В конце удушливо жаркого лета я мыкался со своей дурацкой волшебной доской, и ненароком (поверьте, совершенно случайно!) забрел в Горвиц, на ежегодную героическую ярмарку. Должен сказать вам, что Горвиц в ярмарочное время напоминает пресловутую гоголевскую "сичь" во время разгула удалых запорожцев. По улицам совершенно свободно разгуливают толпы героев: как главных, так и второстепенных. В ожидании очередного призыва на мученическую стезю, бедняги совершенно хмелеют от ощущения свободы и временной безнаказанности. Масла в огонь подливают некие серые личности, совершенно неприглядной наружности или старающиеся казаться таковыми. Кто они такие? Об этом догадается даже ребенок - это писатели. Они старательно маскируются под проходных персонажей, выискивая подходящую жертву для очередного рассказа, повести, романа.... И иногда им кое-что удается. Вообще, писатели в этом аналоге запорожской сечи исполняют жалкую и неблагодарную роль (гоголевских же!) жидов. Стоит кому-нибудь изобличить писателя, как за бедолагой с ревом и злорадным хохотом начинают гоняться толпы жаждущих крови героев. Жертву гоняют по всем улицам, и, в конце концов, загоняют в какой-нибудь замызганный угол, где подвергают насмешкам, оскорблениям и разнообразным тычкам и пинкам. Какой-нибудь сердобольный трактирщик, из проходных-антуражных, рысью тащит ведро дегтя и старую подушку, очевидно желая скрасить писателю долгие минуты унижения. Две девушки, тепло одетые в какие-то ремни и стальные пластины, с хихиканьем собирают в горсти уличную пыль и грязь, и, протискиваясь через взбудораженную толпу, кричат: "Герой должен быть грязным! Дайте нам его! Пропустите!". Но писатель проявлял неслыханную твердость духа, стальные нервы и, вздрагивая всем телом от глумливых насмешек и оскорбительно легких пинков, дрожащими пальцами торопливо, но тщательно записывал, во что были одеты приглянувшийся герой или героиня. Ибо мастерство писателя угадывается именно в мелочах.
В другом месте, герои получали неожиданный отпор. Толстый и потный мужчина, довольно-таки успешно отбивался ручкой метлы от наседающей толпы, бормоча при этом что-то вроде: "пол-оборота вправо, на себя... кварта... терц...выпад...нет - кварта, потом, раскритикуют сво... Станиславский... Лукьяненко...". Герои с удовольствием слушали его бормотание, и язвительно подсказывали: "Добавь ещё сферу отрицания и ага-сцуко-ага (аго-цуки-агэ - восходящий удар в челюсть снизу вверх при захвате сзади (яп.))... маваши-гири... попробуй ударить сложенными пальцами в переносицу...". На звуки боя сбегались эльфы с дубинами и гномы с кремневыми пистолетами. Дружными усилиями повалили непокорного, и дальше все пошло по привычному сценарию: тычки, пинки, оплеухи, деготь и перья.
Запрятав собственное орудие творчества как можно глубже в сумку, я с самым беспечным видом (и трепещущим от волнения сердцем) пробирался по улицам Горвица. И хотя все внутри дрожало, от ожидания внезапного разоблачения и соответствующего несправедливого наказания, мне все же удавалось оставаться целым и невредимым. В паре случаев, я даже вполне правдоподобно хохотал, злорадно тыча пальцем в разоблаченного писателя-фентезиста.
Постепенно, я очутился возле вывески, набранной крупным шрифтом "times new roman": "Песательская слабода". Чуть ниже, чьей-то самоуверенной рукой было выведено коряво: "афтор, пеши ищо!". Незримая черта разделяла Горвиц на две неравные половины. В одной из них, большей части - над всем довлела гнетущая атмосфера свободы и безудержного веселья. В другой, меньшей по площади, но никак не по значению - умиротворенно цвели зависть, склока, раздоры, лицемерие, графоманство и плагиат. Незримая черта представляла собой двухметровую каменную стену, в которой казалось не было нужды, поскольку на расстоянии двадцати шагов никто из героев к ней не подходил. Более того, я явственно слышал из уст одного из героев слово "карантин", когда тот высказывался шепотом о вышеупомянутой "слабоде". С бьющимся сердцем я шагнул в сию обитель "скорби и печали". Тут все было чинно и благообразно. Акулы и прочая рыба пера группировались по интересам, подобно древнегреческим мусическим кружкам, со своим гуру-учителем-мудрецом. Впрочем, многие то и дело переходили от кучки к кучке, жадно слушая авторитетные споры и прения мэтров. Но даже и тут, в храме Талии и Мельпомены, то и дело прохаживалась мелкая богиня раздора Эрида, из-за малого роста почти невидная среди рослых демиургов, и торговала яблоками.
Спор вспыхнул незаметно, и постепенно растекся язвительно-злобной перебранкой между двумя состыковавшимися группами писателей. Я подошел поближе. В общем хоре взаимных обвинений и насмешек, трудно было разобраться, что же послужило причиной яростного спора. Пышноусый, мясистого вида мужчина презрительно кричал какой-то худощавой крашеной блондинке:
- Крысы? Да, крысы разговаривают! Мало того - они ещё и пишут!
Блондинка снисходительно пожимала плечами. Мясистый не унимался:
- Во-во, и плечами пожимают!
- Советую вам заняться говорящими свиньями - отвечала блондинка - кажется, эту тему никто не разрабатывает. Всего-то надо иметь под рукой зеркало.
- Оскорбляете, да? - сверкал глазами мясистый - все слышали?!
Два десятка сторонников уподобившись китайским болванчикам, синхронно кивали головами. Явные почитатели крашеной дружно разражались злодейским хохотом и криками: "у-и-и-и!".
В другом месте, два автора, восторженно и плотоядно..., то есть - одухотворенно, с маслеными глазками, обсуждали морально-нравственную систему ценностей эльфов и их же половое воспитание.
- Я вас увеяю, коллега - мурчал один - в этом отношении, ельфы гоиаздо более раскиепощены, чем скажем гхномы...
- Полностью согласен, но должен слегка поправить, коллега - гудел второй - эльфы не столько раскрепощены, сколько незакрепощены. Ведь крепостное право, в том уродливом виде, в каком оно присутствовало в реальности, как таковое - в фентези отсутствует. Стало быть, нет предпосылок для подобного определения социально-общественного строя ельф...эльфийского народа.
- Кстати, пуавильное пиоизношение слова "ельф" до сих поу муссиуется в опиеделенных кыугах - замечал первый.
Второй интимно оттягивал на себе ворот и водил кадыком:
- Соэршенно согласен. Более того, этимология этого популярного слова так же поросла сорняками мыслеблудия и рукомыслия...
Обладатель картавого тенора ошарашено выпучил глаза, очевидно переваривая услышанное. Но потом, опомнившись, согласно закивал головой.
- Как вы пиавы, коллега! Я совеишенно с Вами согласен. Именно иукоблудие и мыслесловие...гм...
- Нет, я не так сказал! - возмутился его собеседник - я сказал: "мыслеблудие и рукомыслие", а рукоблудие - это понимаете ли несколько иное, гм... явление.
- И пиичем совеишенно ноумальное! - подхватил первый писатель, часто заморгав глазками и потирая рукой кончик носа.
- Но мы отвлеклись от темы нашего разговора - поспешно заявил второй. - Итак, что есть "яой" и есть ли он в жизни ельфов?
Услышав настоящую тему разговора я немедленно стал протискиваться как можно дальше от картавящего и басящего эпицентра. Выбираться пришлось долго, поскольку на "яой" сбежалось довольно-таки много народу.
Время близилось к вечеру, но несмотря на растянутые повсюду тенты и навесы, было душно. Оглядевшись по сторонам, я решил послушать менее заумных авторов. Таковые в Горвице имелись, судя по многочисленным, хотя и небольшим кучкам явных поклонников, мнущихся у длинного сиреневого павильона. "Ничего не меняется в Горвице", - тоскливо подумал я, но до вечера ещё была уйма времени, и его надо было как-то убить. Или по крайней мере подвергнуть жестоким пыткам.
Какой-то угрюмого вида юноша, взобравшись на деревянный ящик из-под овощей, проникновенно читал вслух с распечатанного листа (очевидно только что набранное): "Тяжелая гномья стрела, со смещенным центром тяжести пробила тройную серебряную кольчугу, жадно впилась в его плоть и завибрировала, разрывая в клочья внутренние органы, жилы и сосуды. Он застонал, из полуоткрытого рта хлынула алая кровь...". Юный творец сделал многозначительную паузу и вопросительно оглядел собравшихся. Два десятка почитателей взорвались восторженным разноголосьем: "пищи ещё!", "реально, жесть!", "ещё пиши", "автор жжешь!". Автор удовлетворенно кивнул и продолжил.
А я почему-то начал икать, и, не желая привлекать к себе излишнее внимание, отправился искать пивную. Пивная нашлась шагов через двести, но едва я воспрянув духом собрался взойти в этот храм чипсов и крабовых палочек, как меня кто-то увесисто хлопнул по плечу. Я обернулся.
- И ты здесь?! - весело гаркнул мне в лицо старый знакомец - Иван Великий, и дохнул аки змей самогоныч свежевыпитой брагой.
- Да так, забрел на денек - скромно потупился я - людей умных послушать, знаний набраться...
"Старый знакомый" был любителем батальных сцен и игры "Rome: Total War", в каждом своем романе убивавший не менее трехсот тысяч человек, эльфов, орков и гномов. При этом, компенсируя размах воображения, совершенно стеснялся своей настоящей фамилии и печатался под псевдонимом Дмитрий Дикий. Я как-то предлагал ему стать Донским, но он снова поскромничал, побоявшись, что станут путать с Донцовой.
- Слушай, есть отличная версия - глаза его так заблестели, что мне стало страшно - о происхождении фентезийных рас. Гномы - это римляне, с их тяжелым вооружением и плотным построением, эльфы - это галлы, с их крылышками на шлемах и легкой конницей, германцы - это люди. Замечательная германская версия, не находишь?!
- Эмм... - озадаченно промычал я.
- Да, да - все понимаю! - Иван упреждающе поднял ладони - это с точки зрения древних германцев. Так они и сочиняли свои первые мифы, их которых и начало складываться фентези. С другой стороны, гномьи секиры никак не лезут в римское построение. Значит есть ещё и римская версия, по которой германцы обозначены как гномы, римляне как люди, а галлы как были эльфами, так и остались...
В его версии было изрядное количество слабых мест, но возразить - означало выслушать все его тридцать версий от начала и до конца, с последующим зарождением и развитием ещё десятка новых версий. Поэтому я лишь замотал головой, и бросив украдкой нежный прощальный взгляд на дверь пивной направился к выходу из "слабоды".
- Ты представляешь, как это здорово я придумал?! - не унимался Великий, следуя за мной по пятам и периодически брызгая слюной мне в ухо - а третья версия - галльская?
- В которой галлы - люди? - не удержался я.
- Нет! - торжественно воскликнул он - по-прежнему эльфы, но...! Остальное - секрет. Напишу - покажу.
Он наклонился ко мне поближе и доверительно сообщил:
- Тянет минимум на трилогию.
Я внутренне содрогнулся и ускорил шаг.
- Ты куда собственно направляешься? - умиротворенно спросил Иван. Выплеснув на меня свою великую идею, он явно испытывал то замечательное чувство облегчения, которое испытывают все люди, независимо от возраста, ума и социального положения, понимая, что выражение "жизнь прекрасна" - довольно-таки относительное определение жизни как таковой. Но в данный конкретный момент, а точнее после того конкретного момента, ты понимаешь, как сильно влияет на нас общественное мнение, и ты не можешь просто так взять и спустить штаны посреди улицы, а будешь терпеть до ближайшего сортира, трусцой на полусогнутых, боясь выронить что-то совершенно ненужное, но столь бережно хранимое, потому что неподходящий для этого момент. А уж потом, можно ликующе воскликнуть: "жизнь, гм, ты прекрасна!", и спокойно взглянуть на солнце. Никуда не торопясь и ничего не боясь.
"Так! - подумал я, - о чем это ты - счастливый обладатель доски? Крышу сносит? Писать не о ком - умничаешь? Интеллектом читателей давишь? Ну уж нет, я тебя остановлю".
Смешное дело, на обратной стороне заборы тоже висела вывеска, набранная крупным шрифтом "Слобода героев". Буква "эл" была густо замазана и сверху нарисована "вэ". Свобода героев...вот оно как, значит...
- Так куда ты? - назойливой мухой напомнил о себе Великий.
Я медленно оглянулся через плечо, не решаясь повернуться к Ваньке лицом.
- Я решил стать Главным Героем - заговорщически шепнул я ему.
И дал стрекача.
|