Короче говоря, отправили нас в самую задницу. Двенадцатый сектор Карантина. Там, где окраинные пустыри и часть заводских кварталов. Хоть и висит над пригородом густой туман и смог, даже через него видно здоровые трубы, торчащие над заводом. Торчат, будто башни сказочные из этих дурацких боевиков, где всякая магия-шмагия.
Вообще, нам не положено тут появляться. Интересно, что шишки из Департамента наплели Зубастику? Он как ошпаренный скакал на брифинге, нес ахинею о чрезвычайной срочности и ответственности. Мы все это и без него поняли, только зря резину тянул.
Ясное же дело - если в Карантин, значит, будет и срочность и ответственность. Куда без этого?
Другое дело, что не наш профиль. О Карантине башка должна болеть у ООНовцев, которые на блокпостах стоят. Им туда лезть положено, а не нам.
Ладно, раз надо - так надо.
Сказали нам, мы подчиняемся.
Летим. Гудят винты, ревет из динамиков над пустыми улицами Мэрилин Мэнсон. Это Билли врубил, любит всякое старье.
Когда минуем ООНовский блокпост, Степлер высовывается из открытого люка вертолета чуть не до пояса и демонстрирует средний палец проплывающим внизу часовым в пулеметных гнездах.
Мы громко аплодируем, Степлер улюлюкает и подвывает. ООНовцы таращатся на нас, задирая стриженые башки в голубых касках. Веселуха!
Орех, который сегодня за старшего, летит во второй вертушке и не понимает причины веселья. Выдает в эфир:
- Заткнулись, обезьяны! Мы над Периметром!
И точно. Веселье наше быстро улетучивается. Чем дальше мы отдаляемся от блокпоста, тем меньше хочется смотреть вниз - на то, что осталось от пригорода.
Там, внизу, очень тихо. Это первое, что можно сказать. Полная тишина, только гул вертолетных винтов. Пустые улочки, дома, пустыри. Тут только автоматическая разведка работает, да ООНовцы. Эти дешевые клоуны сюда раз в три-четыре месяца заявляются, в костюмах защиты, под конвоем. Меняют там что-то в своих датчиках, проверку делают. Уж конечно, лезут они сюда - только сверяясь с диаграммами активности. Задницу свою подставлять никому не охота.
А нам, можно подумать, охота? Вот летим теперь. Две вертушки, набитые молодчиками, наряженными по полному профилю био-опасности, со штурмовыми винтовками наперевес. Глаза горят, шерсть торчком, из ноздрей дым.
- Прям реально война, мать ее, - в тон моим мыслям звучит в наушниках голос Степлера.
Он сидит напротив меня, но ухмылку на его широкой морде я не вижу - мешает черное рыло респиратора. И глаз не видно за черными линзами маски.
Степлер показывает мне рукой какой-то замысловатый жест.
- Не засорять эфир! - хрипло вклинивается Орех.
Я перебираю пальцами прямоугольник автоматной обоймы. Думаю или типа того.
Томми Крокодил, который сидит за пулеметом, у самого люка, следит за землей. Словно почувствовав мой взгляд затылком, оборачивается. Тыкает пальцами, сложенными рогаткой, в смотровые линзы своего шлема, а потом на меня. Мол, я слежу за тобой, приятель.
В ответ я стучу автоматной обоймой по своему шлему. Мол, не трухай, имеется башка на плечах.
И чего они нас в Карантин отправили? Я понимаю еще какого-нибудь фанатика в набитой пластитом жилетке из автобуса выковыривать, или наркопритон накрывать в Диких кварталах.
Сколько не устраивали нам лекций-шмекций, сколько учебных фильмов не крутили - все равно, каждый раз цепляется за позвонки мерзкий холодок.
Посматриваю вниз. Скользят по земле хищно вытянутые тени от наших вертолетов. Плывут внизу пустые кварталы, многоэтажные дома с черными провалами окон. Проржавелые автомобили, так и оставшиеся стоять возле подъездов. Чахлые кустарники, пробивающиеся сквозь асфальт. Двенадцать лет неиллюзорной жопы.
- "Агат", выход на цель, - сообщает с базы координатор. - Минута до точки.
- Вас понял, - отвечает Орех. - Группа, к высадке.
Я перехватываю поудобнее автомат, гляжу на шнуровку ботинок. Порядок, можем начинать рок-н-ролл.
И как занесло его сюда, этого осла несчастного?
Журналист что ли какой-то? Среди них идиотов много. А может "секретчик"? Вот ведь неймется им - лезут, уроды в самую задницу! А нам, значит, их вытаскивать.
Вертушки снижаются над широченным пустырем. С одной стороны у него линия ржавых гаражей, с другой - заросший кустами овраг.
- "Агат", высадка! - лает Орех.
Пригибаясь, чтобы не попасть под винты, один за другим соскакиваем на землю. Подошвы ботинок с хрустом врезаются в камни. Разбегаемся полукругом, держа автоматы наизготовку.
Винты свистят, вздымают клубы бурой пыли.
Рядом опускается вторая вертушка. Высаживается "Бирюза", рассыпается по периметру.
- Внимание! - лает в самое ухо Орех. - Объект приближается!
Он делает нам знаки рукой. Указывает на гребень оврага.
Рыжие кусты, засыпанный мусором склон. Полиэтиленовый пакет крутится, поток воздуха от винтов несет его прочь, как перекати-поле.
На гребне появляются двое. Один в грязной белой куртке с аббревиатурой UN, едва бежит, спотыкается.
А второй - типичнейший тюрбан, в драном камуфляже, черные волосы взъерошены, глаза навыкате. Тоже видно, выдыхается, но ооновца пытается тащить, хватает за воротник.
Бежим навстречу, не сводя стволов с гребня оврага.
И не зря.
С отрывом в несколько шагов, за парой беглецов вздымаются клубы пыли.
Ох ты, Господь Всемогущий!
Оттуда, из-за гребня оврага, в нашу сторону бегут люди, очень много людей. Они оскальзываются, спотыкаются, налетают друг на друга. Бегут.
Издалека это похоже на какой-то сумасшедший любительский забег - одеты все очень разнообразно. Кто в длинном плаще, перемазанном грязью, кто в драной полицейской форме, кто вообще голый. Женщины, мужчины, старики. Даже, кажется, пара детишек.
Всех объединяет одно - они бегут очень быстро и целеустремленно - за нашей парочкой.
И у всех перекошенные серые лица. Не бледные даже. Пепельно-серые лица, с проступающими из-под кожи синими жилками.
- Беглый огонь! - командует Орех.
Стараясь не зацепить ооновца и тюрбана, мы начинаем палить по бегущей толпе.
Автоматные очереди врезаются в тела, складывает их пополам, отбрасывает, кто-то падает, катится кубарем. Толпа бежит по упавшим, вдавливает их в землю. Бегут молча, лишь шарканье и топот множества ног. И хриплое дыхание множества глоток.
И слитный треск наших автоматов.
Ооновец кашляет, сбивается. Замедляет шаг, затем вовсе останавливается, пытается отдышаться, упираясь ладонями в коленки.
- Сукин сын! - орет по общей связи Степлер. - Давай же, беги!!!
Видно, тоже самое орет своему приятелю и тюрбан, пытается тащить ооновца за шиворот - но куда там, тот еле плетется.
Мы не успеваем добежать до них.
Толстая тетка в забрызганном чем-то черным платье налетает на ооновца сзади, подминает его под себя и вцепляется зубами в загривок. Следом нагоняют и остальные.
Тюрбан отмахивается от преследующих, бросает спутника. Истошно вопит, выкатив белки, несется к нам навстречу.
Степлер подхватывает его, тащит к вертолету.
Мы продолжаем бить из автоматов в упор - по шевелящейся человеческой массе.
Тут я вижу, как ООНовец вырывается из толпы. Надо же, умудрился!
- Сюда беги!!! Давай жми! - истошно вопит Билли, выдвигаясь навстречу, пытаясь прикрыть его огнем.
Уроды слева и справа дергаются, падают, отброшенные пулями. Им вся эта наша пальба - как слону дробина. Упав, карабкаются, цепляются грязными пальцами за землю, вскакивают снова, и бегут, чуть не быстрее прежнего.
- Давай же, говнюк, - шипит Орех между грохотом очередей.
Я на миг прекращаю стрельбу, и цепляюсь взглядом за шею подбегающего ООНовца. Из нее на белую ткань куртки густо льется кровь.
- Его укусили! - кричу я.
Он уже почти добежал до Билли. Тот прекращает стрельбу, тянет к ооновцу руку.
Я действую, не раздумывая - вскидываю автомат, прицеливаюсь и палю парню в белой куртке прямо в голову. Голова его разлетается веером ошметков. Тело продолжает двигаться по инерции, мешком падает к ногам Билли.
- Твою мать!!! - вопит Орех в моих наушниках. - Ты какого члена делаешь?!...
А вся эта людская лавина уже прет на нас.
- "Агат", к вертушкам! - командует Орех. - Живо, живо!
Он дает залп из подствольника.
Среди бегущих вздымается столб пыли, во все стороны - клочья и лоскуты.
Ох, влетит нам от Зубастика по возвращении, успеваю подумать я. Ни черта не уберегли этого сукина сына...
Ноги сами собой несут меня назад, поскорее укрыться в чреве вертолета. И мотать подальше из этого ада.
Мы погружаемся. В вертушке Степлер колдует над тюрбаном, налепил ему на морду кислородную маску, баюкает его в объятиях.
Пилот, отчаянно вертя головой, дергает за штурвал, отрывает вертолет от земли.
Синхронно с нами поднимается над землей "Бирюза", садят вниз длинными очередями.
Толпа под нами. Тянутся серые руки, оплетенные выступающими синюшными венами. Тощий тип с изувеченным лицом пытается ухватиться за левое полозье вертушки.
- Вот это ни хрена себе прогулка, гребаный карась! - говорит кто-то. Кажется, Билли.
Да уж действительно.
Мы удаляемся от пустыря. А эти, внизу - крутятся на месте, толкаются плечами, переминаются. Пялятся снизу вверх бельмами глаз и все тянутся, тянутся, тянутся вслед нам своими скрюченными пальцами.
***
Орех стаскивает шлем и кричит мне что-то неразборчивое, широко раскрывая рот и играя складками на лбу.
Я тоже стаскиваю шлем.
- Ты чего сделал?! - орет Орех. - Ты рехнулся?!
- Его укусили! - ору я ответ. - Его уже не спасти, а он бы еще нас погрыз!
- Ясно, - кивает он. - Пусть Зубастик с этим разбирается.
Мы проходим стандартную процедуру медосмотра.
Стаскиваем шлемы, расстегиваем жилеты.
Группа яйцеголовых в белых защитных костюмах, попарно осматривает всех членов группы.
Поравнявшись с Орехом, развожу руки, в которых сжимаю шлем и автомат.
"Белый халат" светит мне в зрачки фонариком, залезает в рот стальной лопаткой. Невольно кошусь на Ореха. Его медик ухватил затянутыми в латекс пальцами за подбородок и вертит так и сяк.
У Ореха такое лицо, будто он весь оклад поставил на победу "Красных дьяволов", а их вздули какие-нибудь "Синие колпаки".
Я ухмыляюсь, но яйцеголовый, что осматривает меня, строго приказывает не вертеться.
- Порядок, боец, ты - чистый.
- Ну, спасибо, док, успокоил, - подхожу к дверям вместе с Орехом. - Я уж думал тебя к нам не пустят, избавились от тебя, наконец.
- Не дождетесь, уроды, - говорит Орех. - Ну что, пропустим по бутылочке "миллера"? Перед расправой?
- Хорошая мысль, командир.
Покидаем санитарную зону. Поднимаемся на второй этаж полицейского участка. На ступеньках лестницы нас догоняют Степлер, Крокодил, Билли и остальные.
- Сдал тюрбана спецам, - докладывает Степлер. - Уж они теперь из него вытрясут все.
- А ооновца профукали, - уныло добавляет Билли, брякая снятым шлемом по перилам.
- А то мы без тебя не знаем, - огрызаюсь я. - Ладно. Не знаю как вы, а я бы завалился сейчас на диван и проспал бы весь день.
- Поддерживаю, - Степлер хлопает меня по плечу. - Но перед этим я сожрал бы огромный бургер. Здоровый, как баскетбольный мяч.
- Отказать, - обрывает Орех с иезуитской улыбочкой. - Сначала я вас Зубастику сдам. Не исключаю, что после этого, до бургеров многие из вас, ребята не доживут.
- Иди в задницу, сержант.
Мы заваливаемся в наши апартаменты. Несколько столов, сейфы для оружия, на стенке дипломы в рамочках и карта Бридж-Сити, утыканная цветными кнопками.
Орех забирается в кресло, водружает на стол ноги в высоких ботинках.
Ребята рассаживаются кто где. Я подхожу к окну. Раздвигаю жалюзи.
На улице привычная картина. За шлагбаумом и двумя рядами колючей проволоки - тюрбанский пикет. Мужики в длинных халатах, женщины с закрытыми лицами. Все в темном, все похожи между собой, не отличить. Кричат что-то, размахивают руками.
Чем-то они напоминают мне тех - из Карантина. Невольно передергиваю плечами.
Перед шлагбаумом оцепление. Стоят ребятки в боевой выкладке, с автоматами, на пикет не реагируют, наблюдают только, чтоб никто через желтую линию на асфальте не переступал.
- Чего они там шумят опять? - Степлер вытирает полотенцем мокрую башку, подходит ко мне. - Опять забрали, что ли, кого из ихних?
- Ну, походу, - я машу рукой и иду к столу. - Будут теперь тусоваться там до ночи. Эх, гранатомет бы мне...
- Ага, тебе только дай, - ухмыляется Орех, срывая пальцами колпачок с пивной бутылки. - Ты же у нас гребаный ковбой!
- Не, он у нас гребаный историк, - сообщает Степлер, с интересом глядя в окно. - Верно говорю?
- Верняк, - я падаю в свободное кресло. Подражая Ореху, заваливаю ноги на стол.
Ребята из нашей опер-группы налетают на выставленный Орехом ящик пива. Все взбудоражены утренней вылазкой - морды красные, глаза блестят.
Про историка это верно он меня поддел, думаю я. Два курса не доучился, а то бы сейчас преподавал детишкам в колледже, или, может, в библиотеке сидел бы, рылся бы в каких-нибудь пыльных хартиях. Но это все при условии, что не случился бы долбаный Кризис.
А старушка-История, как мы знаем, не любит сослагательного наклонения.
- Ты сам-то, Степлер, - говорю я, отпив из бутылки. - По своей секретарше не скучаешь?
Все громко ржут.
Это у нас в подразделении уже стандартная шутка. Степлер в полицию пошел после очередного финансового обвала. Работал в какой-то компании, и вроде даже должность у него неплохая была. Попал под сокращение, плюнул на все и с горя двинул к нам, в опер-группу "Ганимед".
- Идите в задницу, - ухмыляется Степлер.
***
- ВЫ КРЕТИНЫ! - орет Зубастик. - ВЫ ЧТО НАТВОРИЛИ?
Выволочку он устраивает двоим. Ореху - как командиру группы. И мне - понятно за что.
- ТЫ! - он тыкает в меня пальцем. - ТЫ НАЛАЖАЛ ПО-КРУПНОМУ!
Я смотрю на него и думаю, что он похож на коммивояжера. Хоть на нем узкий черный галстук и форменная синяя рубашка, на которую приколоты начищенная бляха и узенькая медальная планка. Все равно, он тянет максимум на коммивояжера.
Все эти его волосики, зализанные один к одному, его разгневанные глазки и лошадиные губы...
Мне хочется просто выйти, хлопнув дверью его кабинета, но вместо этого я стою и смотрю на коллекцию кубков на шкафу.
Я бы Зубастику тоже дал кубок. На нем было бы написано: "Самому брехливому ослу Бридж-Сити".
- Ты на меня смотри, когда я с тобой говорю! - говорит, чуть тише, Зубастик, играя морщинами на лбу.
Я поворачиваюсь.
Орех стоит рядом со мной со скучающим видом. Можно подумать, что происходящее его вообще не касается.
- ВЫ ПОДВЕЛИ МЕНЯ, ПАРНИ! - Зубастик снова срывается на ор. - ВЫ ПОНИМАЕТЕ?!
- ТАК ТОЧНО, СЭР! - орем мы хором с Орехом в ответ.
Это получается у нас экспромтом, вовсе не нарочно.
Но Зубастик багровеет.
- Пошли вон, - говорит он, распуская галстук. - Я вам обещаю казни египетские обоим. Я вас отмазывать не буду. На улицу пойдете, в патруль пойдете! Будете по Диким кварталам лазить на своих двоих с утра до вечера. ВОН!
Орех пожимает плечами и направляется к двери. Я, мысленно посылая Зубастика в задницу, следую за своим сержантом.
***
- Ну, дела! - говорит Степлер. - Я буду по вам скучать, ребята.
Мы с Орехом улыбаемся, хотя на самом деле нам совсем не весело. Вылететь из "Ганимеда" в патруль нам совсем не улыбается.
Дело не в угрозах Зубастика. Он поорет и остынет, дело известное. Но те шишки, из-за которых нам пришлось лезть в Карантин, наверняка подложат ему под зад пару петард. А валить он все будет на нас. Такими темпами можно и значок на стол положить.
- Ладно, бестолочи, - говорит Орех. - Ценные замечания от начальства мы получили. На сегодня вам выходной. Валите по домам и отсыпайтесь. Я останусь пока тут, поглядим, что мы за птицу добыли. И чего вообще нам светит, кроме проблем с ооновцами.
Нам два раза повторять не надо.
На выходе из участка решаем, чем заняться дальше. Крокодил со Степлером предлагают завалиться в бар. Билли зовет меня прошвырнуться до бассейна, размять кости.
- Я уж кости размял на сегодня, - говорю я. - Валите все куда хотите, но без меня. Я пошел дрыхнуть.
На рожи их довольные, неунывающие, смотреть не хочется.
Что-то не вылезает у меня из головы этот идиот несчастный в белой куртке.
И угораздило же его...
Отправляюсь к себе на хату. Я живу неподалеку от участка. Муниципальные небоскребы, место приличное. Охраняемая территория, подземная парковка. Этажом выше у меня имеется спортзал, этажом ниже - боулинг с баром. Есть где наши жалкие полицейские кредиты просаживать.
Захожу в квартиру, снимаю ботинки. Стаскиваю футболку, оглядываю свои хоромы. После того, как мы разругались с Катриной, у меня тут слегка не прибрано. Все руки не доходили. На тумбе у кровати коробка с зачерствевшей пиццей, под панелью ТВ валяются одеревенелые носки. Пустой "Джонни Уокер" одиноко стоит на столе, как немой укор.
Проходя к холодильнику, я с досады начисляю прямым в боксерскую грушу. Она крутится у меня за спиной, обиженно поскрипывая, пока я пытаюсь найти в холодильнике хоть что-нибудь съедобное.
Даже пожрать нечего. Что за день?!
Выхожу из квартиры, иду по широкому коридору. Тут порядком навалено всякого барахла, что из квартир жильцы повыставляли. Кресла какие-то антикварные стоят, коробки, ящики, шкафы с книжками, даже вот пара велосипедов. В небоскребе нашем тысячи две человек живет, если так побродить по этажам вверх-вниз, чего только не найдешь в этих коридорах между квартирами. Убирать некому, да и не нужно. Это Бридж-сити. Тут всем плевать.
В лифте спускаюсь на третий этаж, захожу в маркет.
Беру себе коробку с рыбным салатом, мороженые бифштексы, пакет зеленых яблок, бутыль минералки, поллитра вискаря, туалетную бумагу и пачку мятных леденцов. Гружу все это в телегу, расплачиваюсь на кассе карточкой. Возвращаюсь в свое логово.
Плескаю себе в стакан на два пальца янтарного пойла, сажусь на кушетку перед ТВ, врубаю его.
И тут, конечно же, пищит в кармане ком. Сволочь!
- Да? - говорю я.
- Ты где?
Мне становится еще паршивее. Звонит Зубастик.
- Я дома, сэр.
- Давай ко мне двигай. И поживей.
- Да, сэр, - говорю я.
Отключаю ком, встаю. Что за непруха!
***
- Ну ты понял меня, малыш? - говорит Зубастик.
- Конечно, сэр!
Мне не нравится его слащавый тон. Зубастик никогда так быстро не менял гнев на милость. Чую большой подвох.
- Давай, значит, бери этого тюрбана, сажай в тачку и вали с ним через Дикие прямиком до ООНовской халупы. А мы с мальчиками пока устроим показательный выезд.
Ну, думаю, ты Зубастик, и сволочь. Старый хрен ополоумевший. Ладно в Карантин слетать, слетали. Это, считай, такой экстремальный тир, где тебя мишень может сама прищучить.
Но эта вот вся ерунда с сопровождением тюрбана - ко мне она как относится?
- Сэр, разрешите вопрос?
- Валяй, - говорит он ласково.
- Почему я, сэр?
Он аж позеленел.
- Да потому, - шипит он, дергая уголком рта и прожигая меня глазенками. - Что это ты, зараза, ооновцу башку отстрелил! Вот и отрабатывай теперь за пассионарность свою еханую!
Словами-то какими понес, ты глянь.
- Гребаный карась, сэр, - говорю я ему спокойно. - Да ведь если б я его не грохнул, он бы кому-то из наших голову отгрыз. И ни "агат", ни "бирюза" на базу бы не вернулись. Бегали бы сейчас там, с этими... Что мне делать-то оставалось?
- Я-то понимаю, сынок, - разводит руками Зубастик. - Да ты это попробуй там наверху объясни. Они ж ни черта не въезжают. Так что я тебя отмажу, но и ты уж мне помоги.
Помогу я тебе, как же. Я тебе так помогу - остатки волос вылезут.
- Ну, тогда я пошел?
- Иди, давай.
***
Ну да, значит они там будут перед репортерами и пикетчиками спектакль играть.
А мне с этим молодчиком ехать через окраины. Суть маневра от меня ускользает. Впрочем, какая к черту разница? Нам приказывают - мы исполняем.
Мой тюрбан стоит с сонным скучающим видом, будто все это его не касается. На руках у него браслеты, на всякий случай. За нарушение режима Карантина, значит, оформили задержание уже. Только теперь он зачем-то ооновцам понадобился. А голова о нем должна у меня болеть.
Вот уж спасибо, Зубастик.
Я нацепляю на нос темные очки, хлопаю тюрбана по плечу. Мол давай, двигай. Он дергает башкой, будто просыпаясь, плетется вперед.
Орех подмигивает мне. Мол, не подкачай.
Я-то не подкачаю. Сами там смотрите не облажайтесь, кретины.
Наши ребята загружаются в бронированный автобус, в каких обычно перевозят всяких плохих парней из одной точки в другую.
Открываются ворота, тюрбанская толпа у шлагбаума оживляется, галдят громче прежнего. Журналисты перед камерами кривляются, ручками тыкают в сторону выезда.
Автобус, гудя, медленно выползает на трассу.
Я запихиваю в рот мятный леденец, беру за плечо своего подопечного и отправляюсь с ним на пару в подземный гараж.
Через пару минут мы выезжаем с противоположной стороны участка, в глухой переулок. Недоумки из пикета об этом выезде конечно не знают.
Зато тут ошивается пара типов с фотоаппаратами. Ушлые какие, ты смотри.
Плевать, вряд ли они через тонированные стекла что-нибудь разглядят.
Мой подопечный сидит на пассажирском кресле. Одежонку ему выдали гражданскую, костюм почти по размеру. Если бы не наручники - можно подумать что какой-нибудь воротила из натурализовавшихся направляется в офис. А я значит, у него водитель? Ну-ну.
***
Значит, едем с тюрбаном через Дикие кварталы.
Все здесь какое-то серое, унылое. То ли от смога, который над городом висит, то ли просто выцветшее все.
Кучкуются какие-то типы на перекрестках. Оборванцы стоят, ладони у горящих бочек греют.
Мне становится как-то неуютно. Поболтать что ли с тюрбаном моим - дорогу скоротать?
- Эй, парняга, - говорю я свою подопечному. - Это ж тебя каким ветром в Карантин занесло?
Он пялится на меня, моргает черными глазищами.
Вообще лицо у него не то чтобы неприятное, вовсе нет. Обычный парень. Ну, зашуганный какой-то слегка. Хотя кто, после того, как из Карантина выбрался, будет по-другому выглядеть? Ну, тюрбан... Так что мы, мало тюрбанов что ли видели? Люди как люди. Такое же дерьмо, как и все остальные.
- Что? - говорит он и глазками хлопает.
- Как, говорю, в Карантин тебя занесло? Жизнь надоела?
Он молчит.
- Ты не из говорливых, а?
- Твоя задача какая? - говорит он. - Конвоировать меня? Вот и конвоируй.
Ишь, какой умный.
Говорит, что примечательно, совсем без акцента. Может он и не тюрбан даже, а полноправный гражданин. С ЛИЧ-паспортом и парой лимонов кредитов на карточке. Поди разберись, гражданам на рожу штрих-код не ставят. Штрих код - он, известное дело, на ЛИЧке, под кожей. Тут сканер нужен, чтобы убедиться. А сканера мне на миссию, ясен пень, не выдали. Не мой профиль, понятно. Тюрбанскому водиле не положено.
Впереди мигает красный фонарь светофора. Я притормаживаю на перекрестке. Тут же возле лобового стекла оказываются какие-то дети оборванные, чумазые. Пытаются заглянуть в салон. Да только стекла тонированные, хрен они тут разглядят чего, обезьянки.
- Детей только жалко, - говорит внезапно мой тюрбанский приятель.
- Чего?!
Светофор переключается на зеленый, я даю газа.
- Детей жалко, - говорит он тихо. - Мы-то ладно. А с ними что же будет? Им тут жить в этом...
- Ты о чем, миляга? - говорю я. - Поясни мысль.
- Ничего ты не поймешь.
Я мельком смотрю на него и поражаюсь. Сукин сын улыбается! Да не просто так, а с эдакой грустинкой. Ну, как если бы на моем месте обезьяна какая-нибудь сидела, а он ей про квантовую физику втирал, потому что других собеседников все равно нет.
- Ты, значит, меня за тупаря держишь? - спрашиваю я с ответной улыбкой.
- Не держу, - у него на мордашке что-то вроде досады мелькает.
- Ну, давай, излагай, - говорю я. - Нам до Сити далеко еще ехать. А мне поболтать охота.
Он пялится на меня. Раздумывает о чем-то своем, высоком.
Я выворачиваю руль, объезжая поваленный набок автобус. Это ж надо, валяется посреди дороги и хоть бы что. Стекла повыбиты, конечно и детали все, какие могли унести, с него поснимали.
Дикие кварталы - не то место, куда вы решите пригласить на свиданку свою девочку.
- Если ты работаешь в полиции, - говорит тюрбан. - Ты, разумеется, гражданин?
- Надо полагать, - говорю я в тон ему. - Что вопрос риторический?
Он усмехается. Улыбка у него приятная. Хоть сейчас в рекламу зубной пасты.
- И процедуру получения ЛИЧ-паспорта проходил, - добавляет тюрбан. - верно?
Продолжая крутить руль, я рефлекторно касаюсь свободной рукой шеи. Нащупываю пальцами крошечную выпуклость за левым ухом. Личный Идентификационный Чип. Вот он, родимый, на месте.
Тюрбан замечает мой жест, кивает.
- Тоже, значит, меченый, - говорит он вполголоса.
- А, - догадываюсь я и ухмыляюсь. - Ты значит тоже из этих, "натуралов", которые пикеты возле "Фарма-Интел" устраивают? Все понятно.
Я очень доволен, потому что все сразу встает на свои места. И этот его грустный тон, и напускная загадочность. Может даже и то, что он в Карантин влез. Фанатик, ясное дело.