Скатившись кубарем с вершины едва не на самое дно, спастись от уныния можно только научившись от души смеяться над собой.
"А философствовать, - почесываясь, думал Винц сквозь дрему, - удобнее всего в скрипучей повозке-развалюхе, трясясь по грязной тропе и пытаясь согреться под дырявым одеялом".
Внезапно толчок и недовольное ржание лошади сдернули с него остатки сна.
- Что такое, Клод? - зевая, Винц раздвинул полог и высунул голову наружу. Заросший бородой по самые глаза возница настороженно принюхивался, как лохматый сторожевой пес.
Вокруг трех раскрашенных в яркие цвета кибиток, откуда с тревогой выглядывали люди, было тихо. Языки тумана сползали с поросших лесом холмов, стлались под ноги лошадей, клубились вокруг колес. Из оврагов вдоль колеи тянуло сыростью и болотной гнилью. Слабый порыв ветра принес отчетливый уксусный запах.
- Сам как думаешь? - проворчал Клод.
- А-а.
Винц потянулся, собрал в пучок лезущие в глаза волосы, перевязал их шнурком. Спрыгнув на раскисшую дорогу, не спеша двинулся вперед.
- Ну, что там? - крикнул Клод, разбудив ленивое эхо.
- Не похоже, чтобы много, не логово. Вот расползаются, как пруссаки... А вообще, где мы?
- Где-то на границе Христовой Цитадели и России. В болотах. Бьюсь об заклад, точнее сами местные не знают.
Неожиданно до бродячей труппы донесся тяжелый конский топот, и из тумана вынырнул отряд из дюжины всадников в белых плащах с большим черным крестом.
- С дороги! - раздался властный приказ, и актеры бросились к лошадям.
Миновав труппу, крестоносцы тоже почуяли уксусный запах: выхватив из ножен сабли, они перестроились и цепью начали взбираться на холм. "Pater noster, qui ts in caelis..." - затянули хором.
- Интересно, найдут они кого-нибудь? - подумал вслух Клод, пока остальные, чертыхаясь, пытались вернуть в колею повозки, увязшие в грязи по милости рыцарей.
- Может, и найдут, - отдуваясь, ответил Винц. - Видишь красную опушку на треуголках? Отряд из Мариенбурга. Приближенные ландкомтура, во главе с командором.
- Из самой столицы Цитадели? - присвистнул Клод. - В последней стране Европы, которая до сих пор не под властью Великого Магистра? Если местные власти узнают, крестоносцам несдобровать. Всем известно, что царице нужен лишь повод для ссоры.
Винц пожал плечами:
- Командоры Тевтонского ордена обычно знают, что делают.
Внезапно из подлеска выскочило нечто серое и размытое, будто несущееся по ветру осеннее облако. Тварь налетела на ближайшего крестоносца, запрыгнула на коня и опрокинула человека наземь вместе с седлом. И прежде, чем кто-либо успел сообразить, что происходит, метнулась обратно в заросли. Рыцари, не прекращая молиться, пришпорили коней и бросились следом.
Бродячие актеры, остолбенев, проводили их взглядом.
- Ты такое видел? - выпалил Клод, когда к нему вернулся дар речи. - Чтобы небесные твари нападали на людей!
- Нет...
- Надо убираться, и поживее! - взвизгнула рыжеволосая прима Мари, поспешно забираясь в свою кибитку.
Спорить никто не стал.
Полотнища полосатого шатра хлопали на свежем майском ветру. Флажки бились и трепетали, словно крылья райских птиц, огромный транспарант подметал грязь узкой немощеной площади, перегороженной прилавками и палатками, и выколачивал из себя пыль прямо на головы уличных зазывал.
На шумное оживление поверх приземистых деревянных домов скептически посматривал облупившийся костел и, как немощный старец, изредка тряс колоколами в попытках угомонить толпу и обратить внимание на себя. Солидная ратуша с высокими окнами и витыми решетками балконов, позванивая часами, непринужденно оттесняла старика на задний план и пропускала вперед торговые ряды и доходные дома.
"Долго ли ей торжествовать, вот в чем штука, - думал Винц. - Не появится ли через несколько лет на месте древнего храма новый, могучий собор, и не займет ли ратушу канцелярия Тевтонского Ордена?"
Он был еще ребенком, когда Польское королевство переходило под десницу Христовой Цитадели, но хорошо помнил и страх, который уносили с собой те, кто бежал на восток, подальше от наступающих тварей, и безумную надежду тех, кто оставался, и готов был разобрать все каменные дома в городах ради строительства церквей, лишь бы Бог и священное воинство защитили от напасти.
- Только одно представление! Приключения гнома, тролля и феи, которые справляются с тварями лучше рыцарей! - нараспев выкрикивал коренастый коротышка Клод с белой от пудры бородой, в остроконечном колпаке. Встрепанный и лупоглазый Винц с нарисованным от уха до уха алым ртом и торчащими из него зубами дудел в медную трубу. На обоих были зеленые трико и лоскутные туники с бубенчиками. Рыжеволосая красотка в платье с пришитыми к спине прозрачными крылышками, сползшем с одного плеча, дергала струны лютни и строила глазки торговцу сладостями.
Живописная группа привлекала внимание; на пятачке перед шатром начала собираться толпа приехавших на ярмарку селян. Мелькали праздничные рубахи ремесленников, расшитые камзолы и плоеные напудренные парики купцов, зеленые солдатские кафтаны, кружевные зонтики барышень. Скаля клыки, Винц краем глаза следил, как к балагану приближаются два украшенных крестами белых плаща, останавливаются у помоста, и как опасливо обтекает их ярмарочный люд.
- Эй вы, бродяги! - не стерпел молодой рыцарь. Его редкие светлые усы торчали так же неловко, как и жесткий парик под треуголкой. - Разве вы не знаете, что языческие выдумки вроде гномов и фей строго запрещены?
Тролль схватился за сердце и в ужасе прошепелявил:
- О, Бозе, лыцали! Как мы оказялись в Ситадели?
Народ захихикал. Гном склонил голову набок:
- По какому праву распоряжаетесь, господа тевтоны?
У рыцаря брови сошлись на переносице:
- Как вы смеете? Христова Цитадель стоит заслоном от небесных тварей и для здешних невежественных земель тоже! Вы могли смеяться над запретами и поносить имя Божие, лишь пока нашествие вас не касалось!
Второй крестоносец, постарше и поопытнее, отрезал:
- Покажите другой спектакль, почтенные. Командор фон Вальден не станет предупреждать дважды.
Услышав это имя, Винц замер. Но тевтоны уже удалялись, черные кресты растворялись в оживленной толпе.
Спрыгнув с помоста, он забрался за кибитки. Неловко сел на какой-то сундук с барахлом, привалившись к колесу. Стянул с головы косматый парик, кинул на землю, грязной ветошью стер нарисованную улыбку и выпученные глаза. Под гримом оказалось усталое и обветренное лицо с выступающими скулами, крупным носом и губами, которые без помады улыбались почему-то уголками вниз.
- Рыцари не просто так здесь хозяйничают, - сказал он приблизившимся шагам, не открывая глаз. - Надо искать.
Но Клод слишком долго молчал, а потом заметил негромким, исполненным презрения женским голосом:
- И вот на это ты променял орденский плащ, Винцент Мадей?
Вскочив, Винц споткнулся и едва не упал.
- Катарина!
Откинув капюшон неприметного балахона, она брезгливо рассматривала трико, бубенчики и остатки размазанного грима.
- Вот она, справедливость судьбы, не так ли? Остановившись в шаге от вершины чести и добродетели, поправ великую цель и богоугодное дело - ты стал лишь жалким бродягой, шутом, который слишком отвратителен, чтобы быть хотя бы смешным.
Она бросала фразы, будто выплевывала их, а Винц, никогда не лезущий за словом в карман, онемел. Смотрел на давно знакомые черты, с удивлением отмечая перемены: потускневший блеск глаз, сухие губы, суровые складки, пронизавшие бледную кожу, острый аскетичный подбородок. Только волос, черных и густых, не коснулось время: они по-прежнему выбивались из-под любых шнурков, чепцов или повязок, которыми пыталась усмирить их безжалостная хозяйка.
Окончив гневную тираду, Катарина перевела дух.
- Не могу поверить, что когда-то ты представлялся мне лучшим из людей, - с горечью прошептала она. - Жаль, что мы встретились, и теперь я знаю, во что ты превратился.
- Не спеши судить по оболочке, - так же тихо ответил Винц, сумев, наконец, разжать челюсти. - Ты всегда чересчур горячилась, а ведь Ордену и Богу нужны не только храбрые воины, способные вырезать логово бессловесных тварей, но и мудрецы, которые могли бы разгадать их загадку.
- Не смей меня учить! - вновь взвилась Катарина: в словах предателя, бывшего когда-то другом, ей послышалась насмешка. - Не тебе, исчезнувшему перед самым посвящением, ночью, без причин и объяснений, рассуждать об Ордене!
Винц устало вздохнул:
- Я пытался тебе объяснить.
- Как же, помню эти жалкие потуги! Дескать, битва, что ведет рыцарство против тварей, защищая людей от ниспосланной кары Божией - бессмысленна? Что за безумие!
Винц покачал головой:
- Это так удобно для Церкви: объявить, будто нашествие - небесная кара, и только священное воинство может сражаться с тварями, верно? И вот, монархии превращались в теократии, а теперь нет уже и их - одна лишь Христова Цитадель под властью Тевтонского Ордена...
- Ты кощунствуешь! - зло сузила глаза Катарина. - В стране безбожников это пока еще сойдет тебе с рук, но не обольщайся. Русские варвары могли сопротивляться договору с Христовой Цитаделью лишь до тех пор, пока твари не появлялись на их землях. Но стоило первой волне подойти к Кружило - они бросились за помощью к нам. - И добавила: - Вижу, жизнь ничему не научила тебя за эти годы.
Отвернувшись, она пошла прочь. Винц сделал несколько шагов следом, но заставил себя остановиться. Только молча смотрел, как Катарина пересекает площадь, прямая, суровая и отчужденная.
Прошлое, заставившее сердце забиться сильнее, и тут же хлестнувшее пощечиной. Юность, дерзкие мечты и хрупкие привязанности, словно бережно хранимые осколки зеркала, вот-вот должны были показать то, что отражалось в нем много лет назад - но вместо этого, как всегда, оцарапали до крови.
- Так это и есть та самая девушка? - с любопытством спросил он.
Винц не ответил.
Но оказалось, не только актеры узнали ее.
- О, командор фон Вальден! Вас-то я и ищу! - Раскатистый бас перекрыл ярмарочный гул. Услышав рыцарское имя, народ примолк, оборачиваясь.
- С кем имею честь? - холодно спросила Катарина, обернувшись к высокому седому господину в старомодном бархатном камзоле и шляпе с пряжкой. Властные манеры и шпага на шитой золотом перевязи намекали на важный статус.
- Я представитель Мариенбургского банковского дома, Ханс Райх, - представился господин столь надменно, словно объявлял, по меньшей мере, звание Великого Магистра. - Это прекрасно, что в такой дыре, как Кружило, наконец, появилось организованное войско. Здешние пустобрехи, называющие себя градоуправлением, перепугались до смерти, услышав о тварях. Я рад, что у них хватило ума обратиться в Цитадель.
- Что вам угодно, господин Райх?
- Вы обязаны отыскать мою дочь! Боюсь, это связано с появлением тварей в лесу, она пропала в тот самый день, когда их заметили...
- Мы не занимаемся поисками пропавших, - отрезала командор, которой надоел повелительный тон. Но чуть мягче добавила: - Вы должны понимать: если дело в тварях, искать бесполезно.
- Что? Вы отказываете? - удивился Райх. - У вас просто нет детей, командор! Иначе вы тоже понимали бы: я не могу позволить ей просто умереть в лесу от голода и холода, даже если она осталась без души.
Его голос дрогнул, и только поэтому Катарина сдержала раздражение, которое вызывал в ней этот человек. Сжав губы, она набросила капюшон, и крестоносцы скрылись в толпе.
Пока возмущенный и рассерженный банкир бормотал под нос немецкие ругательства, кто-то вдруг тронул его за локоть:
- Быть может, я смогу кое-что сделать.
Райх осмотрел подошедшего Винца с головы до ног:
- Вы? Клоун?
- Верно, - улыбнулся Винц. - Но не все ли равно, если вы действительно тревожитесь о дочери?
В маленькой и темной, увешанной гобеленами комнате сидели куклы - на кровати, полках, этажерках и сундуках. Много кукол. Это были потрепанные тряпичные игрушки с глазами-пуговицами, и краснощекие деревянные матрешки, и дорогие фарфоровые статуэтки в платьях из шелковых лоскутов и с настоящими волосами. Куклы со всех сторон смотрели на гостей глазами, мерцающими в полумраке, и, казалось, перешептывались.
- Не хотела бы я жить в этой комнате, - поежившись, прошептала Мари на ухо Винцу. - По-моему, они что-то замышляют.
- Так вы увидели, что хотели, уважаемые? - нетерпеливо буркнул Райх от дверей. На его лице явственно читалось сомнение, стоило ли пускать этих людей в дом. - Не пойму, что вы надеетесь найти.
- Да, можно уходить, - согласился Винц. - Я ведь уже объяснял: мы пытаемся понять, какая она, мадемуазель Райх. Что она любит, чем интересуется, о чем мечтает. Это может помочь.
- Что тут понимать? - отмахнулся банкир. - Анита - самая обыкновенная шестнадцатилетняя девочка. Она любит родителей, рукоделие, цветы, куклы и своего жениха.
- Жениха?
- Конечно. Они с Петером обручены с рождения и очень любят друг друга, переписываются каждую неделю. Хотя видятся редко - он живет в Вене, на нашей родине.
- В самом деле? - пробормотал Винц, в последний раз оглянувшись на зловещих кукол.
Весенний полдень, наконец, выгнал туман из лесу, но оставил на кончиках листьев и ветвей сверкающие капли, которые так и норовили сорваться и упасть прямо за шиворот. В башмаках мужчин хлюпала вода, а подол женского платья можно было отжимать. На лицо и руки липла паутина, ноги проваливались в заросшие мхом или засыпанные трухой ямы. Зудели и кусались комары, пахло ландышами и мятой.
- Как тут можно жить, - бурчала Мари, безуспешно пытаясь уклоняться от треплющих волосы веток. - Болота да туманы, а город - разве это город? Десяток домов, а остальное - лачуги. Народ темный и прижимистый, сколько мы за вчерашний вечер выручили? И зачем только уехали из Варшавы?
- Уже жалеешь, что в актрисы подалась? - насмешливо перебил Клод. - Заработки шлюхи, ясно, побольше, м?
Мари фыркнула:
- Может, и жалею, что послушала тебя. Думала, мы быстро с этой напастью управимся, наберем армию "слышащих", которая заставит тварей разбежаться - и станем получать почести всю оставшуюся жизнь. Так ты говорил? А что вышло? Нашли, вон, одного Винца. И опять лезем черт знает куда...
- Тихо! - перебил Винц, прислушиваясь к лесному шуму.
Троица замерла.
За большой грудой бурелома кто-то плакал навзрыд, а эхо сочувствующе вторило всхлипам.
- Эй! - позвал Клод. - Мадемуазель Райх, это вы?
Плач умолк, и тут же панически зашуршали кусты. Кто-то кубарем выскочил из зарослей и едва не уткнулся в живот Винцу.
- Спокойнее, мадемуазель! Вас никто не обидит.
Невысокая растрепанная девчонка вырывалась и брыкалась так, будто защищала свою жизнь.
- Не трогайте меня! - взвизгнула она. - Я сейчас напущу на вас тварь, и она... Она вас покусает! Пустите!
У Клода загорелись глаза.
- Как интересно, - пробормотал он, пока Винц пытался усмирить незнакомку, - она может это сделать?
Вместо ответа Мари подошла к борющейся паре и с размаху отвесила девчонке звонкую оплеуху. Та ойкнула, прикусив язык, и обмякла.
- А теперь рассказывай! - сурово велела Мари. - Что ты сделала с тварью?
Анита вздрогнула и уставилась на нее:
- Так вас не отец прислал?
- Он беспокоится за тебя.
- За меня? Как же! - выкрикнула Анита. Вырвав руку у Винца, она вытерла слезы рукавом и с упрямым видом уселась на поваленное дерево. - Никуда я не пойду. Мне надоело быть той, кем я не являюсь, но кем хочет отец! Надоело вышивать салфетки, копаться в грядках и делать вид, будто помню Петера! Писать ему каждую неделю одни и те же глупости, и не меньше страницы, а то матушка проверит и придется дописывать! Принимать в подарок этих дурацких кукол и каждую ночь пытаться заснуть, зная, что на меня пялятся две сотни нарисованных глаз! Как... как будто небесная тварь живет в моей комнате, подслушивает, подглядывает, хочет стать мною... А отец бы и не заметил, если бы вместо меня к завтраку спустилась тварь в моем платье!
Актеры переглянулись.
- Ты услышала тварь, - сказал Винц медленно, - и теперь знаешь, что она едина, хоть и состоит из множества. Но что ты ответила ей?
Девушка глянула исподлобья:
- Ничего. Только почувствовала...
- Что? - нетерпеливо вскричал Клод. - Говори, это и есть главное!
- А вы-то кто такие? - вдруг спохватилась Анита. - Откуда все знаете? И почему я должна что-то рассказывать?
Клод пожал плечами:
- Ну, это же ясно. Мы - единственные, кто тебе поверит.
Вдруг сквозь вкрадчивый шелест листвы и потрескивание стволов до собеседников донеслось размеренное: "Panem nostrum quotidianum..."
- Что это?
- Тевтоны. Вышли на охоту, - усмехнулся Винц. - А значит...
- Твари близко! - прошипела Мари.
Анита ахнула и побелела. И тут же влажный дух леса перебило резкой кислятиной.
- Не бойся, - шепнул Винц. - Думай о том же, о чем и в прошлый раз. Ведь тварь тебя услышала, значит, могут и другие.
Девушка облизнула искусанные губы и вцепилась в его руку.
Самое трудное при встрече с небесными тварями - не отвлекаться от молитвы. Сосредоточиться на словах, выговаривать внятно и без остановок. А привычное за годы тело все сделает само: ноги пришпорят конские бока, сжимающая эфес рука взметнется над размытым серым облаком, чтобы вонзать клинок раз за разом, пока тварь не рухнет на землю грудой костей, обтянутых голой сухой кожей. И только когда все быстрые сгустки мглы станут неподвижны, можно будет спешиться, чтобы перевернуть носком сапога один из трупов, заглянуть во впалые глазницы черепа и в очередной раз удивиться, как сильно мертвые твари напоминали бы до предела истощенных людей, если б не вытянутая форма черепа, и ступни, больше похожие на кисти.
Но сейчас только "Pater noster", и "Credo in Deum", и "Ave Maria", и далее, и вновь с начала - то, что защитит разум. Твари никогда не нападают, потому что им не нужны тела - пожрав душу, они бросают пустую оболочку. И та умирает от голода или мороза, ибо становится беспомощнее младенца.
Может ли быть доказательство существования души более веским? И возможно ли отрицать ниспосланную человечеству за грехи кару и спасительную роль молитвы и Церкви?
Сбившись, Катарина в ужасе начала молитву сначала. Уже в третий раз за сегодня. До сих пор ей везло: твари все еще были далеко.
Однажды Винцент едва не стал причиной ее гибели, и вот, явился вновь, чтобы наверняка уничтожить. Рыцарям не запрещены дружеские привязанности, но сила воина-монаха - в самоотречении. В самый важный миг их помыслы должны быть чисты от склок и обид. Нельзя, идя в бой, все время пытаться мысленно доказать что-то тому, кто некогда был дорог... Катарина знала, что не стоит сегодня делать вылазку. Но прошло столько лет! Не так уж трудно лгать самой себе, будто прошлое ничего не значит - но невозможно обмануть ни Бога, ни тварей.
Уксусный ветер ворвался на прогалину в сизом ельнике, и следом из-за пригорка показались они. Твари не торопились, просто шли, будто по склону катились рваные клочья тумана. Как всегда.
Молитвенный хор рассыпался на отдельные голоса, а обнаженные сабли взлетели выше над головами.
Твари молча умирали под ударами, сверкнув напоследок искрами глаз. Но их было так много! И вот сабля выпала из руки молодого крестоносца. Катарина краем глаза видела, как он внезапно окаменел, а потом из горла вырвался хрип. Тело скрутила судорога, пальцы вцепились в ворот, раздирая ткань - и юноша рухнул с лошади. Потери бывают в каждой стычке, командор уже столько раз видела это. Позволив скорби коснуться сердца, она повторила: "gloria Patri..." и с силой рубанула по твари, убившей товарища. На ее месте тут же возникла еще одна.
Внезапно что-то изменилось. На краю прогалины скопилось столько тварей, что там будто сгустились сумерки. И они... дрались, да так, что летели клочья!
Ошеломленная Катарина подняла голову. "Что происходит?" - мелькнуло в голове.
И увидела пылающие угли глаз небесной твари.
- Domine Iesu, - пробормотала она, но было поздно. Мир перед ней сминался и перекручивался, будто ветхий лоскут. Один глаз ослеп, а перед вторым летели лохмотья, сыпались гнилые нити, оплетали разум, стучали, проникали в него, врастали, выгрызали себе ходы...
"Я знала, Винцент", - подумала она, без удивления уже наблюдая, как он идет по истлевающей поляне, и твари торопятся убраться прочь с его пути. Показалось даже, она увидела себя его глазами - поверженную, изломанную куклу с невероятно огромными, будто нарисованными глазами. А потом сознание погасло.
Костер догорал, и головни укрылись сизым одеялом пепла. Рыжеволосая женщина заваривала чай из листьев малины, чабреца и мяты, помешивая в котелке. Было тепло, уютно и так тихо, как бывает только после бури. Последний раз так хорошо было в детстве, дома, в замке Лауф, пока не случился голодный бунт. Когда озверевшие крестьяне убили барона фон Вальдена и всех домочадцев, семилетнюю Катарину спас странствующий проповедник, выдав за воспитанницу монастыря. С тех пор в ее жизни не было ничего, кроме Церкви, пока не появился Винцент. И после его ухода тоже.
- Смотрите, она просыпается! - обрадовался звонкий девичий голос. - А я думала, тварь уже сожрала ее душу!
- Ну-у, мадемуазель, - крякнул недовольный басок в ответ, - пора бы уже понять: не жрут твари никаких душ. Это все выдумки невежественных клириков.
- Да как вы смеете? - Катарина села, сбросив свой плащ, которым была укрыта, и осеклась. Видения не бывают столь непочтительными.
- Смотри-ка, - прогудел бородатый коротышка, который и без театрального костюма напоминал гнома, - не успела очнуться, как сразу в бой. Причем не рассуждать - скорее махать саблей. Доброго вам вечерочка, командор!
Катарина глубоко вздохнула, оглядела темную опушку леса, людей у костра, высыпавшие на небе звезды и попыталась взять себя в руки.
- Полагаю, я должна поблагодарить вас, почтенные. Орден будет рад, если вы поделитесь способом, которым отогнали тварей.
Мари облизнула ложку, которой мешала напиток и заинтересовалась:
- Действительно?
- Боюсь, Орден вновь предпочтет закрыть глаза, заткнуть уши и молиться, - хмыкнули из-за спины. Катарина вздрогнула.
Повернувшись, она встретилась взглядом с Винцентом, который сидел чуть в стороне от тлеющего костра.
- Неужели ты опять заведешь свои небылицы? - задохнулась Катарина. - Да сколько можно! Кто вы такие, чтобы сомневаться? Люди куда достойнее нас платили жизнями за эти сведения, по крупицам скопленные за двести лет. Не будь их, все человечество давно пало бы под натиском пожирателей!
- Вот как? Ну значит, ты сейчас споришь с нами без души, - заметил Винцент с усмешкой. - А ее, стало быть, переваривает сытно пообедавшая небесная тварь.
- Если только ты, Винц, не заставил гадину отрыгнуть душу командора обратно, - подхватил Клод.
Рыжеволосая расхохоталась, да так, что расплескала свое зелье из котелка. За ней засмеялась худенькая девчонка, что сидела рядом с Винцем, а потом и все остальные. Даже Катарина не устояла: все казалось настолько нелепым, что просто не верилось. Не могло такого происходить. Не в известном ей мире.
Горячий терпкий чай щипал язык, кружка согревала пальцы. Напоенный ландышами ветерок шептал что-то убаюкивающее. Это сон, думала Катарина. А он кончится.
- Даже безумцы вроде вас не смеют отрицать очевидное: твари были сброшены Господом на землю с небес, и не где-нибудь, а в городе порока Париже, - сказала она, отхлебнув еще раз. - Свидетелей тому - тысячи. Но главное - лишь истовая молитва способна защитить душу. Тот, кто пренебрегает или не догадывается о животворной силе молитвы, или хотя бы на миг отвлекается - навсегда утрачивает себя.
- Не только, молитва, вот в чем дело, - возразил Винц. - С таким же успехом можно считать в уме, повторять наизусть стихи, вызубренные так, чтобы не думать над словами. Другое дело, что мало пахарей или мастеровых умеют считать хотя бы до ста или знают стихи...
- Вы бы лучше рассказали всю правду, - подала голос Анита и зябко обхватила руками колени.
Винц накинул ей на плечи старую свитку, и девушка благодарно закуталась в нее.
- Говори ты, Винц, у тебя это складно получается, - проворчал Клод.
- Твари слишком чужды нам. Это как пытаться понять, что на уме у таракана. - Он придвинулся ближе к костру и пошевелил палкой угли. Похолодало.
В то осеннее утро дождь смешивал свет и тень в бурую мглу. Послушники под руководством рыцаря-наставника двигались цепью по опушке буковой рощи. Говорили, в долине реки всего несколько тварей - легкая прогулка для воина и боевое крещение для новичков.
Винцент и Катарина, надвинув треуголки, ехали рядом, слова молитв заученно срывались с губ.
Он напряженно вглядывался в заросли, с трудом подавляя дрожь возбуждения; рукоять сабли стала скользкой от испарины. Но время от времени взгляд самовольно двигался вправо, туда, где из-под грубой ткани плаща выбивались непослушные пряди. Всадница казалась спокойной и отрешенной, будто упрекая Винцента за волнение.
Он знал, что Катарина с детства настойчиво шла к своей цели, как ни трудно это было женщине - вступить в Орден, принять монашеские обеты, жить лишь ради защиты людей от небесной угрозы. Его же самого влекло величие, сила и бесстрашие рыцарей-тевтонов. А сейчас, когда они близки к исполнению мечты, возникли если не сомнения, то растерянность. Чтобы пройти посвящение, обоим придется отказаться от возникшего между ними пронзительного тепла, расстаться, не оглянувшись, навсегда. Но как это сделать?
Твари появились словно из-под земли, с подветренной стороны: даже запах не стал предупреждением. И послушники, забыв об осторожности, с криками бросились в бой. К счастью, тварей было всего пять. Троих зарубили мгновенно, одну сбили с ног. Пятая же выросла на пути коня Катарины.
- Нет! - вырвалось у Винцента, и в этот миг тварь обернулась.
И небо рухнуло на него всей своей тяжестью. Оглушило, испепелило, обезволило. Ударом ворвались в разум миллионы чужих голосов. Чужие глаза смотрели, изучали, разбирали на кусочки и отбрасывали как шелуху, чужие мысли тянулись, искали. "Что вы ищете?" - подумал Винцент, и вдруг пришел ответ. Не слова, не образы. Знание, похожее на бездну.
Он увидел бесконечную пустоту с искрами звезд и вечного скитальца - существо, состоящее из множества. Оно знало все, что известно каждому его члену, видело и слышало их глазами и ушами, управляло. Отдельные тела существу было не жаль потерять, как нетрудно человеку вырвать пару волосков. Особи составляли пары по его приказу и быстро порождали новые, которым ни к чему обучение и развитие: общий разум направлял их так же легко, как и взрослых. Члены множества могли питаться любой органикой, содержащей нужные вещества. Каждое тело могло чувствовать, но общий разум не заботил комфорт единиц: если одни излучали голод, боль или страх, то всегда было много других, передающих сообществу сытость, тепло и удовольствие. Подыхая от голода, особь не отправилось бы за пищей без приказа, потому что общее чувство довольства в ней сильнее, чем собственное страдание.
Что же двигает этим совершенным множеством, не мог не удивиться Винцент. И вновь услышал.
Скука древнего существа, знающего слишком много, и при этом недостаточно. Единственное, что требуется твари - новые знания. На Землю, как на много других планет ранее, ее привело любопытство. А единственный известный ей способ черпать информацию - присоединять новые разумы к собственному.
Вот только за двести лет на Земле твари так и не удалось понять, почему разумы отдельных ничтожных созданий, в которые она проникает, не пускают ее к общему разуму расы. Раз за разом тварь атакует ментальные барьеры пойманных единиц, которые умирают от голода, но упорно сопротивляются. Но время у твари есть, и она продолжает попытки. Теперь - взломать защиту Винцента, пробиться сквозь него к лакомому кусочку.
Он едва не рассмеялся, когда понял, чего добивается звездное существо. Общий разум? Его нет, люди на Земле независимы друг от друга.
Тварь уже слышала эту ложь, но память миллионов поколений и сотен покоренных планет не провести: так не бывает. Просто общий разум землян прячется от захватчика и заставляет своих особей повторять одно и то же.
Винцент понял, что тварь не отступит. Будет искать, пока его тело не погибнет.
Его захлестнуло отчаянием, но вскоре боль улеглась. Выбирая судьбу рыцаря, он знал, что это может случиться, только не ждал, что так скоро.
Сперва безбрежный океан информации в разуме твари захватил Винцента, но скоро наступило пресыщение: слишком много непостижимого мозг не был в состоянии принять. Да и не знания волновали в последние часы жизни.
Когда родные провожали его в монастырь, пригревало солнце. На гнущихся ветвях яблонь спели плоды, в небе кружили журавлиные клинья, а с озера тянуло сырой утренней прохладой. Мать и сестренка плакали навзрыд: рыцари-тевтоны должны отказаться от семьи, и после окончания послушничества не будет даже писем. Отец хмуро, но не без гордости напутствовал сына, а брат немного завидовал, хотя не подавал виду. Винцент отшучивался, полный предвкушения: будущее казалось ему куда больше и значительнее оставленного позади...
Катарина была слишком строгой, слишком погруженной в занятия, когда они встретились. Так не бывает, удивлялся Винцент, чтобы человек совсем не умел веселиться, да еще в семнадцать лет. Рыцарю запрещены развлечения, но ведь это не значит, что он должен быть угрюм и безжизненен, как трухлявое бревно. Как выносить обеты аскезы без хорошей порции смеха, разделенного на всех, чтобы каждому стало легче дышать? Ему хотелось растормошить эту сумрачную девушку, хоть раз увидеть улыбку на ее бледных губах. Катарина...
Он ощутил, как сердце толкнулось в ребра, и разливавшийся по жилам жар, хотя, казалось, давно перестал чувствовать свое тело.
И еще он услышал отклик, не похожий на все предыдущие. Искру интереса, которая не могла исходить от древнего разума. Будто бы некто, бегущий за толпой, как конь в табуне, неожиданно отвлекся, сбился с ритма, засмотревшись на удивительное - и вдруг отстал, оторвался от своих. Растерялся, в ужасе рванул дальше. Но удивительное продолжало манить, заставляло пережить невероятные ощущения существа иной расы...
Открыв глаза, Винцент сел. Вечерело. Вокруг было тихо, лишь шуршала облетающая листва буков.
Товарищи оставили его умирать. Так положено. Через несколько дней они вернутся похоронить павшего.
И вдруг он понял, что не один. Серое тощее существо, растопырив острые колени и локти, сидело в двух шагах под кустом и тихонько поскуливало. Оно выглядело столь одиноким и потерянным, что Винцент, уже выхватив клинок, остановился. В душе шевельнулось сочувствие. Ведь это по его, Винцента, вине оно оторвалось от привычного множества и теперь беспомощно как... как те люди, которых множество присоединило к себе.
Винц взял кружку из рук Мари и залпом выпил душистого напитка.
Бледная Катарина, закусив губу, не могла отвести от него взгляд.
- Мы можем разрушать тварь, - зло заключил Клод. - Общий разум силен единством, но у него есть слабость. Твари не умеют любить: как можно влюбиться в собственную ногу? Они не способны ненавидеть: за что ненавидеть свой ноготь или волос? Они не знают свободы, ведь никогда не были вне общности, не имеют понятия о величии и славе, так как все равны, не испытывали наслаждений, не понимают горя, жалости, самомнения... Они не могут противостоять нашим чувствам.
- Так вот что, - пробормотала Анита. - Когда мы с няней наткнулись на тварей, я думала об отце и Петере, и о своей жизни... Я ненавидела эти сотни глаз, которыми смотрела на меня тварь так же, как кукол в спальне, и она вдруг, выпустив меня, с ревом бросилась на своих соседок... И убежала, завывая от страха. А мне так жалко ее. Она ведь не виновата, что я терпеть не могу кукол...
Занимался росистый майский рассвет, Млечный путь исчезал в розовеющей выси.
Дрожащей рукой Катарина отбросила волосы с лица, сказала глухо:
- Великий магистр никогда не примет этой правды.
- Я знаю, - хмыкнул Винц. - После спасения, повидавшись с тобой, нужно было удирать, куда глаза глядят, а я, дурачок, бросился к наставнику. Тот, не дослушав, отправил к комтуру. А потом я сидел под замком и ждал приезда Инквизитора из Мариенбурга. Если бы не Клод и Мари...
- Мы опасны, - сплюнул Клод. - Потому что можем доказать: Церковь не защищает людей, а пользуется угрозой, чтобы царствовать. Твари, которые отделились от множества, тоже опасны: они доказывают, что могут жить самостоятельно. И мы, и они - изгои, которых немедленно уничтожат, если поймают. Что нам остается? Скрываться и молчать? Бороться самим? Много ли навоюешь втроем.
Всадники ехали шагом, поэтому их приближение заметили не сразу. Белые плащи с черным крестом и суровые лица.
- Бродячие актеры, именем Великого магистра, вы арестованы за вступление в союз с врагом человечества!
Анита вскрикнула.
- Фон Зайне! - Катарина вскочила. - Приказываю оставить этих людей в покое. Мы не имеем права, это не земля Цитадели.
- Вы тоже арестованы, командор, - ее заместитель, бывалый рыцарь с проседью в волосах, выглядел потрясенным до глубины души, а на Катарину смотрел как на исчадие ада. - Мы видели, как тварь пожрала вашу душу. Вы будете переданы святой Инквизиции.
Не отвечая, Катарина бросилась к своему коню, взлетела в седло и выхватила саблю. Винц и Клод нацелили на рыцарей по паре пистолетов, оттеснив за спины женщин. Но все понимали, что это бесполезно.
- Оглянитесь, фон Зайне, - холодно посоветовала командор, указывая на юг. - До властей, наконец, дошли вести о безобразиях под Кружилом.
Из заполненного туманом оврага показались всадники, их шлемы ало сверкали в утренних лучах. Большой отряд кирасир рысью двигался со стороны города.
И тут из леса потянуло уксусной вонью.
- Credo in Deum... - Крестоносцы обнажили клинки.
Винц очутился рядом с Катариной и сжал ее руку, держащую поводья.
- Короткая вышла встреча, - уронила она.
- Не так уж, - возразил Винц. - Посмотрим, с кем больше шансов договориться. Хотелось бы верить, что с людьми.