- Жизни тяжёлое колесо катится, ни к кому не испытывая жалости, кто оказывается под ним, того оно давит. Оставьте свои печали, забудьте свои горести!
- А ну, Касбол, сыграй на своей двухструнной скрипке осетинскую мелодию! Может быть немного забудутся наши жгучие горести, наши горькие думы, наши маленькие дети. Начальники, а так же угнетатели Каражаевы, от упоминания которых все дрожат, как в лихорадке, разве будут сидеть, скучая? Так и опустят свои головы?! Нет, это невозможно! Придите в себя, приободритесь!
- Так, так, сыграй ещё одну мелодию. А я и Ислам будем танцевать!
- Ну, а теперь споём песню о Хазби, только негромко, а то откуда-то слышится шум арбы. А Хазби всё-таки рано сошёл в могилу. Но смерть его была смертью настоящего мужчины. Каждый мужчина обязан жить достойно, однако, умереть он должен ещё более достойней. Мужчине цена копейка, если он умел жить, но не сумел умереть с честью.
Царство небесное мо́лодцу Аликову Хазби, который прославил Осетию, который мужественно принял смерть...
- Правильно говоришь, правильно, Царай. Хазби выставил свою несчастную грудь из Кобанского ущелья царским последователям. Не допустил позора на свою голову, вместо этого принял геройскую смерть. Хазби презрел смерть на мягкой, тёплой постели, он предпочёл испустить дух на сырой земле в луже собственной крови. Царство небесное отважному сыну Осетии - Аликову Хазби!
- Ну, в таком случае я хочу теперь поднять рог за здоровье всей удалой осетинской молодёжи, которая сочтёт за лучшее умереть, чем жить в омуте позора. Тем, кто сумеет и жить, и умереть, я желаю долгой жизни. Слово тебе, Будзи!
- Твое здоровье, Царай!
- Ну, хватит, ребята; давай-те почистим свои ружья и пойдём к окраине Бонгаса, на обочину дороги. Скоро туда подойдут люди с деньгами. Если мы их прозеваем, тогда наше дело плохо. Останемся без денег. Поторопитесь... Я пока пойду вперёд на разведку. Касбол, ты тоже иди со мной. А вы устройте засаду у дороги. Только в нас не стреляйте. Двигайтесь!
Такие разговоры вела группа абреков во время обеденной трапезы возле кустов на берегу родника. Главарём этой группы был куртатинский кавдасард Царай Сырхаев. Высокий, небритый, с лохматыми усами, одетый в хорошо сшитую черкеску, поверх которой была накинута дагестанская бурка, он восседал на своём неразлучном кабардинском авсурге, держа в руке крымское ружьё. Когда-то он поссорился с алдарами и убил одного из них. Суд приговорил его к пожизненному сроку, но ему удалось сбежать из тюрьмы.
С тех пор обретается в лесах и живёт волчьей жизнью, мало чем отличаясь от африканского льва. Он не ведает жалости и убивает... Его товарищи, такие же, как он, храбрые и решительные. Сейчас они едут к большой дороге навстречу хозяину магазина богачу Дзека; им нужны деньги, а у него они есть, и абреки должны его ограбить.
- Эй, кто ты, стой! Слезай с телеги! Положи свои деньги, а сам езжай дальше!
Дзека резко повернулся, но сделать ничего не смог, его револьвер выпал из руки.
Царай и Касбол вышли из кустов, и забрали у него деньги. В телеге Дзека сидела одна женщина, но из-за сильного страха она накрыла голову одеялом. Царай подошёл к ней и сказал:
- Слышишь, когда приедешь, передай от меня привет благородной девушке Каражаевой Мишуре. Поняла? Не забудь. Передай так же спесивой фамилии Каражаевых: Сырхаев Царай похитит у вас красавицу Мишуру, несмотря на вашу силу и доблесть. Теперь езжайте, счастливого пути!
Дзека огрел свою лошадь и направил её прямо по дороге в ближайшее село. Дрожь в его коленях не унималась совсем, вплоть до полуночи. Когда он прибыл в село, то слез с телеги и громко крикнул: "Тревога!" Но мало кто явился к нему на его зов. Он стал рассказывать людям:
- Как только я добрался до Бонгаса, то из кустов на меня напали сто всадников. Пули летели в меня градом. Что я мог поделать? Отдал им деньги - около тысячи рублей, и тогда они меня отпустили. Но пусть знают, я тоже им хорошо надавал: когда они меня отпустили, то я сзади начал в них стрелять и убил не меньше десяти всадников. Грабители погнались за мной, но я сумел удрать. Они меня не догнали.
Царай и трое его товарищей сели на коней и по тропинке направились в глубь леса. Веселей всех был Царай, и он старался развеселить своих друзей. Их песня летела до небес, и так они продвигались по заросшим бурьяном лесным тропам. Все стражники округи ходили за ними следом, но нападать на них не решались.
Абрекам из сёл носили хлеб их знакомые. Хлебоносам они иногда давали деньги. Таким хлебоносом для Царая был Чито, один парень. Стражники однажды заметили, что парень часто носит в лес хлеб и решили его подкупить. Чито продался им за большие деньги и пообещал убить Царая.
Солнце стало опускаться за горы, в лесу начали петь разные птицы.
Чито снял со стены кинжал и опоясался им, пистолет сунул за пояс, закинул за спину мешок с хлебами и отправился в лес убить Царая.
* * *
Царай и его товарищи сидели на небольшой поляне посреди леса. Долго смотрел Чито из леса на поляну, затем, когда Царай уснул, а его товарищи отправились в чащу пригнать назад коней, тогда Чито подбежал к Цараю. Встав над ним, он стал вглядываться в лицо спящего Царая. Грудь абрека, подобно груди великана, то поднималась вверх, то опускалась вниз при дыхании. Чито достал пистолет и пристально посмотрел на Царая. Затем взвёл курок и приставил дуло к груди абрека...
Касбол, Ислам и Будзи искали лошадей, но не могли их найти. Они углубились в лес. Солнце собиралось сесть. Коней нашли в конце ущелья на берегу оврага. Они поймали их и повели наверх.
Откуда-то послышался звук выстрела. Абреки застыли на месте. Стали внимательно вслушиваться. Ничего, никого. Выстрелов больше не последовало. Все двинулись к поляне. Добравшись до неё, начали искать Царая, но тщетно. Долго смотрели по сторонам, затем направились к большой дороге. Со страхом и беспокойством они думали о Царае, но не знали, что предпринять.
Ещё глубже вошли в лес и расположились там. Какое-то время не решались разжечь костёр, но потом развели из сухих дров большой огонь. Они сидели, грелись, разговаривали, но все были невеселы, никому не хотелось спать. Абреки притихли, задумались, слушая своё тяжёлое дыхание. Опустив головы к земле, они погрузились в свои горькие думы. Все молчали. Долго сидели так, затем встретившись глазами, в один голос сказали: "Кто-то его убил спящим". Они с тоской сидели возле костра, не помышляя о сне.
- Будьте добры, скажите, что с вами случилось, почему сидите опечаленные, кто в вас стрелял, весь вечер ходим за вами и нигде не можем найти?.. - Чито положил свои хлеба и присел возле огня. Абреки немного как-то растерялись, но потом их радости не было конца. Угомонившись, стали думать о том, кто же стрелял? Может кто-то ходит следом? А может это стражники отважились окружить лес и прочесать его?
- Не бойтесь, ребята, стражники трусливы, а народ на нашей стороне. Угрозы нам нет! - сказал к концу Царай.
Касбол достал из хурджина свою двухструнную скрипку и заиграл песню о Таймуразе. Остальные умолкли и стали слушать, затаив дыхание. Струны голосили унылым голосом.
Костёр горел с задором. Ночь была тёмная, дул чуточку холодный ветер, и игра Касбола вытягивала из груди сосуды сердца. Чито тоже сидел возле огня, но молчал. Иногда он встречался взглядом с Цараем, однако, всё равно продолжал молчать, как ударенный молнией.
Скрипка умолкла. Костёр стал угасать и тогда принялись за еду, которую принёс Чито. После ужина все уснули вокруг костра на своих бурках, точно медведи.
Утром, когда солнце, улыбаясь, подбиралось к середине неба, абреки всё ещё спали. Когда они начали просыпаться, то вспомнили про вчерашний выстрел и снова стали говорить о нём.
Солнце было высоко на небе, а Чито всё продолжал сидеть с абреками. Касбола это удивило. Он подозвал одного из абреков и дал ему понять, что подозревает Чито.
Чито сидел возле Царая смущённый, скучный. Ни слова не произнёс он за всё это время. Абреки всё сильнее стали подозревать Чито. Они пристально смотрели на него, и каждый бросал ему какие-то реплики. Тут Касбол крикнул:
- Бейте его - собаку, он нас предаёт!
Чито сидел тихо. Абреки подошли к нему, но Царай остановил их: он не верил, что это дело сделал Чито, однако, сказать ничего не мог.
- Ладно, почистите свои кремнёвки, Чито никуда не денется, убьём его, как собаку, - сказал Касбол и начал чистить своё ружьё.
До утренней зари возились абреки со своими кремнёвками, вычистив их до блеска. Чито сидел тихо, испытывая смятение, но не верил, что стрелял он. Сердце подсказывало ему, что это не он стрелял, однако, Чито не верил словам своего сердца. Ему хотелось поскорее оказаться дома, язык не ворочался во рту. Страх вошёл в его сердце, и он стал дрожать. Гневные взгляды Касбола выворачивали ему душу. Он, вытянув ноги на зелёной траве, сидел, тяжело дыша. Сердце говорило, что сейчас его убьют, как бешеную собаку, что сейчас оборвётся его жизнь. От тяжелых раздумий лицо Чито сморщилось, глаза помрачнели и глядели на землю. Ему мерещились стражники, деньги, пистолет, кинжал и спящий Царай на поляне. Чито вздрогнул. Он открыл глаза, затем, тяжело застонав, крикнул:
- О Боже, ты наверху, а здесь внизу - земля, ничего не знаю, даже если я чего-то совершил.
Касбол время от времени поглядывал на Чито, как волк на овцу, а сам медленно и аккуратно протирал своё ружьё. Взгляды Касбола вселяли страх в душу Чито.
Парень хотел бежать, но боялся. Долго поразмышляв, Чито, наконец, решился и пошёл к кустам, якобы по нужде. Скрывшись в кустах, Чито бросился бежать к долине. Он успел услыхать звуки выстрелов, но больше до его сознания ничего не дошло. Упав среди кустов, он простонал про себя: "Кто чего ищет, то находит". Эти слова глубоко засели в голове Чито.
Абреки сняли шомполы с ружей и стали их протирать.
- Кто нас будет предавать, тот умрёт как Чито, - сказал Касбол, и прислонил своё ружьё к ветке кустарника. Остальные тоже закончили чистить кремнёвки и сели завтракать.
Первый рог взял Касбол и выпил за здоровье трудового люда. Второй рог принял Ислам и выпил за удачную дорогу. Третий рог получил Будзи и выпил за хороших друзей.
Царай глядел на них молча и угрюмо, брови его повисли, как макушки облаков, морщины лица казались глубокими ущельями. Волосы на голове растрепались, усы и борода торчали прямо, а из глаз сыпались искры. Товарищи смотрели на него и дивились, но тот словно их не замечал, таким был его отсутствующий взгляд...
Долго сидел так Царай, затем напряг жилы своего лица и произнёс:
- Может быть вы правы, что убили его!..
Он взял рог и выпил за упокой души Чито. Из глаз его капали слёзы. Коротко и откровенно начал говорить Сырхаев Царай своим товарищам после завтрака:
- Вы пока не походили тёмными ночами по глухим лесам. Не глядели смерти в глаза, не пребывали в большой опасности, и я поэтому считаю себя опытнее вас. Не говорю, что у вас нет отваги, но обязан разъяснить вам в какую жизненную ситуацию вы попали. Я не знаю, что вам завтра скажет ваше сердце, но сегодня доверяю всем троим. В большей угрозе находится наша судьба, и мы должны беречь её своими руками. Врага никто и никогда не должен жалеть: иначе пропадём. Пусть никто из вас не стремится к радостям и наградам: тогда тот неосознанно предаст нас. Вы видели своими глазами, что случилось с Чито сегодня на утренней заре. Я до сих пор не верю, вправду ли он нас предал, но, боясь ошибиться, сдержал себя. Кто знает, что будет с нами, какая участь нас ждёт. Только запомните: нельзя сдаваться на милость врага, лучше принять достойную смерть. Сегодня девушки Осетии поют в вашу честь хвалебные песни, но если кто из вас ошибётся, тогда они начнут петь песни позора. Помните об этом каждый час. Я хочу сказать вам ещё одно слово, но не знаю, придётся ли оно всем по душе. Ладно, как хотите, так и судите. Это ваше право, а я всё равно скажу. Глядите, какие у меня длинные усы. Они выросли в лесах. В опасных местах, в глубокой тюрьме и в жизненных наблюдениях провёл я свои дни. Хотя мне не так уж много лет, но настрадался достаточно. Вползла в мою грудь одна задумка и не уходит оттуда. Не смейтесь надо мной, но нельзя уж не похитить у Каражаевых их изнеженную и благородную девушку Мишуру... Что скажете?
Царай озирал лица товарищей взглядом горного орла. Никто из них не опустил головы.
Глаза Царая загорелись огнём радости, и он пригладил свои усы.
Они долго говорили, затем стали укладывать вещи в хурджины. Из руки Касбола выпал чурек и укатился в овраг. Закончив укладывать вещи, абреки оседлали лошадей и отправились вниз по склону Балкада к тыловой стороне села Каражаевых.
Всадники неспешно двигались на своих кабардинских конях и всё думали как им похитить Мишуру. Из седоков больше всех пребывал в беспокойстве бородатый абрек Сырхаев Царай. Он ехал впереди всех и молча глядел на гриву своего коня.
Солнце из-за гор бросало свои последние лучи, в лесу пели разные дивные птицы. Ветер время от времени качал старые, толстые чинары, и их листва тогда начинала жалобно шелестеть...
Солнце зашло. До конца леса было уже недалеко. А близ опушки - село Каражаевых.
Глава вторая
К полудню добрался Чито в Овражное и, сразу упав на кровать, уснул глубоким сном до самого вечера. Селение Овражное расположено у опушки леса, на зеленой траве, на земле Каражаевых. Жители Овражного считаются чёрными людьми, кавдасардами Каражаевых. Село всегда жило тихо, без печалей. Из года в год выращивали зерно и отдавали Каражаевым их долю. Снова выращивали, и снова отдавали Каражаевым налог. Так и проводили дни своей жизни.
В Овражном был один староста и хромой писарь.
Сельчанам казалось, что больше их села нет нигде и что выше их писаря и пьяницы старосты начальников не бывает.
В селе насчитывалось шестьдесят домов. Была ещё канцелярия, а в ней висел телефон, но кроме старосты и писаря к нему подходить никто не смел. По селу ходили всякие пересуды об этом телефоне: "В нём сидит чёрт, иначе как может звенеть звонок, или если бы нас не обманывали, тогда как бы слышался так далеко человеческий голос".
В селе ни один мужчина не нёс свои жалобы дальше канцелярии, потому, что это им казалось постыдным делом. Материя, соль, керосин, мыло, нитки, гвозди, иголки, - всё, что угодно, всегда было полно́ в магазине Дзека.
К знахарю тоже не ходили в другое село, потому, что свои знахари были более именитыми. Девушек тоже не брали из других сёл, потому, что лучше своих девушек не было нигде. Беззаботно и беспечально по вечерам сидели на ныхасе старики и курили свои трубки.
С утра до самого вечера держал Дзека в руках аршин, но не уставал от него. Дзека искусно мерил аршином. Если у других при замере куска ткани получалось десять аршин, то у Дзека выходило одиннадцать. Люди спрашивали его:
- Где ты научился так умело торговать?
Он им отвечал так:
- Умение торговать приходит не от учёбы. Бог даёт человеку какой-то талант, и тот пользуется им до самой смерти.
Дзека после этих разговоров гладил усы и вновь принимался за работу. Он был искусен и с весами, стоило ему тронуть их рукой, и они тут же становились ровно.
Очень были сельчане довольны своим житьём, потому, что не знали лучшей жизни, да и где бы они её увидали. Чего бы им ещё хотелось желать: из года в год у них бывали большие пиры, старики рассказывали старинные предания, а младшие слушали их вдумчиво, внимательно. Самый старший в селе, старик, каждый вечер начинал свой рассказ о том, как для нартов наступил голодный год: "И вот, говорил, в тот год у нартов не было еды. Их молодёжь с утра до вечера лежала на ныхасе. Сырдон всегда был источником бед для нартов, и он на лежащую на ныхасе молодёжь натравил свою собаку, и та сжевала у лежебок болтающиеся края их ремней, и ремешки их арчита". Затем сказ старика заканчивался словами: "Пусть бог не допустит больше такого времени. Мы довольны своей жизнью. Спасибо тебе, золотой Уастыржи!" Он вверял себя под покровительство божеств и, покачиваясь, отправлялся к себе домой.
Село никогда не отлучалось надолго от песен и танцев. По праздникам молодёжь с утра до вечера танцевала за селом, на траве. Девушки дарили любимым юношам носовые платки. Глазами делали друг другу знаки. Посылали сватов, женились и жила жизнью отцов и дедов молодёжь Овражного...
* * *
Лишь на другое утро, когда солнце взошло высоко, очнулся от глубокого сна Чито. Он приподнялся на постели, огляделся по сторонам, затем встал, взял кувшин и начал быстро умываться. С улицы стали доноситься тягучие мелодии гармошки, и песня о Уастыржи. Только теперь Чито вспомнил, что сегодня праздник покровителя мужчин.
Люди веселились, пели; солнце сверкало с высоты, однако сердце Чито ничего не радовало. Чито присел на кровать. Он провёл рукой по бёдрам, но всё равно не верил, что не умер. Парень думал, что всё происходит во сне и впал в удивление. Ему казалось, что он не дома, а погиб где-то в лесу и теперь находился в раю. Чито просидел так некоторое время, потом опять впал в дремотное состояние, и сон тут же сморил его.
Люди шли на окраину села под большое дубовое дерево. Они несли с собой пироги, араку, пиво и жирные бараньи шашлыки. Старые ветви дуба были не видны от ленточек. Людей становилось больше и больше. Каждый подходил и привязывал ленточку к ветке дуба, затем бросал серебряную монету в чашку, что висела на дереве. Поприветствовав присутствующих, он вверял себя божествам и после этого садился на камень возле людей.
Люди пришли все. Больше ждать было некого. Старейший села, ловкий на язык старик Тедо, взял в руки рог и стал ходить вокруг дерева, вознося молитвы к богу. Когда Тедо завершил обряд, все стали есть и пить.
Люди сидели по трём поколениям: старики, пожилые мужчины и молодёжь. На пиру не было ни одной женщины, адат запрещал находиться женщинам рядом с мужчинами.
Когда люди изрядно выпили, их песни стали слышны далеко. Еды, питья, песен и танцев было столько, сколько угодно каждой душе. Через некоторое время младшие вдруг заметили, что рядом с ними нет их хорошего друга. Сразу послали Басила проведать Чито. Добравшись до ворот двора Чито, Басил громко крикнул:
- Эй, ты где, мой друг!?
Услышав шум, Чито привстал с кровати. Он и теперь не верил, что жив, но сидел на кровати в одежде.
Басил вошёл в дом:
- Эй, сколько же ты спишь, отважный парень, разве не пора вставать? Вон молодёжь тебя дожидается.
Чито эти слова понял основательно. Он пришёл в себя и вскочил...
- Что с тобой, Чито, ты не болен?
- Нет! Какой я тебе больной, просто ко мне пристал сон и не отпускает меня.
Басил полил воды Чито; тот умылся, сменил обувь, напялил на голову праздничную шапку и пошёл вслед за Басилом. Выглянув наружу с крыльца, сердце Чито наполнилось радостью. Он высоко поднял шапку и произнёс про себя: "Все-таки я жив!"
Пока Чито и Басил шли на пир, люди между тем опьянели и стали ссориться. Те, что сидели на пиру, разделились по фамилиям на группы и начали затевать драки. Кинжалы на солнце засверкали, как чистое серебро. Невозможно было разнять дерущихся. Остальные люди тоже разделились на две половины и бросились драться за обе фамилии!..
Кто-то донёс про драку старосте, и тот явился со стражниками к дерущимся. Староста и стражники их окружили со всех сторон и арестовали двенадцать человек. Оставшиеся ещё немного подебоширили, затем снова сели пить.
Стражники завели арестованных в тюрьму. Староста зашёл в канцелярию, и начал составлять протокол. Он долго что-то писал, потом позвал одного из стражников и послал его за свидетелями драки. Стражник первым делом привёл дочь арестованного старика Кавдина Асият - девушку на выданье. Он завёл её к старосте, а сам вышел наружу и встал у двери.
Староста прочитал девушке протокол, затем сказал:
- Слышала, Кавдин, очевидно, будет сослан в Сибирь.
Он положил перед нею протокол и протянул ей ручку:
- Поставь свою подпись, как свидетель!
Асият покраснела, обида сдавила ей горло, и она не могла говорить.
- Не знаешь как поставить подпись? Я покажу!..
Староста встал с места и подошёл сзади к девушке. Он наклонился над Асият, опустив своё тело на плечи девушки, и взял её руку, в которой она держала ручку. Асият совсем пригнулась к столу под тяжестью старосты. Тот, завладев правой рукой девушки, что-то пытался писать. Усы старосты всё ближе и ближе подступали к лицу Асият. Он освободил руку девушки, притянул её щёки к себе и поцеловал Асият в её красивые губы. Та вздрогнула и смущённо встала в углу, проливая слёзы.
- Что? Не веришь, что Кавдина отправят в Сибирь. Поверь.
Староста зажмурил глаз, а одну бровь поднял кверху и сел за стол.
Асият простояла некоторое время в углу, затем решительно подошла к старосте...
Глава третья
Балкад дивен своей красотой. В Осетии, наверно, уже нет такого леса, у которого бы сохранился его первозданный вид. От одного края до другого пять дней пути. Внутри Балкада не найти полян, всё покрыто деревьями. Наверняка в нём есть такие места, где не ступала нога человека. Лес называется Балкад потому, что там рыщут стаями голодные волки.
В этот вечер Балкад был совсем тихим. Не слышны были стуки топоров лесорубов, не мычали сытые быки мужиков, приехавших в лес за дровами. Мягкий ветерок осторожно дул с юга. Временами начинали шевелиться листья на макушках высоких чинар. Не слышалось шума, издаваемого лесными мухами. Отдыхал от дневных забот прекрасный вековечный Балкад. Иногда, как сказочное платье, начинал шелестеть зелёный наряд кустов на радость мягкому ветерку.
Откуда-то издалека лёгкий ветер нежданно приносил разрывающие душу причитания и прилеплял их к уху человека. Это кричал давно всеми проклятый табунщик, худший из пернатых, измождённый филин. Его плач всегда загоняет страх в сердце. Человеку приходят на память прошлые беды и мерещатся будущие страдания. Тело немеет, дыхание затрудняется. Человек начинает задыхаться...
Филин перестал плакать. Ветерок примчался с приятной вестью, и стал весело петь в усталое ухо человека. В тело вошла уверенность. Вновь зажглось сердце, начав рваться из груди. Ноги, став упругими, несли человека.
Отсюда недалеко до села Каражаевых. Внизу в овраге сидели Царай, Касбол, Ислам и Будзи. Они третью ночь ждали благоприятного момента. По оврагу промелькнула тень и что-то сообщила абрекам, затем убежала обратно. Это приходил благодетель Царая. Он известил о том, что этой ночью мужчины Каражаевых будут на пиру. Их благородная девушка Мишура останется на ночь одна-одинёшенька. Царай похитит её из уютной комнаты и унесёт в глухое лесное ущелье... На берегу оврага показались четыре всадника и бурей понеслись к Каражаевым. Не слышен топот коней. Из села донёсся лай собак.
Четверо всадников направились прямо к дому Каражаева Челемета. Сам Челемет был приглашён на пир и велел накрепко запереть ворота своего дома.
Всадники приблизились к двору Челемета, и трое из них перепрыгнули через забор. Прямо подошли к комнате Мишуры.
Девушка спала одна в своей комнате.
Её пышные волосы были рассыпаны на широкой белой подушке, подобно водам реки. Нательное бельё Мишуры блестело, как серебро, при свете лампы. Мягкие груди спящей приподнимали кверху тонкое одеяло. Лицо сверкало, словно око солнца.
Царай прикладом кремнёвки разбил окно, и тут же трое прыгнули в комнату Мишуры. Девушка порывисто вскричала, но её нежную грудь уже обхватили крепкие руки Царая, и понесли через окно во двор. Глаза Царая блестели невиданным пламенем. Мишура, крича, пришла в себя в руках Царая на коне. Она старалась укусить зубами руки похитителя, но у неё ничего не получалось. Будзи и Касбол, прихватив одежду Мишуры, находились рядом с Цараем. Ислам скакал впереди, указывая дорогу в Балкад.
Мать Мишуры выбежала во двор, царапая щёки, но не догнала даже ветерка, которым только что дышала её дочь... На крики женщины сбежалась лучшая молодёжь Каражаевых. Молодые люди бросились в погоню в разные стороны, однако это было бесполезно. Преследователи возвращались группами с хмурыми лицами и опущенными головами. С большим опозданием откуда-то появился, рыдая, и Челемет, но время было упущено.
Все Каражаевы от мала до велика собрались во дворе Челемета и стали обсуждать происшествие, которое свершилось... На шум начали громче лаять собаки, кричали петухи, овцы, быки и коровы. Село забурлило и никому уже не спалось. Старики ворчали, поглядывая на младших. Те молча стояли с опущенными головами.
Из комнаты доносился непрекращающийся плач матери Мишуры. Челемет, опустив голову, стоял, опершись на перило крыльца, и глядел вниз. Потом он высоко поднял голову и раскрыл уста:
- Видели, наши доблестные младшие, как всё вдруг прояснилось! Оказывается, что есть много удальцов, которые отважнее вас. Пока вы ходили по гостям от дома к дому, чтобы набить брюхо, в это время под вашим носом Сырхаев Царай умыкнул красавицу села, вашу очаровательную сестру. Слушайте! Пусть больше никто из вас не бахвалится. Вы мужественными и доблестными бываете на пирах и поминках. Когда же требуется мужество, то вы прячетесь. Если вы ещё собираетесь носить на голове шапки, то не должны простить Цараю этой пощёчины. Умрите вместе с ним!
Молодёжь совсем приуныла, и никто из них долгое время даже не решался поднять голову.
Небо начало светлеть, закукарекали петухи, возвещая о наступлении нового дня, но Каражаевы не расходились. Наконец из толпы молодёжи вышел сын генерала Каражаева Данел, и твёрдым голосом дал старшим слово, что молодёжь свою обиду не простит. Все молодые парни достали кинжалы и приставили их к груди в знак дачи клятвы. Увидев это, старшие облегчённо вздохнули. Челемет высоко поднял голову и плачущим голосом поблагодарил всех, кто собрался в его дворе.
Люди начали расходиться, видимо, на них стал находить сон, и они, торопясь, ушли по домам.
Давший от имени молодёжи клятву Данел, тоже торопливо направился домой. Он постучал в дверь своей комнаты, и ему открыла её его жена. Войдя в комнату, Данел поглядел по углам; засунул револьвер под подушку, запер крепко дверь и сразу стал раздеваться. Сложив одежду на стуле, он залез в тёплую постель. Жена Чабахан его о чём-то спрашивала, но Данел ей не отвечал.
Облака начали двигаться по синеве, подобно дыму большого костра. Природа становилась радостнее... С поля донёсся крик перепёлки, затем следом запели другие птицы, приветствуя восход солнца... Наступило летнее утро. Пастух за селом играл на свирели... Женщины стали выгонять скотину в стадо. Огромные быки своими большими рогами толкали друг друга. Громоподобное мычание быков-производителей оглашало лес, ягнята и козлята затеяли необычный танец-игру на утреннем воздухе, на зелёной траве...
Пастухи погнали на пастбище стадо крупнорогатого скота. Чабаны овец играли на своих свирелях с разных склонов и кустарников. Солнце поднялось выше. Песни косцов доносились до тёмного леса и глубоких ущелий. Трудятся люди на полях и сенокосных угодьях: кто косит сено, кто собирает полосы скошенной травы, а кто весело пропалывает кукурузу. Радостна сельская работа в это время. Косари мощными руками крепко сжимают ручки своих кос, и поют утренние песни здоровыми, весёлыми голосами...
Солнце достигло середины неба и направило в окна свои золотые лучи. Данел зашевелился в своей постели. Чабахан встала раньше, и подала ему свежестиранное нижнее бельё. Данел лениво облачился в одежду, затем вышел умываться. Умывшись, поглядел в зеркало, пригладил на голове волосы и отправился на кухню.
На столе стояла хорошо приготовленная разнообразная пища. Он с брезгливостью что-то поел, затем пошёл в комнату к жене.
Их горничная убрала со стола, потом принесла в тарелке Данелу и Чабахан красивые летние яблоки. Когда Данел увидел яблоки, он спросил жену:
- Где растут эти яблоки?
Но Чабахан тоже об этом ничего не знала. Позвали горничную и та объяснила, что яблоки растут в селе Каражаевых, а так же в саду у самого Данела. Услышав это, Данел обрадовался, и с особым аппетитом стал их есть.
Пока ели яблоки, холоп тем временем подал фаэтон. Чабахан и Данел отправились в поле подышать чистым воздухом.
Долго ездили по полю. Особенно удивлялись тому, как красиво растёт пшеница и какие у косарей ровные полосы скошенной травы. Данел рассказывал жене, как сильно его любили генералы в офицерской школе за то, что он был самым одарённым среди всех. Чабахан смотрела на погоны Данела, и в глазах её горел огонь радости. У них был зонт, но он не мог полностью оградить их от ярости палящего солнца, и Данел велел кучеру ехать назад в село.
Косари вытирали пот широкими платками; их косы свистели и неустанно скашивали сырую траву. Чабаны ловили дойных овец, и в кустах пили тёплое парное молоко с холодным хлебом. Бараны, высунув языки, отдыхали в тени. Лошади от жары мотали мордами. Полорогие, высоко задрав хвосты, мчались к берегу реки.
Не кончалось песнопение косарей...
Данел и Чабахан добрались до дома, сошли с фаэтона и отправились в свою комнату. Закрыв окна, они опустились на кровать перевести дух. Горничная готовила обед.
Молодёжь Каражаевых после обеда стала собираться на улице. Они вели разговор о похищении Мишуры. Данел встал и, скрипя зубами, вышел на улицу. Говорили долго и пришли в конце концов к мнению, что надо нанять людей для убийства Сырхаева Царая. Решили заплатить хорошие деньги тем, кто убьёт Царая. Найти убийц взялся Данел. На этом закончили. Каждый пошёл домой и говорил своей жене, какое мужественное дело они затеяли, сколько денег дадут убийцам Царая.
Данел вошёл в свой дом крупными шагами и тут же сказал Чабахан:
- Теперь Царай в моем кармане. Я ему покажу, как издеваться над кровными дворянами!
Он сел на мягкое кресло и стал думать, каким образом отправит Царая на тот свет.
Глава четвёртая
Царай остановился на краю Балкада у балкарских пастухов. Утомлённые от тягот длинной дороги, все пятеро уснули в шалаше на подстилке из мягкой травы. С ночи до утра никто из гостей не пошевелил даже ногой. Особенно крепко спала Мишура: кто бы поверил, что изнеженная дочь Каражаевых когда-нибудь так сладко будет спать в шалаше балкарцев!
Утром, когда восходящее солнце, улыбаясь, глядело с верхушек деревьев на шалаш, Мишура всё ещё спала. Раньше всех встал Царай и принялся расхаживать вокруг шалаша, осматривая всё внимательным взором. Цараю до сей поры не приводилось бывать в этих дивных местах, и он любовался красотой природы. Спустившись ниже, Царай сел перед ручьём, который исторгал из щели своей груди щетинистый утёс. Он коснулся ладонью родника, и приятная прохлада воды обрадовала его сердце. Долго смотрел Царай на хрустально-чистую воду ручья, и вспомнил всю свою жизнь от рождения до сегодняшнего утра. Он молча размышлял: "Этот прозрачный, звонкий родник вытекает из утробы скалы и весело бежит по вымытым камушкам. Ничто не преграждает ему путь, и он, звеня, как серебро, мчится куда-то вдаль! Да вот роднику неизвестно, что ждёт его впереди".
Царай поднялся на ноги и пошёл дальше. Пройдя немного, он увидел в овраге грязную, мутную воду и, глядя на неё, стал снова размышлять: "Это разве не удивительно: чистый красивый родник, весело напевая, течёт по своей дороге никому не мешая, никого не трогая, но его всё равно проглотила грязная овражная вода. Вот и человеческая жизнь точно такая же. Родится человек, вырастает, играя и распевая песни. Не совершает дурных поступков, но некоторым грязным людям удаётся его запачкать. Почему так устроена жизнь, кто-нибудь это знает?"
Царай сел на камень, опустил голову на колени и задумался. Неожиданно прилетел крупный овод и укусил больно в шею. Царай не шевелился какое-то время, потом медленно поднял руку и, поймав овода, стал его рассматривать.
"Смотри-ка на него! Такой маленький, а смеет нападать на человека".
Когда Царай произнёс эти слова, у него зачесалась шея. Он поднял руку туда, куда его укусил овод, и она наткнулась на бугорок. Царай долго глядел на двукрылое насекомое, затем бросил его в ручей и вновь стал смотреть на мутную воду оврага. Овод барахтался в воде, но выбраться не мог. Царай взял веточку и, вытащив овода на берег, положил его на камень.
"Не-ет! Этого не будет, чтоб и меня кто-то вот так взял и положил на берегу. Каждый должен отвечать за свои поступки. Зачем он меня укусил! Разве бы я его просто так бросил в воду?! Пусть каждый знает своё место. Если бы меня не трогал Куртатинский пристав, то разве я рассёк бы своим кинжалом его гнилую голову..."
Лай собак и мычанье скотины привели Царая в чувство. Он вспомнил про Мишуру и направился к шалашу. Навстречу ему вышел Касбол и стал говорить о Мишуре. Договорились, чтоб Касбол отправился в Нальчик и купил ей одежду.
Мишура тихо сидела на траве, и грустно смотрела на высокие деревья Балкада. В других шалашах пастухи были заняты приготовлением обеда для гостей. Они зарезали жирного барана, мясо бросили вариться в котёл, а сами раскладывали чашки, тарелки и ложки.
Мишура и Царай встретились взглядом. Царай улыбнулся, а Мишура опустила голову вниз, и желваки её лица задвигались. Глаза девушки увлажнились, и она ещё раз взглянула на Царая... Тот сконфуженно улыбнулся и посмотрел на Будзи, затем весёлым голосом обратился к Мишуре:
- Эй, гордая дочь Каражаевых, кто тебя сюда доставил, те тебя здесь уже не оставят, не бойся. Кажется, ты ещё не умывалась. Пойдём к роднику, там есть вода, достойная тебя.
Он потянул кверху опорный столб шалаша и вывел девушку.
- Ладно, перестань горевать; ты же знаешь, что назад возвращаться тебе нельзя. Если стесняешься, то здесь не место для стыда. Видишь, вокруг нас нет ничего кроме леса. Посмотри на этот родник, разве он не прекраснее тебя?
Мишура подняла голову и сказала громко:
- Будь что будет, но я к себе не допущу позора от тебя!
Она опять отпустила голову вниз.
Глаза Царая загорелись, но он ничего не сказал в тот момент.
- Ладно, умойся.
Мишура глубоко вздохнула, затем присела на корточки у родника и своими изнеженными пальцами стала брызгать воду на своё усталое лицо. Царай встал с другой стороны ручья и пристально смотрел в лик девушки.
- У тебя удивительно нежное лицо, где же ты выросла такой прекрасной. Странно, как я раньше не проявил интереса к такой прелестнице. Но это оттого, что мне никогда не доводилось видеть тебя близко, иначе как бы ты до сих пор оставалась непохищенной мною!
Лицо Мишуры потемнело, потом просветлело, словно на него глянуло утреннее солнце.
- Вот-вот, и я тебе удивляюсь, как ты оставил хоть одну девушку непохищенной.
Царай добродушно улыбнулся и перешёл на другую сторону ручья. Мишура вытерлась своим платьем, и они ушли от родника. Девушка не помнила дорогу, и Царай повёл её не к шалашу, а в глубь леса. Под густой ивой на зелёной траве он постелил свою шубу и взглянул на Мишуру.
- Не устала? Давай отдохнём.
Мишура молча присела на шубу. Царай тоже расположился рядом с нею.
- Ну, к чему много говорить. Чем позже начнёшь есть ужин, тем больше он не станет, - сказал Царай.
Глаза его горели невиданным пламенем, он глядел в лицо девушки. Какое-то время Мишура не понимала о каком ужине говорил Царай, но когда он прикоснулся к ней ладонью, то она вся задрожала. Девушка хотела что-то сказать, но слова застряли в горле. Царай стал поправлять ей складки на платье. Мишура, с невесть откуда взявшейся силой, резко оттолкнула его и бросилась бежать прочь. Царай остался один на шубе.
Мишура отбежала подальше в сторону, опёрлась о ствол дерева и уставилась на Царая дерзкими глазами. Тот встал, набросил шубу на плечи и, глядя на землю, сказал:
- Пойдём в шалаш!
- Нет, я рядом с тобой не пойду. Иди вперёд, я буду следовать за тобой, - ответила Мишура.
Царай медленно и тоскливо направился к шалашу. Девушка пошла следом. Когда шалаш показался из тени ветвей, Мишура тогда стала идти рядом с Цараем.
Возле шалаша на зелёной траве лежало богатое угощение, все ждали Царая. Мишура юркнула в шалаш, а Царай подошёл к мужчинам, ожидавшим его. Касбол моргнул ему, но Царай этого не заметил.
За старшего пиршества сидел пастух, старик-балкарец Гургоко. Он поднял рог с аракой, и произнёс тост за здоровье гостей. Царай и Будзи умели говорить по-балкарски, и переводили тосты старика остальным. Когда изрядно попировали, тогда с младшим отправили бокал Мишуре. Она приняла бокал и отдала его Будзи. Тот сказал ей:
- Если я достоин твоего бокала, тогда, видимо, я достоин быть тебе братом и желаю тебе счастливой жизни с моим лучшим другом Цараем.
Из пировавших одни крикнули "оммен", другие - "бисмаллах", и Будзи осушил рог до дна.
Мишура кивнула всем головой и вернулась в шалаш.
Глава пятая
Молодёжь Овражного возвращалась с пира в весёлом настроении. Когда парни проходили мимо канцелярии, то услышали сдавленные крики, и все гурьбой, обгоняя друг друга, хлынули в канцелярию. Стражник, что стоял у двери, отпрянул в сторону, и люди вбежали внутрь. Впереди всех был Басил. У внутренней двери он вдруг встал, как вкопанный, увидев диво. Мигом выхватив кинжал, Басил раскроил старосте голову. Схватив за руку Асият, он внимательно посмотрел на окровавленную голову старосты, затем резко повернулся и потащил за собою Асият. Они бежали вдвоём, но куда и зачем - не знали сами. На краю села пасся конь Басила. Смастерив из пут привязь, Басил пристроил девушку спереди и направил коня в лес.
Когда молодёжь увидала умирающего старосту, то каждый из парней постарался ударить его ногой, а затем все кинулись бежать. Позже примчалась группа стражников, но к тому времени староста уже испустил дух и лежал, подобно мёртвой рыбине. Стражники не знали что предпринять и молча ходили кругом, обтираясь друг об друга. Старший из них взял трубку телефона и стал говорить с приставом.