|
...Первые упоминания о Мирийском Харторе относятся к 617 году Э.В.Ч. (320 год Эпохи Конклава), когда в секторе Коготь корпусом внешней разведки был обнаружен неопознанный корабль, ведший патрулирование в зоне смещения у темпорального терминатора. Чужак ушел в подпространство сразу же после обнаружения, однако в архивы флота были переданы результаты сканирования, в том числе - несколько плоскостных двухмерных проекций, на одной из которых был легко различим символ, ныне известный, как "Щит Татахиона"
Этот эпизод считается началом противостояния человечества и Хартора, вылившегося в 3026 г. Э.В.Ч. в кровопролитную войну, закончившуюся изгнанием Мирийских войск из сектора Ифни. Однако, глупо было бы считать, что на протяжении двух с половиной тысяч лет соседства, Мирийский Хартор ни разу не вмешивался во внутренние дела молодого суверена, огнем и мечом прокладывавшего себе дорогу к звездам...
Иван Коллер,
"Собрание Заблуждений": Мирийский Хартор"
...Вызов звучал словно бы ниоткуда; далекие сигналы тысяч транстахионных маяков, разбросанных по бесконечным кубическим кальво межзвездного пространства, всегда приходили, будто сквозь время - и в сути их крылись неясные опасность и смута, точно голоса, что тонули в квантовых стратах пакетной передачи данных сквозь все константы Вселенной, падали с высохших губ самой смерти...
...Он медитировал, почувствовав далекий Зов намного раньше чувствительных приборов своего корабля. Великий Темный Разум Цитадели взывал к нему сквозь тьму времен и бесконечность галактик - к нему, своему верному слуге, что освобождал собственный разум, созерцая бездонную тьму межгалактической пустоты. Легкий сайпер с экипажем всего лишь из шести человек неподвижно висел в пустой черной бездне, под его брюхом, в ста двадцати тысячах кальво, неподвижно застыло мутное облако ядра спиральной галактики. Корабль молчал. Молчал его экипаж. Молчали далекие звезды. Статичную неподвижность бытия возмущал лишь ультразвуковой сигнал вызова...
Одним движением, он поднялся.
Ныне, у него не было имени - по крайней мере, он уже не смог бы вспомнить его, потрудись задаться когда-нибудь столь бессмысленной целью; на корабле его все называли Шинроку - называли уважительно, обращаясь, точно по имени. В сотнях и тысячах миров, что посетили он и его бойцы, ему всяких раз давали иное имя, но в сути своей они все значили одно и то же; в мирах, что лежали подле ног его, дикая воинственная раса доменидов, называла его Капитаном - и это имя так же не отличалось от всех иных, лишь звучало иначе.
Корабль ощутил его готовность - и в наполненную дерзким звездным демонизмом залу без стен и потолков, хлынул белый свет прошедшей сквозь время проекции.
...Холодные, как сталь клинка, пылающие бездушным демоническим пламенем глаза Модератора смотрели на Капитана, как и всегда не выражая никаких чувств. Глаза Нашемаха - два бездонных портала в мир вечной смуты, врата в безликий Хаос; Модератор смотрел на мир сквозь призму одержимости - и потому был так стар и так могуч. Они едва справлялись с одним демоническим оком, оставаясь в здравом уме - а для главы Цитадели не существовало иной реальности. Что-то шелохнулось под кожей, и по телу разом побежал мелкий зуд - словно бы, как и много раз прежде, он, Шинроку, вновь стоял в возвышенных черных залах Цитадели, пред застывшим вне времени ликом Модератора...
- Есть работа, - сухо проговорил, наконец, холодных голос на другом конце обозримого космоса, - простая работа...
- Я готов.
Перед глазами замелькали нестройным вихрем тысячи символов - координаты четырехмерного пространства, личные дела, архивы, инженерные схемы, отрывки трансляций, записи переговоров; все - в виде сложных четырехмерных функций и все вперемежку. Но каждая крупица информации навечно оставалась в бездонной памяти Капитана.
Капитан помнил все. Кроме себя...
В космосе все относительно. Твои слова, пройдя сквозь огненные вихри Мира Тайных Тайн, прозвучат на другом конце Вселенной ранее, чем ты наполнишь грудь свою воздухом, дабы произнести их. Время, пространство, свет - все относительно; все пребывает в движении, все меняется, все стремится куда-то, и это движение есть доказательство жизни...
Мир в движении без ориентиров, с призрением к канонам и догмам, мир всюду и нигде - вот, что такое космос. Так было. Так будет. Вовек.
...Десантный модуль отделился от борта корабля и стал стремительно падать на планету. Или это планета придвинулась поближе к маленькому вместилищу жизни чудовищной алой стеной? Кто знает... О движении в космосе можно было говорить лишь с поправкой на взаимную корреляцию объектов. В отрыве от нее, был лишь хаос траекторий безотносительной геометрии четырех измерений, где истинные величины любых фундаментальных взаимодействий искажались до неузнаваемости и абсурдности. Истина здесь так же была относительна - и потому никто не оперировал столь вольнодумным понятием...
Шел вводный инструктаж. Каждый из членов команды Капитана видел, слышал, почти осязал тот же самый поток информации, что передал их командиру не так давно бессмертный Модератор Цитадели. Не хаотичный набор дискретной логики, но поток пространственной математики, смешанный с чем-то еще, что можно было назвать лишь чувствами - иного определения не существовало. Непостижимый механизм общения, более древний, чем многие народы и миры, был он информативен в большей степени, чем все мыслимые способы компьютерных счислений. Необозримый объем информации, сжатый в одну математическую точку, где сливались промеж собой по воле неведомых сил время, пространство и свет.
...Простой мятеж - влачащие жалкое существование, рабочие добывающей платформы взбунтовались против корпорации, ведшей разработки никлидиевых жил в недрах чудовищной планеты-гиганта; бессмысленное насилие, бессмысленная агрессия, бессмысленный протест... Перенаселенные миры человеческого Эйкумена давали слишком много живого расходного материала, межзвездные добывающие корпорации обладали огромным человеческим ресурсом и потому мало заботились о благосостоянии своих работников.
Там, где конкурс на одно рабочее место составлял более тысячи человек, рабочая сила обесценивалась...
Конклав... Конвейер, безликая машина по производству людей; для многих семей разовое пособие, выплачиваемое государством за каждого рожденного ребенка, было единственным источником дохода. И люди плодились и размножались, передавая государству миллионы послушных пасынков, что воспитывались в интернатах и, становясь совершеннолетними в четырнадцать, сторицей отрабатывали затраченные средства, превращаясь в стариков к двадцати пяти. Человечество осваивало новые миры, используя умопомрачительные людские ресурсы; никлидий и триодиум, ванадий и тантал, урановые руды, воздух, вода - любые блага иссякали в конце...
Люди не заканчивались никогда.
...Стоило отдать должное извращенному гению того, кто спланировал хитрую интригу с участием трех сотен рабочих добывающего комплекса... Никлидиевая жила оказалась менее перспективной, чем считалось изначально, а новых обнаружить так и не удалось; выработка едва-едва покрывала расходы на пуск добывающего и перерабатывающего комплексов, предприятие оказалось бесперспективным.
Оставался лишь один способ получить прибыль: страховка.
Имелся единственный нюанс - бунт в колонии, в результате которого в руках восставших рабочих, перебивших корпус охраны, оказался заместитель коммерческого директора корпорации Кларк.
Это снимало все вопросы. Оставалось лишь найти тех, кто сумеет выполнить грязную работу и сможет с этим жить; тех, кому чужды были не только мораль и нравственность, но и любые политические дрязги между корпорациями. Кто-нибудь извне, кто-нибудь, кого никто не сможет найти и допросить; кто-нибудь, кто уничтожит все улики - без сомнений и сожалений...
Во всем обозримом космосе не было лучших кандидатур.
...Модуль несся в высоких слоях атмосферы, ведомый чуткой рукой Пилота; чудовищными протуберанцами, возвышались огромные газовые столбы - последствия бушующей в кипучей, аморфной плоти планеты, бури. Черный, как сама звездная бездна, абордажный корабль рвался к темной линии терминатора, где, обрываемое тенью, исчезало в никуда алое тело планеты. Где-то там, окруженный холодной ионизированной атмосферой, парил в пустоте добывающий комплекс. Невозможно было бы разглядеть его сейчас невооруженным глазом - и лишь Пилот знала о нем все, и, руководствуясь этими знаниями, посылала вперед псов войны Мирийского Хартора.
Пилот... Бог и Мать всех воителей, истина в последней инстанции; всевидящий Оракул, навечно прикованный к навигационной рубке корабля, общающаяся с ним, чувствующая, видящая то же, что видит он. Красивая молодая девушка, подорвавшаяся в юности на противопехотной мине; забытый государством безногий инвалид, обреченный на медленную и мучительную гибель; отступница, заключившая договор с иноземными рейдерами; бессмертная дева, чье тело навечно вросло в сложную структуру корабля, та, что слышала его голос...
Все это было правдой - ее правдой, презираемой ею самой...
...Они знали свое дело; удар был нанесен со стороны планеты - и ни одна из отмеченных на схеме турелей не зацепила модуль системами наведения; в их распоряжении был детальный план обороны комплекса - и потому они буквально просочились сквозь все мыслимые и немыслимые заслоны, проведенные через нагромождения металла и композитов заботливой и чуткой рукой Пилота. В этом была их сила - в лаконичном, смертоносном ударе в самое незащищенное место и мгновенном уходе от ответных атак; бессмертные асассины космоса - служители безымянных темных божеств, они не ведали страхов и сомнений... И потому были так хороши.
Им противостояли три сотни. Три сотни непрофессиональных бойцов, три сотни будущих трупов. Без жалости и сожалений, без пощады. Три сотни умрут сегодня - и бездушная Вселенная, утомленная собственной вечностью, вновь получит обильную жертву.
Бой начался.
...Первая приземлилась на покатую крышу контрольной башни, точно темный призрак воплоти; трудно было поверить в то, что еще мгновение назад она падала с головокружительной высоты и лишь нематериальное поле гравитационной ловушки приостановило это падение. Ловко кувыркнувшись, воительница сорвала с предохранительной петли хорбер; она чувствовала своих собратьев - один за другим, они включали боевые системы. Стальные каблуки впились в металлический фронтон крыши и темная фигура, напоминавшая черную гарпию, бросила вниз холодный, бесчувственный взгляд.
...У них не было имен и судеб - только порядковые номера. Шинроку был для всех просто Шинроку - Капитан, командир корабля, тот, кто говорил с Модераторами. Сами же они были лишь боевыми единицами и не значили многого в системе Мирийского Хартора; а Первая была просто Первой...
...Глаз Нашемаха видит все.
Сем, восемь, нет - одиннадцать. Готовят грузовой корабль к старту, хотят сбежать с остатками груза никлидия - почти умно, если бы хоть кто-то из них понимал, что корабли Конклава жестко контролируются и запрограммированы на полет лишь по одному курсу... Или нашелся среди рабочей черни тот, кто сумел не только обойти все мыслимые системы защиты, но и перенастроить навигационные системы корабля? Сомнительно...
Капитан спустил своих псов с цепи.
Первая спрыгнула вниз и, никем не замеченная, скрылась за штабелями тяжелых ящиков с никлидиевыми слитками. Рабочий, управляющий автопогрузчиком, как раз разместил очередной контейнер на лифтовой платформе и, развернув машину, направился за новой партией. Еще двое стояли подле уже погруженных ящиков и помечали их специальными маркерами; остальные восемь находились вне зоны прямой видимости.
Быстро оценив расстояние, Первая сняла с пояса три метательных ножа, ухватила два за клинки, зажав третий меж рукоятями и бесшумно кувыркнулась вбок прямо к медленно ползущему за грузом автопогрузчику. Последним, что увидел его оператор в своей жизни, была темная человеческая фигура, сделавшая резкий жест руками в стороны - обоюдоострый клинок пробил пластиковое забрало шлема, лобную кость и вошел в мозг. Первая резко обернулась и метнула оставшиеся ножи - оба мятежника застыли на мгновение в нелепых позах, тут же повалившись на пол; единственным звуком, нарушившим равномерный гул грузовой платформы, был стук тяжелых скафандров о металл лифта.
Вся смена грузчиков была уничтожена менее чем за пол минуты. Разбившись на пары, все шестеро бойцов рассредоточились, точно волки, выискивающие добычу; целей было, как не сложно догадаться, три - грузовой терминал, заправочная платформа и ремонтные мастерские.
...В паре с Первой действовал Третий - злобный малый, обожающий резать врагов мономолекулярной нитью; обезглавив пару заблудших патрульных, боевая двойка беспрепятственно проникла в грузовой терминал, где жители комплекса спешно готовили к эвакуации свои скудные пожитки.
Их было более трех десятков, в основном - крепкие мужчины в скафандрах; почти все безоружны - откуда взяться врагу в открытом космосе? Обеденный стол, курятник для лис... Притаившись за опорой крыши грузового терминала, Первая внимательно осмотрела помещение. Глаз Нашемаха пронзал время и пространство, проникал сквозь связь времен, почти не задерживаясь на тех людях, что умрут спустя мгновения. Нет, не они были целью - нет...
Есть! Глаз вспыхнул режущей болью, предвидя опасность - пронзив слой композита, он вырвал из плена тайн образ операторской кабины грузового терминала, где, развалившись в креслах, потягивали густой горячий суп из кружек двое людей в форме корпоративной милиции; у стены, прислоненные к ней стволами, стояли штурмовые винтовки.
Мятежные солдаты.
Первая обернулась к своему напарнику и сделала характерное движение руками. Тот все понял без слов - снял с пояса сурикен-бомбу, воительница сделал то же самое; по бессловесной команде, два металлических шара десяти дюймов диаметром выкатились под ноги ничего не подозревающим поселенцам. Лишь двое или трое из них заметили странные стальные штуковины, но никто не сумел адекватно прореагировать на столь неочевидную опасность. А потом было поздно.
Подпрыгнув на добрые три фута, сурикен-бомбы раскрылись, выпуская из себя летящие с огромной скоростью вращающиеся лезвия; неуправляемые клинки прыснули во все стороны, пронзая, рассекая и разрубая человеческие тела, рикошетя от стен и вновь возвращаясь и сея смерть...
Атмосфера грузового терминала мгновенно наполнилась криками и паникой; силясь спастись от смертоносного шквала безжалостной стали, люди метались из стороны в сторону, не находя выхода. Острые бритвы сурикенов вспарывали материю скафандров, человеческую плоть, перерезали сухожилия и мышцы, дробили кости; пол сотни клинков резали людей на части, превращая в бесформенные, еще живые, порой, кучи фарша. Лезвия метались в трех измерениях, залетая во все уголки, поражая всех - всех и каждого...
Первая не смотрела на дело рук своих - атака сурикен-бомбами впечатляла своей брутальностью, а брутальность воительнице была чужда... Нет, внимание ее Глаза занимала операторская кабина грузового терминала и сидящие в креслах солдаты.
Далеко не сразу заметили они бойню, что развернулась под сводами грузового терминала, и лишь когда один из сурикенов ударил в неразрушимый прозрачный композит окна, рикошетом уносясь прочь, творимое руками бездушных рейдеров открылось слишком расслабившимся бойцам противника. Они разом вскочили, разливая остатки супа и хватая защитные каски. Есть!
Неуловимым движением, Первая вскинула хорбер и выстрелила; упругий инверсионный столп впился в основание операторской кабины, разрывая композиты, металл и человеческое тело. Солдата просто расплескало по стенам помещения, его напарник, истошно завопив, опрометью бросился прочь, забыв винтовку и защитный шлемофон, под неусыпным взглядом Глаза.
Беги-беги, солдатик, зови на помощь... Пусть все твои друзья выползут из своих нор, возьмут в руки оружие и умрут достойно; если бы не пресловутый заложник Кларк, вы бы ничего не почувствовали - смерть в аннигилирующем пламени была благом в сравнении с тем, что вам придется испытать теперь. Вы сами сделали свой выбор - и пусть те из вас, кто умрет от зарядов хорбера, благодарят судьбу за быструю и легкую смерть - остальным ее никто не гарантирует...
Выпрямившись во весь рост, два черных ангела смерти ступили по залитому кровью полу под своды огромного зала грузового терминала; сделав свое дело, сурикены-убийцы самоуничтожились, оставляя позади себя три десятка изрубленных на части трупов. Кое-кто из мятежников был еще жив - какой-то парень, которому ударом сурикенов отсекло правую ногу и вспороло живот, бездумно полз к Первой, оставляя позади себя кровавый след и вывернутые из живота внутренности. Одним движением ноги, воительница раздавила ему череп.
...По бесконечным стальным лабиринтам метался сигнал тревоги, десятки, сотни ног топотали по коридорам, лестницам и тоннелям - кто-то бежал, кто-то готовился к бою. Сегодня они все умрут - сегодня, сейчас. Простая работа - ничего личного; нет жалости, нет сожалений, нет мук совести - нет ничего.
Молча, Первая и ее спутник вскинули хорберы; снаряды из тугоплавкого металла пронзят стальные лабиринты и уязвят людей сквозь стены, разорвав тела и оборвав жизни; они не смогут, не успеют понять, не увидят врага - и лишь безжалостные Глаза Нашемаха узрят их агонию. Мечи и ножи, сурикены и глэйвы, огнеметы и мономолекулярные нити оборвут сегодня не одну жизнь, у бесплотной жадной смерти нынче будет пир...
...Питер Грейв сидел на холодном железном полу, обняв собственные колени, и заворожено всматривался в движения скользящей между затянутыми в тонкую черную кожу пальцами золотой монеты. Рядом с ним, чуть поодаль, жевали армейский паек две дюжины голодных, чумазых ребятишек от четырех до восьми лет от роду - сироты из христианского приюта, направлявшиеся в миссию на одной из дальних колоний; за ними заботливо приглядывала сестра Алексия и худая молчаливая темноглазая девушка - наверняка, одна из молодых послушниц...
В иной ситуации, Пит был бы склонен поразмышлять о превратностях судьбы, что поставила некогда могущественную мировую религию на одну ступень с мелкими шабашами и низвела, в конце, до роли утопического философского учения на грани с абсурдом. Но только не сейчас - все его внимание занимала эта чертовая золотая монета...
На металлическом казенном столе восседала, поставив одну ногу на стол и упираясь другой в пол, седовласая воительница; ее сильное тренированное тело сковывали странные черные одежды; высокий матово-черный нагрудник, пряжки сапог-ботфортов на толстой металлизированной подошве, налокотники и наколенники ее украшали изображения крылатых черепов, от левой ключицы, из под гладкого наплечника, вниз тянулась собранная из небольших, - дюйм на дюйм, - пластинок, неизвестная регалия. Массивные кольца с изображениями змей, черепов и василисков, надетые на все пальцы рук, широкий двойной пояс c массивной поясной бляхой и длинные фартуки дополняли картину.
Женщина была буквально увешана оружием с ног до головы - в закрепленных вдоль предплечий ножнах хранились длинные кинжалы с двумя парами характерных заостренных утолщений над гардой, такие же тянулись вдоль сапог. На поясе покоились зловещего вида устройства, из-за левого плеча вздымались рукояти коротких изогнутых мечей; на двойном предохранительном ремне из проклепанной никелевыми пластинками кожи висел массивный огнестрельный ствол неизвестной Питу конструкции - тупорылая штуковина из вороненого металла с мощным коробчатым магазином, так же украшенная изображениями крылатых черепов.
Но не оружие и не доспехи внушали ужас бывалому солдату...
У женщины отсутствовала левая половина лица - искусственно выращенная мускулатура и защитный слой из черного мимикрирующего металла заменяли живые ткани; в глазнице металлического черепа сидел страшный глаз - бездонный, как тьма вечной ночи, и лишь зрачок его светился потусторонним демонизмом. Пит помнил тот момент, когда этот глаз впервые взглянул на него - сильное, но неприятное ощущение; тошнота и головокружение, точно один лишь взгляд безымянной воительницы мог лишать жизни...
Сейчас, когда женщина сидела боком к нему, Питер не видел изуродованной части ее лица; с такого ракурса она была почти красивой - бледная кожа и седые волосы странно сочетались с какой-то неживой, потусторонней красотой ее ожесточенного лица. Она была прекрасна когда-то - но безжалостный космос выжег ее волосы и душу...
Вздохнув, Пит оторвал взгляд от скользящей по пальцам воительницы монеты и вновь посмотрел на пугающий черный ствол; страшное оружие - девяностый калибр, не меньше, пробивает стены из кризальта и композитных металлов, разрывает человеческие тела...
Пит видел его в действии - когда бой докатился до жилых кварталов, мятежники уже не пытались сопротивляться - они просто бежали, пытаясь спасти собственные жизни; один из них ворвался в карцер, где держали пленников. Обезумевшие от ужаса глаза, перекошенный рот... Не видя ничего, он с каким-то животным воем метнулся по коридору вдоль камер и в этот самый момент стена за его спиной взорвалась фонтаном обломков; широкая инверсионная спираль сжала воздух в тугую петлю, вонзив крупнокалиберный снаряд в спину человека и превратив его тело в кровавый туман...
Пит слышал о таком оружии, но никогда не видел. Разрушительная технология - двигающийся с огромной скоростью снаряд обладал способностью проникать вглубь препятствий, распространяя в стороны динамический удар в любых упругих средах. Просто и страшно.
Питер сам не заметил, как протянул руку и коснулся холодного черного металла. И, прежде чем он успел задаться вопросом, что же делает и для чего, холодная сталь ножа надавила на его горло.
...Первая молча смотрела на сидящего возле нее человека и ее чудовищный левый глаз пронзал само его существо, проникая в разум, заполняя его собственным образом, толкая к безумию. Правый глаз, - зеленый некогда, а ныне практически бесцветный, - был пуст и спокоен, в нем крылось лишь безразличие ко всему окрест, и не сыскать было в нем ни единого отблеска чувств.
То был взгляд трупа.
- На место, - коротко скомандовала воительница и, стоило лишь Питу выполнить команду, как золотая монета вновь забегала меж ее пальцев - вниз и вверх, вниз и вверх...
Кто эти люди? Они не из спецназа Конклава, они вообще не похожи ни на кого из тех, кого доводилось знавать Питу. Ядовитая атмосфера снаружи, что однозначно убила бы любого, не производила на них никакого эффекта - и ничто не указывало на то, что они применяли какие-либо средства защиты. Они убивали молча и без азарта, быстро, адекватно и очень жестоко; действовали, как машины - без единого слова, без единого лишнего движения. Они едва не убили детей, сестру Алексию и ее помощницу, заодно с самим Питом, и лишь вмешательство Кларка спасло положение; и куда они увели директора? Питеру не дали пойти с ним, хотя Кларк настаивал на сопровождении телохранителем; впрочем, Питу дали забрать свое оружие - с табельным пистолетом в кобуре он чувствовал себя несколько увереннее.
Он не решался заговорить со своим стражем; эта женщина была интересна ему, хотя он и чувствовал по отношению к ней какое-то неприятие. Она была двулика, как древний Янус - в прямом и переносном смысле; в ней чувствовалась какая-то тайна и тайна эта была темна и зловеща... И потому манила к себе.
- Вы не любите людей? - вспорол тишину голос сестры Алексии.
Питер вздрогнул: сосредоточившись на движениях монеты, он совершенно неожиданно оторвался от реальности; в ловкости воительницы было что-то чарующее...
- Я им не доверяю, - холодно отозвалась Первая.
А вот этих слов Пит не ожидал; и дело было не в содержании ответа - просто он был уверен, что белокурая бестия из неведомых альковов космоса пропустит слова монахини мимо ушей...
И тем более он не ожидал, что этот разговор будет иметь продолжение.
- А вы? - вдруг спросила Первая, - Вы любите людей?
- Так повелел нам Бог наш... - улыбнулась сестра Алексия.
Первая подбросила монету в воздух и, ловко поймав, спрятала куда-то за пояс; потом повернула голову и посмотрела на монахиню. Алый на черном глаз демона сузился, заглядывая в самую душу сестры Алексии, но та нашла в себе силы не отвести взгляда.
- Ваш Бог, - холодным тоном отрезала Первая, выдержав долгую паузу.
- Бог един... - начала монахиня тем голосом, каким обычно начинают любую проповедь; но воительница остановила ее жестом руки.
- Отбросим Бога; вы - и только вы, любите людей?
По лицу сестры Алексии пробежала легкая тень печали.
- Бога нельзя отбросить, - покачала она головой, - он в наших душах - моей, вашей...
- У меня нет души, - безразлично заметила воительница, - а вы уходите от ответа...
- Душа есть у каждого.
- Вы ее видели?
Дерзкий и неожиданный вопрос; но сестра Алексия, видимо, слышала его не впервые, и нашлась мгновенно:
- Я никогда не видела такого оружия, как ваше; но ведь оно существует...
- Ответьте прямо: вы лично верите в любовь к людям? - все так же холодно и безо всяких чувств, проговорила с нажимом Первая.
Ох, как не завидовал Питер сестре Алексии в эти минуты; проповедь убийце, которая если и умела испытывать хоть какие-то чувства, то скрывала это настолько умело, что поверить в их существование было сложно! Люди привыкали к чувственному, живому общению, когда эмоциональный фон мог дать подчас больше сведений об оппоненте по спору, чем сказанные им слова; а Первая выражала лишь пустое безразличие.
Сестра Алексия вздохнула и все-таки отвела взгляд.
- Когда-то я не верила - ни во что, - заговорила она, - ни в Бога, ни в мир вокруг себя... Не верила и жила, как трава сорная. И свое истинное предназначение я нашла в служении людям: несу им свет Слова Божьего, восстанавливаю заблудшие души...
- Вы любите людей? - прервала монолог монахини седовласая воительница.
- Да, я люблю людей!
- Почему?
- Потому что только в любви сила. Ничто в жизни нашей не имеет значения без любви. Бог любил нас и мы, дети его, созданные по образу и подобию его...
- Должно быть ваш Бог - редкостный мерзавец, - холодно констатировала Первая.
Сестра Алексия вспыхнула, по лицу ее растекся предательский румянец; она почти задохнулась от возмущения и лишь сумела прошептать:
- Как вы смеете?
Губы Первой искривились в пренебрежительной ухмылке - это были первые чувства, которые она проявляла; почему-то Питеру стало мерзко до тошноты: в творимом пред глазами его, виделся с отчетливостью налет нездорового цинизма...
- Твой Бог - слабак, женщина, - бросила воительница своей собеседнице, - такой же слюнтяй и лицемерный ублюдок, как и его так называемые "дети". Я не знаю твоего Бога, но я знаю людей, и если они созданы по его образу... - она не закончила фразу и губы ее вновь презрительно искривились, - Дать убить себя черни и оправдывать собственную слабость...
- Не надо, - попросила сестра Алексия, закрываясь от взгляда Первой, точно от нестерпимого жара.
- Мы поклонялись древним злым богам, - холодно продолжала Первая словно бы не замечая того, как действуют не монахиню ее слова, - они вели нас на битву и мы удовлетворяли их жажду крови, вырывая живые сердца своих врагов... Это было давно, я не могу этого помнить, - казалось, она пробует собственные слова на вкус, - но это было... Мы не искали оправданий, мы не просили снисхождения и наши боги были с нами. А что твой бог? Что ваша святая книга? Войны, раздоры, убийства и казни - вы ничем не лучше нас; но в конце неожиданное резюме: Бог есть любовь...
Первая вновь ухмыльнулась.
- Лицемеры и трусы - как и ваш Бог, - закончила она.
На нестерпимо долгое мгновение воцарилась тишина - даже голодные ребятишки застыли, перестав жевать сухой армейский паек; казалось, было слышно, как стучат сердца - все, кроме одного...
- За что вы так ненавидите людей? - тихо прошептала сестра Алексия, но в наступившей тишине голос ее прозвучал, как раскат грома, - Неужели в вашей жизни было так мало добра, что вы не способны разбудить его в своем сердце?
- У меня синтетическое сердце, - холодно отозвалась Первая.
Она повернулась и просто села на краю стола, свесив ноги со столешницы; полы ее черных фартуков повисли, как бессильные крылья, тяжелый огнестрельный ствол неприятно ударился металлом о металл. Воительница чуть наклонила голову и пристальнее всмотрелась в лицо монахини - алое око черного глаза сузилось, пронзая сестру Алексию безмерным холодом древнего зла.
- Я не всегда была такой, - проговорила она вдруг, касаясь пальцем металлической половины своего лица, - такой меня сделали люди... Я родилась на аграрной планете, у меня были отец, мать, старший брат. Мне было шестнадцать, когда на нашу планету прилетели Солицорские мятежники... Они убивали всех, кто пытался сопротивляться; им хотелось пить, жрать и насиловать наших женщин. Меня они тоже насиловали - всем взводом, как могли и умели. А когда я едва могла дышать - каблуком раздавили мне лицо...
Она говорила, а в глубине души Пита медленно вызревал тихи, панический ужас; вот так просто... Он тоже был на войне и знал ее грязь - но лишь сейчас видел перед собою худшее, пожалуй, последствие военного террора. Человеческие похоть, разврат, простая глупость - все это породило то существо, что стерегло их в этот час в огромном добывающем комплексе, наполненном лишь мертвецами. Она ненавидела своих мучителей - они заслуживали этой ненависти, но именно она, эта холодная, праведная ненависть, превратила седую, вечно молодую воительницу в безжалостную убийцу.
- Мое тело восстановили нейро-паразиты и мощные реконструкторы тканей; что-то, - и снова эта кривая ухмылка, - восстановить не удалось... В моих мышцах синтетические волокна, в моих венах - киберзайн. Я служу великому народу в сто тысяч раз более древнему, чем твой. А ты... - Первая пожала плечами и в движении этом виделось что-то противоестественно человеческое, - Молишься лживому лицемерному Божку, который потакает таким же своенравным и порочным ублюдкам, как и он сам.
- Не говорите таких слов при детях, - попросила сестра Алексия.
- Пусть знают, - сухо бросила Первая, - жизнь - дерьмо, с этим придется смириться...
Сестра Алексия пристально посмотрела на воительницу и сказала, словно стараясь заглянуть в душу этого непостижимого существа:
- Вам нужно поговорить с Богом. Открыть ему свою душу. Кто знает, возможно это избавит вас от вашей боли...
- Ты, похоже, плохо меня понимаешь, сестра; между нами есть принципиальная разница...
Первая подалась вперед и взгляд ее черного глаза снова пронзил всех собравшихся.
- ...ты веришь, а я - нет! - закончила она.
Похоже, ее вызвали - Питер не мог сказать, как именно была она связана со своими соратниками, но белокурый Янус совершенно точно получила какой-то сигнал; спрыгнув со стола, она поправила перевязь с оружием, и, зафиксировав ремень массивным замком с изображением странного знака, напоминавшего расколотый молнией башенный щит, кивнула Питу:
- Пошли.
Телохранитель поднялся, отряхнул порядком помятый костюм, улыбнулся сестре Алексии и ее малолетней пастве и, стараясь не смотреть на свою спутницу, понуро вышел вон. Первая последовала за ним, но уже у самых дверей остановилась на мгновение и, помедлив, обернулась через плечо. Сестра Алексия все так же сидела на полу, окруженная ребятней, и приветливо улыбалась.
- То, что вы собираетесь сделать - зло, - без укора заметила она...
...Капитан стоял подле десантного модуля, с внимательным равнодушием наблюдая за своими подчиненными; Третий и Пятый складывали слитки с никлидием в недра корабля - от перевозки в ящиках толка не было, ибо прятать сие сокровище было не от кого. Шинроку молчал; скрещенные на груди руки в металлизированных боевых перчатках, расставленные на ширину плеч ноги, гордая осанка - всем видом своим командир рейдеров напоминал бронзовое изваяние героев старинных эпосов, и лишь глаза его двигались, следя за бойцами, что передавали друг другу плоские черные слитки теневого металла, что будет передан в вечное владение Великого Хартора. Второй и Четвертый стояли в дозоре на крыше грузового корабля корпорации, их хорберы, поставленные на боевой взвод, выцеливали стволами любую возможную угрозу; черные Глаза Нашемаха пронзали кризальт и металлы, проникая в суть каждой вещи и готовясь упредить угрозу - откуда бы она ни пришла. Команда работала четко и слажено.
Глаза Капитана пробежали по лицам его людей и остановились на Первой; высокая женская фигура в черных доспехах рейдера, стояла подле согнувшегося пополам телохранителя Кларка и терпеливо ожидала, когда тот опорожнит, наконец, свой желудок. Сам заместитель коммерческого директора корпорации тоже не смог удержать в теле свой скудный тюремных обед, стоило ему лишь ступить под своды грузового терминала - разбросанные по залу в беспорядке изуродованные трупы, фрагменты тел и расплывшееся всюду лужи крови все вместе являли собою зрелище, совершенно точно не предназначенное для слабых духом. Капитан не всегда был Капитаном - как и все они не всегда были теми, кем были сейчас; но он был старше и опытнее всех остальных, а потому не помнил того, каково это - чувствовать отвращение к мерзости войны...
Капитан не помнил другой жизни - и не умел испытывать никаких чувств.
Он внимательно посмотрел в изуродованное лицо своей подопечной и едва заметная хищная ухмылка скользнула к уголкам его губ; она стала отличным солдатом - спустя не так много времени, лишь ничтожный миг в космическом масштабе, она уже была его заместителем - верным слугой Цитадели и всего Хартора. Это он выбрал ее - он верил, что холодная нечеловечески ярость, что сжигала ее существо даже в мгновения смертной агонии, подарит ему отличного бойца. Даже Модератор сомневался в успехе - но в конечном счете, Капитан оказался прав...
Безликая боль могла убивать; а могла дарить великую силу - силу жить, отказавшись от жизни.
Телохранитель Кларка, наконец, освободил свой желудок от всех соков и, поддерживаемый под локоть Первой, неверной походкой подошел к Капитану; посмотрел на Кларка - член Совета Директоров, заместитель коммерческого директора одной из крупнейших корпораций Конклава, выглядел совсем не впечатляюще: сидел на пустом ящике из-под никлидия, зажав руками голову, и что-то тихо поскуливал себе под нос. Первая тоже бросила на забитого, затравленного человека, слишком потрясенного, чтобы сопротивляться безжалостным откровениям, что открывались ему, беглый взгляд, тут же взглянув в лицо Капитана. Тот кивнул, воительница пресекла намерение Пита усесться рядом с шефом и довольно недипломатично подняла на ноги самого Кларка. Бойцы загрузили в недра модуля последние слитки, закрепили груз и ожидающе воззрились на своего командира. Тот кивнул, двое часовых спрыгнули с крыши грузового корабля, вызвав тем самым недоумение Питера - прыгали они с высоты не менее сорока футов; заложив руки за спину, Капитан широким, резким шагом направился к модулю.
- Постойте! - догнал его голос Пита, - Мы что, улетаем?
- А что? - вопросом на вопрос отозвался Капитан.
- А как же дети?
Капитан остановился; постоял секунду, потом обернулся и его злые глаза под низкими белесыми бровями пронзили Питера; под сводами залы грузового терминала воцарилась давящая тишина.
- За ними пришлют позже, - бросил он наконец.
Но Пит уже все понял...
- Никто не прилетит сюда, - произнес он, принимая вызов взглядом, - никто не станет им помогать... Вы просто бросите их!
- Это штурмовая операция, - произнес безжизненный голос Первой за спиной, - мы убийцы, а не спасатели...
- Что это значит? - прошептал Пит, уже зная ответ на свой вопрос.
Капитан сделал шаг к телохранителю:
- Ты знаешь, кто мы? - холодно спросил он, - Мы наемники, мы убиваем за деньги и не занимаемся благотворительностью. Мы служим великой цели своего народа - мы были до того, как зародился твой мир и будем после того, как он сгорит в огне. Будь благодарен тому, что ты летишь - нам заплатили лишь за него!
Черный палец указал в сторону обвисшего в руках Первой Кларка. Решив, что тема закрыта, Капитан, смерив телохранителя холодным бесчувственным взглядом, повернулся и снова сделал шаг к модулю.
- Мы заберем их!
Раздался характерный звук взводимого курка; Капитан даже не обернулся, чтобы взглянуть в лицо своему противнику - тот шаг, что отделял Питера Грейва от лагеря врагов их группы, был сделан и обратной дороги быть не могло. Никто из рейдеров даже не шелохнулся, а Капитан подумал про себя, что в очередной раз следование традиции подвело его...
Древний обычай предписывал воинам, если они уважают друг друга, вести диалог только при своем оружии - иное расценивалось, как пренебрежение воинскими талантами оппонента; это было унизительно для любого воина - и потому Питу вернули его пистолет. Как видно - зря; что ж, он сам решил - пусть будет так...
Капитан двигался, как нематериальная тень - молниеносным движением, отбросив прочь от себя ствол пистолета, он выбросил вперед руку, пробивая пальцем трахею своего противника.
Пит не издал ни звука, навзничь падая на залитый теперь и его кровью пол, и лишь на лице его в эту минуту застыло выражение посмертного удивления, смешанного с осознанием потустороннего ужаса происходящего... Капитан даже не удостоил его взгляда - кивком отдав приказ Первой, Шинроку направился к модулю.
...Завыли многосильные моторы, отворяя сомкнутые специально для безопасности Кларка и его телохранителя, створки чудовищных врат грузового терминала; с легким шелестом, заработали двигатели десантного модуля, готовясь унести маленький боевой корабль прочь от обреченной колонии, засвистел проникающий с улицы ядовитый газ...
Последней в модуль вошла седовласая Янус. И, уже стоя у края трапа, раздавила в руке маленький серебряный крестик, выбросив его прочь.
Тому, у кого нет души, Бог не нужен - в космосе с Богом не выжить...
- ...То, что вы собираетесь сделать - зло, - без укора сказала сестра Алексия.
Первая застыла на пороге; медленно, повернулась, и взгляд Глаза Нашемаха пронзил монахиню, подобно удару копья - но она стоически выдержала это испытание.
- Ты телепат? - холодно поинтересовалась воительница.
- Нет, но я все понимаю, - сестра говорила спокойно и с достоинством; она не испытывала страха - как и ее глупый бог, неся крест на Голгофу, - я знаю кто вы, я знаю, как вы работаете... Я все знаю: о демонических ордах, которым вы служили, о том, зачем вам несметные богатства и каким богам вы поклоняетесь. Мы ведь обречены, не так ли?
Первая ничего не ответила на этот вопрос; она не испытывала мук совести, ей чужды были мораль, тонкие мотивации и нравственные законы. Когда-то давно, из ее сознания вытравили все - все, кроме раболепной преданности воле Мирийского Хартора. Она потеряла все среди звезд - и даже саму себя, и лишь боль была с ней вечно... Боль и ненависть, которые питала она к своим мучителям, помогли ей выжить - и, однажды, она найдет их, их всех - и освободиться. Но эта боль, что помогла ей некогда принять свою новую судьбу, жила с ней и поныне, сохранив глубоко-глубоко, в недоступных даже взгляду Модератора глубинах пустоты, что осталась на месте души, нечто, чему не существовало имени - то, что отличало Первую от бесчисленного множества прочих слуг Хартора...
...Кто-то дернул ее за край фартука - воительница опустила глаза и увидела маленькую девочку; та протянула ручку и вложила в ладонь Первой маленький серебряный крестик.
- Бог с вами, - улыбнулась сестра, - чтобы вы не говорили...
...Первая колебалась лишь мгновение; вынув откуда-то из-за пояса электронный ключ, она положила его на край стола и проговорила все тем же холодным, бесчувственным тоном беспристрастного убийцы:
- Это стартовый декодер спасательного челнока колонии. Спуститесь на добавочную палубу - корабль там. Прижмитесь к поверхности планеты, - код команды семь-браво-пять-один-зулу-танго-шесть, - и ждите, пока не улетим мы. Потом включите автопилот - корабль знает, что делать... Все ясно?
И, не дожидаясь ответа, резко повернулась, делая первый шаг прочь из столовой обреченного комплекса.
- Спасибо вам, - услышала она за спиной голос сестры Алексии, - спасибо...
Двуликая воительница ничего не ответила, быстрым шагом удаляясь прочь. Бесполезно было пытаться постичь, понять, объяснить; нужно было просто принять и поверить - иного пути не существовало...
В пустом, холодном космосе, наполненном лишь светом вечных звезд, не существовало ничего абсолютного, относительным было все. Все - даже зло...
|