- Дарий, ты разбил мою любимую вазу, - голос мамы дрогнул. За несколько секунд её молодое лицо усохло до неузнаваемости, покрывшись сеткой глубоких морщин. Кожу обсыпало коричневыми старческими пятнами. Каштановые волосы налились сединой от корней до самых кончиков. Карие глаза выцвели и потускнели.
В мгновение ока 29-летняя женщина превратилась в древнюю старуху. Тогда мне было шесть лет. Это был первый раз, когда я увидел её настолько расстроенной. Когда родной человек на глазах стареет до состояния мумии, сердце готово разорваться от боли.
- Ведь это был последний подарок твоего отца, - осипшим голосом сказала она.
Я подбежал и крепко обнял маму:
- Я не специально! Я куплю тебе новую, только не расстраивайся! Пожалуйста!
Мама внимательно посмотрела на меня, улыбнулась и потрепала по макушке:
- Ну смотри мне! Небось, опять уставился на небо и не заметил вазу на подоконнике. Да?
Я кивнул.
- И почему ты так любишь небо? - спросила мама.
- Не знаю. Оно красивое. И... высокое. И... большое. А облака похожи на зверушек.
Морщины на мамином лице разгладились, волосы потемнели, щеки налились румянцем. Она снова в своем возрасте.
Сейчас мне восемнадцать, но тот случай из детства я никак не могу выбросить из головы. Тогда я твердо пообещал себе решить проблему, охватившую планету.
Меня зовут Дарий Ромус, и я живу в мире, который разительно отличается от мира моих прадедов. Что послужило спусковым механизмом? Техногенная катастрофа, внезапный скачок эволюции или проклятие древних ацтеков? А может всё вместе? Ученые до сих пор бьются не на жизнь, а на смерть, каждый отстаивая свою точку зрения.
Как бы то ни было, но в один прекрасный день человечество изменилось. Гормоны, клетки и все органы стали гиперчувствительными к состоянию души человека. Организм моментально реагирует на малейшие перепады настроения и меняется подстать. Боль, грусть и усталость способны состарить человека на десять-восемьдесят лет, в зависимости от силы эмоций. В то же время радость и покой возвращают истинный облик, а иногда и сбавляют десятки лет.
Такие скачки постигают каждого жителя планеты, как только ему исполняется пятнадцать, в разгар полового созревания. С этих пор узнать истинный возраст человека практически невозможно. Ворчуны, трудоголики и пессимисты почти всю жизнь проживают стариками. Если депрессия затягивается надолго, то чревата смертью.
Оптимисты, активисты и прочие лучезарные личности редко стареют, и редко выглядят на свои года. Некоторые из них остаются юными до самой смерти. Однако, здесь тоже подвох: в молодом режиме организм изнашивается быстрее. Поэтому больше пятидесяти лет они не живут.
Но оптимисты и пессимисты - это крайние полюса системы. У большинства жителей планеты старость сменяется молодостью в сносных пределах, позволяя прожить семьдесят-восемьдесят лет. Если только не постигнет какое-либо горе или шок. Такой стресс способен накинуть целый век, и мало чей организм способен это выдержать.
Ах да... Есть еще я. То ли особенный, то ли недоразвитый. Но я не меняюсь из-за эмоций. Всегда нахожусь в своем истинном возрасте, подобно нашим предкам... Таких как я около тысячи во всем мире. Мы представляем ценность для науки, так как можем стать ключом к созданию лекарства от гиперчувствительности.
О своем отличии я узнал в пятнадцать лет, когда мои одноклассники уже активно морщинились и обратно молодели. Плохие оценки, разбитая на физкультуре коленка, несчастная первая любовь - всё мгновенно отражалось на их внешности. Взрослые дяденьки и тетеньки, сидящие за партами вперемешку с юнцами - та еще потеха. Но меня это не коснулось. Я прослыл уникумом, на которого сбегались посмотреть даже из соседних школ. По моему согласию меня щипали, щекотали, один раз даже укололи булавкой - но я всё тот же.
Поначалу чувствовал себя белой вороной, но потом привык. Продолжал усердно учиться, а на переменах смотрел в окно, на проплывающие в небе облака. Я мечтал только об одном - чтобы эта моя особенность как-то помогла людям... помогла таким, как моя мама. Я с интересом изучал биологию, историю, физику, чтобы однажды разгадать эту головоломку.
Но случай сам постучался в мои двери прошлой весной.
- Дарий, это тебя! - позвала мама.
- Кто там? - удивился я. Друзей по соседству у меня не водилось.
На пороге стояла симпатичная девушка в строгом деловом костюме.
- Дарий Ромус? - спросил она.
- Да.
Девушка протянула визитку.
- Прошу явиться завтра в наш исследовательский центр. Это приказ правительства.
- Зачем? - испугался я.
- Не бойся, - улыбнулась девушка. - Мы не кусаемся. Наш центр занимается вопросами гиперчувствительности и феноменом устойчивости к ней. Хотим взять тебя под наблюдение. Ты - особенный и у тебя есть шанс помочь людям. Согласен?
Я кивнул и схватил визитку, не раздумывая. Пусть делают со мной, что хотят. Лишь бы оказаться полезным.
- Это точно не опасно? - разволновалась мама. Сеточка морщин набежала на лоб. - Дарий, если хочешь... Я позвоню старым знакомым твоего отца и они...
Я обнял маму за плечи:
- Не переживай. Я уже не маленький, справлюсь.
Я поцеловал маму в лоб. Морщинки тут же сбежали с её прекрасного лица.
На следующий день я уже стоял в холле белоснежного пятиэтажного здания. Оно больше напоминало бизнес-центр, чем больницу. Никакого жуткого медицинского запаха, что очень радовало.
- Пройдемте, - сказал смуглый мужчина в белом халате, указывая на длинный коридор, усыпанный кабинетами.
- В который? - спросил я.
- Вы побываете во всех, - сказал он.
Радость мигом улетучилась, уступая место банальному страху пациента. Внизу живота пробежал холодок.
- Готовы? - спросил врач.
Я нервно сглотнул:
- Готов.
Была не была. Не съедят же меня в конце концов!
И началось! Как цирковую зверушку, меня водили из кабинета в кабинет. Десятки датчиков, сканеров и агрегатов прошлись по телу. Кажется, что с головы до пят ни одного неизведанного места не осталось. Папка с моим именем становилась всё толще и толще, заполняясь мудрёными графиками, таблицами и схемами. Врачи, ассистенты и лаборанты сменяли друг друга так быстро, что постепенно превратились в одно безликое пятно в белой униформе.
- На сегодня всё, - сказал очередной доктор, отцепляя с моей головы провода. - Приходите завтра к девяти утра в 57 кабинет.
***
Я постучал в двери с номером 57 и вошел. Кабинет просторный, с мягким освещением. Все стены увешаны дипломами и грамотами.
За столом сидит приземистый мужчина с квадратным лицом и черными волосами. На висках проседь, вдоль лба три глубокие морщины. На вид ему лет шестьдесят. Хотя, возможно он просто расстроен или устал на работе.
Мужчина поднял голову:
- Пытаешься угадать сколько мне лет?
- Подловили, - улыбнулся я.
- Секундочку.
Мужчина откинулся на спинку кресла, сделал вдох и выдох. Морщины разгладились, седые волосы налились черным цветом.
- Мне сорок пять, - сказал он. - Трудная выдалась неделька.
- Ясно.
- Присаживайся. Я - Айзек Нирс. Твой наблюдатель.
- Дарий Ромус. Ваша подопытная свинка.
Айзек улыбнулся.
- Дарий? Интересное имя.
- Древнеперсидское. Дедушка так назвал.
- Вот как?
- Он был археологом, увлекался историей.
- Любопытно.
Айзек сделал какую-то отметку в своем журнале.
- А ты чем увлекаешься? - спросил он.
Мне стало стыдно признаться, что я тайком подучивал науки, надеясь собственными силенками разобраться в проблеме. Поэтому я поведал о своих хобби, никак не связанных с вопросами гиперчувствительности.
- Интересуюсь всем понемногу... Астрономией, иностранными языками. Мечтаю когда-нибудь съездить в Азию, и, вообще, попутешествовать по миру...
- Есть планы насчет будущей профессии?
- Еще нет, - признался я.
- Это ничего. Успеется, - заверил меня Айзек. - Расскажи немного о своей семье.
- Я и мама. Отец погиб в аварии когда мне было два года.
- Соболезную.
- Я знаю его только по фотографиям.
- Кем он был?
- Переводчиком. Путешествовал по разным странам. Часто бывал в командировках... И у него были синие глаза, как у меня...
- Ясно, - Айзек сделал пометку в журнале. - Ну что ж, Дарий. Вот чем мы сегодня займемся...
Айзек достал из ящика стопку бланков и протянул мне:
- Заполни максимально честно все пункты.
Я взял стопку. Увесистая.
- Это тесты? - спросил я.
- Да. Чтобы как лучше узнать тебя.
- Ясно.
- Будут вопросы - задавай. Можешь не спешить. В твоем распоряжении целый день.
Я взял ручку, приятно пахнущую чернилами, и принялся выполнять задание. На это ушло пять часов, в течение которых Айзек периодически поглядывал на меня и делал пометки в журнале. Я бы чувствовал дискомфорт, будь на его месте кто-то другой. Но Айзек удивительным образом располагал к себе, источая ауру спокойствия и надежности.
Когда все бланки были заполнены, я протянул их Айзеку.
- Молодец, - похвалил он. - На сегодня можешь быть свободен. Увидимся завтра.
- Можно спросить?
- Конечно.
- Много... у вас было таких как я?
Айзек внимательно посмотрел на меня. Его карие глаза проникали в самую душу. Но, опять же, это не смущало.
- Да, за двадцать лет работы многих наблюдал.
- И что? Никаких результатов?
- Не то чтобы никаких, - сказал он. - Но существенно полезных для человечества, действительно, пока нет.
- И какими были эти люди?
Айзек улыбнулся:
- Все, как один, стремились поскорее сбежать из этого кабинета. Но ты, я вижу, не такой.
Краска залила мои щеки. Действительно, чего я сую нос куда не надо?
- Извините...
- Нет, всё в порядке, - сказал Айзек. - Я не против.
- Мне сказали, что исследования займут всего год. Не мало ли?
- Тебе мало? - засмеялся Айзек. - Ты, в самом деле, необычный парень.
- Есть немного...
- Уверяю тебя, что года более, чем достаточно, чтобы изучить тебя вдоль и поперек. Медицина шагнула вперед настолько, что те исследования, на которые раньше уходили десятилетия, сейчас можно провести за пару минут. И если за этот год мы не наткнемся на что-нибудь интересное, то дальше мучить тебя не имеет смысла.
- Ясно, - сказал я. - Но мы должны что-нибудь найти. Обязательно должны.
- Очень на это надеюсь, - сказал Айзек. - А теперь прости - у меня много работы.
- Да, конечно. Не буду вас отвлекать, - сказал я и вышел из кабинета.
После центра я решил прогуляться по городу. День солнечный. Лучики приятно греют макушку. Толпа людей пестрая, в летних нарядах. Футболки, майки и платья свободно свисают с плеч. Все носят одежду на пару размеров больше, ведь нежданное взросление или омоложение может изменить фигуру настолько, что ткань разойдется по швам и конфуза не избежать.
Навстречу идет супружеская пара - молодой мужчина и ворчливая старушка, отчитывающая его за то, что забыл купить молока. Держу пари, что они одногодки. Такие парочки везде и всюду: старик и девчонка, мальчик и тетенька... Забавно. Если бы не обручальные кольца, вообще не разобраться.
На тротуаре, закрывшись розовым воротничком, хнычет девочка. Впервые увидела как кто-то резко постарел, и сильно испугалась. Отец взял бедняжку на руки и что-то шепчет в ухо. Видимо, пытается объяснить происходящее. Но... объясняй, не объясняй, а видеть это в первый раз страшно. Да и во второй раз тоже, равно как и в третий. Каждая фибра души ощущает, что происходящее неправильно, жутко, опасно! Нужно что-то делать! Но с возрастом это яркое ощущение притупляется. Предательски скукоживается и отправляется на задворки души. Привычка - страшная вещь. Порой кажется, что даже к динозавру у себя на кухне привык бы, если бы он заглядывал на завтрак каждый день.
Доски объявлений и билборды увешаны красной рекламой. Очередные шарлатаны предлагают чудо-средства от гиперчувствительности - пилюли, мази, даже особое нижнее белье! И люди верят, надеются, покупают.
Гиперчувствительность захватила планету всего несколько поколений назад, поэтому человечество еще не освоилось. Все отчаянно пытаются её покорить и оседлать, но безуспешно.
И если фиктивная молодость всех устраивает, то с преждевременной старостью никто не хочет мириться. В борьбу включено всё, что только способно подарить радость и тонус - спорт, здоровая еда, антидепрессанты, умеренные развлекательные программы. Но от реалий мира не уйдешь. Какая-либо ерунда вроде удара мизинцем о дверной косяк - и все старания снова летят в пропасть.
Я слышал, что раньше для ободрения еще использовались алкоголь, наркотики и супер-приятная виртуальная реальность. Но они были стерты с лица Земли, так как концентрированное искусственное счастье унесло слишком много жизней. Ведь за резким подъемом настроения следует такой же резкий спад. И мало кто может пережить этот спад.
Я остановился в тени памятника. Три громадные слезы из серого мрамора. Холодок пробежал по телу. Это самое мрачное место в городе - мемориал, посвященный тем, чьи жизни унесла гиперчувствительность. На огромном черном экране сверху вниз проплывают золотые надписи. Это имена. Их десятки.
"Марк, 20 лет. Умер в возрасте 93.
Лиза, 25 лет. Умерла в возрасте 86".
Какое горе убило этих молодых людей? Потеря близких, несчастная любовь или крах заветной мечты? Об этом не написано. Двигаясь вниз по экрану, имена исчезают, уступая место новым. Так каждая драгоценная жизнь, несправедливо оборванная на самой середине, превращается в сухую статистику. Хоть волком вой.
Неподалеку валяются пустые стеклянные баночки, пахнущие мятой. Кто-то из родственников погибших был здесь. В каждой семье хранится по пузырьку сильнейшего успокоительного. Его разрешено принимать только в случае смерти близкого человека, чтобы горечь утраты по цепной реакции не подкосила всю семью. Но иногда и успокоительное не спасает...
Чудовищное количество жизней унесла эта кара. В тот день, когда гиперчувствительность накрыла планету, население Земли сократилось на треть. Люди не понимали, что с ними происходит, и исказившаяся внешность вселяла дикий страх, который тут же убивал... Потихоньку разбираясь, в чем дело, правительство принудительно посадило всех на антидепрессанты. Под запрет попали книги, фильмы и новости печального характера. Людей оградили от всего. На целое столетие погрузили в кукольный мир, превратив в амеб. Но гиперчувствительность, словно в отместку за хитрость, быстро мутировала, научившись пользоваться даже крошечными отклонениями в настроении. И всё по новой, только еще страшнее. Чуть-что - сразу резкая старость и смерть.
Поняв, что это тупик, год за годом люди возвращались к привычному укладу жизни, со всеми его печалями и радостями, ведь это, как ни странно, возвращало и гиперчувствительность к прежней стадии.
Эта кара играет с людьми, и играет очень жестоко. Каждый проигрыш стоит жизни.
Я пнул пустую банку. Чувство несправедливости окатывает жаром всё мое существо. А еще я чувствую вину. Вину за то, что особенный, но никак не могу поделиться этим свойством с другими.
Подул южный ветер. Ласковым потоком он всколыхнул мой воротник. Запахло морем. Я присел на растрескавшийся тротуар и посмотрел ввысь. Гигантское облако в виде пера раскинулось по всему небу. Нижний кончик пера касается крыш домов, как будто здания только что нарисованы этой небесной кисточкой. Какая красота! Извечная природа словно смотрит на нас и говорит: "Всё будет хорошо, люди. Вы не забыты. Выход найдется".
Надо держаться. Надо сделать всё от меня зависящее, чтобы хоть на ступень приблизить Айзека и его коллег к разгадке.
***
Потирая виски, Айзек просматривает результаты моих анализов:
- Твой организм здоров... и чрезвычайно стабилен. Устойчив к гиперчувствительности на 100%.
- А какова причина? - поинтересовался я.
- В этом-то и вопрос. Предстоит выяснить.
Айзек отодвинул папку в сторону:
- Ну что, продолжим наше интервью?
- Конечно, - я выпрямил спину, решительно настроившись на плодотворное сотрудничество.
- У тебя есть девушка? - спросил Айзек, делая пометки.
- А при чем тут... Нет. Нету.
- Почему, если не секрет?
- Меня трудно прочесть. Им это не по душе. Когда парень молодеет или стареет, завидев девушку, сразу ясно, нравится она ему или нет. Со мной же такого не происходит, и это сбивает с толку.
- Ясно.
- А зачем вы спрашиваете о такой ерунде? - спросил я.
- Тебе это кажется ерундой? - засмеялся Айзек и посмотрел на меня как-то по-отечески. - Я должен тщательно изучить все аспекты твоей жизни. Любая "ерунда" может оказаться ключевой, поверь мне.
- Извините...
- Ничего. Но ты должен запастись терпением. Мы все должны.
Айзек окинул взглядом стол, заваленный бумагами.
- Работы предстоит много, - сказал он, на лбу тут же прорезались три глубокие морщины.
Странное чувство кольнуло мое сердце. Если такой мудрый человек, как Айзек не застрахован от приступов старения, то чем я заслужил такой дар? Природа явно выбрала не того. Я чувствовал себя самозванцем. Бесстыжим школяром, незаслуженно сорвавшим джек-пот.
- Пожалуйста, не переутомляйтесь, - сказал я. - Берегите себя. Так вы поможете миру намного больше. И... и... Когда стареете слишком сильно, старайтесь не кушать твердую еду. В таком состоянии могут выпасть зубы, я такое видел.
Айзек удивленно вскинул брови. Меня окатило жаром. Какой я бестактный! Лезу со своими нелепыми советами...
Но Айзек улыбнулся.
- Спасибо, Дарий. Спасибо за беспокойство.
Кожа на его лице разгладилась.
***
Совет по поводу терпения оказался пророческим. Знойное лето сменилось золотистой осенью, каждый день я исправно посещал кабинет Айзека, проходил тесты и сдавал анализы в лаборатории. Но проблески так и не замаячили.
- Мы что-то упорно выпускаем из виду, - сказал Айзек, который всё чаще сидел в своем 60-летнем виде. - Твой организм исследован вдоль и поперек. Сотни показателей и параметров... Даже генеалогическое древо до пятидесятого поколения! Но причина стабильности твоего организма по-прежнему остается загадкой.
Я вжался в скользкое кресло, не зная чем помочь и что сказать. Моей вины в этом нет, но я чувствовал себя бесполезным, как курица, которая не умеет нести яйца. Было даже неловко смотреть на Айзека. Я уставился в окно за его спиной. Листья осыпались с деревьев вместе с надеждой разгадать мой организм.
- Можешь идти, - устало прошептал Айзек, в сотый раз пролистывая папки.
Я вышел из кабинета, желая сбежать куда глаза глядят. Одновременно открылась дверь соседней комнаты. Оттуда шагнула темнокожая девушка.
Она робко улыбнулась и спросила с акцентом:
- Ты тоже... ну... не меняешься?
Я кивнул.
- Так надоели эти кабинеты, правда? - спросила она.
Я снова кивнул. Девушка посмотрела куда-то поверх моей головы:
- Ого! Смотри!
Я обернулся. В конце коридора огромное окно во всю стену. Из него изумительный вид на город. Не успел я и слова сказать, как девушка взяла меня за руку и потащила к окну.
- У вас небо бледное, еле голубое, - сказала она. - Там, откуда я, небо синее-синее! И звезды ночью другие.
Словив мой удивленный взгляд, она поторопилась утешить:
- Но мне и ваше небо нравится. Хорошее. Правда-правда. Ну, мне пора!
Девушка убежала, так и не услышав звук моего голоса.
***
За окном петляли снежные вихри. Айзек, как всегда, склонился над бумагами.
Я только что пришел, поэтому руки и ноги до сих пор неприятно покалывало от мороза. Да и с мамой проблемы - по такой погоде у неё начинается хандра. Отец погиб при похожих условиях, и каждая метель служит ей напоминанием, подстегивая старость до опасных отметок. Вот бы у неё было лекарство от гиперчувствительности...
Айзек листает отчеты с пометкой "Дарий Ромус". Уголки страниц уже порядком истрепались и потерлись.
- Дарий, с завтрашнего дня ты свободен. Можешь не приходить, - сказал Айзек.
- Почему?
- Исследование зашло в тупик. Как и много раз прежде. Не вижу смысла дальше тебя мучить.
Я вскочил с кресла:
- Как же так? Я совсем ничем не помог?
- Почему ничем? Благодаря тебе статистика по устойчивости пополнилась. Дальше, к сожалению мы не продвинулись. Но не ты первый, не ты последний.
Айзек захлопнул папку:
- Это моя вина, что я вселил в тебя ложную надежду... Отчего-то я и сам думал, что разгадка придет именно с тобой... Твое неравнодушие и живой интерес настолько заразны, что и во мне пробудили давно заснувший азарт. В тебе есть какой-то внутренний якорь. Что-то, что удерживает тело в постоянном балансе. Ты просто-таки излучаешь это свойство.
Айзек сделал виноватое лицо и поправил белый халат:
- Возможно, я просто старею и становлюсь сентиментальным... Или становлюсь сентиментальным и от этого старею... В любом случае, прости.
- Я никуда не уйду! - воскликнул я. - Пока не разберемся, я никуда не уйду! Даже если придется ходить сюда до старости.
- Что? - опешил Айзек. Видимо, он впервые столкнулся с таким рвением со стороны подопытного.
- Мистер Айзек! - сказал я. - Синее небо летом, лазурное - осенью, серебристое - зимой. Я часами смотрел в окно за вашей спиной, знаю каждую веточку на соседнем дереве. Выдержал год - выдержу еще один, а затем еще и еще!
- Погоди...
Айзек задумчиво обернулся к окну:
- Как часто ты смотришь на небо?
- Как только выпадает возможность.
- И что ты при этом чувствуешь?
- Спокойствие... умиротворение... Будто вечность проплывает вверху, и всё остальное кажется крошечным: проблемы, волнения, невзгоды... Будто небо - это надежная крыша, бережно укрывающая землю...
Айзек взъерошил волосы:
- Вот оно! Твое лекарство всегда было с тобой!
- Что?
- Небо! Это твой якорь!
Я на секунду завис, а потом махнул рукой:
- Нет. Не может быть. Ведь все люди смотрят на небо!
- Видимо, не так, как ты... Что-то отличает тебя.
Айзек задумался:
- И это отличие не физическое, а более тонкое... На уровне... памяти предков! Ну конечно же!
Айзек принялся листать папку с моим досье:
- Твои предки! Переводчики, археологи, гиды, мореплаватели... Одним словом - путешественники! Все до единого! Как минимум пятьдесят поколений!
- И что?
- А то, что для путешественников небо - это извечный ориентир! Незыблемая основа, которая всегда сопровождает их в пути. Для них небо значит намного больше, чем для обычных людей. Места, страны, обычаи - всё для них меняется, как в калейдоскопе, но небо - оно неизменно.
Айзек включил компьютер и просмотрел базу данных:
- Для других устойчивых людей, похоже, та же закономерность. Но я еще проверю...
Я вдруг вспомнил ту девушку из соседнего кабинета. Она тоже любит небо... Так же, как и я. Мозаика понемногу складывается.
- Вот что, - сказал Айзек. - Если ты не против, проведем эксперимент.
- Делайте что нужно!
- Уберем якорь из твоего поля зрения. На какое-то время. Посмотрим, что покажут анализы.
- Хорошо.
- И постарайся даже не думать о небе. Отвлекись на что-то другое.
- Ладно.
***
Меня поместили в просторную комнату, находящуюся в исследовательском центре. Скорее всего, это переделанный кабинет какого-нибудь доктора. Мягкий диван, кресла, столик с булочками и чаем. Целый шкаф, забитый книгами (думаю, он здесь, чтобы отвлечь меня).
Ни единого окошка. Только лампы. Ни одной вещи, имеющей голубой, синий или фиолетовый цвет. Хорошо подготовились.
- Ну что ж, буду воспринимать это, как каникулы, - сказал я Айзеку. - Еда, книги, сон.
- И ни каких мыслей о небе, - напомнил он.
Я кивнул.
Первый день прошел неплохо. Хотя, отгонять от себя ненужные мысли оказалось не такой уж простой задачей. Особенно, когда кто-то отдал конкретный приказ. Здесь уже в игру вступает вредность мозга, который не любит, чтобы им командовали какие-то непонятные дяденьки. Я со всеми потрохами углубился в чтение. Сработало.
Второй день тянулся чуть дольше. На третий мне стало не по себе, но я держался. Куда деваться?
Каждый вечер я проходил обследование. Айзек просматривал результаты, с нетерпением шелестя страницами отчетов.
- Изменения есть, - сказал он на четвертый день. - Устойчивость падает. Медленно, но падает.
Глаза Айзека блестели. Догадка оказалась верна!
Я тоже был несказанно рад, но всё же спросил:
- Сколько еще мне сидеть взаперти?
Айзек посмотрел на график и сказал:
- Еще три дня. Если я не ошибаюсь, то как раз под конец этого срока мы увидим результат своими глазами.
Любопытство подстегнуло меня безропотно дождаться этого дня.
Трое суток ползли целую вечность. Я хорошо питался, делал зарядку, в комнату был подведен самый чистый воздух, какой только можно представить... Но тело начало ломить. Настроение тоже изменилось. Раздражительность и усталость накатывали волнами, с которыми я не мог справиться. Во время таких приступов я швырял о стену книги и подушки. Становилось легче, но ненадолго.
А еще мной овладело беспричинное беспокойство. Я метался по комнате, опасаясь непонятно чего. Будущее вселяло тревогу. Ведь в этом мире нет ничего надежного... Когда-нибудь я состарюсь и умру, но перед этим стану свидетелем смерти моей мамы... Мы можем умереть даже не от старости. Ведь на улицах большого города так опасно! А еще можно подхватить болезнь... Или не найти работу и умереть с голода...
Я схватился за голову, пытаясь вытрясти эти мысли.
Дверь в комнату открылась. Зашел Айзек.
- Готов? - спросил он.
- К чему?
- Протяни руку.
Я с опаской посмотрел на докторишку. Ему нельзя доверять. Или можно?
- Давай же, - ласково сказал Айзек.
Немного подумав, я всё же протянул руку. Ловким движением Айзек уколол мой палец булавкой.
- Ай! - завопил я и отдернул ладонь. По руке пробежали морщины. Пальцы покорежились, как у старика.
- Что это? - испугался я.
- Гиперчувствительность.
Я с ужасом посмотрел на руку, потом на Айзека, на руку, и снова на Айзека.
- Немедленно исправьте! А то я за себя не ручаюсь!
Айзек ничего не ответил. Он шагнул в угол комнаты и нажал на какую-то кнопку. Панель в передней стене отъехала, явив огромное окно, залитое солнцем. Глазам не верю! Всё время оно было у меня под носом!
Я подбежал и открыл створки. Морозный воздух пахнул в лицо. Чудесный зимний день. Голубое небо снова смотрит на меня. Как старый добрый друг. Кажется, оно по мне скучало. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.
Спокойствие разлилось по груди. Какой-то невидимый фундамент снова поддерживал мое сердце. Морщины на руке разгладились, пальцы выпрямились. Кажется, я - снова я.
Айзек встал рядом и уставился на горизонт:
- Я тоже начал приучать себя, - сказал он.
- К чему?
- Смотреть на небо. Сначала было скучно... Но потом... Потом...