Достигнув возраста, в котором столь ярко начинает проявляться тяга к переменам, а именно сорока лет, я принял решение вернуться в страну своих предков - Россию. Мой дед, бежавший из России во Францию в девятнадцатом году, любил много рассказывать о Великой Стране, в которой он провел наиболее счастливые годы своей жизни; когда грянула революция, он был совсем молод. Полный надежд на то, что весь этот ужас - временный, он вместе с молодой женой до последнего оставался в своем поместье "Сергеевское". Лишь когда жившего неподалеку помещика Строганова, далекого потомка тех самых уральских властителей времен Иоанна Грозного, удушил его же камердинер, дед решился уехать в город. Но в Петрограде тоже не было спокойно, люди сидели, запершись в своих квартирах, с ужасом ожидая погромов и обысков, а "новая власть" резвилась на развалинах некогда великого государства. Чудом сохранив деньги, он с женой смог уехать из России и поселиться в замечательной французской деревне на берегу Сены, где вскоре построил ферму: несколько акров земли, половину из которых ныне занимают виноградники (дед знал толк в изготовлении вин) и красивый старинный фермерский дом; именно в этих местах вырос я. В нашем доме все разговаривали только на русском, сохраняя дух старинной дворянской семьи. Даже будучи в весьма преклонном возрасте, дед сохранял ясность мышления - до самой смерти он управлял делами фермы, вел обширную переписку с другими эмигрантами; он мечтал умереть в России. Наверное, это стало единственным, чего он не смог добиться в своей жизни - только через десять лет после его смерти СССР прекратил свое существование, и нашей родине вернулось её истинное название. После смерти деда мой отец отказался заниматься делами фермы и передал семейный бизнес мне; полностью отдалившись от любых дел, он до сей поры пишет картины, некоторые из них весьма ценятся понимающими людьми. Так, став в двадцать лет хозяином и управляющим винодельческой фермы, я до недавнего времени развивал дело, которому мой дед посвятил почти всю свою жизнь. Но все эти двадцать лет в душе моей была одна мечта - увидеть свою настоящую родину, пройтись по родной земле, прикоснуться к развалинам старинного поместья моего рода. С раннего детства я с восхищением слушал рассказы деда о бескрайних полях и непроходимых лесах нашей Родины. Вечером, после ужина, он часто сажал меня в огромное кресло у камина и, раскурив трубку, погружался в воспоминания. Я с восхищением слушал, пытаясь хотя бы мысленно увидеть всю эту красоту и богатство, которого больше не было. Иногда к нам приезжали друзья деда, они вели пространные разговоры, пили вино из графинов и играли на гитарах, напевая старческими, ослабевшими голосами старинные романсы. Научившись рано читать, я часто проводил целые дни в библиотеке, находя для себя удивительную отраду в чтении Пушкина, Алексея Константиновича Толстого, Тургенева и Бунина. С последним дед был знаком и всегда прекрасно отзывался о нем, на мои пятнадцать лет я получил от него полное собрание сочинений этого прекрасного писателя.
Лишь через восемь лет после падения советского режима в России я решился приехать в неё. Девяностые годы с их хаосом, преступностью и открытым переходом власти из одних рук в другие, почти закончились, страна, в которую приехал я, внешне старалась походить на страну европейскую, чем-то напоминая мне потемкинскую деревню, когда на виду, в городах, все чисто и красиво, и даже есть видимость власти справедливого закона, но стоит лишь немного отъехать в глубину страны, как все меняется, остается лишь бедность, развал и полное непонимание жителей того, как жить дальше. Именно в такую страну приехал я, богатый иностранец с французским гражданством, лишь мои фамилия и имя - Сергеев Алексей, - давали понять, что я по происхождению своему русский. Вдоволь нагулявшись по улицам весеннего Петербурга, посетив все музеи, я задумался о том, чтобы увидеть фамильную усадьбу. В консульстве мне подсказали надежного человека, и вскоре я узнал, что поместье много лет стоит, никем не используемое, понемногу приходя в полную негодность; поддавшись внезапному порыву, я купил его у разваливающего колхоза, и отдал распоряжения начать его восстанавливать, наняв для этого лучших специалистов. Полностью восстановить все поместье я сразу не мог, поэтому для начала решил заняться господским домом, себе же приказал построить временный домик, на манер финских сборных, куда я мог бы приезжать, пока нельзя будет жить в самом доме. Сразу после покупки я ездил в Сергеевское на пол дня, но мало что мог разглядеть, кроме заросших развалин, аллеи старинных дубов, идущей от грунтовой дороги к остаткам дома, да заросшего кувшинками и тростником пруда; это все, что запомнилось мне из первой поездки. Лишь в конце августа я снова приехал в Россию, и сразу отправился посмотреть, как идут работы. Дом уже был частично восстановлен, с территории поместья убран мусор, каменная ограда вокруг дома немного подновлена. Временный домик, сделанный из аккуратно обтесанных бревен, порадовал меня своим ароматом свежей древесины; был уже вечер, когда я приехал, и после осмотра поместья я вскоре лег спать - долгая дорога на машине и удивительно чистый воздух сморили меня.
Наутро я встал с петухами, даже раньше некоторых из них - когда я, потягиваясь, вышел с чашкой кофе на крыльцо, петух - видимо, особый соня - только начал свой гимн зачинающемуся дню. Одевшись в куртку и джинсы, специально для загородных походов купленные, я вышел на улицу; высокая, почти по пояс, трава блестела, покрытая капельками росы, на востоке полыхало рассветным пламенем небо, легкие перистые облака медленно плыли на юг. Вдохнув полной грудью прохладный утренний воздух, я почувствовал, как он проникает в мои легкие; даже у нас на ферме я никогда не дышал таким чистым и ароматным воздухом. Вдали, под холмом, на котором находилась усадьба, живописно расположились два десятка домов деревни Сергеевское, с другой стороны холма, внизу, начинался лес, за которым, как я по рассказам деда знал, должно было быть красивое лесное озеро. Сделав несколько шагов по траве, я мысленно отругал себя: дорогие кроссовки мгновенно промокли - столь много росы было на траве; пришлось возвращаться в дом, где я в углу заметил высокие резиновые сапоги, их мне дал прораб, "если Вы захотите погулять по лесу, лучше наденьте их", - сказал он. Надев сапоги, я снова вышел на улицу и, уже не останавливаясь, пошел в сторону леса, не заботясь о дороге. Мягкая луговая трава иногда сменялась зарослями чертополоха и крапивы. Медленно поднималось солнце, освещая просыпающийся мир живительным светом. Боже, что это была за прогулка! Я, прямой потомок хозяина этих красивейших земель, вернулся сюда, дом на холме снова принадлежит моему роду, а вокруг, как и сто лет назад, растут непроходимые леса. Задумавшись, я вышел к озеру; теплая вода так и манила искупаться, но я решил с этим подождать - в тот миг мне больше хотелось просто погулять. По гладкой поверхности озера плавали две утки, да иногда рыба выпрыгивала из воды, оставляя после себя разбегающиеся круги. Порой во время этой первой прогулки мне казалось, будто я попал во времена своего деда, что я в той самой России, о которой столь много читал и слышал. Но реальность не давала мне долго находится в столь счастливом заблуждении: бутылки из под пива и водки, как обычно, лежащие в окружении нескольких смятых консервных банок, напоминали, что сейчас конец двадцатого века и что народ, некогда считавший преступлением против природы и самих себя кидать мусор под ноги, ныне спокойно оставляет его на самом виду. Но, несмотря на это, впечатление от прогулки было удивительным; казалось, я один из человеческого рода в этом огромном лесу, лишь я, птицы да редкий зверь в глуши леса существуем в этом мире, а всего остального просто нет, что я всегда жил в этих диких местах, среди русских просторов. Домой я вернулся только к обеду; сварив себе картофеля с купленными ещё в городе дешевыми сосисками, я с удовольствием накинулся на еду; казалось, я не ел ничего несколько дней. Из деревни до моего домика доносилась современная музыка - видимо, кто-то приехал из Петербурга отдыхать, - но она была столь тиха, что мне совершенно не мешала. Поев, я снова вышел из дому; у господского дома раздавались голоса рабочих, раздавались они и из сада в дальней части усадьбы - там два садовника приводили в порядок старинные яблони, обрезая сухие ветки, убирая разросшийся между деревьями бурьян и выкашивая густую траву. Когда я приезжал в поместье весной, яблони были в цвету, сейчас же они должны были бы ломиться от яблок, висящих на их ветвях; решив не гадать, я направился в сад. Все оказалось даже лучше, чем я ожидал - старинные деревья были буквально усыпаны яблоками, казалось, что на ветвях висят целые грозди, будто это виноградные лозы, а не деревья. Яблочки были маленькими - за прошедшие восемьдесят лет деревья одичали, но на некоторых деревьях я заметил привитые ветки, значит, через несколько лет в саду будут и сладкие, вкусные плоды. Садовники встретили меня улыбками, это была пожилая пара; потерянные, забытые своими детьми и внуками, вынужденные прозябать последние годы своей жизни в деревне, они с радостью согласились помогать мне с садом, я же мог позволить себе достойно платить им, за что они были мне вдвойне благодарны.
- Смотрите, хозяин, в том углу сохранился белый налив, мы со старухой до последнего не верили в это, но вот он, попробуйте, яблоки уже сладкие.- Заскорузлой, с искривленными суставами и тонкими пальцами, рукой старик протянул мне большое красивое яблоко, покрытое почти прозрачной кожицей. В голосе старика чувствовалась гордость, будто это он все эти годы сторожил сад.
- Спасибо, не покажите ли мне саму яблоню? Знаете, для меня все это очень важно, это ведь поместье моих предков, - ответил я, с благодарностью принимая яблоко; надкусив его, я на миг зажмурился - вкус был приятен, сладкий, мягкий, по-настоящему яблочный, он обладал целым букетом ароматов.
- Покажу, отчего же не показать. Вы скажите нам, пожалуйста, мы тут со старухой долго спорили, вы сын или внук старого хозяина?-
- Я его внук, мне же всего сорок лет, дед умер двадцать лет назад.
- Мой отец его помнил, говорил, что он хорошим хозяином был. Вот вы вернулись, это хорошо, может, теперь у нас все лучше пойдет. - Старик с мягкой улыбкой посмотрел на меня. - Вот это та самая яблоня, смотрите вся в яблоках.
Увидев огромное, развесистое дерево, я замер на мгновение, пораженный - высотой не менее восьми метров, с толстым стволом, оно от висящих внизу небольших веточек до огромных ветвей кроны было все усыпано крупными плодами, нежный вкус одного из которых я только что ощутил.
Справившись с охватившим меня чувством восхищения силой природы, я обернулся к садовнику.
- Странно, что вы так считаете и пронесли память о моем деде сквозь столетие, вам же столь долго прививали ненависть к помещикам...
- Прививали-прививали, да привить не смогли. Мы, русский народ, как деревья, некоторым можно легко привить чуждое, и оно приживется, а иным, как ни старайся, не приживется, мы все равно сохраним ту суть, что нам Богом положено.
- Да, я понимаю, но, боюсь, таких меньшинство, остальные примут все, что им подскажет безумец с броневика!
- Ошибаетесь, то приняли эти, как их там, пролетарии, а мы, крестьяне, никогда не хотели революций, нам бы только надел земли да возможность его возделывать, да хлеба кусок,- сказала подошедшая старушка тихим добрым голосом, смотря на меня блеклыми голубыми глазами. Я с удивлением первооткрывателя посмотрел на этих удивительных стариков. Попрощавшись с ними, я продолжил медленно гулять по старому парку. Русские - удивительный народ, сколько среди них, или все-таки нас, встречается умнейших, интереснейших людей, сколько силы, мудрости, но при этом сколько есть и жадных, не желающих думать о чем-либо, кроме приходящих удовольствий. Подобные мысли преследовали меня весь вечер, я пытался осознать, почувствовать силу и глубину простой русской души. Спал я спокойно и снова проснулся с петухами, хотя даже на моей ферме со мной такое редко происходило.
Выпив кофе, я на сей раз до десяти часов сидел в кресле, читая; когда же начались работы, я прошел к дому, где долго беседовал с прорабом, объясняя, что именно мне хочется в результате увидеть, у меня с собой были фотографии из дедовского архива с видами усадьбы. Внезапно от разговора меня отвлек низкий грудной раскатистый смех; казалось, какой-то великан смеется, заставляя трястись от хохота весь окружающий мир, в этом смехе ощущались любовь к жизни и типично русское чувство свободы. Заметив мое удивление, прораб поспешил объяснить:
-Это кузнец смеется, он совсем старик, живет в доме на краю деревни, почти в лесу, недавно вернулся из санатория, куда его отправлял внук, он вам ограду будет ковать. Нет, вы не беспокойтесь, он очень хороший кузнец, я бы его к себе на работу взял, но он не согласится, да и стар все-таки. Смотрите, какой он мне перстень выковал.- Прораб показал перстень-печатку из воронёной стали; сделанный с ювелирной точностью, с тончайшими узорами, перстень был произведением искусства. - И главное - вы не поверите - все это он сделал с помощью одних маленьких молоточков.- Он с гордостью погладил кольцо и убрал руку в карман.
- Вы познакомите меня с ним?
- Да, если вы того желаете, впрочем, вы сами можете с ним познакомиться, он сейчас разговаривает со своими кумовьями, садовниками.
- Да, конечно, я так и сделаю,- оставив в руках прораба несколько качественных фотографий, я вышел прямо через недостроенную стену и направился к саду. Облокотившись на ствол дерева и весело беседуя с садовником, там стоял кузнец. Это был человек около двух метров ростом, с длинными, абсолютно седыми волосами, окладистой бородой и сверкающими белизной зубами, торс его был обнажен, перевитый могучими мускулами, без единой складки жира и признаков дряблости; казалось, это был торс молодого человека, старик будто сошел с картины, изображающей древнего русского богатыря. Подойдя ближе, я громко приветствовал его и садовников.
- Алексей Сергеев, хозяин этой усадьбы,- представился я, протягивая руку старику. Его ответное рукопожатие оказалось на удивление мягким и теплым, рука, которая, как я позже узнал, была способна гнуть подковы и завязывать узлами гвозди, мягко и тепло, но крепко коснулась моей, а старик улыбнулся.
- А я Егор Савельев, но вы, барин, лучше просто зовите меня дедом Егором.
- Спасибо, я запомню, мне сказали, вы кузнец?- меня удивило его обращение ко мне, и я решил немного погодя расспросить старика, почему он назвал меня словом, более восьмидесяти лет не используемым в этой многострадальной стране.
- Да, барин, я кузнец, вам все правильно сказали, и, скажу не без ложной скромности, лучший кузнец в этих краях, - черные глаза старика хитро блеснули. - Но вы, наверное, пришли осмотреть свой сад, не буду вам мешать, а если вдруг захотите навестить старика, то просто спросите любого, где живет дед Егор.- Снова пожав мне руку, он попрощался с кумом, и быстрым молодым шагом пошел в сторону леса.
В этот день больше впечатлений, достойных быть запечатленными на бумаге, не было, вечер прошел спокойно, с севера ветер нагнал облаков, полностью затянувших небо серой пеленой, с болот и полей поднялся туман; клубами он собирался у подножия холма, поднимаясь все выше; вскоре он дополз до крыльца моего дома. Воздух стал влажным и каким-то липким, озябнув, я ушел в дом. Весь следующий день стояла пасмурная погода, к обеду начался дождь и закончился только к вечеру; лишь совсем перед закатом солнечные лучи пробились сквозь облака, осветив верхушки деревьев леса, растущего за деревней. К ночи на небе не было ни одного облачка; я вышел на крыльцо и надолго застыл без движения, глядя на ярчайшие звезды, усыпавшие небо. Воздух потеплел; поддавшись порыву, я сбегал за дровами к небольшому навесу и развел костер; около него, понемногу подкидывая дрова, я просидел, пока не забрезжил рассвет, первый увиденный мной рассвет со времен юношества. Более двадцати лет назад я так же сидел у костра на далеком берегу озера, в предгорьях Альп, и так же смотрел на поднимающееся над миром светило. Это одно из красивейших впечатлений - сидеть и видеть, как поднимается солнце, как постепенно заснувшие растения оживают, закрывшиеся цветы распускаются, а на кустах и ветвях деревьев начинают петь птицы. Весь мир оживает, и думается - вот он, вечный цикл рождения и смерти, маленькое ежедневное чудо природы, воскрешение всего живого к новой дневной жизни. Я ощутил, как жизнь просыпается, как я сам становлюсь сильнее, спокойнее; несмотря на проведенную без сна ночь, я чувствовал себя полным сил, казалось, я могу пройти сотни миль без передышки; рассмеявшись, я встал и громко приветствовал поднимающееся над лесом солнце. И где-то вдали, на краю деревни внезапно раздался глубокий низкий смех, тоже приветствующий солнце - так смеяться мог только дед Егор. Вспомнив о его приглашении, я запер дом и отправился в направлении, откуда только что звучал голос кузнеца. Дом я нашел без труда - помня о том, что он стоит у самого леса, я держался его опушки; обойдя деревню справа, увидел наполовину стоящий в лесу высокий забор, ограничивающий большой, аккуратный участок с красивым домом посередине. Резные наличники и козырек крыши, сделанные с величайшим мастерством и вкусом, создавали образ старинного деревенского дома, какие редко можно было увидеть даже в девятнадцатом веке, на двери висел огромный замок, видимо, сделанный самим кузнецом. В сторону леса, обходя дом справа, вела тропа. Отворив калитку, я медленно пошел по тропе; за участком начинался высокий, глухой ельник; вскоре я услышал журчание ручья и шум падающей воды - тропа вывела на берег небольшой реки, перегороженной плотиной с колесом водяной мельницы, вал которой уходил в небольшое строение, из трубы на его крыше шел дым. Постучавшись, я дождался разрешения войти; внутри оказалось жарко, вал медленно вращался, приводя в движение мощные кузнечные меха, раздувающие угли. Дед Егор стоял у наковальни с огромным молотом в руке, держа второй щипцы с заготовкой; сейчас в этой старинной кузнице, старик казался ещё более могучим; дважды ударив молотом, он отложил изделие в сторону и приветственно махнул рукой, показав на резную, дубовую скамью, за десятилетия почерневшую от копоти.
- Пришли, значится, барин, а вы любите рано вставать, признаюсь, я рад вам,- кузнец подошел к стене и, отодвинув висящую на ней волчью шкуру, вытащил из углубления кувшин.
- Квас будете?- Предложил он.
- Да, буду, с большим удовольствием, благодарю Вас.
Дождавшись, пока он нальет квас в две кружки, я наконец задал волнующий меня уже третий день вопрос. Старик рассмеялся.
- А как же мне вас иначе-то называть, барин - он барин и есть, исконный властитель этих земель, вы и есть барин. Даже если бы мне никто не сообщил, что вы потомок нашего старого хозяина, я бы Вас сразу узнал, больно Вы на него похожи.
- А откуда вы знаете, что я на него похож, вы ведь его видеть не могли, он в девятнадцатом уехал?- удивленно спросил я, отхлебнув квас и блаженно зажмурившись - столь вкусного кваса мне ещё пить не доводилось.
- Как откуда мне о нем знать? Я же его не раз видел, я тогда совсем мальчонкой был, но помню его прекрасно, он один раз даже погладил меня по голове, когда посещал моего отца на этой самой кузне, - старик замолчал, медленно отхлебывая квас. Я же сидел, пытаясь как-то понять и осознать только что услышанное.
- Вы хотите сказать, что вам девяно... девяно...- как некогда в детстве, когда я сталкивался с чем-то мне непонятным, я начал заикаться.
- Да, мне девяносто лет, девяносто один в сентябре стукнет, у нас в семье все долгожители, дед мой вот до ста десяти прожил, отец бы прожил не меньше, если бы его немцы не убили, я тоже думаю - поживу ещё, уж больно мне это дело - жить то есть - нравиться, - старик рассмеялся так, что стекла в кузне затряслись. Я же в это время вспомнил о том, как дед некогда мне рассказывал о кузнеце и его сыне Егорке. Но все равно облик кузнеца, его сила никак не хотели сочетаться в моем разуме с пониманием, что этому крепкому человеку почти сто лет.
- Но как вы смогли все это время вот так жить и сохранить кузню?- спросил я, стараясь хотя бы временно принять просто как данность, что этот старик помнит моего деда.
- Ну, трудно было поначалу, а потом как-то все про нашу деревеньку позабыли, колхоз тут был, я в нем кузнецом работал, коней поначалу подковывал, позже тракторы ремонтировал. А то у нас тогда с этим сложно было, пока нужную деталь с завода привезут, несколько месяцев пройдет, а трактор - он везде нужен: и пахать и сеять, и урожай собирать. Потому все ко мне шли: "Дядя Егор, можете мне вот такую деталь выковать?", и я ковал, долговечнее заводских получались. Вот так я и прожил в этих местах всю свою жизнь, сыновей троих вырастил, дочь, внуков вот у меня пятеро, все уже сами с сединой, правнуков тех совсем много, половину и не видел из них. - Старик налил себе в кружку ещё квасу и продолжил:
- А вы барин, не расскажете, как наш хозяин-то там за границей жил, мы всей деревней за него переживали, тайно, конечно, втихую, но все порой по вечерам думали: "Как-то там наш хозяин добрый, жив ли, смог ли на чужбине жизнь себе достойную обустроить?". А для виду, конечно, когда комиссары заезжали, кричали: "хозяин наш-де был буржуй проклятый, что мы только с приходом советской власти счастье обрели". Будущее светлое, неладно оно будь, такое будущее. Но многие и верили в то, что при коммунизме жить легче стало, сколько таких было. Сын вот мой младший, из дома уходя, сказал "Батя, вы в Ленина и Брежнева не верите, прощевайте, уеду от вас в город, буду работать во имя светлого будущего", и уехал, да так и сгинул там, как я его не искал.
- Мой дед, когда отсюда в Петербург уехал, долго не мог решиться покинуть Россию, все надеялся, что все ещё выправиться, только в конце девятнадцатого года он решился уехать. Деньги он сохранил и по приезду во Францию купил землю неподалеку от Парижа, там он ферму построил и жил со всей семьей. Мы вино производим, его по всему миру ценят. Двадцать лет уже прошло, как дед умер, - коротко рассказал я про деда. Несколько минут мы сидели в тишине, старик задумчиво гладил свою бороду.
- Да, все тогда думали, что большевики долго не продержатся, что все ещё будет как прежде. Надеялись на что-то. Да вот не сбылись надежды-то наши, Бог не велел. А вы, стало быть, вино производите, французское? Я такого никогда и не пробовал, мы с отцом из лесного меда медовуху делали, её и пили на праздники. Она много полезней водки или самогону, от нашей медовухи не хмельно становилось, а радостно в голове, ноги сами плясать хотели - как пускались в пляс, так по часу танцевали. А сейчас я вообще не пью, только после баньки чарочку медовухи выпью, не больше, - нарушил молчание дед Егор. Потом встал и подошел к горну.
- Вы, барин, простите меня, мне работать надо, вы лучше вечерком заходите, чаю попьем да отваров разных, - положив остывшее изделие в горн, он взял огромный молот и дважды прокрутил его в руке, будто перышко. Попрощавшись, я вышел из кузни, было ещё ранее утро; не ища тропинок и проходов, я углубился в лес. Не выбирая дороги, пробираясь через густой подлесок, между столетними елями, свесившими ветви до самой земли, я думал о кузнеце; столько силы и какой-то простой мудрости было в нем. Испокон веков на Руси рождались подобные ему; богатырями, монахами-воинами, кузнецами или просто земледельцами становились они. И тут не во внешности дело, могли они быть и невысоки, и голос иметь вовсе не столь низкий, общее между ними совсем иное. Просто именно они были истинными сынами Руси, со всей её красотой, силой, душевным богатством, добротой. Именно они выходили на поля брани в одних рубахах и побеждали, о них слагали былины, они боролись за то, чтобы их дети и внуки могли жить счастливо, но их усилий оказалось недостаточно, хитрость и неискренность взяла верх над их стараниями сделать мир лучше, и Русь почти исчезла. Но пока есть подобные этому старику, не все потеряно, есть ещё шанс у моей родины стать страной истинно сильной и прекрасной. Погруженный в эти мысли, я неожиданно обнаружил себя в светлом березняке; высокие, почти белые деревья росли редко, между ними не было ни кустов, ни сорных репейников, лишь мягкая низенькая травка зеленым ковром устилала землю, местами сменяясь темным мхом, из которого торчали шляпки грибов. В детстве дед часто вывозил меня на машине в горные леса, где мы собирали грибы, он учил меня, бросив лишь беглый взгляд на шляпку с расстояния в несколько шагов, определить вид гриба. Французские рабочие на ферме никогда не понимали пристрастия деда к тому, что они считали поганками, но деликатно молчали, зная, что дед тоже не понимает их любви к лягушкам и улиткам. Я никогда не был заядлым грибником, но, увидев этот грибной Эльдорадо, ощутил удивительную и непонятную мне самому радость. Короба или просто пакета у меня с собой не было; сняв рубашку, я стал собирать грибы прямо в неё. Все чистенькие, без единой червоточинки, там были белые, подосиновики и много крепких подберезовиков; уже возвращаясь обратно, я увидел целую полянку лисичек. К моей радости, они все поместились в сверток, и вскоре, лишь совсем немного поплутав, я вышел из леса прямо к поместью. Путь мой лежал через сад; после столь приятной прогулки я чувствовал себя помолодевшим лет на двадцать, будто мне было не сорок лет, а немногим более восемнадцати. Положив сверток с грибами, я огляделся - садовников рядом не было; улыбнувшись, я быстро полез по стволу "белого налива". Повиснув на развилке двух ветвей и доедая третье сладчайшее яблоко, беззаботно кидая огрызки вниз, я на время почти забыл, кто я.
- А ну слезай, озорник, с хозяйской яблони, иначе стрелять буду!- раздался грозный оклик садовника.
- Постойте, не стреляйте, я сейчас спущусь,- ответил я, на мгновение ощутив страх, какой некогда испытывал, залезая на персиковое дерево соседской фермы в детстве. Быстро соскользнув по стволу вниз, я обернулся к старику садовнику. Таких удивленных и одновременно немного испуганных глаз я не видел никогда.
- Ах, это Вы, хозяин, ну вам-то можно, я-то грешным делом подумал, что это деревенский мальчишка, - извиняющимся голосом начал он.
- Ты все сделал правильно, не мог же ты знать, что мне взбредет в голову залезть на дерево, если я ещё раз захочу залезть на него, то сразу тебя предупрежу об этом, - рассмеявшись, я похлопал старика по плечу и, подхватив сверток с грибами, пошел к своему дому.
День был почти лишен событий, грибы получились хорошо; угостив ими прораба, я долго с ним обсуждал некоторые моменты восстановительных работ. После окончания восстановления здания он должен был заняться прудом. Я хотел, чтобы водолазы очистили его дно от скопившегося за сто лет мусора, все берега были укреплены, а после того, как все работы закончатся, в него заново была бы выпущена рыба. На согласование спорных моментов времени ушло много, и, когда я вышел провожать гостя на крыльцо, солнце уже опускалось за кромку леса. Вспомнив о приглашении старика, я, быстро накинув куртку и надев сапоги, вышел из дома. Солнце, пробиваясь сквозь густые кроны деревьев, иногда игриво касалось своими лучами моего лица, попадая в глаза и заставляя на миг зажмуриться. Редкие перистые облака плыли на восток; подсвеченные закатным солнцем, они казались золотыми; выше облаков, еле заметный, летел далекий самолет, унося своих пассажиров из одного мне неведомого места в другое, столь же неведомое. На востоке, над далекими синими холмами, иногда показывающимися над лесом, небо совсем потемнело. Я на несколько минут остановился, с удивлением осознав, что никогда ещё не смотрел, как на мир наползает ночь, всегда глядел лишь на запад, наблюдая, как садится солнце; на восток вечером я взглядов не бросал никогда. Темная полоса поднималась все выше, становясь по мере подъема менее различимой, небо темнело; вдохнув неожиданно похолодевший вечерний воздух, я двинулся дальше и вскоре уже стучался в дом кузнеца. Раздались шаги, и дверь открылась.
- А, это вы, барин, заходите, сапоги можете не снимать, я давно не убирался, все времени нет.
- Простите, что я так поздно пришел, но вы говорили вечером заходить, вот я к вам и решил заглянуть.
- Да вы, барин не извиняйтесь, я только сейчас работу закончил, так что вы вовремя пришли, вот сейчас самовар поставим и чаю попьем, поговорим. Располагайтесь, я сейчас к вам присоединюсь.- Старик показал рукой на широкую лавку, стоящую у стены около крепкого дубового стола, сам он отошел куда-то вглубь дома, за печь. С удовольствием приняв приглашение сесть, я с интересом осмотрелся. Дом был обставлен просто, но со вкусом. Аккуратные половики на полу, несколько скамей, полки у стены с книгами, небольшой сервант, все ручной работы, сделанное с большой любовью. В углу висела полка с иконой, занавешенной золотистой тканью, перед ней стояло несколько огарков восковых свечей. А на дальней стене в тени, на роскошном ковре, поразившем меня своей дороговизной, висели мечи, сабли и шпаги. Встав, я подошел к стене; все оружие было настоящим, остро заточенные лезвия блестели в свете слабенькой лампы; инкрустированные рукояти, узоры на клинках; какого только оружия там не было - и обычные мечи, и шпаги, две казацкие шашки, огромный двуручный меч, а слева, на особом месте, марахтская пата. Экзотический клинок - мне никогда не доводилось видеть такие кроме как на фотографиях - вместо рукояти у него был наруч с закрепленной в нем поперечной рукоятью, сам клинок отходил от наруча прямо, как продолжение руки. Когда-то я читал, что научится фехтовать таким оружием очень сложно, ведь, в отличие от обычных клинков, управляемых кистью, этим приходилось управлять от локтя; некогда мастера, владеющие техникой боя на патах, считались лучшими фехтовальщиками Индии.
- Рассматриваете мою коллекцию?- раздался за моей спиной по-прежнему мне непривычный бас старика, сейчас он говорил тихо, голос звучал с небольшой хрипотцой; казалось, заговори он чуть ниже - и звук провалится в инфразвуковой диапазон.
- Все эти клинки я сам выковал, это лучшие из моих изделий, - с гордостью пояснил он.
- Все эти клинки, и даже пату?- уточнил я, прикоснувшись к холодной стали.
- Да, пата - моя гордость, я много лет искал её чертежи и нашел недавно, вот и выковал, теперь пытаюсь научиться фехтовать с ней, - старик улыбнулся.
- Покажете мне когда-нибудь, как вы фехтуете и как куете?- я смутился, ощущая себя мальчишкой, который внезапно увидел настоящий меч. Такого со мной никогда не бывало, большую часть жизни я считал себя взрослым, давно забывшим о детстве и игрушках, человеком. Сейчас я буквально не узнавал себя.
- Да, барин, когда-нибудь я вам покажу и даже, если пожелаете, поучу, умение ковать оружие и фехтовать передается в нашем роду уже многие столетия. Но это потом, а сейчас давайте пить чай, я вот самовар вытащил, скоро закипит.- Я вернулся к столу, личность кузнеца все больше меня интересовала. Когда самовар закипел и, налив себе и мне по чашке ароматного травяного чая, старик сел за стол напротив меня, я решился задать ему один долго беспокоивший меня вопрос.
- Дед Егор, вот вы говорили, что мой дед был хорошим человеком и что при царе в России был порядок. Но ведь, наверное, ещё Ваш дед был крепостным, почти рабом, разве это хорошо?-
- Мой дед крепостным не был, мы из исконных обитателей этого села, у самих когда-то была земля, и немало, наш род по легенде из купцов новгородских вышел. Но вопрос ваш я понял и ответить постараюсь. Крепостное право было, конечно, во многом плохо, многим в те годы на Руси тяжко приходилось, но все же жили и в будущем своем уверены были, если только барин, конечно, не сильно лютым был. А когда большевики пришли, в будущем своем уверен уже не мог быть никто, у крестьян паспорта отнимали, урожай до последнего зерна на "нужды родины" забирали. Что это за нужды родины такие были, что детям крестьянским голодать приходилось? Да и сейчас у нас что делается? Из деревень все в города уезжают, никто на земле работать не хочет, все думают в этом, как бишь его, бизнесе, будь он неладен, денег заработать. Я недавно вот в наш областной центр ходил, в магазине видел, как муку продавали - "мука пшеничная, из канадского зерна" на упаковке написано, будто у нас своего зерна вырастить не могут! У нас земли испокон веков всем хватало! Сила Руси всегда от земли шла, предки наши ещё в незапамятные века землю пахали, да богатствами лесными пользовались. А тут Канада какая-то нам муку поставляет. Так что барин, при царе то лучше было, намного лучше! - голос кузнеца гремел на весь дом, заставляя сердце радоваться, столько силы было в нем, не меньше чем в самих словах мудрости. Чашка моя давно опустела; заметив это, хозяин налил мне ещё этого удивительного отвара, дающего силы и успокаивающего одновременно. Несколько минут мы молчали, я обдумывал услышанное. Сколь много истины в этих словах, сказанных, в общем-то, простым на первый взгляд человеком, который, наверное, всю жизнь свою провел в этих лесах, не видя ни городов, ни истинной силы современной цивилизации.
- Вы правы, все это именно так, я мало ещё был в России, но все что я успел увидеть, меня огорчает. Скажите, вы ведь, как я понимаю, никогда в городах не были, наверное, всю жизнь провели в этих местах?
- Да, почти всю жизнь провел тут, в городе был лишь единожды - когда сын младший исчез, я в Петербург ездил, искал его, все избегал, так и не нашел. А город красивый, на славу его предки наши строили. Машин там много конечно, дышать тяжко, воздух будто смолой пропитан. Вы грибочков-то пробуйте, у меня их много, всю осень собираю, внизу в подполе целые кадки стоят, скоро выкидывать придется, чтобы новыми грибами заполнить.-
Подцепив с тарелки огромный груздь, я осторожно попробовал его; сильный, немного едкий вкус был приятен. Скоро на тарелке ни осталось ни одного гриба; удовлетворенно улыбаясь, старик ушел за печь, откуда скоро вернулся с новой порцией груздей. Так за чаем мы засиделись за полночь, лишь когда над миром засияла огромная ущербная луна, я вышел от кузнеца и не спеша отправился домой.
Утром я получил телеграмму - срочные дела вызывали меня обратно во Францию. Последний день в Сергеевском я решил провести, гуляя, а вечером снова зайти к деду Егору. Долго я бродил по лесу, собирая ягоды - чернику и голубику; я ел их прямо на месте, потом вышел к какому-то мне неизвестному дальнему озеру и долго плавал в прохладной воде. День был жаркий, приятный, огромные кучевые облака иногда подолгу закрывали солнце, в ветвях деревьев играл ветер, то почти замирая, то резким порывом заставляя шуметь листья и хвою. Вернувшись домой к вечеру, я поспешил поесть и, захватив бутылку вина, приготовленного на моей ферме, отправился к деду Егору.
На этот раз мы сидели на улице, в небе медленно загорались звезды, в траве пели сверчки, а в лесу летал филин, иногда громко ухая. Самовар стоял на большом тяжелом столе, который кузнец поставил посередине двора, сбоку от него горел костер, ароматным дымом отгоняя редких комаров. Старик рассказывал мне о тайнах ковки клинков, я - о производстве вин. Потом я открыл принесенную мной бутыль вина, кузнец достал две старинные чары, из которых мы долго, смакуя каждый глоток, пили.
- А что, внуки вас почти не посещают?- спросил я и тут же пожалел об этом - мне показалось, что вопрос может быть неприятен старику, но тот ответил спокойно.
- Ну, они меня посещают иногда, и правнуки тоже, они любят мои мечи, но я не разрешаю их снимать со стены, уж больно клинки острые. А мой внук старший недавно меня порадовать захотел, в санаторий отправил отдохнуть, я, не желая обидеть его, согласился. Думал, там что интересное будет, а там кроме моря, не скрою, довольно красивого, всё те же деревья, все аккуратное, нормально погулять негде, и все эта за мной ходила, медсестра, кажется, называется: "Дедушка, вы много гуляете, вам отдохнуть нужно", надоела совсем. Я неделю поскучал, в море поплавал, а потом заметил, что вокруг санатория нормальных скамеек нет, старикам посидеть негде. Ну и купил топор да пилу, да бревен маленько, и за две недели по всему парку десяток скамей срубил, все крепкие, не один десяток лет простоят, ну и пару столов ещё. В общем, только порадовался, как сюда приехал - тут у меня работы много, вот завтра днем за доспехом один богатый реконструктор из Москвы приедет, а через месяц три меча надо будет успеть сделать. Все успеть надо, я без работы не могу, как останусь без неё, значит, никому не нужен буду, тут и костлявая сразу придет. Я вот вам, барин, тоже кое-что приготовил,- встав, кузнец ушел в дом, откуда вышел с кольчугой и шлемом, и протянул их мне.
- Это я для вас сделал в подарок, такие некогда ваши предки носили, на шлеме я герб Сергеевых выгравировал.
Дрожащими руками я принял этот царский подарок деревенского кузнеца.
- Боже, вы себе представить не можете, как я вам благодарен.- Нагрудные пластины на кольчуге украшал тонкий узор, а шлем казался просто произведением искусства. Старик довольно улыбнулся.
- Эта кольчуга не хуже старинных, даже пулю, если немного вскользь будут стрелять, сдержит, - гордо сказал он.
Мы ещё долго сидели под светом восходящей луны, костер давно догорел, бутылка опустела, а я никак не мог себя заставить встать и уйти. В это ночное время, в обществе этого удивительного человека, с лежащей на скамье кольчугой, я ощущал себя в совершенно ином времени и пространстве. Двадцатый век с его скоростями и хаосом ушел в невообразимую даль, а здесь, в этом тихом дворе, среди лесов, была старинная Русь, рядом со мной сидел истинный кузнец-богатырь, былинный герой. Но время неумолимо шло, попрощавшись с ним, я, взяв кольчугу и шлем, ушел к себе.
Уезжал я рано, мой джип медленно ехал между огромных деревьев, растущих вдоль дороги, за моей спиной поднималось яркое августовское солнце. Доехав до опушки леса, я остановил машину и оглянулся. Над моим поместьем медленно плыли облака, вдали шумел лес, а на холме стоял дед Егор; волосы его, подсвеченные сзади солнечными лучами, были золотисто-седого цвета; он стоял, вскинув верх руку в древнем как мир жесте, означавшим одновременно прощание и пожелание доброго пути. Помахав ему рукой, я вернулся в машину, и, уже не оглядываясь, поехал в сторону трассы.