Салат из листьев пай, сдобренный живым маслом койен-ореха.
Жаркое из кусочков кролика, маринованных в пряностях и семенах первого летнего сбора.
Мягкие лепешки из жареной манны, смешанной с толченым картофелем.
Семь фруктовых цветных напитков, подслащенных жидкой смолой и сгущенными соками.
Три десерта - ледяной касур с орешками, теплый мин с кусочками сушеных фруктов зимнего урожая, горячий хмельной самай, сброженный с высушенным листом последнего зимнего сбора.
К салату и горячему держать на столе семь видов небесной соли, три вида толченого перца, две горчичных пасты, чашечку теччума из вяленых томатов.
К напиткам держать на столе:
С красным туамом - мелкие хлебцы из белой пшеницы;
С оранжевым хоммом - подсушенные ржаные пластинки;
С желтым цитроном - шарики из теста фрум;
С зеленым сминном - овсецовые хлопья;
С голубым лекети - палочки черной корицы;
С синим го - жареные лепестки из молотой коры
С фиолетовым сванни - крошеные воздушные сухарики.
К десертам держать на столе пластинки серой муки из высушенной манны сбора семи лет тому.
Женщина обвела глазами полукруг девушек и жестом велела приступать к сервировке. Те молча принялись за работу, скользя между колонн и мелькая за ажурными перегородками, где раскинулся низкий стол, изгибаясь широкой поверхностью так, что можно было сидеть на подушках и коврах в уютных углублениях изгибов или на их вершинах.
Самый большой изгиб охватывал двойное место с заботливо прислоненными к стене узорчатыми подушками так, чтобы пара едоков была почти окружена плоскими тарелками и высокими серебряными сосудами.
Илена, поднося длинные блюда с нарезанным салатом, всякий раз быстро взглядывала на подушки, пытаясь угадать по вмятинам и углублениям на переливах цветного шелка, как именно полулежала за едой принцесса, и где рядом с ней расположился ее весенний муж Даэд, который так неожиданно для всех не исчез, проводив великую жену в летние сны, а остался, по ее приказу.
Но подушки после каждого обеда и ужина тщательно проветривались и заново взбивались, она сама уносила их чистильщикам, которые прополаскивали нежнейшее перо, заново набивая цветные чехлы. Так что, лежали всякий раз как новые, круглились узорами и рисунками.
- Илена, - строго напомнила старшая, - жаркое. Помоги подругам.
Девушка поправила плоский подносик с горкой пахнущих свежим дождем листочков и ушла, не оглядываясь, за полукруг колонн к загородке, где на вычурном кованом очаге томилось в бронзовом котле горячее мясо.
За обедом Даэд сам подавал Неллет блюда, на которые она указывала. Принцесса медленно ела, прикрывая глаза, вдумчиво пробовала, макая в пряную подливу тонкие хлебные пластинки. Кивала ему, приглашая отведать всего, что стояло на изогнутом низком столе. За колоннами текла, изредка умолкая, тихая музыка, выпевали тоненько дудочки, их сменяли дрожащие звуки тугих струн ашели.
Устав от работы, когда с самого утра после легкого завтрака принцесса рассказывала, а Даэд записывал, они почти не разговаривали. И глядя, как опускаются веки, опушенные темно-золотистыми ресницами, Даэд знал, после десерта и напитков принцесса заснет, а он отправится в свою маленькую келью на витке советников. Там все стены заставлены полками, туго набитыми свитками и переплетенными вручную книгами. Шло яркое лето, полное солнечного зноя и тяжелых грозовых облаков, и Неллет все чаще засыпала надолго, просыпаясь, рассказывала о снах, их записывал дежурный страж, и Даэд тоже писал, в отдельные свитки. Их он уносил с собой в келью, перечитывал, вписывая чернилами другого цвета в специально оставленные пустоты свои воспоминания и замечания.
- Добавь в хомм щепотку соли.
- Что?
Неллет указала на ряд серебряных солонок с горками от белого, как снег цвета до почти черного с буроватым оттенком.
- Возьми розовую. Соль первого зимнего месяца, из сердца холодного урагана. Того, что случился пятнадцать лет назад. Немного, на кончике ложки.
Даэд послушно зачерпнул крошечной ложкой с витой тусклой ручкой, всыпал в кубок, и оранжевая жидкость вспенилась, роняя на скатерть легкие хлопья. Отпил, жмурясь. Язык защипало, в глаза кинулись слезы.
Неллет рассмеялась, когда он откашлялся, промычал что-то и снова хлебнул, уже от души.
- Вкусно.
- Хорошо. Ты наелся?
Он обвел глазами стол, полный тарелок. Кивнул, немного помедлив.
- Ты хочешь чего-то еще? - она уловила паузу.
- Рыбы, - Даэд не хотел говорить, но сказалось само, - той, что жарили мы на костре. Рыба и сок тех плодов, помнишь, желтые такие. Соленые с кислым. Извини.
- Я понимаю. Там осталась настоящая роскошь, да? Но подумай сам. Там было еще богатство. Мое здоровое и сильное тело. А здесь, чтоб насытиться ощущениями, мне нужно получать их. В других видах. Я не могу побежать босиком.
Она отвечала шепотом, хотя их совместные, уже не весенние, а летние трапезы, не сопровождались вниманием стражей дневных и вечерних часов. Сейчас Даэд ударит в гонг, потянув за шелковую веревку, и это будет значить, что трапеза окончена, принцесса покидает пиршественный покой на руках мужа, и девушки могут заняться уборкой, а страж займет свое место напротив шатра, нацелив перо в развернутый свиток.
- Прости, - снова сказал Даэд, отставляя пустой кубок, - все было очень вкусно. Давай, я отнесу тебя в постель.
- На моем столе вещи и еда трех миров, Дай. Металлы островного королевства, изначальные злаки и семена. А еще - подарки небесной пустоты. Подарки первого ряда, как эта свежайшая крольчатина. Второго ряда: хомм, свани, синий го - выращены из семян, принесенных ветрами. И третье - подарки из мира снов. Как этот желтый цитрон, от которого ты смешно морщился.
- Значит, все тут не просто так, - Даэд склонился, удобнее устраивая принцессу на постели, уложил по шелку бледно-золотистые пряди волос, блестящие так же, как драгоценная вышивка. Вчера он сам вымыл их, осторожно перебирая прядку за прядкой.
- Даэд...
- Что, мой лепесток?
- Посиди рядом, держи мою руку. Я буду спать новый летний сон. Еще трижды по три заката и, может быть, я... нет, мы с тобой...
Шепот становился тише и тише, потом исчез, став меньше, чем еле слышный шелест муаровых занавесей.
- Да будут сны великой Неллет легки и бестревожны, - Даэд наклонился, касаясь губами бледной щеки с пятном легкого румянца.
- Да будут сны великой Неллет легки и бестревожны, слова весеннего мужа перед ложем принцессы, - подхватил за колыханием ткани ломкий голос кенат-пины, - он уходит, оставляя принцессу наедине с летним сном двадцать пятого дня месяца грозовых облаков Джунна, первого месяца лета.
В свое маленькое жилище Даэд спустился, не заметив, шел ли по внешним ступеням или в одно мгновение пролетев шахту подъемника. Закрывая дверь, окинул невидящим взглядом уже привычные полки у стен, цветочные горшки с лианами, сползающими к самому полу, небольшой столик, над которым висело полотно с искусно нарисованным внешним небом, полным ярких облаков, и тяжелую штору, скрывающую узкую койку.
Потеснив тугие свитки, бережно уложил новый. И откинув штору, сел, а потом, скидывая мягкие сапоги, лег навзничь, устраивая затылок на согнутых руках. В летние сны принцесса все чаще уходит сама. Иногда ему позволено лечь рядом, но чаще улыбка и кивок отсылают его в келью, и ему только ждать, когда же призовет обратно. Пройдет лето, осенними днями она станет просыпаться все реже, а после наступит зима. Бывали зимы, когда принцесса не просыпалась ни разу. И это хорошо для Башни, потому что зимнее пробуждение связано с кошмарными снами Неллет. А потом придет весна. Новая.
Даэд резко сел, потирая горящее лицо, намеренно сильно, до боли прижимая к скулам пальцы. Мог ли он хоть что-то изменить в заведенном устойчивом распорядке, который длится так долго? Он и сам был рожден этим распорядком, но вырвался из него, чтобы уйти с Неллет в самое начало, и там, сломав прежний порядок, совершить главное изменение. И теперь оно превратилось в размеренный свод правил и ритуалов, и он снова заключен в неумолимый круг, который не разорвать! Скорее разорвется голова, мрачно усмехнулся, вспоминая, сколько мыслей он обдумал, отвергая одну за одной в попытках найти выход. Потому что теперь, после жизни на острове, ему отчаянно хотелось вырваться в какую-то, не прежнюю и не теперешнюю, а совершенно другую, новую жизнь. С Неллет. Лучше всего такой, какой она была там. Но даже если нет, все равно!
В голове снова прозвучали ее уже сонные слова. Может быть, я. Или нет, мы с тобой... Может быть. О чем хотела сказать, но не стала? Время летит так быстро.
Сидя на краю койки и расставив босые ноги в холщовых широких штанах, Даэд представил, как они с Неллет бросаются с края Башни, туда, в небесную пустоту. Вест говорил когда-то, никто не знает, что там внизу, под иглой, в нижнем тумане. ...Кое-что об оставленной земле Даэд узнал. Неважно, что это оказалось страшнее любых кошмаров. Важно другое - она там есть, земля. Была когда-то и где-то. А значит, упрямый болтун Вест в чем-то был прав. Есть возможность жить другой жизнью. Может быть, страшной, но главное - другой. Выбор есть.
- У меня, - вслух ответил он своим мыслям, - а у нее?
Он снова лег, глядя через ресницы на невысокий мерцающий потолок. Усталый от работы со свитками, от тяжелой учебы и обыденных бытовых дел в покоях принцессы, от собственных переживаний и попыток придумать выход для них обоих, почти засыпал, и как всегда, в голову пришел голос Неллет, повторяя то, что она ежедневно рассказывала ему для тайных записей в книге об острове Ами-Де-Нета.
***
Книга исхода
Будущая королева Ами росла в садах острова Ами-Де-Нета, что расположился посреди Зеленого океана, и северо-западный край острова смотрел в сторону далекого и большого материка Зану, а к югу два мыса, обрамляющие великую Лагуну, указывали направление к архипелагу тысячи островов, что рассыпались цветными камнями по огромной морской глади.
Это было спокойное и безмятежное детство. Ами училась вместе со старшими братьями, их было пятеро, и каждый год один из них покидал цветущее королевство, отправляясь на материк или архипелаг, чтобы принять в свои руки правление дальними провинциями. Нельзя сказать, что девочку это слишком печалило. Братья любили младшую сестру, но не забывали о том, что именно она, достигнув нужного возраста, примет из рук королевской четы верховную власть. А она не забывала, что, будучи братьями, они в какой-то степени являются ее соперниками. Да, испокон веку власть в королевстве переходила от матери к дочери, но кто запретит взрослеющим мужчинам думать, желать и надеяться? Так пусть все их метания происходят подальше от сердца государства. Морские пути очень продолжительны, и отправляясь с визитом в столицу Острова, обычные путешественники на несколько лет прощались с семьями, которые оставались дома. А вот королева-мать и несколько ее приближенных умели передвигаться в десятки раз быстрее, потому новости о том, как правят в провинциях и нет ли там беспорядков, не устаревали, и нужные меры принимались вовремя. Так бывало несколько раз на памяти Ами, когда она еще принцессой принимала участие в заседаниях большого совета. Просто присутствовала, слушая и учась.
- Нет, - прервала Неллет свои слова, хотя Даэд молчал, послушно записывая, - не магия. Наука. Поэтому верховную власть принимали в свои руки женщины, они по природе своей более благоразумны и устремлены к безопасности и комфорту. А мужчины занимались науками. Практически не отвлекаясь. Что же касается государственного устройства, боюсь, я знаю об этом намного меньше моей матери, я ведь не просто принцесса королевского рода, я - выродок, существо, созданное с другими целями. Вернее, помесь будущей королевы с теми достижениями, которых добились в лабораториях Ами-Де-Нета. Но тебе достаточно посмотреть вокруг, на жизнь Башни, и будь уверен, любое стабильное государство функционирует примерно так же. Есть земледельцы и пастухи, люди земли. Есть ученые и техники, люди металлов. Есть те, кто следит за дисциплиной и претворяет в жизнь своды законов. Пока все идет естественно, соотносясь с обычными нуждами обычного народа, все государства похожи, как братья. Лишь страшные потрясения, природные катаклизмы, или же чья-то отдельная безумная воля могут сломать порядок вещей и тогда оптимум превращается в диктатуру. А вот она принимает любые формы, вплоть до самых уродливых.
Неллет приподняла руки, сплетая тонкие пальцы в неестественный узел.
- Как тесный сосуд или тугие веревки, что, сдерживая нормальный рост, уродуют природную форму. Но для удержания такого уродства необходимы постоянные усилия, жесточайшие рамки. Стоит им ослабеть...
Пальцы расплелись, руки упали поверх одеяла.
- Созданное рассыплется, ввергая все в длительный хаос. Или же погибнет, лишенное собственной жизнеспособности. Это один из аргументов диктатуры, без меня, уверяет жестокий властитель, вы умрете, не сумев выжить. И умираете. Поверив, люди сами склоняют головы, умоляя надеть рабские ошейники. Но я отвлеклась. Уверена, ты и сам знаешь это, элле умеют обучать тех, кто хочет учиться.
- Да, - отозвался Даэд, привычно вписывая нужное и поднимая перо, когда Неллет говорила ему, а не бумаге, - только... ты не выродок, Нель.
- Это просто слово. Первое его значение. Я продолжу.
Даэд оторвал взгляд от ее лица, такого серьезного, уже немного утомленного, и снова уставился в развернутый на коленях свиток. Он хотел знать, что было, и одновременно тоскливо не желал слышать о том, как молодая королевская чета вывернула мир чудовищной изнанкой наружу, без всякой жалости к собственной дочери.
- В пятнадцать лет принцесса Ами совершила первый обряд инициации будущей королевы. Отец, державный знаток пространства и времени, отвел ее в покои невесты, где Ами могла познакомиться с кандидатами в будущие мужья. Тогда она родила меня в первый раз.
Неллет слегка улыбнулась удивленному виду Даэда.
- Не забывай, то, что я говорила об устройстве государства, касается именно народа и его жизни. В самом же дворце все происходило не так, по-другому. И оставалось в пределах дворца. Представь себе огромное помещение, светлое, с окнами, затянутыми тугой матовой пленкой, чтоб ни единый образ не нарушал стройности вычислений. Кресло на возвышении в центре. Молодую девушку с обручем на голове, с геммами, прижатыми к вискам. Поручи и браслеты, начиненные датчиками и считывателями. И перед ее глазами, прямо в неподвижном воздухе - фигуры молодых мужчин, сперва зыбкие, потом все плотнее. Сначала видят глаза, потом нос ловит запах, рука ощущает касание, а уши слышат слова. За полукруглой стеной перед большими экранами - свита короля Олема, внимательно следят, кто из юношей впечатлит принцессу сильнее. Те, кто оставил ее равнодушной на этом этапе, расплываются зыбкими тенями, уходят из поля зрения. А те, что остались, замирают, умолкая. Принцесса глядит, слушая информацию, что подается в маленькие уши. И на втором этапе уходит еще один и еще, - когда геммы на висках и запястьях показывают ее недовольство услышанным. Бабушка Тэм рассказывала мне, что ее любовь, знатный джент Олем, чья династия несколько веков владела лабораториями пространства и времени, мгновенно остался один и они быстро сыграли свадьбу. Повезло девчонке, смеялась веа-мисери Тэм, не пришлось проживать те жизни, которые мне не нужны. Не так было с Ами. Четверо остались рядом с ней. Все данные, считанные с датчиков, оказались ужасающие ровными, до тысячных долей. Ничего не изменилось даже тогда, когда все четверо мужчин были представлены принцессе лично, и каждый из них провел с ней неделю, ведя беседы, совершая прогулки, посещая увеселения, фермы, заводы и лаборатории.
Поэтому высокородной Ами пришлось приступить к третьему этапу инициации. Теперь в покоях выбора стояли два кресла, опутанные проводами. Четырежды Ами садилась на свое место, а кресло рядом занимал один из четверых. И перед закрытыми глазами развертывалась их теоретическая будущая жизнь, созданная на основании миллионов данных. Оптимум, вычисленный без малейших сомнений.
Четыре жизни прожила принцесса Ами, сидя неподвижно, вложив свою руку в ладонь сидящего рядом мужчины. Четырежды она рожала детей, старилась и умирала в положенный срок. И случилось так, что во всех четырех жизнях среди прочих детей появлялась я. Неллет-константа, существо неумолимой судьбы. А еще произошло странная, доселе не случавшаяся вещь. В одной из жизней мужем принцессы стал джент Денна, наследник династии биологических изменений. С ним у будущей королевы была всего одна дочь - я. Что не слишком хорошо для нормального правления. Денна должен был исчезнуть из списка кандидатов. Но в третьей теоретической жизни вдруг вместо правильного кандидата снова появился он. Нарушая все каноны, смеясь, прижал к груди возлюбленную, завертев мироздание сверкающим фейерверком. Это его я помнила потом, наслаивая воспоминания, приходящие ко мне во снах на реальность, которая была совершенно другой. Или это было переплетением реальностей? ...Мне было одиннадцать. Отец взял меня с собой, в поездку на сбор урожая. Несколько дней мы провели вместе, как друзья. Носились наперегонки, нахлестывая горячих коней, сидели в тени густых деревьев, распевая протяжные песни. Засыпали у пастушьих костров.
Неллет улыбнулась, но уголок рта задергался, и она нахмурилась, прикусывая губу мелкими зубами. Подняла руку к лицу и бессильно уронила снова.
- Он чистил мне спелые гранаты. Смеялся, вытирая мои щеки шелковым платком. Я думала сначала, это просто сон. Но он повторялся, обрастая подробностями. Прости, я забегаю вперед. Не думаю, что именно его шальной проступок на испытаниях покорил мою мать, скорее, там было другое. Большее. Его безмятежная сила, направленная на нее. Ласка и любовь. Верность. Готовность идти до конца - только с ней. Такая мощная, что позволила ему играючи вторгнуться в течение не его жизни, вытеснив соперника. Нечеловечески сильная верность и готовность. Видишь, мне в нем нужен был именно человек. А для Ами главным стало - нечеловеческое.
Так состоялся очередной королевский брак.
Глава 2
Неллет любила летние грозы. Когда приближенный ведатель погоды сообщал, что небо готовится излить сильный дождь, а тучи подходят ближе, набухая небесной водой и разрываясь острыми молниями, Даэд уносил ее в дальнюю часть покоев, где колонны расступались, обнажая полностью открытый край, сработанный плоскими ступенями. По ним сбегали к пустоте ряды кованых перилец, и можно было сидеть, держась и не волнуясь, что мерное движение, соединяясь с резким порывом ветра, скинет сидящего вниз, в пустоту. Но Даэд все равно волновался. Пока Неллет, широко раскрыв глаза, следила за клубками и горами черных туч, он больше смотрел на ее бледное радостное лицо, иногда напряженно вытягивая руку - подхватить полулежащее на покрывалах слабое тело. В первый раз он вообще хотел привязать ее к перилам легким кисейным шарфом, но Неллет, возмущенно смеясь, отвергла заботливые попытки.
- Сейчас ты похож на веа-мисери Тэм. Она так же боялась, всегда. Когда я садилась на лошадь. Или, когда мы с Денной летали.
- Вы летали? - ошеломленный Даэд увидел стремительную картинку - две фигуры, рассекающие яркое небо над кронами деревьев, - а, ты имеешь в виду санатов...
- Нет. Я расскажу потом. Такие легкие повозки с прозрачными крыльями. Их держал ветер. Даэд, сядь рядом. Ветер не может сбросить меня с Башни. Никогда. Не волнуйся.
Но он все-таки волновался.
После грозы уносил мокрую Неллет в бассейн, отогреться в теплой душистой воде, а потом они снова сидели в кисейном шатре, слыша громыхание из уходящих туч. И Неллет снова говорила о прошлом.
***
Книга исхода
Никто не знал, что свадебное испытание высокородной Ами дало ей не только знание о будущем муже на все ее времена. Четырежды Ами испытала смерть, ту основную, что ожидает каждого живущего. Но, кроме этих четырех смертей, были показаны ей еще несколько, из тех просчитанных вариантов, самых логичных из сотен. Она умирала от серой чумы, которую извели целители два века назад, но ведь та могла вернуться, если вдруг перестанет работать привитое зелье, или же его не из чего будет делать. Падала с лошади, разбиваясь. В одной из просчитанных мелькнувших жизней ее убил ножом повстанец, швырнув в сторону и побежал дальше, хрипло выкрикивая свои или наведенные кем-то истины. Это было, как те истории в книгах, понимала Ами, оставаясь одна в своих покоях и обдумывая теоретические события все серьезнее и пристальнее. Читаешь и проживаешь чужие жизни. Но книгу всегда можно отложить, сказителю велеть умолкнуть, от костра, у которого пастухи рассказывают страшные сказки - уйти и лечь спать. Все это жизни, которые ты примеряешь на себя, зная, так же их примерят другие. А показанное Ами неумолимыми логическими машинами - это были варианты ее жизней. И ее смертей.
Я могу постараться уберечь свое тело от внезапных болезней или от нападения врага, думала девушка, лежа и покачивая свешенной с постели ногой. Пусть всегда в этом присутствует хэго - неумолимый рок, но можно уменьшить его присутствие правильными действиями. Но вот старение, которое, в конце-концов, само приведет к смерти... как быть с ним? Как быть с назначенным сроком человеческой жизни, который вырезан тайными письменами на сердце и в каждом органе, в каждой капле ее тела, как и у каждого человека? Я могу оберечь себя от влияния хэго, и прожить полный биологический цикл. Сто пятьдесят лет. Из которых семьдесят будут жизнью почти старухи, что цепляется за каждую минуту, и дышит чем дальше, тем с большим трудом. Разве это жизнь? И она в итоге тоже уйдет! Кончится.
Это были мысли, что разбивались о стену, не имея сил разрушить ее. Стена, высокая и каменная, в мыслях Ами вдруг обретала лицо, состоящее из трещин и хлопьев краски, оно смеялось, дразня. И исчезало, оставляя равнодушный, непробиваемый монолит.
***
- Я... - Неллет помолчала, отдыхая, и заговорила снова, - это не мое воображение, Дай. Я знаю это, по той же причине, которая заставила меня плакать, когда я еще не могла даже говорить. Ты пишешь не раздумья и умозаключения. Хочу, чтоб ты знал это.
- Хорошо. Если для тебя это важно. Ты засыпаешь?
- Нет. Ты помнишь, там, в тучах, белые искры? Не молнии, а другие, которые резали глаза. Знаешь, что это?
Он покачал головой, держа перо на весу. Неллет улыбалась, внимательно наблюдая за выражением его лица.
- Это небесные охотники. В следующий раз хочешь рассмотреть их поближе?
Даэд нахмурился, отворачиваясь. Внезапно, так что он растерялся сам, пришла зависть к легендарным смельчакам, которые улетают в пустоту, оказывается, даже в небо, полное грозовых облаков, и там рискуют жизнями, как подобает мужчинам.
- Не хочу, - голос был хриплым, и он кашлянул, прочищая горло.
- Жаль. Первый собирался взять тебя на охоту месяца Джулла.
- Первый? - Даэд посмотрел недоверчиво, - сам Янне-Валга? Ты приказала ему?
- Я не могу приказывать первому охотнику Башни, муж мой. Он захотел этого сам. Я очень волнуюсь за тебя. Но приказать остаться тоже не могу.
Даэд усмехнулся, поворачиваясь к ней. Он сидел на краю постели, держа на коленях легкую доску с развернутым свитком. Покачал головой.
- Ты принцесса. Властительница Башни и наших жизней. Ты можешь приказать кому угодно и что угодно.
- Глупости. Но пиши дальше, а то я совсем устану.
- Нель? Янне-Валга, правда, хочет взять меня на охоту? Я согласен.
Она кивнула, укладываясь на подушки. За шторами слышались осторожные легкие шаги, девушки занимались уборкой. Даэд снова поднял перо, сердце стукало от неожиданной радости. Великий охотник Янне, первый среди сотен великих смелых. Саинчи пели мерные песни, славя его доблесть, перечисляя имена соратников и обязательно в конце каждой поэмы ударялись в описания красоты его жен и возлюбленных. Все подвиги Янне, воспетые саинчи, мальчишки Башни знали наперечет.
***
Книга исхода
Принцесса Ами ни с кем не делилась этими мыслями, но они поглощали ее все сильнее. И тогда она думала о высокородном Денне, убеждаясь, что хэго не зря сделало его избранником-женихом будущей королевы. Все мужчины в его роду занимались биологическими изменениями, и потому в королевстве тучнели стада и деревья плодоносили с неслыханной щедростью. А врачи использовали знания рода в новых способах лечения людей.
Через год, сразу после шестнадцатилетия Ами во дворце сыграли свадьбу. Ами и Денна были счастливы. Он - тем, что сумел обойти соперников и покорить принцессу, она - тем, что за год знакомства смогла стать для жениха не только желанным призом, а настоящей возлюбленной. Но о своих планах будущая королева Ами молчала еще несколько лет. И все эти годы были полны незаметных и мягких усилий привязать к себе влюбленного мужа всеми возможными узами. Всеми, кроме рождения ребенка. Ами знала, что в браке у них родится только дочь, и что этого не избежать, и знала еще - Денна полюбит девочку сильнее, чем ее саму. Бывают соперницы, от которых не убережешься ни красотой, ни собственной горячей любовью, думала она, размышляя о собственной будущей жизни. И самое печальное, что соперница вырастет совсем рядом, станет ближе всех придворных красавиц. Ами не обдумывала крайних вариантов, связанных с удалением дочери от дворца, она ведь не собиралась становиться злодейкой. Тем более, что и собственной любви к дочери не избежать, она любила ее даже сейчас, еще нерожденную. Но логика машин, высчитывающих оптимальные судьбы, повлияла на ее мышление. Избежать всего, чего можно избежать, привлечь к себе то, чем можно будет воспользоваться, вычислить и претворить в жизнь великий оптимум собственной судьбы, самый точный, учитывающий множество факторов, как из прошлого, так и предполагаемого будущего. Факторов не только своей жизни, но и климата, политических прогнозов, медицинских исследований, и прочее-прочее.
Задача ужасала своей грандиозностью, но именно эти великанские масштабы окрыляли молодую женщину, мягкую характером, прекрасную спокойной изысканной красотой. Нежно влюбленную в молодого красивого мужа, почитающую родителей - королевскую пару, благожелательно ожидающую возраста вступления дочери на престол.
Ами казалось, обдумывая задачу, она становится огромной, как материк, или - океан. Летит в пустоте, сжимая каменные кулаки-горы, способные расшибить в пыль все препятствия.
В день, когда Ами исполнилось двадцать лет, рисовальщик Того, самый искусный из всех, кто умел держать кисти и мелки, закончил парадный портрет, который торжественно повесили в галерее дворца.
На большом полотне Ами сидела под цветущим деревом лунны, и платье, раскинутое по траве, засыпали лодочки полупрозрачных лепестков. Отсвет делал серьезное лицо молодой королевы таким же нежным, почти прозрачным. В легких светло-каштановых волосах запутались лепестки и солнечные блики.
- Ты самая прекрасная из всех женщин, тех, что жили и тех, кто еще не родился.
Денна стоял за спиной жены, обнимая ее плечи и губами касаясь маленького теплого уха. Вдалеке слышались возгласы и смех, музыка и треск праздничных фейерверков.
- Хочешь вернуться и праздновать дальше?
Ами покачала головой, нежно прижимая к себе его ладони:
- Вернуться - нет. А праздную я с тобой, мой муж, моя драгоценность. Ты уверен, что будешь любить меня через тридцать лет? Я, может быть, стану грузной, вокруг глаз - морщины. Чему ты смеешься? А через пятьдесят, когда время согнет мою спину и придворному лекарю придется сделать мне зубы из кости или пластика?
- До самой смерти, - заверил ее Денна, - пусть она заберет нас в один день, а лучше - в одну и ту же минуту.
- Какие вы, мужчины. Так легко обещаете. А если я прикажу заменить всех твоих служанок с розовыми щеками на согбенных старух? Уверена, ты не обрадуешься.
- Служанки - другое. Я люблю весну. Девушки - те же цветы лунны, расцветают на короткое время, потом приходит увядание. Зачем мне видеть вокруг себя сухие ветки, если можно любоваться цветами?
- Ты будешь любоваться цветами. А твоя Ами превратится в сухую ветку.
Она опустила голову, освобождаясь от объятий, шагнула в сторону и пошла коридором, мимо торжественных лиц предков, которые истлевали в могилах, оставшись лишь портретами.
Денна, хмурясь, поспешил следом. Шум праздника стихал, оставаясь за высокими окнами и распахнутыми дверями. Ами не зашла в свои покои, стремительно миновала их и остановилась на пороге кабинета мужа.
Залитое светом огромное пространство, полное столов, стеллажей, шкафов с драгоценными диковинами, казалось, шевелилось от множества молодых девушек, которые наводили в комнате ежедневный порядок. Веселые голоса стихли, все замерло, тонкие фигуры сгибались в поклонах, и оставались неподвижными, ожидая милости королевского знака.
Денна махнул рукой и девушки, по-прежнему молча, стали проскальзывать в широкие двери, снова кланяясь молодой королеве. Ами стояла, глядя на каждую и одновременно ни на одну из них.
- Ты знаешь всех поименно, джент Денна? - спросила, глядя в спины, что удалялись, освещенные косым светом из окон.
- Их? - Денна рассмеялся, беря ее руку и увлекая к большому креслу, обитому мягчайшей кожей, - я только знаю, что этим, которые следят за порядком в кабинетах и опочивальне - не больше пятнадцати. В лабораториях постарше, там кроме смышлености нужен опыт и осторожность. Значит, тут у нас младший выпуск школы мисерис Антейи, а там - средние и старшие девочки, которые...
Он прервал сам себя, поняв, что королева не слушает ответа на заданный ею вопрос.
- Они как одно существо для тебя, Денна. Младшие вырастают, но ты не видишь, как они становятся женщинами, выходят замуж, рожают детей. Их место сразу занимают другие. Одно на всех лицо, юное, с одинаково блестящими глазами, да? А где ты найдешь столько же возлюбленных королев, которые станут сменять одна другую тебе на радость?
- Это идея, - Денна рассмеялся, удобнее усаживаясь в кресле, - нужно подсказать отцу, пусть займется. Иди ко мне, моя неспокойная Ами. Я понял, пора нам обзавестись дочерью. Ты уже выбрала имя?
Ами встала напротив, заслоняя свет. Оперлась ладонью о столешницу. Черная тень от ее руки наискось перечеркнула улыбку мужа.
- Рождение Неллет ничего не изменит, любимый. Она не сможет занять мое место подле тебя. И это хорошо, я не вынесу, если ты вдруг полюбишь нашу дочь не отцовской любовью.
- Не полюблю, - заверил Денна. Лицо с полосой тени стало, наконец, серьезным. Он опустил голову, потирая рукой колено. Без улыбки снова посмотрел на жену.
- Моя жена что-то задумала. Ты слишком умна, чтобы пытаться задеть меня риторическими вопросами и общими рассуждениями. Или увидела что-то, еще тогда, в показанных вариантах судеб? И оно не дает тебе покоя? Видела и не сказала мне. Наверное, я глуп, если так поздно догадался, я был уверен, у нас нет тайн друг от друга.
- Их нет. Я не увидела ничего ужасного. Кроме смертей. Мы умрем.
- Умрем, - согласился Денна, - тем прекраснее должен быть для нас каждый миг жизни. Это просто. А имя для девочки ты выбрала лучшее, спасибо тебе, любовь моя. Неллет. Чудесно.
Ами с удивлением смотрела на озабоченное, но все равно безмятежное лицо мужа. Если бы она знала его чуть меньше, подумала бы - издевается, насмехаясь и уводя ее от серьезных размышлений к вечному женскому. Дети, заботы о них. Но Денна полагал женское не менее важным, чем все открытия в династических исследовательских центрах. Имя будущей дочери для него важнее угрозы войны с океана, развеселясь, поняла Ами. И подошла, садясь на колени, прислонилась к груди мужа, позволяя себя обнять. Заговорила тихо, будто рассказывая баюльную сказку, хотя прежде, обдумывая этот разговор, видела себя с поднятой головой, кидающую в небо звонкие убедительные слова.
- Веа-мисери Тэм устала от долгой жизни на благо королевства. И только сейчас может пожить в свое удовольствие. Отец мой Олем мучается болями в спине и провалами в памяти. Я сняла с их плеч ношу, и ты несешь ее вместе со мной, Денна. А им - отдыхать так, как позволят ушедшие силы. С нами будет сложнее. Потому что я намерена вложить в правление в десять раз больше сил. Боюсь, мне не хватит времени ни на что. Понимаешь? Сейчас я пекусь не об отдыхе двух будущих стариков. А жалею о том, что начатое мною останется без меня. Государственные дела похожи на детей. Нужно время, чтоб они выросли и встали на ноги. Как я могу бросить все и уйти в смерть, если многие из них потребуют десять двадцать и пятьдесят лет? Ты скажешь, дети продолжат... Одна дочь, Денна. Скорее всего, не приспособленная к роли настоящей королевы. Так бывает, если ребенок один и нет выбора.
- Выберем ей правильного мужа!
- Ты снова шутишь.
- Прости, любимая. Конечно, она выберет его сама, полюбив.
- Никто не проживет за меня мою жизнь, Денна. Ты спросил, что я задумала? Да, прости, я хотела, чтоб ты сказал это сам, после моих жалоб и горячих слов. Но пусть у нас все будет как было. Без тайн и подталкиваний к верным действиям. Так вот. Я хочу жить очень-очень долго. Вместе с тобой. Уверена, если правильно сформулировать задачу, ученые сумеют многое. Уровень наших знаний позволит.
- Позволит, да. Но... Ты готова пережить всех? Это слишком печально, Ами.
Она покачала головой, беря его руку и перебирая пальцы.
- Я о другом. Мне не нужна поддержка врачей для избранной пары, которая растянет полторы сотни лет втрое или впятеро. Я не зря заговорила о девушках, множестве с одинаковым лицом. Есть простой народ, которому вполне хватает положенной сотни лет, чтоб вырастить детей и передать им свои нехитрые умения. Но есть мы. Правящая элита, а еще ученые, и люди искусства. Военные, вернее, руководящая войсками власть. Всем им долгая жизнь принесет только благо. Совершенствоваться почти бесконечно, становиться кладезем опыта и умений. Для того, чтобы править все лучше. Ты представляешь, какое государство мы сможем взрастить?
Денна молчал, отдав жене свою руку, смотрел в склоненное лицо. С удивлением отмечая, она не лукавит, она честна и всерьез собирается нести свою ношу в десятки раз дольше. Надеясь, что сил хватит.
- И сил у нас будет много, - как бывало часто, королева угадала ход его мыслей, будто услышала их, - мы будем отдыхать так, как отдыхают молодые, полные сил, не боясь, что упускаем время. И вернемся к делам, не жалея, что упустили множество радостей, доступных молодости и зрелости. Это полностью изменит жизнь, Денна. Ты ученый. Ты можешь увидеть это? Не просто механически перенести нынешние преставления, а увидеть по-новому? Не закрывай свой мозг, позволь ему обдумать все целиком.
Королеве Ами удалось уговорить мужа, и после того, как они провели много времени, свободного от основных дел, пытаясь верно поставить перед учеными задачу, в лабораториях лучшие умы королевства занялись новым проектом. Дать целой группе людей почти бессмертие, срок жизни почти неограниченно долгий, и к тому же свести к ничтожному минимуму риск гибели от несчастных случаев, внезапных болезней и травм.
- Наша дочь, - как-то заговорил Денна, после того, как Ами целый день провела в поездках по острову, верша обыденные королевские дела.
Ами покачала головой, села в кресло, со вздохом вынимая шпильки из сложной прически.
- Ты сказал, осталось совсем немного. Давай сделаем это, когда сумеем начать новую жизнь. Наши новые жизни. Нам жить, и я хочу, чтобы девочка вошла в мир, уже привычный и изученный нами. Мне двадцать шесть, тебе тридцать, еще несколько лет мы будем полны молодой силы.
- А если ничего не выйдет? Или получится не так, как обещают прогнозы? Ами, ты готова к тому, что может быть, нам придется взрослеть и стариться, как было во все времена до нас?
- Конечно, любимый мой. Три года. Если работа затянется, дольше ждать не будем.
Денна кивнул, становясь за креслом и перебирая ее легкие светло-каштановые пряди, одну за другой пропуская через пальцы, унизанные кольцами.
Глава 3
Великий Янне допел песенку, одновременно вытирая пальцы о край обтрепанной куртки. Встал, отодвигая ногой поднос с остатками еды: зазвенел, покатившись, пустой кувшинчик тонкой бронзы. И пошел к открытому краю своего жилища. Ветер заполоскал полы куртки, плеснул на лохматые волосы мелкими каплями утреннего дождя.
Янне рассмеялся и сплюнул в пустоту, покачиваясь на подошвах ботинок и сунув руки в обвисшие карманы. Повернулся к Даэду, который сидел у стены, поджав одну ногу.
- Страшно? Под нами нет сетей, малыш.
- Нет, - немного сердито ответил Даэд, откидываясь плечами к стене.
Он соврал. Было не так, чтоб страшно, но очень неуютно в этой каморке, где от края не защищали ни стены, ни ажурные каменные экраны-загородки, ни ряды колонн, какие обозначают опасную зону на нижних открытых витках. И сети, тяжелые и прочные, которые всегда крепились для страховки чуть ниже открытого пола... оказывается, на витках небесных охотников их не было тоже. Ветер свободно гулял по каменной клети, закидывая внутрь капли дождя и клочья тумана. Наверное, зимой тут весь пол покрыт снегом, прикинул Даэд, меряя глазами расстояние от края до небрежно брошенной прямо на пол постели.
- Теперь ты мой, - заявил Янне, плюнул еще раз и вернулся, сел на матрас, покрытый шкурами и покрывалами, свалился навзничь, закидывая за голову крепкие руки с татуированными запястьями, - сладостная Неллет подарила тебя мне, забыл, на три дня? А, нет, на неделю! Да ты обязан бояться, нежный малыш, там у нее подушки и бассейны, кресла всякие. Тепло, небось, и чистенько?
- Ты же сам знаешь, - хмуро ответил Даэд. Насмешки великого Янне успели ему надоесть за те полдня, которые он провел с первым охотником, а оказывается, им вместе целую неделю. Неллет распорядилась так, даже не сказав ему толком. Но с другой стороны, он ведь сам согласился.
- Я? - удивился Янне, но умолк, поворочался и кивнул, прикрывая глаза рыжими ресницами, - ну, да. Конечно. Поэтому и смеюсь над тобой. Что ты видел, глупая картошка? Вырос в тепле, мамка кормила обедом, потом читал свои лепестки и малевал на досках. И после вдруг сразу - в теплую спаленку, под теплый бочок.
Даэд вынырнул из своих мыслей, медленно понимая, что именно говорит ему Янне. Качнулся от стены и встал, сжимая вдруг занемевшие пальцы в кулаки.
- Никто не смеет. Говорить так. О великой Неллет! В ней наша жизнь.
Янне не шевельнулся, только открыл глаза, светлые, будто налитые дневным дождем. Дернул уголком рта, ухмыльнувшись.
- Ладно тебе. Вот дозорный выкликнет, тогда и станешь настоящим мужчиной. Выживи сперва, после показывай кулачонки. Эхх, скучища. Такая сладкая стая агонзов, и мимо. Теперь ждать следующую. Любишь крольчатину, ичи? А хмельную гранну?
- Я уже не ичи.
- Но еще и не саа. Так? И не элле. Пока ты никто, за порогом теплой спальни великой Неллет. Ты не ответил.
Янне повернулся на бок, уютно поджал ноги, обтянутые вытертыми кожаными штанами, сунул под щеку обе ладони.
- Люблю. А гранну я не пил.
- Хорошо. Тогда первый кролик из-под крыла агонза - твой. Девочки приготовят его с небесными травами. А гранны я налью тебе сам.
Голос стихал, становясь сонным, невнятным. Янне зевнул, показывая розовую глотку и белые острые зубы, сточенные треугольниками. И совсем засыпая, велел:
- Отдыхай. Ты. Когда услышишь клич, разбудишь меня.
Ветер завыл снаружи, вернее, и внутри тоже, облапал лицо Даэда холодным промозглым сквозняком. Он поежился, снова усаживаясь к стене, где для него был расстелен такой же матрас, накрытый толстой мягкой шкурой. Противная дрожь сотрясала тело, и Даэд снова разозлился. Он мог бы сказать великому Янне, который оказался очень неприятным типом, о том, как сам строил хижину и сам ловил рыбу в ручье. Совершал мужскую работу. А не только сидел в тепле за ученическим столом в классах. Но про это говорить нельзя. Значит, нужно доказать, что насмешки - это не про него. Вот только дождаться новой стаи черных агонзов, которые летят с теплой стороны куда-то на север, выращивая под кожистыми крыльями толстых ленивых кроликов, чтоб ими кормить детенышей.
Крольчатина была праздничной едой, на всех уровнях Башни. Слишком велик риск на охотах и слишком недолго пролетали мимо стаи агонзов. Только в месяце Джулла, втором месяце лета, названном Джуллой летних дождей, да и то лишь при нужной погоде. Были сезоны, когда дожди сыпались скудно, мелкие и теплые. Тогда за месяц пролетала одна, может, три стаи. И кролики в такие времена добывались мелкие, с сухим тощим мясом. Ученые Башни разработали технологию, при которой добытые кролики, умащенные специальным составом, начинали почковаться, делясь на две или четыре тушки, но это было и все. Мясо вымачивали в пряностях и соленом растворе, складывали в тяжелые бочки и вынимали, чтобы приготовить блюда на праздничные пиры. А в хорошие годы свежая крольчатина доставалась всем жителям несколько раз за лето.
Спать совсем не хотелось. Слишком холодно и неуютно. Даэд поднялся, поглядывая на сладко спящего охотника. И нельзя спать, можно пропустить клич дозорного.
Он тихо прошел вдоль стены и открыл пластиковую дверцу, окованную без нужды полосами драгоценной бронзы. Усмехнулся хвастливому щегольству. И посуда у великого Янне - роскошная посуда, сплошь изначальный металл и фарфоровые тарелки с мисочками. На которых - жареные куски мяса вперемешку с обжигающим глотку кроваво-красным теччумом. А рядом - хозяин в засаленной куртке и вытертых штанах с продранными коленями.
Выходя в кольцевой коридор, Даэд плотно закрыл дверь и оглянулся, прислушиваясь. Он уже знал, что каморки охотников опоясывают весь наружный край витка, все они так же открыты ветрам и солнцу, а в коридор выходят только небольшие двери. Внутренняя стена кольцевого коридора тоже прерывалась запертыми дверями, изрисованными грубыми узорами, между ними - проходы к центру. Оттуда слышался лязг посуды и громкие голоса. Кто-то запевал, потом, перхая, умолкал, а дальше смеялись, нестройно выкрикивая. После зябких сквозняков каморки Даэда кинуло в тяжелый жар, влажно пахнущий едой и хмелем.
Он шел по коридору мимо дверей, пытаясь понять, что означают знаки на каждой. Большие, угловатые, иногда фигуры повторялись, но чаще - разные. Та, что повторялась чаще других, показалась ему знакомой. Треугольник, наискось перечеркнутый двумя жирными линиями, одна внизу сламывалась торчащим хвостом.
Даэд совсем было собрался нырнуть в проход, ведущий к центральному залу, когда дверка, отмеченная таким знаком, распахнулась.
- Илена? - он застыл, быстро обводя глазами стройную фигуру в чем-то очень цветном, с перьями и лентами, успел увидеть глубокий вырез платья, булавки, сверкающие на плечах. И уставился в отчаянные голубые глаза.
- Ты? Тут? Ты что тут? Я думал...
Илена посмотрела в стену за его плечом, по шее кинулась вверх краска, делая нанесенный на скулы румянец ярким и тяжелым.
- Пусти, - сказала, хотя он не держал, стоял растерянно разведя руки.
Отвернулась и быстро пошла во внутренний коридор, на голоса и смех, мелькая узкими подошвами под широким легким подолом.
- Подожди! - Даэд кинулся следом, но девушка, разок оглянувшись, ступила в боковой проход и пропала там, среди витых ступенек и плавных боковых переходов.
Даэд потоптался немного. И снова двинулся к центру, на голоса.
Идти было долго. Диаметр витков навершия в два раза превышал прочую ее часть, и узкий коридор, изгибаясь и петляя, но неуклонно стремясь к центру, не торопился. В закутах прятались двери, иногда запертые, а чаще просто завешенные шторками, оттуда неслись голоса, мужские, изредка смешивались с женскими возгласами. Кто-то там смеялся, мужчины, отметил Даэд, перед глазами которого стояла недавняя фигура Илены - в лентах и блеске украшений, а женщины отвечали тише, серьезнее. Может быть - испуганнее? Один раз из-под витой лесенки, взмахнув шторой, вывалился парень в одних лишь штанах, заправленных в тяжелые сапоги, покосился на Даэда и затопал впереди, хлопая себя по бокам и что-то напевая. Скрылся за поворотом. И снова Даэд шел один, отмечая багровые сполохи на гладких стенах. Их становилось больше, шум тоже стал сильнее, уже слышались отдельные слова и голоса.
- А я ему... - орал кто-то, сам себя останавливая и сердито призывая собеседников, - да заткнитесь, кшаат вас! Дай сказать, Хетта! Нет, я скажу!
- Выпей, Осм, чего болтать на сухую!
- Я скажу!
- Пей!
Когда невнятно заговорили все вместе, Даэд встал в широком проеме, чувствуя, но не обращая внимания, как по лбу и подмышками медленно и щекотно стекают капельки пота. Сперва ничего толком не разглядел в большом круглом зале, из-за непривычно живого, мечущегося света, такого угрожающе красного. Черные фигуры шевелились у столов, высоких, как в семейных столовых, где сидеть не на подушках, а на стульях и табуретах. Тут вместо них - лавки, длинные. Фигуры вставали, нагибаясь, валились снова, их перекрывали другие - бродя и находя себе новые места. На Даэда не обращали внимания и он, помедлив, ступил внутрь, встал у стены, прислоняясь и тут же откачиваясь. С изумлением пощупал неровную кладку, кусающую пальцы выступами и впадинами. Камень. Живой, настоящий камень, а не полированные плиты, гладкие или мелко-узорчатые. Вся комната из него, понял, вытирая руку об штаны, чтоб стряхнуть мелкую каменную крошку. Это - оно дороже бронзовых кувшинов и золотых тарелок, вилок из серебра, подумал, щурясь на пламя, которое рвалось из грубого очага, занимающего самый центр комнаты. Поперек пламени лежал черный прут, а на нем... Даэд сглотнул, различая в прожаренной туше знакомые очертания. Толстое тулово бочкой, длинная шея, собранная сейчас грубой гармошкой, свисающий мощный клюв. Слепой побелевший глаз на маленькой по сравнению с клювом голове. Под мерный скрип голова повернулась, качнулся, указывая на потолок, обрубок крыла. В пламя слетели несколько черных чешуй размером с ладонь, рассыпав на камни мелкие искры. Кто-то выругался, тряся над столом рукой, укушенной далеко улетевшей искрой:
- Эки, грозу тебе в зад, с молниями и громом! Верти аккуратно, свалишь жратву в очаг, накормим угольями!
- Готово, совсем готово, саа Хетта. Лучший кусок тебе, подставляй тарелку.
- Сам принеси, - наставительно возмутился в ответ хмельной голос.
Крупный мужчина у очага выпрямился, махнув рукой Даэду.
- Эй! Как тебя, младший? Принеси гранны! Оглох? Ты!
На его крик стали оборачиваться едоки, на темных против света лицах блестели глаза.
- Я? - переспросил Даэд, делая шаг вперед.
- Ты! Ты! Иди сюда, насекомое. Зима еще далеко, а ты спишь.
- Стой, - заревел давешний спорщик, которому так и не дали дорассказать, - Эки, то не младший. Это же парень-подарок. Ичи великой Неллет.
Шум в зале стих. Только пламя трещало, когда в него падали тяжелые капли с туши мертвого ксиита.
- Парень Янне-Валги? - Эки всплеснул руками, загреб край рубахи, вытирая жирные пальцы, - давай поближе, ичка. Баш на баш. Дашь на себя посмотреть, а мы тебя накормим славной едой. Жрал когда настоящее мясо? Ну, иди, иди к Эки, малыш.
Кто-то фыркнул, еще кто-то загоготал, передразнивая интонации, с которыми внизу, в семьях подзывали пушистиков - сунуть в маленький рот орешек или корешок.
- Ич-ич-ич, скачи скорее к папе, папа Эки сам тебе пережует мяска, сам выплюнет в ротик!
- Я не ичи! - Даэд нагнул голову, не двигаясь с места, - мне нужен дозорный. Не пропустить клич. Янне просил, чтоб я...
- Какой он тебе Янне, клоп! - сидящий Осм воздвигся, к удивлению Даэда оказавшись щуплым и низкорослым, но с широченными плечами и длинными, как змеи, руками, - для тебя он великий Янне-Валга, первый небесный охотник, победитель зверья и гроз!
- Я знаю.
- Знаешь, так и говори! Великий Янне-Валга, первый небесный охотник, повелитель, тьфу, победитель зверья и гроз попросил... что там просил наш Яннека?
Но крупный владетель очага не дал ему закончить. Проворно огибая столы, подошел, толкая Даэда в бок:
- Не слушай. Осм устал на охоте, скоро заляжет спать. Ты будешь есть или нет? Пойдем. Расскажешь нам о великой Неллет, а? Правда, что в покоях принцессы танцуют без перерыва самые прекрасные девы Башни, и с каждым шагом сымают с себя покрывала? А правда, что посуда у Неллет сплошь из резного стекла, которое поет, когда его тронешь?
- Я не хочу есть, - Даэд вытер пот, щекочущий шею, - мне нужно...
- Да слышал я, слышал. Ичка проведет тебя к дозору. Зря не остаешься. Вдруг агонзы порвут тебя в первой охоте. А так рассказал бы.
- Девки! - заорал позади неугомонный Осм, - что нам девки принцессы? У нас вон, самые лучшие! Парни, зовите своих, пусть спляшут, пока не началась охота!
- Айчка, - поддержал кто-то, - новая айчка Яннеки, она пусть станцует! Пока муж ее спит, а она вот, покажет, чему там научили.
- Ай-чка! Ай-чка! - затопали и застучали кулаками в столы согласные с оратором, - да-вай, да-вай, ай-чи, пляши!
Вступая в мерные крики, заныла, спотыкаясь, дудка, затарахтел в чьих-то руках длинный, стиснутый между колен барабанчик.
- Новая жена нашего Яннеки, - доверительно похвастался повар, удобнее устраиваясь рядом с Даэдом, - погляди, да пойдешь, я тебе дам ичку, проводит.
Заскрежетал стол, который быстро оттаскивали в сторону, освобождая место у очага. И под мерное постукивание и ноющий звук дудки в мигающее красным пространство ступила Илена, плавно прошла, улыбаясь и встряхивая башней закрученных кверху волос. Парни одобрительно засвистели, стукая по столам кубками и стаканами. Мельком взглянув на Даэда, Илена подняла руки, в плавных поворотах вынимая из прически шпильку за шпилькой и бросая их на ближайший стол. Танцевала, полузакрыв глаза и поблескивая зубами в улыбке, очень красиво, плавно изгибая фигуру, и смеясь, увертывалась от протянутых рук. Даэд смотрел, прикусывая губу, а толстый Эки вполголоса, прерываясь, чтоб одобрительно ахнуть, говорил, дыша в ухо крепким запахом мяса и пряностей:
- Хороша, да? Янне сам пригласил ее в жены, а должна бы сразу пойти в матери, рожать новых охотников, но то по желанию айчек, которая схочет себе сразу многих мужей, получает, до первенца. А если схотела побыть с одним, да ежели сам пригласил, то никто, кроме него и не тронет. Девки - то чистая радость, ичка. Чтоб мы тута вовсе не зазверели, кажен день со смертью играючи, они нам и даются. Нежные, танцам ученые, поют, как весенние дождики в утренних облаках. И у меня была такая, Олисса звали, да надоел я ей, как перестал вылетать на охоты. Ушла, в матери ушла, одна радость, с моим первенцем, так что когда помру, то останется после меня знатный охотник, может станет, как Яннека, первым. Да ты не слушай, то сильно красиво она пляшет, вот я и... Ладно, пошли, позову ичку. Эх...
Приговаривая, он вытолкал Даэда в коридор, зашаркал рядом, все еще бормоча о девках и своей Олиссе, в затемненном углу пошевелил шторку, суя в складки голову:
