"Умирает старый монах. Спокойно умирает, радостно. Просто время его пришло. Собрались вокруг него другие монахи и спрашивают: "За что тебе такая легкая смерть? Ты и в молитве не был прилежен, и грешил порой..." "А я, - отвечает умирающий, - в жизни никого не осудил".
До окончания моей практики в "Березках" - клинике-пансионате для людей с заболеваниями центральной нервной системы - оставалось две недели.
"Юджиния, - окликнула меня супервайзер, - зайди, пожалуйста, к Исабель. Что-то ей от тебя понадобилось".
В угловой комнате негромко играла музыка. Прямо на полу стояли три высокие стойки с дисками. Исабель сидела в своем кресле у окна, и когда я вошла, спросила: "Ты не знаешь, кто пел на свадьбе у Камиллы? Таким красивым меццо - сопрано. Я помню, что певица была русская, но вот как ее звали?" "Екатерина, - ответила я. - Екатерина Семенчук. А пела она "Символ веры" - это христианский
гимн". "Спасибо, - ответила Исабель, - Мне говорили, что ты из России, вот я и решила спросить". "И пела она замечательно, и вся церемония была красивая", - я направилась к двери, когда услышала: "Подожди. Тебе кто больше нравится - Диана или Камилла? "Камилла. А тебе?" "И мне". Я засмеялась: "Впервые слышу, чтобы еще кто-то, кроме меня, предпочел ее Диане". "А этот гимн - ты знаешь его слова?"- спросила Исабель. "Знаю. Могу перевести, если тебе интересно". "Переведи". "Хорошо, Исабель, завтра принесу".
Исабель была старожилом - жила в "Березках" уже лет пять. Худенькая, изломанная, с нетвердой координацией движений, немного невнятной речью, она выглядела намного старше своих тридцати восьми. Болезнь Хантингтона не щадит тех, кого выбирает своей жертвой.
На следующий день я принесла Исабель перевод. "Это все, на что я способна, - сказала я. - Но смысл ты поймешь." "Спасибо. Кстати, что у тебя за бусы? Гранат?" "Да. Невестка привезла из Мексики камни, а собирали мы их уже сами." "Правда? У меня есть одно очень старое ожерелье, но у него сломан замок. Никто не может расстегнуть. Может, попробуешь?" Я засмеялась: "Да ты что! Я, чуть что не так, мужа зову. Не помню, чтоб я что-то сама починила." "А вдруг?.." Она протянула мне свое ожерелье - две нитки жемчуга и цепочка. "Жемчуг ненастоящий, но хорошая подделка. А цепочка - позолоченная. Правда, красиво?" "Правда". Что-то щелкнуло у меня в руках - и замочек расстегнулся. Она ахнула: "Как ты это сделала?" "Не знаю... Он сам расстегнулся..." "Помоги мне его надеть", - попросила она. "А может, не надо? Вдруг ты его потом не расстегнешь?" "Значит, позову тебя! Ты завтра работаешь?" "Да". " Вот и приходи!"
Утром я сразу зашла к Исабель. "Ну, как твое ожерелье? Расстегнула?" "Даже и не пыталась. Тебя ждала. Но подожди, я с ним и сегодня похожу. Знаешь, сколько ему лет? Почти ... кто его знает, сколько! Много! Это моя самая старая вещь! Еще от мамы".
Вот так я и стала заходить к Исабель - сначала, когда выдавалась свободная минута, потом - после смены. С ожерельем не было никаких проблем. "Ты его расколдовала", -смеялась она. Но по-моему, оно и не было заколдовано - просто ей нужен был предлог, чтобы кто-то заходил к ней не только по обязанности.
В последний день моей практики я зашла попрощаться. "У меня есть замечательная книга, - сказала Исабель. - Белва Плейн. "Карусель". Тебе понравится. Но мне дали ее всего на две недели". "Я приду раньше, Исабель. А когда дочитаю твою книгу - приду опять".
Я приходила к ней каждую неделю - и не потому, что мне было ее жалко, - вернее, не только поэтому, - мне самой было с ней интересно. Она много читала, много знала, особенно о художниках и их картинах. Когда я обмолвилась, что недавно побывала в Музее Пола Гетти в Лос Анжелесе, она прочитала мне об этом музее целую лекцию.
Исабель рассказывала мне о своем детстве. Отца она не помнила, знала только, что он живет где-то в Альберте, потому что оттуда каждое первое число приходил чек - алименты. Мать ее обожала. "Я помню, как она наряжала меня в детстве - как куклу! Оборочки, бантики, сережки, красные сандалики... У меня было такое счастливое детство!"
На этом ее воспоминания обычно заканчивались.
"Мне так надоела эта преснятина, - пожаловалась как-то Исабель. - Попробовали бы сами посидеть на этой чертовой диете! Мне бы мяса кусок! Да с перчиком! Или кусок торта! Мечты, мечты..." "А какой торт ты любишь?" - спросила я . "А кто его знает! Любой, наверное! - и засмеялась: - Только не диетический".
Целый вечер я возилась с "наполеоном".
Исабель пришла в восторг: "Как вкусно!" "Понравилось? Вот и хорошо, а то что ж я, зря старалась?" "Ты пекла его для меня?" "Да. Мечты должны сбываться, Исабель. Эх, вот мама моя пекла! Куда мне!" Она помолчала. "А моя мама не любила готовить. Рассказать тебе о ней?" "Конечно!"
И тогда, часто и надолго замолкая, она рассказала мне, как жила перед тем, как попала в "Березки".
Они с матерью жили в Галифаксе в двухэтажном доме, оставшемся от рано умерших бабушки и дедушки. Исабель закончила Университет и работала в картинной галерее, а ее мама преподавала в колледже историю архитектуры. Мать часто болела. То слабость, то она умудрялась упасть на ровном месте, то у нее кружилась голова, то не могла уснуть, то не хотела есть... "Мама, что с тобой?" - спрашивала Исабель. " Возраст, дочка. И устала я, наверное". Кончилось тем, что мать ушла с работы и целыми днями лежала в своей спальне. Исабель не знала, что делать. Мать не хотела ложиться в больницу, не хотела видеть доктора Холланда - их старого семейного врача, - не хотела ничего. Оживала только, когда Исабель приходила к ней вечером, садилась прямо на кровать и рассказывала всякие новости. Мать как-то странно улыбалась ("Не гримасничай, мама!") и держала ее за руку.
"Мама, - сказала однажды Исабель, - завтра я познакомлю тебя с Майклом. Постарайся ему понравиться".
Пару месяцев назад Майкл зашел в ее галерею посмотреть картины, они разговорились, он проводил ее домой, потом пригласил пообедать... Исабель была счастлива.
Матери Майкл понравился. Но главное - мать понравилась Майклу. "Мы вас вылечим! - заявил он. - Тед - мой приятель - как раз спец по депрессиям". Майкл вообще все знал и умел, а если не умел сам - у него было полно приятелей. "Как это я не знал тебя раньше? - удивлялся он. -Ведь ПолГалифакса знаю! Точно, ты где-то пряталась!"
А потом все изменилось.
Исабель не помнила, как упала прямо на улице. Прохожие довели ее до дома, но она почему-то долго не могла открыть дверь - руки не слушались. Она ничего не сказала маме - зачем зря пугать? - но назавтра отправилась к врачу. Доктор Холланд внимательно выслушал ее и почему-то спросил о матери. А потом вздохнул: "Я надеялся, что ты никогда не придешь ко мне с этой проблемой, Исабель. Тем более так рано. Будем лечить. Для начала - обследование! И немедленно!" "Что за срочность? - возмутилась Исабель. - Подумаешь, голова закружилась!" "Хорошо, если так. Но нужно исключить болезнь Хантингтона".
Дома Исабель сразу зашла в Интернет. "Болезнь Хантингтона - наследственное заболевание, проявляющееся двигательными нарушениями и расстройством психики... Средняя продолжительность жизни с момента появления первых симптомов - пятнадцать - двадцать лет..."
Она долго сидела в своей комнате, вспоминая то, чему раньше не придавала значения. "Почему ты улыбаешься, Исабель?" - спросила ее как-то подруга. А она и не думала улыбаться. И эти вечные синяки на руках - как часто дверной проем становился слишком узким! А паника матери каждый раз, стоило Исабель чихнуть или просто сказать, что у нее болит голова?
Исабель поднялась в спальню к матери. "Так чем ты больна, мама? И как давно ты знаешь свой диагноз?" "Очень давно", - вздохнула мать. " А зачем же ты родила меня?" "Я не знала тогда, Исабель..." "Все ты знала! Так зачем? Игрушка понадобилась? Платьица, оборочки?.." "Что ты говоришь, дочка?!" "Я знаю, что говорю! Вот только игрушка выросла - и оказалось, что она тоже больна. Ей-то как жить?" "Нет, Исабель! - неожиданно громко сказала мать. - Только не ты! Это было бы слишком жестоко!" "Жестоко? Не тебе говорить о жестокости! Ты ведь знала, на что шла!" "Я надеялась, Исабель..." "На что? На чудо? Вот и живи теперь со своей надеждой!"
Исабель наняла сиделку и поднималась к матери, только если это было совсем необходимо. Через несколько месяцев мать умерла.
На похороны пришло неожиданно много народу. Исабель никак не думала, что у матери столько друзей. Прилетел отец. Оказалось, что они знакомы с доктором Холландом, потому что сразу отошли в сторонку и о чем-то долго и тихо говорили. Потом отец подошел к ней. "Какая ты красивая, дочка, - сказал он. - Как твоя мать в молодости". Исабель познакомила его с Майклом и пригласила на свадьбу - они планировали сыграть ее весной.
Теперь она следила за каждым своим жестом, перестала носить высокие каблуки, старалась контролировать мимику. Придумывала разные поводы, чтобы поменьше встречаться с его друзьями - боялась нарваться на того самого - "спеца по депрессиям". Это Майкла она могла обмануть...
Майкл позвонил поздно вечером: "Я буду у тебя через пять минут!" Она открыла дверь и все поняла. "Почему ты ничего не сказала мне, Исабель?" "О чем ты?" "О твоей болезни. Почему о таких серьезных вещах я должен узнавать от чужих людей?!" "Я надеялась справиться сама, Майкл!" "Не ври! Еще никто не справился! Что еще ты скрываешь от меня? Я чувствовал, что что-то не так... От этой болезни умерла твоя мать?" "При чем здесь моя мать?" "А ты не знаешь? И я еще мечтал о детях! Ты... Ты хотела использовать меня! Как игрушку! Только ты забыла, что игрушка - живая!" "Майкл! Я надеялась..." "На что? На чудо? Вот и оставайся со своей надеждой!"
Хлопнула дверь.
"Я вдруг поняла, - рассказывала мне Исабель, - что он повторял те же слова, которые когда-то я бросала в лицо умирающей матери. Только тогда судила я. Теперь судили меня".
Она поднялась наверх, открыла дверь в мамину спальню, легла на ее кровать. "Как тихо... как хорошо..."
Она проснулась ночью. По щекам текли слезы. "Мама! Как я могла!? Ты ведь просто хотела быть счастливой... И я... Я хотела жить с Майклом, иметь детей... дочку... Я бы наряжала ее, покупала ей красивые платьица, бусики, красные сандалики... Мамочка! Как я могла судить тебя? Какое я имела право?!..Я так перед тобой виновата!.."
Она не хотела жить. Ей было двадцать шесть лет.
Исабель продала дом и уехала в Торонто - в большом городе легче затеряться. Она сняла квартиру, устроилась на работу и объявила войну своей болезни. "Необходимо держать мозг в тонусе" - она решала кроссворды, пристрастилась к судоку, много читала; "Больше физической активности" - стала бегать по утрам. Она не заводила подруг, пресекала любые ухаживания. Ей нужны были силы для борьбы.
Через семь лет она поняла, что проиграла, и переехала в "Березки".
Оттуда она впервые позвонила отцу - и никак не ожидала, что он примчится уже через несколько дней. Он помог обставить ее комнату, повесил на стены картины, поменял занавеску в ванной... Она узнала, что у нее есть брат. "Совсем непутевый, - рассказывал отец. - Скоро двадцать пять парню, а у него на уме одни мотоциклы! Хоть бы влюбился, что ли!" Они говорили обо всем - только не о маме. И ни разу отец не упомянул свою вторую жену, как будто в их семье были только он, Исабель и ее непутевый брат.
Однажды я застала ее с слезах. "Ты представляешь, Юджиния, в "Эдвардс Гарден" выставка орхидей, а этим тупицам - моим соседкам - понадобилось в магазины! Завтра - последний день. Неужели шляться по магазинам интересней?"
На следующий день после работы мы с мужем заехали в "Березки". "Быстро одевайся, Исабель, - поторопила я. - У нас всего три часа - и привет, орхидеи!"
Мы брали ее с собой несколько раз в кино, на концерты, на мюзиклы, а в день ее рождения - в Художественную Галерею Онтарио. Я приносила ей из библиотеки книги, и то ли правда, то ли она притворялась - но всегда то, что нравилось мне, нравилось и ей.
Три года назад она получила приглашение на свадьбу - ее непутевый брат, наконец-то, отвлекся от своего мотоцикла, остепенился и даже решил жениться. "А имя у моей невестки какое красивое - Хелен! Молодец, братик!" - радовалась она.
На Рождество Исабель протянула мне свое ожерелье. "Жемчуг, конечно, не натуральный, - улыбнулась она, - зато с замочком никаких проблем. И прошу тебя, не отказывайся! Это такая радость - дарить что-то другу!"
В июле у Хелен родилась дочка. "Юджиния, тебе не кажется, что я сразу постарела? - спросила меня сияющая Исабель. - Вчера я была просто Исабель, а сегодня - тетя Исабель! Как торжественно звучит - тетя Исабель! Пожалуйста, купи мне для нее самую красивую куклу!"
Почему-то я сразу поняла, что именно мне нужно. В огромном магазине игрушек были сотни самых разных кукол - кроме той, которая была нужна мне. "Я могу вам помочь?" - спросила продавщица. "Да. Я ищу куклу в красных сандаликах или туфельках - все равно." "Мне очень жаль,- развела она руками. - Загляните в Уол Март. Или на Йоркдейл Плазу". Но там ее тоже не было.
"Купи ты ей куклу в белых туфельках, - смеялся мой муж, - а я их покрашу!"
"Нет, я еще поищу".
И все-таки в одном маленьком сувенирном магазинчике я нашла то, что искала.
Исабель открыла коробку и ахнула: "Юджиния! Как ты догадалась?.."
Три месяца назад она попросила меня прочитать письмо от отца - сама она уже не могла. Отец писал, что собирается на пенсию, что ее брат поменял работу, а маленькая Дорин щебечет, не умолкая. "Твоего Майкла я разыскал через доктора Холланда - кстати, тебе от него привет. Позвонил ему. Он по-прежнему живет в Галифаксе, работает в той же компании..." - Я замолчала и пробежала глазами продолжение письма: " Он счастливо женат, у него растет здоровый - он подчеркнул это - и спортивный сын. Тебе он передает привет. И еще он сказал - я не понял, может, тебе это что-то скажет, - что благодарен Теду, который так вовремя подсуетился. Забудь его, дочка".
"А дальше? Почему ты молчишь? - спросила Исабель.
"Почерк у твоего папы неразборчивый. Ну, слушай дальше... "Он по-прежнему живет в Галифаксе, работает в той же компании. Тебе он передает привет. Сказал, что помнит тебя и просит у тебя прощения. Ты так внезапно и бесследно исчезла, что он не мог тебя найти".
На следующий день Исабель опять попросила прочитать ей это письмо. Я не догадалась записать то, что "читала" вчера, поэтому пришлось фантазировать: "Он по-прежнему живет в Галифаксе, работает в той же компании. Он пытался найти тебя, но ты так внезапно и бесследно исчезла! Он передает тебе привет и надеется, что вы еще встретитесь".
"Ты не дочитала, Юджиния. Про то, что он любит меня..."
"Да, Исабель, это все папин почерк виноват. Слушай дальше: "Майкл сказал, что всегда любил только тебя, что ты - самая ласковая и красивая. Он просит у тебя прощения, но сам он себя никогда не простит..."
Я замолчала. "Не суди его, Юджиния, - прошептала Исабель. - Не суди..."