|
Под его ногами с глухим стоном рвётся лента тротуара.
Ночь вытягивается в струну.
Молитва цикад. Шёлк июля, шелест и гул.
Вздрагивает линия вечного хребта над городом. Юг тонет, сминаясь как жестяная банка, тащит за собой кусок неба.
Ревёт вода, путаясь в пустых рукавах русел, беззвучно рушатся тени многоэтажек, вспыхивают гроздья огня - белое золото, пурпурная тень, аритмия парусов, extra strong, товар сертифицирован...
Он кричит и просыпается: два двенадцать, онемевшие пальцы, смятая банка "амстердама", пиццикато трубки.
- Да!..
Тремор отбоя. Этажи дисков, смайлики магнитов на белом пятне холодильника, пульс очередями, номер не определён...
--
sim'ка
тогда же
Добавить группу. Варианты обзора. Быстрый набор... Чушь. В ворохе опций трубки он всегда нащупывает одну и ту же возможность.
Контакты - Имена - Функции - Изменить контакт...
- Ты рад?
Он не дышит, подбирая слова. Осколки фраз блестят у обочины, в мокрой траве, в глубине ливневого стока - не складываются.
- У меня всё хорошо - правда, правда!
Клёны вздрагивают, теряя пожелтевшие манжеты с неровной строкой по краю.
- Не молчи, пожалуйста...
Пальцы холодного света перебирают снежинки, выкладывают недолгий узор на лобовом стекле: в салоне жарко, она спит на его плече.
- Прости...
Март и никакого просвета, нехотя тает календарь - и только.
Двести пятьдесят восемь дней скомканы в неполной минуте входящего звонка. Шаг биллинга - десять секунд. Ему не хватило времени сказать. Ему никогда не хватает времени, его часы показывают год, привет Болванщику.
Функции - Изменить контакт - Имя...
Её зовут Лена, двадцать четыре, Близнецы, тёмно-карие (...)
Имя - Очистить...
Он пишет транслитом: старая привычка: первые телефоны не поддерживали русский алфавит, телефонная книга кочует из трубки в трубку:
lena)
смайлик уступает место пробелу:
lena_
Бархатная революция. Список имён помнит куда более серьёзную корректуру. Недолгую - до первых трёх абонентов, которых не стало. Сначала - только на sim-карте...
sergey в.
' контакт удалён за давностью
Ему снится простой сон, во сне приходит Серёга. Ждёт на огрызке скамейки у подъезда, неулыбчивый, немногословный. "Никита, - говорит он, - рад тебя видеть", - курят; молча.
Утром Никита зачёркивает двумя короткими звонками две встречи, покупает четыре гвоздики в замёрзшем киоске на Октябрьской.
Кладбище несёт вдоль времени, сквозь снег, на рифы високосного года. Он прикуривает сигарету и кладёт её на плиту. Гладкую, как полотно междугородной трассы зимним вечером шесть лет назад.
anton_msk
' контакт изменён по ошибке
- Извините, он... здесь больше не работает.
Изломаны жалюзи. Лижет висок луч осеннего солнца.
- Как я могу его найти?
Металлический шелест в трубке испуганно замирает. На Спартаковской тянут теплосеть. Полторы тысячи абонентов в Тверском и Басманном одновременно произносят "алло" в последний раз - до утра пятницы.
"Номер Неба очень простой... Но если просто так позвонить, то не ответят конечно".
ira)
' контакт удалён
ru_memory (7280552)
Кладбище русскоязычных пользователей ЖЖ
Вы можете покинуть сообщество в любое время.
Враньё, она не может.
...дикую, необъяснимую связь записи в окне дисплея с реальным человеком, его поступками, памятью, его жизнью и смертью, он принял за непреложное правило; на веру, как словарное слово на полях.
Пришлось.
--
пой мне ещё
потом
Один и шесть - это немного. Не уверен - не обгоняй.
Никита бросает машину в брешь в потоке: р-рразойдись! Шестицилиндровые "клюют" в стороны.
Год другой и день удался: не опоздать бы...
Он опаздывает, безнадёжно застревая в пробке перед мостом. Дёргает рычаг коробки, скользит пальцами по панели приёмника, сто четыре, сплин, сцепление, первая, тихо, нейтраль, притормозить, шорохи, скрипы, блестит на ребре бокового стекла вязь чужого клаксона, сводит с ума, пальцы танцуют на кожаном ободе в такт речитативу из динамиков, на лепестки рассыпается мак, вместе, вполголоса...
Мост разводят.
Капли машин медленно рушатся с полотна.
Воздух дрожит. Двойная сплошная под мостом вспенивается, зебра перехода выгибает спину - трещат швы - выплёвывает в просвет льдину, венчающую тонны воды. Выстреливают полосы рельс, насквозь пробивая мягкий металл, кожу и велюр салонов...
"Любой имеющий в доме ружьё приравнивается к Курту Кобейну", - напомнит голос из динамиков. У Никиты получится отжать ручку двери, упасть на асфальт, перекатиться - ещё - и в последний момент оказаться на остановке, где кто-то укроет его плащом, спасая от пригоршней воды и ветра.
Время оживёт позже. В четвёртой горбольнице. Он узнает, что многим другим повезло меньше. На той развязке, никогда не знавшей трамвайных путей. И водных магистралей. Склонных к судоходству. Замерзающих в середине лета.
--
борт 778
позже
- Никита, не спи.
Пена облизывает края кружек, перевешивается, демонстрирует чудеса паркура.
- Взяли!
Ходят кадыки. Солнце на излёте.
- Этаж бы другой, да деньги тоже просили другие..., - ржут, беззлобно, курят, крепят - кто чем.
Он пытается вновь закрыть глаза, но получает дружескую плюху. Даёт свечу. После, на бреющем, подхватывает обрывок газетной страницы: "многа букв" в рыбных пятнах пробелов: "...на мокром бетоне это могло бы сорвать самолёт в неконтролируемый занос. Косвенным подтверждением..."
Проступают наружу буквы, осыпаются; тают пробелы. Пальцы комкают обрывок - слишком поздно.
горизонт вздрагивает, принимая аэробус с отказавшим реверсом левого двигателя
стены домов расходятся, послушно продевая нить взлётно-посадочной полосы - узкую и короткую, с большим уклоном
экипаж рассчитывает обойтись колёсными тормозами и закрылками
этажи складываются, лопаются балки перекрытий
пальцев одной руки достаточно, чтобы одновременно включились реверс правого двигателя и взлётный режим на левом
рвутся высоковольтные провода, расцветают факелы деревьев вдоль тротуара
аэробус набирает скорость, уходит вправо, сносит детскую площадку, бетонный забор и врезается в гаражи в глубине двора
Никита беззвучно кричит.
Поток раскалённого воздуха бьёт наотмашь, швыряет его на полосу отчуждения.
--
2.12
navigator
Он едет домой, обнаружив себя чуть раньше живым.
Последний троллейбус семенит вдоль головного арыка: рассыпаются призраки бараков за улицей Панфилова; маршируют тени пленных японцев в брезентовых тапочках на деревянной подошве, озираются на северо-восток, где догорают несколько кварталов, прошитые насквозь бетоном взлётки.
Он дома через час сорок; шатаясь, наощупь: код три четыре семь шестой этаж врезной трёхригельный замок три шага направо направо дверь на себя вторая полка холодная жесть банки...
Он спит и не слышит тихого смеха уродцев на дверце холодильника, плача входящего звонка. Не чувствует, как дрожат паруса под пальцами.
Два двенадцать.
Ночь за его окном вытягивается в струну.
Молитва цикад. Шёлк июля, шелест и гул.
|