Она была невзрачная, серая. Обычная. А я с ума сходил из-за нее. Парняга, по которому сохли все девки моей школы, начиная с шестого класса.
Наде свои чувства я продемонстрировал в десятом классе, когда помог ее бабке - вредной консервативной зануде - донести тяжеленную сумку домой. Иначе покорить ни бабку, воспитывающую Надю с семи лет в скудной строгости, ни Надю было невозможно.
Когда моя леди выслушала от бабки аккуратную похвалу в мой адрес, и в ее серых распахнувшихся глазах я увидел свое отражение в серебряных латах, золотом шлеме украшенном брюлликами, и на шикарном белом коне - я понял, что пора! Схватившись за натруженную руку, мужественно простонал стиснув зубы.
- Вывихнул, родимый! - с неожиданной нежностью охнула строгая бабуля.
Я отпирался, что ничего страшного. А потом, как бы невзначай, бросил:
- Надь! Мотни пару винтов бинтика, а то мне на треньку сейчас бежать. Чтоб дальше не пошло. Вчера Маринку от хулиганов отбивал, задел малость.
Все! Я - ГЕРОЙ! Бабка в шоке улыбается дибиловатой мимикой. Надя в нерешительности переводит взгляд с бабки на меня.
- Ну? Чего застыла? Помоги парню, - нараспев бормочет бабка.
Через пару минут я сидел в узкой кухне. Надя дрожащими пальцами перебинтовывала мне запястье правой руки.
Бабка пошла звонить моей матери - докладать обстановку.
Воспользовавшись моментом, я выдернул "больную" руку, бережно взял Надино личико в ладони, и пока она от неожиданности открывала рот, накрыл ее губы горячим долгожданным поцелуем.
Целовал я ее страстно, от души, буд-то в последний раз пил прохладу запаленным ртом. Она не отбивалась. Только тихонько упиралась ладонями мне в грудь, когда я, не в силах сдержаться, пугал ее девственные уста своим недетским поцелуем.
Неимоверным усилием воли я оторвался от нее. Глянул в прикрытые хмельные глаза. Выдохнул, пытаясь усмирить мужскую бурю в организме. Где-то в другом измерении услышал шарканье бабкиных тапок.
- Я люблю тебя, слышишь! Сильно! Ты моя! - прошипел ей в ушко.
Она не моргала, как преданная собака смотрела на меня с испугом и покорностью. Если б не бабка...
- Вечером в восемь жду около подъезда. Скажи, что мусор вынесешь. Не выйдешь - сам приду.
Попрощался, не глядя на Надю, с бабкой и пошел делать уроки.
Она не вышла.
Я чуть с ума не сошел.
Пошел к Левке. Это бабушка моего единственного и верного друга Богдана, Алевтина Сергеевна. Моя лучшая подруга. Она хорошо зналась с бабкой Нади.
Только одно спросила меня Левка:
- Женишься?
- Моя воля - сейчас же!
Через пять минут мы с Богдашей стояли у подъезда Нади. Со второго этажа по ветхим деревянным ступеням сползала, кряхтя им в тон, ее бабка.
- Ой, Аля-Аля! Вечно ты на ночь кофя напьешься. Лазь такому корыту по ночам, мерь давление.
Нас бабуся в сумерках не узнала.
Еще не дошла бабка до второго подъезда, а я уже звонил в дверь Надиной квартиры.
- Забыла чего, бабуль? - послышался за дверью серебряный голосок.
Щелкнул замок. Надя и глаз не успела поднять на меня, а я втолкнул ее в прихожую, запер за собой дверь.
- Сережа? - испуганно и радостно - я не мог ошибиться!- вскрикнула Надюша.
- Тише, девочка! Бабуля услышит.
Подхватил ее на руки и понес в комнату к дивану. У них всего одна комната и была.
Плюхнулся со своей драгоценной ношей на диванчик. На нем, как я потом узнал, спала Надя. Диван жалобно заскрипел под моим натренированным телом.
Меня трясло. Не от страха. От возбуждения. Я мог бы ее разорвать в своих жаждущих объятиях, столько эмоций будила во мне эта недотрога.
Она охнула. Я вынырнул из своих фантазий. Понял, что чересчур сильно сжал ее. Обнял нежнее. Постарался... Зарылся в ее распущенные, длинные волосы, и только теперь осознал, что Надя в тонкой ночнушке.
Через белую ткань светилось ее юное тело. Грудь! Я ничего не мог сделать с собой. Накрыл упругий бугорок ладонью и начал мять его. Потом пальцами добрался до второй груди. И меня понесло.
- Надя! Наденька! Девочка! - выдыхали мои губы. Я блаженствовал в этом экстазе. Наконец-то, добрался до нее, реальной, о которой мечтал целый год! А может всю жизнь.
Мои горячие руки прошли по всему ее телу, до кончиков пальцев ног, проскользнув в каждый уголок. Как мать, родившая дитя, ощупывает его в беспокойстве - все ли так - так и я осязал любимую девушку.
Надя напряглась.
- Не бойся! Я ничего не сделаю. Я просто очень сильно люблю тебя.
Как больной, жаждущий облегчить боль, метался по ее лицу губами, спускался к шее, груди. Она молчала. Не поощряя, не сопротивляясь. Затаилась, буд-то ждала, когда я переболею этой вспышкой страсти, словно понимая мое внутреннее состояние, которое я сам не смог бы тогда объяснить.
Как последняя нота в мелодии, как последняя капля дождя с крыши, утихла моя буря на поцелуе ее мизинчика левой руки. Я обцеловал ее всю. Абсолютно! Не оскорбив, не навредив ее чистоте. И устал. Нега разлилась по моему дрожащему телу. Сердце бешено колотилось.
Откинувшись, я спустился на ковер у дивана. Она подобрала ноги, вжалась в подушку.
Я закрыл веки. Слушал ее дыхание. Не услышал. Еще громко пульсировала кровь в венах.
Открыл глаза и посмотрел на Надю. Ледяная волна обдала мой затылок, шею, плечи, спину. Надя сидела нагая, обняв колени руками. Разодранные лохмотья ночнушки валялись по всему дивану. Она улыбалась.
- Надь! - я не знал, что и сказать - Надь, я завтра куплю тебе новую, ты слышишь! Прости, я не знал... не хотел рвать.
И не придумав, что еще сказать, умолк. А она тихо прошептала:
- Она была старая, еле держалась... Не надо новую, - помолчала, загадочно сощурив глаза. - Теперь знаю, что любишь!
Свист со двора: бабка идет. Я рванулся с места. Потом прильнул к ее губам, выдыхая:
- Хорошо хоть тебя не разорвал! - и исчез в проеме двери.
Потом она рассказала мне, почему поверила в мою любовь.
Я разодрал на ней одежду. Зажал своим телом так, что ей дышать было трудно. И она уже простилась со своей непорочностью, решив, что я обыкновенно похотливое животное. Я упивался ее запахом, подминая под себя ее нежное тело, бесцеремонно обнажая такие места, что без стыда и не подумаешь, касался губами и пальцами самых интимных уголков. Но не посягнул на самое сокровенное, даже мыслью не коснулся его.
- Почему же ты не кричала, не вырывалась? - спросил я ее.
- Я увлеклась твоей страстью. Такого я никогда не видела, и не знала, что так бывает. Как завороженная, я горела под твоими губами, трепетала от прикосновения настойчивых пальцев, не веря, что это происходит со мной, и что ты на такое способен.
А когда ты оставил меня, не воспользовавшись моей беспомощностью, я поняла, что так вот любят.
В тот ли вечер это случилось или позже, не знаю, - она не говорила, - но Надя тоже полюбила меня.
Мы дышали одним воздухом, думали одинаковыми мыслями, хотели одного и того же. Если и возникали разномнения, то мы с Надей быстро сходились к альянсу.
По утрам Богдан и я встречали Надю у подъезда, якобы просто столкнулись для недремлющего глаза Надиной бабки, ведь Надя жила в одном доме с моим другом, и втроем шли в школу.
Сидели мы с Надей за одной партой. Я не мог позволить другому парню сидеть так близко с моей любимой, а училка нас рассаживала разнополыми парами. Пришлось убедить классную в том, что я могу усидеться только с Надей.
После уроков вдвоем мы убегали подальше от любопытных глаз и наслаждались друг другом где-нибудь на далекой скамейке в аллейке скверика или на берегу речки, что текла неподалеку от нашего массива. Все-равно где, лишь бы побыть наедине.
Я пропускал занятия с репетитором, тренировки по спортивной борьбе. Все летело в тартарары. Но именно в те дни я жил без оглядки, дышал во всю грудь, лопаясь от счастья и наслаждения. Я засыпал и просыпался, думая о ней, бредил ею, ел, пил, учился - с мыслями только о ней. Я ею болел. Беспробудно!
Конечно, такая сумасшедшая страсть не могла остаться незамеченной. Скоро вся школа шушукалась по углам, обсуждая как первый парень массива втюхался по самые уши.
Многие тыкали пальцем вслед Наде. Она очень переживала. Привыкшая к неприметному существованию, никогда не привлекающая особого интереса одноклассников в стенах школы, и вдруг в мгновение око оказавшись на пъедистале обозрении неделикатной толпы любопытных школяров, Надя мучилась от постоянных расспросов и неприкрытого презрения завистниц. Она даже предложила завуалировать наши отношения. Но я, парень которому было наплевать на всех и вся, разрываемый радостью любви, просто ответил:
- Я не смогу!
Да я действительно не смог бы не смотреть на нее даже минутку, находясь рядом, не встречать и не провожать ее, не носить ее портфель, не держать ее за руку. Я бы не сумел! Мне было это жизненно необходимо. И я, не привыкший себе ни в чем отказывать, будучи единственным ребенком у важных и состоятельных родителей, не желал отдавать свое драгоценное в зависимость неотесанной толпы обалдуев, на которых и так то всегда смотрел свысока.
Надя металась несколько дней, а потом заразилась моей самоуверенностью и решимостью, и сама начала задирать нос. Я только поддерживал ее.
- Утри этим кривлякам нос, Надюха, ты - моя любимая! Пусть захлебнуться от зависти.
Она улыбалась простой наивной улыбкой, а у меня от этой детской улыбки кружилась голова. Я опускал глаза, чтобы не напугать ее тем, что в них отражалось.
Мы дружили всю осень.
Ее бабка и мои родители узнали о наших чувствах. Я имел серьезный разговор с обеими сторонами. К своей гордости надо сказать, диспуты выдержал достойно и заслужил доверие бабки. Родители же мне доверяли всегда.
Заканчивалась вторая четверть.
Стараясь оправдать родительскую благосклонность, я бился за каждую оценку и вторую четверть, как и первую, закончил отлично. Надя, к удивлению преподавателей, получила четверки по физике и по литературе - ее любимому предмету. Отличница с первого школьного звонка, за все годы учебы она не имела оценок ниже пятерки. А тут на тебе!
Чувствуя свою вину, я решил исправить положение. Учителя пошли навстречу пламенным речам отчаянного влюбленного и разрешили Наде пересдать четверочные предметы.
И четверть была закончена на "отлично".
Об этой истории наша классная не забыла упомянуть на итоговом родительском собрании, поставив меня в пример. Моя персона еще выше взлетела в глазах Надиной бабки. Я стал желанным гостем в их квартире. Теперь она, закрыв глаза, могла доверить мне свою бесценную внучку. И зря! Нельзя искушать рожденного мужчиной.
Новый Год родители, как обычно, собрались праздновать на даче к друзей.
Последние три года ребята с моего класса встречали Новый Год у меня. Но этот год был особенным, и мне не хотелось делить праздник с шумной толпой. Я жаждал волшебного уединения с Надюшей.
Такой интим мог вызвать кривотолки. Посоветовавшись с Богданом и Левкой, мы решили справлять праздник вчетвером: я, Надя, Богдан и Люба.
Люба, наша одноклассница, подруживала с Богданом. Хотя он к ней особых чувств не испытывал, но в солидарность со мной держал ее в качестве подруги. Тем более, что Люба при любой возможности увязывалась с нами.
Так мы и решили: встретим Новый Год вчетвером, для отвода глаз соседей, а потом Богдан с Любашей незаметно уйдут, оставив меня наедине с моей ненаглядной.
Самое трудное было уговорить Надину бабку отпустить внучку встречать Новый Год ко мне.
Мы с Богданом и Левкой не один час разжевывали тугодумной упрямице, что у меня собирается "весь класс", и все будет правильно, и если она беспокоится, то может сама прийти посмотреть. И то, и се, и пятое, и десятое! Но бабка, привыкшая из года в год держать под крылышком сиротку, не могла и представить, как же это она отпустит Наденьку в чужой дом, да еще на ночь! И с кем она тогда будет справлять Новый Год сама.
- Со мной! - не выдержала Левка. - Я же отпускаю Богдашу, и ничего! Не умру! У них это последний Новый Год в школе! Выпускной класс. Дай детям побыть вместе. Когда еще встретятся? Да и Сергей за Надей присмотрит.
При этих словах суровое лицо бабки просветлело.
- Ну, раз оно так, раз Сергей берет на себя полную ответственность, - молвила бабка произнося мое имя со смягченной буквой "г", когда к ней примешивается звук "х", и вопросительно посмотрела на меня.
- Беру, Аграфена Захаровна, беру! - рьяно закивал головой я.
- Ну, тоды чего ж, пущай повеселится девчонка моя, шо ли. Но... - мы все замерли, не дыша, - на всю ночь не пушу. Часов до двух. А потом пущай домой! А не то я не выдержу боле! Засну.
Левка закивала, подмигивая нам с Богданом.
- У меня хорошее шампанское есть. Мы с ней раздавим пару бутылочек. А коль спать захочет, так постелим. Не переживай, Серега! - объясняла она после ухода подружки, хлопая меня худой ладошкой по плечу.
Надя не поверила, когда мы с Богданом рассказывали ей все это утром в последний учебный день, шагая в школу.
- Не может быть! Чтобы бабуля отпустила!
- Да! - ликовал Богдаша.
- А если она и вправду, придет проверить?
- Не боись! - хорохорился я. - Левка это возьмет на себя.
И вот 31 декабря.
Родители уехали еще утром. Мы с Богданом с двух часов дня резали салаты, пылесосили ковры, расставляли мебель. Богдан притащил три бутылки французского шампо - подарок Левки. Ближе к вечеру Богдан завел плов.
А у меня на душе стало тревожно. Я ушел к себе в комнату и размышлял, чего это со мной. Сел в кресло, покрытое пушистым пледом, и смотрел в темнеющее окно.
На улице падал снег в сиреневых сумерках. Тут и там, как звезды на вечернем небе, в окнах домов начали загораться яркие лампочки. Огромным муравейником мир копошился в последних приготовлениях. Радостное ожидание становилось почти утомительным и плохо переносимым.
А я сидел и думал: что же будет дальше? Наступит Новый год. Его я встречу с девушкой, с которой хочу всегда быть вместе. Хочу прожить с ней всю жизнь! Дышать одним дыханием, думать одними мыслями, засыпать и просыпаться рядом с ней, лелеять ее, упиваясь каждым мигом нашей любви.
На сердце у меня стало сладко и волнующе. Это Новогодняя Ночь - первая ночь наедине с ней. Я ждал ее и боялся... Мои мысли заблудились в чисто мужских дебрях.
До Нади у меня были девушки, и я знал, что такое близость с женщиной. Мне даже удавалось приятно удивлять своих партнерш. Но Надя была не просто девушка. Она была моя любимая! К тому же я надеялся стать ее первым мужчиной! Во всяком случае, в будущем.
- Ты чего тут полуночничаешь? - как всегда Богдан вклинился в мои мысли.
- Не полуночничаешь, а сумерничаешь. Сколько можно учить? - буркнул я.
- Ну, ладно! Чего злишься?
- Извини! Сорвалось. На душе что-то не спокойно.
- А мы ее сейчас успокоим! - и друг протянул мне бокал, на четверть наполненный шампанским. - За удачную встречу Нового Года!
Звякнуло богемское стекло. Мы выпили залпом.
- Вкусное! - облизнулся Богдан.
Часы пробили девять.
- Пошли за Надей? - спросил Богдан.
- А ты за Любой не пойдешь? - поинтересовался я.
- А чего за ней ходить, сама придет, - отмахнулся друг.
- Что-то ты к ней не очень.
- Да ну ее! Привязалась как банный лист. Не пойму зачем.
- Постой, она же вроде любит тебя! Как галка трезвонит об этом по всей школе, - удивился я.
- Смеешься? - проиронизировал Богдан. - Что я не знаю, когда любят! А эта так себе, увязалась. Меня Маришка любит! И мне она нравится. А эта проходу не дает. Из-за нее и с Маринкой ничего не получается.
- Да, брат! Ситуация!
Мы вышли из дома. Мягкие снежинки настойчиво летели в лицо, вальсируя с нависшего ватного неба.
- Красотища! - возликовал Богдаша.
- Угу. Пошли! - мрачно ответствовал ему я.
В окнах Надиной квартиры было темно. Дверь никто не открывал...
Я забеспокоился.
Богдан побежал домой пытать Левку. Я же не мог отойти от ее окон. Как часовой, вышагивал взад - вперед.
Вернулся Богдан.
- Бабушка ничего не знает. Говорит, сегодня их не видела. Она сама ждет бабку Нади к десяти часам.
Мы потоптались немного. Я еще раз поднялся и настойчиво позвонил в дверь.
Тишина.
- Пошли домой. Попозже еще раз придем. А то там Любка пришла наверно. - Богдан потянул меня за рукав.
Другу с трудом удалось увести меня.
У моего подъезда вытанцовывала Любка.
- Ну, где вы ходите? Я замерзла.- Она подбежала к нам и прыгнула мне на шею.
Я опешил. Люба никогда себе такого не позволяла.
- С наступающим, Сережка! - И как ни в чем не бывало, повернулась и чмокнула Богдана. - И тебя с наступающим!
- Да меня и не надо было, - хохотнул Богдан.
- Ну, ты чего, обиделся, хомяк? - засовестилась Любка.
Я тряхнул плечами, в душе почему-то разлилось омерзение. Я отвернулся от Любки и первым шагнул в темень своего подъезда. Как всегда под Новый Год, кто-то вывернул лампочку.
Втроем поднялись ко мне.
Я ничего не слышал и не видел. Любка чего-то там трещала, демонстрировала нам свой наряд, который я и под дулом пистолета не вспомню. Всеми фибрами души я был с Надей. Где она? Куда подевалась вместе со своей дурацкой бабусей?
Я просто метался по нашей большой четырехкомнатной квартире, не зная, в какой угол себя засунуть, изнемогая от неизвестности и собственного бессилия.
Эти двое накрыли стол.
Богдан пошел меня искать и обнаружил на балконе. Я стоял и курил отцовские сигареты. На моих плечах и голове выросли белые холмики снега.
- Так не пойдет, друг, - Богдан вытащил у меня из губ сигарету. - Пойдем за стол, пора провожать Старый Год.
- Давай еще раз сходим к ней, - цеплялся я.
- Я только что оттуда. Глухо!
Я удивленно глянул в лицо своего друга. Он так сопереживал мне, что его действия опередили мои мысли на шаг.
- Спасибо, - прошептал я.
- За что? - недовольно бросил Богдан. - Пошли! Потом чего-нибудь придумаем. Время - одиннадцать доходит.
Втроем мы проводил Старый Год. Грустно, нешумно. Допили бутылку шампанского. Захмелели. Любка предложила открыть вторую. Богдан запротестовал, мол, на Новый Год ничего не останется. А мне было все равно. Я бы все три ухнул разом.
Любка закапризничала, и Богдаша уступил. Открыли вторую, выпили. Стали закусывать. Не заметили, как и вторую допили.
Я пил машинально, не замечая, как пьянел.
Люба включила проигрыватель, полилась эстрадная музыка. Встав из-за стола, я тяжело рухнул в мягкое кресло, отметив, как неприятно кружится голова. Люба выплыла из ярко бьющего света люстры и встала надо мной как глыба. Девушка взяла меня за руку и потянула танцевать. Меня передернуло от ее прикосновения. Тепла девичья рука вводила в такое раздражение, что я чуть не нагрубил подруге Богдана. Неделикатно отодвинул ее и увидел в глазах Любы испуг. Пожалел о своей несдержанности, поднялся и мягко обнял ее за плечи:
- Извини, я, наверное, пьян, - шепнул ей в ухо и подтолкнул к Богдану. - Принимайте товар!
Сунул Любу другу и плюхнулся обратно в кресло.
Они сплелись в объятиях и медленно покачивались в такт мелодии. Рука разгоряченного Богдана сползла с талии Любки ниже положенного. Я с каким-то исступлением жадно смотрел на его ладонь, которая мягко двигалась по складкам вечернего платья девушки.
А потом мои мысли унеслись к Наде. Я представил нас, танцующих сейчас под эту музыку, ее талию, упругое тело, неповторимый аромат. В голову ударило французское шампо, кровь прилила к вискам. Мне нестерпимо захотелось сжать Надю в своих объятиях.
Я рванулся и вышел из гостиной. Одноклассники даже не заметили, как я ушел из дома.
Отодвинув рукав дубленки, глянул на светящийся циферблат. Без четверти двенадцать. Тишина, падающая с небес вместе с крупными царственными снежинками, просто оглушала.
Морозный воздух отрезвил пылающую голову. Внезапно меня охватила радостная истома. Видимо от испытываемого напряжения лопнуло терпение и организм, не в силах томиться болезненной неизвестностью, дал волю праздничному сумбуру.
Щеку обожгло горячим дыханием и повеяло алкоголем. На плечо тяжело опустилась чья-то рука.
Разгоряченный вином и Любавой Богдан тяжело покачивался, сбивая и меня с прямого шага. Его крупная рука уверенно пристроилась на моем плече. Вместе с парами горячительного напитка от кореша шел тонкий аромат дорогого парфюма.
- Чем это ты набальзамировался? - буркнул ему в ухо.
- Парле ву Франсе! Бабулин подарок! Шик?! - с гордой расстановкой изложил друг. Его густой красивый голос звучал насыщенно и звонко после праздничного возлияния.
Мы дошли до его с Надей дома.
- Стой здесь! - приказал Богдан и скрылся в своем подъезде.
Конечно, я не остался на месте. Влетел на второй этаж соседнего подъезда и нажал на звонок. Я держал кнопку звонка до тех пор, пока Богдан не снял с нее мою руку.
- Спустимся на улицу, - он потянул меня вниз. Я, как телок, поплелся за ним. Гнев и обида вдруг сменились отчаяньем.
- Какого черта она не открывает? - сорвавшимся голосом вскрикнул я.
- Тихо! Не кричи. - Он взял меня за плечи и легонько встряхнул. Потом присел и заглянул мне в лицо. - Ну, ты запал, батя! А?
Богдан радостно засмеялся.
- Все нормалек! Ее бабка сидит у нас, с Левкой. Уже под шафе! И будет сидеть сколько надо. Ну, в пределах разумного, понимаешь? - он подмигнул глазом ожидая нужной реакции.
- Ну, - пробубнил я.
- Надя сильно заболела. Ангина, что ли. Вчера приезжала "скорая", ее возили в больницу, большая температура. Но сейчас она дома. Спит. Температура спала. И ее бабка пошла к нам, чтобы не беспокоить Надю, а заодно немного успокоиться и встретить Новый Год. Бабуля о ней позаботится.
Я стоял и моргал глазами. Надя заболела! Мы не виделись всего два дня. Позавчера расстались с Надей в семь вечера, а вчера я помогал родителям с покупками, а вечером ходил в спортзал, а Надя собиралась делать генеральную уборку дома. Она была в отличном настроении. Я и предположить не мог...
- Ну, ты не раскисай! - Богдан еще раз встряхнул меня. - А теперь самое главное: через пять минут Новый год. Вот ключ. Поторопись! Да, не напугай Надю. Помни, Левка будет держать бабку в пределах разумного. Я сейчас возьму Любку и зависну у себя в комнате. Как что, свистну!
Он сунул мне в ладонь ключ, хлопнул по плечу, и, не дав опомнится, втолкнул в подъезд.
- Торопись! С Новым годом, друг! - Богдан скрылся в завесе снега.
Я постоял в дверях, переварил все, поглубже затянулся морозным воздухом, и шагнул в темноту подъезда.
Замок открылся сразу. Сделав шаг в прихожую, я услышал бой часов. В неестественной тишине они били по нервам, отсчитывая последние секунды уходящего года. Я сбросил дубленку с ботинками, и на цыпочках вошел в комнату.
Моя ненаглядная лежала на диване. Рядом стояла табуретка со стаканом воды и таблетками.
Надя не спала. Она надрывно прошептала:
- Я так ждала тебя...
И все!
Бросился к ней. Сгреб ее всю, и целовал, целовал, целовал. Мое подсознание отметило последние два удара часов.
- С Новым Годом, любимая!
- Люблю.... Люблю, люблю, люблю... - шептала мне в губы Надя и горько плакала.
И не было слов, которыми можно было передать мое волнение, мою любовь, мою страсть. Только обрывки несостоявшихся фраз, горловых выкриков, переходящих в страстный шепот. А шепот тонул в слезах и поцелуях.
Я чувствовал почти физическую боль от рвущихся чувств, клокотавших в груди и горле, слезами и потом пробивавшихся наружу.
Только одно слово было достойно рождаться снова и снова на моих губах:
- Наденька! Надюша! Надя! - ненасытно повторял я ее имя, и мне на мгновение становилось легче от бремени захлестнувшего меня потока эмоций. Меня распирало от любви. Я готов был проглотить мою Надю.
- Я сейчас умру! - уткнулся лбом в ее плечо и простонал я.
- Хочу вместе с тобой умереть и воскреснуть, - устало прошептала она.
Я вздрогнул. Ведь Надя больна! А что если температура поднимется снова.
- Надюш! Как ты себя чувствуешь?
- Перестань! - раздраженно оборвала меня она, - я не хочу отдавать эту волшебную ночь, когда сбылось мое самое заветное желание, в лапы болезни. Не напоминай мне о тоске. Мой принц пришел и я королева!
Мы засмеялись. Я подхватил ее на руки и закружил по комнате.
- В холодильнике шампанское. Бабуля купила на Новый Год! Давай выпьем! - предложила Надя.
- А что ты скажешь бабуле?
- Ай! Потом что-нибудь придумаю... - она беспечно махнула рукой.
Но ничего придумывать не понадобилось. Я проходил через прихожую и что-то пнул ногой. Это была бутылка. Она покатилась в комнату. Когда я ее поднял, оказалось что это французское шампо. Ай да Левка с Богданом! Обо всем позаботились.
Я раскупорил бутылку и налил два стакана до краев.
- До дна за нашу любовь! - сказала Надя.
- Надюш, а ты...- но остановился на полуслове, вспомнив запрет любимой.
В три присеста бутылка была опустошена. Часы пробили половину первого. У меня кружилась голова. Я старался изо всех сил не потерять контроль над собой. Хотя лучше мне никогда в жизни не было. Я расслабился, мои рецепторы обострились до предела. Я чувствовал прикосновение ее пальчиков еще за сантиметр от моего тела. Ее запах сводил меня с ума. А ее беззащитность и абсолютная зависимость от меня накалили обстановку до невозможности. Я горел! Я сгорал!
- Надь! - я зарылся в ее волосы лицом и улыбался как последний идиот, ловил себя на мысли, что уже думаю о том, о чем не надо. Меня срывало с петель! Поток истомы пер через край. - Солнышко мое! Девочка!
Я ловил себя на каждой пуговке ее халатика. Пуговки предательски поддавались моим дерзким пальцам. Еще парочка вроде бы оставалась, но халатик вдруг соскользнул с Нади, и ее тело выгнулось дугой мне навстречу. Немного не успев за ходом события, я замер. А потом задрожал.
Неловкими рывками с меня стягивали свитер дрожащие девичьи руки.
- Надь! - прошептал я и заулыбался, чувствуя, как кровь прилила к щекам. Почему-то застыдился я за свою возлюбленную, одновременно получая неимоверное удовольствие от этих неумелых пугливых и поэтому грубоватых движений. Моя Наденька в этот исторический момент постигала то, что я прошел еще года два назад. Но эта неумеха, сама того не подозревая, заводила меня с одного касания, руководя моим телом.
В тишине и робком шуршании я услышал свой стон.
- Сереж, тебе больно? - она испугалась и отодвинулась от меня.
В нетерпении и легком раздражении я притянул Надю к себе и впился в ее губы.
- Мне хорошо, глупыш, очень-очень-очень хорошо! По моему телу бегают электрические молнии.
- Почему? - в полный охрипший голос спросила она.
- Ты касаешься меня своими пальчиками, и у меня мурашки бегут по телу.
- А! Поняла. У меня тоже так бывало.
- Не так, Надь. - И я посягнул губами на ее светящееся в лунном свете плечо.
- Я умираю... - прошептала Надюша, - Сережа, Сереженька, миленький...
И я услышал слова, которые никак не ожидал услышать от этой робкой скромной девчушки.
Мир поэзии и романтическая проза были в апогее. Надя цитировала стихи поэтов, переплетая слова с искристым смехом и вздохами. Меня так потрясла чувственность и чистота ее говорливых излияний, что в особые моменты я стыдился низменности помыслов, с которыми шел к моей больной девушке.
Мы провели волшебную ночь. Волшебства хватило с лихвой! Эта фея околдовала меня, ибо как можно было объяснить верховенство неземных помыслов над плотскими животными позывами.
Свист с улицы оповещал о приближении бабки.
Мы горячо целовались у двери. Я держал в объятиях ее дрожащее от слабости тело, часто дотрагиваясь губами до ее лба. Но лоб был прохладный. Она сожалела об испорченном празднике. Я благодарил ее за бесподобный Новый Год.
Едва успел нырнуть в темный угол соседней двери, как на площадку второго этажа вплыла бабка. Чертыхаясь и тяжело дыша, она вползла по лестнице и уткнулась в дверь.
- О господи! - прогудел сердитый голос - Это ж надо так напиться! - дверь со скрипом открылась и захлопнулась.
Нам несказанно повезло, что Аграфена Захаровна не обратила внимания на открытый замок. Впопыхах, я не защелкнул его.
- Ну, че! Сновогодничал? - подколол Богдан. - Вас можно поздравить! Вы жених?! - развлекался мой друг. От него приятно пахло вином.
- А ты только узнал? - съехидничал я.
- Ладно! Не серчай. Я ж радуюсь за вас.
- Боюсь, не за то радуешься, - опрокинул я Богдана.
- И когда ж ты у меня мужиком станешь, - друг обнял меня за плечо, - пошли ко мне. Бабуля стол накрыла. Они там с Любкой колдуют.
- А вы то как? Хорошо повеселились? - заглянул я ему в глаза.
- Да, Любка обиделась на меня чего-то.
- Что натворил?
- Телевизор смотрел. Песни хорошие пели артисты, про любовь!
- А ей своей любви хотелось, да?
- Наверно... - совсем приуныл Богдан. - Не могу я с ней... Не тянет меня к ней... Не люблю. И сказать, никак не решусь. То конец четверти, то Новый год.
- Помочь?
- Нет! Не надо. Я сам.
Таял снег. Зима прощалась с нами люто, с боями отступая на север. У погоды началась полосатая пора: день - два тепло, потом мороз ударит, а после солнце глаза слепит.
В школе началась подготовка к экзаменам. Все наши ребята корпели над учебниками, ходили к репетиторам, зубрили, писали шпаргалки.
После уроков мы втроем шли домой ко мне или Богдану, и готовились к экзаменам. Богдана брали с собой, потому что при нем не так отвлекались на учащающиеся от чувств сердцебиения, да и целоваться при нем стеснялись. А то только начни!
Он понимал свою миссию и важничал, доводя меня занудством до тихого бешенства. Надя только посмеивалась, она искренне уважала и ценила Богдана.