние намного более редкое, остающееся уделом немногих отчаянных, наполнявшее меня счастливой гордостью. Несчастная, она оставалась воевать. Если я была права и ее связь с мятежниками была настолько сильной, какой мне представлялась, то она находилась в достаточном противостоянии с Его Величеством, чтобы быть замеченной. Соответственно, врагами ее становились не только солдаты королевской армии, но и Королевские Гвардейцы и Стражи и мои братья и многие другие ордена и организации, призванные сохранить в неприкосновенности те количество и качество непоследовательности и непредсказуемости, какие Король полагал необходимыми для нашей действительности.
   Она подошла к профессору и он приобнял ее за талию. Не зная, какие паразиты вынуждали их к подобному поведению, я только разочарованно наблюдала за ними. Мне казалось, что они могли бы быть и более разумными. Я почувствовала нечто подобное ревности, но кто именно был источником его и к кому именно я ревновала, было слишком сложно определить. Было нечто отвратительное в том, как относился к реальности каждый из них, нечто игривое и тяжело порочное в сощуренных, полных естественной грубости глазах девушки, нечто непостижимо-самоуверенное, препятствующее любому движению и одновременно полагающее себя способствующим чужим эволюциям во взоре ректора. Их тоскливый порок восхищал меня, при том что оба этих существа уверяли прочих в том, что стремятся к удовольствиям и получают их. Удивительное виделось мне в том и я надеялась, что они достигнут своих целей раньше, чем мои братья или подобные им доберутся до них.
   Они покинули меня и прошло еще время. Я была уверена, что кормление происходит нерегулярно, с первого мгновения моего сознания в этом заточении я наблюдала различные промежутки времени между тем, как начинала течь питательная жидкость. Еще несколько раз я насыщалась, а затем они вернулись.
   Одна из стен раздвинулась и десятки могучих диких существ, подобных тем, с которыми я когда-то схватилась, вошли ко мне со стальными шестами в руках. Странное существо, голова которого являла собой нечто полупрозрачное и желеобразное, руководило ими и исходивший от него смрад расчетливого абсурда убеждал меня в том, что оно являлось либо еще одним инопланетянином, иной разновидности, что было бы совершенно невероятно, либо каким-либо творением его, ребенком от человеческой женщины или полностью искусственным созданием. В глубине плотной переливающейся субстанции заметно было нечто мерцающе - темное, на выдающемся, маленьком круглом животе имелся нарост с несколькими извергающими синеватый газ трубками. Тонкие ножки с огромными ступнями царапали пол прозрачными когтями, сильные руки, такие же, как и у того, кто был инопланетянином без сомнений, несли прибор в золотом корпусе, время от времени переключая или поворачивая, сдвигая или перемещая его части, наблюдая за волнением линий и цифр на приборах, дребезжанием стрелок на шкалах, жидкостей в стеклянных колбах. Он взглянул на профессора, облаченного в черный комбинезон радиационной защиты и издал некий звук, вынудивший того улыбнуться и кивнуть. Он махнул могучим тварям и те просунули под меня стальные шесты, готовясь поднять и нести меня. На мои руки, ставшие огромными и медленными, на мои увеличившиеся во много раз запястья они поместили стальные оковы, беспричинно опасаясь, что я могу воспользоваться против них своей силой. Им понадобилось напрячься, чтобы поднять меня. Новые органы и претерпевшее изменение восприятие добавили мне веса, я была тяжелее, чем ртуть занимаемого мной объема, я готовилась познать тайны и любое действие, не имеющее отношения к космическому полету казалось мне пустым и бессмысленным. Приподняв меня, они причинили мне некоторую боль. Я почувствовала, как врезается в плоть сталь, но готова была вытерпеть и это ради того, чтобы покинуть атмосферу. Пока они несли меня по темным каменным тоннелям, освещенным редкими голубоватыми светильниками под потолком, я мечтала о том, сколько продлится мой полет. Я надеялась, что он займет не меньше десяти минут, я не хотела бы оказаться последней в списке. Надеяться на рекорд было наивно, но так приятно, что я иногда все же позволяла себе это. Я видела свою фотографию в альбоме Космонавтов, свой лик, высеченным на стене каждого из посвященных нам Дворца как того, кто первым пробыл на орбите больше часа. Иное не интересовало меня. Они внесли меня в просторный зал с черными, почти зеркальными стенами и потолком и белым полом, они погрузили мое тело на тележку с огромным количеством маленьких блестящих стальных колес и она медленно покатила меня по узким рельсам, чуть покачиваясь и потрескивая, поскрипывая и напоминая звуками детскую карусель.
   По правую сторону шли профессор и полковник. По левую - воительница в моих доспехах и инопланетяне. Тот из них, которого я увидела первым обхватил рукой ее талию и я подумала, что девушка должна быть достаточно смелой и безрассудной, если совершает столько гневящих нашего Короля поступков один за другим. Я была уверена, что она совокупилась с инопланетянином, а быть может, совершала то неоднократно и постоянно. Облаченные в коричневые балахоны, черную и красную кожаную сбрую со множеством колец, на которых висели амулеты и реликвии, худощавые и мускулистые, колдуны плелись рядом с ними. Некоторые бормотали слова книг, что держали в руках, другие не отнимали глаза от приборов, от круглых и квадратных экранов, от мерцающих стрелок и оранжевых цифр в вакуумных колбах. В лысых черепах одних торчали странные механизмы, искрившиеся, истекавшие густыми жидкостями, разноцветные волосы других тянулись далеко за ними, оставляя полосы на грязном полу. Ведьмы кружились возле них. Обнаженные, облаченные в стянувшие их пышные тела корсеты, они кружились в похотливом танце, делая вид, что руки их, случайно касаются чужих гениталий, грудей, ягодиц, губ. Они улыбались, они потирали свои скрытые под блестящей кожей тела, они целовались, разбрасывая вокруг перья и пыльцу, они вели на поводках злобных уродливых тварей, норовивших сцепиться в смертном бою или совокупиться друг с другом невзирая на пол, они ломали каблуки своих высоких туфель и ругательства их подобны были песням, что исполняются когда погибают молодые герои. Солдаты смеялись вслед им, облизывали губы, поглаживали свое оружие, яркий свет отражался в изогнутых пластинах и кирасах. Белые квадратные плитки покрывали сводчатый потолок тоннеля. Некоторые из них скололись, другие потемнели, синий или зеленый приобрели в себе оттенок. Черные стены, украшенные барельефами, что изображали различные сцены покорения космоса медленно проползали мимо меня. Я почти не смотрела на них. Многие я видела в альбомах еще ребенком, другие были наполовину разрушены. Ученые, собирающие реактивный двигатель, передающие неведомые детали из рук в щупальца друг другу, неудачные испытания и взрывы, расколовшаяся спасательная капсула, наполовину засыпанная песками, выброшенная на пустынный берег, космический корабль, окруженный инопланетными машинами, мертвый Космонавт, плывущий в зловонии открытого космоса. Так или иначе, мы все были обречены на некоторое завершающее состояние и это успокаивало меня.
   Огромные двери со скрипом разошлись передо мной в разные стороны и я увидела перед собой капсулу, подключенную к проводам и трубам, что позволяли светиться экранам и приборам, вращаться жидкостным стабилизаторам, мерцать указателям и переключателям. Тележка ввезла меня в капсулу, окружившую тихим гудением, множеством звуков, издаваемых тысячами механизмов и систем и остановилась. С громким щелчком она опустилась, тяжелый люк поднялся позади меня, превращаясь в некое подобие спинки кресла и я осталась одна в кабине, что станет единственной защитой моей от космоса и всех злодеяний его. Передо мной имелось два круглых иллюминатора, между которыми разместился прямоугольный экран, во вращающихся фигурах которого, зеленоватых подвижных пузырях, старательно избегающих столкновения друг с другом и потому предусмотрительно, подобно амебам, втягивающим ложноножки и меняющим форму, я видела структуру близлежащей действительности, в которой пока что имелось лишь несколько темных вкраплений, означавших чьи-то требовательные дистонические парафилии, безвредные заблуждения, навязчивые фантазии. Мои ноги удобно разместились, под уменьшившимися ступнями я чувствовала теперь педали, управлявшие вращением корабля. Подняв правую руку, я сняла с потолка наушники, опустила их на голову, плотно прижала их к ушам и нажала на маленький рычажок. Стальные скобы пронзили мою плоть, горячая кровь потекла по шее, но боль была забыта, когда я услышала голоса, перечисляющие системы корабля и их состояние. Он был почти готов к старту, мой великолепный корабль, моя огненная ракета, моя острогрудая колесница и я закрыла глаза, воображая ее на стартовом столе, золотистый столб, исходящий разноцветными парами, окруженный стальными фермами, белыми и серебристыми трубами. А вокруг стояли мегалиты и древние окаменевшие существа, вырезанные когда-то из дерева и каменные драконы, на которых почти вся сгорела уже яркая краска и стальные скульптуры, поднявшие руки к беззащитному небу и полые огромные камни, способные, как говорили, иногда забросить на орбиту монетку. Я видела ее тонкой и изящной, чуть толстоватой у основания, где сотни двигатели первой ступени прижимали друг к другу свои сопла, с небольшим утолщением чуть выше, где располагался дополнительный топливный бак. Я вслушивалась в разговоры техников, в их безразличные, спокойные голоса. Сообщая данные приборов, они перемежали то пошлыми шутками, в том числе и в адрес сослуживцев, чему я попыталась улыбнуться. На их месте, я, вероятно, была бы точно такой же. Но никто из них не смог бы оказаться на моем. Внимая их словам я была подобна родственнику, вслушивающемуся в речь доктора возле палаты с умирающим. Но, насколько я могла понять, все было в порядке, все было готово к старту. Кости мертвых собак благорасположены были к нам сегодня.
   Я не верила экранам и приборам вокруг меня. Пока капсула не была помещена в корабль и подключена к нему, они могли вывести на них любую информацию. Даже после этого они могли бы обмануть меня, но вряд ли осмелились бы на подобное, поскольку это могло бы означать мою гибель и провал задания, о сути которого мне до сих пор не удосужились сообщить. Было бы глупо надеяться на автоматические системы. Космос слишком непредсказуем для того, чтобы машины могли справиться с ним. Влияния, воздействия, излучения, притворства его слишком изощрены в своем лукавстве, чтобы механика, гидравлика, электроника, квантовые машины, искусственные нейронные сети или энергетические вычислительные явления могли справиться с ними, найти верный ответ на их переменчивое, обманчивое, иллюзорное, трансгрессивное метание, являвшееся неподвижным естеством для того беспричинного пространства.
   Капсула снова двинулась, я почувствовала, как она меняет положение и это означало, что они готовят ее для размещения в лифте, что вознесет меня на пятисотметровую высоту, к самой вершине стартового комплекса, где на стальных фермах курят листья мнемозы равнодушные призраки, с одинаковым похотливым восхищением посматривающие на фигуры дев и чудовищ, украшающие сдерживающие ракету конструкции.
   Под натужное мерное гудение лифта я слышала слова о последней готовности. Инопланетянин и полковник, старшие из колдунов и ведьм подтвердили готовность на старт, в жертву космосу, согласно традиции, был принесен кармический тур, одной туши которого хватит на год для деревни из ста человек. Кровью его омыли дюзы, череп его прикрепили к обтекателю.
   В иллюминаторах перед собой я видела темное небо.
   Экраны мигнули, переключаясь, загорелся сигнал автономного питания.
   -Мы больше не увидимся, герцогиня, - услышала я голос профессора и мне было жаль этого. Я бы хотела встретиться с ним и поговорить, услышать снова его безумные речи о великих писателях прошлого, признать некоторые из истин, о которых он говорил, усомниться в других, посмеяться над абсурдностью третьих, понаблюдать за его игрой, за его безжалостной насмешкой над реальностью, в любви к которой он с такой пугающей легкостью признавался. - Мне было приятно ваше общество.
   -Я бы хотела быть похожей на вас...- насмешливый голос воительницы отозвался в моих ушах всеми ее потерями. Я была рада, что они провожают меня. Если моя Золотая Мать знала о том будущем, какое меня ждет и если по велению Герцога я все равно стала бы Космонавтом, она не пришла бы для того, чтобы увидеть мой единственный полет, это показалось бы ей скучным. Она нашла бы для себя иное развлечение и здесь я не позволю себе винить ее, ведь именно благодаря тому, что она была такой, что она во всем и всегда соответствовала идеалу Золотой Матери, я и оказалась в этой кабине.
   В то время, как они перечисляли готовность систем и я тихим голосом подтверждала это, осматривая датчики и экраны в кабине, сама я возносила благодарности всем паразитам, волнам, частицам, микроорганизмам, излучениям и всему прочему, что привело меня сюда. И, более и прежде всего, я благодарила Его Величество. Находясь на стороне мятежников, будучи их инструментом и преследуя их цели, я все же видела исток всего в том случайном мгновении, когда я пригрезилась Ему. Я надеялась, что он не испытывает ко мне злобы или ненависти из-за того, что я должна была считаться противником его, я полагала, что он видит всю безвыходную беспричинность произошедшего и снизойдет до того, чтобы счесть и меня, мятежную, достойной стены Дворца Космонавтов, если сработают как полагается все системы и я смогу покинуть атмосферу.
   Я улыбалась, снова и снова позволяя мыслям ласкать мою маленькую тайну. Никто из них не должен был знать о том, что они встречались со мной и раньше, в бытность мою рыцарем. Ничто не смогло выдать меня, у них не оказалось достаточно чувствительных приборов и даже инопланетянин не сумел открыть сущности моей. Этим я также был доволен. Я посвящал свой полет всем сияющим братьям своим, сражающимся, странствующим, размышляющим, тренирующимся, совокупляющимся, умирающим. Каждому из них я был благодарен за то, что долгие годы дарили они мне избавление от одиночества, ибо даже в самых мрачных, горячих и влажных джунглях, оказавшись посреди трусости и предательства, лишившись всех спутников своих, растратив всех микроскопических помощников, не имея больше возможности включить какое-либо из устройств, я все же был полон надежды, ибо знал, что где-то в невыразимой дали от меня многие братья мои терпят схожие и большие страдания во имя единой цели, в чем были величие наше и сила.
   -Прощайте, Герцогиня, - и сразу же за голосом полковника я услышала начало последнего отсчета.
   Волнения не было во мне. Я спокойно переключила канал связи, коснулась нескольких кнопок, едва ли понимая их назначение или смысл своих действий. Корабль вздрогнул - то отошли в сторону удерживавшиеся носитель фермы. Амулеты из перьев и костей покачивались перед моими глазами, экраны являли мне все новые цифры и знаки, заполнялись печатями и фигурами, из которых следовало, что путь передо мной свободен. Меня смущал только рогатый серпоносец, притаившийся за пирамидой на круглом зеленом экране справа, но я полагала, что это было всего лишь некое неизвестное небесное тело, проходящее над стартовой площадкой.
   Что было полнотой моего желания, то стало воплощением моей бесчувственности. Даже ощутив, как задрожал космический корабль, знаменуя тем самым включение двигателей, я осталась спокойной, как будто сам Король находился в кабине вместе со мной. Я ощутила давление перегрузки, ласковое, как прикосновение ручки Золотой Матери к моему напряженному члену, нити амулетов натянулись и корабль начал свое медленное восхождение. Все было прекрасным и невероятным, все вело меня к неведомому, то есть по единственному достойному разумного существа пути.
   Корабль медленно поднимался. Я видела возрастающие цифры высоты, я видела меняющиеся уровни и условия, но они до сих пор не могли определить, где сегодня заканчивается атмосфера. Я слышала, как колдуны ругаются и спорят об этом с профессором и полковником в то время, как где-то далеко смеялась надо всеми ними воительница. Я не могла ни на что повлиять и это было возбуждающе приятным для меня. Волнующее чувство, возникшее где-то посреди спины, постепенно нарастало, превратившись из беспокоящего неудобства в страстное, требовательное намерение, расползавшееся по всему телу от позвоночника к кончикам пальцев, к моим огромным проколотым соскам, странное, спокойное, умиротворенное, продолжительное подобие оргазма, которым, как я понял, они намеренно сопровождали полет, дабы не сосредотачивался Космонавт на том, что может ждать его, не вспоминал ни об одном завершении.
   Я чувствовала давление на свое тело, но еще большее претерпевало сознание мое. Все сложнее было для меня сохранять восприятие себя как единого целого. Иногда мне начинало казаться, что каждая часть меня, каждый мой орган, коих теперь могли быть сотни, являет собой нечто отличное от меня, неподконтрольное мне, действующее независимо и, быть может, против всех остальных. Помня, какой должна быть последовательность моих действий, я каждый раз убеждала себя совершить что-либо, сожалея, что нет у меня на то приказа Его Величества. Я уговаривала себя сделать вдох и когда он происходил, чувствовала, что одержала победу, равную уничтожению чудовища, я говорила себе, что случится нечто удивительное, если я смогу протянуть руку и нажать на кнопку и когда под ней гасла или загоралась лампа, уверяла себя, что это и есть величайшее из чудес. Я уже не могла сознавать себя ни как единое монолитное целое, ни как совокупность частей. Мне приходилось надеяться только на то, что мое мнение о действительности, мои мысли, из которых ни одна не виделась более случайной, чем другие, никак не могли сказаться на функционировании моего тела. Я надеялась, что, прислушиваясь к биению своего сердца, не остановлю его. Отвернувшись к правому экрану, чтобы посмотреть на состояние двигателей второй ступени, из которых несколько мне пришлось самостоятельно отключить, и повернув обратно голову, я увидела сидящего на моем животе огромного синего лемура. Он устроился, почесывая надутый живот, по которому расплывалась татуировка черной орхидеи, посмеиваясь, когда пальцы с длинными желтыми ногтями задевали торчащее из пупка золотое кольцо с крупным на нем зеленым камнем. Длинные красные косы его опускались на приборные панели, тонкие руки, обвитые золотыми медальонами осторожно ласкали мою плоть, проводя по ней кончиками острых когтей, что было одновременно приятно, но и намекало на некую опасность, угрозу для моего полета. В правой руке он держал длинную трубку из черного дерева, но она либо была пуста, либо он не успел ее закурить. Внимательные его зеленые глаза смотрели на меня так, как будто я была его потомком. Это было возможно допустить, на мгновение я даже позволила себе мысль о том, что нахожусь в присутствии одного из Космонавтов прошлого, пока истина об их бесплодии не вернулась ко мне. Отбросив прочь трубку, он набросился на меня, вцепился лапами в мои груди, царапая их когтями, а бедра его стали совершать соответствующие совокуплению движения, что насмешило меня, ибо ничего подобного влагалищу уже долгое время не было у меня. Оно закрылось, исчезло, скрылось в глубине моего тела, исчезнув вовсе или превратившись в нечто иное, более необходимое для космического полета.
   Подняв левую руку, я включила устройство, что должно было отпугивать духов, но лемур только поморщился. Он был слишком сильным, слишком древним для того, чтобы такие простые аппараты могли повлиять на него. Вероятно, когда-то он был воином или колдуном, шаманом или мудрецом. Я не могла вспомнить, что означает для лемура синий цвет кожи, подобные татуировки и украшения. Его твердый длинный член больно бился о мой живот, маленькие ягодицы отражали на себе свечение экранов. Перегрузка все возрастала вместе с вибрацией, ускорялись и движения лемура. С грохотом, тряхнув весь корабль, отошла вторая ступень и он выбросил на мое тело свое горячее семя. Оно изливалось из него бесконечным потоком, покрыв мои живот и грудь. Усмехнувшись, он приподнялся, придерживая свой длинный член так, чтобы очередная струя попала на мое лицо и я не смогла увернуться. Липкая, густая жидкость, пахнущая гнилыми цветами, потекла по моему лбу, по моей левой щеке. Когда его член выбросил последние капли и обмяк, лемур вновь уселся на моем животе, слизнул со своего указательного пальца собственное семя, ухмыльнулся и исчез.
   В этот момент мой космический корабль вышел за пределы атмосферы. Его тряхнуло, развернуло по вертикальной оси так, что на мгновение я увидела поверхность, мерцающую в потоках неосуществимой реальности, взвыли предупреждающие сигналы, несколько воздушных стержней появилось в кабине. Отмахиваясь от них, я вцепилась в рычаги, стараясь выровнять корабль, проскочить мимо тяжелых впечатлений, окружавших меня, за очертаниями которых мне удавалось следить одновременно на трех экранах. Загорелся индикатор повреждения вспомогательной электросети, но я не обратила на него внимание. На экране передо мной появилось то, что я должна была совершить, мой путь, моя траектория и я увидела ее как то, что ведет к мечте, последовательностью точных размеренных шагов, направляющей к осуществлению того, после чего жизнь навсегда станет великолепной, существование навечно обретет сияние, действительность вберет неправдоподобную твердость и рассыпется мириадом несвязанных друг с другом видений.
   Мне оставалось только направлять корабль. Руки мои легли на рычаги, ноги опустились на педали, выдвинувшиеся из бедер отростки вошли в пазы, где их пронзили иглы, соединяя меня с системами машины, позволяя мне точнее чувствовать ее. Мимо меня пронеслась огромная, сияющая красная пирамида и голова моя закружилась, а в ушах несколько мгновений оставался воющий крик, истошный вопль одержимых жизнью существ. Я улыбнулась, жалея и прощая их. Резко дернув рычаг левой рукой и нажав правую педаль, я послала корабль в стремительное, вращающееся спиралевидное движение, чтобы избежать столкновения с немыслимых размеров формой, состоявшей из геометрических фигур и пульсирующих органических наростов. Всем, что вызывала она, было раздражение. Я подумала, что это могла быть создающая его машина, тем более, что вид немногочисленных зеркальных граней был неприятнее всего. Даже зеленоватая морщинистая кожа гнойников и их покачивающиеся в невесомости трубки не выглядели такими отвратительными. Ловушка для снов, парившая над моей головой, вспыхнула серебристым сиянием, сработав и поймав одного из них, пытавшегося пробраться ко мне, усыпить меня, направить меня ко лжи. Я улыбнулась. Все было предусмотрено, все было предназначено для того, чтобы я достигла своей цели. Экран слева от меня мигнул, после чего обрел красный фон, демонстрируя мне карту реальности с явным на ней нарушением, темной аномалией, приближавшейся ко мне со скоростью слишком высокой и движениями слишком резкими для того, чтобы быть чем-либо иным, кроме корабля инопланетян. На моем капсуле не было оружия. Говорят, когда-то за пределы атмосферы поднимались боевые машины, вступавшие в бои с инопланетянами и едва не вынудившие их к бегству. Именно тогда Его Величество и вмешался, оружие было снято, системы значительно упрощены. Он не хотел лишиться инопланетян.
   Они знали о моей траектории, им несложно было увидеть ее, они имели представление о моих намерениях и мне оставалось только надеяться, что я более приспособлена к хаосу космоса, чем они, что сущность моя и содержимое моего тела, мое направляемое тысячами паразитов, микроорганизмов и механизмов сознание могут стать преимуществом. Я развернула корабль, тяжело сопротивлявшийся инерции, а машина инопланетян остановила свое движение мгновенно. Я увидела вспышку за иллюминаторами и моя капсула сотряслась, на правом экране изменились потоки и стремительно стали наполняться темнотой символические обозначения резервуаров. Целостность корпуса сохранилась, повреждены оказались лишь два маневровых двигателя, но это не представляло угрозы для подвижности корабля. Усмехнувшись, я подтвердила новую траекторию закончившим расчеты системам.
   -Герцогиня...-голос профессора был едва слышен сквозь треск и шум. - Что вы делаете, герцогиня?..-он казался разочарованным. - И это после всего, что я вам дал?
   -Не беспокойтесь. - новая траектория была более опасной, но они должны были, получив результаты телеметрии, понять ее преимущества. Миновав облако парадоксальных заблуждений, я могла бы, проскользнув через несколько туманных миражей, обрести небольшое преимущество над преследователями, надеясь, что к первому кораблю не присоединятся другие. Цель уже была вполне определима, даже цифры расстояния до нее менялись в пределах сотни предчувствий, что само по себе радовало меня. Нажав на кнопку когтистым пальцем, блеснув перстнями, в которых плавали мощи Космонавтов и заклятые кости двухголовых черных кошек, я запустила новую программу.
   Капсула дернулась, когда раскрылись панели уловителей феноменов и мой корабль скользнул в вязкое месиво парадоксов. Глядя на экран локатора, я заметила, что инопланетяне на мгновение остановили свою машину на самом краю поля, словно не решаясь проникнуть в него или дожидаясь включения неких защитных устройств. Я же в это время только увеличивала скорость.
   -Герцогиня, у вас не хватит топлива для подобного маневра-то был спокойный голос полковника. Я молчала, глядя на экран, наблюдая за тем, как увеличивается скорость моего аппарата и чувствуя, как все вокруг начинает казаться несоответствующим друг другу. Цвета, формы, очертания, назначения, становились едва ли не враждебными к любым другим в моем представлении. Но именно в этом противоречии и возникала энергия, позволявшая моему кораблю двигаться все быстрее. Инопланетяне все же последовали за мной и к первому их аппарату присоединился еще один, пытавшийся обойти поле по периметру, перехватить меня там, где я выйду из опасной зоны. Я была готова к этому и, как только моя капсула покинула поле, нажала на кнопку, отстрелившую почти пустой топливный бак. Это придало незначительное дополнительное ускорение моему аппарату и сбило с толку инопланетян, ибо, оставшийся посреди искрящихся парадоксов, облученный многосмысленными феноменами, сей простой предмет мог показаться чем угодно тому, кто сам оставался вблизи него.
   Я же удалялась, радуясь тому, что увеличивается расстояние между мной и преследователями. Космос вновь вспыхнул, но на сей раз они промахнулись. Чуть уменьшив тягу двигателей и замедлив вращение, я осторожно прошла мимо обломков одного из подобных моему кораблей. Приблизив, насколько это было возможно, лицо к иллюминатору, я всмотрелась в обгорелый вытянутый корпус, надеясь рассмотреть в нем мертвого Космонавта, но увидела только темноту, окруженную множеством кружащихся обломков. Панели и антенны были оплавлены и смяты, золотистые восславления превратились в набор обрывочных фраз, потерявших буквы и смысл. Я нажала на одну из кнопок слева и надо мной и она ответила мне, изменив цвет на зеленый. Улыбнувшись, я вновь увеличила тягу, ничуть не сожалея о потерянном времени и когда инопланетный корабль оказался возле моего погибшего собрата, мина сработала, выбросив из себя сотни взрывчатых метафор и потрясение, испытанное мной, подобное первой эррекции или менструации подтвердило уничтожение вражеской машины.
   Моя цель была уже настолько близко, что приборы корабля смогли показать мне ее очертания. То была черная сфера, обвитая несколькими медленно вращающимися кольцами и я почувствовала нечто настолько неопределенное, когда взглянула на нее, что назначение ее показалось мне слишком величественным и сложным для моего приближения. Тряхнув головой, полагая, что то должно было быть действие защитных систем, я осторожно развернула корабль, продолжая наблюдать, как выбравшийся из парадоксов, но оставляющий теперь за собой искристый след сомнений инопланетный механизм со все возрастающей скоростью направляется ко мне. Это удивило меня.
   Моя машина представляла собой взрывное устройство. Они взяли за основу конструкцию королевских ученых, но научные отсеки были заполнены взрывчатыми веществами, теми, которые смогли бы произвести нужное действие в подобных условиях. Пришлось отказаться от многого, выбрать самое простое и потому я сомневалась в том, что мне все же удастся совершить задуманное другими. На полную мощность я включила основной двигатель, не беспокоясь более о затратах топлива, не обращая внимания на предостерегающие сигналы и мигающие символы на экранах.
   Второе попадание оказалось более разрушительным. В недоумении, я отключила поврежденные системы управления, вынудившие заработать некоторые из маневровых двигателей, что немного сбило меня с курса. Я не понимала, почему они продолжают вести огонь по мне, видя, что я намерена разрушить одно из великих сооружений Его Величества, но мысли об этом отвлекали меня, вынужденную сосредоточиться на том, чтобы удерживать аппарат на нужном направлении. Темный луч метнулся от одного из колец в сторону корабля инопланетян, но им удалось увернуться. Резким маневром они ушли в сторону и остановились, не рискуя продолжать преследование. Меня же защитные системы признали своей.
   Столкновение было чудовищным и показалось мне невероятно медленным. Я увидела, как меняется форма стенок моей капсулы, я видела в иллюминатор приближение гладкой черной поверхности, я почувствовала глухой толчок взрыва, а далее меня отбросило и я ударилась головой. Капсула вращалась и скрипела, заполнилась дымом и воем поврежденных систем. Смеющаяся золотая голова с тремя короткими рожками проплыла передо мной а затем я на мгновение увидела в искалеченном, потрескавшемся иллюминаторе, что было содеяно мной.
   Неторопливо, неспешно, с той усталой уверенностью, с которой раздевается перед очередным клиентом продажная женщина, сфера раскалывалась на две части. Жидкости вытекали из нее, образуя блистающий шар, обломки вплывали в него и вспыхивали, сгорая. Внутри же половин я видела только странную темноту, о которой только и могла бы сказать, что та имеет золотистый оттенок и в ней блуждают, подобно насекомым в высыхающей смоле, мириады существ, проходя сквозь дворцы и скопления сражающихся воинов, минуя совокупляющихся гигантов и призрачные машины, чьи шестерни и поршни о мертвых пели городах.
   И я поняла, чему стала причиной.
   То был внешний мозг нашего Короля, один из множества, я полагаю. Существо, освободившее меня когда-то от пут в моей собственной комнате предупреждало о новом враге для всех обитателей Королевства и я не сомневалась теперь, что этот раскол, это разрушительное раздвоение, станет причиной возникновения его.
   Корабль повернулся носом к поверхности, будучи почти неуправляемым. Все выглядело также, как и прежде, переменчивая поверхность, теряющаяся в зеленовато-золотистом мареве, прикрывающая пунцовыми пятнами гнойные фантазии, серебристыми всполохами отмечающая гибель миражей. Там происходили битвы и совокупления, были места счастливого покоя и добродушной радости, а я падала, сгорая, пламя обжигало изуродованную капсулу, жгло и меня, добираясь до моей спины и ног. Но я чувствовала улыбку на своих губах. Я совершила великое и удивительное деяние, я не должна была выжить, я была уверена, что немногим, быть может, всего лишь нескольким помимо меня удавалось подобное. И пусть моих имени и лика никогда не будет на стене Дворца Космонавтов, я осталась довольна собой. Мой полет за пределами атмосферы продлился двадцать три минуты семнадцать секунд, весьма успешный показатель, по моему мнению. Чудовищная боль обжигала меня, но я не кричала, мне кажется, что я не кричала. Я улыбалась, мне нравится думать, что я спокойно и тихо, неподвижно и зачарованно улыбалась, пока мой корабль горел в атмосфере. Мою спину жгло, я перестала чувствовать правую ногу, а в левую вонзилось нечто острое. Сотни моих мелких ран кровоточили, но я видела в иллюминаторе перед собой приближающуюся землю, беспокойную твердь, очертания которой были когда-то пятнами на члене моего отца.
   Мне хотелось надеяться, что мое падение было красивым. Я представляла свою капсулу, окруженную всполохами разноцветного мерцающего пламени, пылающими осколками, умирающими в последней тоскливой вспышке, оставляющую за собой длинный сужающийся хвост, привлекающую к себе взоры, отвлекающую любовников друг от друга на секунду, за которую происходит зачатие, смущающую воинов на то мгновение, которого достаточно для смерти, поднимающей взор мудреца на одно неверное движение пера, совершающее великую ошибку. Быть может, меня сочтут дурным предзнаменованием или предвестницей прекрасных событий, в любом случае я была бы довольна. Мне не хотелось только, чтобы столь великолепное зрелище пропало даром. Я мечтала принести чуму или великое благоденствие и в представлении моем они были равны. Я хотела бы упасть на дворец всеми ненавидимого царя или шатер, в котором отдыхала после тяжелого дня наслаждений самая прекрасная дева этого состояния Королевства, ибо между ними не было различий для меня.
   Я успела заметить в приближающейся земле бесконечные джунгли с текущей вдали грязной, желтовато-зеленой рекой, в туманной дали горизонта красные вершины гор и в следующее же мгновение сработало все, что осталось от тормозных систем. Мне показалось даже, что был выброшен парашют. Резкий рывок вынудил все мое тело напрячься, широкие ремни, пересекавшие мою грудь и живот натянулись, причиняя мне досадную боль. Серьга вырвалась из моего левого соска и кровь потекла по груди, я ударилась левой рукой и вся она стала нервной вибрацией, уменьшившей чувствительность и точность движений. Было бессмысленно пытаться направить это падение, более своевольное, чем похотливый тиран. С упоением наблюдая за тем, как переливаются и гаснут огни кнопок и клавиш, как меняются изображения на единственном еще способном производить их, потрескавшемся и потекшем левом экране, я наслаждалась собственным безволием. Впервые я находилась в ситуации, когда ни мое, ни чужое действие, каким бы оно ни было, не могло ничего изменить, не способно было помочь мне или спасти меня.
   Капсула упала, сокрушая собой огромные деревья, тело ее разорвалось и свежий воздух набросился на меня, наполненный тысячами ароматов, смешавшихся в нечто, раздиравшее мне горло своей сладкой, гнилостной горечью и все же казавшееся приятным. Но падение продолжалось вместе с вращением. Наматывая на себя лианы, распугивая визжащих тварей, мой корабль пробил этот древний тугой лес, оставив за собой след из поваленных горящих деревьев и перевернутой земли. В глубокой борозде, тянувшейся за ним немедля завелись синие пушистые черви, что станут питательным сочным афродизиаком для местных лемуров, а сама я, удивленная тем, что осталась в живых после столь невероятного возвращения, тяжело и глубоко дышала, не желая думать ни о чем, кроме сладких ароматов дыма, кроме капель редкого дождя, проникавших сквозь пробоины и падавших на мою обожженную кожу. Коснувшись стального переключателя, я прекратила питание систем и все погасло вокруг меня, все затихло. Не было больше воя и визга покалеченных механизмов, искр и всполохов изувеченного экрана, была только скрежещущая тишина, в которой падали подрубленные моим падением деревья, трещал остывающий корпус, бились о него редкие тяжелые капли слышен был шорох угасающего пламени. Здесь ничто не могло гореть долго. Все вокруг было слишком влажным и тихим и боль моя стала такой же. Спина, которая, как я думала, превратилась в один сплошной ожог и парализованные ноги беспокоили меня больше всего. Мне попадались видеозаписи совершивших удачную, мягкую посадку Космонавтов и я помнила, какими неуверенными и шаткими были их шаги. Те из них, кому позволено было остаться в живых передвигались в специальных креслах или подвергались операциям, заменявшим их нижние конечности на искусственно выращенные или же вовсе механические.
   Везением сочла я расположение капсулы таким образом, что голова моя обращена оказалась к небу. Лишь чуть накренилась она, но в проломах корпуса могла я видеть ночной хаос. Звезды ставили на мою скорую смерть. Большинство из них считало, что я умру завтра, что я усну и не проснусь, как когда-то мечтала.
   Но этого не случилось. Был следующий день и они нашли меня. Сперва я подумала, что то были лемуры, готовясь потратить последние силы на то, чтобы отпугнуть этих вездесущих надоедливых тварей, но когда украшенная шкурами змей голова появилась в проломе борта, я радостно улыбнулась. Не знаю, за кого они приняли меня, я не смогла даже понять степень их познания и образованности. Быть может, они сочли меня уродливой богиней, упавшей с неба - я слышала, что некоторые племена были столь слабы разумом, что позволяли себе подобные странные верования, вознося молитвы существам, воплощенным в уродливых идолах. Нередко они считали этих тварей сыновьями или дочерьми Его Величества, но чаще всего они не имели никакого отношения к нашему Королю и не однажды мне с братьями моими доводилось выжигать деревни вопящих дикарей-еретиков.
   Они смотрели на меня с обожанием и готовы были поклоняться мне. В соответствии с прежними настроениями и привычками, это было мне неприятно. Но моя сущность израненного мятежного Космонавта, умирающей тяжелой самки, позволяла мне наслаждаться их недоуменным, восхищенным благоговением. У них были узкие лица и короткие, вздернутые носы. Светлые или рыжие волосы они заплетали в косы или же брились налысо. Женщины их, даже самые юные, отличались огромным размером груди, в то время как половые органы мужчин могли бы насмешить и самого маленького в том тралонга. Они почти не носили одежды, только некоторые прикрывали гениталии или грудь шкурой какой-нибудь твари и почти все украшали себя перьями, шкурами змей и ящериц, разноцветными длинными иглами неизвестного мне животного, бусами из доведенных до лакированной гладкости кусочков дерева, ярко раскрашенными косточками и черепами маленьких хищников. Они были добры ко мне. Их лекари обработали ожоги на моей груди и я видела, как они возбуждаются от прикосновений ко мне. Их шаманы обкурили капсулу дымами, в которых не содержалось никаких искусственных микроорганизмов. Я понадеялась было, что они все же способны призвать какую-либо из древних и полузабытых галлюцинаций, я возомнила, что она могла бы освободить меня из плена капсулы, вернуть мне ноги и дать новую жизнь. Но то были пустые песни и гнилые слова. Они приносили мне фрукты и жареную дичь, я была благодарна и с жадностью поглощала все. В первый раз меня вырвало прямо на принесших мне пищу женщин, на их гигантские груди и животы. Но они только засмеялись, они умывались моей рвотой, размазывали ее по своим телам, а вскоре принялись и ласкать друг за друга. Я закрыла глаза, чтобы не видеть их, ибо воспоминания об утерянном были настолько болезненны, что я даже ощутила мертвящее покалывание в ногах. Должно быть, они сочли мою тошноту благословением. Возможно, их положение в племени улучшилось из-за того и если так, то я была рада. Мне было приятно думать, что я привнесла в их размеренную и опасную жизнь некое жестокое разнообразие, что каждое слово и действие мое они, лишенные письменности, будут передавать из уст в уста своим потомкам и, быть может, уже через несколько сотен лет я стану в этих легендах чем-то настолько невероятным, что сам Король ощутит мое вторжение в реальность и возжелает галлюцинировать мной.
   Через несколько дней ко мне пришел мужчина, обнаженный и не имеющий волос на теле. Сопровождаемый прячущимся за его спиной мальчиком с черными волосами до колен, которым явно уделялось немало внимания, ибо были они чистыми и ровными, он был столь горделивым, что я немедля сочла его вождем этого племени. Он пытался разговаривать со мной, но я не знала их языка, не имевшего сходства ни с одним из десятка известных мне. Терпеливо и спокойно мужчина что-то объяснял и рассказывал мне, медлительными жестами рук сопровождая свои слова, я слушала его, скучая. Мальчик лениво отгонял от него небесных стержней, у которых в этом состоянии был едва различимый зеленый оттенок. Монотонным этим речам я предпочла бы даже ласки толстух. Сказав все, что, по его мнению, я должна была выслушать и узнать, он поднялся и убрал руки за спину. Мальчик взял в руку его толстый член и вскоре семя вождя выплеснулось на мою грудь. Довольный, он покинул меня. Возможно, тем самым он показал своему племени власть надо мной или одарил меня неким статусом, но мне это было безразлично. Любые их выделения не могли вызвать отвращения у меня, испражнявшейся под себя. Метаболизм Космонавта был таков, что единственным продуктом жизнедеятельности была жидкая кашица со странным запахом, схожим с тем, что присущ антисептикам и некоторым лекарствам. Они собирали ее и уносили и я не знаю, употребляли ли они ее в пищу, натирали ею свои тела или все же выбрасывали. Вероятнее всего, ей все же было найдено какое-либо применение, ибо я заметила отслоившиеся чешуйки моих ногтей в качестве украшений на шаманах и видела, что они прикасаются к ним, произнося какие-то свои заклинания, должно быть, черпая из них силу, соединяясь посредством их с небесными существами.
   Аварийные системы капсулы не могли быть отключены и в один из дней я увидела, как мигает индикатор маяка, ответившего на внешний сигнал. Мне оставалось только улыбнуться и ждать.
   На пятый день они появились. Я услышала их гневные крики и выстрелы, я надеялась только, что они не тронут несчастных дикарей. Окружив капсулу, они вызвали возмущение со стороны моих почитателей и некоторые из них все же пострадали - я слышала приказы, выкрикиваемые высоким хрипловатым голосом и воющую боль. К счастью, они не использовали никакого оружия, кроме собственных тел, но и этого было достаточно, чтобы продемонстрировать аборигенам превосходство.
   Левая стена заискрилась, пробитая раскаленным лезвием и медленно пополз по ней трепещущий разрыв. Когда же он завершился, обойдя полный неровный круг и тот выпал наружу, я увидела людей в черных, с серебром, доспехах и сердце мое возликовало, забилось чаще, возвращая боль телу, головокружение и потемнение чувствам. Открылись почти зажившие раны и кровь снова потекла по моему телу и под него.
   Великолепные, они выглядели так, что я не могла отвести взор. По броне их струились потоки наномеханизмов, переливчатые волны, сбрасывавшие грязь и обрывки растений. Я увидела, как лист, упавший на плечо одного из рыцарей исчез от краев к сердцевине, съеденный микроорганизмами, вечно голодными и готовыми все принять за угрозу. Мозаичное сцепление пластин закрывало их грудь, округлые, чуть заострявшиеся к затылку шлемы серебристым подвижным узором украшены из переплетающихся роз и венериных мухоловок, меж которыми колибри вьются и бабочки. Чешуйчатые мечи покачиваются в их руках, источая горячие волны возбуждающих сомнений, стволы тяжелого оружия на плечах или же смотрят в землю, ибо здесь нет угрозы для них и задание их было простым, не предполагающим сопротивления или серьезной опасности. Где-то над этими джунглями замер боевой транспорт, а еще выше над ним штурмовики поддержки. Мне самой много раз доводилось участвовать в подобных операциях.
   Один из них проник внутрь капсулы, держа двумя руками меч, осторожно пробираясь, наступая на мое тело, на стягивавшие его ремни тяжелыми каблуками. Выпрямившись в полный рост на моей груди, наступив на левый сосок, он опустил меч в правой руке, щелкнули заглушки шлема и он взял его в левую, являя мне свой лик.
   Сперва я увидела улыбку черных губ, восхитительную, жестокую, равнодушную, злорадную, почти счастливую.
   -Приветствую тебя, Космонавт. - она положила меч на свое правое плечо, гулко стукнув при этом о закрывавший его, покрытый серебристыми форсунками щиток брони.-Тебе известно, что должно быть сделано. Такая совершенная технология, как ты, не должна достаться врагу.
   Другой рыцарь заглянул в пролом, снимая шлем, обнаруживая под ним покрытое шрамами молодое лицо.
   -Заряды готовы, командир. - на его светлые волосы упала извивающаяся зеленая гусеница, но он не заметил того. Она могла быть ядовитой, опасной настолько, что все его паразиты и искусственные микроорганизмы не смогут справиться с ее ядом. Я надеялась на то.
   Она кивнула и он скрылся, а девушка опустилась на правое колено, упираясь в стальную застежку на ремне острием меча, всматриваясь в мое лицо.
   -Я же говорила тебе, что стану рыцарем. Для моего мужа нет ничего невозможного.
   Соратник ее вновь появился перед моим взором.
   -Мы должны торопиться, герцогиня. В воздухе неспокойно.
   Она бросила на него гневный взор и он, улыбнувшись, исчез.
   -Теперь ты...- я попыталась облизнуть губы, но язык мой был сухим и с трудом шевелился. - Герцогиня...
   -Дважды. По праву рождения и согласно законному браку. - ее волосы заплетены были в короткую косичку, золотые серьги в виде небесных стержней пронзали маленькие мочки ушей. - Его Величество удовлетворил просьбу моего мужа. Ему нужны способные воины. Идет война, какой Королевство не знало прежде. Жаль, что ты не увидишь ее.
   Все облекло себя в зеленый туман. Поднявшись, она обеими руками сжала рукоять меча.
   -Мы благодарим тебя за твой подвиг и не забудем его.
   С резким, хрипящим выдохом она опустила меч, пронзая мою плоть. Ее подготовили к этому, она была осведомлена в анатомии подобных мне и потому я почти не чувствовала боли, только разрез на коже и пытливый жар, разраставшийся в груди. Одновременно с этим холодная дрожь возникла в моем позвоночнике, странное покалывающее чувство, приятное и пугающее одновременно, как будто сотни белых павлинов вонзили в меня кончики своих золотистых клювов. Меня удивило, что она не желает причинить мне страдание, но глаза ее ядовитой слизью покрыла одурманенная радость, сладостное наслаждение, желавшее сравняться с моим. Она с усилием повернула меч, высунув кончик языка и все вспыхнуло серебристым огнем, скрывая от меня воительницу и все Королевство. Я услышала монотонную песнь лемуров, я поняла их язык и понадеялась, что все же мне удастся избежать несчастной доли и я не стану одной из них. Полагаю, в бесплотной части меня после смерти моей отложат яйца небесные стержни, а сама я направлюсь в золотую тишину, где меня уже не будут беспокоить молчаливые страхи и этот запутанный плен.

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"