Искренне улыбаясь себе в лужах, радуясь апрелю и теплой солнечной погоде, сменившей слякоть марта, Вера - жизнерадостная девушка двадцати четырех лет с блестящими завитушками каштановых локонов на плечах, обладающая той самой приятной наружностью, которая вызывает сердечную симпатию и благосклонность разума при первом беглом взгляде, случайно скользнувшем по ней среди магазинных стеллажей, сквозь окно кафе, в свете фонаря или под ярким летним солнцем, в дождь, в снег, в метель или абсолютную безмятежность, еще до первых слов знакомства, возвращалась домой. Она не пользовалась общественным транспортом, отвергавшим ее своей тухлой замкнутостью и тесным неприятием ближнего, она шла пешком по городским обочинам, меж домов по безлюдным мусорным улочкам, везде ступая так легко и осторожно, что никакая грязь не могла пристать к ней, ничто не могло остановить ее изящный силуэт в светло-сером плаще. Стороннему спутнику показалось бы, что все пьяное, немытое отребье благоразумно покинуло места, где должна была появиться Вера. Ее занимало созерцание окружающих вещей, игравших солнечными бликами и городскими отзвуками, занимали собственные мысли, которыми она играла и которым радовалась. Быстро и не утомившись, она дошла до подъезда своего дома и вошла в него.
Дверь открылась и внутрь своего жилища внеслась Вера, потянув за собой свой неимоверной длины ярко-красный шарф и запах бомжа Валеры, жившего когда-то в квартире этажом выше, затем исчезнувшего на несколько месяцев, перед этим оставленного женой без прописки и квартиры, в которую она, напоив тогда еще изредка выпивавшего инженера Валерия Игоревича молдавским коньяком и уговорив отписать себе оставленное ему покойной матерью - боевым ветераном, подрывавшим и расстреливавшим немцев, жилье, наскоро оформив с помощью маминых подруг развод, вселила Геннадия - тучного и глуповатого держателя кафе с сауной и интимным обслуживанием, своего нынешнего сожителя, спонсора и единоличного пользователя.
Сбросив в прихожей шарф и пальто на оттопыренные рога высокой лакированной вешалки, доставшейся в наследство из бабушкиного дома вместе со старинным, до блеска отполированным шкафом с небольшой вмятиной на дверце, оставленной принявшими грузинского полусухого грузчиками, Вера подошла к зеркалу, улыбнулась своему так же улыбнувшемуся потустороннему двойнику, открыла взятую из выдвижного ящичка инкрустированную желтым металлом шкатулку из черного мореного дуба, достала из сумочки сложенный вчетверо розовый листок и вложила его в шкатулку в ворох таких же листков. Затем поставила на плиту чайник и вчера приготовленный суп и направилась в ванную, чтобы смыть с лица легкий слой косметики.
Валера появился в подъезде две недели назад. Тихий, но пьющий и вынужденно не чистоплотный, он доставлял неудобство жильцам лишь в виде устоявшегося резкого запаха. Но никто не пытался уже его выдворить: жалость к когда-то полноправному собственнику и добродушному соседу смягчала желание видеть подъезд чистым и свежим до того состояния, которое позволяло людям кормить Валеру едой со своего стола и поить горячим чаем. В первые дни своего появления в доме в качестве бездомного он пытался обосноваться на лестничной площадке, где была дверь его бывшей квартиры, но вновь избитый превосходящим по силе Геннадием до трещин в ребрах, как в утро после бессознательного подписания бумаг, от своих планов отказался и переселился на первый этаж. Ему из своего темного угла под лестницей каждый день доводилось видеть и виновника, и виновницу его теперешнего состояния, его от их взора скрывала тень и более года назад разбитая в подъезде лампа. Ничего более не предпринимавший для искоренения настоящего своего положения, он обрел смиренность.
Алла - бывшая жена Валерия Игоревича, настоящая дама сердца и кошелька Геннадия, своему бывшему мужу почти искренне сочувствовала, но в такой же степени искренне думала, что в своем положении он виноват сам. Мягкий, вечно пропадавший на стройках, совещаниях, в кабинетах чиновников, раз за разом отказывавших в утверждении его проектам, он подготовил все условия, чтобы жаждущая внимания, сохранившая внешнюю привлекательность Алла, работавшая официанткой в кафе, поддалась упорному ухаживанию и отдалась вниманию и покровительству своего теперь бывшего работодателя, который для того времени недавно развелся и оставил квартиру жене и девятилетней дочке, а сам жил в своем кабинете при кафе, обустроенном под холостяцкое обиталище с холодильником, диваном и телевизором. И Валерий Игоревич сам собой стал лишним, ничего нового не замечавшим в жене человеком, только подметившим новое кольцо с красным камнем, а на вопрос "откуда?", получившим ответ "подруга подарила" и на этом успокоившимся. А однажды эта подруга явилась к нему домой двухметровым мужиком и сказала, что он должен по-хорошему освободить ее с Аллой квартиру.
На деньги своего нового мужчины Алла открыла приют для животных, доходов не приносивший никаких, но нареканий со стороны Геннадия не вызывавший. Любой мог принести сбитую собаку, прожженного дворовыми шалунами кота, брошенного щенка: каждая тварь находила там свою долю заботы, ветеринарской помощи и миску с едой. Алла проводила в приюте большую часть своего времени. Чистила клетки, бинтовала раны обитавших там существ и ассистировала при операциях. В приют часто приходили дети с учителями, которые наглядно показывали причиняемый жестокостью человеческой вред и ужас, и добрых людей, из доброты и энтузиазма привносящих в мир упорядоченность через заботу о наших братьях. Приходили в приют люди, желавшие заиметь себе меньшего брата, и получали выбранного.
Вера на кухне уже поужинала вчерашним супом. Заварила чай, нарезала хлеб и колбасу, достала масло, из которых сделала бутерброды для своего незадачливого соседа. Вынесла их ему с улыбкой, сказала доброе слово, налила из своего алюминиевого чайника в его банку чай и вернулась к себе в квартиру.
Через два дня, когда утром прогремел будильник, она проснулась, наскоро оделась и бодро пошла так же пешком на работу. Уже два года после окончания училища она работала медицинской сестрой в онкологическом диспансере. Другим казалось, что эта ее деятельность совершенно не сходилась с ее характером, легким отношением к жизни, жизнерадостностью. Имея неотъемлемой частью рабочего быта смерть и околосмертные жалобы и размышления, она находила для себя жажду и смысл в своей работе.
Вера вошла в здание госпиталя, приветственно кивнула охраннику, и этого небольшого движения хватило, чтобы волосы ее волшебно перелились бликами солнечного света из окна.
- Позавчера ночью девочку привезли, - сказала ей ее напарница, Алена, полная и простая, без секретов и причуд, но абсолютно спокойная всегда, что бы ни случилось, не испытывавшая никогда ни паники, ни восторга, ни умиления, ни отвращения. - Последняя стадия. Сразу же прооперировали, скоро начнется химия. Прогнозы благоприятные. Но очень поздно диагностировали. В 17 палате она. Больше никого не было из новеньких. Умер старик из четвертой, что с раком гортани был, и мужчина с яичками, Ворганов. Хотя еще казался способным, ущипнул меня, кобель.
Вера все выслушала, улыбнулась и принялась за утренний обход.
Очередь дошла и до семнадцатой палаты. В койке прямо под окном лежала молодая девушка, на вид лет шестнадцати, в лице которой не было ни кровинки, будто всю кровь из нее выпила лежавшая на соседней койке Стригаева, всегда румяная, всегда говорящая басом и что-то уплетающая. Девушка уже не спала, просто смотрела на колышущийся ветром тюль.
- Доброе утро. Как ты себя чувствуешь? - спросила Вера.
Девушка медленно повернула голову и посмотрела с печалью и слезами на глазах на сияющую Веру. У девушки не было правой груди.
- Я ведь теперь не человек, я телячья вырезка. - сказала девушка и принялась плакать.
Вера умильно на нее посмотрела и сказала:
- Не думай об этом, не переживай. Все будет хорошо.
Вера направилась в процедурную комнату. Сегодня у нее было особенно хорошее настроение, и она просто не могла не сделать что-то хорошее для человека прямо сейчас, просто так, не ожидая больше молчаливого согласия бедняги, не переживая сомнений. Она вошла в процедурную, где лежала ее сумочка, достала из нее розовый листочек, вписала туда имя девушки из семнадцатой палаты, аккуратно его сложила и вернула в сумку, достала ампулу, набрала содержимое в шприц и вернулась в палату. Укол она сделала прямо в капельницу.
- Теперь будет все хорошо, только ты не волнуйся, тебе волноваться не о чем. Спи.
К обеду девушка из семнадцатой палаты умерла. Вскрытие показало остановку сердца. Для онкологического диспансера смерть - обычное дело.