Суп есть преимущественно жидкое блюдо, полезное и приятное на вкус
Мартын Поваренко
Душной июльской ночью парикмахерша салона красоты "ЗАВИТУШКА" Наташа Перефиздева фиолетовыми ногтями расчесывала на целлюлитных бёдрах волдыри (обцеловали комары-ухажеры сраные) и жала мышем на вход в записнуху. Перефиздева сидела перед LCD-монитором (последним папиным подарком) как привинченная. Сердце Перефиздевой ныло: снова всё было забито обидными опускалками в её адрес и от имени её же фиолетового ника "Имаго". Другая на месте Наташки после такого никогда бы не сунулась в записнуху. Но природа, изготавливая в своё время Перефиздеву, недосмотрела и развила в женском, в общем-то, существе грубость типичного кобла и бойкость натуры в ущерб бойкости ума. В чате в это время занудно флудил друг Наташки наркоман Неуронов Иван уже наширявшийся и по её телефонной мольбе запустивший на всю ночь флудильную программку. Ровные строки капслока с однообразно тупым текстом (посланным Наташкой Ивану имейлом) мостили экран монитора. В щелочках маленьких Наташкиных глаз отражалось частое мелькание браузера. Ещё, кроме Вани, у Имаго в чате была
группа поддержки, состоявшая из неразличимых между собой, сальнолицых, прыщавых мутантов, цеплявших хламидий раньше, чем начиналась их половая жизнь.
Сама Наташка, полу-татарка, была зрелой девушкой с окраины Москвы, из бойцовского района, давшего имя одной из авторитетнейших банд. Отец Имаги вписался в район с конца 80-х, с начала 90-х в одноименную банду, первым приватизировал сразу все туалеты района, построил ещё два у МКАД, но позже, подставленный конкурентами, сел в Бутырку надолго (со слов адвоката, - на политической почве). Наташка осталась одна.
Внезапное затишье в чате вернуло Наташке память и она вспомнила о супе, который начала варить задолго до последней сессии двухлетней сетевой войны. Суп был нужен не Наташке, а приезжему Карену, шлявшемуся по Москве без регистрации, вечно без денег, вечно голодному. Карен был армянин, толк в еде знал, но обстоятельства заставляли его мириться с Наташкиной баландой, только бы поесть и переночевать, заодно и перепихнуться, что для 57-летнего Карена было последним делом, а для 24-летней Наташки Перефиздевой было делом первым. Стала бы она просто так варить суп, отвлекаясь от боёв в чате, если бы не предвкушала запах немытого потного армянского тела, седеющих волос на мошонке Карена и жарких его слов, которых, - скажу истины ради, - было куда больше, нежели самого дела.
Наташка промчалась в кухню метеором, сорвала крышку с кастрюли и вбросила в булькающее варево лаврушки и щепотку хмели-сунели, припасённого нарочно для Карена. Достала из висючего шкафчика нераспечатанную упаковку новой, не опробованной разрекламированной приправы, вскрыла её ногтями и всыпала часть содержимого в кастрюлю. Странный, дурманящий, но приятный аромат разлился по кухне, а на поверхности супа образовалась рыжая пенка, дошла до краёв кастрюли и осела, решив, вероятно, что пачкать плиту негоже.
Остренько будет - помыслила Наташка, воображая член Карена, набухающий в благодарность за приправу в супе. Наташкины мысли о намечавшемся сексе занеслись высоко и вовсе отвлекли бы Имаго от продолжения сетевой войны, если бы она тут же сразу не подумала бы о доблестной московской милиции, которая очень могла помешать её любовным утехам. Карен был робкий армянин и с милицией говорить не умел. Как только к нему подходили две фуражки, требуя документы, Карен печальными глазами начинал смотреть в сторону милицейского УАЗика, наперёд зная, что этим транспортным средством его доставят на 5-6 часов в ближайший обезьянник и...прощай суп. Когда такое случалось, Карен заваливался к Наташке уже поутру, часиков в 5, будил её короткими, но бесконечными звонками в дверь, разъярённая полусонная Наташка, матерясь и багровея от обиды за ещё одну бездарно проведённую ночь, хлестала Карена по щекам, словно напившегося мужа. Карен робел, жался к косяку соседской двери и бормотал:
- Вай, Натащь, защем так, миня задэржаль, но я парышол...
Наташка захлопывала дверь и плюхалась на софу досыпать, сопя от обиды и ненависти к Карену и милиции одинаково.
Наташка прикрыла кастрюлю с супом на треть, чтобы не убежал,
по пути в комнату задавила тапком рыжего таракана, снова убеждая себя, что это последний
из той стаи, которую она протравила с неделю назад.
Каждый вечер она давила последнего из этой стаи. Наташка выключила свет в кухне и прыгнула за компьютер. Записнуха уже обновилась:
Имаго: Ковыряючи в носу
Я нашла осу в носу -
- Даже осы западают
На Имагину красу!
В чате обозначилась Мелисса со своим ником цвета гусеницы, какие жарким летом обжирают крыжовенные кусты. Имаго подозрительно пялилась в монитор - не клон ли. Но Мелисса, завидев Имагу, сразу заверещала:
Мелисса: Имочка, не обращай внимания, это он от зависти
Имаго: Мел, плевать я хотела на старого хача.
Нет, не стишки бесили Имаго, её бесила безвыходность положения. Тщетно пытаясь любыми способами унизить потешавшегося над ней весельчака лет сорока пяти, она знала, что весельчак-то был с именем: его имя, наружность, вкусы и профессия чатланам хорошо известны. Она же панически боялась открыть себя. Да и что толку себя открывать, что могла она предъявить весельчаку перед своими сетевыми друзьями? Целлюлит, парикмахерскую и пожилого Карена? Неравенство положений с весельчаком особенно её и бесило. Для начала она придумала называть его "старый хач", хотя сама с минуты на минуту ждала пятидесяти семилетнего армянина. Но это не возымело никакого действия. От бессильной злобы Имаго, надеясь на безнаказанность, решилась уже на чистую уголовщину. Она выкрала фотографии весельчака на его представительском сайте и снабдила их подписями, сообразуясь с собственным остроумием, не то что оставлявшим желать лучшего, но и не обещавшим вообще когда-либо родиться. Имаго разместила всё это на быстро-быстро созданной ею страничке. Страничка была всего одна, а сервер на всякий случай буржуйский и, разумеется, бесплатный. И это возымело действие! Был успех у прыщавых мутантов, которые при заходе на сайтик впадали в иллюзию выздоровления от хламидиоза.
Как только Имаго ни изгалялась, выуживая из Яндекса всякую крупицу, всякую малость сведений о своём виртуальном обидчике. Как-то в сетевом захолустье она нашла всего одну фразу давно разоблаченного гэбэшного стукача и провокатора, с помощью которой, спустя двадцать лет, он походя пытался переложить свои стукаческие грешки на невинных людей, в том числе на имагиного сетевого врага.Через 10 минут чат и записнуха пестрели Наташкиной находкой, флудёрская программка заработала на полную мощь: теперь он уже был "хач-стукач".
Подловатая лживость оформилась у Наташки ещё в школьные годы. Нескладная, пухлая, с огромным розовым бантом у левого уха, Наташка была посмешищем всего класса. За недалёкость, убожество интересов, прыщи и потешную манеру речи. В классе седьмом или восьмом Имаго набрела на свой способ мести: она исподтишка распространяла грязные слухи о самых чистых ребятах, мстя им за насмешки, бесконечные унижения и за мужское безразличие к своей персоне. И вот всё повторялось. Уже виртуально со "старым хачем-стукачем". Точно зная - кто её обидчик в реале - Имаго не гнушалась пользоваться таким преимуществом, вместе с тем понимая, что завидовать ей он не мог: нечему было. Ну не парикмахерской же или LCD-монитору, не тараканам или Карену завидовать. Как ни сопротивлялась Имаго, а вынуждена была сознавать, что реал сильнее виртуала (как правда сильнее лжи). Она точно знала, что в жизни "старого хача" всё путём, что в этой настоящей жизни она не может ему ничего возразить и противопоставить, что он трахается с кем хочет, увлекая умом, талантом и обаянием, а она - 24-летняя девка - с трудом нашла себе шестидесятилетнего армянина-нелегала и вот теперь варит ему суп, что папа её в тюрьме, а мать давно в Турции. Осознавая это, высмеиваемая "старым хачем" в сети изо дня в день, Имаго медленно погружалась в уныние. Теперь и любимые лыжи зимой не спасали. Выйдя на лыжню, разогнавшись, скатившись с горки, Наташка, вместо того, чтобы держать темп, замедлялась, мысленно окуналась в помоешную атмосферу чата и начинала искать новые способы борьбы со "старым хачем". Пару раз, отвлекшись, она падала в снег, чего раньше никогда не бывало.
Мелисса: Имка, сегодня одна?
Имаго: Пока да, но скоро приедет любовь :)))...
Имаго, разочарованная вялым утешением Мелиссы, резко вышла из чата, запустила оутлок, но, когда замелькало свежее мыло, на экран, словно нарочно, невесть откуда сели две сношающиеся мухи, одна верхом на другой.
те самые
Наташка хотела убить мух сразу, но то, чем они занимались, напомнило ей о Карене, который всё не приходил и даже не звонил ей со своего раздолбанного LG...
До встречи с Кареном у Наташки уже была привязанность
ручная крыса по кличке Милок, купленная осенью
по дороге домой у какого-то гастарбайтера.
Но зимою Милок простудился, подхватил инфлуэнцу, чихал, кашлял кровью
и к апрелю издох.
... Невыносимо жарким июльским днём, когда воздух был запаян в огромную колбу с дымом и гарью, когда не летали не только бабочки и стрекозы, но и мухи, - вместо того, чтобы стричься и завиваться, клиенты прятались по своим душным углам, надеясь, что в пыльной паутинной тени сараев и чердаков, вдали от палящего солнца они освежат остатки сгорающего ума. Cалон "ЗАВИТУШКА" был пуст. По этому случаю начальница отпустила Наташку раньше обычного. По дороге домой Наташка купила себе эскимо. Из заиндивевшего сливочного ствола, покрытого шоколадной глазурью, похабными движениями языка она мастерски ваяла лоснящуюся залупу, облизывала, обсасывала её с разных сторон и шла языком дальше. Карен издали заприметил Наташку. Поровнявшись, остановился, как вкопанный, воображая в сверкавшей фольге не мороженое, а ту часть себя, которая заволновалась в Карене сильнее других и стала такою же твёрдою, как ствол эскимо...
- Эй, дэвущк, как тиба зват? - ...
Наташка с минуту пристально смотрела на мушиное порно,
потом убила сношающихся перед её носом мух
и ринулась в кухню.
Очевидно, суп был готов. Суп получился борщ не борщ, харчо не харчо, щи не щи, пити не пити, шурпа не шурпа, кюфта не кюфта. Горох соседствовал с перловкой, свеклой и капустой. Вся надежда была на приправу. Наташка потушила конфорку, уже было направилась в душ, но резкий школьный звонок нарушил планы. Наташка ринулась к входной двери, она точно знала, что это долгожданный Карен, но всё же энергично спросила: - Кто? -
За дверью послышалось: - Натащь, эта я Карен парышол!
Наташка, едва сдерживая радость, открыла дверь и впустила в квартиру любовь. Любовь, как всегда, сильно пахла и очень хотела есть.
Карен, фотография школьных лет (дата неизвестна)
Карен разувался медленно, Наташка поняла, что в душ она его пропустит первым, иначе запах разутой любви вытеснит из квартиры аромат готового супа.
Ради супа Карен готов был пройти даже через душ. Пока он стоял под душем, напевая какую-то тоскливую армянскую песню, Наташка вернулась в кухню накрыть на стол.
- Натащь, палатэнэц ест? - раздалось через пять минут из приоткрывшейся ванной.
- Я не приготовила? - Наташка удивилась себе, тут же вспомнила, что война в чате выбила из её головы все прочие мысли и успокоилась - с головой всё в порядке, имела право забыть.
- Сейчас, Карик, сейчас принесу.
* * *
Это не был ужин при свечах.
OSRAMовская 100-ватка в голубоватом плафоне освещала раскладной кухонный столик, покрытый клеёнкой с пейзажем, хлебницу с бородинским и две одинаковые расписные миски, из которых с разной скоростью поедался Наташкин суп, варившийся с полдня, благоухавший замысловатой приправой. На одну поднесённую ко рту Наташкину ложку приходились пять Кареновых. Неизвестно, стал бы Карен есть такой суп, не будь он зверски голоден.
Закурив и нетерпеливо ёрзая на табурете, Наташка ждала того, что будет после супа, что должно быть после супа.
Из приличия заводя разговор, Наташка спросила:
- Карик, что не позвонил? Ведь поздно пришел!
- Ара, Натащь, тылэфон забраль мылыц...
- Сволочи - процедила сквозь зубы Наташка, вспомнив - как грубо мусорня забирала её отца. Сволочи, дали бы мне автомат, всех перестреляла бы тварей.
- Натащь, нэ сэрдыс, я сам вынават, ара, падашлы рыгыстраций нэт, тылэфон забраль
Карен погрустнел и осоловел от супа. Боясь, что усталый Карен заснёт, не сделав дела, ради которого она варила суп и, собственно, пустила его самого, Наташка быстро прошмыгнула в маленькую уютную комнатку проверить - всё ли готово. Готово было всё: на двуспальной софе постлано свежее, пахнущее Тайдом, индийская палочка прогорела и наполнила благоуханием ночь любви, таинственный розовый полумрак окутывал Наташкин альков...
- Карик, возьми меня, я хочу - донеслось из душа
Карен вынул изо рта зубочистку, грустно зевнул, вдел босые ноги в шлёпки и поплёлся к алькову. Наташка хотела было уже забраться под одеяло, но, вспомнив про не выключенный компьютер, ринулась к нему. Оказавшись возле него, влекомая хорошо известным ей тягучим омерзительным чувством: входить-не входить, вошла в пустой уже чат, в записнуху и сразу увидела:
Имаго: Мой папа в Бутырке томится,
Он спит на полу у параши,
В тюрьме его сделали птицей -
- голубки и кенара краше
- Хач носатый, пидар - Имаго выпалила это вслух, автоматически, по привычке, но не расстроилась - ведь сегодня она была не одна, рядом Карен и сейчас начнётся такое, что...короче, плевать она хотела на "старого хача" и его жалкие стишки.
- Натащь, щто гаварищь, ара? - забеспокоился в алькове Карен, не расслышавший Имагиной ругани и потому не принявший её на свой счет.
- Я не тебе, Карик - откликнулась Наташка, выключая комп, потом прошла в переднюю погасить свет, свет горел ещё и в кухне, носом обнаружила в прихожей грязные носки Карена, брезгливо затолкала их тапком под табурет и, наконец, взволнованно вошла в ту самую маленькую комнатку-спальню, где на разложенной софе её ждала любовь.
Карен, как и положено стареющему кавказцу, телом был волосат и сед. Когда-то развитые мышцы его рук и ног одрябли, кожа, оставаясь смуглой, покрылась пигментными крапинами, ногти на пальцах ног огрубели и сделались изъеденными грибком. Но общий рельеф его когда-то спортивного тела всё ещё сохранялся, пропорции выдавали в нём мужчину крепкого, повидавшего на своём веку много всякого разного, а подобных Наташке было не счесть. Наташка, жадно вдыхая запах Карена, успевшего вспотеть от горячего супа, сразу навалилась на него сверху своим непомерно грузным телом, потом прильнула к его паху, заработала языком, а Карен положил свою тяжёлую шофёрскую руку ей на голову, гладил лицо и всё быстрее и жестче вкачивался ей в рот...
Вся любовь продолжалась около получаса.
Начал Карен энергично, но внезапно завис, осоловел, обмяк и так и не кончил. Как и прежде, в прошлые разы, он возмещал вялость действий обилием словесных ласк. Когда Наташка елозила по всему телу Карена, лаская и облизывая ступни его ног, бёдра, подмышки, пытаясь растормошить его и вызвать в нём любовную агрессию, в ожидании которой она провела весь день, Карен всё это время с ритмичным безразличием гладил её рукою по ягодицам, груди не мял и, уже засыпая, бормотал:
- Мой харощий, Натащь, вах, харощий, хачу тиба, Натащь...
Посреди этого монолога Карен захрапел, вначале деликатно, но вскоре уже вовсю ивановскую. Наташкой овладело тихое бешенство, её необработанное тело не хотело вот так просто отдать Карена в руки отца Морфея, но... было поздно. Наташка, стиснув зубы, посмотрела на спящего Карена с большей злобой, чем на "старого хача" в чате, отвалилась от Карена, словно не насосавшаяся пиявка, машинально положила одну руку на ногу Карена, вторую - безнадёжно - на всё еще полу набухший, так и не разрядившийся его член, и, хотя не сразу, заснула.
* * *
Наташка почти не ела супа, всего чуть-чуть, а сон её был тяжел и тревожен, словно она одна опустошила всю кастрюлю.
Сон её, как сон чеховской Каштанки, наполнили картины прошлого. Она видела себя в школе, прыщавой, в неглаженой форме
с розовым бантом, несущейся из уборной к двери класса, под хохот парней-одноклассников, чем быстрее во сне неслась она из уборной, тем громче и похабнее делался хохот.
Внезапно Наташка очутилась в музыкальной школе и учитель музыки Варвара Ашотовна просила её спеть алябьевского "Соловья", но Наташка издавала сиплые мужские звуки, а в руках Варвары Ашотовны вдруг неоткуда появился хлыст, каким дрессировщики в цирке полосуют зверьё. Варвара Ашотовна со всего размаху ударила Наташку хлыстом по щеке и тут Наташка сразу запела "Соловья" голосом Антонины Неждановой, да так ладно, что
члены Политбюро, оказавшиеся в Наташкином сне почему-то за столом приёмной комиссии, стали ей громко аплодировать, и один только Суслов вместо этого ковырял в носу большим пальцем...
Снился Наташке школьный друг её и заступник хромой Вася, пятью классами младше, второгодник, ущербный. На самом деле никакой защитой Наташке по причине хромоты и ущербности он не был, но во сне Вася с АКМ в руках распугал и вышвырнул всё Политбюро, потом схватил Варвару Ашотовну за волосы и стал таскать по всему классу, пока не окунул её лицом в клавиатуру рояля. На самом деле Вася был сирота и инвалид, от рождения лишенный здоровых мужских инстинктов, он видел в Наташке сразу и отца, и брата, и друга, и защитника-опекуна. Спровоцированная вечными унижениями Наташкина склонность к доминированию воплощалась в её отношении к Васе. Их взаимное чувство трудно определить - не друзья, не подруги, нечто бесполое, но это было трогательное и оберегаемое обоими чувство. Здесь же, во сне, Вася выпрямился, вырос и окреп, расхаживал по сну как хозяин.
Вдруг Вася превратился в муху, начал жужжать, летать над Наташкой, пытаясь её оседлать, чтобы сделать с ней то, чего рядом спавший Карен так и не сделал. Но Наташка во сне не хотела, чтобы Вася так прикасался к ней, бегала, отмахиваясь от назойливой мухи.
Тогда Вася стал тараканом, засел за партой и с похотливою жадностью, не отрываясь, смотрел на неё, потом достал из-под парты АКМ, направил его на Наташку и выстрелил. Наташка дёрнулась, перевернулась на другой бок, Карен, вовсю храпя, сделал то же, оба продолжали спать, повернутые друг к другу спинами.
Снился Наташке заброшенный пруд в каком-то парке, будто идёт она с мамой (той самой, что теперь в Турции), на босу ногу по зелёной траве, но почему-то с лыжными палками. Мама идёт, а сама Наташка скользит, будто на лыжах. Наташка хочет остановиться, но не может и соскальзывает в пруд, в ужасе зовёт мать, но та, улыбаясь, идет дальше и исчезает за деревьями. Наташка старается плыть, а ноги её и в воде скользят как на лыжах, Наташка погружается в воду и медленно опускается на дно. На дне пруда Наташка видит какие-то кабинки с дверьми. Двери открываются-закрываются, из них выходят, в них входят угрюмые люди в милицейской форме. Те, что выходят, протягивают деньги странному человеку с очень знакомым лицом. Этот человек прохаживается вдоль кабинок, принимает деньги, улыбается Наташке и шепотом говорит: вот, дочка, это мои туалеты. Вырастешь, будут твои. Наташка от радости и восторга вдыхает всей грудью, лёгкие её заполняет вода, она теряет дыхание, чувствует, что захлёбывается, и хочет крикнуть: мама! Мама!.... Откуда-то сверху спускают канат, Наташка хватает его и кто-то, спасая, тянет её наверх. Но, оказавшись над водою, Наташка видит в руках уже не канат, а лыжную палку метра в три длиною, другой конец её держит Варвара Ашотовна. Варвара Ашотовна в маминых туфлях и поёт басом "По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там". Потом Варвара Ашотовна громко хохочет, фехтует палкой, грозит ею Наташке и со словами "Я научу тебя петь, говёныш" прыгает в пруд. Наташка опять погружается в воду, ею овладевает ужас и безнадёжность, она снова на дне пруда вместе с Варварой Ашотовной, но всё изменилось как в театре: на дне вместо папиных туалетов теперь коммерческое отделение института мясомолочной промышленности, на котором так и не доучилась Наташка, а вместо Варвары Ашотовны Наташка видит милого пони с розовым бантом на левом ухе. Пони музыкально ржёт и скалит в улыбке желтозубую пасть.
Наташка почему-то за ручку со своей бабушкой-эвенком.
Как в детстве.
Бабушка-эвенк смотрит куда-то в сторону, приговаривая "Сейчас, внучка, сейчас, Наташенька, мы поступим". Отпускает Наташкину руку и Наташка, словно в сомнамбуле, бредёт в сторону пони-Варвары Ашотовны, хочет сорвать с лошадиного уха розовый бант, но Варвара Ашотовна лягает Наташку задней ногою в живот, тут же раздаётся душераздирающий бабушкин вопль: ЛОШАДЬ! ЛООШАДЬ!! ЛОООШАДЬ!!!........
От бабушкиного крика и боли в животе Имаго мгновенно проснулась. Но её ужас, пережитый во сне, был не так страшен, как первые секунды пробуждения. Нет, боли в животе не было, но крик, этот душераздирающий крик ЛОШАДЬ! ЛОШАДЬ! продолжал раздаваться вне сна.
Наташка вскочила и лишь тогда заметила, что Карен мечется по софе, во сне пытается кого-то обнять или ухватить руками, и при этом громко стонет и кого-то зовёт:
- Лоша! Лоша! Лоша харощий, хачу тибя Лоша, вах, в попа хачу, ара, давай в задниц, Лоша!
- Чтооооооооо? - завизжала, приходя в себя, Перефиздева.
Она сорвала с Карена одеяло и увидела его до упора эрегированный член. Вид его привёл Наташку в исступление.
- Только меня? А Лёшу? Убирайся, старый хач, пидарас, слышь что сказала!
В передней Карен долго шарил по полу в поисках носок, не нашедши, надел туфли на босу ногу и стал испуганно вертеть замок Наташкиной двери. Дверь не поддавалась. Наташка выскочила в коридор, сразу открыла дверь, с размаху влепила Карену прощальную оплеуху и вытолкала вон. Только захлопнув за Кареном дверь она поняла, что это не сон, что она уже проснулась. Комок подступил к горлу. За окном было уже светло, поначалу она хотела плюхнуться в постель и заснуть, но, глянув на часы и, увидев, что времени полпятого утра, Наташка подавленно направилась к компьютеру, включила, пока тот загружался, вытащила сигарету. Закурила и села за клаву. В чате в виде точек остались ночные следы ростовского наркомана Тимоши. Записнуха долго не открывалась, открывшись, обдала Имаго холодом научного знания:
Имаго
1. Имаго - окончательная стадия индивидуального развития членистоногих животных со сложным жизненным циклом.
2. У насекомых с полным превращением имаго развивается из куколки.
3. У насекомых с неполным превращением имаго развивается из личинки (нимфы).
Сигарета повисла в обессилившей руке Имаго, а из её груди вырвался беспомощный, хотя и гневный вопль: - Это всё суп, суп, будь проклят этот суп, будь проклят....
Крупные детские слёзы выкатились из Наташкиных глаз и горошинами западали на клавиатуру.
![[]](/img/f/faradzhew_a_a/poslesupa/blewotina.jpg)
![[]](/img/f/faradzhew_a_a/poslesupa/muhi.gif)
![сальнолицая Серёженька [Обляпкин]](/img/f/faradzhew_a_a/poslesupa/manz5.jpg)
![[]](/img/f/faradzhew_a_a/poslesupa/mancsosiska.jpg)
![[]](/img/f/faradzhew_a_a/poslesupa/tarakandohlyj.jpg)
![[]](/img/f/faradzhew_a_a/poslesupa/stajatarakanow.jpg)
![[]](/img/f/faradzhew_a_a/poslesupa/milok2.jpg)
![[]](/img/f/faradzhew_a_a/poslesupa/milok1.jpg)
![[]](/img/f/faradzhew_a_a/poslesupa/milok4.jpg)
![убитые мухи [Евсюков]](/img/f/faradzhew_a_a/poslesupa/dohlyemuhi11.jpg)
![[]](/img/f/faradzhew_a_a/poslesupa/kuhnja3.jpg)
![[]](/img/f/faradzhew_a_a/poslesupa/karen.jpg)
![[]](/img/f/faradzhew_a_a/poslesupa/nowoe.jpg)
![[]](/img/f/faradzhew_a_a/poslesupa/imagoikaren.jpg)
![[]](/img/f/faradzhew_a_a/poslesupa/imagosrozowymbantom2.jpg)
![[]](/img/f/faradzhew_a_a/poslesupa/politbjuro.jpg)
![[]](/img/f/faradzhew_a_a/poslesupa/muha.jpg)
![[]](/img/f/faradzhew_a_a/poslesupa/tarakan.jpg)
![бабушка-эвенк [Марлужоков]](/img/f/faradzhew_a_a/poslesupa/babushka--ewenk.jpg)
![[]](/img/f/faradzhew_a_a/poslesupa/kozyavka_mavritanskaya.jpg)