Farshid : другие произведения.

Я попал в палату N 6

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Данное произведение можно воспринять в качестве мрачной зарисовки эпизода из жизни людей, волею рокового случая злобно выброшенных за чертой обычного бытия. Сочинение по своему содержанию сам автор оценивает как реалистический рассказ о душах, заблудившихся в лабиринтах судьбы (точнее, - неудавшегося жизнеустроения).
  
  
  
  
  
  
  Я ПОПАЛ В ПАЛАТУ N 6
  
  (Документальный роман)
  
  
  
   ПРЕДИСЛОВИЕ
  
   Вниманию уважаемых читателей предлагается документальный роман, посвящённый одному архиважному эпизоду, пережитому автором в недавнем прошлом. Эпизод этот, судя по своему значению, если не станет вехой, подытоживающей все суетливые годы, прожитые автором до этого рокового случая в беготне, то, несомненно, оставит глубокий след на всей оставшейся его жизни. В 2011 году 26 марта во время утренней прогулки со своей немецкой овчаркой автор перенёс инсульт. Оказавшись в больнице, при весьма необычных обстоятельствах познакомился с одним загадочным больным, представившимся ему 'Шаманом'. Первая версия этого сочинения посвящена ему - 'Эссе о Шамане из шестой палаты'. Отсюда Шаман стал одним из основных персонажей романа.
  
   Данное произведение можно воспринять в качестве мрачной зарисовки эпизода из жизни людей, волею рокового случая злобно выброшенных за чертой обычного бытия. Сочинение по своему содержанию сам автор оценивает как реалистический рассказ о душах, заблудившихся в лабиринтах судьбы (точнее, - неудавшегося жизнеустроения).
  
   Знакомство автора с Шаманом, однако, на этом фоне составляет счастливое исключение. Точнее - это дело приятного случая в мрачном омуте сплошных мук; бесцветная улыбка судьбы людям, оказавшимся волею жестокого стечения обстоятельств в тисках несчастья. Поэтому, мечтать о таких случаях, даже с учётом фатальности их свершения, никому не советую. Речь идёт о последствиях инсульта и связанных с ними проблемах, из-за чего они невольно оказались в одном отделении, а затем в этой роковой палате N 6 в больнице РЦБ...
  
   * * *
  
   Следует отметить, что изложению данного произведения предшествовала небольшая корреспонденция, имевшая место в виде отрывочной переписки между автором и Шаманом. Переписка велась непосредственно после выхода автора из больницы, и служит фактографическим подтверждением событийной канве его произведения. Прозорливый читатель, склонный к аналитическому мышлению, причитая фрагменты этой корреспонденции, легко может представить себе душевное состояние людей, поражённых инсультом, в послебольничный период. Стоит провести два письма, в которых отражены моменты душевного переживания, но внимание корреспондентов акцентировано на теме об "Эссе":
  
   1)
  
   От кого: Михаил П-в <...> [адрес электронной почты своего друга автор по определённым соображениям убрал из текста.]
  
   Кому: farshid@yandex.ru
  
   Когда: 27 апреля 2011, в 14:17
  
   Приветствую, уважаемый Хаким,
  
   С большой радостью прочел Твоё письмо. Правда, не сообщил, как твоё самочувствие (рука в частности). У меня особых изменений нет (к сожалению), но будем верить в лучшее.
  
   Кас. [касательно] "Палаты ? 6" - тема, конечно, впечатляющая, особенно в смысле проявления характера отдельного индивида. Стресс-ситуация, в итоге проявляется всё, то, что обычно скрыто "под шкуркой" тоже. Подобное наблюдал я в армии и в своих походах (давних) в горах, особенно в Тянь-Шане, где мне довелось покомандовать группой в дальнем походе.
  
  Большой привет жене.
  
   С наилучшими пожеланиями,
  
   Шаман
  
   2)
  
   От кого: Михаил П-в <...>
  
   Кому: farshid farshid@yandex.ru
  
   Когда: 14 мая 2011 в 12:30
  
   Приветствую, Многоуважаемый Хаким!
  
   С большой радостью в душе и сердце прочел твое письмо.
   Кстати, ты порой мне льстишь и пугаешь, ибо обращаясь ко мне, пишешь "Ты" с большой буквы, приравнивая меня к Всевышнему (только при обращении к Нему используют "высокий стиль"), а я, увы, многогрешен. (ну это так, шутка).
  
   Кас. [касательно] эссе, тут дело не в Шамане, а в "теме" вообще. Если отбросить некоторую гнусность бытия там, то в смысле ситуаций и характеров было много интересного. Для отображения в стиле (хотя бы) Куприна нужен талант, острый глаз и глубокое видение мира. У тебя же всё это имеется.
  
   С пожеланиями счастья и здоровья,
  
   Шаман
  
   * * *
  
   На эту корреспонденцию автору пришлось ответить несколько грустно:
  Здравствуй, дорогой Михаил Леонидович!
  
   Твоё вдохновляющее письмо получил, приложение сейчас открою. Спасибо за всё! Касательно перехода на 'Вы', тут всё замещено - только в хорошем смысле.
  
   Прости, что я не так в духе, и не так радостно воспринимаю всё! Есть некоторые проблемы у нас здесь, мимо которых нельзя пройти: ту бабу злыдню надо выгнать из той нашей квартиры, где мы жили при встрече с тобой, ей надо купить комнату, [...]
  
   Я свою работу про тебя: 'Эссе о шамане из 6-й палаты' ещё не закончил, точнее - ещё не начал: не дают мне работать, сосредоточиться - ежедневно мне надо бегать то в поликлинику, то туда, то сюда...
  
   Хорошо, что вышел на связь. Вдохновил. Своим привет от бедного афганца-инвалида, (14.05.11г. в 13:11.)
  
   * * *
  
   Сочинение изложено в свободном стиле, строго не придерживаясь конкретной жанровой позиции. Поэтому автор характеризует его как документальный роман. Внимательный читатель в этом произведении может заметить осознанный отказ автора от строгой жанровой приверженности, воздержание от литературной 'схоластики', держащей (по его мнению) свободомыслие в определённых стилистических либо тематических рамках. Выбор такой позиции продиктован исключительностью затронутой темы: автор пишет о феномене недосягаемых. И его первоочередная задача в этом плане - раскрыть существо дела: объяснить суть случившегося, описать психологическое состояние человека, столкнувшегося с таким аномальным случаем. Ведь, загадка феномена недосягаемых кроится, по мнению автора, в тайне непостижимости самого феномена. Его надо распознать. С людьми, подверженными аномальным явлениям, происходят странные вещи, а в их поведениях могут быть отражены симптомы, распознание которых могут привести к разгадке таинственности феномена недосягаемых. С этой позиции для автора не столько важен уровень художественной обработки факта, сколько ценна точность описания этого феномена и особенности его проявления. Новизна и, если хотите, - уникальность выбранной темы, полагаю, как раз в этом и заключается. Представляя свой авторский проект широкой публике, автор свою заслугу видит не в демонстрации степени зрелости собственной фантазии. Это - удел фантазёров. Заслуга автора данного произведения же должна быть отражена в адекватности изложения своего видения, восприятия случившегося (феномена) действительному положению вещей. Ибо речь идёт об адекватности точной передачи (описании) действительности (феномена) соразмерно аналитической нужде соответствующей отрасти знания. Отсюда его сочинение, в некотором смысле, можно воспринимать как сентиментальную зарисовку о приходе беды, и тонкое описание коварства фатальности в отношении отдельных лиц, отличающихся своей особой чувствительностью во всём и вся:
  
   - и в видении жизни и её восприятии,
  
   - и во встраивании собственных позиций к обществу и связанным с ним реалиям, которые имеют живое преломление в первую очередь в идеологии, культуре, политике, реальных и релятивистских отношениях, включая межконфессиональные, межкультурные и межличностные отношения.
  
   И, последнее. При выборе названия первой версии этого произведения ['Эссе о Шамане из шестой палаты'] вдруг промелькнула мыслишка, заставившая меня врасплох: а не вызывает ли моё эссе ассоциацию заимствования темы у Чехова? Эта мыслишка меня сильно заботила, когда вспомнил о той записочке, которую мой друг, Шаман, оставил ему, когда его [т.е. Шамана] выписали из больницы: в ней рукой Шамана была написана всего лишь одна фраза - адрес его электронной почты, и вот эти слова - палата N 6 ЦРБ (как у А.П. Чехова).
  
   Интрига, пожалуй, остаётся в силе.
  
   ПРИМЕЧАНИЕ:
  
   [*] Из цикла публикаций автора 'Мы и недосягаемые' (http://www.proza.ru/2011/04/11/105).
  
  
   Я ПОПАЛ В ПАЛАТУ ? 6
  
   (Документальный роман)
  
  
   ЧАСТЬ I - СЛОВНО В ПОЛЕВОМ ГОСПИТАЛЕ
  
  
   Сегодня денёк у меня этакий ненасытный,
  
   Но я вдыхаю этот воздух полной грудью.
  
   Сегодня мне особо не охота грустить,
  
   Но она лежит на душе, вековой тяжестью:
  
   Никак не покидая её. Ибо я - несчастный.
  
   Усталые, впалые и почти искажённые (от физической боли и душевной растерянности) глаза упорно смотрят наверх. Нерадостные взоры не отрываются от бесцветного пакета капельницы, высящейся на своей высокой серебристого цвета металлической подставке. Капельница стоит рядом с моей койкой и её бесцветный шланг с длинной иголкой прикреплён к вене моей правой руки. Такое ощущение, как будто я отдаляюсь от реальной жизни, а прекрасное сумасшествие хмеля забвения, словно огненное солнце, льется в вену из капельницы. Лежу почти в неподвижном состоянии, на больничной койке, стоящей почему-то в непривычном месте - в коридоре. Всё грушу и грушу, словно наброшено на меня Божье проклятие, как будто на меня поставлен крест. Причём опят же самим Богом... Тем временим, внезапно меня клонит ко сну и я, как-то невольно, погружаюсь во мрак, будучи отвергнутым и проклятым, впадаю в омут мрака... Но это не похож на сон. Это - что-то другое. А что именно? Понятия не имею. Прежде такого не происходило со мной. Полагаю, это было нечто похожее на ретроспективную рефлексию, а может быть, - подсознательную попытку проанализировать случившееся сегодня утром со мной. Собственно, что произошло? Точно не могу описать своего душевного состояния. Только от одного вспоминания этой эпопеи меня берёт жуть. Сразу после входа в помещение я вздрогнул и догадался, какая участь меня ждёт в этой больнице... попробую через не могу восстановить картину.
  
   Поражённый оперативностью своего перемещения по пространству, и оттого подвергнутый психологической напряжённостью ситуационной неизвестности дальнейшей своей судьбы, стараюсь вспоминать, почему нахожусь в таком непривычном состоянии? Помню, буквально полчаса тому назад меня привезли на карете неотложной медицинской помощи и незамедлительно положили в неврологическое отделение больницы. Как только мы вошли в помещение отделения, а это произошло к 9:00 утра в субботу, 26 марта с.г., прямо у входа в помещение дежурная медсестра нас встретила. Видимо прямо из вахты им сообщили, и они уже были готовы нас встречать. Все стоим в длинном коридоре со стенами, покрытыми почему-то кафельными плитками. Как в общих душевых либо кухни. Врач бригады неотложки дежурной медсестре, прибежавшей к нам, сказала: 'Примите нового пациента!'. И в сопровождении медсестры двинулась дальше, к столу, который стоял в другом конце коридора. Потом узнал, что это у них называется 'дежурным постом'. Мы с женой ещё стоим около входа, и осматриваем старинное одноэтажное помещение. Честно говоря, это меня сильно расстроило. Нет, от одного предчувствия оказаться в среде полного захолустья сразу впал в хандру. Длинный коридор, метров 50-и, если не ошибусь, пол покрыт скользким линолеумом коричневого цвета. Освещение обеспечено стеклянной стеной с правой стороны, а с левой стороны видны дверцы и вдоль коридора поставлены неоднообразные кресла, кушетка и несколько стульев. Вдоль белой стены стоит одна койка, на которой лежит бородатый калека. Рядом с его койкой стоит инвалидная коляска для его передвижения по территории. Видимо, все палаты наполнены больными и ввиду нехватки мест его поместили в коридоре. Значит и меня где-то рядом с ним поместят. - Думаю я про себя, и чувствую, как от этой мысли мурашки по коже проползли.
  
   Врач садится за стол и начала писать что-то. Видимо составляла свой отчёт. А медсестра, молодая женщина высокого роста с пышными волосами, покрытыми лаком, подошла ко мне, словно летучая мышь, и сказала: 'В палатах мест нет, придётся вас поместить в коридоре, пока место освободится...' И тут же исчезла, словно летучая мышь. Не снимая с себя верхней одежды, мы с женой в неутомительном ожидании расположились на кушетке, находящейся около входа в помещение.
  
   В это время одна толстая самодовольная санитарка вышла из соседней палаты и подошла ко мне, видимо по поручению той же дежурной медсестры с пышными волосами, покрытыми лаком. Толстая санитарка, среднего возраста, слегка хромая, подойдёт ко мне, и оценивающим взглядом, но с открытой циничностью глазеет на меня: 'Вы новый? Хочу показать Вам, где находится туалет' - своим крикливым голосом произносит, где находится туалет. Моё внимание привлекло её подчёркнутое произношение слова 'Вам'. Я подумал, где-то такое ещё я встречал: 'Ага, у нас в Москве одна соседка по подъезду, тоже (но уже бывшая) санитарка нашей поликлинике, так произносит это слово. Боже мой, как они похожи друг на друга. Только та - постарше, уже скандальная пенсионерка... Едва погрузившись в воспоминание, нежный голос жены вернёт меня из прошлого. Она говорит: 'Иди с ней, и узнай, а то забудешь!' Помню, я неохотно поднялся с места и двинулся вместе с санитаркой в сторону туалета. А он находится с левой стороны от входа, и дальше коридор был перегорожён сносной преградой, и за преградой стояла кровать, на которой лежал один немытый бородатый старик, похожий на бомжа и курил. Это было зрелищем, абсолютно не совместимым с моим представлением о больничной среде. Такое можно встретить только на грязных вокзалах, или ещё где-то, но только не в больнице. Удивлённый увиденным, я спросил у санитарки о нём. Она, не оглядывая на меня, с неприличной насмешкой обронила: 'Да, это бывший сотрудник больницы, теперь пенсионер и инвалид'. И вошла в маленький коридор, где находится туалет, пальчиком брызнув на дверь мужского туалета, и небрежно произнесла: 'Вот ещё один негодяй... ноет с утро до вечера'. Беглым взглядом я посмотрел на больного инвалида и от увиденного ужаснулся. Он весь в грязи лежал на кровати и кулаком то и дела наносил удары на себя, на свою грудь, не отрывал глаз от пустой стены напротив себя. Искажённое лицо было покрыто рыжей бородой, а длинные седые волосы слегка впадали в шею. Услышав наш разговор, взглянул на нашу сторону и начал рыдать: 'Ради бога, дайте что-нибудь поесть... умираю с голоду!' От всего увиденного мне стало дурно. Растерянный и озлобленный я вышел от туда и молча, вернулся к жене. Когда сел на кушетке меня вновь схватила судорога, левый глаз непроизвольно зажмурился, и страшная боль в голове долго мучила меня. Я из-за всех сил старался не терять самообладания, и с женой не поделиться впечатлением. Она бы не выдержала. Да, где я оказался, что это за больница, где к людям обращаются как к скотам, грубо ругая их? Сам не мог найти увиденному толкового объяснения. Здесь больных держать в антисанитарных условиях: их поместят в туалете и за дверью в туалет, морят их голодом, либо в коридоре выставляют напоказ!
   Ещё не успел отдышаться, как тут ещё две санитарки, молодые красивые девчонки в белых халатах вошли в коридор и спешно пролетели мимо нас, весело произнеся лишь одну фразу в мой адрес: 'Сейчас поставим кроватку!'. И, громко смеясь, удалились, уходили на другой конец коридора. Я особо не радовался этой новости, абсолютно безразлично воспринял её. После того как увидел, что здесь происходит и как обращаются к инвалидам, мне даже стало тошно здесь оказаться. Мне хотелось быстрее уйти отсюда обратно, а вопрос 'лечат или искалечат', меня больше не волновало. Но уж, раз я здесь, тогда надо узнать, что ожидает меня на этом захолустье. Спустя несколько минут они уже двигали на колёсах железную кровать. Весело и шумно, поставили её рядом с окном прямо у входа в одну палату. За считанные минуты постелили её, затем позвали меня на нём расположиться.
  
   Мы с женой отправились туда, проходили мимо близлежащие палаты. Я взглянул на порядковый номер палаты, напротив которой стаяла моя койка, и почему-то вздрогнул, вспоминая А. П. Чехова. Это была шестая палата. Между 6-й и 7-й палатой стоит ещё койка, на которой лежит бородатый калека. Рядом с его койкой стоит инвалидная коляска для его передвижения по территории. С виду он выглядел как конченый алкоголик, брошенный на произвол судьбы. Я был в состоянии полного недоумения: 'Бог мой, как я и представлял...' - нервно подумал я про себя. - Мою койку поместили в коридоре, не выделив даже тумбочки, куда можно было класть нужные вещи. Да, нечего не скажешь: нелицеприятное зрелище, напоминающее катастрофичность, чрезвычайность ситуации, словно в полевом госпитале! Только в мирных условиях!! Моё жалкое положение нечем не отличается от бомжей, валяющихся либо лежащих в подземных переходах железной дороги Москва-Подмосковье.
  
   Почему-то вдруг невольно вспомнил ЦКБ, её огромную территорию, чистоту помещений...Да, раньше меня лечили исключительно в той кремлёвской больнице. Это меня смутило. Я чувствовал некое падение собственного достоинства.
  
   Я прежде никогда не думал, что смогу оказаться в такой среде, стать подобием тех, кого раньше ненавидел. Я обиделся на превратности судьбы и молча бросил свою куртку на кровать. Жена меня помогла переодеться, смущённо оглядывая вокруг себя. На своём веку я видал всякое унижение. Оказаться в такой среде, и то в больнице, для меня было самое недопустимое унижение. Жена, наверное, догадалась, почему вдруг я резко затих. Словно умер. Потому и начала меня подбадривать:
  
   - Ты здесь находишься не по своей воле, тебя привезли сюда.
  
   Не давая ей закончить фразу, тихо промолвил: 'Ладно, не нервничай! Буду молчать'.
  
   Мы с женой ещё не успели расположиться на новом месте, как тут дежурный врач, женщина среднего роста в белом халате подошла к моей каюте. И вновь всё повторилось как утром, когда врач неотложки меня проверяла. Я вновь всё подробно рассказал про случившийся, она меня посмотрела, долго выкручивала мою искалеченную руку, проверяла искажённое лицо, и под конец утвердила:
  
   - Да, увы, инсульт. Сегодня суббота, а специалист завтра придёт. Он сам дежурит.
  
   После её ухода меня поставили под капельницей. Теперь мне стало легче: раз начали лечить, значит до понедельника не выпустят...
  
   * * *
  
   Да, лежу неподвижно на койке, вызывающей ассоциацию спешно развёрнутого военного госпиталя. Нахожусь под капельницей, а в ушах шум, рев и гул. Не понятно от чего: то ли это от бесконечного бессмысленного хождения толпы пациентов и навещающих на коридоре, то ли это от смутного воя и стонов самих больных, лежащих в палатах? А я всё равно, лёжа неподвижно, обречён всю эту муку вытерпеть. Меня смущает только собственное состояние. Моё холодное, почти бесчувственное тело вплоть до шеи покрыто под тонким одеялом. Левая сторона моего тела мало подвижна, а рядом с моим холодным туловищем лежит, словно протез, тяжёлая онемевшая донельзя рука. В голове мечется одна единственная мысль, напоминающая суровую участь:
  
   - И всё-таки это случилось! Значит, я стал калекой, причём на всю оставшуюся жизнь!
  
   Господи, я же разговариваю не с кем, а сам с собой... Тогда почему жена услышала мой подавившийся мною, да и на уровне подсознания, глухой крик?! Что за испытание, которое было уготовлено мне суровой судьбой? Разве я не имею права разговаривать сам с собой?
  
   Жена, однако, напряжёна каким-то смутным неопределённым ожиданием, стоит у окна рядом с моей койкой и перекладывает из сумки на подоконник вещи первой необходимости, и как бы услышав мой разговор с самим собой, оборачиваясь лицом ко мне, вдруг спрашивает:
  
   - Как ты, azizam [дорогой - на языке моих предков] не щиплет? - головой указывая на капельницу, пытаясь принять весёлый вид, спрашивает.
  
   Отводя взгляд от капельницы, смотрю на улыбчивое лицо своей жены, и отвечаю: 'Вроде нет, терпимо. Только не понятно, почему так медленно капает...'.
  
   Жена, освободившись от своего занятия, спокойно располагается на маленьком кресле рядом со мной, и, поправляя мои волосы, спокойно отвечает: 'Ведь так положено. А ты куда спешишь? Я побуду рядом, пока медсестра не уберёт этот аппарат. Специалист, видимо завтра придёт'.
  
   Левый глаз невольно судорожно зажмуривается. Явно нервничая, объясняю жене: 'Знаешь супруга, не понимаю в чём дело: левый глаз постоянно дёргается. Может быть, это тоже связанно с...'. Жена, однако, перебьёт меня, поглаживая меня по голове:
  
   - Ты пока ещё находишься в шоковом состоянии. Успокойся милый. Это связано с приступом инсульта. Смотри, медсестра идёт к тебе. Наверное, проверяет состояние аппарата. Спросим у неё.
  
   - Нет azizam, ни в коем случае, а то подумает, какой неженка здесь оказался. - Возражаю. Мелком взгляну на медсестру. Дежурная медсестра, молодая женщина высокого роста с пышными волосами, покрытыми лаком, подходит, словно летучая мышь, к моей койке, и, бегло посматривая пакет с остатками содержимого капельницы, бросает словечку в мой адрес: 'Через минуту вернусь и сниму капельницу. Пока не трогайте!' И тут же удаляется, напоминая летучую мышь. Смотрю, жена тоже вслед за ней встаёт с места, и спокойно одеваясь, взяла мои ключи и паспорт. Ясно - здесь они мне не нужны. Затем проверяет вещи, которые лежат на подоконнике. Лишь убедившись, что там всё поставлено как подобает, показывает целлофановый пакет и объясняет: 'Бутерброды съешь с чаем. Кипятка попроси у них, пакетный чай лежит вот тут, рядом с твоей кружкой. Вой, блин, про сахар забыла... Ладно, вечером принесу'.
  
   Спишу успокоить её: 'Есть не хочу. Да и сахар мне не нужен. Иди, а то собачка не выдержит длительную разлуку, она и так не любит эту одноглазую тварь...'. - Жена, спешно надевая свою куртку, с напряжённым лицом произносит: 'Уйду, только не нервничай! Одноглазая тварь больше не будет нам мешать. Мы сами уедим отсюда'. Стараюсь не нервничать. Закрывая глаза, погружаюсь в раздумье. По существу, это - состояние, похожее на самовнушение. Скоро капельницу унесут, и правая рука освободится от лишней муки. Потом и жена будет возвращаться домой и тем самым успокоит нашу собачку, плачущую от неизвестности собственной судьбы и разлуки с нами. Не известно только, как наша одноглазая аферистка будет воспринимать весть о состоянии моего здоровья в больнице? Ведь, то, что со мной произошло, непосредственно связано с её злодеянием...
  
   Усталые глаза вновь устремляют вверх, взоры бросаются на капельницу, которую вот-вот унесут. Жена вот-вот собирается покидать меня, и я невольно впадаю в глубокое раздумье, вспоминая случай, послуживший мотивом моего появления в этом госпитале...
  
   * * *
  
   И, всё-таки, что же случилось со мной, и почему я оказался здесь?
  
   Сегодня рано утром, по обыкновению я вышел с нашей собачкой, породы 'немецкая овчарка', на утреннюю прогулку. За окном на кухне термометр показывал семиградусный мороз. Хотя была суббота, 26 марта, тем не менее, погода была по-прежнему зимняя. Значит, на улице можно было запросто поскользнуться на льду и получить травму. Я, однако, ровно в 6:00 утра, строго одетый по-зимнему, в длинных сапогах, и вооружённый лыжной железной палочкой, чтобы не поскользнуться на льду, вышел на часовую прогулку с нашей немецкой овчаркой. На улице нас встретил холодный ветер последней декады марта. И оказавшись на свежем воздухе, как-то незаметно поддался извечному философствованию: внутреннему раздумью, анализируя внутренние неурядицы, ища пути её разрешения.
  
   Помню, за неделю до этого мы отметили наш Новый год по солнечному летосчислению. И в тот день наша озабоченная сожительница, своей очередной выходкой всерьёз подпортила нам настроение. Мы долго её терпели по той причине, что когда-то эта стерва год служила в качестве сиделки моей покойнице тёще [I]. Меж тем по иронии судьбе, а может быть, в силу своей врождённой подлости, эта гнида оказалась выброшенной на улицу. Это случилось год тому назад, накануне нашего солнечного Нового года. Жена её приютила, но вскоре поняла, что ошиблась: змею подколодную приняла за друга семьи; дьяволицу, спрятанную под маской человекообразного существа с преступным менталитетом, пустила к себе. Хотя чего скрывать, первоначально она пользовалась подчёркнутым почётом моей жены, и наш Новогодний стол мы устроили исключительно в честь этой высокой гости. Это был единственный случай, когда мы за одним столом сидели с этой стервой, и тогда я её вынудил клясться в честном отношении к нам. Впоследствии мы глубоко сожалели, так как это существо не исправимо. Она дала честное слово и твёрдо обещала вести себя бесхитростно и лояльно, а на следующий день появилась в коридоре, в чём мать её родила: она решила этим способом соблазнить меня! Кстати, этот эпизод зафиксирован мною в юмористическом тоне, и имеет отражение на моей авторской странице, на литературном портале ПРОЗА.РУ [II]. С появлением этой ведьмы в нашей семье я оказался изолированным от общения с женой во время приёма пиши, а вскоре стал затворником. Жена, вставая с раннего утра, то и дела общалась исключительно с ней, а появлялась в моей жизни, т.е. в спальной только когда носила еду. Порою они сидели на кухню до часа ночи, выкуривая подряд и отравляя нас с нашей собачкой ядовитым дымом. Это длилась долго, пока в ночь затмения луны не проявилась её нечеловеческая агрессия. Тогда жена осознала, что это чудовище и от неё надо поскорее избавиться. Теперь нам предстоит выгнать её из нашей жизни. Но не на улицу же, а где-то купить ей недорогое жильё. И, тем не менее, расстаться с ней - обязательно, и как можно скорее, иначе она угробить всех нас... Она появилась как сожительница, а теперь обнаглела и права качает, претендует на родство, считая себя членом нашей семьи. Не понятно, только, в качестве кого: 'старшей по гарему' что ли, или моей сестры, мамы моей жены или ещё кого-нибудь? Мне нечего скрывать: я открыто игнорирую её, и у меня есть на то серьёзная причина. Более того, я испытываю звериную ненависть к ней, и этому имеются свои объяснения. Именно эта ведьма первоначально хотела обмануть пожилых одиноких евреев и получить их жилплощадь в Москве, её разоблачили и выгнали как вшивую овцу. Затем она появилась у моей тёщи, и тогда начала терроризировать мою жену, вынашивая ту же прежнюю мечту об узурпации чужого имущества. В нашей сожительнице я видел не помощницу жены, а бабу злыдню, одержимую в первую очередь навязчивой преступной страстью, неудержимой слепой местью за свои неудачи, которые сопутствовали ей на протяжении всей жизни. И, чего скрывать, я опасался её. Она - бездушная тварь, врождённая развратница и способна на всякую гадость. Мне было не понятно, почему моя жена, забыв про всё, вновь её пустила к нам?
  
   Выгуливая собачку, я упорно размышлял об этом. Странно, когда я собирался выходить из лесной полосы, окружающей наш дом, почему-то я даже не возмутился, что прошёлся ненароком по какой-то ледяной тропинке. Мне было всё равно. Наверное, настолько был увлечён внутренней неурядицей, мучающей меня непрерывно, что не заметил льдиной полосы дороги, к которой я неумолимо приближался. Я, опираясь на железную палочку, шагал по лесной полосе, и возвращался домой. Мои мысли были сосредоточены в собственной неурядице, а в глазах ни с того, ни с сего потемнело. Вдруг заметил, что земля уходит из-под ног, и я теряю равновесие. Железная палочка слетела в одну сторону, и я грохнулся на лёд...
  
   Видимо я на время потерял ориентир и в итоге оказался на льду. Очнулся быстро. Смотрю, моя бедняжка собачка стоит надо мной и старательно оближет мой лоб. Я попытался встать, однако, сил было мало, и вновь повалился на лёд. Собачка помогла встать на ноги, крепко зацепившись кликами за мою рукоятку. Приподнимаясь, собачке дал понять, что смогу двигаться, и первым делом пощупал правой рукой всё своё тело. Никакого перелома нет, наверное, сильно ушибся. Голова трещала, и левая рука не двигалась. Несколько секунд сидел неподвижно, проверяя себя и оглядываясь вокруг, искал шапку и палочку. Вставая, сходу поднял шапку, и саркастическим движением правой рукой, одевая её, дотянулся до железной палочки, лежащей в нескольких шагах дальше от меня. Теперь стою на ногах, озлоблено оглядываясь вокруг. На улице не видно ни одного прохожего. Откуда-то по близости доносится гул машины. Я спешу самостоятельно добраться до дома. Собачка по моей команде выбирает путь к дому. Шагая в сторону дома ускоренным темпом, я пощупаю руку. За несколько минут рука превращается в тяжёлую кувалду, становясь ледяной. Она онемеет и теряет чувствительность. Про себя думаю: 'Падая на пол, наверное, поломал руку? Тогда почему рука не болеет?' Несколько секунд спустя, мы уже оказываемся у нас дома. Дверь открываю своим ключом, и, войдя в коридор, старательно заглядываю на себя в зеркало. Смотрю в зеркало и не узнаю себя: с зеркала смотрит на меня совершенно незнакомый мне человек. За считанные минуты лицо помрачнело до неузнаваемости, а пустые каменные глаза явно искажены. Стараюсь снимать куртку, однако, мои усилия - тщетные. Иду в спальню, и жену разбужу:
  
   - Azizam, извини, что так рано тебя разбудил! Ты в состоянии встать? - почти шёпотом произношу, не хочу дать одноглазой сожительнице нашей лишнего повода для злорадства. - Только не волнуйся...
  
   Жена, тут же бросая одеяло в сторону, тревожно спрашивает: 'Что случилось? Ты в порядке, или с собачкой...'
  
   Не даю ей завершить начатую фразу, подходя к кровати, шепчу: 'Случилась беда. Вроде руку поломал. Помоги снимать куртку!'
  
   Она мигом вскочит с постели, и, надевая халат, спрашивает: 'Ты упал?'
  
   - Да, потише, пожалуйста, а то эта стерва услышит и начнёт злорадствовать.
  
   Начиная с нашего Нового солнечного года (21 марта, по восточному календарю) мы перестали общаться с этой ведьмой, давая ей понять, что вскоре с ней расстанемся, и пусть ищет себе жильё. Она ультимативно заявила жене, что никуда не уйдёт пока не получит жильё: 'Ты меня потащила сюда, ты и увезёшь меня обратно. Но только в приличное жильё!' - цинично бросает в адрес моей жены. Жена ей объясняет, что мы сами возвращаемся в Москву, а пока не купим ей комнату, она будет жить здесь... Накануне, жена заказала машину, чтобы отправить наши вещи в Москву, а на следующий день мы должны были на нашей легковушке уезжать отсюда. Но, увы, фатальность вновь замешалась в нашу нелёгкую жизнь, сыграв свою роковую роль. И теперь неизвестно, когда сможем уехать отсюда.
  
   * * *
  
   Живём мы в этом подмосковном городке чуть больше двух лет. Но мы не так достаточно знакомы с местностью: ни с городом, и, тем более, - ни с больницами. Даже не знаем, как вызвать скорую помощь. Связь постоянно держим с Москвой: там мы прописаны; там - истоки нашего семейного союза, одним словом наша жизнь, а здесь - как бы в загородном доме, просто отдыхаем. В своё время, когда-то мы были вынуждены обратиться за помощью к этой одноглазой стервой. По иронии судьбы нам понадобилась её помощь. Теперь она здесь права качает, обнаглела, забыв про своё прошлое. Она целыми днями караулит меня и открыто цинично соблазняет меня. Хотя неоднократно слышала из моих уст, что на меня не может произвести впечатления, так как я придерживаюсь своими строгими правилами: не собираюсь путаться с прислугой, и свою супругу безумно люблю. Дело дошло до того, что она себе позволила вмешаться в наши семейные дела. Мы решили покинуть этот городок, сохраняя своё имущество. Но кто мог подумать, что в этот роковой день (суббота 26 марта 2011 года) меня постигнет фатальное несчастье? Видимо так было предначертано, что именно в этот день я должен отстраниться от активного жизнеустроения, стать калекой, обречённым на вынужденный, т.е. фатальный полупаразитизм! Живя в этом городке, мы до этого дня ни разу не обращались к врачу, ни разу не интересовались, как вызвать скорую помощь, и вообще что делать, если вдруг кому-либо из нас понадобится неотложная медицинская помощь?
  
   Супруга помогла мне снимать куртку и переодеться. Затем начала осматривать мою руку. Я лёг на кровати, а парализованную за считанные минуты руку положил правой рукой рядом с собой. Жена растерянно засуетилась: начала тереть мои замёрзшие пальцы, всячески вытряхивая мою бесчувственную тяжёлую руку. Пока мы заняты приведением в чувство моей руки, наша сожительница молчком стоит за дверью спальной и одним глазом следит за нашими действиями. Почему-то жене понабилась выйти из спальной, как одноглазая стерва вдруг пискнула, словно кошка, и выбежала к себе в комнату. Слышу, рассерженная злорадством этой ведьмы, жена упрекает её: 'Гнида, всё-таки добилась своего. Моего мужа загробила! Чего ещё тебе надо?' Гнида, однако, молчит, прячась за дверью в комнате. Вернувшись в спальню, жена измеряет мне давление. Показания пугают её: 245 на 124, пульс 110 (мои обычные данные: 120 на 70, пульс не выше 65). Она тут же мне даёт лекарство от сердечного - кажется, нитроглицерин. И стараясь не терять самообладания, спрашивает: 'Azizam, как ты? Правда рука не болит?' Я удивлённо отвечаю: 'Никакой боли не чувствую. Такое ощущение, как будто я потерял руку'. И начинаю демонстрировать неподвижность руки. Действительно, левая рука висит у меня на плече как чужеродный орган. Жена выглядит бледно, растерянно, и нежный голос её дрожит: 'Перестань! Ложись, это - всего лишь шоковое состояние. Увидишь, вскоре всё нормализуется!' Она вновь проверяет мою руку. А рука на самом деле, замёрзшая лежит и не шевелится. Жена старается не смотреть на меня, вытирает слёзы со своих ресниц, и как бы про себя промолвит: 'Надо вызвать скорую. Надо в больницу...' И к семи утра выходит из дома, чтобы узнать у соседей, как можно вызвать ко мне неотложку...
  
   Спустя полчаса звонят в дверь. Собачка поднимает шум. Карета скорой помощи прибыла. Немолодая женщина невысокого роста, держа в руку спецконтейнер неотложки, войдёт в спальню. Поздороваемся, она кладёт свой контейнер возле кровати и подходит ко мне:
  
   - Что случилось, на что жалуемся? - крепким голосом спрашивает. Поднимаясь с места, сижу на кровати и показываю руку: 'Вот, полюбуйтесь! Утром сходили на прогулку. Я поскользнулся и упал. Удар пришёлся на правую сторону, а палочка на чём я опирался, полетела на несколько метров. Попытался встать, ноги не сгибались, а левая рука за считанные минуты превратилась в кувалду...' - Объясняю ей. В это время жена вполголоса восклицает:
  
   - Нас постигла беда. Его повалил инсульт.
  
   Доктор несколько растерянно произносит: 'Нет что вы? Не может быть...' Спешно сидит на табуретке, которую поставила жена рядом с кроватью, и осматривает мою руку. Я заметил, что она почему-то решила, что моя трагедия создаёт ей лишние проблемы. ... Поэтому не собиралась заняться мною. Ей хотелось поскорее отделаться от меня.
  
   Жена резко возражает: 'Как не может быть? Неужели Вы решили оставить его беспомощно и уйти?'. И мигом притягиваясь к моей руке, показывает врачу: 'Смотрите сами: нет ушиба, нет вывиха, и перелома. Тогда почему рука отказала?'
  
   Тут врач явно теряет ориентир, и несколько побледнев, крепко держа мою руку, долго возится с ней, не зная, что делать. Потом, поворачиваясь к жене, спрашивает: 'Давление померили?'. Жена, едва дыша, отвечает:
  
   - Да, конечно. - И бегом с тумбочки, стоящей рядом с кроватью, несёт листок бумаги. - Вот, показания сняты в начале седьмого утра.
  
   Доктор растерянно сбегает к своему контейнеру и вытаскивает аппарат, бормоча про само с собой: 'Не может быть! Надо удостовериться!' И вновь померит мне давление. Теперь данные - другие: 240 на 120. Жена не выдержит, и уточняет: 'Это после того, как я дала ему нитроглицерин'. Врач собирается сделать мне внутривенный укол. Однако ни как не получается. Все мои вены как бы назло спрятаны. Ей придётся разбить ампул с магнезией на две части и колоть меня в мышце. Затем, несколько успокоившись, сидит за журнальным столиком и заполняет какие-то бумаги, проверяет мой паспорт и страховку, и долго пишет что-то. Наступает томительная тишина, и в это время у порога спальной появляется тень нашей сожительницы. Эта скверная старуха ни на секунду не держится на месте, не сможет угомониться, и хочет быть в курсе всего происходящего в спальной. Ведьма в своих мыслях представляет меня впавшим в агонию. Оттого ей не терпится узнать, когда меня увезут отсюда, и не важно куда - в больницу ли, в морг ли, или прямо на кладбище, лишь бы меня не было в живых... Ведь только мне удалось раскрыть всю мерзость этой твари, на глазах у своей жены разоблачить преступную натуру этой ведьмы так, чтоб знающие люди больше никогда не пускали её близко, чтоб она больше никогда не могла кого-либо из знакомых обманывать. Она жаждала моей гибели, страстно желала мне смерти. Она всячески покушалась на мою жизнь, подмешивая в еде отравляющие травки и токсические вещество, и теперь была близка к своей цели.
  
   После небольшой паузы доктор вновь померила мне давления, но показания оказались неизменными. Тогда она растерянно собрала свой контейнер, и произнесла зловещую фразу:
  
   - Увы, это - инсульт. Надо срочно поместить его в больницу.
  
   Собираемся быстро, но как угомонить собачку? Жена меня просит первым выйти на улицу, а сама следит за действием одноглазой ведьмы, стоящей всё это время за дверью и подглядывала. Я подхожу к нашей собачке поглажу правой рукой её по голове, ели произнеся: 'Я ненадолго. Сиди спокойно!'
  
   Стоила жене выйти вслед за мной из дома, как собачка подняла душераздирающий вой. Оказавшись в карете скорой помощи, и затаив дыхание, мы с женой думали об одном:
  
   - Что нас ожидает?
  
   Мы оба были напряжены одинаковыми мыслями. Нашему психологическому состоянию в тот момент можно объяснить предложенной мною дефиницией - ситуационная неизвестность. В таком психологическом состоянии находилась и наша собачка, непрестанно издавая душераздирающий вой после нашего выхода из подъезда. Выходя из дома, мы оставили её наедине с нашей злодейкой сожительницей, которая желает всем нам смерти. Карета неотложной медицинской помощи, однако, спокойно тронулась, и спустя несколько минут мы уже оказались в больнице.
  
   * * *
  
   Пока находился под капельницей, никак не мог вникнуть в ситуацию и разузнать, что к чему. Точно не помню, сомкнул ли я глаза в течение этого времени. Сам факт нахождения в такой не престижной больнице навёл на меня ужас. Я вспомнил прежние времена, когда меня лечили в ЦКБ, помещая в одноместной палате, заботясь обо мне по самому последнему слову медицины. А сегодня меня в этой богом забытой местности приняли меня как бомжа, неоглядно поместив прямо в коридоре, точнее - в десяти шагах от входа в отделение. Уверен, всё это отныне и навсегда будет вызывать во мне ассоциацию униженного и оскорблённого бомжа. Да, стал для них, таким как все. Заметил, однако, что жены нет рядом, и больные тоже устали от нескончаемого хождения по длинному коридору. Да сколько можно ходить по одному и тому же маршруту, надо как-то выйти из помещения, пройтись по территории, подышать воздухом. На улице, однако, стоит мороз. Хотя март уже вот-вот заканчивается (сегодня суббота, 26-е), а от весны нет не духа ни слуха. Видимо поэтому ходячие больные (здесь пациентов /пациенток делят на ходячих и неподвижных) толпятся в коридоре, постоянно двигаясь, словно маятник, с одного конца коридора на другой, и всякий раз проходя мимо меня, любопытно глазеют на мою немытую и не бритую физиономию.
  
   Слава Богу, в коридоре не приходится скучать. Хотя лёжа на привычном месте для меня на больничной койке, больше всего меня наталкивает на мысль, что выставлен напоказ. Однако, судя по внешнему виду - как у больных, так и у посетителей, нельзя особо переживать. Да и я не составляю единственного 'экспоната' этой выставке, если больницу можно сравнивать с выставкой военно-полевой хроники. В двух шагах от меня лежит настоящий калека, а сзади туалета поставлена койка для неподвижного бомжа, а в коридоре внутри туалета пометили ещё одного больного-бомжа, который постоянно кричит, прося у других больных то сигареты, то ещё чего-нибудь... Какой позор, человека в качестве живого экспоната держат, забыв о его нуждах, о его инстинктах, не говоря уж о других чувствах! Находясь здесь, человек вольно или невольно забывает об искусстве - что, допустим, кукольный театр по сравнению с ходячими мужиками в памперсах может подсказать мыслящему существу? Здесь, в этой палате человек воистину сталкивается с потомками героев знаменитого рассказа А. Чехова. Более того, он может сам превратиться (в своём воображении) в любого персонажа театра военных действий. Ведь на самом деле эта палата вызывает ассоциацию военно-полевого госпиталя. Тут можно со всем пропитиями настоящего фронта сталкиваться, увидеть и кровь, свежую кровь, истекающую из вен пациентов. Тут можно посмотреть смерти в глаза, проходить мимо умирающего и глазом не моргать... Здесь царит хаос, полное безразличие, вынужденная бесчувственность большинства людей в белых халатах к больным. Оказавшись здесь, меня большего начала тревожить абсолютная неопределённость собственной участи. Только каким-то магическим чувством я стал подозревать, что сюда ходят одни обречённые. В этом я вдруг видел территорию неизвестности, горизонт недосягаемости надежд и тайн. Меня сильно потрясло состояние недосягаемости как таковое. Меня пугала отдалённость этой территории от человеческой возможности, от разума рода человеческого, и без того отупевшего расхищением собственных ресурсов в угоду собственному невежеству, врождённой слепоте всего рода человечества перед соблазном. Это, к большому сожалению, выступает другой стороной фатальности.
  
   Я был настолько увлечён собственной обречённостью, настолько зациклился на проблеме безысходности, ища при этом пути выхода из неё, что даже не заметил появления жены. Приход жены подействовал на меня вдохновляющее, словно презрение моей мысли. Я, однако, поначалу удивился её внезапному появлению, даже спросил:
   - Милая, что-то потревожило тебя, или дома что-то случилось? Как там наша девочка, не скулила?
  
   Жена подсела ко мне на кровати и сперва проверяла мою руку. Затем ответила: 'Нет, с ней я долго гуляла, покормила её. Затем решила поведать тебя, в моём отсутствии ничего особенного не произошло? Тебя не потревожили, не преставали к тебе?' - поменяла тон разговора.
   Я, отклоняясь от прямого ответа, произношу: 'Всё в порядке. Сама видишь, пока жив. Скажи сколько времени, я остался без часов?'.
   - В начале четвёртого вечера я вышла из дома... - Вдруг жена встала проверять на подоконнике пакеты, и оттуда спросила: 'Ты ничего не ел? Бутерброды ещё лежат?'
   Я недовольно ответил: 'Есть не охота, да и сон не берёт... Коридор полон народом, успел только сходить в туалет'. Жена вновь вернулась лицом ко мне и, понижая голос, сказала: 'Не забудь, пожалуйста, что здесь - больница, и ты находишься среди беззащитных людей. Каждый из них нуждается в помощи и уходе... Вот почему здесь так много посетителей!' Я понял, почему жена вновь заглянула сюда: она пришла меня подбодрить, не оставлять томиться от страшной скуки среди людей, самих брошенных на произвол судьбы. Я всё это понял, и оценил про себя. А на толпу людей, постоянно двигающихся мимо меня, я решил вообще не обращать внимания. Ведь они здесь не для поддержания ажиотажа на сцене военных действий - то, что происходило в этом отделении, напоминающем военно-полевого госпиталя. Здесь были собраны люди, чих близких коварная судьба искалечила. Увы, тогда ещё я не мог представить себе, что это отделение имеет уникальные особенности, а именно состоит из одного одноэтажного помещения дореволюционной (1917-го) постройки; тогда я ещё не мог этого знать, так как ни с одним из вынужденных обитателей - пациентов не был знаком. Это был первый день моего вынужденного невольного нахождения в этом загадочном помещении, и я не по ряду объективных причин не желал общаться с кем-либо из людей, доселе не знакомых мне. Но вскоре узнал, что это не больница, а исчадие ада, и оттуда надо как можно скорее убежать...
  
   Ужин подавали где-то ближе к шести вечера. Это было неимоверное зрелище: вся ночная бригада работников отделения на тележке таскала всю кухню, возле каждой палаты останавливаясь, шумно-шумно звали больных и подавали им из разных котлов ужин, напиток к ужину наливали из отдельного алюминиевого котла, который отдельно таскали. Все ходячие больные собирались со своими кружками к двери палаты, и по очереди получали свой ужин. Роль шеф-повара играла глава бригады - старшая дежурная медсестра, её окружали все санитарки - в основном моющие поля и туалет. Это было вся дежурная бригада целого отделения, ставшего для меня 'исчадием ада'. В тот вечер, однако, когда бригада передвижной кухни подошла к шестой палате, санитарка, напоминающая нашу соседку по подъезду в нашей московской квартире, крикливым голосом объявила: 'Ходячие 6-й палаты, подойдите к нам!'. Увидев этот цирк, я жене сказал: 'Правда, как полевой госпиталь, где на палатках кормят больных и раненых'. Она кивает головой утвердительно, и берёт тарелку из рук санитарки, стоящей рядом с моей койки. На тарелке лежит запеканка. Вместо чая, однако, подают сегодня кефир. Это - весь ужин. Кормит меня жена, собственной рукой. Затем сбежит куда-то и несёт в кружке кипяток, произнеся при этом: 'А сейчас поешь бутерброд с чаем, иначе портится'. Удивлённый её находчивостью, спрашиваю: 'А откуда достала кипяток?' Она готовит мне чай, опуская в чашку пакет лептонного чая, и головой показывает шестую палату: 'Туда зашла и попросила. Там познакомилась с больными. Один из них мужчина откликнулся на мою просьбу и налил мне кипяток. Зовут его Шаман. Кстати, он пожелал тебе скорейшего выздоровления'. Я, несколько удивлённый этим, говорю: 'Да ладно тебе. Шаман! А он что здесь делает: лечит или лечится?' Жена, предлагая мне чашку чая, тоже удивлённо произносит: 'Вот этого я не уточнила. Наверное, лечит...' Жуя свой бутерброд в качестве десерта к очень скромному ужину, думаю про себя: 'Да, загадочная эта местечка: больница не как больница, и больные не больные - словно находишься в полевом госпитали среди заколдованных людей, и тут ещё и шаман... и неизвестно, как он очутился на этом захолустье. Надо бы с ним познакомиться, но не сейчас, в более подходящее время...'
  
   * * *
  
   Жена ушла домой с успокоенной душой, покормив меня и повеселив меня своим внезапным посещением. Успел только проводить её до выхода, как тут появилась молодая не высокого роста медсестра, спросив: 'Вы у нас новый? Идёмте, я вам капельницу поставлю'. Но медсестра никак не могла найти вену, подпортила мне настроение, и более того, с меня море крови вылила. Ей пришлось обратиться за помощью к дежурной медсестре, к той, которая с пышными волосами и двигается как летучая мышь. Она пришла и начала грубить. Мне пришлось ей сделать замечание. Её реакция, однако, сильнее меня раздражала. Я ей сказал: 'Не грубите, пожалуйста! Как не как, я старше Вас, и соблюдайте приличие!' Она выкрикнула на меня: 'Ха, кого ты учишь, урод, бомж? Знаешь, где находишься? Здесь я командую'. И ушла. Вслед за ней я выкрикнул: 'Ни какой я не бомж, и нахожусь здесь не по собственному желанию. Меня привезли на скорой помощи. Вы от силы медсестра, а я доктор наук, и знайте своё место!' Она не отвернулась, улизнув, словно летучая мышь, и больше ко мне подходила. Вокруг моей койки собрались пациентки из соседней палаты, хихикая между собой, начали обсуждать наш инцидент с дежурной медсестрой. Я, однако, уже лежал под капельницей, и не желал общаться с кем бы то ни было. Лишь спустя некоторое время, когда та неловкая медсестра, которая столько крови моей подпортила, высвободила меня из-под капельницы, я встал с кровати. Я начал немного двигаться по коридору, познакомиться со своим обиталищем, уж больно напоминающим мне военно-полевой госпиталь, и узнать что к чему. Ходил вдоль палат, считая, сколько их здесь. Оказывается, в этом маленьком отделении находится ровно 12 палат, некоторые из них заперты, а у остальных входные двери настежь открыты. Они длились на большие и маленькие, а большие палаты поочерёдно были выделены по половой принадлежности больных. 4 палаты считались основными: 5 и 7-я составляли женские, а 6 и 8-я - мужские. Я со сложенными на груди руками хожу по коридору. Это оттого, что левая рука весит, словно кувалда, с плеча и мучает меня. Мимо меня проходят другие обитатели этого пристанище обречённых, любопытно на меня смотрят и желают завести разговор с незнакомцем. Я, однако, всяческий отводя взгляд, делаю вид, как будто их не замечаю. Здесь я был новый, и не имел представления ни о больных, и тем более, - ни о правилах поведения в такой среде. Самое главное - я не знал, с каким диагнозом они здесь находится. С виду многие из них выгляди абсолютно здоровые, хотя нельзя было не заметить некоторых с определёнными отклонениями, естественно на нервной почве. Ходячих было много, и женщины, причём разного возраста, и мужчины ходили толпами. Редко кто ходил в отдельности, уединённо. Я заметил, что пожилые пациентки больше любопытствовали, нежели молодые девушки, а мужики вели себя по-разному. Многие ходячие мужчины проходили бегло в памперсах, видимо не могли удержать мочу, или стеснялись газовать в палате.
  
   Меня удивило полное отсутствие культурно-развлекательных условий в этой отделении больницы, будто это было своего рода зона. Здесь даже отсутствует телевизор, за исключением разве одного старого телевизора, который находится в 8-й палате, и то показывает исключительно один канал. В любой больнице в Москве эти условия учтены, здесь видимо больных держат в полной изоляции от информационного пространства, а зачем? Хотя посетителей полно, и в любое время они могут зайти сюда. Организационных недостаток здесь сколько угодно. Возвращаюсь к своей койке, подустал, да и рука беспокоит. По всей видимости, снотворного вряд ли у них получу. Просить не стану, не люблю унижаться перед кем бы то ни было. Я заметил, что 'жизнь' (а может быть внутренний распорядок, или характер действия людей - и больных и их стражников!) здесь делится на две части: дневная и ночная. С наступления темноты здесь царит правовой хаос, на смену порядку придёт беспредел так называемых стражников, в первую очередь санитарок. Они здесь решат тебе как дышать, как действовать... Всю ночь ходили 'совы' - те, кому мешала бессонница. А я до утра так и сомкнул глаз. К семи дежурная медсестра появилась на 'посту' (место на коридоре для административной медсестры, или что-то в этом роде) и начала доложить обстановку, словно передаёт фронтовую сводку: количество больных 67, двоё из них без прописки, потерь нет, да и прибавления в ночное время не было, и т.д. и т.п. Что это: разве не в духе военно-полевого госпиталя?!
  
   Схожу в туалет, а там уже длинная очередь, формировавшаяся, кстати, с 6-и утра. Успел только в умывальнике (а он один для всех больных мужского рода!) одной рукой сполоснуться и зубы почистить. К 10-и утра, после лёгкого завтрака, который принесли мне, ко мне подошёл врач, мужчина солидного возраста, уверенный и спокойный. Потом узнал, это и есть заведующий отделением. Он подошёл ко мне прямо из кабинета, который находится прямо в конце коридора и дверь стоит прями посреди коридора. Держит небольшую папку в руке, а на шее висит врачебные наушники. Мы поздоровались, я сел на кровати с опушенными ногами на пол, а он стоя начал побеседовать со мной:
  
   - Вы из Москвы?
  
   - Да.
  
   - Ну, вкладывайте, что случилось?
  
   Начинаю всю историю рассказывать. Он перебивает меня: 'Когда это случилось?'. Отвечаю: 'Сегодня в 6:30 утра'. Перелистывает папку и прочитает что-то, затем добавит: 'Да, и к 9-и Вас уже сюда привезли'. Я продолжаю. Он вдруг спрашивает: 'А как здесь оказались?'. Отвечаю: 'Мы здесь живём'. Он с собой разговаривает: 'Да, понимаю, видимо наследство получили...' Я уточняю: 'Нет, мы купили жильё, для отдыха'. Вижу, мои слова явно заинтересовали его. Тут же папку кладёт на кровати, и начинает меня смотреть: 'Давайте проверяем Вашу руку...' Я ложусь на кровати и смирно следую его указаниями. Затем показываю левую руку. Осмотр продолжается недолго. Врач - специалист крупного калибра, и быстро сделает диагноз:
  
   - Увы, инсульт. Отказ кисти. - С грустью произносит врач.
  
   Поражённый суровостью диагноза, я долго смотрю в одну точку, не показывая своей реакции. Потом резко поднимая голову и обращаюсь к врачу: 'Извините, что сразу не спросил. Как Вас по имени отчеству?' Он представится: Александр Константинович.
  
   - Хочу сказать Вам откровенно, Александр Константинович, сдаваться не собираюсь. А если суждено умереть здесь, то моя жена не выдержит эту трагедию... Дальше не могу продолжить и нервный комок заглушает мой хриплый голос. Слёзы протекают по щекам. Я начинаю рыдать:
  
   'Доктор, не хочу умереть и терять жену... сделайте, что сможете...Я состоятельный человек, и жена тратить всё лишь бы меня спасти...'. Доктор меня успокоит: 'Не волнуйтесь, мы Вас лечим'. И удаляется.
  
   После его ухода я заметил, что рядом с моей койкой стоят люди и переживают. Стараюсь вытереть слёзы, ищу носовой платок, но никак не найду. Вдруг в это время из 6-й палаты выходит усатый мужчина довольно приятной внешности в очках и с шумной походкой. Он в тапках, как все больные. Приближается ко мне и шепчет: 'Успокойтесь, на Вас смотрят'. И предлагает мне чистый платок: 'Витерите глаза, они и без того выпуклые!' Я поднимаю голову и смотрю на него, весьма удивлённо: 'Вы кто, простите?' - спрашиваю. Он, улыбаясь, моргает: 'Шаман!'
  
   КОММЕНТАРИИ:
  
   [I] См. моё автобиографического свойства произведение на моей авторской странице 'Озарённое луной: вспоминая прошлое' (http://www.proza.ru/2010/10/14/44).
   [II] О ней я написал миниатюры 'Голая кухарка или Новогодний сюрприз' (http://www.proza.ru/2010/03/22/1179).
  
  
   ЧАСТЬ II - ОБРАЗ ШАМАНА
  
   Вы уходите безмолвно, так чужды окружающим.
  
   С их расчётами мелкими Вы такой широкий.
  
   Жизнь мелькает Вам, пошлая, сновиденьем пугающим.
  
   Вы, такой мне близкий и этакой далекий.
  
  
   Лежу на своей койке, расположенной не по правилам - в коридоре. И с этой позиции удивлённо гляжу на хаотическое скопление больных. Не понятно, то ли чисто случайно это, то ли осознанно, они чётко делятся на две части: одна часть - это толпа ходящих, которые как целый поток двигаются мимо меня; другая же часть неподвижно стоит недалеко от меня. Ходящие в свою очередь выделяются особенностью походки и своими взглядами: кто-то ходит тихо и не глядит на людей, кто-то страшно шаркает туфлями и ищет глазами чего-то. Моё удивление мотивировано нескончаемостью толпы в этом маленьком помещении. Редко, кто не вливается в этот поток и, как мне показалось, подчеркнуто дистанцируется от толпы. Состояние хаотичности, царящей здесь, вызывает ассоциацию чрезвычайной ситуации. Оттого я чувствую себя в военно-полевом госпитале. За сутки количество больных прибавилось ещё на два человека. Одного поместили в коридоре прямо напротив моей койки. Другую - в женской палате N 5. Теперь с воскресной ночи в коридоре вместе со мной и калекой появился ещё молодой парень, хрупкого телосложения и маленького роста по имени Денис, больше похож на детдомовского шпану. Коридор на этом отрезке стал уже, и между нашими койками с трудом продвигается бородатый калека на инвалидной коляске. Пациентку, которую поздно ночью на носилках таскали, я не видел. Она лежала как труп. Краем уха слышал, что какую-то старуху в состоянии агонии привезли.
  
   Лежу я абсолютно неподвижно, не сомкнув глаз в течение двух суток, и думая только об одном: 'На что можно надеяться, находясь здесь?'. Бессонница связана как с новым местом, так и с моей душевной тревогой. С тех пор как меня поместили в больнице, особого облегчения состояния здоровья своего я не замечаю. Более того, мне кажется, что нахожусь на краю пропасти, и вот-вот упаду в самую бездну. Нет, скорее оставлен наедине с собой, чтоб разобраться с тяжестью жизни. Ведь, для кого-то я уже умер. Наша мерзкая сожительница в своих мыслях меня уже отправила на тот свет. А теперь мне надо выкарабкаться из беды, вернуться к активной жизни, и не дать этой мерзкой злодейке злорадствовать. Она - нечеловек, а вонючая дьяволица, и мне не охота ей давать лишнего повода злорадствовать. Схватка с дьяволицей, однако, не должна стать моей целью. Она и так унижена Богом. От ужасной скуки гляжу на больных лишь бы коротать время, выдумывая себе всякое занятие. Вдруг меня осеняет мысль сосредоточиться на поведении больных. Я чисто случайно заметил, что в поведении больных более характерными становятся два показания: взгляд и походка. И решил, не привлекая внимания людей, следить за этим. Это - интересное занятие, ведущее к некоему самозабвению. Немедленно себя настраиваю: лежу молча на своей жёсткой скрипящей железной кровати и изучаю больных. Пациентов в коридоре много. Их можно отличить по глазам и походке. Глаза у всех пациентов наполнены любопытством, когда проходят мимо меня либо толпятся поблизости от моей кровати и время от времени подглядывают за мной. Походка больных, однако, их выдаёт не меньше их взглядов. Я гляжу на больных ходящих и толпящихся, и незаметно увлекаюсь наблюдением за их взглядами и походкой... Могу с уверенностью сказать, что взгляд и шаги больных оставляют глубокий след в памяти людей, навещающих их. Взгляд ранит душу навещающего, а шаги больных производят впечатление о темпах и характере выздоровления больных. И ещё мало, кому известно, что шаркающая походка - признак упрямства и беспечности, и меня больше всего раздражают люди с такой походкой...
  
   Для человека с проницательным взором в больнице среди всех объектов, интересующих его чем-то, более привлекательным становится взгляд больных. Да, именно так, проницательного человека в первую очередь трогает именно взгляд больных. В глазах пациентов отражена вся их внутренняя напряжённость. Зрячие глаза говорят обо всём. Глаза плачут, когда люди печалятся, горят и светят, когда на душе появится надежда. Помнится, однажды мною была высказана мысль об отнесении глаз к разряду метафоры: порою глаза становятся зеркалом, в котором отображена душа человека. Да, порою глаза больного превращается в зеркало его души. В них можно заметить яркое преломление надежды и отчаяния, муки и печали, ненависти страха. Глядя на лица пациентов, тебе кажется, что они как-то усердно выставляют напоказ свой внутренний мир, словно обнажая свои души. Смотрю на толпу людей в коридоре, и в душе ощущаю какую-то незнакомую боль, истязание. Не всем дано скрыть своё страдание, а больным тем более тяжело спрятать свою муку. У них как бы нехотя вся эмоция всплывёт вверх, естественным образом преломляясь в глазах и передаваясь окружающим через их выразительные взгляды на всех и вся. И больше всего вызывает сочувствие. Вернее, это заставляет тебя сострадать их муке, по-всякому переживать, терзает душу твою... Сделав такое умозрительное открытие, вдруг навёл себя на мысль, что и я такой же как они, раз нахожусь среди них. Следовательно, и мои глаза не могут не выдать мох внутренних мук и страданий. От собственного открытия мне становится как-то страшно. Я решаю меньше смотреть толпящимся людям открыто в глаза, больше подглядывать за ними из-подо лба, и то смотреть скрыто, чтоб не выдать себя, лишь бы не показать своего внутреннего состояния. И честно говоря, мне в какой-то степени становится даже скверно, противно. Я вспоминаю вчерашнюю встречу с Шаманом и задумываюсь о перипетии жизни. От этого вдруг я заметил, что здесь, в этой безобразной среде, меньше всего расположен к общению с посторонними. Нет, не готов я к новому испытанию, т.е. я не расположен к знакомству с новыми людьми, и тем более - столкнуться с необычайными явлениями. Неужели от того, что сама эта микросреда вызывает отвращение к общению? Ведь место больше похоже на скверное захолустье, и знакомство с Шаманом вчера не случайно меня застала врасплох...
  
   Феномен "Шаман" и шаманство вообще меня никогда не привлекал. Об этом феномене я мало знаю. Будучи научным работником, однако, я не мог не увлекаться самостоятельным изучением паранормальных явлений. Но это проходило строго в контексте парапсихологии. Феномен шаманство в моём понимании относится к разряду спиритизма. Как известно, спиритуалистические системы в разных племенных культурах основаны на признании внемировых реальностей, в которых жрец, священник или шаман ищет потерянные души живых, вступает в общение с разными тотемными духами и духами мертвых; в отношении этих реальностей он совершает разнообразные сверхъестественные действия. Шаманизм имеет много общего с западным медиумизмом и сеансами. Мифологическая энциклопедия даёт такое представление об этом понятии: Термин "шаманизм" происходит от тунгусского saman и в узком смысле применяется к реальностям обществ Сибири и Центральной Азии; обычно его применяют и к сходным практикам во всём незападном мире. Находки археологов свидетельствуют, что шаманские техники существуют не менее 20 000 лет.
  
   * * *
  
   Сегодня - понедельник и третьей день моего нахождения в этом захолустье. Хотя сегодня - первый рабочий день недели, и по идее посетителей должно быть в больнице гораздо меньше выходного, тем не менее, в этой полузаброшенной больнице море посетителей. Видимо, здесь существует свободный режим посещения больных. Или здесь помещены больные, особо нуждающиеся в постоянном уходе. Поэтому посетители постоянно их навещают. Ведь неспроста больные и посетители всю ночь по коридору ходят. Из многих палат всю ночь доносятся вой и резкие выкрики больных - как женские, так и мужские. Многие мужчины преклонного возраста всю ночь шастают по коридору, и без штанов, в смешных памперсах бегают в туалет. Многие женщины тоже страдают бессонницей и всю ночь ходят в туалет. Они одеты строго - в халатах или спортивных костюмах, и ведут себя гораздо скромнее. Многие мужчины ходят очень шумно и ногами топочут по полу. От этого я вот уже вторую ночь не могу уснуть, хотя бессонница ужасно мучает меня. Именно это обстоятельство побудило меня изучать людей по особенности походки. По походке можно очень много узнать о человеке.
  
   Сегодня, как ни странно, посетители с самого утра навешают своих больных. Но почему так медленно тянется время, когда ты ждёшь своего любимого человека, а его нет, так нет! Время будто застыло. От скуки и мучительной бессонницы встаю с место и брожу по коридору. Рано утром, когда основной контингент ещё находился в состоянии глубокого сна и полуночники ещё дремали, я успел одной рукой и с огромным трудом 'умыться', и кое-как привести себя в порядок. Человеку, имевшему возможность лечиться в более престижных условиях, невозможно смириться с антисанитариею, царящей в нашем отделении. Но я решил закрыть глаза на отсутствие удобств в больнице. Для меня это ещё полбеды. Страшно обессилен, голова раскалывается. Сделав два шага, меня повело куда-то. Остановлюсь и сделаю ещё два шага. Вновь качает то направо, то налево, я качаюсь, чуть не теряя равновесие. Придётся вернуться на место. Тихо сижу на кровати и жду свою супругу. Начинаю сосредоточиться и вспомнить аутотренинг по методу Франкла, отдаться самозабвению, думать о Шамане. Нет, сегодня не нахожу себе места. Меня не тянет к занятию метода Франкла, как и отхожу от мысли разузнать про Шамана и выяснить причины его нахождения в палате. Да, сегодня не мой день, потому и у меня ничего не получается. Что это со мной?
  
   Ещё не оправившись от состояния агонии, в котором я оказался, избегая извращённо-похотливых похождений нашей сожительницей и пересекая её маньяческие преследования (о чём я писал в предыдущей части этого произведения), тут же ввергнулся я в полупарализованном состоянии в мрачный омут этой больницы, напоминающей военно-полевой госпиталь. Здесь первоначально я был настроен, теряться в потоке незнакомых мне лиц, постоянно вращавшихся вокруг меня в коридоре, и позабыть про собственную трагедию. Спустя сутки, однако, я коренным образом переменился на другой позиционный лад, решив без боя не сдаться, и побороть себя. Оказавшись в такой забытой средневековой больнице с не привычным контингентом пациентов и посетителей, я тут же решил действовать по методу логотерапии Виктора Франкла. Это не первый раз, когда я прибегну к применению логотерапии в отношении самого себя. Согласно этому методу, стремление к поиску и реализации человеком смысла своей жизни - врожденная мотивационная тенденция, присущая всем людям и являющаяся основным двигателем поведения и развития личности. Человеку требуется не состояние равновесия, гомеостаз, а скорее борьба за какую-то цель, достойную его. Местоположение моей больничной койки в средине коридора [с учётом моего подчеркнутого снобизма (англ. Snobbery)] на такое занятие максимально настраивает меня. Фактически, Я выставлен на показ, и возмущён невезением. Одновременно такое расположение мною расценено как новый вызов судьбы, настраивало меня на импульсивно-ситуационное реагирование. На подсознательном уровне я ощущаю, что возникшую ситуацию можно воспринимать (согласно учению австрийского психотерапевта В. Франкла) как возможность самозабвения, затеряться в толпе незнакомых. Нахожусь я в окружении абсолютно неизвестных мне лиц, и меня никто из них не знает, да и сам не желаю с кем-либо общаться, предпочитаю остаться как можно больше незамеченным. Только тогда и смогу легче применять логотерапию.
  
   Сидя на кровати, и поджав под себя одну ногу, я собираюсь заняться аутотренингом. И вдруг в это время откуда-то появляется Шаман. Вот тебе на: занятие уже сорвано. Нельзя же игнорировать приветствия доброго человека. Из-за всех сил стараюсь выглядеть спокойным, когда здороваюсь с Шаманом. Слава Богу, он не проявляет настойчивого любопытства и тут же удаляется. Всё равно, мне нужно вновь сосредоточиться... Но для этого теперь нужен новый импульсивный настрой... Что делать? Надо дождаться подходящего момента. С Шаманом едва знаком. Наша мимолётная встреча произошла в воскресенье сразу после того как заведующий отделением меня посмотрел как нового пациента.
  
   Встреча с Шаманом, однако, не была поддержана эффектом неожиданности. Хотя в тот момент, как и сейчас, я не был готов к этому, не был расположен к общению. После осмотра врача я остался наедине с собой точно как сегодня. Тогда сидя на кровати, и поджав под себя одну ногу, я опустил голову и ещё больше загрустил. Ложиться не мог, потому что в двух шагах от моей кровати стояла толпа пациенток из 5-й (женской) палаты со своими родственниками, которые с раннего утра навещали их. Они поневоле стали свидетелями моего разговора с заведующим отделением, и заметили, как я расстроился, громко рыдая. Мне как никогда нужно было глухое уединение, чтоб успокоиться. Страдая от своего болезненного состояния, я себе места не находил. Я был готов убежать отовсюду, от своих мыслей, и найти где-нибудь хоть минуты покоя и тишины. А там, в коридоре в непосредственной близости от моей кровати стояла толпа людей, любопытно и сочувственно посматривающих на меня. Среди них я был чужим, но не вызывал обычной реакции безразличия, либо отталкивания от себя. Мысли меня мучили, не давая покоя, а толпа - как стоящая рядом, так и ходящая мимо, мешала мне привести их (свои мысли) в порядок, не давала сосредоточиться. Встреча с Шаманом как раз подбодрила меня. Своим неожиданным появлением тогда он словно вернул меня с мрачного горизонта замкнутости. Бесспорно, это была со стороны Шамана попытка распознать меня и наладить связь со мной. По крайней мере, его инициативу я именно так расценил и не более.
  
  * * *
  
   До того как Шаман лично представился, привлёк он моё внимание своей шумной походкой по коридору и подчёркнутостью своей поучительной манеры общения. Тогда ещё я ни кого из обитателей этого полузаброшенного помещения либо обслуживающего персонала не знал. Поэтому со своего места молча наблюдал за всеми, кто попадал в моё поле зрения. Так я и заметил Шамана. Пару раз он, выходя из 6-й палаты с мобильником в левой руке, словно катаясь в лыжах, начал шуршать тапками по коридору, громко и барским тоном разговаривая по телефону. Затем нервным движением вернулся и подсел у подоконника, всё ещё давая команды и указания своему отдалённому собеседнику. Больным он мне не показался. Весёлый вид и заметная подвижность указывали на бодрость духа и незыблемость жизнедеятельности этого обитателя 6-й палаты. Только в его речи можно было заметить какой-то странный дефект: он разговаривал с необычайной скоростью, словно глотал слова. Видимо поэтому часто повторял одни и те же коверканные слова. По тону разговора с дистанционными собеседниками и судя по тому, как он давал всякие поручения, я его принял за местного предпринимателя среднего достатка с мещанским происхождением. К такому выводу я пришёл исходя из полуброщенного состояния помещения и низкого уровня обслуживания больницы и состава больных. Среди них кого-либо из знатных кругов я не заметил. Здесь толпились одни выходцы из социального дна, если не отнести большинства из них к социальной черни - бродят одни дворники, уличные торгаши и малограмотные люди свободных профессий. Были, правда, отдельные приятные лица - как мужчины, так и женщины, которые выглядели в этой безликой серой толпе как белые вороны. Но их можно было пересчитать по пальцам. Шаман, однако, к этим белым воронам не относился. По крайней мере, он стоял где-то посредине между серой толпой и белыми воронами. С виду он походит больше на периферийного предпринимателя с явной мещанской замашкой: вид - деловитый, общительный, внушительная фигура, рост - выше среднего, волосы - тёмно-русые, усатый с барским командирским голосом, и носит очки от близорукости. Морщинки вокруг глаз указывают не на возраст, а на табачную зависимость Шамана. По одежде походит больше на владельца какой-то небольшой мануфактуры. Одет Шаман в черные тренировочные штаны и тёплую тёмно-синюю клетчатую рубашку с нагрудным карманом. А ходит в кожаных шлёпанцах, шаркая ногами, словно лыжник, и создавая неприятный шум.
  
   С Шаманом у меня не сразу сложилось взаимоотношение. Это был мимолётный совершенно случайный контакт, и не должен был продолжаться. По крайней мере, я не желал больше общаться с незнакомыми людьми. К случайному знакомству я отношусь негативно, и не желаю развивать его. Собственно мы и познакомились очень неудачно, когда он сегодня дружески протянув мне носовой платок. В промежуток, несколько странно представившись, тут же удалился. Сам, видимо, заметил, что момент для развязывания языка не самый подходящий. Вытирая нескончаемые слёзы, и оставаясь в том же состоянии на кровати, и поджав под себя одну ногу, я как-то невольно задумался о нём. Зачем он здесь находится, разве он чем-то болеет? Быть может, в палате есть кто-то, кого он навещает, или просто его попросил посетить какого-то больного и лечить его? Вряд ли в этой больница практикуют ещё и народную медицину, прося помощь у шаманов. Тогда что он здесь делает? - Эти мысли долго не покидали меня. По соображению деликатности темы я решил разгадать эту загадку втайне от самого Шамана, чтоб его не потревожить...
  
   Но почему-то этот загадочный человек не заставил себя долго ждать? Видимо таков его настрой, что должен всех удивлять своим неожиданным появлением. Точнее, он действует словно образ, а не конкретное лицо, всякий раз меняясь. Я заметил, что Шаман совершенно здоров, шустрый и необычайно подвижный мужик. Он - вездесущий, и явно старается везде произвести впечатление неожиданности. Ему хочется выглядеть как заметно продвинутый индивидуум, человек с конкретной миссией, или ещё больше - как образ. И, быть может, загадка этого образа в том то и заключается, что всякий раз появляясь на публику, Шаман старается по-новому удивить людей. По крайней мере, со мной такое случилось. А как?
  
   Ещё не успев разобраться с внутренней дезориентацией, как вдруг Шаман вновь оказался возле моей койки. На этот раз он спокойно подсел у края кровати рядом со мной и свою правую руку положил на моё плечо, дружно улыбаясь: 'Загрустили что ли с раннего утра?' - произнёс. Слегка обернувшись к нему, ответил я: 'Да, это так, безо всякой причины'. Лёгким движением свободной рукой Шаман поправил оправа своих тяжёлых очков и я с близкого расстояния заметил глубокие морщинки вокруг его глаз и седину в корнях некрашеных волос. Он бросил на меня испытывающий взгляд и вдруг промолвил:
  
   - Дышите глубже!
  
   Я незамедлительно подчинился. Он внимательно слушал, как я дышу, что-то уловил, для себя конечно. Затем с испорченной дикцией немного встревожено произнёс: 'Было бы неплохо проверить свой желудок, разузнайте у терапевта как функционирует система пищеварения. Когда дышите, издаётся запах'.
  
   Я почти по догадке и то с трудом понял, что он объяснял мне. Поэтому несколько смущённо сказал: 'Утром почистил зубы...'
  
   Шаман прервал меня: 'Нет, это что-то другое. Попытались отравить Вас'.
  
   В один момент я потерял дар речи, словно шаровая молния поразила меня. Я догадался, о чём идёт речь. Неспроста наша одноглазая сожительница постоянно крутится вокруг плиты на кухне. Мне всё стало ясно. Это она хотела меня отправить на тот свет, всякий раз тайком подмешивая всякую ядовитую отраву в пищу. Видимо пока начал осмысливать услышанное, всё это время Шаман пристально поглядывал на меня, словно следил за ходом моей мысли. Поэтому понижая голос, задал вопрос: 'Кто бы мог или желал бы отравить Вас?'
  
   Я тем же образом ответил: 'К сожалению, Вы правы! Есть, кому этим заниматься'. И в двух словах рассказал про нашу одноглазую сожительницу. Завершая эту тему, отметил: 'Ситуация с её пребыванием в нашей квартире настолько усложнена, что эта аморальная женщина даже решила меня соблазнить, и голой ходит по коридору'.
  
   Шаман опустил руку с моего плеча, и выпрямившись, стал вытереть вспотевшие очки:
  
   - Почему её терпите? Да выгоните же её из своей квартиры!
  
   Усмехаясь, ответил: 'В том то и вся беда: якобы ей идти никуда!' Затем, вставая с кровати, спросил: 'Как Вы думаете, есть ли какие-то отравляющие растения, которые она могла бы подмешивать в еду?'
  
   Шаман начал ходить по коридору, надевая очки:
  
   - Конечно есть. Разбирающие в травах запросто могут их использовать в разных целях.
  
   Оборачиваясь ко мне, предложил: 'Пойдёмте я Вам покажу библиотеку. А то со скуки здесь можно подыхать'.
  
   Двигаемся прямо к выходу из отделения, оказывается 'библиотека' помещена прямо в зале ожидания. В комнате, где находится пост охранника, стоит журнальный стол и на нём лежат книги. Это и есть библиотека. Два дня назад, когда я вошёл в отделение почему-то на журнальный стол (т.е. на библиотеку) не обратил внимания. Я поздоровался с толстым немолодым охранником и вместе с Шаманом подошёл к журнальному столу. Охранника запомнил с первого раза. Он здесь ежедневно работает, а вечером его заменяет пожилая женщина.
  
   Вопреки моему первоначальному представлению о людях с традиционным укладом жизни и настроя, о таких как знахари, целители и т.д., Шаман оказался довольно просвещённым индивидуумом. Он хорошо разбирается в литературе, советует, что почитать... Я понял, что в таком захолустье его присутствие облегчает мою участь, и я быстро могу разобраться во всём. Он подобрал какие-то книги и мне порекомендовал что почитать. И мы вернулись в коридор. В это время с того конца коридора доносится шум резкого передвижения тележных колёс. Это бригада передвижной кухни так оживлённо перетаскивает тележку с завтраком. Значит пора подкрепиться. На завтрак овсяную кашу с кефиром предлагают. Странно, здесь вместо горячего чая больным готовят то какой-то безвкусный кофейный напиток, то дают просто холодный кефир. Видимо, чай не входит в их меню. Завтракаем прямо на койке, держа тарелку с полутеплой кашей в руке. Я, однако, ставлю тарелку на подоконник и стоя завтракаю, так как одной рукой не могу справиться есть на кровати. Молодого Дениса, чья койка находится напротив меня в коридоре, привезли сегодня поздно ночью. Когда начали подавать завтрак, он ещё спал.
  
   Пока мы завтракаем, человек в белом халате спокойно расхаживает в коридоре, бесстрастно пролистывая небольшую папку. Это - заведующий отделением, который по обыкновению (как я заметил) с полвосьмого утра приходит на работу. Едва успев унести пустую тарелку, вижу его рядом со своей койкой. Мы поздороваемся и после короткого осмотра моей парализованной руки, он предлагаете мне:
  
   - Учитывая Ваше положение, мы решили предоставить Вам отдельную палату, которая могла бы соответствовать Вашему рангу. Правда, палата платная, однако, все медицинские услуги Вы получите наравне с другими пациентами больницы. Раз здесь в коридоре Вам невозможно сомкнуть глаз, то желательно сегодня перевести Вас в отдельную палату со всеми удобствами для отдыха и лечения.
  
   Слегка взволнованный его тоном обращения ко мне, я вежливо отвечаю: 'Весьма польщён Вашим исключительным вниманием к моей персоне. Однако хотел довести до Вашего сведения, что моё лечение подобающе ещё не начато. Третий день как помещен на этой койке, однако до сих пор кроме обычной процедурной капельницы, которую ставят всем безразлично и подряд, даже простого снотворного препарата я ещё не получил. По поводу отдельной палаты посоветуюсь с женой, хотя особого смысла в этом решении для себя не нахожу. Жить я здесь не собираюсь, и оказался тут я не по своей воли - скорая сюда привезла меня. Мы на днях должны были окончательно покинуть этот городок, и грузовая машина для перевоза вещей заказана на этот вторник. Теперь не знаю, ситуация какой оборот примет...'
   До того как Шаман лично представился, привлёк он моё внимание своей шумной походкой по коридору и подчёркнутостью своей поучительной манеры общения. Тогда ещё я ни кого из обитателей этого полузаброшенного помещения либо обслуживающего персонала не знал. Поэтому со своего места молча наблюдал за всеми, кто попадал в моё поле зрения. Так я и заметил Шамана. Пару раз он, выходя из 6-й палаты с мобильником в левой руке, словно катаясь в лыжах, начал шуршать тапками по коридору, громко и барским тоном разговаривая по телефону. Затем нервным движением вернулся и подсел у подоконника, всё ещё давая команды и указания своему отдалённому собеседнику. Больным он мне не показался. Весёлый вид и заметная подвижность указывали на бодрость духа и незыблемость жизнедеятельности этого обитателя 6-й палаты. Только в его речи можно было заметить какой-то странный дефект: он разговаривал с необычайной скоростью, словно глотал слова. Видимо поэтому часто повторял одни и те же коверканные слова. По тону разговора с дистанционными собеседниками и судя по тому, как он давал всякие поручения, я его принял за местного предпринимателя среднего достатка с мещанским происхождением. К такому выводу я пришёл исходя из полуброщенного состояния помещения и низкого уровня обслуживания больницы и состава больных. Среди них кого-либо из знатных кругов я не заметил. Здесь толпились одни выходцы из социального дна, если не отнести большинства из них к социальной черни - бродят одни дворники, уличные торгаши и малограмотные люди свободных профессий. Были, правда, отдельные приятные лица - как мужчины, так и женщины, которые выглядели в этой безликой серой толпе как белые вороны. Но их можно было пересчитать по пальцам. Шаман, однако, к этим белым воронам не относился. По крайней мере, он стоял где-то посредине между серой толпой и белыми воронами. С виду он походит больше на периферийного предпринимателя с явной мещанской замашкой: вид - деловитый, общительный, внушительная фигура, рост - выше среднего, волосы - тёмно-русые, усатый с барским командирским голосом, и носит очки от близорукости. Морщинки вокруг глаз указывают не на возраст, а на табачную зависимость Шамана. По одежде походит больше на владельца какой-то небольшой мануфактуры. Одет Шаман в черные тренировочные штаны и тёплую тёмно-синюю клетчатую рубашку с нагрудным карманом. А ходит в кожаных шлёпанцах, шаркая ногами, словно лыжник, и создавая неприятный шум.
  
   С Шаманом у меня не сразу сложилось взаимоотношение. Это был мимолётный совершенно случайный контакт, и не должен был продолжаться. По крайней мере, я не желал больше общаться с незнакомыми людьми. К случайному знакомству я отношусь негативно, и не желаю развивать его. Собственно мы и познакомились очень неудачно, когда он сегодня дружески протянув мне носовой платок. В промежуток, несколько странно представившись, тут же удалился. Сам, видимо, заметил, что момент для развязывания языка не самый подходящий. Вытирая нескончаемые слёзы, и оставаясь в том же состоянии на кровати, и поджав под себя одну ногу, я как-то невольно задумался о нём. Зачем он здесь находится, разве он чем-то болеет? Быть может, в палате есть кто-то, кого он навещает, или просто его попросил посетить какого-то больного и лечить его? Вряд ли в этой больница практикуют ещё и народную медицину, прося помощь у шаманов. Тогда что он здесь делает? - Эти мысли долго не покидали меня. По соображению деликатности темы я решил разгадать эту загадку втайне от самого Шамана, чтоб его не потревожить...
  
   Но почему-то этот загадочный человек не заставил себя долго ждать? Видимо таков его настрой, что должен всех удивлять своим неожиданным появлением. Точнее, он действует словно образ, а не конкретное лицо, всякий раз меняясь. Я заметил, что Шаман совершенно здоров, шустрый и необычайно подвижный мужик. Он - вездесущий, и явно старается везде произвести впечатление неожиданности. Ему хочется выглядеть как заметно продвинутый индивидуум, человек с конкретной миссией, или ещё больше - как образ. И, быть может, загадка этого образа в том то и заключается, что всякий раз появляясь на публику, Шаман старается по-новому удивить людей. По крайней мере, со мной такое случилось. А как?
  
   Ещё не успев разобраться с внутренней дезориентацией, как вдруг Шаман вновь оказался возле моей койки. На этот раз он спокойно подсел у края кровати рядом со мной и свою правую руку положил на моё плечо, дружно улыбаясь: 'Загрустили что ли с раннего утра?' - произнёс. Слегка обернувшись к нему, ответил я: 'Да, это так, безо всякой причины'. Лёгким движением свободной рукой Шаман поправил оправа своих тяжёлых очков и я с близкого расстояния заметил глубокие морщинки вокруг его глаз и седину в корнях некрашеных волос. Он бросил на меня испытывающий взгляд и вдруг промолвил:
  
   - Дышите глубже!
  
   Я незамедлительно подчинился. Он внимательно слушал, как я дышу, что-то уловил, для себя конечно. Затем с испорченной дикцией немного встревожено произнёс: 'Было бы неплохо проверить свой желудок, разузнайте у терапевта как функционирует система пищеварения. Когда дышите, издаётся запах'.
  
   Я почти по догадке и то с трудом понял, что он объяснял мне. Поэтому несколько смущённо сказал: 'Утром почистил зубы...'
  
   Шаман прервал меня: 'Нет, это что-то другое. Попытались отравить Вас'.
  
   В один момент я потерял дар речи, словно шаровая молния поразила меня. Я догадался, о чём идёт речь. Неспроста наша одноглазая сожительница постоянно крутится вокруг плиты на кухне. Мне всё стало ясно. Это она хотела меня отправить на тот свет, всякий раз тайком подмешивая всякую ядовитую отраву в пищу. Видимо пока начал осмысливать услышанное, всё это время Шаман пристально поглядывал на меня, словно следил за ходом моей мысли. Поэтому понижая голос, задал вопрос: 'Кто бы мог или желал бы отравить Вас?'
  
   Я тем же образом ответил: 'К сожалению, Вы правы! Есть, кому этим заниматься'. И в двух словах рассказал про нашу одноглазую сожительницу. Завершая эту тему, отметил: 'Ситуация с её пребыванием в нашей квартире настолько усложнена, что эта аморальная женщина даже решила меня соблазнить, и голой ходит по коридору'.
  
   Шаман опустил руку с моего плеча, и выпрямившись, стал вытереть вспотевшие очки:
  
   - Почему её терпите? Да выгоните же её из своей квартиры!
  
   Усмехаясь, ответил: 'В том то и вся беда: якобы ей идти никуда!' Затем, вставая с кровати, спросил: 'Как Вы думаете, есть ли какие-то отравляющие растения, которые она могла бы подмешивать в еду?'
  
   Шаман начал ходить по коридору, надевая очки:
  
   - Конечно есть. Разбирающие в травах запросто могут их использовать в разных целях.
  
   Оборачиваясь ко мне, предложил: 'Пойдёмте я Вам покажу библиотеку. А то со скуки здесь можно подыхать'.
  
   Двигаемся прямо к выходу из отделения, оказывается 'библиотека' помещена прямо в зале ожидания. В комнате, где находится пост охранника, стоит журнальный стол и на нём лежат книги. Это и есть библиотека. Два дня назад, когда я вошёл в отделение почему-то на журнальный стол (т.е. на библиотеку) не обратил внимания. Я поздоровался с толстым немолодым охранником и вместе с Шаманом подошёл к журнальному столу. Охранника запомнил с первого раза. Он здесь ежедневно работает, а вечером его заменяет пожилая женщина.
  
   Вопреки моему первоначальному представлению о людях с традиционным укладом жизни и настроя, о таких как знахари, целители и т.д., Шаман оказался довольно просвещённым индивидуумом. Он хорошо разбирается в литературе, советует, что почитать... Я понял, что в таком захолустье его присутствие облегчает мою участь, и я быстро могу разобраться во всём. Он подобрал какие-то книги и мне порекомендовал что почитать. И мы вернулись в коридор. В это время с того конца коридора доносится шум резкого передвижения тележных колёс. Это бригада передвижной кухни так оживлённо перетаскивает тележку с завтраком. Значит пора подкрепиться. На завтрак овсяную кашу с кефиром предлагают. Странно, здесь вместо горячего чая больным готовят то какой-то безвкусный кофейный напиток, то дают просто холодный кефир. Видимо, чай не входит в их меню. Завтракаем прямо на койке, держа тарелку с полутеплой кашей в руке. Я, однако, ставлю тарелку на подоконник и стоя завтракаю, так как одной рукой не могу справиться есть на кровати. Молодого Дениса, чья койка находится напротив меня в коридоре, привезли сегодня поздно ночью. Когда начали подавать завтрак, он ещё спал.
  
   Пока мы завтракаем, человек в белом халате спокойно расхаживает в коридоре, бесстрастно пролистывая небольшую папку. Это - заведующий отделением, который по обыкновению (как я заметил) с полвосьмого утра приходит на работу. Едва успев унести пустую тарелку, вижу его рядом со своей койкой. Мы поздороваемся и после короткого осмотра моей парализованной руки, он предлагаете мне:
  
   - Учитывая Ваше положение, мы решили предоставить Вам отдельную палату, которая могла бы соответствовать Вашему рангу. Правда, палата платная, однако, все медицинские услуги Вы получите наравне с другими пациентами больницы. Раз здесь в коридоре Вам невозможно сомкнуть глаз, то желательно сегодня перевести Вас в отдельную палату со всеми удобствами для отдыха и лечения.
  
   Слегка взволнованный его тоном обращения ко мне, я вежливо отвечаю: 'Весьма польщён Вашим исключительным вниманием к моей персоне. Однако хотел довести до Вашего сведения, что моё лечение подобающе ещё не начато. Третий день как помещен на этой койке, однако до сих пор кроме обычной процедурной капельницы, которую ставят всем безразлично и подряд, даже простого снотворного препарата я ещё не получил. По поводу отдельной палаты посоветуюсь с женой, хотя особого смысла в этом решении для себя не нахожу. Жить я здесь не собираюсь, и оказался тут я не по своей воли - скорая сюда привезла меня. Мы на днях должны были окончательно покинуть этот городок, и грузовая машина для перевоза вещей заказана на этот вторник. Теперь не знаю, ситуация какой оборот примет...'
  
   Заведующий отделением вдруг помрачнел, негромко бормотав: 'Что ж... дело хозяйское'. И импульсивно переводя взгляд с меня на противоположную койку, свою папку убрал с моей кровати и молча пошёл к новому пациенту. Я для себя сделал вывод:
  
   - Мужик не ожидал такого поворота. Меня принимают за богатого дурака... Бесплатное лечение превращают в коммерческую деятельность. Больных поместят в коридоре, а палаты превращают в платные номера для особо обслуживаемых персон.
  
   Пока заведующий проверяет страховой полис молодого Дениса, пациента из соседней койки по коридору, и объясняет ему о просроченности его полиса и как надо продлить его, несколько женщин из 5-й палаты возмущённо выходит в коридор и оживлённо обсуждают что-то. Я сижу на своей кровати и наблюдаю за ними. Рядом с моей койкой слышу голос заведующего, который ещё разговаривает с молодым Денисом: 'А у Вас хоть родственники есть?' Он отвечает: 'Да, мама есть. Однако, она живёт со своим мужем. Отца у меня не было, и других родственников нет'. Заведующий ему говорит: 'Тогда свяжитесь с мамой. Пускай она продлит Ваш полис, иначе мы вынуждены отказать Вам...' И идёт к толпе женщин из 5-й палаты:
  
   - Что вас так взволновало? - восклицает заведующий.
  
   Женщины начали поднять шум, заглушая друг друга: Зачем эту старуху поместили в нашей палате, она всё время кричит и свистит носом, никому покоя не даёт...
  
   Заведующий, однако, не растерялся и вместе с ними вошёл в их палату, сказав только:
  - Пойдёмте в палату и на месте выясним!
  
   Они затихли, закрывая дверь в палату. Я остался наедине с собой, не зная, что делать. Меня по-прежнему беспокоила неизвестность: лечение ещё не начато, угроза всё ещё нависает надо мной, а в больнице топчутся на месте, ища, кого ещё можно заманить в коммерческую палату... Я по некоторым реальным соображениям тактично отказался от перемещения в коммерческой палате. Да ещё неизвестно, сколько ещё продержусь в этой больнице, тогда зачем тратить лишние деньги на платную палату, и какой толк от этого? Если я, будучи гражданином этой страны, имею право на бесплатное лечение в любом государственном лечебном центре, тогда почему обращаться в коммерческую больницу, искать альтернативного лечения? Пока думал над этими вопросами, ко мне подошёл солидный мужчина, маленького роста, преклонного возраста, и вежливо поздоровался:
  
   - Добрый день, молодой человек! Как себя чувствуете? Вижу, Вы один и особо не общаетесь с другими больными. Одиночество не изнуряет Вас?
  
   Вставая с кровати, я вежливо поздоровался с ним: 'Да, нет. В этом захолустье скучать не приходится. Особенно в коридоре вряд ли можно считать себя одиноким. Вот уже третий день, как я нахожусь в этой больнице, и не помню ни одной минуты, когда коридор пустовал бы. В любое время суток здесь кто-то обязательно бродит. Мне кажется, что какая-то магическая сила притягивает всех именно сюда. Значит, центр тяжести этой силы находится здесь'.
  
   Слегка улыбаясь, он произносит:
  
   - Вы, молодой человек, владеете аналитически-созерцательным мышлением. Это - большой дар. В своё время моя дочь работала в лаборатории парапсихологии, и занималась изучением мозга. Могу с её слов сказать, что Вы многие вещи предчувствуете до их пришествия.
  
   Я несколько растерялся от неожиданной встречи с интересным просвещённым мужчиной, отвечаю: 'Вы уж извините, пожалуйста, я не привык общаться с человеком до того как не узнаю его по имени-отчеству'.
  
   - Яков Израилевич.
  
   - Очень приятно, а моё имя всё равно Вы забудете. Не скрою, Вы с первого дня моего появления в больнице привлекли моё внимание. Но по ряду причин я не спешил выйти на контакт с Вами. К счастью, Вы сами стали инициатором общения, затронув прямо сходу очень серьёзную тему в качестве предлога для знакомства. Выходит, Вы сами занимаетесь изучением серьёзных научных проблем. Я правильно Вас понял? Иначе как Вы могли бы с ходу заговорить о характере моего мышления, да и дочь Ваша из плеяды высококвалифицированных редких специалистов...
  
   Он мне говорит: 'Да уж, мы все такие асы в своих делах! Хотя, почему бы и нет, ведь мы все немного замешаны в уничтожении нервных клеток... Мне уже 83 года и больше половины моей продуктивной жизни было посвящено утверждением социальной справедливости в моей стране. А теперь тёмные силы заняты разорением государства...'
  
   Я как-то неожиданно для себя наклонился в его сторону и, не давая ему закончить фразу, тихо произнёс: 'Мы с Вами единомышленники. Мы оказались в западне, народ разочарован в нас, передовые силы себя дискредитировали и повсюду отстранены от ключевых позиций управления страной'.
  
   Мы с Яковом Израилевичем быстро сошлись во взглядах и обсудили некоторые вопросы, касающиеся состояния нашего здоровья. Он бывший военный, работал чуть не в ранге замполита одной дивизии, после ухода на пенсию стал работать в каком-то центре прикладных наук. Живёт здесь, неподалёку от больницы...
  
   Пока мы с Яковом Израилевичем обсуждали ряд житейских вопросов, высокая красивая дама в белом халате с чёрного цвета маленьким резиновым молотком в руке и стетоскопом на шее, подошла к нам, и вежливо прервала наш разговор. Обращаясь ко мне, она сказала:
  
   - Пойдёмте, я осмотрю Вас!
  
   Врач - сравнительно молодая женщина, лет 40-45, с привлекательной внешностью. Зовут её Татьяна Юрьевна. На провинциалку она не похожа, но работает в такой глухомани. Глядя на её уверенное обращение и спокойный тон разговора, я сделал вывод, что она уже обо мне знает. Когда я уже присел на свою железную кровать, врач подсела на стоящий рядом с моей койкой стульчик, и вытаскивая маленький блокнот из кармана белого халата, спокойно произнесла: 'Вами буду заниматься я. Расскажите, по подробнее, что случилось с Вами!' И с этих слов, слушая мой рассказ, начала внимательно осматривать меня. Она долго проверяла мою парализованную руку, держа мою бесчувственную тяжёлую руку между двумя ладонями, пожимала каждый мой палец, стараясь привести их в чувств. Затем проверяла мою голову, обняв мою шею, начала щупать позвоночник, всякий раз спрашивая: 'Не больно?' Я отвечал: 'Ничего особенного не ощущаю'...
  
   Помню, с врачом я до конца вёл себя строго, но корректно, подробно рассказал про настигшую беду, и она всё необходимое записала в своём блокноте. Я ей открыто сказал, что состояние этого отделения вызывает ассоциацию военно-полевого госпиталя, и с тех пор как нахожусь в больнице, я ни на минуты не сомкнул глаз, хотя страшно утомлён и бессонница мучает. Попросил её назначить мне какие-то снотворные препараты. Так же рассказал и про предложение заведующего поместить меня в коммерческой палате, и объяснил ей мотивы своего отказа: 'Татьяна Юрьевна, я не собираюсь поселиться в больнице, мне бы быстрее покинуть её. Тогда зачем мне коммерческая палата? Находясь среди других, я быстрее забываю про свою боль и остаюсь незаметным. Надеюсь, Вы правильно меня поймёте!'
  Вставая с места, она нежно улыбнулась мне, и сказала: 'Скоро выпишем ряд пациентов, которые уже пошли на поправку, и места в палатах освободятся. Не берите в голову... И до тех пор пока мы Вас не выведем из состояния неотложности, Вы пробудете у нас'. И вернулась к себе в кабинет.
  
   Ближе к вечеру супруга придёт. Ещё не подходя к моей койке, жена указывает на противоположную койку в коридоре, и с улыбкой произносит: 'Azizam, у тебя уже сосед появился. Сам ты выглядишь гораздо лучше. Значит, тебя осмотрели'. И бегло здороваясь с молодым соседом, Денисом, бросает сумку на койку, занимается моей санитарной обработкой - переоденет меня и лосьоном обрабатывает моё тело. Представьте, всё это происходит в коридоре на глазах публики. А народу в коридоре полно. Проходят мимо меня и женщины и мужчины, а я слежу за их необычными взглядами и походкой, вспоминая утреннюю попытку сосредоточиться на логотерапию. Утром-то явно у меня не получилось, а сейчас тем более не получится.
  
   И пока жена занята проведением меня в порядок, одна новая медсестра, молоденькая и смущённая, принесла мне посуду для анализа, предупредив о сдаче крови завтра утром.
  
   Я рассказываю жене о предложении заведующего, говорю и про лечащего врача. Жена мокрым полотенцем и лосьоном меня обрабатывает. В это время вдруг в коридоре появляется один высокий парень, а вслед за ним почти бегом тащится пожилая женщина. Она едва догоняет его. Когда он поравнялся с моей койке, а на этот отрезок проход очень сужается, скороход резко остановился и оборачиваясь к пожилой женщине, детским голосом спрашивает: 'Мам, посмотри, его моет... А меня когда помоешь? Я тоже хочу помыться'. Мама, едва догоняя скорохода-сына, его толкает: 'Иди сынок, не мешай. Видишь, в палатах мест нет, его поместили здесь. В туалете помыться нельзя, там очень грязно. А жена его моет здесь. Что в этом такого? Ты скоро поедешь домой, там и помою тебя. Пошли же!' Жена с мокрым полотенцем в руках, поднимает голову и недоумевает: 'Правда, какие-то чудные они' - шёпотом произносит. И надевая на меня майку, спрашивает: 'Странно, а почему здесь нет ванны. Как больным мыться, или просто ты ещё не знаешь?' Я пожму плечами: 'Вроде здесь вообще ванна отсутствует. Ведь уже третий день я ни одного вышедшего из ванны с мокрыми волосами не видел. Такое ощущение, как будто сюда собрались одни дикари. Из-за отсутствия нормальных условий все умываются как кошки'.
  
   Едва освободившись от 'кошачьего мытья', слышу грохот железных колёс тележки, усиливающийся под аккомпанемент громких женских смехов. Супруге объясняю: 'Несут ужин. Побегу в умывальник, чтоб помыть руки, а заодно и поменять нижнее бельё'. Переодевшись в туалете, я не спеша выхожу помыть руки. Там и встречаюсь с Шаманом, который стоит один перед зеркалом и грустно курит. Я здороваюсь и, чтоб не сбить его с толку, бегло заглянул в зеркало и поправил свои волосы. Удивительная загадка отображена на лице Шамана: о чём он думает, стоя перед зеркалом? Я молча возвращаюсь к себе, а там супруга уже получает мой ужин. Молчком заглядываю вспять и вижу: Шаман со своей мытой кружкой, шаркая, уже спешит в свою 6-ю палату.
  
   Во время раздачи ужина вдруг поднимают тревогу: кому-то из пациенток в 5-й палате становится плохо. Начинается беготня, полная неразбериха. Вся вечерняя бригада медперсонала толпится в 5-й палате. Затем старшая медсестра бегом возвращается в свой пост, и начинает звонить в главный корпус: 'Алло, это из отделения неврологии вас беспокоят... одна пациентка упала в обморок и задыхается... да.. да.. хорошо. Будем ждать'. За считанные минуты приходят два врача, мужчина и женщина. Их спешно проводят туда, через несколько минут две молодые санитарки бегут в 5-ю палату и оттуда вытаскивают испачканное постельное бельё, и спешно исчезают. Дверь в 5-й палате плотно закрывается, и тем самым внезапно начатая шумиха после этого утихает. Ужин, однако, у всех подпортился.
  
   После лёгкого ужина я попросил супругу немного прогуляться и она согласилась. Мы выходим из помещения. С тех пор как меня поместили в больнице, это первый раз, когда я выхожу на воздух. Погода отвратительная, но я на это не обращаю внимания. Тепло одет и долго гулять не собираюсь. Только оказавшись на территории больницы, жена, держа меня под руку, спрашивает: 'Что-то случилось, что ты решил срочно меня известить?' Я рассказываю ей о встрече с Шаманом, и о том, как он сходу предупредил меня об отравлении... Жена несколько встревожено меня тащит к фонарному столбу и внимательно проверяет меня: 'Ты не мёрзнешь, - произносит. - Погода портится'. Затем, оглядываясь вокруг, интересуется: 'В самом деле, кто этот шаман, и ты не спросил, что он здесь делает: лечит больных, или сам лечится?' Пожимая плечами, отвечаю: 'Я особо не интересовался. Сам подошёл ко мне. Ты же знаешь, что первым я никогда не начинаю...' Жена вновь тронется с места, утвердительно качая головой: 'Не исключено, что одноглазая тварь подмешала отраву в еду... Она уж странно утихла, и теперь редко выходит из своей комнаты'. Жена рассказывает как наша собачка скучает по мне, от еды отказывается, мало гуляет, и целыми днями лежит за выходной дверью в ожидании моего возвращения. Мы обсуждаем и вопрос о нашем отъезде обратно в Москву, и прощаемся.
  
   Войдя в помещение, вдруг я встречаюсь с взбудораженной публикой. Это в основном обитатели 5-й женской палаты. Они заставили администрацию отделения вывести из их палаты больную старуху, по вине которой был испорчен их ужин. Она в воскресенье ночью в состоянии предсмертной агонии попала в больницу, и всё время, не приходя в себя, издаёт звуки страшные, словно её дыхательный аппарат превратили в насос-водокачку. В момент моего возвращения в помещение две молодые санитарки вытащили кровать с этой больной из 5-й палаты в коридор и оставили её за входной дверью. Такое ощущение, как будто на койке лежит не больная старушка, а включён насос-водокачка, и со всей мощью работает. Оттого страшный непрерывный шум циркулирует по всему помещению. Проходя мимо неё, я невольно остановлюсь и пристально смотрю на больную. Её бледное лицо напоминает мумию, она не дышит и свистит, а хрупкое тело ритмично прыгает, глаза закрыты и волосы спрятаны под туго завязанной косынкой. Больно смотреть на неё. Только при её виде возникает мысль, почему она оставлена 'брошенной' беспомощной, и почему её поместили именно в нашем отделении, а не в морге? Здесь не борются за выздоровление людей, а лишь создают видимость. Иначе бы не оставили больную помирать в коридоре, а положили бы в другом месте, и сделали бы попытку лечить её. Меня ещё больше удивляет коллективное безразличие публики после перемещения кровати с больной старушкой в коридор. Расставаясь с койкой больной старушки, женщины с облегчением приведя дух, и странно перекрестившись, хором возвращаются в свою палату, плотно закрывая за собой дверь. Я в одну секунду оглядываюсь вокруг, и застываю от полного безразличия расползающейся толпы. Тогда зачем они так стремительно спешили сюда, толкая друг друга? Чтоб увидеть бесплатное шоу? Уму не постижимо. Надо же коллективно продемонстрировать такое бешеное рвение, словно встречают Антихриста! О' Господи, как противно оказаться среди этой толпы, и спокойно на всю эту фальшь смотреть! Хочется уйти отсюда, куда глаза глядят, и как можно подальше от всей этой низости, от всей этой приземлённости. Стою среди этих бездушных тварей, и прихожу в отчаяние. Я возвращаюсь к себе и листаю книгу, которую мы с Шаманом взяли почитать. На некоторое время появляется старик Яков Израилевич, и мы обмениваемся коротким приветствием, затем подходит ко мне Шаман, шаркая кожаными тапками. Не успевает поздороваться со мной, как вдруг его мобильный звонит. Отходя от моей койки, вынимает из кармана клетчатой рубашки аппарат: 'Алло... да, я лежу в больнице... что случилось? Говорят инсульт... вот уже две недели, как нахожусь здесь...' Он уходит в туалет, а я про себя говорю: 'Бормочет чёрт знает как, а сделает вид, словно больной. Теперь понятно, почему он здесь бродит. Я всю ночь сижу и думаю о превратностях судьбы. Я вновь погружаюсь в глубокое раздумье, пытаясь искать ответы на волнующие вопросы. Но в это время весёлая компания из двух молодых санитарок и худощавого молодого парня в белом халате (потом выясняется, что медбрат) шумно бежит по коридору и всех просят идти померить давление. Когда они добираются до 6-й палаты, парень подходит ко мне, вежливо здоровается со мной как с представителем среднеазиатских республик. Я у него спрашиваю: 'Откуда Вам известны узбекские обычаи?' Вместо него одна из санитарок, красивая и с застенчивыми глазами, обнимая его за шею, хихикает: 'Он родом оттуда'. Я радостно восклицаю: 'Ах, вон оно что! И как Вас зовут?' Парень, выпрямляясь из тяжести объятия молодой санитарки, отвечает: 'Юра... Скажите, большая разница между дагестанским и узбекским языками?' Вставая с кровати, и пожимая ему руку, отвечаю: 'Очень приятно. Относительно разницы между дагестанским и узбекским языками я не компетентен ответить. Знаю только одно: в Дагестане местное население разговаривает ни на единственном языке, а на нескольких. Узбекского вообще не знаю'. Юра оказывается довольно коммуникабельным, и дружелюбная улыбка не покидает его губы. Входя в азарт, и не отпуская руку санитарки, говорит о своих пожеланиях: 'Мне очень нравится общение с разными людьми и на разных языках. С детства мечтаю побывать в разных краях'. Я полушутя, бросаю ему фразу: 'С Вашим характером Вам надо было заниматься дипломатией, нежели бегать по больничным коридорам'. Он отвечает: 'Я проведу свою практику здесь, а намерен перейти на учёбу в МГИМО. Узнал, в МИД тоже медицина нужна'. Он очень громко разговаривает, и этим привлекает внимание больных, которые идут в пост померить давления к медсестре. Случайно в это время из 6-й палаты Шаман и другие ходячие пациенты собираются идти в пост, и услышав громкий голос Юры, Шаман в его адрес утвердительно кивает головой:
  
   - Да, да...нужна, ещё как нужна.
  
   Подходя ко мне, сильно жмёт мне руку, и едва слышно на английском бормочет:
  
   - You must be careful! Hear may be meet anybody.
  
   - O' yes, very thank! Не исключено, здесь можно всякого встретить... Однако, как говорится, нам пролетариям терять ничего!
  
   Шаман сквозь тяжёлые стекла своих очков бросает многозначащий взгляд на меня и уходит, злобно шаркая тапками. Про себя сделаю вывод: 'Странно, загадочный Шаман обиделся!'. После его ухода я спрашиваю у молодого медбрата-практиканта: 'Зачем койку умирающей старухи оставили в коридоре, а нельзя было вынести её в отдел реанимации?' Молодой Юра, отпуская руку красивой санитарки, которая тут уже убегает в сторону 5-й палаты, несколько растеряно отвечает: 'Её надо унести в морг. А знаете, что сзади нашего отделения находится морг?' Я повторяю свой вопрос: 'И старуха должна до смерти мучиться в коридоре, выдавая такие страшные звуки как насос-водокачки?' Но он уже убежит за санитаркой, и не оборачиваясь, бормочет: 'Я не знаю'. Я иду померить давление. А там очередь Шамана, ещё обиженно стоящего рядом с настенным стендом. Увидев меня, шепчет: 'Не стоит с каждым прохожим поделиться мыслями. Они это воспринимают за чистую монету...' Я прерываю его: 'Я подшучивая над ним, сделал ему комплемент. А он перед девушкой захотел хвастаться, какой он умный'. Подходит его очередь и после него я сяду на стул. Элегантная женщина среднего возраста, измеряющая давление, заполняя журнал, мелодичным голосом спрашивает: 'Фамилия, из какой палаты?' Восторженно смотрю на неё: 'Фаршид моя фамилия, койка моя расположена в коридоре. Простите, как Ваше имя-отчество?' Она, занеся мою фамилию в журнал, немного кокетничая, отвечает:
  
   - Как дочь Брежнева.
  
   - Вот здорово, значит Вы Галина Леонидовна. Можно просить у Вас чего-нибудь снотворного. Я уже трое суток нахожусь здесь и ни на минуты не сомкнул глаз. Сон не берёт. В коридоре пациенты постоянно двигаются, и я не могу спать. Да ещё теперь койку старушки поставили здесь. Вряд ли при таком шуме буду спать и сегодня.
  
   Она отвечает: 'Сейчас померим давление, и поговорим. Но вот, давление низкое, нельзя снотворного принимать. Лучше коньяку с шоколадом'. Я невольно смеюсь: 'А где его достать?'
  
   Но в это время идёт другой пациент, померить своё давление, а я молча возвращаюсь к себе. Молодой Денис из соседней койки по коридору с испугом смотрит на меня, и тут же ища сигарету, отправляется в туалет. Почти все курящие там дымят.
  
   А я, не обращая внимания ни на кого, сижу поодаль и невольно погружаюсь в уныние. С проходом каждого дня, каждого часа здесь, в этой Богом проклятой больнице мне всё более становится противно. Явно обиженный на всех, и удивлённый нечеловеческим безразличием, даже безответственным подходом к своей обязанности этих бездушных медработников, я начинаю игнорировать всех и вся. Всю ночь не сплю, точнее - не могу спать, сон не берёт. Глаза болят от нехватки кислорода и усталости, однако голова тяжёлая, а сна нет так нет. Не сплю до утра, ни оттого, что не хочу спать, а оттого, что не могу заснуть... Вместе со мной всю ночь мучается бессонницей ещё один пациент, хромой, вроде военный, и получивший ранение в какой-то горячей точке. Теперь лежит здесь и с палкой передвигается по коридору. Он из 7-й палаты, лет 40-45, среднего роста и крепкого телосложения. Помимо хронической бессонницы явно что-то ещё (боль, воспоминание...) его мучает. Почти до утра он передвигается по коридору, опираясь на палку, которую держит правой рукой. Молодая и красивая санитарка несколько раз появляется и явно встревожено, подходя к нему, предлагает помощь. Но он отказывается. Меж тем кровать, на которой лежит старуха в состоянии комы, всё ночь трясётся, а сама она издаёт невыносимые звуки. Ровно полпятого шум в коридоре затихает, значит, старуха отмучилась и ушла в иной мир.
  
   К 7:30-и утра заведующий появляется. Дежурная медсестра, Галина Леонидовна, бежит к нему навстречу и сходу здоровается: 'Доброе утро, Александр Константинович, у нас тишина'. И, шагая рядом с ним по коридору, докладывает о кончине старушки: 'Бедолага всю ночь свистела, словно насос-водокачка, и под утра отмучилась'. Заведующий смотрит на труп старушки и спрашивает: 'Когда это произошло?' Галина Леонидовна отвечает: 'Ровно полпятого'. Заведующий: 'Ага, пусть закроют её лицо'. И проходя мимо меня, здоровится и едёт к себе.
  
   После завтрака две санитарки из главного корпуса приходят и труп старушки закрывают спецпокрывалом. Где-то около 10 утра появляется одна солидная женщина и интересуется трупом. Вскоре труп уносят в морг и наш коридор освобождают из смертного кошмара. Но освободившая койка долго не стоит пустой, так как уже привезут новую пациентку на карете неотложки, и недезинфицированная койка вновь окажется в 5-й палате, где поместят новую молодую больную.
  
   Врачу объясняю:
  
   - Я всю ночь не сомкнул глаз. В двух шагах от моей кровати поставили койку старушки и она всю ночь непрерывно издавала выкрики, похожие на шум водокачки-насоса. Пока она дышала, естественно мучилась от боли, а когда отдала концы уже началось бурное движение помешанных на маниакальном вредительстве. Что это за бесчеловечность в этой больнице? Нельзя ли было поместить её не в коридоре, а отделе реанимации?
  
   Милая женщина несколько растерянно быстро осмотрит меня и возвращается к себе. Немного погодя, и я встаю с кровати и лоб в лоб сталкиваюсь с Шаманом, по привычке шаркающим тапками, выходит из 6-й палаты. Не успев поздороваться, смотрит вслед за удаляющимся стройным силуэтом врача и шепчет: 'Она лечит больных в нашей палате. Вот если Вас приведут в нашу палату, то она будет и Вас лечить'. В его словах я ощущаю некоторое превосходство обитателя 6-й палаты. Шаман незаметно подчёркивает своё превосходство надо мной. Но это видимое превосходство. Я смотрю на его лицо с близкого расстояния и удивляюсь его опечалившим видом. Поэтому воздерживаюсь от проявления всякой резкой реакции, которая могла бы лишить его видимого превосходства. Пусть подумает, что с врачом я не знаком, и она меня не лечит. Мне не понятно некоторое своеобразие периферийного представления о превосходстве. У некоторых это выражается в подчёркнутости тупого эгоцентризма. Они хотят выглядеть выше других по всем параметрам, как люди, знающие обо всём более досконально, и их суждения должны восприниматься другими как бесспорные аксиомы. Видимо, Шаман в этом плане - не исключение. Более того, он хочет казаться недосягаемым для малообразованных и непросвещённых, выдавая себя за шаманом. Вид-то у него, как у некоторых других симулянтов, на больного никак не похож. Значит, причина его нахождения на этом захолустном месте совсем другая. Так что, у меня накопилось много любопытных 'белых пятен', точнее - неясных моментов в отношении личности этого загадочного шамана. Причём в моих любопытных вопросах негативные моменты превалируют. Естественно, не в пользу самого Шамана. В моём сознании представление об образе Шамана окутано сплошным туманом, а сам он особо не спешит выйти из этого тумана. Не исключаю, что он обладает манипулятивной силой, либо особым талантом влиять на людей.
  
   Ближе к полудню в коридоре встречается новое скопление посетителей. 'Скорее, они собрались сюда, чтоб забрать выписывающих родственников' - моментально мелькает мысль в голове. Смотрю, из 6-й палаты выходят двое переодетых со своими жёнами и кивком головы прощаются со мной и молодым Денисом, по-прежнему ведущим себя тихо и замкнуто.
  Вскоре после освобождения двух коек в 6-й палате в коридоре появляется маленькая крикливая женщина в белом халате, и подходя к 6-й палате, останавливается около койки бородатого калики: 'Готовься деда, сейчас тебя переводят в 6-ю палату!' - крикливо произносит в его адрес. Затем поворачиваясь лицом ко мне, говорит: 'И вы соберите свои вещи, туда переместят и вас!' Я без особого восторга собираю свои вещи с подоконника и жду, когда меня проводят на новую койку. С этого часа начинается новая полоса в моей эпопеи, и её следует изложить отдельно. Отныне, пожалуй, и начинают меня лечить, колоть различными уколами, помимо капельницы, и будут пичкать всякими таблетками. Ведь до сегодняшнего дня кроме общих капельниц, которые появляются над головой всех пациентов, другого препарата я ещё не получал. И лежу-то не с простой болезнью, а с ишемическим инсультом.
  
  
   ЧАСТЬ III - ОБИТАТЕЛИ ШЕСТОЙ ПАЛАТЫ
  
   Я рассыпаюсь, как дряхлый дуб,
  
   И словно туча ужасно мрачнею.
  
   Только от боли душа каменеет,
  
   И, похоже, теперь навсегда онемею.
  
  
   Будучи выброшенным, словно лишнее и ничтожное существо, на растерзание симптомов, и оставленным наедине с собой, не могу в коридоре больничного помещения сосредоточиться на осмыслении собственного существования. Да и погрузиться в самозабвение в моём положении - нелёгкое занятие. Говорю я всерьёз. Вот уже четвёртый день нахожусь на убогой койке в коридоре с острой болью и непрекращающимися судорогами ишемического инсульта в этом Богом забытом захолустье, и никакого просвета не нахожу. Не знаю, ещё неизвестно, будут ли, в конце-то концов, моим серьёзным лечением заниматься, и когда это произойдёт? Только сегодня утром сдал все нужные анализы. А меня то привезли сюда на карете неотложки с явными болевыми симптомами инсульта, и поместили (видимо из-за нехватки мест!) прямо в коридоре, неподалёку от входа в шестую палату. Одним словом, ноль внимания и чувства ответственности...
  
   Да, нахожусь именно в таком подвешенном состоянии напротив шестой палаты этого анахроничного помещения, и невольно наблюдаю за поведением её странных обитателей. Оказавшись волею жутких роковых обстоятельств в этой больнице, напоминающей военно-полевой госпиталь, я стал наблюдать за больными, и без особого труда заметил некоторые странности в аномальном поведении многих из них. Моё любопытство больше всего провоцировали обитатели шестой палаты, среди которых находился загадочный Шаман.
  Из палаты часто доносятся ухорежущие выкрики, ругань и душераздирающие рыдания. По ночам оттуда слышны дополнительно ещё и другие непонятные звуки, напоминающие кузнецкую мастерскую. Признаюсь, впервые услышав такие неприятные голоса, я почему-то вспомнил знаменитую 'Палату N 6' А.П. Чехова. И к своему стыду до этого не знал, что в произведении великого русского писателя отражены реальные события, произошедшие при нём в больничном дворе этого городка, где теперь я нахожусь. И представьте себе, как был я поражён, когда на четвёртый день меня самого привели в эту палату! И моему удивлению не было предела, когда узнал, что тот небольшой флигель, о котором написано целое сочинение 'Палата N 6', в самом деле, находился на территории этого больничного двора.
  
   Сегодня всю ночь шёл снег. Только под утро прекратился снегопад - за окном умиротворяющая картина. Не скрою, всю ночь не сомкнул глаз. Логотерапия *) применительно к этой среде оказалась неэффективной. Попробовал размышлять о своём дальнейшем пребывании в больнице и пришёл к выводу, что всё же лучше просто смириться со статус-кво [лат. status quo - букв.: положение, в котором...] и воспринимать его как нечто фатальное.
  
   Да, с таким мандражом на четвёртый день нахождения на больничной койке в коридоре отделения неврологии РЦБ я вошёл в шестую палату. На календаре стоял вторник, 29 марта 2011 года. В полдень меня привели в шестую палату.
  
   * * *
  
   Шестая палата представляет собой большую, просторную комнату с высоким потолком и двумя большими окнами, обеспечивающими естественное освещение комнаты. Потолок вымазан гипсом, как и стены, но только наполовину; вторая половина стен на уровне человеческого роста покрыта почему-то кафельными плитками. Это вызывает контрастную ассоциацию - как будто ты находишься в общих душевых либо на кухне. Но отнюдь не в больничной палате. Пол в палате покрыт, как и в коридоре, скользким линолеумом коричневого цвета. В палате почему-то постоянно горят иллюминационные лампы, прикреплённые на потолке вместо люстры, и постоянно гудят. Ночью они ещё больше гудят и тем самым нарушают тишину. Широкие окна тщательно зашторены грубой белой тканью, и открываются на Запад. Как мне объяснили, окна смотрят на небольшое помещение, служащее моргом, хотя над ним висит другая вывеска.
  
   Всё пространство палаты наполнено койками и рядом с каждой из них стоит маленькая тумбочка. Всех их десять, и они расставлены в два ряда: пять направо и столько же налево. Такова максимальная вместимость палаты. Все кровати железные, и сильно скрепят. Они похожи на ту, на которой я лежал четыре дня в коридоре. Над каждой койкой, безобразная по форме, висит настенная лампа. Только в середине комнаты остаётся узенький коридор для передвижения по палате. По нему едва можно кататься на инвалидной коляске. В конце этого коридора впритык к стене стоят две тумбочки, видимо, принадлежащие крайним койкам, которые находятся в конце каждого ряда. Все койки заняты, кроме двоих - пятая от двери в правом ряду, и четвёртая от двери в левом ряду. В четвёртой помещают бородатого калеку из коридора, а пятая досталась мне. Она поставлена впритык к окну.
  
   Честно говоря, никакого сходства между палатой N 6 Чехова и этой палатой я не обнаружил. Достаточно отметить, что количество коек в этой палате в два раз больше, чем в описанной Антоном Павловичем. В палате Чехова лежали одни сумасшедшие, здесь же лечат больных другого профиля. И, как в дальнейшем выяснилось, немало тунеядцев и уродов. Хотя, не скрою, по ночам я часто слышал странные выкрики, доносившие из этой палаты. Выкрики умалишённых. ...
  
   В палату меня привела сестра-хозяйка и показала где мне устроиться. Она - женщина не высокого роста, среднего возраста с грубой внешностью, дерзкими глазами и крикливым голосом. Зовут её Валентина. И с этого дня теперь и мне приходится терпеть её неприятный голос каждый день, когда она под видом проверки состояния госимуществ ходит по палатам и поднимает шум: 'Почему не убрано с тумбочки? Ведь комиссия придёт!' Эта её любимая дежурная фраза, и с этой фразой она два раза в день по будним дням проверяет свои тумбочки.
  
   Когда я вошёл в палату бородатый калека уже со своей коляской находился на месте и вкладывал свои вещи в тумбочку. На его койке лежала целая гора всякой всячины. Увидев его, сестра-хозяйка неожиданно взорвалось: 'Деда, что ты делаешь? А ну-ка убери вещи с тумбочки! Всё своё барахло клади в ящик тумбочки, чтоб над ней ничего не было'. Калека, однако, сделал вид, как будто ничего не слышит, и продолжил свою работу.
  
   При мне Валентина поменяла постельное бельё и показала мою тумбочку:
  
   - Вон ваша тумбочка, а эти пузырьки для лекарства... все вещи кладите в ящик. Желательно, чтоб на тумбочке ничего не лежало!
  
   После этих слов она ушла. Обитатели палаты, однако, на неё не реагируют, продолжая оставаться в своих позициях: кто-то просто лежит, а кто-то читает.
  
   В палате обитают одни местные жители. За исключением, пожалуй, двоих: больного с первой койки от двери с правого ряда. Судя по этническому происхождению ухаживающего за ним молодого парня, больной родом из среднеазиатских республик. Кстати этот рослый парень почти у всех на побегушках, и как я это сразу заметил с момента своего появления в отделении больницы, удивительно уступчивый, услужливый и смирный мальчуган. По-русски не говорит, но многие слова понимает. Представился мне Шуриком. Хотя и так известно, что это его условная местная кличка. Скорее он узбек, лет 18 - 20. Помимо больного с первой койки вторым исключением среди пациентов палаты теперь являюсь я.
  
   Все пациенты ходячие, кроме двоих - пациент с первой койки от правого ряда вообще лежит неподвижно, и даже признаков жизни не подаёт, словно находится в состоянии комы. Пациент со второй койки от двери с левого ряда тоже лежит беспомощно и неподвижно. Однако очень нудный и непрестанно шумит. Зовут его Коля Конкин. Это - коренастый старик невысокого роста и лежит словно бегемот. Я в нём легко раскрыл скрытого злоумышленника-мстителя. И как это проявляется его мстительность? Лёжа на кровати, он неустанно дёргает железные палочки вставной защитной перегородки своей кровати, создавая резкий неприятный шум. Как я понял, защитная перегородка дополнительно вставляется для таких больных, чтоб они нечаянно не падали с кровати. Так вот, он держится за железные палки защитной перегородки и постоянно их дёргает. Я внимательно следил за действием этого пердуна и пришёл к выводу, что таким способом он своё зло направляет на тот объект, и, тем самым, мешая другим. И представьте себе, каков будет резонанс такого шума ночью? Подумав об этом, я тут же с горечью распростился со сном: 'Прощай ночной покой! Никакого сна здесь не будет. Этот гнусный тип тебе не даст сомкнуть глаз хоть на секунду!' - рассержено произнёс про себя, и в упор смотрел на смуглую рожу злодея Коли Конкина. За ним ухаживает его жена. Это - пожилая женщина, хрупкого телосложения, довольно улыбчивая, со всеми тут на 'ты'. Значит, мужа лечат долго и она всех знает. Вскоре я узнал, что они живут в соседнем посёлке и живут словно табор. Поэтому-то каждый день помимо жены к нему приезжают и другие близкие родственники. Навещали его они вместе с маленькими детьми - внуки и внучки зловредного деда Коли Конкина.
  
   Обитатели палаты 'разночинцы'. Я имею в виду не исторический контекст, а смысловое значение этого слова, что они - люди разного социального происхождения и рода деятельности, склада ума и характера. Хотя большинство из них можно уверенно отнести к категории самых распространённых обывателей. Попробую описать их по порядку расположения коек от двери справа налево.
  
   Первая койка от двери в правом ряду принадлежит полумёртвому узбеку. Он находится в состоянии постоянного сна, лицо его покрыто одеялом. Иногда он шевелится на кровати и тихо кашляет. О нём могу говорить только приблизительно. Раз находится в общей бесплатной палате, а не в коммерческой, значит, попал сюда через 'скорою', и видимо, имеет временную местную регистрацию. Беда его настигла здесь в России, на территории этого городка, и люди из его окружения вызвали карету неотложки, поэтому он здесь (в этой больнице) и очутился.
  
   За ним следует загадочный человек, представившийся мне Шаманом. Когда меня привели в палату, он собирался выйти из неё. Шаман спешил на процедуру, и надевал выходную одежду и обувь. Со мной успел только поздороваться и выразить свой восторг в связи с моим переводом сюда. Похоже, Шаман 'жил' в палате. Если не брать в счёт количество коек в палате, судя по тому, как он 'устроился' здесь, можно прийти к такому выводу: у него на тумбочке стоял маленький электрочайник, а рядом лежали всякие причиндалы. В одну секунду я даже подумал, что ему здесь не так плохо живётся. Ну, только на одну секунду. Увы, это было мимолётное ложное представление о нахождении Шамана в этой среде.
  
   Третью койку занимает мудрый Яков Израилевич, дремавший в своё удовольствие во время моего появления в палате. Я с особым почтением к нему отношусь, и восхищаюсь его высокой нравственностью, его умением не теряться в толпе и сохранить своё лицо, находясь в разных средах.
  
   Я заметил, насколько человеку тяжело здесь находиться. Атмосфера в палате ядовитая, враждебная. Здесь каждый устанавливает свои порядки и живёт по своим правилам. Стоило мне по неосторожности поворачиваться в узеньком проходе между своей и соседней койкой, как тут же пациент с соседней койки сделал мне грубое замечание: 'Здесь не танцплощадка, и больные не прыгают, как козлы'. В ответ я ему только сказал: 'Что, у Вас с головой не в порядке? Не вторгся я в Ваш замок, эта ведь шестая палата! Вспомните лучше Чехова, коли Вы здесь обитаете!' Он опустил голову и утих, словно мышь. Я усмехнулся про себя и сделал вывод, что мой грозный сосед с известной повестью Антона Павловича знаком. Мужик этот меланхоличного склада характера, рослый, худощавый, словно длинная палка с бледным лицом, узкими усиками и горбатым носом. Зовут его Самоходкин Евгений Юревич. С виду он абсолютно здоров, и не исключено, что симулирует. Его койка несколько отличается от остальных коек, как и его тумбочка, на которой висит замок. Похоже, этот старый аферист хорошо устроился здесь. Он сидит на кровати и штопает дырявые носки. Когда моя койка ещё находилась в коридоре, я этого мужика заметил. Он постоянно ходил тихо и аккуратно одетый, двигался совершенно бесшумно, как дух. Теперь этот ходячий дух сидит рядом со мной на четвёртой койке и саркастическим движением пальцев штопает дырявые носки. Я не стал на него обращать внимания, решив, что он изначально мизантроп и с ним не стоит вступать в полемику. Поэтому молча занялся наведением порядка в своей тумбочке. Там лежали старые газеты, и их надо было выкинуть. Моя тумбочка находилась почему-то не рядом с койкой, как у остальных, а стояла внизу, у её подножки в узеньком коридоре между двумя рядами коек. И это создавало массу неудобств: чтобы пользоваться тумбочкой, всякий раз мне приходилось встать с кровати и ползти до тумбочки. И с учётом моего полупарализованного состояния и беспомощности левой руки, которая висела как плеть, это было очень тяжело.
  
   Пока я наводил порядок в своей тумбочке, Яков Израилевич проснулся, и, встав с кровати, не спеша переоделся. Потом, видимо заметив меня, подходит ко мне и почти шёпотом говорит:
  
   - Пойду домой помыться.
  
   Я любопытствую: 'Стало быть, Ваш дом находится где-то по близости отсюда?' Он, поправляя трикотажную шапку, отвечает: 'Минут 20 ходьбы'. 'Где это?' - спрашиваю. А он в ответ: 'Улица Большевиков. Правда, наш дом стоит отдельно, как маленький особняк'.
  
   - Вас пустят выйти из территории больницы? - спрашиваю. Он отвечает: 'Я согласовал с лечащим врачом'.
  
   - Ну, идите, идите. Удачи Вам! Ночью выпало много снега. Наверное, на улице очень скользко, берегите себя!
  
   - Спасибо, я ненадолго. К ужину вернусь.
  
   Напротив моей койки во втором ряду лежит молодой парень, невысокого роста и с обиженным непривлекательным лицом решает кроссворд. Ему от силы лет 30. Решая кроссворд карандашом, всякий раз из-подо лба смотрит на меня, как будто хочет получить подсказку. После ухода Якова Израилевича я у него спрашиваю: 'Попался сложный кроссворд? Профильный или общий?' Он неохотно и с кислой физиономией отвечает: 'Так себе. А что?' Потом голову опускает так, как будто меня вообще не замечает. Несколько растерянный такой резкостью его реакции, и чтобы найти подход к нему, задаю ему вопрос:
  
   - Как Вас зовут?
  
   Он больше на меня не смотрит и нехотя бубнит:
  
   - Воробьёв.
  
   - А инициалы?
  
   - Сергей Николаевич. А Вас?
  
   Отвечаю: 'Зовут меня Хаким, фамилия Фаршид'. Вижу, он несколько смягчает свою жёсткость. Про себя говорю: 'Так тебе, всё-таки не выдержал!'
  
   Я его помню с первых дней своего нахождения в больнице. Всякий раз он ходил бесшумно и, двигаясь вдоль коридора, явно качался. Видимо, из-за высокого кровяного давления. Его часто навещала одна бабуля, почти похожая на него. Вскоре о нём узнал больше: холост, работает охранником в местном стадионе. Близкие родственники у него - мама и бабушка.
  
   Его соседнюю койку, четвёртую от двери со второго ряда, занимает бородатый калека, и Воробьёв помогает ему вставать с коляски и убирать её. Калека - немолодой искалеченный и низкого роста человек. Целый день ворчит сам с собой, ругая всех и вся. Вечно не доволен. Грязный донельзя. У него энурез, и ползает в памперсе. Под его кроватью постоянно стоит горшок-туалет, и его вонь всех раздражает. Калека часто курит, и Воробьёв или молодой узбек его возит на коляске до туалета, где бородатый и курит. Навещает его то ли племянница, то ли внучка - девушка невысокого роста, лет 18-20. Она приносит ему булочные изделия домашней выпечки и сменное бельё.
  
   Третью койку со второго ряда занимает скромный мужчина интеллигентного вида. Зовут его Сейконен Анатолий Иванович. Ему за 60, пенсионер. Спокойный, мало говорливый очкарик. Мне кажется, что он по своим корням из Финляндии. По крайней мере, его фамилия и характер на это указывают. Работает дворником больницы. По профессии, однако, инженер-текстильщик, и работал он прежде на единственном в городе текстильном заводе. Причём, до недавнего времени, вместе с женой там трудился. У него в палате включён маленький приёмник, и он регулярно слушает новости. Иногда читает, но в основном спит. В коридоре двигается как дух, бесшумно, и часто с собой разговаривает. Жена его сейчас работает охранником нашего отделения, и часто в вечернее время сидит на своём посту у входа в телогрейке и валенках. Она выглядит несколько старше своего мужа, да и масса у неё другая, этакая крупная. С ними приятно общаться, так как они люди образованные, интеллигентные.
  
   Самая первая койка от двери во втором ряду принадлежит очень интересному молчаливому мужчине со спокойным лицом и массивной фигурой. Зовут его Илья, человек крепкого телосложения, спокойный, не курит. Ему под 60 лет. К нему постоянно приходит жена, интересная женщина лет старше 50. Сам он, по всей видимости, - военный...В палате его трудно заметить: он прикрыт, с одной стороны, постоянно распахнутой дверью и большой железной вешалкой, где висят верхние одежды пациентов. С другой же стороны, его заслоняет другой не менее массивный больной - Коля Конкин.
  
   Пожалуй, я всех обитателей этой жалкой палаты перечислил. И тут вдруг несколько растерявшись, и сидя на своей кровати, я стал зорче смотреть на них, и весьма задумчиво про себя говорю:
  
   - Да, ничего хорошего не скажешь. Господи, в какой незавидной среде я оказался! Шестая палата, как всё это проклятое отделение неврологии похожа на конуру, и общение с её обитателями ничего обнадёживающего мне не сулит. Здесь можно встретить людей разного склада ума и характера, мягко выражаясь, "разночинцев" с нарушенной психикой, у кого утерян жизненный ориентир либо искалечены они самой суровой судьбой. А теперь и я превратился в одного из них, и должен жить среди них и терпеть их. А получится ли у меня это? Ведь в этой палате я себя чувствую как в зверинце, где стоит удушливая вонь, и смотреть на враждебные лица изуродованных и искалеченных пациентов даже противно.
  
   Волей-неволей пришлось среди обитателей шестой палаты для себя выделить круг людей, к кому можно обращаться, и определил круг своего общения.
  
   * * *
  
   К обеду Шаман вернулся, и он мне предложил пойти в столовую и пообедать там вместе с другими обывателями отделения. Хотя моя рука ещё висит у меня неподвижно с плеча, раз я считаюсь ходячим, согласился и мы пошли туда. Столовая - маленькая типовая комната с двумя большими окнами и чистым полом, покрытым скользким линолеумом коричневого цвета. В ней поставлены маленькие столы и стулья. Вокруг каждого стола помещаются четыре стула. А в самой столовой одновременно помещается от силы 30 человек.
  
   Когда мы вошли в столовую, Шаману, однако, не пришлось стоять в очереди: с крайнего стола кто-то крикнул: 'Шаман, наливай себе компот. Мы тебя ждём'. Я мельком взглянул на этого крикливого человека и узнал своего соседа по палате. Это был тот самый симулянт, представившийся мне как Самоходкин. Шаман ушёл, но и я не остался не удел: среди сидящих в столовой больных на меня обратила внимание молодая красивая девушка с пышными рыжими волосами и огромными азартными глазами, которая при моём появлении в столовой радостно улыбнулась мне. Она сидела одна и когда очередь дошла до меня, встала и помогла мне нести тарелки на стол: 'Давайте я Вам помогу!' - весело произнесла она. Так мы и познакомились. Она представилась. Зовут её Таня. Девушка среднего роста. Она в малиновом костюме выглядит куда более строго. Мы не спеша пообедали, и она рассказала о себе, что находится здесь почти две недели. К нам присоединилась, под конец, ещё одна женщина, немолодая, светловолосая, сутулая. Вела себя очень деликатно, попросив только присесть. Встав со стола и убрав за собой посуду, я пожелал ей приятного аппетита, и в сопровождении Тани вышел из столовой. Шаман со своей командой всё ещё сидел и разговаривал о том, о сём. Когда вернулся в шестую палату, жена позвонила и объяснила, почему не смогла навестить меня. Со своей стороны я ей в двух словах рассказал о состоянии своего здоровья и успокоил её. Завтра она придёт и увидит меня на новом месте.
  
   * * *
  
   После обеда молодая медсестра по имени Люда заходит в палату и согласно своему списку начнёт колоть больных. Мне вставляет капельницу, вновь проливая море крови с моей руки. С Людой уже знаком, и вопреки воле стиснув зубы, терплю её. Она бездарная, тупая дева, ещё не замужем, да и её внешность особой привлекательностью не отличается. Наверное, медперсонал её 'не замечает', и ею особо 'не увлекается'. Поэтому она не выполняет сменную работу, а каждый день допоздна мучает нас.
  
   Сегодня появилась она угрюмо, и тут же начала ставить неподвижному узбеку капельницу. Затем ушла за новым лекарством и пришла с другим аппаратом, поставила его над головой Шамана. Искала Якова Израилевича, а его ещё не было. Подошла к моему ворчливому соседу со списком и хмуро спросила: 'Вы Самоходкин?' Услышав ответ, добавила: 'Вам назначили новый укол... Опустите штаны, будем делать внутримышечный...' Когда Люда после укола собиралась уходить, я у неё спросил: 'Мне долго ждать?' Она ответила: 'Подождите, сейчас и Вам поставлю!' И ушла из палаты. Вслед за ней Самоходкин встал и носом шмыгая, ушёл в коридор. Мне пришлось долго ждать, пока медсестра пришла с аппаратом капельницы и настроила его над моей головой. Как и следовало ожидать, она и на этот раз порядком подпортила мне настроение и пролила немало крови. Под конец я не выдержал и начал злиться. Но в это время Шаман подошёл ко мне, держа в руке какие-то сухие дощечки, и подсел напротив меня на соседней кровати: 'Что, уважаемый, мучают Вас?' - поправляя свои очки, с улыбкой произнёс он.
  
   Я невольно рассмеялся, но не выдал себя:
  
   - Да, нет. Терпимо. - Ответил. Затем как бы ни в его адрес, туманно добавил: 'Не понимаю, почему всем ставят одного и того же содержания капельницы?'
  
   Шаман с умным видом ответил:
  
   - Очищают наши шлаки от всякой примеси. - Затем показывая деревянные доски, добавил: 'Принёс Вам вот такие волшебные дощечки. Это осиновые дощечки, и я сам их вырубил в лесу. Ими лечат всякие серьёзные недуги. Покажу, как ими лечатся...' Он тут же начал продемонстрировать как их класть на руку и сколько держать... Затем вдруг перешёл на другую тему и задал мне вопрос: 'Жена не связалась с Вами?' Я ответил: 'Почему, позвонила. Она в Москве. К вечеру должна вернуться. Если бы не это происшествие со мной, на днях мы должны были переезжать в нашу московскую квартиру. Она наше жильё приведёт в порядок'.
  
   В это время Самоходкин возвращается в палату, и словно дух, бесшумно двигается в нашу сторону. Шаман, пропуская его, понижает голос:
  
   - Что говорит о Вашей сожительнице, как она себя ведёт?
  
   Я отвечу по его манере, шепча: 'Вроде она заняла выжидательную позицию. Её цель - завладеть квартирой'.
  
   В ходе нашей беседы медсестра вернулась и снимает капельницу. Я встал с кровати и предложил Шаману выйти в коридор. Он меня понял, и мы вместе вышли из палаты. Теперь мы плавно переходим на взаимное изучение друг друга. В коридоре мы подошли к окну между 6-й и 5-й палатами. Это место меня особо притягивает к себе: четверо суток моя койка стояла здесь, и теперь она пуста. Стоя у широкого окна, мы приступили к обсуждению волнующих нас вопросов. Я предложил ему перейти в обращении друг к другу на 'ты', и тут же задал ему вопрос: 'Ну, а теперь расскажи, пожалуйста, ты со своим остроумием и чуткой прозорливостью как очутился здесь? Какая дьявольская стихия повалила тебя?'
  
   Он с радостью согласился с моим предложением и начал рассказывать о своей личной жизни, о сложности во взаимоотношениях, о личной семейной неурядице. Но я его остановил и вежливо сказал, что интимные моменты его личной жизни должны оставаться не ущербными, и мы заговорили про работу и учёбу. Я рассказал о себе: учился в Кабуле и Москве, работал в разных учреждениях - партийно-государственных; последнее место работы - дипмиссия одного иностранного государства в Москве.
  
   Как и следовало ожидать, Шаман оказался довольно коммуникабельным, высокообразованным человеком, работал в разных структурах и учреждениях, часто путешествовал по планете со служебными командировками, знает несколько иностранных языков. Его основное направление образования - филология, сам склонен к авторскому творчеству, лауреат олимпиады СССР по литературе ещё в школьные годы. Как личность он внушает доверие, и от него исходят положительные ауры, в личном плане он доброжелательный индивидуум и выделяется своей благородностью.
  
   Узнав о его богатом жизненном заделе, я не выдержал и спросил: 'Почему ты выбрал себе этот псевдоним, ведь ты вовсе не против светского образа жизни, тогда как объясняешь свой выбор?' Он ухмыльнулся, и вытащил пачку сигарет из кармана. Тщательно выбрав одну сигарету из пачки, нервно засунул её в рот. Держа её в губах, произнёс: 'Это необъяснимо, могу только сказать, что это моё жизненное кредо'. Я поставил вопрос несколько иначе: 'У кого ты получил этот дар?' Шаман, переведя дух, ответил: 'Мои родители не обладали целительной способностью. Её я получил у одной родственницы по линии отца. Она лечила людей травами. Она приобщила меня к природе, научила, как подобраться к травам...'
  
   Пока мы стоим у окна в коридоре и не спеша беседуем, из дома возвращается Яков Израилевич и с красным обветренным лицом подходит к нам: 'Добрый вечер, молодые люди!' - Дружно поприветствует нас. Собственно с его появлением и мы заканчиваем первую обстоятельную беседу, и с приподнятым духом идём навстречу этому мудрому старику.
  
   - Доброго Вам здоровья! Как на улице, холодно? - весело спрашивает Шаман.
  
   Яков Израилевич отвечает: 'Довольно ветрено'.
  
   Шаман двинулся в сторону туалета, чтобы покурить сигарету, которую по-прежнему держит между зубами. Мы с Яковом Израилевичем, однако, вошли в палату. Войдя в палату, мудрый старик сходу снимает куртку, вешает её за дверью и переобувается: 'Представьте себе, дом так притягивает человека к себе, что не хотелось мне вернуться сюда' - оборачиваясь ко мне, произносит. Я ему говорю: 'Это же хорошо, когда дома уютно. Человек должен превратить место своего обетования в надёжную, недоступную крепость'. В это время в палате появляется медсестра Люда и в адрес Якова Израилевича хмуро ворчит: 'Абрамов, сколько Вас ждать? Будете делать укол?' И убегая в коридор, произносит: 'Я сейчас...' Яков Израилевич грустно восклицает: 'Эх, черт побери... что мне делать? Опять эта ходящая мука пришла...' И идёт готовиться к кровопусканию.
  
   * * *
  
   К 18:00 раздадут ужин, состоящий из картофельного пюре с рыбой вроде минтай, и полстакана кефира с куском белого либо чёрного хлеба. Для себя замечу: 'Это мой первый ужин в шестой палате в присутствии всех её обитателей'.
  
   Ввиду моей открытой парализации меня попросили, не стоять в очереди и тарелки мне положил на тумбочку пациент с противоположной койки, Серёжа Воробьёв, и сам подсел рядом на кровати и мы с ним поужинали вместе. Шаман в честь моего появления в их среде обетования потратил все запасы еды домашнего приготовления, которые он держал в холодильнике. Благодаря его щедрости ассортимент нашего ужина оказался расширенным. Раздав всем надбавку еды, Шаман произнёс пламенную лаконичную речь. Невзирая на сильное повреждение дикции, своим барским командирским голосом произносит:
  
   - Ребята, в нашей палате пополнение. К нам присоединился почтенный Хаким из научных кругов, работает в экстерриториальной организации типа дипмиссии, и общается с элитными кругами. Он научный работник и пишет научные книги.
  
   Его речь прерывает мой сосед по палате Самоходкин: 'Он, небось, шпион что ли?' - ехидно произносит.
  
   Шаман обиженно возражает: 'Что ты, Евгений Юрьевич, обижаешь нашего брата?' - Затем, обращаясь ко мне, спрашивает: 'Вы с нашим братом ещё не знакомы?' Я утвердительно киваю, и со своей стороны обращаясь ко всем обитателям палаты, заявляю:
  
   - Господа, я не по собственной воле среди вас оказался, и никоим образом не намерен притеснить кого-либо из Вас. Находясь в коридоре, я не мог представить себе, что это за захолустное место и почему именно это отделение сравнивают с известным произведением Антона Чехова - 'Палата ? 6'. Заведующий отделением мне предложил переместиться в платную палату, однако получил мой отказ. Я ему сказал: 'Я не собираюсь надолго здесь оставаться, и коли фатальный вихрь занёс меня в эту Богом забытую больницу, то естественно хочу побывать среди больных, чтоб не чувствовать себя в положении 'Выставленный напоказ', или оказаться изолированным от основной массы пациентов'. - Сделаю небольшую паузу, чтоб оценить ситуацию в палате. Вижу, мои слова подействовали на восприятие многих обитателей палаты. Они задумчиво смотрят на меня и ждут, что скажу дольше. Я в таком духе продолжаю: 'Здесь бурлит другая жизнь. Мне, как специалисту по психологии особого профиля лучше находиться в гуще событий, и пощупать пульс и ритм сдвига жизненного обстоятельства среди больных, раз уже оказался здесь. Войдя в эту палату, я уже заметил, что некоторые из вас почти всю зиму провели в этой больнице. Мне бы лишь выйти из этого состояния неотложки. Что же касается поведения нашего брата, то могу сказать одно: у него очень ядовитый язык, и манера говорения тюремная. Хотел бы знать, кто он по профессии'.
  
   В это время Сейконен вступает в полемику и, держа ложку правой рукой, произносит: 'Вы попали в точку. Он родом из зоны'.
  
   Обитатели палаты от этих слов хором расхохотались, громче всех смеется Коля Конкин. Молчат только двое узбеков, и то по причине незнания русского языка; а Яков Израилевич воздерживается - естественно по известным причинам: ему эта социальная среда чужда. Я, однако, удивлённо воскликнул: 'Правда?!' И посмотрел на реакцию Самоходкина. Он побледнел, и опустил голову. Это было настолько заметно, что я не мог на него не обращать внимания. Кстати, с момента моего появления в палате это уже был второй случай такого его вызывающего поведения. Поэтому я принял его реакцию за особую привычку, указывающую на меланхоличность психологического склада Самоходкина.
  
   С этого момента я начинаю забавляться. Поэтому полушутливо бормочу: 'Да, оно и видно. Не случайно наш брат и здесь выделяется некоторыми привилегиями!' Тут неожиданно Шаман вмешивается, и вновь берёт инициативу в свои руки, и говорит: 'У нашего брата, уважаемого Евгения Юрьевича очень интересная профессия. Он художник-иконописец. И учился в училище искусств...' Однако Шаман не успевает закончить фразу. Его перебивает Самоходкин: 'Ну, хватит уж. Какой из меня иконописец? Я всего лишь неудачник' - нервно произносит он, шмыгая носом. Наступает небольшая тишина. Я задаю ему вопрос: 'А Вы, уважаемый, случайно не грузин. Ваш мягкий, ехидный говор уж больно напоминает Сталина?' Ложка в его руке застывает: 'Кто грузин? Я родился в Москве' - озлобленно произносит он. Я упорствую: 'А что, разве грузины не могут родиться в Москве? Расскажите-ка лучше, кто вы по специальности и за что сидели?' Будучи растерянным и озлобленным моей настойчивостью выудить у него правду о его судимости, он резко вскакивает с кровати и демонстративно уходит в коридор, не доедая свой ужин. После его ухода Шаман мне говорит: 'Ты особо-то не дави на нашего брата. Он и без того вспыльчив и чуть что, лезет на рожон'. В ответ я объясняю Шаману: 'Представляешь, сегодня с первого момента моего входа в палату наш брат уже попытался навязать мне свои правила. Но я его послал... Мне кажется, Анатолий Иванович не пошутил. Ибо он и вправду побывал в местах принудительного исправления, все его манеры свидетельствуют об этом. Но почему-то нашего брата не исправили там, а наоборот - усугубили его гнусное поведение!' На эти мои слова Сейконен особо отреагировал: 'Эй, Богу, вот вам крест: я не знал. Хотел подразнить его! А вы как догадались?' - похлёбывая пшённую кашу, с полным ртом произнёс он. Шаман, однако, ничего не сказав, и с обиженным лицом выбежал в коридор за Самоходкиным. Я про себя сделал вывод, что Шаман хочет этого рецидивиста вернуть в палату, а Сейконену ответил: 'А этот негодяй и не скрывает, что сидел в тюрьме. Скажу больше - он даже гордится этим, и ещё у него наколка парашютиста на руке ниже плеча, якобы служил в войсках ВДВ. Но я считаю, что это - выдуманная легенда, и служит прикрытием его криминального прошлого. Я поломаю этому горному козлу рога, и не дам командовать здесь'. Тут в отсутствии местных обиженных вдруг я решил произвести на присутствующих неизгладимое впечатление. Поэтому заявил: 'Ребята, успокоитесь! Шаман не случайно меня представил как научного работника. На самом деле моя профессия - узнать о людях по их манерам и поведению. Вы не обратили внимания, что с первого момента своего появления в вашей среде я всех вас запомнил по имени-отчеству? Это не случайно. Просто это атрибутивные навеки моей профессии. Ведь я каждого изучаю отдельно'. Я не спеша, произнёс эти слова, пристально наблюдая за реакцией каждого из присутствующих. Признаюсь, эффект был впечатляющим: все были поражены, за исключением двух узбеков, молча следящих за мной.
  
   Наступила тишина. Тем не менее, обстановка в палате по-прежнему была напряжённая. Чтобы разрядить обстановку, я встал со стула и тихо убрал одной рукой посуду с тумбочки. Однако, молодой Воробьёв, сидящий рядом со мной, настойчиво меня попросил позволить ему убрать посуду. Я молча вышел из палаты, и тёплые взгляды присутствующих почувствовал за собой. Их взоры, словно огненные стрелы, были прикованы к моему затылку, и я впервые за эти дни ощущал себя во власти лёгкого восторга. Я был охвачен особым восторгом. Нет, никакого триумфа я не испытывал: это было этакое необъяснимое удовлетворение. Даже мудрый Яков Израилевич был приятно потрясён и улыбался.
  
   Входя в коридор, я увидел обиженного Шамана с другим обиженным, Самоходкиным. Они сидели недалеко от выходной двери на кушетке и о чём-то горячо спорили. Вид у них был серьёзный и озлобленный. Я не собирался их потревожить, потому и оглянул вокруг. В коридоре народу было немного, многие пациенты ещё обедали. Как ни странно, моя знакомая девушка с пышными волосами - Татьяна, в тёмно-красном тёплом халате одна шагала по коридору. Увидев меня, она двинулась в мою сторону: 'Добрый вечер, Хаким! Вас уже привели в палату?' - поинтересовалась она. Идя ей навстречу, и восторженно приветствуя её, я ответил: 'Здравствуйте, Танечка! Да, сегодня к обеду меня перевели в 6-ю палату'. И вкратце рассказал об обстановке, царящей в шестой палате, заключив этот разговор фразой: 'Словом, не больничная палата, а притон уголовников, за небольшим исключением'. Татьяна испугано на меня посмотрела: 'Будьте бдительнее при общении с местными больными. Я слышала, что многие из них выходцы из уголовных кругов, и прячутся или зимуют в таких захолустных местах!' Расставаясь с ней, я успокоил её: 'Танечка, Вы же видите, мне не с кем здесь общаться. Да и не собираюсь долго застрять в этом Богом забытом месте'. И вернулся в палату. Лёг на своей кровати и принялся за чтение книги...
  
   * * *
  
   На следующий день, в среду, 30 марта, к 11:00 супруга навестила меня в палате. Она вся цветущая, а обувь в синих бахилах, как в музеях... Я невольно подумал про себя: 'Странно, больных держат здесь как бомжей, в антисанитарных условиях, а посетителей заставляют навещать их строго в бахилах!' Местных обывателей в шестой палате в это время почти нет. За исключением разве некоторых неходячих, да и жена Коли Конкина сидит рядом с мужем. Жена спешно меня 'обрабатывает': помогает мне привести себя в порядок и переодеться...Спустя несколько минут мы заходим к моему лечащему врачу - Татьяне Юрьевне. Признаюсь, я тогда ещё не знал, что она - единственный лечащий врач всего отделения (т.е. она одна лечила всех больных отделения неврологии - а их было 70 человек!) Её кабинет находится в самом конце коридора. Она нас ждала и приняла с особым восторгом: 'Как хорошо, что вы зашли, давайте сперва померим Ваше давление!' - произнесла она. И проверяя мою парализованную ледяную руку, параллельно сообщила о результатах анализа и состоянии моего здоровья: биохимический анализ крови ничего хорошего не сулит - ишемический инсульт, нуждающийся в срочном вмешательстве и длительном лечении.
  
   Супруга моя тревожно спросила: 'А можно ли ускорить лечение? Я могу дополнительное лекарство купить в аптеках города либо съездить в Москву...'
  
   Татьяна Юрьевна снимая наушники аппарата измерения давления, и проверяя мою парализованную руку, отвечает:
  
   - Да, я как раз хотела заострить ваше внимание именно на весьма важном обстоятельстве. Поймите меня правильно, не все необходимые препараты у нас имеются, и желательно по возможности их приобрести в городе. Сейчас я составлю список самых необходимых препаратов, которые следует незамедлительно применять. И желательно их сегодня достать.
  
   Когда мы уже вышли из кабинета Татьяны Юрьевны, я сказал жене:
  
   - Милая, я поражён страшным безразличием медиков к своим обязанностям: меня привели сюда с инсультом, а реальное лечение начинается только на пятый день моего нахождения в больнице. Официально в России, особенно если больного положат в больницу на карете неотложки, медицина бесплатная, и его лечат за счёт государства. Здесь, однако, похоже, что эти правила не действительны. И медики собственно никакого усилия не приложат, пока сам больной не доставит им нужные препараты...
  
   Жена держит меня за руку, и говорит: 'Azizam, благодари Бога, что приняли тебя! А то мог бы оказаться в могиле. - И указывая на список лекарств, который держит левой рукой, продолжает. - Я сейчас мигом сбегаю в городскую аптеку и найду тебе все эти препараты. Врач сказала ещё надо снять копию с твоего паспорта и страхового полиса. Давай, ты иди к себе, а я через час - два уже буду здесь! Мне надо вернуться домой за твоим паспортом и страховой полис там'.
  
   Супруга пришла, как и обещала, после двух. В это время все обыватели шестой палаты присутствовали, и я представил им свою супругу: 'Познакомьтесь, это хрупкое создание - моя спасительница и соратница по жизни!' Кому было не лень, улыбнулся вежливо и поздоровался с ней. И больше всего обрадовался Абрамов Яков Израилевич, выразившись при знакомстве с моей женой весьма оригинально: 'Вот почему у Вас такая сила духа, и особая тяга к воле: Ваша супруга в одном лице выступает и Вашей спасительницей и Вашей соратницей!'
  
   Жена несколько смутилась и произнесла:
  
   - Он у меня слишком уязвимый, и нуждается в особом уходе. Душа у него ранимая...
  
   В это время Шаман своим барским голосом и испорченной дикцией воскликнул: 'Мы на это сразу обратили внимание, и не дадим ему особо унывать здесь'.
  
   Жена слегка ухмыльнулась и полюбопытствовала: 'Раз его сюда привели, теперь вряд ли он будет унывать. Случайно не вы Шаман?'
  
   Шаман не растерялся и ответил: 'Да, я'.
  
   Жена добавила: 'Про Вас я уже не один раз услышала из его уст. Он собирается о Вас писать'.
  
   Теперь Шаман явно удивился: 'Вот это новость. Когда он успел меня изучать, ведь я о себе вообще ему ничего не говорил?'. - Смущённо произнеся, Шаман обратился ко мне:
  
   - Не так ли уважаемый?
  
   Я совершенно спокойно ответил: 'Жена преувеличивает. Это не будет эксклюзивный текст персонально о Вас. Просто я собираюсь написать об этом эпизоде своей жизни нечто, напоминающее знаменитое произведение Чехова. Ведь мы же, в самом деле, находимся в шестой палате!'
  
   В этот момент Сейконен дрожащим от волнения голосом воскликнул: 'Наподобие репортажа?'
  
   - С упоминанием всех. Можно и так сказать. - Ответил я утвердительно. Затем обращаясь к жене, понижая голос, сказал: 'А не пора ли нам зайти к врачу? Она нас ждёт'. Супруга тоже негромким голосом объяснила мне, что все препараты нашла и копию документов сняла. И вставая с места, в адрес обывателей 6-й палаты произнесла:
  - У вас тихий час, отдыхайте, а мы идём к врачу...
  
   Шаман вслед за нами воскликнул: 'Здесь с этим термином не знакомы. Тихого часа просто нет'.
  
   Татьяна Юрьевна была на месте и обрадовалась оперативным действием моей жены:
  - Теперь можно быстро снять Вашего супруга из состояния неотложки. Поверьте, по нашей линии не было надежды на получение нужных ему препаратов. - Произнесла она, проверяя все препараты. Затем в мой адрес добавила: 'Всё держите у себя в тумбочке, а медсестре скажите, что ампулы у вас'.
  
   Мы вышли и на дежурном посту застали медсестру. Я передал ей слова лечащего врача, и проводил жену к выходу. Теперь буду ждать медсестру со стойкой капельницы, и начну серьёзное лечение. Наконец, на пятый день мне удаётся при непосредственном вмешательстве своей жены выйти из мрачного омута безнадежности. Наконец сегодня ночью я смогу сомкнуть глаза и немного отойти от пропасти отчаяния, отодвинуться с территории неизбежной гибели. Теперь моя измученная жена впервые за эти дни может перевести дух, относительно спокойно вернуться домой и выйти на прогулку с нашей преданной собакой. Она меня целует и выходит из помещения.
  
   * * *
  
   Сегодня - второй день, как я ужинаю в палате, и окружён особым вниманием заботливых соседей. Почему-то некоторые обыватели палаты проявляют несвойственную навязчивость в оказании непрошенных услуг мне, и рвутся шефствовать надо мной? От кого угодно, однако от гнусного рецидивиста Самоходкина такого вообще я не ожидал. Сегодня именно он мне принёс тарелки и затем с чайника Шамана наливает мне чай. Неужели он хочет исправить свои ошибки и занять более лояльную позицию по отношению ко мне? Ничего не понимаю. Ясно одно: просто он не знает, как я одинаково негативно отношусь к ворчливым, подлым преступникам и подхалимам. Для меня и тут и там скрывается лицемерие... Я, конечно, заметил нечто странное в этой суете: под видом оказания помощи мне (мол мне принесёт ужин!) он себе еду набрал в два раза больше положенного. В итоге, у него на тумбочке появились аж четыре тарелки. Но я не подаю виду, решив, что этот дурачок - всего-навсего ревнивый ханжа, плюс ещё и безобразный обжора! Из числа обитателей палаты только Сейконен сделал ему замечание. Он, однако, пожав плечами, объяснил, якобы запутался. Признаюсь, я с трудом удержался от хохота. Да и вообще решил не поддаваться лживой заботе этого хитреца, и во время ужина всем подбросил занятную идею о секретах их имён и фамилий, тем самым заинтриговал их этой забавой: 'Можно по имени и фамилии определить многое - и истинное предназначение человека, и его этно-конфессиональное происхождение, и цивилизационную принадлежность...' Я начал растолковать разные имена и фамилии, а про Самоходкина говорю, что он, судя по этой фамилии, - безродный, так как такой фамилии в действительности не существует и она вымышленная. Человек, присвоившись эту фамилию, явно скрывает своё прошлое, ибо преследует какие-то неблагородные цели.
  Словом, и на этот раз я его загнал в угол. С этого момента он открыто держит на меня зло, и жаждет мести. Не теряя бдительности, я, однако, больше на него не обращаю внимания, и от этого он начинает беситься. До того, как ни с того, ни с сего, вдруг выдаёт себя и признаёт, что сидел он дважды, и последний раз сидел вместе с тем молодым парнем из Германии, который высадил спортивный самолёт на Красной площади. И рассказывает, когда впервые в советских тюрьмах появился телевизор. При этом ни разу не говорит, за что его посадили за решётку. Хитрый грузин так и не признался, что он грузин, и после освобождения его выслали из Москвы, и поэтому он теперь живёт вдали от своих близких родственников на краю этого маленького городка, и никто его не навещает, и он всю зиму прячется здесь только потому, что сдаёт свою квартиру. У него машина и работает частным извозчиком... Я догадался об этом, когда на следующий день - в четверг, он рано встал и вместе с Шаманом сходил в ванную. Видимо там и стирку устроил, а мокрый свитер свой повесил на ограде своей койки, от чего санитарка подняла шум и только при посредничестве Шамана шум стих.
  
   Вообще четверг, 31 марта, с самого начала у нас не удался: рано утром заведующий отделением во время утреннего обхода застал узбека Шурика врасплох. Бедняга спал на кушетке в коридоре, под одеялом, которое вечером я ему отдал. Одеяло лежало на подоконнике, и я им не пользовался, а ему ничем было накрыться. Заведующий поднял шум, позвав охранника, и выдворил этого парня. Некоторое время спустя земляки больного узбека появились, и они с администрацией больницы кое-как уладили это дело. Скандал утих, и вместо Шурика пришёл другой парень из диаспоры узбеков, который мог говорить по-русски. Но тут произошло нечто непозволительное: увидев всё это, вдруг бородатый калека устроил нелепую истерику: 'Несите мне тазик, я хочу выстирать свои носки!' - во весь голос орёт он. А в это время полным ходом идёт осмотр больных. Заведующий отделением в сопровождении Татьяны Юрьевны входит в палату. Через считанные минуты его выдворяют из больницы, а за его вещами пришла та знакомая нам родственница калеки. А час спустя его койку уже занял новичок. Это был здоровый мордатый мужик, чем-то напоминающий жирного бульдога. В одном рекламном ролике по TV один толстяк (кажется смешной толстяк по имени Александр Сенчин) представляет пищевой продукт 'Calve', и произносит: 'Мама, Calve!' Увидев этого пузатого, я подумал, что это он с того ролика занял койку бородатого калеки... И вообще, создаётся впечатление, как будто в этой больнице выполняют спец заказы, и койки освобождаются по конкретному заказу. Сегодня в ходе осмотра больных ещё два пациента получают уведомление о завершении своего лечения. Это спокойный Илья и очкарик Сейконен. Их завтра к обеду выпишут. После осмотра врача Илья звонит своей жене и ей рассказывает о решении врача. Сейконен же спокойно прячется под одеялом и отдыхает - ему незачем волноваться - вся семейка находится здесь.
  
   Обедаю с Татьяной. К нам присоединяется ещё и Яков Израилевич. Мы сидим под самым окном раздачи блюд. Отсюда видно как Шаман со своей командой устроился за столом в своём обычном месте, в углу. Его и Илью обслуживают два других члена команды - Воробьёв и Самоходкин. Они несколько раз 'штурмуют' окошко раздачи еды, и всякий раз захватывают по несколько тарелок, спешно несут к себе и вновь возвращаются за новыми тарелками... Я незаметно наблюдаю за ними и удивлён ловкостью Самоходкина. Он здесь ведёт себя как на зоне, среди заключённых - у него те же манеры поведения, что на зоне; тот же самый настрой (не действовать в одиночку, а сгруппироваться с кем-то, создать компанию); те же хитрости - тащить плохо лежащие вещи, та же жадность, хищнически съедать всё со стола. Кажется, я настолько увлекаюсь этой зрелищной сценой, что даже не замечаю рядом с собой Татьяну и Якова Израилевича. Едва помню, они разговаривают со мной и о чём-то спрашивают. Я, однако, не в состоянии ответить на их вопросы, и почему-то мне кажется, что всё это происходит во сне. Я сижу с ними и хочу разузнать причину сближения Шамана с этим рецидивистом. Они совершенно противоположные по характеру люди: Самоходкин способен только на совершение подлости и творение зла; Шаман же абсолютно другого плана человек; он может только благоденствовать... Тогда зачем они стали почти неразлучными, и кто на кого больше оказывает влияние? Вдруг звонит мой мобильный, и только теперь я прихожу в себя. Выходя из столовой, отвечаю на звонок, и слышу голос жены:
  
   - Azizam, как у тебя дела, сегодня меня не жди. Я заказала грузовую машину и упакую вещи.
  
   В двух словах я расскажу о себе и успокою её. Теперь я как никогда лучше понимаю свою жену: на днях мы должны были вернуться навсегда в Москву. В этой связи на её хрупких плечах лежит целая гора забот. Она одна должна справиться со всеми домашними проблемами: и вещи упаковать, и за одноглазой стервой - сожительницей нашей следить, чтоб не стащила плохо лежащие вещи. Ведь наша сожительница - настоящая воровка, и все её близкие сидели в тюрьме - и родной брат, и родной сын, а может быть, и она сама! И у неё менталитет преступный, и теперь мы точно знаем, что она готовила покушение на всех нас и собиралась заполучить наше имущество. Жене ещё надо несколько раз в сутки с собакой выйти на прогулку, и успевать навестить меня и т.д. и т.п. Короче, обстоятельства от неё требуют разорваться на части и везде успеть. Немного ли для одного хрупкого и нежного создания? Да, нелёгкая, по сути невыполнимая, миссия выпала на её долю!
  
   * * *
  
   Возвратившись в палату, я чисто случайно столкнулся с другой неприятностью: палата была пуста, узбек по-прежнему неподвижно лежал. Только старик Коля Конкин по обыкновению создавал ухорежущий шум, злостно дёргая железные палочки вставной защитной перегородки своей койки. Его жена сидела рядом с ним и кормила его, а он, лёжа глотая еду, свободной рукой создавал шум. Видимо, жене всё это надоело и вдруг она ему говорит: 'Коля, зачем хулиганишь? Я же знаю, ты нарочно шум создаёшь. Скажи честно, тебе это надо?' Он полным ртом отвечает: 'Помолчи дура, ничего не понимаешь! Меня постоянно мучает боль, а эти хоть бы что им... спят да спят... Тогда, почему я один должен мучиться?' Жена испугано смотрит на него: 'Коля, это некрасиво. Ты навредишь самому себе. Не гневи Бога! Перестань хулиганить!!'
  
   Пока они спорили между собой, я стоял за дверью, и всё это слышал. Честно говоря, мне стало дурно. Когда, наконец, они утихли, я молча вошёл в палату и, доставая зубную щётку, пошёл чистить зубы. Господи, в какое окружение я попал, с какими уродами я оказался под одной крышей?!
  
   Вскоре возвращаются с обеда и другие обитатели палаты, и с тумбочек неходячих пациентов убирают пустую посуду. Шаман с Самоходкиным на соседней койке играют в нарды, а меня и Якова Израилевича ждёт медсестра Люда со стойками капельницы. Она уже успела поставить капельницу пузатому новичку (а его зовут Худяков), и теперь будет заниматься нами. Нас вновь ожидают минуты муки и кровопускания, мы вынуждены всё это терпеть молча. Не прошла, однако, и минута, как поднялся душераздирающий крик Якова Израилевича: 'Девушка, что вы натворили? Хотите меня сразу отправить в гроб?' Все обитатели палаты от неожиданности вздрогнули, а Шаман с кровати Самоходкина уронил фигурку нард. Поднимая фигурку, он произнёс:
  
   - Что случилось, Люда, поосторожнее, пожалуйста, а то вы всех подряд искалечите!
  
   Сам Яков Израилевич, однако, выскочил с кровати, и босиком начал ходить по палате. Из вены его правой руки кровь строилась, словно фонтан, брызгая по полу. На полу стояла лужа крови. Такое ощущение, как будто резали барана. Медсестра Люда не могла остановить кровь, израсходовала весь запас ваты, и побежала к старшей медсестре. А та пришла ругать Якова Израилевича из-за якобы его непристойного поведения, и сделала ему замечание: 'Если впредь будете так себя вести, никакого укола больше не получите. Я вам понятно говорю, Абрамов?!' Бедный Абрамов молча ушёл из палаты, и допоздна не вернулся. Увидев эту сцену, я чуть не упал в обморок: как медперсонал в этой больнице безнаказанно наезжает на больных?! И почему никто не заступился за бедного Якова Израилевича?! Я до конца так и не понял, да и особо не старался раскопать мотивы такого недостойного поведения сотрудников низшего звена больницы. Мне было не до этого и своих переживаний хватало.
  
   Искалечив мудрого Абрамова донельзя, медсестра Люда через полчаса вновь вошла в палату, и на этот раз начала меня истязать. После инцидента с Абрамовым она стала более хмурой, и я решил как-то подбодрить её, морально поддержать её. Когда Люда начала искать мою вену, я ей сказал: 'Люсенька, не волнуйтесь, я Вам доверяю, чувствуйте себя спокойнее, у Вас всё получится!' Она вяло улыбнулась и острой иглой начала проверять все возможные места улова вены на моих руках. Я смотрю на неё лёжа, и стараюсь подавить в себе гнев, вызванный болью и биением крови из раненных мест обеих рук. Когда спустя полчаса всё закончилось, я встал и буквально выбежал в коридор. Мне надо было вытереть израненные руки. И там почти лоб в лоб столкнулся с очаровательной Татьяной. Она возвращалась из туалета, и, увидев меня, попросила зайти к ней в их палату, чтоб она помазала мои руки кремом. У них 8-я палата, и находится напротив дежурного поста медсестры. Я вошёл в их палату и стоял у двери, пока она замазала мои израненные руки. В это время дежурная медсестра неожиданно начала вопить на меня:
  
   - Эй, придурок, как ты посмел зайти в женскую палату?
  
   Обернувшись, я ответил: 'Как Вы себе позволяете так неприлично разговаривать с пациентами?' Она встала с места и наорала на меня: 'Убирайся отсюда чурка! Из какого аула ты здесь оказался, уходи прочь, иначе вызову охрану!' Татьяна уже успела замазать мои руки, и расстроено шепнула мне: 'Не обращайте внимания!' Я поблагодарил её, подошёл к медсестре и в корректной форме ей объяснил мотив своего появления около двери 8-й женской палаты, и на следующий день рассказал о случившимся лечащему врачу. Она сожалела, и попросила впредь по любому вопросу, только обращаться к ней либо к заведующему отделением. Как и следовало ожидать, дальше этого не было предпринято никаких административных мер. Я убедился, что здесь пациентов за людей не принимают. Более того, к больным относятся как к скотинам. У пациентов в этой больнице нет никакого статуса, никакого права и человеческого достоинства. А я всегда думал, что в таких целительных учреждениях, как больницы и лечебные центры к подбору работников подходят по особым меркам. Почему-то я наивно думал, что в больницах людей не делят по иным категориям, кроме как по степени сложности их болезни. Я считал, что больных не выделяют по каким-либо признакам, каковыми бы они не были - национально-этническими, географическими. Больных не должны разделить по цвету кожи, или по языковым особенностям и т.д. и т.п. По моему мнению, за каждым из больных надо признать общий статус - пациент. И уважать его, беречь его. А жаль, такого отношения к больным я здесь не видел!
  
   Я вернулся к себе и больше не хотел с кем-либо особо общаться. Однако, почему-то в это время ко мне подошёл Сейконен и своим безобидным обращением обескуражил меня:
  
   - Хаким, я вижу, кто-то сильно Вас расстроил. А я, было, хотел поделиться с Вами собственной трагедией, раз вчера Ваша супруга сказала, что Вы собираетесь написать репортаж о пациентах нашей палаты. - Вежливо произнеся, оглянулся и добавил: 'Самоходкин меня считает блатным, и враждует со мной. Давайте-ка лучшее выйдем в коридор, а то я не исключаю, что моё душевное общение с Вами может вызвать зависть у некоторых!'
  
   Я не стал задавать лишних вопросов по этому поводу, считая этакое любопытство неуместным. Просто встал с места, и мы вышли в коридор. Там я ему сказал, что преступников я презираю, и по возможности воздерживаюсь от общения с ними. Как только мы вышли в коридор, вдруг там появилась оживлённая толпа. Привезли новую пациентку, и поместили её на моей предыдущей койке, стоящей доселе на том же месте в коридоре. Я краем глаза посмотрел на новую пациентку. Это была молодая очаровательная девушка с длинными золотистыми волосами и тонкими чертами лица. Только большие глаза у неё почему-то были наполнены выразительной грустью. Она лежала на носилках с колесами и помимо медперсонала сопровождали её двое родственников - высокий молодой парень носил её вещи, и женщина среднего возраста держала её женскую сумку. Мы с Сейконеным сели на кушетке напротив выходной двери и негромким голосом начали интересный диалог. Он о себе рассказал достаточно лаконично, затем предоставил мне возможность задавать ему вопросы. Только когда кухонная тележка с ужином начала тарахтеть по коридору, мы вернулись в палату...
  Сейконен попал в больницу после смерти своего старшего сына, искалеченного при прохождении службы в армии. Его недавно похоронили, и у него остался младший сын, тоже беззащитный и такой хрупкий, как он сам. На его семью обрушилась беда со всех сторон. Теперь им грозит потеря жилплощади. История этой семьи меня заботила весь вечер. Я не мог сосредоточиться на чём-то. Даже когда Шаман стал упорно меня расспрашивать о причине моего плохого настроения, я не мог внятно ему ответить. Он подсел ко мне и начал лечить меня своими волшебными осиновыми дощечками. Затем долго массировал парализованную ледяную руку мою, объяснив, какой мазью пользоваться, чтоб синяки от уколов исчезли.
  
   Меня поражает жизненный настрой Шамана: в нём кроется неиссякаемый источник энергии и оттого он находится в постоянном движении. Но почему ему не везёт в жизни, и почему свой дар он не может сосредоточить на самом себе? Я почти всю ночь не спал, и думал о жестокости судьбы, о жизненных неурядицах добропорядочных людей, о коварстве и подлости бездарных аферистов, о многом другом...
  
   Всю ночь в коридоре ходили более чувствительные больные, в основном мужчины среднего возраста. Мой сосед, гнусный рецидивист, тоже два раза вставал с кровати и вышел курить. Я притворился, будто сплю, а на самом деле до самого утра не сомкнул глаз. Только к семи утра встал, чтобы привести себя в порядок. В это время в коридоре никого не было, кроме новой молодой пациентки, которая глубоким сном спала на бывшей моей койке. Одеяло с неё было отодвинуто, и вся прелесть её соблазнительной фигуры была выставлена напоказ. Она согнуто лежала, закрывая голову обеими руками. Только теперь, увидев её, я понял, почему мужики не могли спокойно спать и всю ночь двигались по коридору. Я бесшумно прошёл мимо и подумал про себя: 'Что могло случиться с этой красивой девушкой, почему она здесь оказалась?'
  
   Когда пригласили завтракать, Воробьёва и Шамана не было в палате. Они рано утром в последний раз сдали кровь, оставили свои анализы, а сами пошли в другое помещение на дополнительное обследование. Вчера лечащий врач во время осмотра больных сообщила им об этом. Она подчеркнула при этом, что это у них - последнее обследование, после чего их выпишут. И направление готовила на каждого из них. Самоходкин обязался их завтрак получить в палате, когда неходячим несут еду. Я самым последним вышел из палаты, а в столовой подсел к Абрамову. Когда я входил в столовую и занял очередь, моя знакомая Татьяна уже сидела на своём привычном месте и завтракала с одной пожилой бабулей из своей же палаты. Увидев меня, кивнула головой, а я пожелал ей приятного эпитета.
  
  * * *
  
   Сегодня, пятница, 1 апреля, и злой рок в нашей палате сыграл злую шутку. Пузатый алкаш, который занял койку бородатого калеки, с момента появления до сегодняшнего утра спал. Вчера поздно вечером пришла к нему его жена, принесла кое-какие напитки, фрукты. Жена попыталась его разбудить. А он лежал как покойник, даже не смог общаться с ней. Обидевшись, она всё оставила и ушла... Утром он встал и пошёл помыться. Вернувшись, спросил у своего соседа Воробьёва, где находится столовая, и исчез. Только после 10:00 внезапно в отделении начинается паника: куда пропал Худяков (оказывается, пропавшего пузатого так величают!) На посту охранника сидела пожилая женщина, Вера Гавриловна. Она и есть жена нашего Сейконена. Она толком не может объяснить, как исчез из отделения больной в лёгком спортивном костюме. Его разыскивали родственники, которые вошли в палату и его не нашли... К обеду он сам явился: оказывается, вышел из территории больницы и заблудился. Теперь виновата охрана, пропустившая его выйти из помещения. Нет слов, просто цирк, или ещё хуже - дурдом!
  
   Сегодня больницу покидают Илья и Сейконен. Но они ещё находятся в палате и только к обеду, либо после обеда их выпишут. После завтрака к нам пришла целая группа молодых медсестёр. Это тоже сюрприз, нечто вроде первоапрельской шутки. Они практикантки. С ними ходит их руководитель, худощавая, высокая женщина средних лет. Им дали задание таблетки раздать больным и давление померить. Они по списку ищут больных и к каждому подходят парами измерять давление. Забавно, правда... Их практика до конца моих дней пребывания в палате продолжится.
  
   После обхода группы практиканток меня направляют в ГЗ (Главное Здание) больницы на снятие ЭКГ. Когда вернулся, вижу, моя жена сидит на моей кровати и ждёт меня. Она вся цветущая, а обувь в синих бахилах, как в музеях... Ей, естественно, объяснили, что я нахожусь здесь и вскоре возвращусь. Она принесла моё обручальное кольцо, которое лежало дома с того самого момента моей госпитализации: 'Надень кольцо, вещи упакую, боюсь потом не найдём!' - разъясняет. Затем меня 'обрабатывает': моет лосьоном и помогает бриться. Всё это происходит в палате в присутствии других обитателей, ведь ванная комната же здесь не предусмотрена, а в туалете не помоешься. Пока жена занята моей 'обработкой' и переодевала меня, в палату заходит Татьяна Юрьевна и в адрес всех заявляет, что надо срочно кого-то послать в ближайшую городскую аптеку, купить таблетки от давления. Но увидев мою супругу, нас приглашает к себе и рассказывает о ходе моего лечения. Мне назначает массаж руки, а с понедельника и физиотерапию, которую я должен проходить в ГЗ. Жена сообщила ей о нашем предстоящем переезде в Москву, и Татьяна Юрьевна взволнованно спрашивает:
  
   - Когда это должно произойти?
  
   Жена отвечает: 'Видите ли, мы здесь не прописаны и на получение нужной медицинской поддержки после больницы не можем рассчитывать. Машина для перевоза вещей была заказана на этот вторник, и вещи упакованы. Но ввиду этого непредвиденного обстоятельства я отложила переезд, и теперь подождём до следующей недели. Ведь всё зависит и от состояния его здоровья'. - Жена делает небольшую паузу, и затем спрашивает: 'А по-Вашему, сколько ещё ему надо лежать в больнице?'
  
   Татьяна Юрьевна смотрит на меня и несколько задумчиво произносит: 'По идее от трёх недель и больше. В принципе лечение можно и здесь продолжить. Однако, всё-таки мы - провинция, и лучше получить квалифицированную поддержку в поликлинике по месту прописки. Тем более, когда речь идёт о Москве. Тогда на следующей неделе я готовлю документы к выписке, конечно, с учётом результатов хода его лечения. В понедельник я ему назначу повторную сдачу анализов, и направляю на физиотерапию'.
  
   Таким образом, жена выясняет всю перспективу дальнейшего моего лечения, и после этого мы возвращаемся в палату. Жена купила фрукты и мясные продукты и спрашивает, куда их класть в холодильнике. Я, естественно, выражаю недовольство, и говорю, зачем столько еды купила. Но разве можно жену обидеть?... Собираюсь проводить жену, но в это время лечащий врач спешно входит в палату. Она заберёт пару штук из моих ампул, срочно нуждающемуся больному, и обещает, что сама вернёт их...
  
   Сегодня вечером я впервые столкнулся с ещё одним событием, приведшим меня в ужас: проводив жену до выхода, я не сразу обратно вошёл в коридор, а остался там, чтоб проверить новые книги на журнальном столе. Нового, однако, ничего не нашёл, и вернулся в коридор. А там стоит целая толпа больных, и оживлённо проверяют холодильники. Оказывается, администрация отделения решила провести очередную 'ревизию' в холодильниках, чтобы 'просроченные' продукты выкинуть. Факты говорили, однако, об обратном: проведя такого рода 'ревизию' в холодильниках, они узурпируют 'бесхозные' продукты, растаскают мясные консервы и другие дорогие пищевые изделия, которые считаются дефицитными товарами в этом городке. Они унесут все продукты, оставленные больными, покинувшими больницу. И поэтому время от времени заставляют всех пациентов 'идентифицировать' своё имущество в холодильниках и составить список с наименованием и приклеить их на своё имущество. Узнав об этом, и я собрал все свои пакеты с фруктами и продуктами и [как положено по их правилам] 'идентифицировать' их. Какой ужас? Докатились они до такой низости... Махнул я рукой, и отвернулся в палату. Увидев меня, Шаман тут же заметил обручальное кольцо в моей руке, и кивнул: 'Жену проводил? Чая не хочешь, вода только что закипела?' Я неохотно достал со своей тумбочки пакетный чай и налил себе кипяток, а ему сказал: 'Хочется поскорее убежать отсюда, надоело мне всё это!'
  
   Вечером в нашу палату приводят нового больного. Это высокий, худощавый мужчина лет за 60, весёлый, избалованный и болтливый донельзя. Его сопровождает вся родня - жена, дочь и зять. Сам он прямо с ходу громогласно кричит: 'Куда меня привели? Домой хочу!' Но красивые малолетние санитарки его укладывают на койке Сейконена, и с трудом уговаривают, чтоб он лежал, так как ему запрещено двигаться. Они принесли ему почему-то тазик и ещё горшок-туалет. От подгузника, однако, он наотрез отказался, и начал клянчить сигарету. Но ему отказали. Тут же его держат под капельницей. Поздно уже, и врача нет. Дежурит медсестра Галина Леонидовна, та самая, которая приравнивает себя к дочери Брежнева. Она и поставила ему капельницу, а он широко улыбаясь, представился ей: 'Здравствуйте! Я, Володя, к вашим услугам!' А она от счастья обнимает этого нового придурка и впадает в его объятия. Заботливая родня сидит рядом с ним допоздна и только после 23:00 уходит, оставляя ему мобильник, и потом выясняется, что он не умеет пользоваться им- система сложная!...
  
   Короче, сегодня ночью в 6-й палате мало, кому удаётся спокойно спать. Это по вине двух придурков, причиняющих всем всякие неприятности - прежний придурок, Коля Конкин играл всем на нервы, озлобленно дёргая железные палочки ограждения своей кровати; новый придурок, избалованный болтун по имени Володя, не выключив мобильник, через каждое пятнадцать минут всех беспокоит: 'Эй, сосед, слышите... Телефон звонит, скажите, что мне делать?' - спросонья ворчит он. Слава Богу, под утро, батарея села, и его мобильник сам заглох.
  
   В субботу, 2 апреля, утром он раньше всех проснулся и начал искать сигарету. И всё-таки успел кого-то уговорить, и они вышли в туалет покурить... Однако, к нему пришли рано. Дочь хотела покормить его собственно приготовленным завтраком, а час спустя эстафету приняла его жена. Дочь вернулась к обеду в сопровождении мужа и своей маленькой девочки, внучки деда Володи. Они привезли обед: видимо, семейка игнорирует общее питание! Дочь забрала свой мобильник у отца, и просила всех курящих обитателей палаты, не давать ему курить: 'Это у него четвёртый случай инсульта, и мы с эпилепсией его привезли сюда. Табак его губит. Следующий случай уж точно будет сопровождаться с летальным исходом!' - сказала дочь, чуть не плача. А отец ей обиженно бросает фразу: 'Да, иди ты со своим Чубайсом! Вскоре всю Россию развалите...' Дочь - хрупкая молодая девушка с эффектной внешностью и красивым личиком. Работает в подразделении РАУ ЕС (тогда возглавлял компанию Анатолий Чубайс) и строит электростанцию. Муж гражданин Украины, но работает вместе с женой в России, а дед Володя с женой ныне проживают в Молдове и приняли гражданство Молдовы. Вот акая 'интернациональная' семейка. А сам Володя - смешливый дедуля, и вскоре стал любимчиком всех наших санитарок и медсестёр. Всех взбаламутил, и отодвинул с пьедестала почёта, сам оказался в центре внимания. Теперь ни Шаман, ни Самоходкин и даже ни вонючий Коля Конкин в палате звука не подаёт. Все заняли выжидательную позицию - им не терпится узнать, чем всё это кончится. Только ночью по-прежнему 'стреляют' вонючими газами и если ещё и выкрики и рыдания Конкина во сне приплюсовать к общему ночному кошмару, тогда получается полная картина 'жизнедеятельности' в 6-й палате. От 'ночных выстрелов' в палате стоит удушливый запах, а проветривать палату открытием окошек не положено. Странные правила действуют в этой больнице.
  
   В этот день во время завтрака в столовой Шаман меня попросил сесть с ними за стол: Илья покинул больницу и его место пусто за столом. Я не стал ломаться, и дабы не нагнетать обстановку, согласился. Еду принесли Воробьёв и Самоходкин. Меня оберегли ввиду моей негодности, а Шамана освободили в честь моего появления в их компании. Я заметил, что на столе появились лишние тарелки, да и еду набрали больше положенного. Я, однако, всё проигнорировал, сделав только про себя вывод: 'Значит, чей-то желудок потребует большей нормы!' Мы сели дольше всех и покинули столовую после того как все ушли. Помнится в самый последний момент, когда вот-вот мы собирались встать со стола, Шаман молчком позвонил кому-то по мобильнику и после тихого и короткого разговора вдруг громко произнёс: 'Поговори с ним сама!' - и трубку передал мне. Я вздрогнул от неожиданности, мой парализованный левый глаз вдруг зажмурился от внезапно возникшего судорожного приступа: что за манера так шутить с человеком? У меня с ним нет общих друзей, да и не до такой степени мы знаем друг друга, чтобы так с ходу броситься в объятие друг друга. Честно говоря, с моей позиции и в моём восприятии это было самое нелицеприятное поведение. Но я выдержал испытание, и виду не подал. Просто спросил: 'С кем я должен разговаривать?' Шаман ответил: 'Это Ольга Павловна, обладательница Золотого пера России'. Я взял мобильник и неохота что-то бормотал, и вежливый ответ с пожеланием скорейшего выздоровления услышал. Конечно, я понимаю, что он это сделал совершенно импровизированно, без злого умысла. Ну, представьте себе, кому это надо было? Он застал врасплох сразу двух лиц, абсолютно не знающих друг друга. Я бы так не поступил... Другой раз мы с ним и ещё с кем-то сидели в палате и обсуждали какой-то вопрос. Вдруг он достал из кармана свой мобильный, набрал какой-то номер и начал громогласно разговаривать с кем-то. Затем, прощаясь, хвастливо сообщил нам: 'Командир десантных войск позвонил'. Но и что? А нам что от этого? Да, ещё я заметил, как многие люди жаждут ненужного общения с тобой, при этом как они себя навязывают в этой провинциальной, Богом забытой больнице... Лично я сторонник равноудалённой позиции от всех и вся. Я никогда никого ближе дозволенного к себе не подпускаю, и никогда не рвусь к установлению связей со случайными людьми, никогда не стремлюсь к неравной дружбе. Только здесь, оказавшись в такой неустойчивой среде сплошных обывателей и разночинцев - т.е. в окружении людей разного склада ума, характера и профессий, я заметил, как всё убожество людского быта выставлено напоказ, и как в определённых условиях моральная нищета людей без малейшего стыда этих лиц обнажается. Да, я находился в окружении людей разной профессии с периферийным мышлением, и всячески избегал лишнего общения с ними.
  
   А теперь, хочу отметить другое. Появление деда Володи стало своего рода значимым событием в мрачной жизни шестой палаты. По сути, он принёс с собой новое дыхание в палату, влил новое веяние в её вонючую атмосферу, своей простотой и бескорыстностью вдохновил почти всех её обитателей. С появлением деда Володи и его семейки в шестой палате Шаман и Самоходкин резко изменились. Они часто отсутствовали и проводили время в других палатах. Весь субботний день дед Володя бродил по палате и никому не давал докучать. Поздно ночью, когда вся его родня вернулась домой, он подсел ко мне и начал рассказывать о себе: родился в Сибири; там и провёл детство, вырос и учился; служил в Морфлоте и почему-то стал шофёром. Долгое время работал в составе геологической экспедиции, и объездил весь Советский Союз - от Сибири до Калининграда. Всю оставшуюся жизнь теперь связывает с этой водительской работой. Про свою дочь говорит, что она похожа на него, но жаль, внука ему не подарила. Родила девочку. Я успокоил его, сказав, что она ещё молода и может родить и сына... Мы долго беседовали, пока другие не вернулись в палату. Затем он пошёл искать курящего в туалете.
  
   После обеда Шаману сообщили, что к нему пришли, и он сам вышел навстречу. Когда вернулся, я узнал из его уст, что отец к нему заходил, и он попросил отца принести новые осиновые дощечки. Вечером при мне ему позвонили, я слышал женский голос. Но Шаман обиженно и нехотя отвечал: 'У кого узнала... у дочери... да она была. Нет, не надо приходить'. Когда разговор закончился, он расстроено выскочил из палаты и пошёл курить. Мне показалось, что Шаман не ходит, а мчится сквозь туман в иное пространство...
  
   В ночь с субботы на воскресенье в отделение привезли ещё двух больных. Одного привели в 7-ю, мужскую, палату. Он - молодой высокий мужчина, лет 30-35, в ментовской форме, только почему-то без погонов. Второго пациента на носилках привели в нашу палату. Это был мужчина с внушительной фигурой и бакенбарды его со странной причёской вызывали ассоциацию с британской рок группой 'The Beatles'. Сам он лежал без порток, видимо, когда надевали ему памперсы, про портки забыли. Он лежит, словно бегемот, а у него изо рта течёт белая пена. Говорили, у него эпилепсия. Положили его за дверью, на освободившейся койке Ильи. Рано утром навестила его какая-то стрёмная женщина. Это была его жена. Они оба вызывали отвращение, и никто из обитателей палаты не хотел на них обращать внимания. Общался с ними только дед Володя и то, потому что их что-то объединяло - скорее, эпилепсия...
  
   Утром в воскресенье, 3 апреля, во время завтрака мы вновь дольше всех остались в столовой. При входе в столовую я встретился с Татьяной, и мы мимолётно поздоровались. Она уже собиралась выходить и окинула меня оценивающим взглядом с головы до ног, в один миг ухватила меня за руку, улыбнулась и вышла оттуда. В это время в столовую входил тот новый пациент в ментовской форме без погона, и своим маститым телом чуточку задел Таню, но она не реагировала и молча ушла. Пациент в ментовской форме занял очередь и бешеными глазами оглядывал всех сидящих в столовой. Потом вроде нашёл, кого искал и начал болтать с ним. Вид у него был скверный, не уравновешенный, и он постоянно качался...
  
   Мы сели за тем же столом, что вчера, и вновь на нём появились лишние тарелки. Я так понял, что для некоторых это считается 'нормой' и махнул рукой. Шаман начал рассказывать про своё последнее обследование с Воробьёвым, и он утвердительно кивал головой, спокойно глотал пшённую кашу. Затем в адрес рецидивиста Самоходкина сказал, что вчера к нему приходил отец, и он попросил отца принести высушенную траву для лечения геморроя: 'Так что уважаемый, батьке сообщил о твоём недуге, и завтра он принесёт лечебную траву. Не волнуйся, вылечим тебя!' - весело улыбнулся Шаман. Самоходкин, весь бледный от такого разоблачения его болячки, нервно произнёс: 'Вчера я узнал, что здесь сделают снимки головного мозга. Как бы мне этого добиться?' Напивая кисель из своей кружки, Шаман поправляет его: 'Томография черепа, уважаемый'. В это время мне звонили, и я встал со стола, пожелав им приятного аппетита. Позвонила жена и сказала, что скоро будет у меня.
  
   Я вернулся в палату. Вижу, в палате весело: все родственники деда Володи, в том числе его маленькая внучка, уже находятся рядом с ним, и пока его не выписали, из палаты не выходили. Только к обеду нашли Татьяну Юрьевну, и она приехала специально, чтоб выписать незнакомого ей пациента. Моя жена в это время уже находилась рядом со мной и любопытно наблюдала за этим зрелищем...
  
   Жена принесла мне выходную одежду, поменяла куртку и обувь. Таким образом, с третьего апреля я расстался с зимней одеждой и перешёл на лёгкую весеннюю. Жена рассказала мне о домашних обстоятельствах: собачка наша скучает по мне, и на одноглазую сожительницу рычит. Сожительница, однако, не находит себе места, и вся злая, потеряла ориентир, не знает что мы делаем и к чему готовимся?
  
   Я жену провожаю до выхода и когда вернулся в палату, ко мне зашла дежурная медсестра. Эта та самая медсестра, которая на днях поругалась со мной и обозвала меня чуркой. Теперь она виновато на меня смотрит и просит зайти в процедурный кабинет, чтобы сделать мне укол. Я выхожу вслед за ней и в процедурном кабинете встречаюсь со старшей медсестрой, Галиной Леонидовной. Здороваюсь: 'Добрый день, милая Галина Леонидовна! Какая радость, Вы здесь в порядке исключения? Ведь сегодня же другие коллеги дежурят!' Она, какая-то потерянная, какая-то грустная, с ходу меня обнимает: 'Добрый день, дорогой! Нет, я просто так... не дежурю. Завели на меня дело, мол, я грубо обращаюсь к пациентам...' Я удивлённо перебиваю её: 'Не верьте этому! Кто посмел жаловаться на Вас? Вы же олицетворение высоких нравов и добропорядочности в этой Богом забытой, убогой больнице!' Она вдруг начинает рыдать и, склоняя голову на моё плечо, произносит: 'Начальство вызвало меня и объявило выговор. Я 35 лет здесь работаю, и первый раз получаю оплеуху. Мне скоро на пенсию, а я ещё не замужем...' - громко рыдает. Поглаживая ей руку, успокаиваю её: 'Да, перестаньте, это не трагедия: значит не нашли достойного мужчины'. Она смотрит мне в глаза изучающим взглядом и восклицает: 'Как славно вы это объяснили мне! Потрясающе... Куда я смотрела раньше? Я никак не могла найти себе оправдания, а это так легко!' Вытирая слёзы, принимает весёлый вид и слегка кашляя, говорит: 'Я хотела помирить вас с нашей Леночкой, узнав о вашей обиде'. Теперь я понял, почему она разыграла такую сцену. Поэтому ответил: 'До чего Вы великодушны, Галина Леонидовна! Забудьте обо всём! Кто я такой, чтобы кто-то из сотрудников больницы на меня обращал внимания?..' Но они не дали мне продолжить, и Лена принялась меня целовать в щёку. От сильного волнения мне стало дурно, и я собирался сбежать оттуда. Голос Галины Леонидовны, однако, меня остановил: 'А укол? Давайте я сама сделаю...' Так мы помирились с высокомерной Леночкой. Когда я собирался выходить, старшая медсестра воскликнула: 'Кстати, не забудьте завтра анализы и кровь сдать...' А через несколько минут Леночка сама принесла мне в палату посуду для сдачи анализа. Она напомнила мне о завтрашних процедурах - физиотерапия и массаж, и ушла. Когда она выходила, Самоходкин со своей койки крикнул: 'Лена, как там у нас в древне, снег растаял?' Она, оглянулась, но, не ответив, ушла.
  
   С уходом медсестры новый пациент, напоминающий группу 'Битлз', выскочил сзади двери. Он всё ещё ходил с памперсами, и выглядел как клоун. Ему под кроватью поставили горшок-туалет, но он, игнорируя его, пошёл в туалет. А там, видимо, над ним посмеялись, и тот мужик в ментовской форме стал приставать к нему. Ему не дали курить и он, весь бледный от испуга, и оскорблённый - от издевательства, вернулся в палату. По иронии судьбы вслед за ним в палату вошёл охранник и, не зная его по фамилии, впрочем, как и мы, спросил: 'Спрашивают Сухорукова, есть здесь кто-нибудь под такой фамилией?' Он, едва поднявшись на кровати, растерянно ответил: 'Это я, а что случилось?' Охранник ответил: 'Пришла женщина, и спрашивает Вас, пропустить?' Он вскочил с кровати и сказал: 'Да, да. Это моя жена'. Через несколько секунд в палату вошла женщина невысокого роста, среднего возраста в шляпе и длинной шубе. Поздоровалась громко со всеми и подсела к мужу, бегающему всё ещё с памперсами. Она и помогла ему снять памперсы и переодеться по-человечески.
  
   Надо было идти обедать, и мы вышли из палаты. После обеда, мужик в памперсе превратился в элегантного мужчину и вместе с пузатым Худяковым пошёл обедать в столовую. Жены уже не было. Я лёг на кровати и занялся чтением. Самоходкин собрался зайти в аптеку и купить какое-то лекарство, и Шаман составил ему компанию. Вскоре в палату вернулся Яков Израилевич, и молча лёг спать. Следом за ним и Сухоруков с пузатым вернулись из столовой. Пузатый тут же лёг и уснул. Сухоруков, однако, начал любопытствовать, и здорово поплатился: в коридоре стояла моя первая койка, а та красивая девушка по-прежнему оставалась изолированной на этой койке. Она как раз и привлекла внимание любопытного Сухорукова. Он вышел из палаты и подошёл к ней, мягко говоря, флиртовать. В это время тот мужик в ментовской форме проходит мимо них, и заметил, как этот переодетый мужик пристаёт к чужой девушке и бросился на него. Сухоруков забежал в палату, а он вслед за ним и спрашивает: 'Ну как... удалось договориться с ней?' Растерянный 'Битлз' делает вид, что ничего не знает, а мент встаёт и кидается на него. Тащит его в коридор, а тот умоляет оставить его в покое. От шума испугано просыпается пузатый Худяков и что-то бубнит. Мент бросается на него и начинает крутить ему руки, хочет снять с его руки дорогие тяжёлые часы. В нашей палате все поднимаются с места, молча следя за этой схваткой. Однако, только Абрамов сделает менту корректное замечание, а сам уходит. Вскоре буйного мента другие менты забирают и увозят...
  
  * * *
  
   В понедельник, 4 апреля я вновь сдал все анализы. После обеда пришла группа молодых медсестёр-практиканток и они начали собирать пустые пузырьки для таблеток, принесли новые таблетки. Всем померили давление, а кое-кому и сделали уколы. После них пришла Татьяна Юрьевна, отправила меня с Воробьёвым на физиотерапию, а Шаману и Абрамову сообщила, что завтра их выпишут. Шаман что-то спросил, видимо хотел сказать, что у него проблема с повреждением дикции ещё не решена. Я слышал только ответ врача: 'Наша обязанность - снять Вас с состояния неотложки. А лечение может продлиться от трёх до шести месяцев'. В это время рецидивист Самоходкин обратился к ней: 'Татьяна Юрьевна, а Вы не могли бы направить меня на лечение геморроя? И ещё если можно сделать снимок головного мозга. У меня давление по-прежнему очень высокое - 240 на 120...' Мы с Воробьёвым к этому времени уже переоделись и вышли из палаты. По дороге Воробьёв мне говорит: 'Вижу, как тебе здесь туго. А как ты быстро раскрыл все тайны Самоходкина, действительно ты занимаешься какой-то тайной магией?' Я смеюсь: 'Сергей Николаевич, дорогой, ты очень честный человек, и в своём возрасте сохранил все положительные черты своих предков. У меня нет никакого особого дара, каким владеет Шаман. Я просто долгие годы занимаюсь наукой и в своё время учился у своего индийского гуру. Что касается этого подонка Самоходкина, то скажу одно: он сам себя выдал, считая себя хитрее нас. Я следил за ним, и понял, что он - из преступных кругов, и никакой он не больной, просто жмот и тунеядец. Квартиру свою сдаёт и здесь зимует. Я заметил, как он ищет всякие поводы продлить срок своего пребывания в больнице'.
  
   Мы вошли в ГЗ и со своими направлениями обратились к заведующему отделением физиотерапии. Я так понял, если заведующий даст добро, то и Воробьёв останется на продолжение лечения. Однако, ему отказали, и это значит, что он вместе с Шаманом и Абрамовым завтра должен покинуть больницу. Выходя из кабинета заведующего, я только об этом думал...
  
   Вернулся я один. Когда вошёл в палату, врачебный осмотр больных в присутствии заведующего отделением только начался. Он по обыкновению осматривал каждого больного лично, а лечащий врач - Татьяна Юрьевна с историей болезни соответствующего пациента стояла рядом с ним и докладывала о ходе лечения. Когда очередь дошла до меня, я встал с места и, обращаясь к заведующему, сказал: 'Александр Константинович, я чрезмерно благодарен Вам и Татьяне Юрьевне за то внимание, которое вы уделяете мне. Благодаря вашей профессиональной заботе я уже постепенно восстанавливаюсь как дееспособный активный индивидуум. Да и рука моя уже начинает работать. Однако, в силу ряда объективных причин, да и по семейным обстоятельствам моё дальнейшее пребывание в больнице представляется не возможным. Товарищ профессор, хочу вернуться домой, и как можно скорее. Прошу вас выписать меня в течение этой недели!'
  
   Пока я произносил эту длинную речь, все молча смотрели на меня. Когда я закончил своё выступление, все взоры сосредоточились на заведующем. Он посмотрел на свою ассистентку, Татьяну Юрьевну, ожидая её мнения. Она доложила: 'Лечение вступает в интенсивную фазу, с сегодняшнего дня ему назначен курс физиотерапии и продолжим локальный массаж'. Заведующий молча опустил голову и начал внимательно смотреть на ногу. Такое ощущение, как будто он что-то ищет на полу. Затем поднял голову, и как бы разговаривая с самим собой, произнёс: 'Было бы неплохо ещё на недельку протянуть с выпиской, тогда можно было бы более уверенно говорить о состоянии вашего здоровья. Но раз вы настаиваете, приходится уступить вам, но только с условием, что вы будете продолжать интенсивное лечение у себя дома!' Я импульсивно воскликнул: 'Так и будет'. И выбежал из палаты...
  
   * * *
  
   В этот же день пузатого Худякова выпроводили из палаты. Он вообще не болел, просто вёл безобразный образ жизни, и пьянствовал. Мужика в памперсе - Сухорукова приняли за конченого алкоголика, и дали ему совет: 'Если хочешь жить, надо завязать!' До недавнего времени он работал электриком в одном гараже в Москве. Ныне, однако, проживает в квартире своей жены в Подмосковье. Как личность, он ничтожный, точнее - страшно беспринципный подонок.
  
   Во время обеда я подсел к Татьяне и к нам присоединился ещё и мудрый Абрамов. Татьяне я сказал, что дальше не могу оставаться в этой убогой больнице, и намерен убежать отсюда. Она сожалела, что меня довели здесь до такого состояния, и пожелала мне удачи.
  
   После обеда к Шаману пришёл отец, но он его встретил вне помещения отделения. Вероятно, на это у него были свои причины. Вернувшись, отдал мне новые дощечки той же породы дерева, и зря - ведь я не верю в шаманство и магическую силу этих дощечек. Но только из вежливости всё принял, и даже поблагодарил. Подонку Самоходкину он оставил пакет высушенной травы. Самоходкин тут же пошёл готовить отвар по рецепту Шамана.
  
   Во вторник, 5 апреля 2011 года Шамана вместе с Абрамовым и Воробьёвым выписали. С Шаманом, однако, я проститься не смог - у меня была процедура, и он мне оставил прощальную записку, которую передал мне Самоходкин.
  
   На следующий день, в среду, 6 апреля и я покинул больницу. Полагаю, вспоминание об этой больнице станет кошмаром всей оставшейся моей жизни.
  
   ПОСЛЕСЛОВИЕ
  
   Настало время подвести черту под изложенным, и осмыслить ассоциацию осознания ужаса невольного общения с деградирующими людьми, окружающих автора в период его отчуждения от собственной среды.
  
   Итак, двухнедельный срок моего нахождения в больнице оказался самым тяжёлым отрезком моей жизни за последнее десятилетие, наполненным необычайной суровостью и мизантропией, ненавистью и отчаянием. За это время что только я испытал!
  
   Лаконическим метафорическим изложением послесловия моего опуса, полагаю, будет достаточно, чтобы попытаться, как бы символически подвести черту под своим переживанием.
  
   Здесь, находясь среди сплошных обывателей отделения неврологии РБЦ, я обнаружил 'голую' деградацию человека, поражающую истину об ужасе нравственного упадка, испытать на себя ассоциацию невольного общения с деградированными элементами разлагающегося общества.
  
   И, последнее.
  
   У меня сложилось впечатление, что Шаман никак не хотел покинуть больницу, и не хотел уйти из шестой палаты. Мне даже кажется, что он был склонен растеряться в этой чужой, несвойственной среде. Ему почему-то хотелось позабыть всё: себя, своё прошлое, своих близких. Словом, ему хотелось остаться утерянным, превратиться в иное существо. А почему? - Полагаю, от ответа на этот вопрос зависит его будущее.
  Я ему непомерно благодарен, и искренне желаю ему самого наилучшего!
  
  
   ПРИМЕЧАНИЕ:
  
   *) ЛОГОТЕРАПИЯ (logotherapy) - метод психотерапии, созданный Франклом (Frankl V. Е.) (древнегр. logos - смысл), и экзистенциального анализа представляет собой сложную систему философских, психологических и медицинских воззрений на природу и сущность человека...
  
  
   ПРИЛОЖЕНИЕ
  
   Поместив опус на свою страницу, на сайте я чисто случайно натолкнулся на эти стихи неизвестного мне автора Гребень Без Точек (http://www.proza.ru/avtor/greben): Ума палата - N6 - стихи, 06.09.2001 14:14 (http://www.proza.ru/2001/09/06-37). Ввиду созвучности этих стихов с темой моего опуса я решил приложить указанные стихи к своей статье, прямо здесь, уважая при этом её авторское право:
  
   Ума палата - N6
  
   Гребень Без Точек
  
   * * *
  
   Ума палата -
  
   Номер шесть...
  
   Наполеон
  
   В палате есть...
  
   Не пустовать
  
   Палате этой,
  
   Чьи закрома
  
   Полны поэтов...
  
   И, в электронной
  
   Голове -
  
   Зимует
  
   Армия в Москве...
  
   Под мрачным игом
  
   Стонут Музы:
  
   - Когда ж
  
   Появится Кутузов???
  
   No Copyright: Гребень Без Точек, 2001
   Свидетельство о публикации ?201090600037
  
   Хаким Фаршид,
  
   Москва, четверг, 15 января 2015 г.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"